Майор Фундуков был обижен жизнью и людьми.

На испытательном полигоне Министерства Обороны за пять лет офицерской службы, он прошел тернистый путь от младшего научного сотрудника испытательного отдела до просто научного сотрудника. При этом, как и многие другие офицеры Фундуков мечтал вырваться с затерянного в степях Казахстана маленького кусочка арендованной Россией земли, причем вырваться не куда-нибудь, а как минимум в областной центр где-нибудь в середине страны, желательно поближе к Москве. А поскольку Фундуков был далеко не дурак и обладал деятельной кипучей натурой, то едва заняв майорскую клетку научного сотрудника, дающую право на поступление в академию, он тут же подал рапорт по команде сообщив начальству о своем желании учиться военному делу настоящим образом, дабы принести возможно большую пользу Родине и так далее.

Начальство удивленно обозрело вначале рапорт Фундукова, затем его самого стоящего перед начальством на вытяжку и произнесло, хмуря брови:

— Ты чего это, капитан, совсем оборзел, а здесь служить, кто вместо тебя будет? Пушкин?!

Понимая, что давно умерший русский классик вряд ли сможет выполнять его служебные обязанности, Фундуков все же робко пискнул:

— Вы же сами говорили, что на должности старшего научного сотрудника и начальника лаборатории будете назначать только после академии.

Крыть было не чем, действительно несколько месяцев назад такая установка пришла из центра, и начальник полигона лично озвучил ее на офицерском собрании. Почувствовав некоторое замешательство оппонента, Фундуков ринулся в атаку:

— Ну вот, я как услышал тогда, сразу начал готовится. Желаю служить Родине с полной отдачей! Хочу расти в профессиональном плане!!! Готов вернуться на полигон после академии и приложить все силы…

— Тихо, тихо… Не ори так, — скривился генерал. — Хрен с тобой, езжай куда хочешь, а отучишься, мы тебе должность подыщем.

Счастливый Фундуков в тот же вечер засел за учебники. Не будучи обременен семьей, он был легок на подъем, все нажитое за пять лет имущество умещалось в двух чемоданах, а академия в славном городе Питере представлялась ему просто райским местом по сравнению с прокаленным солнцем полигоном, который в среде офицеров именовался несколько иначе — дуркогон.

В начале этого повествования уже отмечалось, что Фундуков был далеко не дурак, именно благодаря этому обстоятельству ему все же удалось одолеть и значительный академический конкурс, и конкуренцию блатных кандидатов, и три года напряженной учебы. Казалось, судьба наконец повернулась лицом к Фундукову, и дальнейшая жизнь представлялась ему сплошным праздником. В академии он получил звание майора, а средний бал не самый лучший, но весьма приличный гарантировал ему теплое местечко, если не в Москве и Питере, то, во всяком случае, в центре России. Никогда больше не увидит он Богом забытых казахских степей, пыльных бурь и свирепых снежных буранов. Фундуков уверенно смотрел в будущее и готовился к выпускным экзаменам. Самый большой сюрприз в жизни ждал майора после них.

В радужном настроении духа прибыл Фундуков в отдел кадров академии, где измученный бумажным засильем и нажитой от нервной работы с обильными возлияниями язвой желудка, кадровик, не глядя в глаза, сунул ему в руку предписание к новому месту службы. При ближайшем рассмотрении новое место оказалось не таким уж и новым — Фундуков возвращался обратно на тот же полигон, откуда с таким трудом бежал три года назад, причем даже без указания конкретной должности, а просто в распоряжение начальника полигона. Это был удар! Оглушенный Фундуков очнулся только в какой-то грязной забегаловке недалеко от академии, заглотив залпом стакан водки. Бороться было бесполезно, после академии формально офицер может быть распределен куда угодно и высокий средний балл тут значения не имеет. На теплых и престижных местах как обычно оказались тупые, но обладающие связями, а Фундуков связями не обладал.

На полигоне его ждала новая пощечина, от судьбы-злодейки. Его однокашники без всяких академий за эти три года заняли все руководящие должности в научном управлении, а про академика Фундукова давно забыли и теперь не желали уступать ему трудом и потом добытые кресла. Нашлась всего одна вакантная подполковничья должность — помощника начальника штаба по режиму. Не самая престижная, хлопотливая, но все же лучше чем ничего. Однако и на нее Фундукова могли поставить только временно исполняющим. Виновато улыбаясь, кадровик полигона сообщил академику, что за время его учебы все установки центра изменились и на высокие должности теперь разрешено назначать только тех, кто предварительно покомандовал личным составом в соответствующем качестве. Так что для полноправного вступления в подполковничью должность Фундуков сначала минимум год должен прокомандовать батальоном. На испытательном полигоне солдаты в таком количестве просто не водились, а временно исполняющий должность не имел права на подполковничьи погоны. Это был классический заколдованный круг.

И вот тогда Фундуков запил. Пил он тяжело и много, удивляя своими загулами даже всякое повидавший персонал единственного на полигоне военторговского кафе.

— Ну где мне взять этот батальон! — орал он размазывая по лицу злые пьяные слезы. — Может объявление в газету дать: «Покомандую батальоном. Дешево!»

— Нет, лучше так: «Молодой перспективный майор ищет батальон солдат без вредных привычек для серьезных отношений», — советовали ему собутыльники.

А отлаженный годами механизм испытательного полигона тем временем продолжал жить своей бурной и напряженной жизнью, совершенно не обращая внимания на личную драму одного из своих маленьких винтиков, как потом оказалось зря.

Однажды начальник полигона собрал всех свободных от нарядов офицеров в клубе и торжественно объявил:

— Товарищи, через две недели на наш полигон прибывает делегация вооруженных сил Финляндии. Наша задача не ударить в грязь лицом. И если какой-нибудь эфиоп что-нибудь учудит в момент приезда иностранцев, я лично гарантирую ему ужасающие последствия. Накажу так, что и внуки его будут удивляться!

Начальник полигона когда-то давно был военным советником в одной из воюющих африканских стран и, видимо, оттуда вывез стойкое отвращение к эфиопам.

— Ты что, эфиоп? — спрашивал он у офицера, и тот сразу понимал, что в чем-то виноват.

Финны приезжали не просто так погостить, а с конкретной задачей. Наш военно-промышленный комплекс умудрился продать им партию устаревших зенитных ракет, и теперь они хотели научиться ими стрелять, а лучшего места для подобной учебы, чем испытательный полигон, понятно, не найти.

И вот теперь полигон лихорадило. Все готовились к встрече. Солдаты, матеря Финскую республику, наш ВПК и весь мировой империализм, белили бордюры, мели дорожки и окапывали деревья. Прапорщики носились как блуждающие электроны в атоме между складами, изыскивая возможность за счет белящих и метущих солдат кормить финскую делегацию. Офицеры готовили технику и писали кучу планов проведения мероприятий, рисовали красивые карты и схемы. А отдел военной контрразведки совал свой нос везде и всем мешал.

Финны прибывали на поезде в двенадцать часов ночи. Как говорится, «часы остановились в полночь». Без пяти двенадцать полигон замер в нервном ожидании, специально выделенные машины с встречающими убыли на вокзал и все руководящие и ответственные лица застыли, затаив дыхание, на своих постах.

Готовился к приезду иностранцев и Фундуков, но, будучи твердо убежден, что в таком деле главное это готовность внутренняя, так сказать психологическая, а вовсе не внешняя показная, он за три часа до прибытия финнов убыл в офицерское кафе и подготовился изнутри, залив в свой организм примерно литр казахского арака. Кто пробовал, знает — гадость страшная, но забирает быстро и отпускает не скоро. Выполнив эту нехитрую процедуру исполняющий должность помощника по режиму напрочь забыл о каких-то там иностранцах, зато вспомнил, что в солдатской столовой сегодня в ночь дежурит повариха Тоня — разбитная разведенка лет тридцати веселого нрава и устрашающих габаритов, прозванная солдатами Мама Жопа. Проснувшийся после выпитого основной инстинкт, властно повлек Фундукова в направлении казарменной зоны, знойные объятия поварихи представлялись ему вполне достойным завершением столь удачно начатого вечера.

Тем временем долгожданные финны наконец прибыли. Было их человек двадцать, и оказались они вполне нормальными парнями средних лет в футболках и камуфляжных штанах, удивленно и опасливо лупавшими глазами на наших бравых офицеров затянутых в парадную форму со всеми значками и регалиями и немилосердно потеющих от жары и волнения. Надо сказать, что с вещевым снабжением на полигоне в то время была напряженка, поэтому форму для встречающих собирали с миру по нитке и экипированный таким образом офицер, являл собой довольно жуткое сочетание разных размеров и расцветок обмундирования. Ну тут уж чем богаты.

Финнов доставили к Главному Штабу, и тут случилась небольшая заминка, все же полигон являлся режимным объектом, и законность пребывания на нем иностранных граждан требовалось документально оформить. А оформитель — помощник начальника штаба по режиму почему-то отсутствовал на рабочем месте, он в это время с крейсерской скоростью, что-то около двух километров в час, больше не позволяли заплетающиеся ноги, двигался в направлении казарменной зоны. Начальник штаба, периодически вздрагивая от убийственных взглядов начальника полигона, увлек Главного Финна в свой кабинет, старательно занимая его разговором на ломанном английском из серии: «May name is Sasha. I have a little cat». Сопровождавшие делегацию клерки разбежались во все концы городка в поисках канувшего в неизвестность Фундукова, и два десятка финских парней остались без присмотра стоять перед штабом, сиротливо озираясь по сторонам.

В таком неопределенном положении и застал финских воинов величаво проплывавший мимо Фундуков. Разумеется, ни один старший офицер, в каком состоянии бы он ни был, не сможет равнодушно пройти мимо беспризорных военнослужащих. Когда в фокус зрения Фундукова попала группа камуфлированных фигур, маявшихся перед штабом, он сделал стойку как хорошо выдрессированный охотничий пес, резко изменил курс и двинулся на абордаж. Иностранная форма ничуть не насторожила помощника начальника штаба. Ибо как уже говорилось, в виду напряженного положения с вещевым имуществом на полигоне, личный состав носил там то, что мог достать, а возможности у служивых были настолько разные, что на общих разводах строй полигона сильно напоминал разношерстное воинство батьки Махно, пестря формой всех возможных цветов и фасонов.

Приблизившись на дистанцию устойчивой звуковой связи, Фундуков напрягся, сконцентрировался и хрипло прокаркал:

— Кто такие? Па-а-ачему не строем?! Старший, ко мне!!!

Финны несколько ошалели, некоторые из них слегка понимали по-русски, но не настолько, чтобы связно ответить на требования «герра офицера», а единственный переводчик был увлечен начальником штаба в кабинет вместе с главным финном. «Герр офицер» тем временем ни мало не смущаясь иностранной речью, матом и тычками под ребра восстановил нарушенный уставной порядок, выстроил слабо сопротивлявшихся финнов в колонну по три и, браво отсчитывая шаг, направил в сторону солдатской столовой. Зачем он это сделал, Фундуков в последствии объяснить так и не смог: то ли ему просто было скучно топать в одиночку, то ли он опасался без подмоги не совладать с габаритной поварихой, кто знает? Так или иначе, но черное дело было сделано. Не прошло и получаса как вся компания, громко топоча, вломилась в затихшую на ночь солдатскую столовую, где и была встречена неожиданно разбуженной и оттого злой Мамой Жопой.

Финны с благовейным почтением обозрели гигантскую повариху, стоявшую перед ними руки в боки и смотревшую грозным взглядом.

— Терве, — вежливо поздоровался самый смелый финн.

— Это кто тебе тут стерва, недомерок!!! — рявкнула повариха и, подумав, добавила несколько красочных оборотов, нелестно характеризующих как самого иностранца, так и всю его родню.

Правда, завидев среди гостей Фундукова, Мама Жопа быстро сменила гнев на милость, и досадный лингвистический промах финна был сглажен. В столовой будто пронесся тайфун, такую бурную деятельность развернула повариха по встрече нежданных ночных пришельцев. На плите аппетитно зашкворчала яичница с колбасой, не весть откуда возникли на столе солдатские кружки и трехлитровая банка со спиртом, а сержант — старший кухонного наряда, прихватив на подмогу двух бойцов рванул к ночному магазину за водкой. Мало что понимавшие в происходящем финские парни налегали на спирт, удивленно качая головами и тихо перешептываясь на своем языке. Однако мало-помалу огненная вода сделала свое дело и, возникшая было за столом напряженность, испарилась. Фундуков боролся с финнами на руках, жаловался им на свою загубленную карьеру и рассказывал соленые армейские анекдоты. Финны слушали внимательно, в нужных местах понимающе качали головами, где нужно смеялись, часам к двум ночи языковой барьер перестал существовать окончательно — все понимали друг друга отлично. Началась песенная стадия.

— На поле танки грохотали, — затянула прокуренным басом повариха, умильно поглядывая на Фундукова.

— Солдаты шли в последний бой! — абсолютно не музыкально взвыл помощник начальника штаба.

Финны подтягивали на своем языке, окна в столовой дрожали.

* * *

Тем временем на полигоне царил переполох, пропажу финнов обнаружили довольно быстро. Все дежурные службы были подняты на ноги, специальные поисковые группы из офицеров прочесывали жилую зону городка. Генерал созвал всех заместителей на экстренное совещание. Шутка ли, на режимном объекте Министерства Обороны потерялись и где-то бродят два десятка иностранцев. Короче делалось все возможное, однако финны как в воду канули.

— А может это диверсия? Или теракт, чеченский след… — меланхолично произнес в пространство начальник отдела военной контрразведки, искоса рассматривая в зеркале свой полковничий погон и прикидывая, как он будет выглядеть с погонами подполковника, или майора.

— Чеченский след!!! — подпрыгнул в кресле начальник полигона и вдруг двинулся вперед, нагнув голову, будто пытаясь забодать контрразведчика.

— Чеченский след!!! Ты мне финский след найди, Джеймс Бонд недоделанный! Сидит он тут, эфиоп хренов, заготовка для Буратино!

Одним словом в верхах царила паника.

Неожиданно для всех положение спас дежурный по части. Часов в пять утра он лениво выдвинулся на крыльцо дежурки, чтобы перекурить и подышать утренней прохладой. В этот момент с грохотом и треском распахнулись двери солдатской столовой, и из них вылетели три шатающиеся фигуры в иностранной военной форме. Сделав несколько неверных шагов, иностранцы упали на колени перед кустами смородины и принялись с клекотом и рычанием объяснять им, что сегодня было съедено на ужин. Завороженный этим зрелищем дежурный, забыв про торчащую во рту сигарету, подкрался к окнам столовой. Картина ему открылась совершенно дикая: Фундуков мирно спал, утонув головой в монументальных грудях Мамы Жопы, человек пять финнов отплясывали какой-то свой национальный танец прямо на длинном столе, пиная ногами куски хлеба и железные кружки, а вокруг стола в лужах блевотины застыли в самых разнообразных позах еще с десяток бравых финских вояк.

* * *

На утро еще не вполне протрезвевший, виноватый и жалкий Фундуков был доставлен пред грозны очи начальника полигона.

— Вот смотри, Фундуков, вот на этой штуке, — ласково начал генерал, указывая на лежащий на столе компас. — На этой штуке, есть триста шестьдесят делений, глядя на нее можно пойти в трехсот шестидесяти направлениях, понимаешь?

Фундуков быстро и мелко закивал в ответ.

— Так вот! — неожиданно взревел генерал. — Когда ты, Фундуков, явишься ко мне за подполковничьей должностью, на этой штуке триста шестьдесят раз будет написано НА ХЕР!!! А сейчас под домашний арест этого эфиопа до окончания пребывания финской делегации! Я с ним после разберусь.

— Как, под домашний арест? — пискнул обалдевший от такой меры пресечения Фундуков.

— А вот так, кверху каком! — злорадно потер руки начальник полигона и вызвал командира роты охраны.

И Фундукова посадили под домашний арест. Выглядело это так: два здоровенных сержанта из роты охраны день и ночь дежурили около Фундуковского подъезда и следили за тем, чтобы он его не покинул, заодно им вменялось в обязанность, ходить для арестанта в магазин и выносить мусор. Все офицеры полигона по-черному завидовали новоявленному графу Монте-Кристо, потому что, пережив серьезный испуг в ночь прибытия финнов, генерал вплотную взялся за укрепление воинской дисциплины в офицерских рядах, что выразилось в полной отмене выходных, ежедневных строевых занятиях на плацу и построениях и проверках по несколько раз в день. «И живые будут завидовать мертвым!» — выразил общее мнение, кто-то из офицеров в курилке.

* * *

Финны тем временем, не подозревая о разыгравшихся в результате их «торжественной встречи» драматических событиях, проходили учебу и готовились к завершающему этапу — боевой стрельбе. И вот день настал, наш и финский расчеты заняли места в боевых машинах. Первым стрелял наш расчет. В качестве мишени, чтобы не дай Бог финны не промазали, был выбран маленький тихоходный управляемый по радио самолетик Ла-17. Зенитчики между собой презрительно зовут эту мишень «коровой», не попасть в нее может только полный кретин.

Наш расчет без особого напряжения воткнул свою ракету точно в «корову», вызвав восторг прибывшего на итоговую стрельбу финского генерала. Еще больше финн был восхищен, когда его свозили на УАЗике к месту падения мишени, и он воочию убедился в мощи нашего оружия, рассматривая продырявленный в решето корпус «коровы».

Пришла очередь финнов, «корова» неторопливо ползла по небосводу в двух километрах от земли. Финны уверенно сопровождали цель и по команде руководителя стрельбы пустили свою ракету. В этот момент мишень не торопясь заползла в маленькое белое облачко, вслед за ней туда же нырнула финская ракета. Вскоре с небес донесся громкий «бум».

— Есть поражение! — браво доложил руководитель стрельбы.

Все вокруг зааплодировали и бросились сердечно поздравлять смущенно улыбающихся финнов. Однако накал восторгов и поздравлений еще не успел дойти до верхней точки, как вдруг из облачка величаво выплыла целая и невридимая «корова». Все оцепенели.

— Не отшень кароший ракет вы нам продавать! — хмуро проговорил финский генерал, пристально разглядывая пролетающую мимо мишень.

— Э-э, найн, то есть нихт, некароший ракета, это просто… просто мишень очень кароший! Просто так не падает! — от волнения передразнивая финна, выпалил наш генерал, делая какие-то знаки руками начальнику штаба.

Тот мгновенно исчез со смотровой веранды и через несколько минут донесся звук заводящегося мотора. Тем временем начальник полигона продолжал лечить финского генерала насчет того, что эта мишень имеет поразительный запас прочности, и, несмотря на то, что в нее врезала ракета, которая легко может завалить боевой самолет, мишень все-таки какое-то время продолжает лететь, но скоро должна упасть.

Действительно, пока генерал втирал очки финну, кто-то успел связаться с расчетом контроля мишени, и те умудрились завалить «корову».

— Ну, видишь, друг, что я говорил! — облегченно вытирая пот со лба, заявил наш генерал. — Сейчас съездим, посмотрим, в ней дырок не меньше чем в первой. Только сначала по коньячку за стрельбу, традиция такая.

Пока генералы принимали традиционный коньячок за стрельбу, начальник штаба погрузил в машину десяток бойцов и съездил к упавшей «корове». Вооруженные ломами бойцы за пять минут придали мишени еще более жалкий вид, чем был у первой. Так что финский генерал остался весьма доволен успехами своего расчета. И после прощального банкета финны благополучно убыли восвояси, вполне уверенные, что они теперь полностью овладели премудростями своей новой техники.

А начальник полигона собрал всех офицеров испытательных отделов, работавших с финнами инструкторами, и вопросил:

— Ну, мастера ракетного удара, опять обосрались. В цирке медведей учат на мотоциклах ездить, а вы? Или эти финны тупее медведей?! Как так вышло, я спрашиваю?!!

Толком ответить никто не смог, поэтому всех наказали. А про Фундукова в свете новых прегрешений, требующих воздаяния, как-то забыли, и он еще долго сидел под домашним арестом.