Симптомы проявились давно. Карамахинцы занимали по многим вопросам особую позицию, их заявления и высказывания как в адрес власти Дагестана в лице главы Госсовета, так и в адрес органов исполнительной власти носили ярко выраженный агрессивный характер. Причин было несколько, и, наверное, одной из них был промысел, которым занимались карамахинцы и чабанмахинцы, — извоз. Практически каждая семья имела по одному, а то и по два КамАЗа. Владельцы ходили в дальние рейсы, а по большому счету были единственными жителями Дагестана, имеющими постоянный и стабильный заработок. Они давно не ждали помощи ниоткуда, целиком полагаясь на собственные силы. Впрочем, говорить о сверхдоходах от этого промысла можно было с натяжкой. И это понятно — амортизация транспорта, его ремонт, топливо и прочие проблемы, связанные с эксплуатацией. Кроме того, было и другое, что так возмущало жителей этих сел, — поборы сотрудников МВД республики. ГИБДД, по их мнению, было неким Соловьем-разбойником, который сидит на каждой дороге, свистит и собирает дань.
Впрочем, несмотря на то, что в самих селах преступность была ниже самого низкого порога (ничего удивительного в этом нет — каждый человек на виду), невинными овечками их назвать было нельзя. Кроме того, наверное, самым возбуждающим фактором была их религия, отличающаяся от традиционного ислама. Да и внешне в силу этого они отличались. Их так и называли — бородачи.
19 мая 1998 года над селами Карамахи и Чабанмахи взвилось зеленое знамя Аллаха. На въездах в села были поставлены блок-посты, которые проверяли все въезжающие машины. Насильственным путем была изгнана исполнительная власть, закрыто отделение милиции, а на дороге был установлен щит: «На данной территории действуют законы шариата». Что это такое, мало кто знал, но…
В села зачастил с визитами вежливости, как к себе домой, известный бандит Эмир Хаттаб. Он демонстрировал свою поддержку карамахинцам, вместе с Басаевым заявлял, что готов помочь им в случае «агрессии со стороны России (Дагестана)». Более того, Радуев заявил, что если к независимым горцам из Карамахов будет применена сила, то его «Армия Дудаева» придет на помощь. Это был почти ультиматум.
Это был вызов, нанесший оскорбление дагестанскому народу. Тогда министру внутренних дел России Степашину стоило больших трудов, чтобы сдержать горячих горцев от кровопролития. Не было практически ни одного человека в Центральном Дагестане, кто не говорил бы об этой форме «самоопределения» с возмущением. Еще более их возмущало то, что Радуев, которого иначе, как палачом, после кизлярского вторжения, не называли, вновь замаячил на горизонте.
Об этом знали в Махачкале, знали и в Москве. Пресса, увидевшая здесь очередную сенсацию, стала подогревать настроения противостояния… В села зачастили журналисты, в том числе и иностранные. Страницы газет запестрели пророчествами о новой кавказской войне. Карамахинцы преподносились как вестники свободы, готовые в любой момент взорвать Кавказ. Подробности происходящего смаковались, что не могло не вызывать изжоги не только в Махачкале, но и в Москве. Ежедневно на стол министра внутренних дел России ложились пухлые папки с оперативными сводками, характеризующими ситуацию в Дагестане.
В 1997 году появилась книга дагестанца М. Тагаева «Наша борьба, или Повстанческая армия иммама». На титульном листе стояли выходные данные издательства «Наука» (Киев). Киевляне категорически отказывались. Но факт остается фактом — своеобразное пособие по борьбе с российским империализмом для народов Северного Кавказа получило свое идеологическое обеспечение.
В предисловии от редактора говорилось: «М. Тагаев зовет к национально-освободительной борьбе против русского ига в каждой части своей книги.
Автором продуманы вопросы государственного управления не только перед войной, во время войны, но и после войны на достаточно длительный период».
То, что книга пришла на Кавказ именно с Украины, не удивляет. Практически всю войну 1994–1996 годов в армии генерала Дудаева были представители украинской националистической организации УНА УНСО. Они отличались особой жестокостью и цинизмом при обращении со своими жертвами — единоверцами. Теперь выпуском книги М. Тагаева они желали бы взорвать Дагестан.
Книга и ее идеи четко ложились на ситуацию, складывающуюся в так называемых вахабитских селениях.
Все это происходило на фоне весьма напряженных событий, связанных со злодейским убийством в апреле 1998 года Верховного муфтия Дагестана С. Абубакарова. Жители Хасавюрта и Кизилюрта требовали возмездия. Массовые митинги там могли перерасти в неуправляемый процесс. Причину гибели (и не без оснований) видели в мятежных селах. Погибший муфтий был яростным противником ваххабизма, выступал против всех форм его проявлений. Это был не просто риск. Это был риск смертельный. Впрочем, сам он это понимал, но сознательно шел на обострение.
Взрыв его машины стал реализацией звучавших в его адрес угроз. «Волга», в которой сидел муфтий, была разорвана на две части. От взрыва в центре Махачкалы осталась воронка более тридцати метров в диаметре.
После теракта обстановка накалилась настолько, что возникла угроза открытой войны между сторонниками убитого муфтия и жителями мятежных сел.
В один из майских дней 1998 года глава Госсовета Магомедали Магомедов вынужден был лично вмешаться для разрешения почти прорвавшегося конфликта. В назначенный для переговоров с сепаратистами день он выехал в Карамахи, но вынужден был вернуться, потому что в Кизилюрте страсти приобрели угрожающий характер и с минуты на минуту могли наступить непредсказуемые для Дагестана последствия.
Страсти удалось притушить, но только притушить.
Сотрудники внутренних дел Дагестана скрипели зубами и сжимали кулаки. Одна команда — и от этих сел останется лишь воспоминание. Но команды не было.
Все смотрели на министра внутренних дел России Степашина. Тот взвешивал про и контра.
Для него Кавказ уже однажды стал тем, чем он был для русских офицеров в начале прошлого века. И ссылкой, и местом боя, в котором не бывает победителей. Ему еще снились ночи в пылающем Грозном 95-го, грязь и кровь на раскисших от весенней распутицы дорогах Чечни. И, куда бы он ни переходил на службу, чеченский след тянулся за ним повсюду.
Чиркнуть спичкой сегодня было легко, тушить пожар пришлось бы мучительно долго.
Необходимо было волевое решение.
Местные власти требовали, убеждали, умоляли — терпеть больше нельзя. Нужны жесткие, а может, и жестокие в отношении мятежных сел меры. Дальше будет поздно.
И возможно, такое решение было бы принято, если бы буквально накануне приезда Степашина в Махачкалу с карамахинцами не был достигнут компромисс.
Досье
ПРОТОКОЛвстречи Председателя Государственного совета Республики Дагестан с представителями джамаатов с. Карамахи и с. Чабанмахи и других районов республики
г. Буйнакск 01.09.1998 г.
В целях снятия напряженности во взаимоотношениях между органами власти и местного самоуправления и джамаатами с.с. Карамахи и Чабанмахи стороны пришли к следующему соглашению:
1. Подтвердить, что жители с.с. Карамахи и Чабанмахи отказываются от антиконституционных действий, признают и оказывают содействие деятельности органов местного самоуправления и других госорганов.
2. Органы власти Республики Дагестан согласились со следующими предложениями, поднятыми руководителями джамаата:
Сохранить за джамаатом конституционное поле в вопросах проповедования ислама.
Не использовать в официальном лексиконе слово «вахабизм», в т. ч. в государственных средствах массовой информации.
Рассмотреть совместное с представителями джамаатов предложение к Народному собранию о толковании и соответствии Конституции РФ и РД закона РД «О свободе совести, вероисповедания и религиозных организациях».
Принять меры к недопущению незаконного преследования членов джамаата по надуманным мотивам только потому, что они члены джамаата.
Обеспечить выход на телевидение представителей джамаата в установленном порядке.
Министр по Председатель комиссии
делам национальностей по переговорам
и внешним связям _________Джангишиев М. З.
_________Гусаев М. М.
Министр
внутренних дел РД
_________Магомедтагиров А. М.
Глава администрации Представитель с.с. Карамахи
Буйнакского района и Чабанмахи
___________Алхлаев М-Р. А. ___________Атаев М. Д.
Удивительно, но акция примирения между властью Дагестана и мятежными селами не заинтересовала центральные СМИ. Как будто ничего не произошло, как будто снятие продолжительного противостояния угрозы войны — не информационный повод. На недоуменный вопрос автора — почему не было этой информации на экране, корреспондент РТР В. Карташков ответил просто: «Когда я спросил руководство (РТР — государственный канал! — Авт.), надо ли перегонять картинку в Останкино, мне был задан вопрос: «Сколько трупов?» Когда я ответил, что все разрешилось мирно, мне сказали, что такая информация не нужна».
Конфликт между властью Дагестана и мятежными селами был притушен. Но он мог вспыхнуть в любой момент, грозя самыми тяжелыми последствиями.
Прибывший 3 сентября 1998 года в Дагестан министр внутренних дел России Степашин решил изучить ситуацию сам. Это было тем более важно, так как находившийся в розыске зачинщик и активный участник беспорядков в Махачкале в мае 1998 года Надир Хачилаев мог серьезно усугубить ситуацию. Надир Хачилаев — лидер Союза мусульман России — был весьма влиятельной фигурой. Даже многие политики России его знали и уважали. От него многое зависело, так как в его окружении находилось немало нукеров, представлявших ощутимую силу, в том числе и вооруженную. Проведенный в его доме обыск — яркое тому подтверждение. Было изъято большое количество стрелкового оружия, среди изъятого правоохранительные органы обнаружили и тяжелое — гранатометы и огнеметы.
Влияние Хачилаева было достаточно высоко, а лишение его депутатской неприкосновенности вывело бы его за рамки сторонников власти. Он скрывался в горах и возбужденно реагировал на призывы Колесникова сдаться в руки правосудию. В какой-то момент он мог стать неформальным лидером и возглавить мощный очаг сопротивления. А это снова кровь.
Министр внутренних дел это знал. Еще до событий он принимал в здании МВД России Хачилаева как лидера Союза мусульман России и депутата Госдумы.
Степашин тоже был влиятельной фигурой. И он тоже мог воздействовать на ситуацию. Но сам и без посредников. Он должен был пощупать ситуацию своими руками. Это был его принцип.
В январе 1995 года директор ФСК Степашин рванул из Моздока в Грозный. Он ворвался на КП Льва Рохлина, развернутый на развалинах консервного завода. Позже он первым пытался проехать на поезде из Грозного в Гудермес. Эта поездка чуть не закончилась трагически, так как дорога была перекрыта местными жителями и боевиками. Почему он остался тогда жив — загадка. Тысячи людей, многие из которых были вооружены, демонстрировали свою ненависть. Один выстрел… Но Степашин не испугался, вышел на насыпь из вагона и сказал все, что хотел… Все-таки тогда Кавказ уважал мужество.
Чуть позже, уже в Афганистане, куда Степашин вылетел с грузом гуманитарной помощи, он по горным дорогам, через позиции талибов пять часов добирался до ставки Ахмад-шах Масуда, чтобы посадить за стол переговоров непримиримых противников. Потом еще три часа ждал, чтобы заставить пожать руки генералов Дустума, Ахмад-шах Масуда и Рабани. Тогда он добился компромисса… Компромисса в объединении усилий афганских лидеров в борьбе с движением талибан.
Снова требовался компромисс. Но компромисс скорее правового характера. Для начала было решено «включить» в ситуацию старшего брата Хачилаева. Магомед, бывший заместитель министра сельского хозяйства и продовольствия, к тому времени находился под следствием и был арестован. По мнению Магомедова, его освобождение могло снизить накал. Более того, как старший брат он мог (и обещал это) обратиться к Надиру, чтобы тот сдался властям. Это было бы не просто эффектно, но и способствовало бы решению ряда политических проблем.
На кратком совещании у М. Магомедова с участием В. Колесникова, зам. Генерального прокурора России В. Устинова Степашин выслушал точки зрения сторон. Речь шла не о прекращении уголовного дела по факту массовых беспорядков в Махачкале, а об изменении меры пресечения брату Надира Хачилаева.
По мнению Магомедова, это могло сыграть свою положительную роль.
По мнению Устинова, это было правомочным.
По мнению Колесникова, «вор должен сидеть в тюрьме».
Впрочем, Колесников свою точку зрения не выражал — она была хорошо известна. Он сжимал кулаки и выразительно смотрел на своего министра. Профессиональный сыщик принципиально не желал мешать криминал с политикой. Или наоборот — делать криминал предметом большой политики. Он с открытым забралом шел к цели, которая была простая и ясная, — очистить Дагестан от криминального элемента. Во всяком случае, максимально очистить… Для этого он и прилетел в Дагестан несколько месяцев назад.
Для коррупционеров и бандитов он был врагом номер «раз». Неоднократно на него безуспешно организовывали покушения, закладывали на трассе фугасы, нанимали килеров. Но и это не повлияло на его решимость. Не желал поступаться принципами он и в этот раз.
Решение было принято. Местная прокуратура вынесла постановление об изменении меры пресечения лидеру лакского народного движения «Кази-Кумух» Магомеду Хачилаеву. Тот в свою очередь должен был обеспечить явку для дачи показаний Надира.
На этом же совещании было принято решение о поездке в Карамахи. Как ни уговаривали Степашина не делать этого, он был непреклонен. Видеть своими глазами все, что требует внимания министра внутренних дел, было его принципом. Зам. секретаря Совета безопасности России Вячеслав Михайлов его поддержал.
Степашин не посчитался с тем, что поездка была сопряжена с серьезной опасностью. Впрочем, некоторую паузу для обеспечения безопасности поездки министр внутренних дел Дагестана Адельгирей Магомедтагиров выторговал. Было решено осуществить выезд на утро следующего дня. Но ни время, ни маршрут не оглашались. Даже члены делегации не знали обстоятельств. Два боевых вертолета были доставлены на аэродром Махачкалы, силы милиции приведены в полную готовность.
Но перед выездом Степашин решил выполнить скорбную миссию — принести свои соболезнования отцу убитого муфтия С. Абубакарова. От этого посещения глава Госсовета дипломатично уклонился. Степашин вместе с Вячеславом Михайловым выехал на окраину Махачкалы, где проживал отец погибшего. Миссия была действительно трудной. В адрес муфтия не раз звучали угрозы. Об этом знали все. Знали и правоохранительные органы, которые, к сожалению, так и не смогли предупредить терракт. Сопровождавший Степашина министр внутренних дел Дагестана Адельгирей Магомедтагиров под благовидным предлогом постарался избежать встречи. В какой форме старый человек, убитый горем, примет соболезнования, он знал. Отец возлагал вину за гибель сына, который неформально был вторым лицом в Дагестане, на местные власти. «Не уберегли, проигнорировали угрозы… Не приняли мер». Степашин слушал молча, изредка роняя ничего не значащие фразы. Да и что он мог сказать? Чем помочь? Министр знал, что Колесников уже вышел на след преступников. Ну поймаем, осудим… Человека не вернешь.
Журналистов на эту встречу не пустили. Даже картинку не дали снять. Было бы кощунственно из этой непростой встречи делать акцию ПР.
Завтрак прошел в армейском режиме. Как только Степашин появился на крыльце, все пришло в движение. Сопровождавшие и охрана бросились к машинам, радиоэфир огласился командами.
Кортеж машин, выехавший из резиденции, неожиданно свернул не в сторону аэропорта, а направо, и стремительно ворвался в суету махачкалинских улиц. Привыкшие к приезду Степашина (в Махачкалу он летал как на работу) милиционеры держали движение. Аэропорт стал стремительно удаляться. Странно!
Хотя улицы города не были приспособлены для скоростной езды, стрелка спидометра не опускалась ниже ста. Колеса бились о выбоины в асфальте, гремели карданы и рычали движки. Голова кавалькады рвалась вперед, а хвост мучительно отставал. Милицейские машины не могли состязаться с лимузинами руководителей.
Через некоторое время колонна растянулась, и к предгорью машина, в которой находился автор этих строк, подъехала в гордом одиночестве. Ни кортежа, ни машин сопровождения… Мрачный водитель выжимал из старенькой «Волги» все ее хилые лошадиные силы. Она захлебывалась от нехватки кислорода в горах, ревела, периодически отстреливая несгоревший, бензин и, гремя карданом, взбиралась по серпантину.
Мы переглянулись между собой. Никто из сидящих в машине не видел, в какую машину сели министр внутренних дел и заместитель секретаря Совета безопасности Вячеслав Михайлов. По горной дороге мы взбирались одни. Почему-то в голову стали лезть мысли о засадах и заложниках. Оказаться таковыми было раз плюнуть. Да и водитель в силу угрюмости доверия не вызывал.
Рубя лопастями воздух, над нами просвистели три вертолета.
«Шеф полетел», — подумал я.
Однако на площади Ботлиха, куда мы наконец вкатили, нас ждали все. Степашин по-домашнему, в рубашке с расстегнутым воротом, Михайлов, озабоченно поправляющий на переносице очки, министр внутренних дел Адельгирей Магомедтагиров, как всегда выглаженный и выбритый до синевы. Местная власть. На окраине оседала пыль от винтов севших боевых вертолетов. Степашин добрался до Ботлиха на машине. Вертолеты служили прикрытием, в том числе в случае нападения. Они могли нанести удар огромной огневой силы.
Площадь была окружена спецназом. «Зачем?», — поморщился министр.
Доклады Степашин слушал вполуха. Все его мысли были уже там — в Карамахах.
И снова разговоры о вахабитах, об их агрессивности и опасности, которая нас подстерегает. Впрочем, Степашина это не впечатляло. Не прошло и нескольких месяцев, как ему пришлось оказаться за одним столом чуть ли не с самым главным вахабитом. Премьер-министр Саудовской Аравии, прибывший с визитом в Москву, был прямым потомком Вахаба. В официальной беседе он рассказал об учении своего предка, которое никак не было тем, чем прикрываются боевики. Но это было позже.
Тогда же важно было создать свое личное впечатление. Степашин знал, что в горах, помимо денег и силы, уважают смелость. И факт приезда двух высоких чинов из Москвы может сыграть весьма положительную роль. Пообщавшись с местной властью, Степашин решил заехать к военным.
Городок по мере возможности был вычищен. Но возможности были ограниченными. Отовсюду тянуло неуютом и запустением. В который раз Степашин убедился в неспособности войсковой системы приспособиться к новым экономическим условиям. Картошку и овощи, которых здесь «как грязи», по-прежнему доставляли из Центральной России. Вместо свежего мяса в рационе солдат была тушенка, вместо рыбы — консервы. Тыловики с трудом воспринимали нынешнее бытие, ревизоры видели в нем возможности для финансовых нарушений. Впрочем, и прежняя система снабжения не была гарантом от таковых. И Степашин это понимал. Служить в таких бытовых условиях с пользой для дела было проблематично. Офицеры, вместо того чтобы думать о боевой подготовке, вынуждены были заниматься чем угодно, только не ей.
Командир бригады не сетовал. Он просто докладывал. И от этого доклада наваливалась какая-то безнадега. Более того, несмотря на предназначение защищать границы республики, сами военные требовали защиты. Даже не защиты, а внимания, которого явно не хватало как со стороны Москвы, так и со стороны местной власти. В довершение у командира самого имелись проблемы — в бригаде не было средств, чтобы ему можно было выехать на сессию в академию, где он учился. Конечно, можно было решить эту проблему, но… Требовалось решение кардинальное и, возможно, как кому-то покажется, непопулярное. Пребывание бригады в неприспособленных для нормальной службы условиях могло обернуться самой неожиданной стороной.
Степашин не раз поднимал вопрос о комплектовании органов и войск внутренних дел местными жителями на контрактной основе, такое решение было бы наиболее приемлемо. Впрочем, у данной идеи всегда было много противников. Расхожим местом в рассуждениях оппонентов был национальный фактор. Нельзя вооружать людей с кавказским менталитетом. Дескать, Чечня тому свидетельство. И тем не менее Степашин все эти аргументы отметал — сам факт столь нелепых подозрений чужд ему. Тем более когда речь шла о такой многонациональной республике, как Дагестан. Многочисленные встречи с дагестанцами, руководством Дагестана убеждали в обратном. Только доверие, только реальная помощь станет залогом стабильности в этом крае, жители которого, как никто другой, знают цену национальной вражды и ненависти.
Но у этих пороков была реальная основа. Тяжелейший кризис, отсутствие средств, безработица. «И куда бедному крестьянину податься?» — вопрошали дагестанцы словами известного героя не менее известного фильма. В бандиты, в рэкетиры? Как кормить семью? Как почувствовать себя мужчиной, способным не только приумножать свой род, но и содержать его? Потому, по мнению Степашина, именно местные мужчины, безработица среди которых достигла критической черты, должны стать оплотом безопасности на Северном Кавказе.
Знание ими местных обычаев, нравов, постоянная связь с населением — это много. Более того, местные жители вполне могут жить в своих домах, а это снимает множество вопросов.
МВД республики было выделено более 1000 единиц для укрепления местной милиции. И, хотя ее комплектация шла не просто, но уже первые результаты ее работы стали обнадеживающими. Традиционная тяга дагестанцев к службе или служению народу были тому залогом. Тем более что служили они не мифической власти, а исполняли долг ради своих близких, защищая свой кров, свой дом от любых нашествий и посягательств.
Вполне рационально было бы поступить так и с внутренними войсками, дислоцированными в Дагестане. Но об этом предстояло еще много и мучительно думать. Еще сложнее, преодолевая стереотипы мышления чиновников, решать.
До Карамахов добрались довольно быстро, несмотря на мерзкую, с мелким моросящим дождем, погоду. Вывернув из-за очередного поворота, все увидели довольно необычную картину. На обочине в придорожной грязи выстроились в ряд корреспонденты и милиционеры. Здесь же стояла группа угрюмых настороженных бородатых мужчин — представителей села. На некоторых из них был камуфляж. Форменные зеленые кепки окаймлены черными лентами. Взаимная неприязнь местной милиции и аборигенов была налицо. И те и другие по отношению друг к другу вели себя индифферентно, с оттенком некоего презрения. Впрочем, и те и другие могли проявить свою агрессию в любой момент. Несмотря на бытующее мнение о поголовном вооружении местных жителей, оружия при них не было.
Журналисты стояли с микрофонами наперевес и готовы были к атаке. Впрочем, к такому приему Степашин привык и, выйдя из машины, охотно сказал несколько слов общего характера. Он давно понял, что даже ничего не значащих фраз иногда бывает достаточно, чтобы от него отстало подавляющее число журналистов. В редких случаях в их стане находился провокатор, который пытался путем обострения вопроса поймать интервьюируемого на неудачном слове, выражении или формулировке, которая подавалась как сенсация. Впрочем, сейчас таких здесь не было. В Дагестан провокаторы ездить не любили: опасно!
И тем не менее ощущалось, что факт прибытия министра внутренних дел России в эти горы для них уже является сенсацией. Они нервничали, в нетерпении теребя бесполезные здесь мобильные телефоны: вне зоны охвата.
От прибывших гостей в селе стало тесно. Журналисты добавляли суету, пытаясь протиснуться в эпицентр событий. Первым объектом, если можно было так сказать, стала сельская больница. Убогое облупившееся здание, построенное в начале века. Такими же жалкими и древними были ее пациенты. Впрочем, больницей это здание можно была назвать с натяжкой. Медикаментов, кроме зеленки, здесь почти не было, как почти не было здесь врачей. Заведующая говорила об этом устало и с болью. Отчаяние стало нормой отношения к действительности, к власти. Рассказывая о своем нелегком житье, она не ждала помощи ни от кого, усвоив принцип зэка: «не верь, не бойся, не проси». Верить обещаниям властей было нелепо, бояться устали, а просить… И даже к обещанию Степашина помочь отнеслась философски. «Спасибо, если не шутите».
В таких вопросах Степашин не шутил никогда. Если обещанное было в его силах и власти, оно исполнялось всегда.
На площади перед больницей уже собралась огромная толпа. Степашин решительно шагнул к людям. Охрана в нерешительности развела руками. Ее оттеснили, охватив плотным кольцом прибывших.
О чем говорил министр? За дальностью расстояния не всем было слышно (люди стояли очень плотно), но все сказанное им стремительно разнеслось по дворам. Разговор с сельчанами был тяжелый. Пришлось выслушать то, что слушать было малоприятно. Говорили, не выбирая выражений, не боялись. И о коррумпированности власти, и о произволе милиции, и о наплевательстве Москвы на проблемы народов Северного Кавказа, и об открытых провокациях со стороны ряда СМИ, которые буквально потирали руки в предвкушении новой кавказской войны.
Многое было сказано справедливого, обидного.
Через полтора часа Степашин встречался со старейшинами в доме. Разговор пошел в более конструктивном русле. И основные темы Степашин знал, и успел продумать кое-какие предложения. И тем не менее чувствовал он себя неуютно, как на парткомиссии, где разбирают твое дело. Разбирали персональное дело России, но ответчиком был министр внутренних дел. Неуютно и неудобно. И не только потому, что затекли от долгого сидения, по местному обычаю на полу, ноги, а потому, что все повторялось. Любимая русская игра — хождение по граблям — имела свое продолжение. Макроэкономика, микроэкономика… Интеллектуальные игры в столице были непонятны людям, живущим в горах. При чем здесь они? Их дети, которых в домах было множество… Из этих мальчишек могут вырасти как полезные члены общества, талантливые люди, так и непримиримые воины ислама. Все зависит от нашего отношения к ним.
Прием от имени старейшин был теплее. И не потому, что они поставили на стол (пол) то, что послал им Аллах, — баранину, сыр, овощи. Но и потому, что угощали своих гостей, независимо от вчерашнего отношения к ним, от всей души.
Уезжая, Степашин был уверен, что эти люди данное слово не нарушат.
Но так просто покинуть села не удалось. Дорогу преграждали КамАЗы. Угрюмые люди стояли перед эскортом молча, плечом к плечу. Глаза источали такую ненависть, что чиркни спичкой и…
Охрана схватилась за оружие.
«Отставить! — скомандовал министр. — Пошли поговорим!»
В Махачкалу прибыли к ночи.
Наутро только местная газета отметила это событие.
Степашин же доложил собственные выводы президенту.
Досье
Из докладной записки в Правительство России
— Проблемы сел Карамахи и Чабанмахи нельзя рассматривать в отрыве от общей экономической ситуации в Дагестане. Вся напряженность, как межклановая, так и религиозная, имеет исключительно экономические корни. Отсутствие работы, возможность законно получать деньги. В столь напряженной экономической ситуации неизбежно возникает образ врага, внешнего — в лице российского руководства и внутреннего — в лице людей, живущих «не так».
— Запущенный в политический лексикон в период чеченской кампании термин «ваххабизм» в настоящее время требует довольно осторожного использования. Став на бытовом уровне символом экстремизма, он вольно или невольно бросает тень на людей глубоко религиозных, далеких от политических целей. При этом не всегда целесообразно связывать конкретных преступников с тем или иным религиозным течением.
— При квалификации тенденций внутри течения необходимо пользоваться исключительно проверенными фактами, перепроверяя информацию общего характера, от кого бы она ни исходила (ФСБ, ГРУ или СВР). Использование ее без привязки к конкретным лицам, документам создает эффект распространения слухов под видом достоверной информации.
— Коммерческие поездки приверженцев чистого ислама в Саудовскую Аравию или Эмираты сами по себе — не факт внешнего влияния, хотя экономический эффект от таких поездок для т. н. ваххабитов налицо. Возможно, более благоприятное положение жителей данных сел, совершающих подобные коммерческие рейды, является на фоне экономических трудностей остальных граждан Дагестана возбуждающим фактором, и, как следствие, — грабежи и поборы на дорогах.
— Вместе с тем необходимо отметить, что решение только экономических проблем Карамахи и Чабанмахи может иметь нежелательные последствия, а также создать прецедент «выбивания средств» у федерального центра. Данные вопросы целесообразно решать комплексно, в рамках подписанного Протокола, предоставив право выделения средств для этих сел руководству Дагестана.
Через три недели «Дагестанская правда» поместила заметку.
МИНИСТР СДЕРЖАЛ СЛОВО
Как известно, 3 сентября министр внутренних дел России Сергей Степашин побывал в селениях Карамахи и Чабанмахи. Он тогда поинтересовался состоянием дел в карамахинской больнице. А дела, надо сказать, обстояли неважно. Из беседы с главврачом стало ясно, что в сельской больнице не хватает самого необходимого. Министр пообещал помочь.
И вот 26 сентября в Карамахи прибыл гуманитарный груз для больницы: медикаменты, постельное белье, медицинское оборудование и инструментарий, всего около 10 тонн.
Впрочем, сдержал слово не только Степашин.
Карамахинцы в период трагических событий, случившихся через год, тоже держали слово. Они до последних минут хранили нейтралитет после вторжения банд чеченских наемников на территорию Дагестана.