Первая чеченская война характеризовалась не только противостоянием военных группировок, но и противостоянием информационным. Но если в первом случае все развивалось по правилам ведения боевых действий (либо по правилу уличной драки), то определить принципы ведения информационной войны было практически невозможно. В информационную войну включились не только вооруженные группировки федералов и боевиков, она стала предметом усилий политиков Чечни и Кремля. Поднятые со дна бытия ил и песок стали средой обитания групп, группировок и всех заинтересованных лиц. Провозглашенный принцип самоопределения - «берите суверенитета, сколько сможете проглотить» - сбил ориентиры. Топор, подложенный под компас политической жизни, заставил метаться стрелку хаотично и бессмысленно. Еще в 1991 году появление в Чечне российских политиков с невнятными декларациями, непроработанными подходами, как в отношении обустройства России в целом, так и Чечни в частности, в конечном итоге привело к полному хаосу и сумятице. Мы можем сколько угодно ругать средства массовой информации за то, что они вносили диссонанс в действия российских властей, и, наверное, мы были бы правы, если бы не одно обстоятельство. Ни в 1991 году, ни позже политическое руководство страны было не в состоянии сформулировать ясную и четкую позицию в отношении Северного Кавказа. Политическая элита, так или иначе решавшая вопросы Чеченской Республики, была фактически расколота. Ее представители нередко занимали прямо противоположные позиции. Наиболее последовательные приверженцы территориальной целостности России обвинялись в имперских амбициях, бряцании оружием, тоталитаризме...
Это видели в Грозном. Лидеры Чечни, избравшие путь сепаратизма, видя эту сумятицу, непоследовательность, шараханье, приходили к мысли, что в сложившейся ситуации плодотворно только отделение от России (при этом они не всегда понимали, что это такое) и иного пути нет. Более того, в связи с ухудшающимся социально-экономическим положением они просто не могли не использовать русофобский принцип поиска внешнего врага, внешней угрозы. И чем больше затягивался узел противоречий внутри Чечни, тем воинственней становилась риторика её политиков. Если, конечно, можно говорить о политике применительно к меркантильным планам окружения Дудаева.
Каким бы гнусным и подлым ни был человек, какие бы задачи перед собой ни ставил, он обязательно должен обосновать свои поступки высокой целью. Желательно нравственной.
И чем больше гнусность, тем более великой целью её надо мотивировать. Вор, отбирающий последние крохи у старухи, пытается убедить себя в том, что он реализует «высшую справедливость», следует «высокоморальным» традициям воровского сообщества. Маньяк, убивающий и насилующий женщин, пытается оправдать свой поступок мотивами мести (оскорблением его личного достоинства, достоинства мужской части общества в целом, ненавистью к женскому полу или идиосинкразией к желтому цвету платья, в которое была одета жертва). Под флагом высоких идеалов велись все войны. Крестоносцы уничтожали неверных, пытаясь добиться торжества христианской религии. Под флагом ислама и якобы по воле Аллаха вырезались христиане. До сих пор нет согласия между католиками и протестантами в цивилизованной Великобритании.
Рвутся бомбы на земле Македонии, не затухает пламя войны на Ближнем Востоке... И безусловной мотивацией действий тех или иных поборников справедливости является мотивация религиозная.
В ХХ веке самая кровопролитная война велась под флагом нацизма новой религии новых безумцев. Безусловным обоснованием мировой бойни было Евангелие от Адольфа Гитлера, изложенное в книге «Моя борьба». Даже по прошествии многих лет человечество не может точно ответить на вопрос: ценою скольких жизней и с той и с другой стороны был исчерпан конфликт идеологий?
Как ни парадоксально, но даже после осознания всей преступности нацистских идей их вирусы проникают в сознание и скрываются под личиной гуманизма, патриотизма, борьбы за нравственность, за веру, за свободу.
В 1994 году в Киеве то ли в издательстве «Наука», то ли под его прикрытием издается книга Магомета Тагаева «Наша борьба, или Повстанческая армия ислама». Магомет Тагаев дагестанец, яростный приверженец ислама, самых его радикальных форм. И как многие другие радикалы, ищет в сложных вопросах простые решения. Краеугольным камнем его умозаключений является ярко выраженная русофобия в агрессивной форме. Ход простой: объединить вокруг своей идеи всех врагов России, всего русского. Безусловно, выход книги, и Тагаев этого не скрывает, приурочен к событиям в Чечне.
«Русско-московская империя - это не просто чудовище, которое повинно в гибели целых народов, наций и государств. Это страшное явление представляет непредсказуемую угрозу всей планете. Русская нация - это симбиоз финно-угорских, славянских и тюркских племен, вспыленный в сибирских, среднеазиатских и кавказских анклавах, никогда не имевшая национальной территории и конкретно очерченных национальных границ. Она никогда не представляла собой цельной нации. Она привлекала к себе всю нечисть, что была в других народах, и создавала страшные организации типа охранки, ГПУ, МВД, КГБ, КПСС, армии, ОМОНа, «альфы», «беркута» и т.д. Весь этот сброд и составляет русскую нацию. Нацию душегубов, мародеров, пьяниц, насильников, беспредельщиков и уголовников. Они создали империю, для которой нет другого названия, кроме как империя насилия и зла, империя растлителей, империя душегубов, империя уголовников, империя пьяниц и мародеров, империя - тюрьма, империя - зона! Помните, пока мы не избавимся от русско-московских колонизаторов, мы не сдвинемся с мертвой точки и не очистимся от их вековой скверны!»
Узнаете? С такими лозунгами на территории Западной Европы вторгались армады бронированных чудищ со свастиками на бортах. Молнии Вотана на петлицах солдат дивизий СС - апофеоз войны. И над всем этим безумием чуть видимая, в силу маленького роста, фигурка фюрера, возомнившего себя мессией. Автор никогда не видел Тогаева, но почему-то зримо представляет его таким же тщедушным, мелким, с горящим взглядом неизлечимо больного фанатика. В своей теории он не претендует на завоевание всего мира. Пока ему лишь не нравятся многие нации, но русскую он ненавидит особо.
«Так давайте же избавимся от русско-фашистской диктатуры Москвы и их послушных рабынь - наших национальных коллаборационистов, жалких взяточников, приспешников и сатрапов империи в кавказских регионах.
Так давайте же поставим у власти тех патриотов, которые действительно любят свою Родину и народ, которые близки нам по происхождению и убеждениям.
Так давайте же объединимся и освободимся и создадим новые государства на кавказской земле, государства, окна домов которых не станут дребезжать от каждого кашля и храпа московских самодуров и «сановников», укрепимся в единой конфедерации. Вперед к освобождению, к свободе, к независимости».
«Мы хотим создать великое и могущественное конфедеративное государство на кавказской земле. Разве об этом же не заботились патриоты иных народов мира? В отличие от господствующей нации, мы хотим создать государство на своей земле, при этом не претендуем ни на пядь чужой земли». Русский вопрос, или так называемый вопрос русскоязычных в независимых республиках, - это старая песня, вытащенная из протухших погребов Ивана Грозного, такая же протухшая и слегка подгнившая, как ветчина после смерти Гобсека у Бальзака.
Эта тайная и хорошо инспирированная акция, направленная на захват чужих территорий, которая со времен Ивана Калиты называлась «собирание земель». Из истории известно, как он душил и давил, пил кровь и пот населения прилегающих к Москве территорий (читай: смердов, холопов, рабов), высасывая все до последней копейки для того, чтобы отдать все это сначала главе Золотой Орды, затем хану Большой Орды, затем ханам Казанского, Астраханского и, наконец, вплоть до 1701 года, крымскому хану. Таким образом, прибрав земли свободного Новгорода и Пскова, ему никогда не принадлежавшие земли Вологды, Костромы, Вятки и Рязани и так до бесконечности, получив право получать дань вместо ханов Золотой Орды, русские впоследствии переплюнули и своих «учителей» в обмане, жестокости, коварстве и зле. Хотя они до сих «помнят» о монголо-татарском иге, которого и в помине не было. А страшный симбиоз «монголо-татары» придуман и впервые введен учителем одной из гимназий в России в 1828 году. Не было такого и народа, и ига. Татар всех до одного перерезал ещё Чингисхан, а монгол и вообще не осталось ни одного от четырех тысяч прибывших в Европу. Русские всех нерусских, чтобы не путаться, назвали просто «татары».
Сегодня русские говорят о так называемом возврате «русских земель», а мы объявляем этим подонкам и негодяям о возврате исконно кавказских земель, и, не откладывая это дело в долгий ящик, вы слушайте, а мы расскажем, куда русским необходимо будет отойти в ближайшее время; мы очертим наши границы, которые вы, русские, должны будете чтить и уважать. Вот они, границы, куда должны бегом, бросая все и спасая свою шкуру, уйти русские, вам строго-настрого следует забыть и оставить: Таганрог, который мы построили для уничтожения 624-летнего Крымского ханства и повырезали всю Кубань, вам надлежит забыть Астрахань, бывший Хаджи Тархан, то есть свободный князь. Пусть он будет, как и раньше, свободным городом, который вы, как вандалы и варвары, разрушили ещё в середине XVI века и который вам никогда не принадлежал. Вам придется оставить не только Дагестан, но и все кавказские земли, поскольку завтра поднимется на кровавую и последнюю битву весь кавказский народ, вам следует немедленно, в 24 часа после получения настоящего, оставить Ростов, который вам никогда не принадлежал, оставить названный вами Волгоградом Царицын с его настоящим именем Сары-Тын, ну а границы, которые пока мы вам определяем, следующие. Но помните: пока! Итак, с запада на восток по северной линии - от населенного пункта Кантемировка прямо до населенного пункта Мешковская, далее до населенного пункта Боковская, далее до населенного пункта Советская, оттуда до населенного пункта Добринька, оттуда до Калача-на-Дону, оттуда до города Волгоград, оттуда до населенного пункта Светлый Яр, далее до населенного пункта Ахтубинск и крайняя точка на севере и востоке - озеро Баскунчак.
И не вздумайте хитрить или увиливать, придумывать что-то умное. Предупреждаем, это будет опасно не для здоровья, а для вашей жизни, мы взбаламутим эту тишь и благодать, мы поднимем все народы на борьбу с кровопийцами.
Слышите, Ельцины, Черномырдины, Лужковы, Чубайсы и прочая шваль, Жириновские, Явлинские, Шахраи и Гайдары, коммунисты и демократы, трепещите, мы не только встаем, чтобы освободить нашу землю от вас, но и чтобы наказать вас.
Мы будем зимой и летом, осенью и весной, ночью и днем, утром и вечером жечь, взрывать, резать и убивать, чтобы у вас кровь стыла в ваших жилах от ужасов нашего возмездия.
Чтобы вашего духу не осталось после того, как вы прочитаете то, что мы для вас приготовили, мы найдем вас везде, помните это всегда: убить кровопийцу - значить совершить благое, святое дело здесь и на том свете. Вон из наших земель, и чтобы никогда больше не заикались об Азовском, Черном или Каспийском море. Они никогда не были и не будут вашими, отныне вы не увидите их как своих ушей, а все, что вы оставите, не заменит того долга, который вы нам ещё будете обязаны выплачивать ежегодно до вашего последнего дня.
Как же русские не понимают, что пришел их последний день, что они закончат так же бесславно, как в свое время закончили Рим, Византия, Монгольская и Британская империи! Хватит старых песен о единой и неделимой России. Когда это она была единой? Все её единство заключалось в пьянстве и разврате, воровстве и грабежах, насилии и жестокости».
Совершенно очевидно, что столь яростный призыв есть не что иное, как оскорбление национальных чувств другого народа. Идеология Тагаева, мотивация его идей есть не что иное, как повторение нацистских лозунгов, которые, несмотря на попытки их опровержения официальным Грозным, фактически овладели умами пропагандистов теории независимости.
В отличие от России, дудаевский информационный аппарат не утратил традиций агитпропа. И, безусловно, наиболее талантливым был (и пока остается) бывший комсомольский вожак и партийный публицист Мовлади Удугов.
Все от начала до конца в пропаганде Удугова было густо перемешано ложью, отделить от которой правду было просто невозможно. Он угрожал, он пугал, он нагнетал... Угрозы были одна нелепее другой. Если удавалось, то происшедшие катастрофы декларировались им как акции мщения. Он готов был взять на себя ответственность даже за извержение Везувия... Чем серьезнее становилась ситуация, тем активнее действовала пропаганда бандитов. И она достигала своего результата. Многое из оглашенного чеченским Геббельсом выплескивалось на страницы российских газет. Это раздражало. Раздражало военных, раздражало силовых министров, раздражало президента... «Да что вы, в конце концов, не можете унять нашу прессу...»
Мы неоднократно слышали, и это стало расхожим местом, что в тот период нами прежде всего была проиграна информационная война. Что проигрыш именно информационной войны повлек за собой и военное поражение. Утверждается, что информационное поражение привело к критическому настрою общества к происходящим событиям, что этот настрой заставил власть пересмотреть свое отношение к ситуации в Чечне и перейти к мирному диалогу.
При этом в подобных рассуждениях причина и следствие меняются местами. Какое бы мы ни придавали значение информационному сопровождению, оно вторично. Потому что нельзя выиграть информационную войну, проиграв собственно военную кампанию.
Но такое мнение существует, а потому попытаемся разобраться, почему, при каких обстоятельствах это мнение возникло, на чем оно базируется.
Любая крупная кампания (и не только военная) требует пропагандистского обеспечения. Более того, оно должно начинаться задолго до самой кампании. Перефразируя известное изречение, можно сказать: «Всякая кампания чего-то стоит, если она умеет информационно защищаться!»
В 1994 году этого не было. Да и если честно говорить, то общество просто было не готово к её восприятию. События в Чечне затрагивали интересы ограниченной как по социальному, так и региональному положению группы людей. Более того, все - до 1994 года - происходило как бы с молчаливого одобрения Москвы. Напомню, в октябре 1991 года, фактически сразу после августовских событий, в Чечено-Ингушетии произошел захват власти сепаратистами, были ликвидированы законные органы. К власти пришел режим Джохара Дудаева. Сегодня мы воспринимаем это как точку отсчета всех последующих трагических событий.
Но тогда в жизни народов СССР шла ломка системы. Распад СССР, ликвидация последствий августовского путча, передел сфер политического влияния в Москве и на местах, смена формаций. Наверное, именно поэтому реакция Москвы была противоречивой. То мы пытаемся ввести там ЧП, то делаем резкий откат и выводим войска, оставляя сепаратистам вооружение и технику. К августу 1994 года российская власть понимает возможные последствия, она пытается решить проблему, противопоставляя «официальной» власти неформальных лидеров. Оппозиция режиму Дудаева представляется как освободительное движение. Процессы, происходящие там, подаются невнятно. В том же августе происходят первые вооруженные столкновения в Чечне. И сразу становится ясно, что к радикальным мерам оппозиция просто не готова и не способна. Нужен иной вариант.
Все информационное обеспечение пущено на самотек. Информация о событиях в Чечне подается неосмысленно и невнятно. В это время военное руководство ищет вариант военного воздействия на Дудаева. Без подготовки осуществляется штурм Грозного нашими танкистами. Когда они входили в Грозный, на броне сидела пехота, проводники из чеченцев, которые при первых же выстрелах разбежались, бросив наших танкистов на произвол судьбы. Оставим за скобками вообще разработку этой операции: для всех очевидно, что к ней были привлечены люди, не очень представляющие себе действия вооруженных сил и внутренних войск в подобного рода ситуациях. Но, так или иначе, мы оказались «лицом вниз» и вынуждены были оправдываться перед всем миром? дабы доказать свою логику, правоту через СМИ.
Именно тогда, в ноябре, была предпринята первая попытка создать систему информационного противодействия. Но это уже было поздно. Общественное мнение сформировалось спонтанно и крайне невыгодно для правительства.
Участие российских танкистов в штурме было и причиной и поводом для таких оценок. При этом противниками силовых действий на Северном Кавказе была допущена бестактность к тем, кто добровольно принял участие в этой операции. Их объявили наемниками, хотя, согласно международным конвенциям, наемники - это несколько иное.
И никого из журналистов не интересовало, что каждый гражданин имеет право совместно с органами исполнительной власти принимать меры по пресечению антиконституционных действий тех или иных сил на любой, в том числе и контрактной, основе.
Декабрьская операция 1994 года также началась без пропагандистского сопровождения. И не только пропагандистского... Генеральный штаб оказался неспособен разработать эту операцию в короткие сроки, увязать все нити взаимодействия не только между ведомствами, но и между своими частями и подразделениями. Как у Ярослава Гашека: «Война шла своим чередом, пока не вмешался Генеральный штаб».
Напомню, что декабрьские события проходили накануне католического Рождества. Реакция Запада была своеобразной (он понимал правоту руководства России, боровшегося за территориальную целостность государства): если вы успеете до конца Рождества завершить эту операцию, то мы не заметим, была ли вообще Чечня. Это не удалось. Войска стремились, по команде сверху, быстрее завершить разгром армии Дудаева, это вело и к потерям, и к непродуманным действиям. Результат хорошо известен. И Запад не смог больше молчать, и внутри России общественное мнение, в связи с огромными потерями, оказалось оппозиционным армии и силовым структурам.
Но ситуация, в которой как полагали когда-то - «КГБ мог все», кардинально изменилась. Влияние специальных служб на пропагандистский процесс носило исключительно межличностный характер. Единственным аргументом в споре со СМИ могли быть только неопровержимые факты. Впрочем, тогда лишь некоторые газеты и телеканалы старались им следовать. Большинство предпочитало пользоваться информацией с той стороны. Идти как бы от обратного...
Главной причиной всего этого было одно - непонимание силовыми структурами значения прессы, предвзятое отношение априори ко всем журналистам и нежелание это скрывать.
В представителях прессы военные в зоне боевых действий видели врагов, действия которых и привели к развязыванию войны. И независимо от окраски издания, его желания или нежелания вести «позитивную пропаганду» каждый представитель журналистского корпуса воспринимался как лазутчик.
«Я с вами не желаю разговаривать», - нередко бросал генерал Квашнин досужим корреспондентам. Они ему платили тем же. Вопрос взаимоотношений власти и прессы становился тогда темой дня.
В самый разгар боевых действий к автору этих строк обратился московский журналист К., который попросил протежировать освещению ситуации с позиций федеральных сил. Ему был выдан документ если не предписывающий, то обращающий внимание на необходимость помощи этому журналисту в сборе материалов.
Вернувшись через несколько недель, он рассказал о том, что ему довелось испытать. После первого же контакта с нашими десантниками он был задержан. Его поместили в сырой подвал и дважды «выводили расстреливать»! Понятно, что после такого обращения ни о каком творческом сотрудничестве с федеральными войсками речи не было.
В разгар первого наступления на Грозный группа офицеров ЦОС ФСБ пыталась помогать российским журналистам. Но даже им, людям в погонах, было сложно появляться рядом с войсками с видеокамерой в руках. В Моздоке при съемках прибытия войск была разбита видеокамера, которой снимал... заместитель начальника ЦОС ФСБ полковник А. Зданович.
Сами журналисты могли бы привести множество таких примеров. Что надо было сделать, чтобы изменить ход информационной войны? Ведь никакие усилия Москвы, никакие директивы и приказы не могли решить проблему.
Примечательно, что по этому вопросу директор ФСК С. Степашин пригласил одного крупного медиа-магната, с которым хотел определить правила игры. И у одного и у другого на руках были свои козыри. Важно было дистанцироваться от ведомственных подходов, чтобы выйти на оптимальную схему взаимопониманий. Собственно, об этом и шел разговор за закрытыми дверями. И один и другой понимали, что информационную ситуацию необходимо менять. Важно было определить как. Отсутствие единого информационного центра, где сосредоточивалась бы вся информация, имело серьезные последствия. Создавалось впечатление сплошной лжи.
Информация, распространенная одним ведомством, не подтверждалась другим, опровергалась третьим. Обзванивая своих контрагентов, журналисты пытались «расцветить» краткую информацию агентств собственными подробностями. Но что могли сказать в МВД об операции, проведенной ФСБ? Могли ли знать в ЦОС ФСБ о потерях МВД или о заявлении министра обороны? Это бесило журналистов, которые искренне полагали, что в «горячих цехах» тайн друг от друга нет. А они были...
И ФСБ, и МВД, и Министерство обороны на информационном поле играли свою игру, нередко по своим правилам, рожденным обстановкой нервозности вокруг главных фигур. Манипуляторы в Кремле, в непосредственной близости от «всенародно избранного», дергали за ниточки, создавая атмосферу неуверенности глав ведомств в завтрашнем дне. «Борис Николевич, что-то уж больно Степашин разговорился... Борис Николаевич, смотрите что пишут о Ерине... А Грачев...» Закулисные интриги вокруг силовиков носили перманентный характер. Откровенные «наезды» зачастую разрабатывались в Кремле: «На то и Коржаков за стенкой, чтобы министр не дремал...» У начальника СБП была совершенно отвязанная, как сейчас говорят, команда... Им все было «божья роса».
А потому пресс-службы МВД, ФСБ и кое-кто в Министерстве обороны (пресс-секретарь Грачева Агапова больше вредила, чем...) стремились максимально укрепить авторитет своего шефа, не дать мракобесам в Кремле понизить его рейтинг в глазах президента. Результат известен нескоординированность действий приводила к ещё более тягостным последствиям.
Фактически шла борьба не против пропаганды Удугова, а против пропаганды своих коллег.
А Удугов всегда был один. Его никто не опровергал, никто из своих не вступал с ним в полемику. Кроме противоположной стороны, которой самой бы разобраться....
Великие говорили «У победы много отцов, поражение всегда сирота». Так было и тогда. Как только ситуация на бранном поле менялась, менялась она и на не менее «бранном» поле информационном.
Самым, пожалуй, острым был в тот период вопрос оглашения наших потерь.
Существует несколько точек зрения на этот счет, и все они имеют прямое отношение к информационному обеспечению кризисной ситуации.
Первая, которой придерживались наши военные, почему-то ссылаясь на западный опыт, - потери никогда не называются. Однако тезис не состоятелен, так как потери, например в США, можно скрыть не более двух часов. Во время войны в Персидском заливе погибло 90 человек. Во время косовской операции 1 летчик (и то не в боевых условиях). Впрочем, законы прошлых войн были именно такими - назывались исключительно потери противника и никогда свои. Но мы живем в эпоху новых войн. Общественное мнение является мощным и весьма действенным фактором. И потому, наверное, было бы целесообразно вспомнить свою историю.
Во время Первой мировой войны в России не только назывались потери, но и публиковались списки погибших, в том числе от ран. В ряде случаев давались описания обстоятельств гибели и совершенного подвига. Это было не только в высшей степени корректно по отношению к погибшим, но и в ряде случаев играло роль мобилизующего фактора при наборе в армию. В нашем же случае сдвинуть с мертвой точки эту проблему было практически невозможно. И это понятно, ведь за несколько дней января 1995 года практически вся майкопская бригада превратилась в груз «200».
Безусловно, для журналистов, которые формируют общественное мнение, важно своими глазами увидеть происходящее, получить информацию из первых рук. Но что бы они ни увидели, все равно информация будет неполной. Ведь солдат видит ситуацию со своей точки зрения, офицер - со своей, Москва тем более со своей. Журналист принимает (или не принимает) точку зрения тех, кто её излагает.
В том же 1995 году в подвалах Дудаева был обнаружен любопытный документ, по поводу которого до сих пор не утихают споры - о получении ДГБ (Департаментом госбезопасности ЧРИ) больших сумм денег для работы с журналистами. В самом документе не содержится никакой информации о том, что значит «для работы» (подкуп, взятки?). И тем не менее шум пошел великий. Особенно ярились обласканные ТОЙ стороной журналисты... Представители незаконных вооруженных формирований создали им такие условия работы в зоне своего влияния, что они возвращались оттуда просто очарованными. Для работы с журналистами дудаевцы не жалели ни времени, ни сил, ни денег. Сколько бы сегодня ни опровергали факты подкупа журналистов той стороной, действительность опровергнуть трудно.
Человек слаб, иногда алчен, и журналисты, как часть человечества, не лишены подобных пороков. И хотя каждый пытается их скрыть, ударяя себя в грудь и громко восклицая: «Кто докажет, что я брал деньги!» - общественное мнение обмануть трудно.
К счастью для этой братии, никто и не собирается доказывать их нечестность. Во-первых, никакой правовой перспективы это не имеет. Журналист не должностное лицо, и сколько бы и от кого он ни брал, деяние не становится уголовно наказуемым. Во-вторых, любые доказательства «коррумпированности» отдельных особей будут подвергнуты сомнению всей корпорацией из солидарности. В-третьих, общество и без этого имеет свой взгляд на то, что происходит на информационном поле, и дополнительные аргументы ничего нового не добавят.
Однако не могу не рассказать о следующем: в период первой кампании некто с той стороны, наверное желая погреть руки, через посредника пытался продать ФСБ видеопленку с актом передачи журналисту денег. Запрошенная сумма была для ФСБ неподъемна - 10 тысяч долларов. Посредник привез пленку и, что называется, не выпуская из рук, дал посмотреть. Мизансцена, снятая скрытой камерой, была не художественна, но убедительна. Удугов вручает конверт с деньгами человеку (кстати, очень узнаваемому), работающему на одну из крупных газет. Для пущей важности он требует, чтобы тот деньги пересчитал. После этого обсуждается тематика дальнейших публикаций.
Стало ясно: так просто они наличных никому не давали. Все - от казней до подкупа - бандиты фиксируют на пленку. В первом случае для устрашения, во втором - для шантажа.
В прошлую кампанию даже подлинный документ с подписью Джохара Дудаева о выделении средств для работы с журналистами подвергся сомнению. Но факт остается фактом. Деньги выделялись, и немалые. Безусловно, что их распределение носило дифференцированный характер и наличные получали только беспринципные и алчные. Сумма в полтора миллиона, запрошенная Гелисхановым для работы с журналистами, скорее всего, в большей своей части была традиционно присвоена. А в меньшей части?
Понятно возмущение сильных и мужественных профессионалов, которые после таких подозрений пытаются рассказать правду о войне.
Нетрудно заметить, что на передовой работают представители наших ведущих агентств, у которых уже сложились свои взаимоотношения и с командирами, и с солдатами, и подача информации во многом диктуется этими отношениями.
Мой старый приятель - профессиональный оператор Си-эн-эн Юрий Романов в своей статье «Школа выживания» очень точно сформулировал задачи репортера в «горячей точке», посмотрев на ситуацию «с той стороны».
«По прибытии на позицию камеру нужно вынимать из кофра только после того, как прошло знакомство с самым старшим по званию на этой конкретной точке, предъявление «верительных» грамот: удостоверений, аккредитаций и получено «добро».
Если такового не получено, нужно сделать вид, что не очень и хотелось, что, несмотря на запрещение снимать, ты испытываешь именно к данным действующим лицам (солдатам, офицерам, боевикам - ненужное зачеркнуть) самые теплые, самые нежные чувства.
Хорошо также иметь при себе запас свежих газет, сигарет, бутылочку водки. Это патриотично и воспринимается благосклонно. После того как обстановка разрядится, можно доставать камеру. Этот момент определяется каждым оператором или фотографом индивидуально и отделяется от момента прибытия пятью минутами или несколькими часами. Это уже зависит от ситуации и умения журналиста ладить с людьми.
Вообще, вопрос возлияний в боевой обстановке заслуживает отдельного рассмотрения. К возлияющим собеседникам следует относится терпимо, к возлияющим коллегам - резко отрицательно.
Старайся, чтобы человек подверженный не попал случайно к тебе в напарники. Если это несчастье произошло, время пребывания на «передке» сократи до минимума.
Запомни, что если ты мягко откажешься выпить с гостеприимными хозяевами, сославшись на любую причину, даже на собственное нездоровье, окружающие это всегда поймут и уважения к тебе не убавится, но если ты заглядываешь в глаза, ожидая, когда начнут наливать, ты сильно осложнишь (может быть, сократишь) себе жизнь.
Лучше наливай сам, но не пей. Вопрос взаимоотношений пьяного офицера с трезвым солдатом - на совести этого офицера. Но когда в боевых порядках шатается пьяный журналист, дыша перегаром на солдат, которым, кстати, тоже хочется, он вызывает у окружающих смесь отвращения с завистью... Ничего положительного.
В этом вопросе сколько людей - столько и мнений. Мнение многих (слишком многих) поклонников «зеленого змия» узнать уже не придется...
Камера в работе, о тебе все забыли и занимаются своими делами. Солдат в окопе слишком озабочен тем, чтобы самому не попасть под пулю, чтобы обращать внимание ещё и на тебя, поэтому спустя достаточно короткое время у тебя появляется возможность работать относительно спокойно.
Желательно соблюдать все тот же принцип - съемки «с пяти точек». Но «пятая точка» находится за бруствером. В том случае, если этот бруствер расположен достаточно далеко от линии соприкосновения с противником, можно рискнуть зайти за него, чтобы снять фронтальный план.
Но тут следует иметь в виду наличие у противника незнакомых снайперов, поэтому лучше этого не делать.
Общий план, средний, несколько крупных планов. Руки, сжимающие оружие, глаза, напряженно вглядывающиеся в пространство...
Следует иметь в виду, что вероятность сделать хорошую «картинку» непосредственно на передовой под обстрелом практически равна нулю, если ты, конечно, не член клуба самоубийц. Как правило, гениальный кадр получается случайно.
Случайно ты оказался на этом месте, случайно в этот момент у тебя работала камера, случайно именно на это место прилетел снаряд (пуля, мина, авиабомба), случайно после этого остался жив. Оглянись и спокойно подумай: «Повезло!»
Потом ты много раз дома прокрутишь эту картинку, а между лопатками будет ползти струйка холодного пота от запоздалого страха. В момент съемки тебе было некогда бояться. Ты думал об освещении, о композиции кадра, и чтоб не наклонился горизонт, и о том, что нужно снять ещё и крупные планы для перебивок...
Случай, везение на войне - вещь не последняя. И хотя рассчитывать на случай - глупо, для того, чтобы ухватить за хвост удачу, ты и твоя камера должны быть, как юные пионеры - «Всегда готовы!».
Любой оператор может вспомнить, сколько раз он был готов рвать на себе волосы, когда в разгар съемки вдруг отключалась камера оттого, что забыл проследить за напряжением батареи или кончилась кассета. Было и так, что следил за событием в видоискатель камеры, забыв при этом нажать на кнопку «пуск». Вообще, вероятность наткнуться на хорошую картинку при бесконечно большом числе повторений, в нашем случае поездок в «горячие точки», естественно, возрастает, как, впрочем, возрастает и вероятность попасть под колесо судьбы. Как говорят: «Повадился ковшик по воду ходить, тут ему и голову сложить...»
Во время работы в «горячей точке» хорошо бы иметь смелого и осторожного напарника, у которого в моменты твоей съемки голова крутится на 360 градусов и который ведет все переговоры и отвечает на все вопросы, которые некстати возникают у окружающих. Из них самый распространенный: «Кого вы представляете?» И не дай бог ошибиться в выборе газеты или телепрограммы. Если издание или телеканал слишком политизированы и поддерживают какую-то одну сторону в конфликте, то ошибка в выборе смертельно опасна, она может стоить головы.
Я, возможно, выражу крамольную мысль, сказав о том, что только в одном случае из десяти журналисты становятся жертвами роковой случайности, а в девяти случаях репортеры гибнут или попадают в неприятности из-за собственного непрофессионализма. В каждой работе есть правила дорожного движения, техники безопасности, которые необходимо соблюдать. Правда, в нашем случае сначала их надо для себя написать.
Никогда и никому не придет в голову сунуть пальцы во вращающийся шпиндель токарного станка или под зубья циркулярной пилы. Или поехать на машине по встречной полосе движения.
Зачем же совать голову в шестеренки огромной государственной машины? Чтобы потом кричать о том, что тебя ненароком или намеренно придавило? Все эти детские крики - твой прежде всего непрофессионализм.
Армия - это смертельно опасная часть государственной машины. Она опасна прежде всего для самой себя, для всех частей, её составляющих, для солдат, офицеров и, естественно, для тебя - чужака. Опасна не только смертоносным оружием, но и наличием «человеческого фактора». Оружие само не стреляет. Нужен палец, чтобы нажать на кнопку, гашетку или курок.
При всем моем уважении к «верхнему» журналистскому образованию, в «горячих точках» что-то мало попадалось выпускников престижных журналистских вузов. Может быть, мне просто не везло или у них есть какие-то другие, не менее «горячие» точки?.. Но ведь кто-то должен показать людям все многообразие ужасного лика войны.
Для этого не всегда обязательно быть на передовой. Твой окоп может быть где угодно...
Но тебя все-таки занесло на передовую. Тебя предупреждали!!!
Как правило, большинство редакций испытывают некоторый дефицит сумасшедших репортеров, готовых не просто «трое суток шагать, трое суток не спать», а шагать и не спать под пулями. И они готовы предоставить тебе «крышу», свое краткосрочное удостоверение в обмен на «несколько строчек в газете». А если тебя знают, то и командировочных немножко подкинут».
Короче, «а ля гер ком а ля гер» На войне, как на войне.