Загаженный, провонявший кошачьей мочой подъезд стандартной блочной пятиэтажки с разрисованными неприличными рисунками и неаккуратными граффити стенами жил своей обычной жизнью. Откуда-то с первого этажа из-за неплотно прикрытой двери в подвал доносился истошный кошачий мяв, тихо на разные голоса бормотали надежно укрытые за дверями квартир телевизоры, кисло воняло табачным дымом и какими-то отходами. Трое мужчин уверенно поднялись на третий этаж и остановились перед новенькой железной дверью.

— Здесь. Бабы дома с обеда, сам вернулся час назад и не выходил. Больше никого там быть не должно.

— Отлично. Куцый, доставай стволы. Работаем.

Щуплый похожий на подростка мужичонка с рваными нервными движениями резко раздернул молнию на объемистой сумке и один за другим извлек из нее два обреза охотничьих ружей, передав их товарищам. Сам он вооружился короткой резиновой дубинкой.

— Так, внимание, вы оба ждете здесь у стены. Как только откроется дверь — работаем.

Гибкий черноволосый мужчина внимательно осмотрел дверь и даже прислушался к тому, что происходило в квартире, приложив ухо к металлу. Простояв так секунд десять, но так ничего и не услышав, он быстрым взглядом окинул замерших на лестнице спутников. Убедившись в их готовности, удовлетворенно кивнул:

— Кабан, ты берешь того, кто откроет. Куцый, со мной дальше, там по обстановке. Понятно?

Быстрые кивки в ответ, собранные напряженные взгляды, обманчиво расслабленная туша Кабана и наоборот напружиненное звенящей струной тело Куцего. Все как всегда, все в порядке, как много раз до этого. Ну что ж, вывози, кривая!

— Ну, поехали!

Главарь развернулся к щитку с электрическими счетчиками расположенному в подъезде. Той умной голове, что первая догадалась вешать счетчики в подъездах, дабы предприимчивые жильцы не творили с ними в квартирах разных махинаций, надо бы вручить почетную грамоту! Без этого умника жизнь веселой троицы могла изрядно осложниться. Теперь же они разработали безотказную схему попадания в подобные квартиры. Стоило отрубить предохранительные автоматы, и хозяева сами открывали двери, интересуясь, чего это у них вдруг потух телевизор, и встала в середине процесса любимая стиральная машинка. Скрипнув, открылась никогда не запиравшаяся металлическая дверца, щелкнули рычажки автоматов, и разом приостановило свой бег колесико счетчика с цифрой 48 на корпусе.

Главарь одним гибким кошачьим движением метнулся обратно к двери и, чутко прислушиваясь к звукам из квартиры, замер, вжавшись в стену, так чтобы его невозможно было увидеть в глазок. Вот за надежной сталью тяжело прошлепали чьи-то шаркающие шаги, через несколько секунд лязгнул засов, и дверь начала приоткрываться. Главарь тут же с силой рванул ее на себя, выволакивая из квартиры на лестничную площадку не успевшего отпустить дверную ручку мужика в тапочках на босу ногу и спортивных штанах типа «сборная СССР». Мужик уже набрал полную грудь воздуха, чтобы издать удивленный и разгневанный вопль, но его опередил Кабан. Несмотря на внушительные габариты, действовал он стремительно. Адидасовская кроссовка со свистом рубанула воздух и впилась хозяину квартиры под дых. Следующим ударом, профессионально поставленным апперкотом, бывший боксер как никак, Кабан разогнул скорчившегося от боли мужчину, и мощным толчком плеча отправил его назад в прихожую. Вся операция заняла едва ли секунду.

Перепрыгнув через тело поверженного домовладельца в квартиру ворвались остальные налетчики, причем Куцый перед этим успел отщелкнуть назад рычажки автоматов. Из комнаты прямо по коридору жизнерадостно завопил телевизор, за приоткрытой дверью в другую комнату справа темнота, похоже там никого не было. В любом случае это неважно, если там и скрывается какой-нибудь неприятный сюрприз, то о нем в состоянии позаботиться оставшийся в коридоре. Кабан, осмотрев все еще подвывающего от боли хозяина квартиры, аккуратно запер входную дверь и выдернул из кармана моток капроновой веревки.

— А ну на пол! Лежать! Живо! — грозно рыкнул главарь, влетая в комнату, оказавшуюся залом.

Справа от него в кресле сидела дородная женщина неопределенного возраста в домашнем халате, прямо впереди на диване полулежала молодая девушка лет шестнадцати с книгой в руках. С разгона подцепив непонимающе обернувшуюся на его крик женщину за волосы, бандит резким рывком выдернул ее из кресла и заставил плюхнуться на ковер. Опустившись рядом на колено, он несколько раз расчетливо ткнул ее лицом в пол, глуша готовый вырваться крик. Куцый тем временем перепрыгнув через напарника, метнулся к вскочившей девушке, хлестко с размаху ударил ее кулаком по лицу, подмял под себя и дубинкой перехватил напряженное горло.

— Тиха… Тиха будь, марёха, визгнешь — придушу!

Главарь отпустил тихонько всхлипывавшую на полу женщину.

— Не верещи, и все будет нормально. Мы только за деньгами, будете вести себя спокойно, никого больше не тронем.

Ответом ему был испуганный взгляд. Женщина судорожно сглатывала, давя рвущийся из горла крик, по разбитым полным губам струйкой стекала кровь.

— Малолетку тоже отпусти, — кивнул старший налетчик Куцему. — Чего ты на ней разлегся, мы же сюда не за лохматками пришли! Ты ведь будешь хорошо себя вести, девочка, правда?

Девушка напряженно закивала, и дубинка чуть отпустила горло, позволяя дышать, одновременно липкая от пота рука бандита ласково погладила ее по волосам и, скользнув по щеке, переместилась на еще маленькую, но упругую грудь. Девушка замерла, боясь дышать. Чуткие быстрые пальцы нащупали сквозь тонкую ткань халатика напрягшийся сосок и чувствительно его сжали.

— Будешь дергаться, поотрываю твои маркоташки, веришь?

Белесые, будто слепые, глаза бандита глянули в лицо, и девушка, загипнотизированная этим бесчувственным рыбьим взглядом, утвердительно кивнула в ответ.

— Умница, — тонкие нервно шевелящиеся губы чмокнули воздух, посылая ей поцелуй.

Пожалуй, ничего более отвратительного, чем это неожиданная ласка, девушка в жизни не видела.

В комнату с шумом ввалился Кабан, волоча за собой мужчину с намертво скрученными за спиной руками.

— Порядок, Маэстро, клиент созрел. Можно беседовать.

— Не упоминай меня, козел! — окрысился на него главарь. — Подтащи эту падаль поближе.

С минуту он рассматривал бледное от испуга лицо хозяина квартиры. Увиденное его вполне удовлетворило: губы дрожат, судорожно дергается веко, глаза беспокойно бегают по сторонам. Боится, и это хорошо. Маэстро отлично умел увидеть в глазах допрашиваемого страх, пусть даже он его ловко скрывал, пусть даже недрогнувшим голосом заявлял, что ничего не боится и готов умереть, но в глазах всегда оставалась узкая щелочка, почти не различимая тень страха, разного: физической боли, мучений, унижения… Тут надо было точно угадать, и действуя угаданным инструментом, как рычагом, раздвинуть эту щелочку, распихивая в стороны гордость, волю и долг, открывая дорогу глубоко на дне души скрывающемуся страху, обессиливающему, лишающему сил, заставляющему покорно подчиниться мучителю. «Нет людей, которых нельзя сломать, нужно только верно подобрать инструмент, для кого лом, а для кого сложную отмычку», — так говорил старый седой инструктор, когда-то давно обучавший Маэстро искусству полевого допроса военнопленных. Маэстро был хорошим учеником, с тех пор полученные знания не раз пригодились ему в сложной, насыщенной разнообразными приключениями жизни. Сейчас они снова должны были сослужить ему службу — «набой» на эту квартиру был неверный, полученный случайно через третьи руки и вполне мог оказаться полным фуфлом.

— Ну, родной, бабки-то где хранишь? Небось в банке? Трехлитровой под кроватью, а?

Мужик, угрюмо отвернувшись, молчал.

— Нет, ну так не пойдет… — все еще ласково продолжал Маэстро. — Я же тебя добром спрашиваю, что ты такой жадный и невежливый? В глаза смотри, сука!!!

Внезапный переход от тихой спокойной речи к истеричному крику всегда действует шокирующе, ломая волю к сопротивлению. Холодный ствол обреза уперся мужчине в щеку, заставляя повернуть голову.

— Ты пойми, дурашка, мы с кентами к тебе шли, время тратили, и просто так уже отсюда не уйдем. Бабло все равно отдашь, никуда не денешься. Только можно отдать и остаться здоровым, а можно дождаться, что тебя на куски распластывать начнут. Ну, что ты выберешь?

Мужчина продолжал упрямо молчать, лишь дернулись, расширяясь во всю радужку зрачки, что не укрылось от внимательного взгляда бандита.

— Ну что ж, значит опять герой попался, — в притворном горе вздохнул Маэстро. — Одно из двух, мужик, либо ты слишком жадный, либо слишком глупый. Ну пеняй тогда на себя, я предупреждал…

Сухо щелкнуло, вылетая из красивой наборной рукояти, лезвие выкидного ножа, будто из воздуха появившегося в руке налетчика. Хозяин квартиры испуганно сжался в ожидании боли, но не проронил ни звука. Маэстро медленно поводил блестящим лезвием перед глазами клиента, внимательно следя за тем, как непроизвольно вздрагивает его лицо.

— Пожалуй, для начала, я тебе увеличу улыбку. Знаешь, такая специальная пластическая операция по расширению рта. Тебе понравится. Ты же у нас жадина, вот и сможешь откусывать сразу большие куски…

— Нет, не надо! — взвизгнула женщина с пола. — Не трогайте его! Я скажу где деньги!

— Дура! — процедил сквозь сжатые губы мужик, но в голосе его явно слышалось облегчение. Как же, не сломался, не показал бандитам семейного тайника, и пытки при этом избежал.

— Молчать, пидор! — резко оборвал его Маэстро, разворачиваясь к хозяйке. — Ну, золотая моя, я всегда считал, что женщины намного умнее и благоразумнее мужчин, и Вы это сейчас блестяще подтвердили. Так где же таятся искомые сокровища?

— Там на третьей полке в черной шкатулке. Забирайте все, только не трогайте его! — слабым голосом произнесла женщина.

— Кабан, проверь!

Кабан в три шага оказался у стеллажа с книгами и схватил указанную хозяйкой деревянную шкатулку.

— Есть! Но что-то маловато, — пробормотал он, перебирая тощую пачку пятисоток. — Ты чё, овца?! Издеваешься! Здесь всего двенадцать штук!

— Это все, что у нас есть! Берите и проваливайте! — твердо произнес мужчина, пристально глядя в глаза бандита.

Маэстро на секунду задумался, это вполне могло быть правдой, вся обстановка квартиры говорила за то, что хозяева не слишком богаты. «Набой» был совершенно левый, и при других обстоятельствах Маэстро ни за что не пошел бы на риск при такой неверной информации. Вот только последнее время в делах был явный застой, и он со своей командой давно сидел на мели, готовый взяться за что угодно, сулившее хоть малую прибыль. Однако, доверяй, но проверяй, пожалуй стоит еще раз нажать посильнее, прежде чем сдаваться, авось чего и выплывет…

— Тут еще рыжья мал-мала, начальник… — прервал его размышления Кабан.

— Знаешь, куда его можешь себе засунуть, баран? Сказал же, ничего кроме бабок не брать! — резко оборвал его Маэстро, боявшийся связываться с перекупщиками и настрого запрещавший своей команде брать с места ограбления какие-либо вещи.

— Значит, вот так? Издеваться над нами изволим? — обратился он уже к хозяину квартиры. — А кто вчера ссуду в банке взял? Кто новую машину покупать собрался? Папа римский? Бабки где, сука?!

— Какая ссуда?! Какая машина?! Откуда вы взяли? Больше ничего нет! — в голос завопил мужик.

Но была, была секундная заминка, и что-то такое ворохнулось в глазах, ясно показывая Маэстро, что на этот раз они не ошиблись. Есть еще кое-что в закромах! «Вы можете в совершенстве владеть мышцами лица. Вы можете контролировать интонации своего голоса. Но все это ничто! Вас все равно выдадут глаза! Они не поддаются волевому контролю. Неожиданный вопрос, заставший вас врасплох. Одно мгновение растерянности, и вот вы уже уверенно отвечаете, но поздно! Именно в это мгновение истина отразилась в ваших зрачках, и всё, если ее заметили — вы погибли», — вновь вспомнил Маэстро наставления инструктора. Да, в Советской Армии в свое время учили на совесть.

— Значит это все? — еще раз переспросил он.

— Все. Больше ничего нет, — устало выговорил мужчина.

Но теперь Маэстро точно знал, что он лжет.

— Времени на игры у нас нет. Даю тебе на раздумья минуту, — голос бандита звучал холодно и ровно, и даже лицо как-то закаменело, обращаясь в неподвижную пугающую маску. — Через минуту мои парни во все щели оттрахают твою дочь. У тебя на глазах. И виноват в этом будешь только ты. Думай, время пошло.

Мужчина лишь упрямо сжал губы. Зато женщина вскрикнула было:

— Не смейте ее трогать!

Но тут же осеклась, когда ей в лицо глянуло черное бездонное дуло обреза. Девушка переводила взгляд широко распахнутых молящих глаз с отца на мать. В комнате ощутимо сгустилось напряженное ожидание, в тягучей гробовой тишине отчетливым бездушным метрономом отщелкивала мгновения секундная стрелка часов. Кабан непонимающе смотрел на главаря, такого поворота он не ожидал и вряд ли одобрял решение старшего. Куцый лишь гадливо улыбался, облизывая губы. Хозяин квартиры до крови закусил губу и отвернулся, стараясь не встретиться с взглядом жены. В глазах девушки все нарастая бился смертельный ужас.

— Время! Слушаю тебя? — замороженные глаза бандита впились в лицо мужчины.

— Больше ничего нет, — отрешенно повторил тот, отворачивая голову в сторону.

— Нет, башкой вертеть не надо. Будешь смотреть на это!

Ствол обреза больно уперся в щеку хозяина квартиры, не давая ему повернуть голову.

Охнула в ужасе женщина. Кивок в сторону Кабана:

— Придержи бабу, пусть тоже посмотрит. Только чтоб не верещала! — и уже Куцему. — Приступай! Потом поменяетесь.

Все еще улыбаясь, Куцый неспешно раздвинул в стороны полы халатика, обнажив груди девушки, та будто впала в оцепенение и не пыталась ни кричать, ни сопротивляться.

— Небось целка еще? Что молчишь, язык проглотила? Так хоть кивни, а то придется самому посмотреть, — рука бандита скользнула в прозрачные черные трусики.

Девушка судорожно закивала.

— О как! — удивился Куцый. — Вот повезло то! Бывает же такое! Начальник, если не возражаешь, я ее лучше дубинкой продырявлю, а то перепачкает всего. А я крови не люблю.

Маэстро коротко кивнул соглашаясь. Рядом задергалась женщина, но Кабан без малейшего труда придавил ее к полу. Куцый тем временем резким рывком разорвал на девушке трусики и теперь расталкивал в стороны в отчаянном усилии сжатые колени. Наконец это удалось и, плотоядно оскалившись, бандит нацелился дубинкой в только ему видимую мишень между раздвинутых бедер.

— Стойте, — тихим надтреснутым голосом выговорил мужчина. — Стойте. Не делайте этого. Я все отдам.

Маэстро и Кабан с облегчением вздохнули. Кабан громко во всю силу легких, Маэстро про себя, неслышно, и тут же скомандовал Куцему.

— Прекрати!

— Сейчас-сейчас, — хрипло прошептал тот в ответ, закатывая глаза и с остервенением пытаясь пропихнуть жесткую резину дубинки в сжавшуюся девичью плоть.

— Отставить, я сказал! — в полный голос рявкнул Маэстро, для убедительности качнув обрезом.

— Да-да, я ничего, — испуганно пробормотал Куцый, поспешно отдергивая дубинку, но, не сводя вожделеющего взгляда с бритого треугольника между разведенных в стороны ног девушки.

Через десять минут из подъезда блочной пятиэтажки неспешным прогулочным шагом вышли двое оживленно беседующих мужчин, закурили и свернули за угол в сторону автостоянки.

Уходивший из квартиры последним, Кабан, еще раз проверил узлы стягивающих руки и ноги хозяев веревок, осторожно запахнул халат, прикрывая наготу девушки, и в последний раз осмотрелся по сторонам. Вроде ничего не забыл. Ах, да! Вытянув из кармана складной швейцарский ножик, он аккуратно отхватил солидный кусок телефонного кабеля — так надежнее, и направился к двери. Через минуту налетчик вышел из подъезда, постоял, подставляя лицо мягким лучам закатного солнца, и припустил ленивой трусцой к выходу из двора. Слегка располневший молодой парень бежит от инфаркта — такой образ он предлагал в данный момент окружающему миру, и надо сказать, даже самый взыскательный критик не нашел бы в нем ни малейшего несоответствия.

Долго бежать Кабану не пришлось, в двух кварталах его подобрала старенькая, но ухоженная «шестерка» с двумя подельниками внутри. Дело было сделано, в спортивной сумке небрежно брошенной на заднем сидении по соседству с двумя обрезами и резиновой дубинкой лежали двести тысяч рублей в пачках еще перетянутых банковскими лентами.

— Не плохо за час работы, — озвучил общую мысль Маэстро.

— Столько поди одни олигофрены зарабатывают, — мечтательно протянул Куцый.

— Кто?

— Ну эти, которые нефть там продают, или газ…

— Олигархи, — невольно улыбнулся Маэстро.

— Да не один ли хрен!

Взрыв хохота прервал звонок мобильного телефона. Маэстро, все еще улыбаясь, извлек аппарат из кармана и поднес его к уху.

— Слушаю.

— Салют, это Бес. Надо бы пересечься — есть дело.

— Я не хочу есть дело, — капризным тоном протянул Маэстро. — Я хочу есть шашлыки и запивать их хорошим вином.

— Ага, как обычно в своем репертуаре, — построжал голос в трубке. — Будет тебе и кофе и какава с чаем. Короче, когда и где?

— Ну что ж, командир, знаю — от тебя не отвяжешься. Завтра с утра перезвоню на этот номер и скажу конкретно, сейчас, извини, свои проблемы. Лады?

— Годится. Жду звонка.

Маэстро задумчиво спрятал мобильник обратно во внутренний карман куртки и пояснил, отвечая на вопросительный взгляд Кабана:

— Однополчанин, воевали когда-то вместе.

— Вот я не догоняю, Маэстро, ты в авторитете, блатной в доску… А ведь блатному пацану погоны носить западло, без разницы там ментовские или какие… И с цветными базар водить тоже вроде неправильно.

— А кто тебе сказал, что я блатной? — Маэстро внимательно взглянул в глаза подельнику.

— Ну как… Это… Ведь все… — замялся тот не зная как ответить на такой странный с его точки зрения вопрос.

— Блатные у нас вы с Куцым, а я, если срок у Хозяина до звонка отмотал, так еще не значит, что меня в вашу свору записывать можно. Запомни, Кабан, в стаи сбиваются только слабые, так и получаются разные бригады, конторы и прочие банды и шайки. А сильным это не надо. Не блатной я, но и не мужик. Я сам по себе, сам себе закон, судья и прокурор. Врубаешься? И мне глубоко насрать, что и кто будет обо мне думать, лишь бы не трогали. А тронут, мало не покажется никому, будь он хоть коронованный законник, хоть ментовской генерал. И делаю поэтому, что хочу: захочу — буду с вами, надоест — выгоню вас к чертовой матери и займусь чем-нибудь другим. Вот такие понятия, втянул?

Кабан, несколько обалдевший от такой речи, торопливо закивал головой. А Маэстро, уже сожалея о неуместной вспышке раздражения, вызванной только с первого взгляда простым и наивным вопросом соратника, крепче сжал взмокшими ладонями руль. А в самом деле, кто ты такой, товарищ бывший старший лейтенант, бывший заключенный и будущий непонятно кто? Сам то можешь себе честно ответить? Не бандит говоришь? А то, что сейчас было так, незначительный эпизод в карьере? «Джентльмен в поисках десятки?» А вот интересно, как бы эту «невинную» шалость оценил уголовный кодекс, или тот капитан из военной прокуратуры? Чувствуя, как мелкой дрожью запульсировало правое веко, Маэстро резко даванул на педаль тормоза, сзади раздраженно засигналили. «Мразь ты, старлей, просто гнилая, продажная мразь. Это я тебе не как следователь, а как офицер говорю. Счастье еще, что никто из ребят не погиб. А то как бы ты их матерям в глаза смотрел? Хватило бы совести? Да о чем я, откуда у тебя совесть?!» Рывком распахнув дверцу, Маэстро стремительно выскочил на дорогу, сквозь неумолимо быстро заполнявший мозг густой тяжелый туман ярости смутно вырисовывались очертания почти уткнувшейся в багажник «шестерки» навороченной иномарки. Клаксон исходил возмущенными трелями. «Ты чего лепишь, капитан?! Ты что, решил, что я это из-за денег?! Ты сам-то видел, что эти сволочи с людьми делают?! Видел трупы с головами отрубленными? Тупыми лопатами отрубленными?! Я что стоять в стороне и смотреть должен был?! А? Что, молчишь?! Сказать нечего! А что деньги взял, так я ведь не Христос и не рыцарь из сказки. Я реальный, из жизни, мать твою!!!» Туман все тяжелеет, мерно колышется в голове, заволакивая собой все окружающее, глухо тонут в нем гневные выкрики из допроса почти восьмилетней давности, две правды, столкнувшиеся так, что не разойтись, а прав в итоге тот, у кого больше прав. Прав больше у прокурорского следака. «Мразь ты, старлей!» Так, осужденный Кремер? Выходит, что так…

— Ты какого хрена тут сигналишь, падла?!! Пополам разорву, гнида!!! — правая нога в тяжелом армейском ботинке, ощутимо проминая железо, впечатывается в крыло иномарки. То-то будет рихтовщикам из автосервиса работы. Вэлкам!!! С днем жестянщика!

Чья-то мощная рука подхватывает сзади за шею, так ловко, что не успеть подставить подбородок, тянет назад, заваливая на себя. Олень! Скрутку делать надо, а не тянуть! Ща ты у меня полетаешь, душитель недоделанный! Останавливает уже начатое, тысячи раз отработанное смертоносное движение, горячечный шепот в ухо:

— Ты чё, Маэстро! Вальты на массу вдарили?! Чё творишь, в натуре?!

Туман в голове слегка редеет, в нем появляются редкие просветы, сквозь которые робко проглядывают очертания вечернего проспекта и деланно равнодушные, якобы ничего не замечающие, а на самом деле с жадным интересом впитывающие подробности назревающей драки лица прохожих.

— Всё уже, всё… Отпусти, это я так… Накатило что-то… — чей-то незнакомый хриплый голос, звучащий откуда-то со стороны.

Рука, стиснувшая шею чуть слабеет, позволяя дышать, из белесой мути совсем рядом выплывает удивленное лицо Кабана, в глазах громадные вопросительные знаки. Чуть дальше проявляется Куцый — злой решительный прищур, заострившиеся, закаменевшие черты, правая рука демонстративно сжимает что-то длинное укрытое полой куртки. Потом, в очередном разрыве, проглядывает жирная, расплывшаяся, бритая налысо харя, маленькие поросячьи глазки испуганно бегают по сторонам, вареники губ мерзко, как сытые трупные черви шевелятся, выталкивая дрожащие путанные фразы:

— Брат, успокойся, брат… Все нормально — друг друга не трогаем, брат… Разошлись, лады? Я своей дорогой еду, брат, ты — своей…

«Брат…, брат…, брат… — тупо бьется внутри черепной коробки, отражаясь от ее стенок. Вот и ответ на твой вопрос временно неработающий гражданин Кремер, бывший заключенный, бывший офицер Российской армии. Вот кто теперь тебе брат, вот кто теперь ты сам… И вновь туман тугой горной лавиной обрушивается на разодранный мозг. Может ли туман обрушиваться? Может…

— Тварь!!! Кто тебе здесь брат?!! Сука!!! Ненавижу!!!

Что-то жестко сдавливает горло, перекрывая кислород, заталкивая обратно рвущиеся потоком слова, гася хрупкую искру сознания. Отбрасывая сжавшийся в попытке защититься от кислородного голода мозг назад, одним мощным рывком пробивая завесу из прошедших лет, погружаясь в глубину памяти…

Звенящие гитарные аккорды пронзали темноту хоть и южной, но по-осеннему прохладной ночи. Фигуры в линялом камуфляже в расслабленных позах сидящие и лежащие у яркого пятна костра были хорошо видны из окружающей пятачок света, и от этого по контрасту восприятия еще более непроглядной, тьмы. Красивый хорошо поставленный голос певца лился неторопливо, как горный ручей, проникая глубоко в душу и как бы переворачивая все мелкое, наносное, копившееся много лет неизбежной ржавчиной поверх истинного и вечного. По крайней мере Камиль, широко шагавший по направлению к костру испытал именно такое ощущение, он мельком оглянулся на своих спутников, чтобы проверить какое впечатление песня производит на них. Нервный и дерганный подполковник, провожавший их сюда, казалось, был даже чем-то недоволен, с такой откровенной неприязнью он рассматривал расположившихся впереди людей, а по непроницаемому лицу Олега, как обычно, прочесть что-либо было невозможно. Но песня, тем не менее, однозначно стоила того, чтобы ее дослушать до конца. Да и просто прерывать певца отчего-то не хотелось. Так не хотелось, что Камиль, внезапно решившись, положил руку на плечо суетливого подполковника и шепотом объяснил свой жест:

— Хорошо поет. Жалко мешать — давай чуть подождем.

Подполковник с высоты своего почти двухметрового роста удивленно воззрился на маленького таджика, но, уловив боковым зрением утвердительный кивок Олега, тоже согласно склонил голову.

Пел молодой худощавый парень, непокорная прядь густых черных волос наискось перечеркивала высокий бледный лоб, обращенные куда-то вдаль к невидимому горизонту глаза в багровых отсветах костра казались тлеющими угольками. Внешне он смотрелся лишь чуть старше своих слушателей, заворожено ловивших каждое слово. И если бы не шепот подполковника на ухо: «Вот тот, который поет и есть их главный», Камиль нипочем бы не догадался, что перед ним командир группы спец. разведки старший лейтенант Игорь Кремер, позывной «Маэстро».

Трудно сказать, что понимали из этой песни сейчас особенно по-детски беззащитно и лопоухо смотрящиеся мальчишки-срочники, какой смысл они вкладывали в услышанное, что пробуждала эта мелодия в их душах… Несомненно одно — командира своего они уважали и любили, ни один жест, ни одно неловкое шевеление, не говоря уж о неосторожно вылетевшем слове, не прервали песню до самого конца.

Торжественно и мощно, постепенно затихая в непроглядной тьме, отзвучал последний завершающий аккорд. И одновременно с ним в круг света шагнул служивший проводником подполковник. А затем, чуть помедлив, Камиль. Олег предпочел остаться в тени. При появлении подполковника солдаты лениво, как бы нехотя и через силу зашевелились, бросая вопросительные взгляды на командира, и лишь когда тот, отложив гитару, поднялся, приветствуя старшего по званию, последовали его примеру. Но, как показалось Камилю, в этом их уважительном приветствии явно присутствовала некая нарочитая снисходительность бывалых ветеранов к глупым армейским условностям, мол, чем бы дитя не тешилось… Подполковник это тоже заметил, и хотя Камиль готов был еще минуту назад поклясться, что это невозможно, но его вытянутое лошадиное лицо приобрело еще более недовольное выражение.

— Товарищ старший лейтенант, вот эти товарищи хотят с Вами побеседовать, — в голосе подполковника отстраненность и неприязнь.

Внимательный, прощупывающий взгляд старлея оббегает Камиля с ног до головы, также дотошно исследует все еще стоящего в тени Олега.

— Салам алейкум, уважаемый, — Камиль говорит с нарочитым акцентом, в свою очередь тоже изучая разведчика.

Протянутая для рукопожатия рука зависает в воздухе. Ого, а мальчик-то с характером!

— Меня зовут Камиль.

— Маэстро.

— Олег.

В ответ короткий кивок и вопросительный взгляд: «С чем пожаловали?»

— Давай куда-нибудь отойдем, командыр, есть к тебе дело на миллион долларов!

— Так уж и на миллион? — настороженная улыбка.

— Ну миллион не миллион, а в накладе не останэшься. Ну что стоишь, э? Пошли, да?

Камиль говорит, стараясь, чтобы голос звучал твердо и уверенно, не отводя взгляда от лица старлея, краем глаза замечая, как по-собачьи подобрались вокруг бойцы, ловя малейший знак командира, прикажет, и разорвут наглого пришельца в клочья. Старлей несколько секунд думает, затем, решительно тряхнув головой, произносит:

— Что ж, пойдемте тогда ко мне в палатку, гостями будете…

Отсюда с изгиба дороги седловина перевала просматривалась отлично, конечно, на таком расстоянии даже в хороший бинокль не различить позиции окопавшихся, вгрызшихся в землю и замаскировавшихся «вовчиков», но это пока и не нужно — Маэстро и так точно знал, что они там. Куда им деваться? Перевал Чар-Чар запирает дорогу, ведущую из Душанбе в Вахшскую долину. Точнее запирал до вчерашнего дня. Вчера с утра пораньше «вовчики» не мудрствуя лукаво подкатили на двух Камазах и без единого выстрела пленили беззаботно дрыхнувших в предрассветные часы милиционеров и «юрчиков».

Теперь, по рассказам местных, которых уже успели опросить разведчики, на перевале закрепились около сотни до зубов вооруженных «вовчиков», конечно, надо при оценке подобной информации учитывать местную специфику, все же Восток, так что реально духов должно быть человек тридцать-сорок. Это соображение, конечно, командира разведчиков несколько приободряло, вот только для того чтобы качественно пустить кровь атакующим двум десяткам разведчиков и примерно тридцати «юрчикам» Камиля и этого количества обороняющихся за глаза хватит. Естественно тактика здешней войны несколько отличалась от принятой во времена Великой Отечественной, так что трехкратное превосходство, положенное по учебникам для успешного штурма высоты, в принципе не требовалось. Гораздо важнее был боевой дух своих и чужих, их решимость биться до конца, рвать зубами ненавистного врага, ну и естественно наличие или отсутствие превосходства в огневой мощи.

Насчет боевого духа Маэстро был на сто процентов уверен лишь в своих разведчиках, по поводу бойцов Народного фронта у него имелись весьма обоснованные и подкрепленные опытом сомнения. Конечно, хмуро и сосредоточенно готовящиеся за его спиной к бою «юрчики» не могли не понимать, что если не сбросить именно сейчас с перевала ошалевшего от нежданного успеха и не успевшего толком укрепиться и подтянуть резервы врага, то потом сделать это уже не удастся. А духам имея под контролем перевал ничего не стоит, подкопив силы, хлынуть с него в долину мощной волной, которую уже будет не остановить. И запылают тогда вдоль берегов Вахша поселки и городки, хлынет рекой кровь мирных жителей, среди которых наверняка окажутся и родственники тех, кто сейчас деловито проверяет оружие и подгоняет снаряжение, стоя на узкой пыльной горной дороге ведущей к перевалу. Маэстро даже оглянулся назад, обведя взглядом это разношерстно одетое и вооруженное войско, да, сейчас они готовы идти в бой, готовы умереть, чтобы жили другие, но как-то поведут себя через несколько минут оказавшись под огнем. Ведь большинство из них полуграмотные крестьяне, привыкшие жить по принципу «моя хата с краю», или как это звучит здесь на Востоке? Крестьяне не умеют думать и загадывать далеко вперед, для них главное, что происходит в настоящий момент. Так что не исключено, что они, побросав оружие, разбегутся после первого же выстрела с перевала, руководствуясь нехитрой житейской мудростью «выживи здесь и сейчас, а что будет дальше, еще поглядим, авось пронесет».

Знает это и приведший их Камиль, иначе не обратился бы с просьбой о помощи к разведчикам. Этот мелкий таджик совсем не так прост, хоть и пытается изобразить из себя темного полуграмотного жителя глубинки. Например, у Маэстро сложилось абсолютно четкое ощущение, что по-русски Камиль мог бы с ним общаться без малейшего акцента. А его неразлучная тень, угрюмый славянин Олег и вообще полная загадка, старается лишний раз не раскрываться. Но, по нескольким случайным оговоркам и коротким деловитым репликам при разработке плана штурма, Маэстро понял, что перед ним битый и травленый волк, отлично разбирающийся в специфике «малых войн», причем, старлей руку бы отдал на отсечение, — коллега, крепко и качественно ученый государством, а не собранными с миру по нитке инструкторами-наемниками в лагерях боевиков. А как он быстро и ловко перевел разговор на рассказ о зверствах духов и их патологической ненависти к русским, едва Камиль был откровенно послан в ответ на предложение денег «русским аскерам» за взятие перевала!

Маэстро и раньше слышал рассказы о прямом вмешательстве российских военных из состава 201 дивизии в ход конфликта на стороне «юрчиков», правда, знал он также о строжайшем приказе генерала Ашурова такое вмешательство запрещающем и сулящим за него страшные кары. Но дыма без огня, как известно, не бывает, достаточно вспомнить краткую политинформацию, которую провел с ним по прибытии сюда командир отряда: «Местные делятся на «вовчиков» и «юрчиков». «Вовчики» — пидоры!».

К самому Игорю с таким предложением обратились впервые, ну и получили вполне прямой и недвусмысленный ответ: «Да засуньте эти баксы себе в задницы! Еще русские парни из-за вас, обезьян, не гибли! Заварили кашу — разбирайтесь, не хрен было от России отделяться!» Так-то оно так, но была своя правда и в словах Олега, действительно зверствовали боевики ИПВТ так, что даже у мнивших себя бывалыми и закаленными воинами разведчиков порой волосы вставали дыбом от увиденных картин расправ над активистами Народного фронта и просто мирным населением, жившим на территории, где исламистов не поддерживали. Опять же: «Вовчики — пидоры!». Да, если уж совсем честно, все-таки примешивался к принятому в итоге решению и маленький подленький червячок твердивший, что за рискованную офицерскую службу платят до обидного мало, а вот обещанные пять штук зелени — хорошие деньги.

— Ладно, уговорили, поможем. Только мне заплатите не пять штук баксов, а две, — и, выдержав паузу, всласть насладившись удивленными взглядами нанимателей Маэстро быстро добавил:

— Плюс каждому моему бойцу по пятьсот.

По тому, как быстро Камиль согласился на удвоение первоначальной суммы, Игорь понял, что изрядно продешевил, но откатывать назад ему показалось уже не солидным. Сколько получил пехотный подполковник за выделенный для поддержки атаки БТР с расчетом, разведчик так и не узнал. Даже потом когда военная прокуратура вела следствие, подполковник по делу не проходил ни свидетелем, ни обвиняемым. Но это будет еще не скоро, через целых три бесконечно долгих недели необъявленной войны. А сейчас в распоряжении Маэстро оказалась пусть и легкая, но все же бронетехника с худо-бедно обученным экипажем. В плане увеличения огневой мощи штурмового отряда это был солидный плюс. Еще одним плюсом оказались два миномета и древний, но вполне рабочий ДШК китайского производства закрепленный в кузове одной из машин «юрчиков».

Оторвавшись от созерцания перевала, Маэстро махнул рукой над головой, что для водителя потрепанного ЗиЛка с раздолбанным бортом, скрывавшегося за поворотом дороги, вне зоны прямой видимости с перевала, означало команду «Заводи! Поехали!». С этой минуты операция «Перевал» началась, и что-то отменить или переиграть Маэстро уже не мог. Именно в этот краткий миг он окончательно и бесповоротно изменил свою прямую и незамысловатую, как стрела скоростного автобана судьбу, свернув на едва заметную нехоженую ухабистую стежку новой полной авантюр и риска жизни. Впрочем, сам Маэстро этого даже не заметил, некогда ему в тот момент было задумываться об отвлеченных философских категориях бытия. Потому что призванный сыграть в разворачивающейся драме роль живца грузовик, не смотря на почтенный возраст, лихо вылетел из-за поворота и, отфыркиваясь дорожной пылью, крутнулся на месте, так чтобы облегчить прицеливание двум бородатым мужикам в кузове — расчету ДШК. И Камиль странно посмотревший на Маэстро при изложении плана боя, и сам командир разведчиков прекрасно понимали, что водитель и пулеметчики в данном случае смертники. Если у засевших наверху «вовчиков» найдется тяжелое вооружение, то гореть наглым застрельщикам синим пламенем, тут и к бабке не ходи. И не защитят их ни Аллах, ни обшитые листовым железом борта машины. Опасности своей роли не поняли только сами исполнители, наивно считая, что их здоровенный пулемет, габариты у ДШК действительно впечатляющие, стреляет гораздо дальше чем, любое другое оружие и соответственно они в полной безопасности, так как для пуль врага недосягаемы.

Грохнула первая неприцельная очередь гулко и торжественно, как начальный аккорд реквиема прозвучавшая в тишине. Где-то наверху тяжелые 12,7 миллиметровые пули выбили целое облако пыли и острых каменных осколков. В ответ весь склон будто взорвался огнем: заплясали, запрыгали огненные светлячки трассеров, шершнями взвыли, изливая накопленную ярость пули, задрожал особой нервной дрожью паралитика воздух над раскаленными стволами — ярким осенним днем дульного пламени с такого расстояния не увидать, но вот эта дрожь возмущенного воздушного океана ощущалась почти физически. Маэстро слился с биноклем, чтобы риск «живцов» в грузовике не оказался напрасным, он должен был воспользоваться нервным срывом боевиков ИПВТ, заставившим их открыть огонь из всего, что было под рукой, раскрыться, показать тренированному взгляду всю систему обороны. Маэстро напряженно шарил обострившими зрение окулярами по кипящему в свинцовых фонтанах склону, делая короткие, но исчерпывающе точные зарубки в памяти, мгновенно сопоставляя выявленные огневые точки с заранее намеченными ориентирами. Несколько томительно долгих минут, когда время мерялось не привычным бегом секундной стрелки, а тремя маятниками из висящих на тонких готовых в любой момент оборваться волосках человеческих жизней показались ему вечностью. Град мощных пуль ДШК выбивал пыль из седловины, гуляя абсолютно хаотичным веером, в ответ вниз, захлебываясь в ненавидящем вое, несся рой свинца гораздо меньшего калибра, но значительно более многочисленный. Пули с чмоканьем впивались в дорожную пыль все ближе и ближе к машине дерзких стрелков, явно давая понять, что скоро игра со смертью в жмурки должна подойти к своему логическому концу.

Однако, Маэстро справился со своей задачей раньше, чем «вовчики». Увидев, все что хотел, офицер поднес к губам черную коробку портативной, предназначенной для связи на близком расстоянии, радиостанции. В этот момент с громким хрустом просело, проминаясь внутрь и змеясь многочисленными трещинами, лобовое стекло машины. «Назад!» — в полный голос взвыл Маэстро, прекрасно понимая, что заложенные грохотом пальбы уши стрелков сейчас не в состоянии воспринимать звуков, отчаянно замахал руками, уже не заботясь о том, что пробивший лобовуху снайпер может заинтересоваться им самим. «Назад, назад, блядь!» — хрипел он, не обращая внимания на боль в сорванном горле, до тех пор, пока не заметил, что его поняли. ЗиЛок вначале медленно и неуверенно, будто колеблясь, а потом все быстрее пополз, разворачиваясь к спасительному изгибу дороги. До конца проследив за тем, как застрельщики уходят из зоны действенного огня с перевала, Маэстро вновь потянулся к рации. Увиденное за время короткой перестрелки, его довольно сильно обрадовало. Судя по всему, свои позиции обороняющиеся успели оборудовать лишь непосредственно вблизи дороги, а из вооружения ничем тяжелее ручных пулеметов они не располагали. Если эти наблюдения соответствовали истине, шансы штурмовой группы значительно повышались. Поэтому, отдавая по рации приказ на начало артподготовки перед атакой, Маэстро хищно улыбался, представляя каким неприятным сюрпризом станет для духов минометный обстрел. Два миномета работающие по клочку земли размером не больше пары гектаров вполне способны превратить его в такой ад, что куда там безобидному фантазеру Данте.

Вой зародился далеко за спиной, протяжный жалобный стон воздуха разрываемого неторопливо летящей к цели концентрированной смертью, Маэстро вжал окуляры бинокля в глазницы ловя будущие разрывы. Против ожидания, первые же мины легли почти там, где надо, взвив в прозрачное осеннее небо белые столбы пыли, дыма и какой-то мелкой трухи. Началась напряженная работа артиллерийского корректировщика, требующая острого глаза, спокойного состояния ума и умения быстро считать, и хотя в распоряжении Маэстро была не полнокровная батарея, а всего два миномета это отнюдь задачу не облегчало, так что на какой-то момент охвативший было старлея боевой азарт уступил место холодной расчетливой сосредоточенности. Мины колошматили седловину, горела, окутывая позиции «вовчиков» удушливым дымом высохшая за лето трава, весело пылала соломенная крыша саманной хибары в которой, по наблюдениям Маэстро, находилось пулеметное гнездо. Разведчики, пользуясь тем, что обороняющимся сейчас не до них, занимали исходные позиции. Вот две двойки пулеметчиков с ПКМами разбежались по флангам, плюхнулись на землю под защиту подходящих валунов и врезали по склону длинными нащупывающими цели очередями. Вот деловито урча на дорогу выполз БТР и тоже харкнул по седловине из КПВТ будто громадной огненной плетью хлестнул. За БТРом стараясь прикрываться броней, теснится сборная штурмовая группа, всего человек тридцать разведчиков и «юрчиков». Надежно спрятаться такой толпе за одним БТРом невозможно, но тут уж чем богаты… Все лучше, чем совсем без прикрытия…

Маэстро пружинисто вскочил на ноги и, в несколько прыжков достигнув машины, с обезьяньей ловкостью взлетел на броню.

— Трогай по малу! — в открытый люк водиле.

— А ты поработай пулеметами, поработай! Прижимай все, что зашевелится! И гляди у меня в оба — не дай Бог сожгут машину! Все кусты и ямы по пути простреливать издали, понял? И не жалей патроны, надо будет — купим! — это уже наводчику.

Сам старлей распластался на броне, прикрываясь башней, внимательно ловя глазами любое движение на склоне и приготовив к стрельбе автомат. БТР плавно качнуло и рывком дернуло вперед. Ну, поехали! Заставим звезды плакать! Натужно хрипя на низкой передаче, выдерживая черепашью пешеходную скорость, бронетранспортер пополз вверх по дороге. Пока из-за сплошных облаков дыма и пыли, то и дело вскипающих минометными разрывами, разобрать, что делают засевшие на перевале не было никакой возможности. Штурмовая группа вела огонь в белый свет как в копеечку, абсолютно не видя перед собой противника, и паля на удачу в окутавший перевал мутно-серый туман, надеясь убить хоть кого-нибудь и возможно упредить выстрел в свою сторону. Велся ли вообще ответный огонь, было не ясно, но среди атакующих убитых и раненых не наблюдалось. Это обстоятельство настолько приободрило бойцов Народного фронта, что они начали выскакивать из-за прикрытия и, похваляясь удалью, пластать пространство перед собой длинными очередями от живота, копирую героев киношных боевиков. Олег, возглавлявший «юрчиков», лишь презрительно ухмылялся, глядя на потуги своих подчиненных показать себя крутыми вояками.

Маэстро по рации отдал команду минометчикам на прекращение огня. Штурмовая группа подошла уже вплотную к позициям «вовчиков» и минометы вполне могли зацепить своих. До гребня седловины оставалось не больше сотни метров. Минометы смолкли. Внезапно воцарившаяся тишина тревожным звоном билась в барабанные перепонки уже свыкшиеся с грохотом разрывов. Огневая подгруппа прекратила огонь, продолжая держать в прицелах передний край обороны врага, готовая в случае малейшего сопротивления вновь обрушить на его голову всю свою мощь. С перевала тоже не стреляли, и это настораживало, заставляя учащенно пульсировать по жилам напоенную адреналином кровь. Такое молчание могло означать, что на перевале никого нет, или же, что затаившиеся «вовчики» готовятся встретить штурмовую группу кинжальным огнем в упор.

— Ну что, курбаши, долго стоять будем? Давай свою гвардию броском вперед, а я отсюда прикрою если что!

— А твои не пойдут что ли? — хмуро просипел недовольный издевательским обращением Олег. — А деньги им за что плачены?

— За деньги они уже отработали! К тому же пусть лучше те, кто умеют стрелять останутся на прикрытии. А в рукопашную ходить и твое «мясо» сойдет!

— Ладно, уболтал, черт языкастый, сейчас идем.

Олег быстро заговорил на непонятном Игорю местном диалекте, энергичными гортанными фразами что-то втолковывая примолкшим и будто осунувшимся и ставшим разом меньше ростом «юрчикам», потом резко махнул рукой вперед, указывая направление движения. Боевики продолжали мяться, отводили глаза и старались спрятаться за спины стоявших рядом разведчиков. Маэстро видел, как наливается темной дурной кровью лицо Олега, как начинают ходить на щеках тугие желваки, а глаза затягиваются мутной пленкой бешенства. Он вновь энергично махнул рукой, что-то прокричав, но никакого действия на перетрусивших боевиков это не возымело. Уходили драгоценные секунды, в любой момент вбитые в землю минометным огнем «вовчики» могли оправиться и врезать со всех стволов по замявшейся атакующей группе. Олег выдернул из кобуры пистолет, обычный армейский ПМ, и, приставив его к голове первого попавшегося под руку боевика, вновь жестами приказал идти в сторону перевала. Крупный бородатый таджик лишь отрицательно покачал головой. Тогда Олег звенящим от ярости голосом что-то прокричал ему и поднял вверх палец. Еще один резкий вскрик, и пальцев стало два. «Считает до трех!» — догадался Маэстро. По щекам таджика градом катились пот и слезы, губы тряслись крупной дрожью. Олег поднял третий палец и по тому, как исказилось его лицо, Маэстро понял, что сейчас раздастся выстрел.

— Стой! Не надо! Я сам поеду вперед на БТРе. Слышишь?!! Прекрати!!!

Пару секунд Олег еще продолжал вдавливать пистолетный ствол в щеку несчастного таджика, потом резко, будто делая над собой невероятное усилие, опустил руку, одновременно глубоко выдыхая. Смерть медленно уходила из его глаз.

— Что, совсем охренел? Если там есть хоть один гранатометчик — домой поедешь в цинке…

— Ты же мне заплатил? Ну и пошел теперь на х… со своими советами, вон лучше у этих орлов штаны проверь, не обмочились ли… Так, а вы, воины, — это уже экипажу БТР. — Марш отсюда оба! Без вас обойдусь! Ну чего сидим? Не слышали что сказал?!

Чумазый мехвод, торчавший из открытого люка, обиженно засопел и молча отвернулся пряча глаза, а наводчик тонкий светловолосый парнишка в выгоревшем до бела застиранном х/б напротив с вызовом глянул на старшего лейтенанта.

— Это наша машина, мы с нее не уйдем!

— Что значит не уйдем? Вы что, пионеры?! Здесь же не «Зарница» ни хрена! Тут пули настоящие, насмерть убивают! Или мамкам цинковый подарок приготовить решили! А ну марш отсюда, зелень, чтоб я вас не видел!

Наводчик упрямо набычился, исподлобья глядя на Маэстро.

— Все равно не уйдем, и Вы не имеете права нас выгонять! Мы экипаж. А Вам все равно одному не справиться, если Вы за водителя сядете, кто же стрелять будет?

Вообще-то роль стрелка Маэстро собирался предоставить Олегу, вряд ли этот волчара не управился бы с пулеметами, но, оглянувшись и поймав его насмешливый взгляд, махнул рукой:

— Ладно, некогда с вами пререкаться, поехали!

Обрадованный экипаж мгновенно исчез под броней, а сам Маэстро вновь занял уже привычное место за башней. БТР начал медленно и осторожно карабкаться на вершину, Маэстро до рези в глазах всматривался в окружающий рельеф, прощупывая каждый куст, каждую складочку местности, только не прозевать затаившегося гранатометчика! Выстрел в упор из гранатомета страшен — ничто не спасет. Бронетехника — сила, когда впереди идет пехота, выковыривая из укрытий затаившихся охотников за танками, а уж броня перед пехотой в долгу не останется всегда огнем прикроет, спасет и выручит. Вот только попробуй растолкуй эту прописную истину полуграмотным таджикам! Потому до боли, до двоения в глазах, до ярких разноцветных кругов всматривается сейчас в придорожные вымоины и пожухлый кустарник Маэстро. «Господи, если ты есть, спаси и помилуй меня грешного, дай вовремя заметить гранатометчика. Ну пожалуйста, Господи! Ну что тебе стоит!» — губы шепчут сами, старлей не замечает и не слышит этого шепота, нехитрая солдатская молитва летит к выгоревшим осенним небесам из самой глубины души, минуя разум. Страшно когда человеческая душа, самая сокровенная человеческая суть молится о таком. Вот только мы сами выбрали это, разделившись на черных и белых, красных и желтых, богатых и бедных, отгородившись друг от друга стенами границ и научившись убивать. Вот и приходит пора платить, и Бог Всеведущий и Всемогущий становится чем-то вроде старшего офицера, координирующего очередную операцию, во власти которого поддержать артиллерией и авиацией, своевременно сообщить последние разведданные, вобщем помочь убить врага. «Господи помоги! Дай мне заметить гранатометчика до выстрела!»

В очередной раз взревев и плюнув солярным выхлопом, БТР вываливается на верх седловины, по выгоревшей земле еще курится тут и там горький сизый дымок. Тишина, вокруг никого, чуть впереди, в наспех вырытом окопчике для стрельбы лежа, валяется брошенный ручной пулемет с погнутым стволом, ярко блестят на солнце латунные россыпи гильз. Тишина, совсем не такая, как раньше, не та давящая на мозг, вытягивающая струнами нервы, а совсем другая, от которой хочется беспричинно хохотать и хлопать себя по ляжкам в полном упоении. Кажется где-то рядом беззаботно щебечут птицы, а может это просто глюк от перенапряжения. Все, отпустило. Здесь никого, они не выдержали и ушли! Ушли гораздо раньше, чем началась эта самоубийственная поездка без прикрытия. Подтягивается осмелевшая пехота. Окончательно поняв, что враг бежал и бой окончен «юрчики» разражаются радостными воплями. Кто-то дает очередь в воздух, и несколько секунд небо сосредоточенно дырявят три десятка стволов.

Боевики Народного фронта при поддержке разведчиков группками по два-три человека рассыпались вокруг в поисках трофеев и возможно брошенных убитых и раненых духов. Маэстро с Олегом молча наблюдали за их действиями, уютно устроившись на броне, пока никакого руководства от них не требовалось. Неожиданно распахнулась дверь обшарпанного строительного вагончика, стоявшего неподалеку на ножках сложенных из старых крошащихся кирпичей. На проржавевшей железной лесенке появился один из разведчиков. Белое, как мел лицо, дикий блуждающий взгляд.

— Что там такое, Филимон? Эй, Филя, ты чего? Эй… — Маэстро ловко спрыгнув с брони в несколько шагов оказался рядом с разведчиком.

— Тва… ста… лей… — с усилием пробулькал Филимон, судорожно сглатывая, и вдруг, будто сломавшись в поясе, резко согнулся, с урчанием извергая содержимое желудка на сухую растрескавшуюся землю. Уже догадываясь, что увидит внутри, но, упрямо сжав губы и на всякий случай кинув вниз флажок предохранителя автомата, Маэстро решительно толкнул дверь вагончика, слегка прикрыл глаза, привыкая к полумраку, и осмотрелся. Изнутри вагончик имел вполне обжитой вид: две армейские койки с панцирными сетками притулились в дальних углах, по середине стоял колченогий стол с двумя захватанными грязными стаканами и тарелками с засохшим остатками пищи. Гулко жужжали под низким потолком большие зеленые мухи, и даже забитый после боя пороховой гарью нос Маэстро различил тяжелую сладковатую вонь, почти физически ощущавшуюся в помещении. Волны этого жутковатого смрада исходили от чего-то лежащего в углу и прикрытого грязной цветной тряпкой, бывшей раньше не то скатертью, не то шторой. Сделав шаг вперед и присев на колено, Маэстро осторожно потянул за край этой тряпки, открывая неподвижное детское лицо со стеклянными глядящими в потолок глазами. Вернее одним глазом — во второй вошла пуля, оставив на его месте только черную покрытую запекшейся кровью дыру. До крови прокусывая губу и не чувствуя боли, стараясь не дышать носом, разведчик одним рывком сдернул покрывало в сторону.

Девочка. Лет десять — двенадцать. Полностью обнаженная. Кожа уже тронутая трупными пятнами покрыта синяками, следами укусов и точками ожогов — развлекались, тушили об нее сигареты. Узкобедрые, еще по-детски голенастые ноги бесстыдно раскинуты в стороны. Промежность — одна сплошная рана. Еще безволосый выпирающий лобок густо перемазан темной свернувшейся кровью.

Маэстро все-таки забылся и сделал вдох носом, густая волна тошнотворного запаха вызвала мучительный спазм в горле, разом закружилась голова и ослабли ноги, а потом старший лейтенант почувствовал, как проваливается, прямо сквозь пол вагончика, куда-то в вязкую черноту.

Сознание возвращалось медленно, тупыми болезненными рывками раскрывая окружающий мир, постепенно придавая ему объем и краски. «Шестерка» явно с превышением скорости рвалась сквозь вечернюю темноту вдоль проспекта, яркими сполохами танцевал на тонированных стеклах неоновый огонь реклам. За рулем хмурый, сосредоточенный Кабан. Над ухом, звонкими рассыпающимися во все стороны горошинами, затарахтел преувеличенно бодрый, надтреснуто-веселый тенорок Куцего:

— Ай, молодца, Маэстро! Вот хохма, так хохма! Ай, потешил! Ай, повеселил! Этот бегемот из джипа, по-моему обосрался! В натуре, пацаны, говном от него на километр перло! А, Маэстро, ты не почуял?

— Пошел ты… — слова еле выдавливаются из тупо ноющего и пересохшего горла.

— Понял. Уже пошел… — покладисто соглашается Куцый. — А теперь в сауну к девочкам! Йахууу!

Маэстро невольно улыбнулся этому дикому ковбойскому воплю, и успокаивающе кивнул головой в ответ на короткий встревожено-вопросительный взгляд Кабана, мол, нормально все. «Да, нормально все», — тихонько повторил уже для себя. Прозвучало не слишком убедительно, но уж как есть, ничего не поделаешь…

* * *

На оборудование лежки у Маэстро практически не осталось времени, едва присмотрев подходящую яму под вывороченными наружу корнями гигантского дерева неизвестной породы, он с разбегу плюхнулся в нее. В принципе, позиция вполне отвечала всем необходимым требованиям. Чуть приподнявшись и высунув голову в дыру между двумя задранными корневищами толщиной с бедро взрослого человека, он отчетливо увидел то место на тропе, где предполагалось расстрелять преследующую их группу. Жандармы будут прямо перед ним, как на ладони, сам же Маэстро при этом обладал гарантированной невидимостью, по крайней мере, до того момента, когда ему придется открыть огонь. А уж после этого, как раз наоборот, ему придется привлекать к себе как можно больше внимания, такова сегодня его роль — прикрытие для стрелков. Его главная задача отвлечь противника на себя, позволив остальным безнаказанно расстрелять вражеский отряд и скрытно уйти с позиций.

Когда на тропе появились первые камуфлированные фигуры, быстрые нервные пальцы Маэстро скручивали со ствола автомата пламегаситель. Это делалось специально, без пламегасителя выхлоп дульного пламени будет заметен издалека, да еще изменится сам звук стрельбы, станет более громким и басовитым. При таком раскладе да на расстоянии метров в сто — сто пятьдесят, противник вполне может принять стрельбу Маэстро за пулеметный огонь, и соответственно должен будет посчитать именно его огневую точку первоочередной целью. А только это и требовалось, после того, как находящиеся в непосредственной близости от противника стрелки расстреляют по магазину, им будет легче незаметно уйти с позиций под прикрытием притягивающего к себе все внимание «пулеметного» обстрела Маэстро. После чего самому «пулеметчику» останется, постреляв еще пару минут, чтобы выиграть для остальных членов группы достаточный резерв времени, чуть-чуть пробежаться до условленного места встречи. Так это было задумано в плане, так это описывали на тактико-специальной подготовке в военных училищах. Вот только практическое выполнение даже самого лучшего плана, даже вековым опытом проверенных рекомендаций, всегда подразумевает некий элемент неожиданных трудностей и внезапных осложнений. И потому пальцы Маэстро быстро и уверенно скручивающие пламегаситель все же ощутимо подрагивали. Чем черт не шутит, пока Бог спит — всяко может получиться, неверная монетка судьбы всегда может выпасть решкой. Чтобы отвлечься от невеселых мыслей он принялся тихонько насвистывать «мурку».

Все еще нарочито фальшиво свистя, он подвел мушку под центр первой темной фигуры и неспеша повел прицел вслед за ней. Сейчас, уже совсем скоро, еще чуть-чуть… Взмокший палец скользит по спусковому крючку, губы кривятся прерывая свист и жестко по-волчьи вздергиваются обнажая в оскале крепкие белые зубы. Последние мгновенья перед очередной схваткой, перед очередным броском за край, в никуда… В висках молотом пульсирует бурлящая от притока адреналина кровь. Нарастающее возбуждение сродни наркотическому опьянению. Вот из-за этих коротких секунд, взвинчивающих мозг, заставляющих со всей неповторимой яркостью ощутить подлинный вкус жизни, не спокойного размеренного существования, что является уделом большинства людей в уютном и комфортабельном современном мире, а настоящей бушующей борьбы с подлинным, а не мнимым врагом, и пошла в свое время в разнос четко распланированная и прямая как стрела скоростного автобана судьба молодого перспективного лейтенанта со странным позывным Маэстро.

Первые выстрелы щелчками кастаньет разрушили короткое очарование последнего мига перед схваткой. Указательный палец с привычно-неотвратимой плавностью вдавил и тут же отпустил спусковой крючок. Автомат в ответ зашелся захлебывающимся грохотом, глуша барабанные перепонки, нетерпеливо тыкаясь прикладом в плечо стрелка и забивая прелый аромат тропической зелени вонючей пороховой гарью. Маэстро пластал тропу перед собой ровными четко отмеренными очередями по пять-семь патронов в стандартной «пулеметной» манере. С его многолетним опытом стрельбы уже не было необходимости прибегать к мысленному счету и скороговоркам для отсечки нужного количества выстрелов в очереди. Указательный палец отлично знал свою работу, выполняя ее абсолютно без всякого участия стрелка. Нажать, подержать, отпустить… Нажать, подержать, отпустить… И так бесконечно, давая широко распяленному правому глазу лишь доли секунды на выбор цели и корректировку наводки. Нажать, подержать, отпустить… Вот кубарем скатился с тропы шедший впереди чернокожий здоровяк. Вот неловко кувыркнулся на бегу, заваливаясь в густые заросли, невысокий коренастый крепыш. А вот теперь явный недолет — пули взбили несколько невысоких фонтанчиков под ногами оцепеневшего от неожиданности жандарма. Нажать, подержать, отпустить… Выбор цели… Нажать, подержать, отпустить… Было в этом что-то древнее и темное, застрявшее в генной памяти с языческих времен и вдруг внезапно разбуженное, какая-то почти божественная власть над жизнью и смертью, чужой жизнью, и чужой смертью, нечто жуткое и вместе с тем невероятно притягательное… Нажать, подержать, отпустить… Острое почти сексуальное наслаждение своим могуществом. Да! Ради этого стоило жить!

Однако, несмотря на точный и внезапный обстрел из засады жандармы довольно быстро сумели сориентироваться и ответить огнем, видимо сказался немалый опыт боев в джунглях с повстанцами всех мастей. Вот так они в большинстве своем и выглядели. Неожиданный шквал огня из темных непросвеченных солнцем зеленых зарослей и ответная стрельба на звук, на вспышку, на смутное движение, на мелькнувшую тень. Неприцельный свинцовый ливень, выкашивающий все вокруг в надежде пусть случайно, но зацепить нападающих невидимок. Маэстро дал несколько длинных очередей, привлекая к себе дополнительное внимание, правда, помогло это слабо, кто-то из стрелков основной группы умудрился себя обнаружить, и жандармы теперь с остервенением поливали склон, где расположились засадники. На тропе уже давно никого не было кроме четырех еще корчащихся в агонии тел самых невезучих. Их товарищи, укрывшись в буйных тропических зарослях, растворившись в ярких красках буйной растительности, не жалея боеприпасов сжимали вокруг группы кольцо смертоносных свинцовых трасс.

Со склона холма никто не отвечал и Маэстро решил, что парни благополучно отстрелявшись, покинули место засады. Для проформы добив магазин и пристегнув новый, а заодно и привернув назад пламегаситель, хватит, побаловались, больше притворяться пулеметом надобности нет, он ловко выкатился из приютившей его вымоины и сторожко оглядевшись по сторонам, припустил легкой трусцой в сторону условленного места встречи.

Полновесная очередь, с шелестом рубанувшая по сплетению лиан в нескольких сантиметрах от головы заставила его броситься ничком на землю. Перекатившись за ближайший куст, он вскинул автомат, высматривая невидимого стрелка. Однако джунгли вокруг были все также молчаливы и неподвижны. Примерно определив направление откуда прилетел свинцовый привет, Маэстро замер, до рези в глазах всматриваясь в выделенный сектор. Ничего, ни колыхания потревоженных ветвей, ни гомона испуганной птичьей мелочи, ни подозрительного блика солнца, тишина. Но он знал, этой тишине верить нельзя, враг здесь, и также как он сам, затаившись ждет, ждет первого неверного движения, первой ошибки, позволяющей сделать всего один, единственный, прицельный выстрел. Теперь все зависело от терпения, от умения ждать, и в других обстоятельствах Маэстро бы легко потягался в этом с невидимым стрелком. Но сейчас время работало против него, с минуты на минуту здесь могут оказаться жандармы и тогда весь расклад измениться, а поединок превратится в расстрел. Следовало немедленно что-то предпринять. Не прекращая следить за лесом, он, пошарив вокруг рукой, обнаружил подходящую ветку и ловко метнул ее в росший левее густой куст, вызвав колыхание мясистой листвы. Противник не заставил себя ждать — грохнули выстрелы, и пули вихрем разметали кустарник. Маэстро засек мелькнувший на мгновенье в переплетении лиан огонек, и удовлетворенно кивнув, подвел под это место мушку. Несколько быстрых прицельных очередей, если и не заденут стрелка, то, по крайней мере, заставят его залечь и затаиться, что даст возможность аккуратно отползти назад. И уже в тот момент, когда указательный палец выбирал свободный ход спускового крючка, над головой вновь взыкнули пули, и выбитая из древесного ствола щепка больно царапнула щеку. Резко дернув от неожиданности спусковой крючок и послав в никуда длинную очередь, Маэстро инстинктивно откатился в сторону. Дело принимало совсем нешуточный оборот, на этот раз стреляли с другой точки, значит врагов, как минимум двое. Двое стрелков надежно скрытых тропическими джунглями, и при этом знающих, где ты находишься, это много, чертовски много.

Извиваясь ужом, Маэстро отполз метров на десять вправо, стараясь держать агрессивных невидимок левее. Влево стрелять всегда легче и, на несколько драгоценных долей секунды быстрее. Это нехитрое правило не раз спасало ему жизнь. Но сегодня явно был не его день, вновь прошедшие совсем рядом, взбившие фонтан земли перед лицом пули показали, что враг тоже сместился левее, продолжая держать его в неудобной позиции, и хуже того, на этот раз стрелявший был явно ближе. Чувствуя себя голым и беззащитным, злясь, что не может даже примерно определить положение невидимок, Маэстро занервничал и пластанул несколько раз широким веером длинных очередей, попасть в кого-либо он, само собой не надеялся, просто успокаивал, собирал в кулак разгулявшиеся нервы. В ответ заросли впереди будто взорвались огнем, куда там двое, теперь перед ним было не меньше десятка стрелков. По счастью ни одна из пуль не задела, однако пришлось спешно сменить позицию. Где-то на периферии мозга мелькнула робкая мысль, что теперь, пожалуй, уже не уйти, не выпустят. Слишком он увлекся расстрелом беззащитных жандармов на тропе, покидать место засады надо было раньше, а он позволил этим волкодавам обложить себя, войти в тесный контакт, который уже не разорвать. «Врешь, не возьмешь! — прошипел он, до скрежета стискивая зубы, глуша, загоняя предательскую мыслишку в самую глубину мозга. — Уйду, всегда везло, и сейчас пронесет!»

И будто вторя его мыслям из сырой глубины джунглей тонкий глумливый голос закричал на ломаном английском:

— Сопротивляться нет! Бросать оружие и выходить! Мы тогда не убивать!

— Отсосешь, пидор! — по-русски проорал Маэстро, не заботясь о том, поймет ли его кричавший.

Видимо понял, потому что ответом был шквал огня, заставивший его скорчиться в вовремя подвернувшейся наполненной стухшей дождевой водой ямке. Оскалившись, он тоже пальнул пару раз на удачу и, несколько раз перекатившись и приподнявшись на четвереньки, бросился под защиту мощного древесного ствола с могучими выпирающими из земли корнями. Пули тут же смачно зачмокали в древесину. Зато Маэстро засек стремительно метнувшийся за развесистое дерево силуэт. Выдохнув и подведя мушку на полкорпуса левее ствола, он затаил дыхание в ожидании. Вскоре оно было вознаграждено, темная фигура показалась из-за укрытия и плавно, как в замедленной съемке двинулась вперед, сама насаживаясь на мушку, палец заученно выбрал слабину и нежно даванул спуск, выпуская из ствола очередь ровно на два патрона. И еще раньше, чем пули покинули канал ствола, Маэстро каким-то сверхъестественно обостренным звериным чутьем понял, что промаха не будет. Короткий вскрик боли и поднимавшийся из зарослей человек, будто получивший нокаутирующий удар боксер, с треском ломая кустарник, завалился назад. Джунгли взорвались негодующими воплями и беспорядочной стрельбой.

— А, суки, не нравится! — взвыл в ответ Маэстро, одну за другой вырывая из карманов разгрузки гранаты.

После успешного выстрела настал самый подходящий момент для рывка. Если не удастся уйти сейчас, второго шанса могут просто не дать. Три гранаты одна за другой улетели в джунгли по трем разным направлениям: вправо, влево и прямо вперед. Один за другим грохнули взрывы. Маэстро, выскочив из-за дерева и пустив веером перед собой длинную очередь на полмагазина, низко пригнувшись к земле, метнулся назад, не разбирая дороги. Он летел по джунглям с максимально возможной скоростью, не смотря под ноги ведомый безошибочным звериным чутьем, охваченный эйфорией удачного отрыва. В этот момент он чувствовал себя необычайно сильным и ловким. Резвые не знающие усталости ноги, казалось, сами видели, куда нужно наступить, чтобы не запнуться о торчащий из земли корень, не угодить в полузасыпанную нору или в скользкую грязь очередной вымоины. Из-за спины доносились стоны раненных и яростные крики их товарищей, звучавшие в его ушах райской музыкой.

— Уйду! Я же говорил, что уйду! Хер вам по всей морде, черножопые! — радостно проорал он во всю глотку.

В голову лезли уж совсем дурацкие мысли о том, как, будучи уже старым пердуном со всем набором возрастных болезней, он будет сидеть укрытый клетчатым пледом в кресле качалке, обязательно у жарко горящего камина и рассказывать открывающим рот от удивления внукам, как лихо провел этих чернозадых макак. Как будут восторженно гореть глаза этих мелких сопляков, что в изобилии нарожают ему на радость его собственные дети. А собственные дети у него обязательно когда-нибудь будут, вот только найдется подходящая девушка… А за этим дело не станет, вот только вырвутся они из всего этого дерьма и тогда… Что будет тогда Маэстро додумать не успел, потому что тяжелый тупой удар в правый бок бросил его на колени, заставив с разбегу сунуться лицом в землю.

— Замечтался, баран неуклюжий, — подумал он, решив, что просто поскользнулся и, с трудом разлепляя заляпанные жирной грязью глаза.

И лишь тут смутно различил выметнувшиеся наперерез пятнистые фигуры, несущиеся к нему огромными прыжками.

— Все равно уйду, суки! — взвыл он, слепо шаря немеющими непослушными руками по земле в поисках автомата и уже понимая, что не успевает. Он четко до мельчайшей трещинки на резине разглядел стремительно летящий ему в лицо подкованный каблук десантного ботинка, а потом тяжелый удар расколол мир пополам, а половинки с грохотом осыпались вниз мелкими кусками.

Когда он пришел в себя, его руки и ноги были крепко связаны, а в лицо ухмылялась довольная иссиня-черная харя с широкими вывернутыми губами и по контрасту с кожей лица ярко выделяющимися белками глаз. Еще в поле зрения периодически появлялось широкое пускающее солнечные зайчики лезвие ножа.

— Резать твоя будем! Говорить где остальные и сколько их! — радостно улыбаясь, заявил чернокожий.

Голова раскалывалась от боли, слегка подташнивало, а во рту стоял солоноватый привкус крови, но хуже всего была тупая ноющая боль в боку и явное ощущение медленно пульсирующей вялым фонтаном теплой жидкости, постепенно стекающей в штанину. «Похоже задета печень, — решил Маэстро, вспоминая сбивший его с ног удар в бок. — Значит не жилец». Мысль была спокойной и трезвой, несколько отстраненной, как о ком-то другом.

— Отвечать вопрос! Говорить мне правда! — вновь завел свое черный.

— Идти на пенис, делать любовь! — попытался в тон ему ответить Маэстро, и не узнал свой собственный голос, с губ сорвалось лишь хриплое шипенье.

Но допрашивавший, похоже все отлично расслышал и понял, злобно заверещав, он ударил пленника по лицу, потом еще и еще раз. Маэстро практически не ощущал боли лишь в голове будто со скрежетом ворочались тяжелые мельничные жернова, перемалывавшие остатки избитого ноющего мозга.

— Говорить или не говорить?! — взвизгнул чернокожий, придержав руку.

— Ты еще быть, ли не быть спроси, — расхохотался ему в лицо Маэстро. — Иди на хер, Гамлет долбанный!

— Тогда моя твою резать! И выкалывать глаз! Сначала глаз! — брызгая с губ выступившей от ярости пеной, заорал жандарм.

Маэстро лишь молча харкнул в него густо замешанной на крови слюной, целился в морду, но не попал. Жандарм засмеялся и, положив ладонь левой руки ему на лицо, потянулся лезвием ножа к глазу, но Маэстро вложив все оставшиеся силы в этот рывок, резко крутнул голову в бок и зубами вцепился в пытавшиеся удержать его пальцы врага. Рыча не хуже собаки, давясь своей и чужой кровью, он все сильнее и сильнее сжимал челюсти, с наслаждением слушая вопль боли, не обращая внимания на удары, которыми его осыпали. И даже когда в грудь его вошел нож, разрывая сердечную мышцу и останавливая животворный бег крови по венам, он лишь сильнее стиснул зубы, сведенные последним усилием. А наградой ему прозвучал хруст все же поддавшихся костей пальцев врага, этот звук был последним, что в этой жизни услышал Маэстро. Он был уже давно мертв, когда подбежавшие жандармы мясницким тесаком разжали ему зубы и вытянули изо рта два откушенных до вторых фаланг пальца. Их хозяин рядом с телом Маэстро стонал, зажимая хлеставшие кровью обрубки, катаясь по земле от боли.

Высокий крепкий негр, с красивыми и правильными, даже на европейский взгляд чертами лица, командовавший отрядом преследователей, подошел к телу Маэстро и долго задумчиво смотрел на него.

— Кусаешься даже связанный, жалишь, как ядовитая эфа? Раньше я не встречал таких белых… Они всегда плакали и молили о пощаде, как дети… А человек ли ты, белый? Или оборотень, крадущийся в полнолуние по джунглям? Молчишь, притворяешься мертвым? Это не поможет, я видел твои глаза перед смертью, я знаю правду…

— Что делать с телом, капитан?

— С телом? Разрубите на куски и разбросайте по джунглям, пусть их сожрут звери. Это был могущественный колдун-оборотень, и если мы не сделаем так, то он будет в лунные ночи оживать и приходить пить кровь из глаз своих убийц.

— А что с Жозе, кровь никак не останавливается…

— Его укусил оборотень, теперь он сам станет таким же!

С этими словами капитан вытянул из кобуры пистолет и сделал шаг в сторону замершего в страхе и даже прекратившего выть Жозе.

— Нет! — заверещал тот. — Пощадите, не убивайте!

Однако рука командира удлиненная холодным вороненым стволом неотвратимо потянулась к его виску и раньше, чем несчастный успел вскочить, пытаясь спастись бегством, грохнул выстрел. Тяжелая пуля американского кольта расколола человеческий череп, будто арбуз, во все стороны разбросав осколки костей и частицы мозга.

— Вот так, — в гробовом молчании удовлетворенно сказал командир, — С его телом поступите так же. Сержант Хосе, поручаю это Вам. Останетесь здесь со своим отделением и всеми ранеными, дождетесь прихода помощи. Остальные за мной, проводники уже обнаружили следы основной группы.