Стрелять для чекиста — дело последнее. Его оружие — голова. И желательно холодная. Но бывают ситуации, когда ствол обнажить надо. А обнажил — стреляй.

Замучили рэкетиры коммерсантов. Только товар привез, они тут как тут. И не всегда милиция защитит. Вот бегут они, родимые, на Лубянку.

Так было и в этот раз. Замучили данью одного предпринимателя. Пришел он за помощью в КГБ.

Естественно, помощь ему оказали. Выделили бойцов, продумали все мелочи, и с Богом… Дело было на Щукинской, неподалеку от Центрального госпиталя КГБ. Все прошло, можно сказать, гладко. Если бы не одно «но»… Не все просчитали. Не заметили одного соучастника. А тот всех высчитал. И бросился бежать.

Естественно, погоня.

Это лишь в кино все красиво. Злодей бежит, его догоняют…

В жизни все прозаичнее. Бросился за ним в погоню старый опер, который ГТО сдавал в первую сталинскую пятилетку. Бежит, сопит, кричит гортанным голосом: — Стой, стрелять буду! Какой же дурак будет стоять, если в него будут стрелять? И еще прытче поддает он от этого гортанного, предсмертного крика.

Совсем сдал догоняла. И, может быть, ушел бы преступник, если бы не чекистская смекалка. Остановил опер частника, сел сам за руль да мчится на «Жигулях» за своей жертвой по трамвайным путям. Справа и слева высокие заборы, а потому путь у того один, как у зайца в лучах фар.

И снова, теперь уже в опущенное окно автомобиля:

— Стой, стрелять буду! И стреляет — целых пятнадцать предупредительных выстрелов, все в воздух.

Чекист понимает: в стволе последний патрон. А тут и заборы кончились. Перекрестился чекист и бьет без промаха…

Короче, опер портит преступнику ягодичную мышцу. Злодей задержан и под конвоем отправлен в госпиталь КГБ.

* * *

Наутро, вестимо, приглашают опера в прокуратуру — держать ответ, при каких обстоятельствах применено оружие. Закон у нас такой: раз стрелял — доложи…

Молоденькая прокурорша, естественно, вопрошает:

— При каких обстоятельствах вы применили оружие?

— Когда я увидел в его руках гранату…

— Предмет, похожий на гранату, — уточняет она.

— Нет, гранату, — упирается опер.

— Помилуйте, как вы могли определить это? Наверное, все-таки предмет, похожий на гранату, — снова уточняет она.

— Гранату! — стоит на своем опер.

— Сколько было времени?

— Девять вечера.

— То есть уже темно? (Была зима.)

—Да.

— Какое между вами было расстояние?

— Метров двадцать.

— И вы разглядели гранату?

—Да!

— Какое у вас зрение?

— Минус три.

Пожала девушка плечами.

— Простите, а что на стене написано? А там аршинными буквами: «Не курить». Прищурил глаза опер, строгий прокурор своим допросом раздражать начинает.

— Я не вижу, что на стене написано, но сумел же я при том слабом освещении попасть преступнику, извиняйте, в жопу. Тем более разглядел в его руках гранату. Я ее по запаху чую.

Прокурорша вздохнула:

— В общем, «и нюх, как у собаки, и глаз, как у орла»… — И надолго задумалась: «Как это с таким зрением дед в темноте видит?»

Секрет был прост. Старики учили: чекист должен быть сродни партизану и никогда ни в чем не признаваться! Даже если гранату не видел… в принципе.

Действия опера признали правомерными. И это справедливо.

А раненный в задницу преступник на суде получил семь лет, что тоже неплохо.