Солдаты гвардии, одетые в светлые костюмы, совершили традиционный марш перед правительственным дворцом. Кастильо Армас вышел на балкон и приветственным жестом проводил гвардию. Затем он юркнул обратно в кабинет, и в ту же секунду его секретарь опустил тростниковые шторы.
— Шарлатан! — пробормотал армейский капитан. Он стоял на панели и проследил за выходом и исчезновением президента, затем бесцеремонно расхохотался.
— Право же, бог создал его для цирка, а ЮФКО этого не знала и притащила к нам.
В ту же секунду к капитану подскочило двое молодых людей.
— О ком вы, сеньор капитан?
— Прочь, фисгоны! — резко сказал офицер, и его лицо, пересеченное шрамом, побледнело. — Или я кликну своих солдат и вас раздерут на клочья. Если вам нужно мое имя, обратитесь в штаб, и вам скажут, что капитан Фернандо Дуке — начальник оперативного отдела.
— Тысячу извинений, капитан.
Молодые люди испарились.
Фернандо Дуке медленно шел по улице. На перекрестке его догнал высокий бородатый мужчина в темном, европейского покроя костюме.
— Прошу извинения, капитан Дуке. Вы не сумеете уделить мне несколько минут?
— Прочь! — с прежней интонацией отозвался капитан, но обернулся. — А, те были безусые, вы с усами. О ком я отозвался? Да?
— Отзывайтесь о ком вам будет угодно, — рассмеялся бородач. — Меня интересует не отточенность вашего языка, а острота вашей шпаги.
— Это пахнет заговором. Я сведу вас в Комитет зашиты от коммунизма.
— Кажется, это милое учреждение было последним кровом муниципального советника Дуке?
Капитан внезапно остановился.
— Вы знали моего отца?
— Нет, но из Малакатана приехал мой друг. Он рассказал некоторые подробности.
— Зайдем в кафе, — предложил Фернандо. — Там нас не побеспокоят.
В маленьком уютном патио, заслоненные широким веером пальмы, они разговорились. Карлос Вельесер передал капитану все, что он знал о «малакатанской расправе», как ее окрестили газеты. Муниципальные советники Малакатана горячо поддерживали мероприятия прежнего демократического правительства. Когда армасовцы ворвались в город, первым их актом «освобождения» был расстрел всех муниципальных советников во главе с алькальдом. Старику Дуке армасовцы предложили пост алькальда, но он заявил, что предпочитает разделить участь советников, чем выслуживаться перед ставленником Вашингтона. Его расстреляли вместе с остальными.
— Так, — сказал Фернандо Дуке. — Вы рассказали красиво и трогательно, только кое-что поменяли местами. Очевидно, вы сторонник Арбенса и нуждаетесь в моей шпаге. Я избавлю вас от лишних хлопот. Моего отца пристрелили красные, и об этом сообщали местные газеты. А теперь проваливайте, ибо я не фисгон, а офицер.
— Да, Гватемала нуждается в вашей шпаге, — медленно сказал Карлос — Но об этом мы поговорим в другой раз. Я задержал вас, чтобы передать письмо отца.
Он протянул капитану конверт и, пока тот читал обращенные к себе строки малакатанского советника, Карлос с жалостью посмотрел на капитана и вышел из патио.
Фернандо сразу узнал руку отца. Все было так, как передал неизвестный. Армас и здесь надул капитана Фернандо Дуке. Он обещал тщательное расследование и наказание виновных в смерти советника, но потом передал через начальника канцелярии, что советник Дуке пал от рук «красных». Зная, что капитан Дуке пользуется влиянием в армии, президент даже выразил ему публичное соболезнование в связи с кончиной отца.
Капитан и раньше испытывал инстинктивное отвращение к Кастильо Армасу. Храброго армейского служаку, воспитанного в духе честности и простоты, отталкивала маска «освободителя», которую надел на себя Армас, его панические угрозы, его эффектные театральные позы, два тяжелых пистолета, которые болтались на поясе, а главное — он не мог простить ему трусости. Слух о том, как Армас в час опасности сбежал от войска в женском платье, проник в армию.
И вот теперь этот человек оказался убийцей советника Дуке, отца Фернандо. Советник писал об Армасе: «Мой мальчик, не верь этому человеку, не верь ни в чем. Я подал голос за его казнь еще в 1950 году. Они не простят мне этого. Молю бога, чтобы он сохранил тебя для армии и республики. Та и другая нуждаются в твоей честности и твоей шпаге...»
Да, то же самое говорил и человек, привезший письмо. Где же он?
А Карлос уже был далеко. Он сидел в сквере под пушистым хвойным деревом, казалось, залетевшим сюда с вьюжного севера, и не замечал, что вот уже несколько минут, как стал объектом внимания худого, костлявого человека с дерзким взглядом и насмешливой улыбкой. Белый костюм подчеркивал смуглость его лица, длинные руки будто хотели выпрыгнуть из рукавов.
— Команданте, — тихонько сказал он.
Карлос услышал, но даже не повернулся на голос.
— Да посмотри же сюда, — сказал длиннорукий.
— Вы принимаете меня за кого-то другого, — наконец отозвался Карлос. — Я антиквар Феликс Луис Молина, и это известно многим.
Он бросил пытливый взгляд на соседнюю скамью и едва сдержал возглас: рядом сидел Чиклерос. Да, это его дерзкие глаза, его нос с легкой горбинкой, тонкие, растягивающиеся в усмешке губы, его длинные ловкие руки. «Чиклерос, дружище, я рад бы тебя обнять, но я пристрелю тебя, если ты назовешь меня по имени».
— Да, я ошибся, сеньор Молина, — наконец сказал Чиклерос.
Карлос удовлетворенно кивнул: с ним находился друг.
— Сеньор Молина, — быстро продолжал Чиклерос, — долго объяснять не буду. Служу у них. Месяц проходил специальные курсы. — Он бегло осмотрелся и, не заметив ничего подозрительного, сказал самое главное, что вот уже несколько дней должен был кому-то высказать. — Я связан с провокатором.
— Вот как? Кто он?
— Не знаю. Позывной — «Королевская Пальма».
— Старый, молодой, высокий?
— Ничего не знаю. Мы встречаемся в эфире. Пока он передает всякую ерунду, но ловят они тебя, команд... сеньор Молина.
— Ясно. Слушай, Чиклерос... Виноват, у тебя есть новая кличка?
— Осталась эта.
— Твой осведомитель связан с нашей партией?
— Я даже решил, что он во главе ее. Но потом увидел, что Пальма мало знает.
— Какие имена он называл?
— Ривера, Андрес, Ласаро, Мартинес, официантка в кафе «Гватемала», брадобрей по шестой авениде, портье в отеле «Палас»... Пока это все. Я должен что-то передавать, а язык не ворочается. Дайте совет, антиквар.
— Ты получишь не только совет, но и точный текст того, что сумеешь передавать армасовцам. Кроме тебя, с Пальмой никто не связан?
— Нет, я один.
— Кто у тебя принимает депеши?
— Лично Линарес.
— Старая падаль. Он чувствует, что пришел его час. Как нам с тобой связываться? — спросил Карлос.
— Исключено. Я круглые сутки жду вызова. В передней дежурит солдат. Тоже круглые сутки.
— Где помещаешься?
— На окраине. В маленьком домишке...
— Странный выбор.
— Ошибаешься, сеньор Молина. Нет радиопомех. Домик стоит на отшибе. Перед ним деревья — для антенны лучше не надо. Видишь, сколько удобств сразу?
— Есть жильцы в квартире?
— Квартирная хозяйка с двумя детьми. Один гостит где-то на взморье.
— Она не возьмет к себе Хосе? — вслух подумал Карлос.
— Что ты, сеньор Молина, она карибка. Каждый заметит. ..
Карлос весело сказал:
— Редкая удача. А кариба она возьмет?
— Не знаю. —Чиклерос задумался. — Она соблазнилась деньгами, но меня не очень жалует. Я, пожалуй, не сговорюсь с ней.
Карлос задумался.
— Почему они так доверяют тебе?
Чиклерос засмеялся.
— Разве ты забыл, сеньор Молина? Я назвался партнером Диего. Я «выдал» им Аррьоса. Он разрешил. Я знаю многих наших... Они надеются, что я вотрусь в доверие у здешних парней.
— Ну, здешние парни тебе верят, — весело сказал Карлос.
В этот же день Карлос встретился с Риверой и передал ему свой разговор с Чиклеросом. Они стояли в маленькой лавке старьевщика и рассматривали старинный костюм испанского крестьянина.
— За комитет можно поручиться, — сказал Ривера.
— Зря ручаешься, — строго сказал Карлос. — Все три наши явки знают только члены комитета.
Ривера долго молчал. Он почувствовал скрытый упрек в словах Карлоса. За состав комитета отвечает он, Ривера. Но разве случайных людей свел он вместе?
— Я плохо знаю Грегорио Кинтана, — наконец сказал он.
— Зато его хорошо знают тюрьмы, — вздохнул Карлос.
К ним подошел торговец.
— Покупаете, сеньор антиквар? — спросил он.
— Мы как раз советуемся. — Торговец их оставил, и Карлос осторожно задал вопрос: — Роба сбросим со счета? Согласен?
— Согласен, — Ривера показал ладонь. — Он весь здесь, чудесный негр.
— Я мало знаю Андреса, — пожал плечами Карлос, — но мальчик мне нравится.
— Я рад этому, — признался Ривера. — На него могло пасть подозрение.
— Но его я не сбрасываю со счета, — с горечью заметил Карлос. — Черт бы побрал этих Линаресов; из-за них самым искренним людям начинаешь не доверять. Где ты познакомился с адвокатом?
— Ласаро рекомендован для подпольной работы старым составом Цека. Его профсоюзные связи прочны. Он осторожен, но оказал нам много ценных услуг. — Ривера нахмурился. — Мне не очень-то понравилось его последнее выступление у студентов.
Карлос выслушал внимательно и заметил:
— Видишь ли, самолюбие есть у каждого. Мы не вполне разумно поступили, сняв с него этот участок, которым он руководил — и как будто неплохо руководил — целых два месяца. Во всяком случае ему нужно было объяснить, почему мы это делаем, а я приказал.
— Кстати, почему ты это сделал?
— Есть неписаный закон подпольной жизни. Если ты проглядел предательство, — выкорчевывать его легче другому. Между прочим, кто его родители?
— В анкете значилось, что отец судебный чиновник, женат на гондурасской трактирщице. Там и живет.
— Проверь при случае, когда и почему он переехал в Гондурас.
— Хорошо. А ты не хочешь проверить меня?
Карлос сердито сказал:
— Я сделал это, когда рекомендовал тебя в партию. Явки срочно поменяй, и пусть у каждого члена комитета будет не более одной. Роситу сегодня же надо перевести хотя бы в цветочный магазин. Нашему другу брадобрею и портье найди другое занятие. Рине Мартинес тоже неплохо поменять жилье. Предупреди девочку. Ее рисунки работают отлично.
— Этого мало, Карлос, мало.
— Знаю, что мало. Пока мы не доставим сюда Наранхо, большего мы не узнаем. Слушай, Ривера, я познакомился с капитаном Дуке.
— Если речь идет о Фернандо Дуке, сыне муниципального советника из Малакатана, то я сидел с ним на одной скамье в лицее, — заметил Ривера. — Он честный человек, но не без странностей.
— Чутье меня не подводит, — продолжал Карлос, и серые глаза его блеснули, — Фернандо Дуке придет к нам.
Часом позже Хосе Паса получил свое первое задание в столице. Просмотрев книгу заказов Молины, Карлос вручил Хосе записку и маленькую статуэтку с изображением индейца, натягивающего тетиву лука.
— Сеньор Молина, — сказал Хосе, — я могу разом поднять сто таких фигурок!
Он намекал, что способен на большее. Карлос с укоризной заметил:
— Я посылаю не носильщика. Я посылаю разведчика. Он ворвется во вражескую крепость. Он встретит там врага и друга.
Горничная-мулатка открыла дверь и, увидев маленького посетителя, засмеялась:
— Сеньор ошибся дверью.
Хосе с достоинством ответил:
— Дверью ошибается слепой или мул. Передайте полковнику — я от антиквара Молина. Принес заказ.
Хосе говорил более громко, чем следовало. Он надеялся, что его услышит другой человек в этом доме. Из соседней комнаты раздался сиплый голос полковника:
— Проведи его сюда, Дора.
Полковник кончал обед. Он сидел лицом к двери, а напротив него спиною к Хосе сидел тот, ради кого команданте прислал его сюда, — Мигель Мариа Каверра, и никто иной.
— Что там у тебя, мучачо? — спросил полковник у Хосе.
Хосе повторил и протянул полковнику конверт. Он заметил, как Мигель отложил ложку в сторону и смял салфетку.
— Ты что — отобедал, Хусто? — спросил полковник, дочитывая письмо. — Антиквар Молина весьма кстати вспомнил о статуэтке индейского вождя. Ее не хватало в моей коллекции. Разверни-ка сверток.
Мигель подошел к Хосе, и они обменялись теплыми взглядами — впервые за много недель. Обменялись и, казалось, по-новому оценили друг друга. Мигель смотрел строго и горестно, Хосе — сочувственно и чуть насмешливо.
Статуэтка понравилась Леону, и он быстро набросал перечень вещей, которые хотел бы иметь. Хосе не знал, как ему остаться наедине с Мигелем. Он быстро поднял и опустил правую руку. Мигель должен вспомнить их клятву. Мигель понял. Но горничная, решив, что знак относится к ней, фыркнула.
— Что случилось, Дора? — поднял голову полковник.
— Сеньор посетитель, — объяснила мулатка, — уморительно машет мне рукой. И рожицу корчит...
— Убирайся отсюда! — прикрикнул на нее Мигель. — Ты забываешь о приличии.
Мулатка выскочила из комнаты, недовольно взглянув на Мигеля.
— Прикажете расплатиться, полковник? — спросил Мигель.
— Пожалуйста. Возьми у меня в столе.
— Подожди в холле, — приказал Мигель своему другу.
Наконец они вдвоем. У них считанные секунды. Сейчас выйдет полковник или подбежит любопытная горничная. Почему же ты молчишь, Хосе?
— Сегодня в три. В магазине цветов, — шепчет Хосе. — Четвертая авенида. Туда придет Росита. Будешь?
Мигэль вздрагивает: наконец-то!
— Буду. Я не знал, что ты здесь.
— Я знал, что ты здесь. Я видел газету. Теперь ты прославился, — шепчет Хосе.
— Возьми себе такую славу, — говорит Мигэль и громко прибавляет. — Этого не мало, мучачо?
— Хозяин будет доволен, — отвечает Хосе и — вполголоса: — Тебе плохо?
— Плохо. Но теперь будет лучше. А тебе?
— Было плохо — будет хорошо.
Кто бы подумал, что «плохо» для них бездействие, «хорошо» — суровая, полная опасностей и риска, борьба в лагере врага!
Они расстаются, а в три — Мигэль подходит к цветочному магазину по четвертой авениде. Новенькие золотые часы на его руке — подарок полковника — помогают быть точным. В скверике напротив магазина он видит Роситу и хочет к ней подойти, но Росита не спеша поднимается и идет по улице, как бы приглашая Мигэля следовать за собой. Мальчик не выпускает ее из виду. Какая она замечательная в своей короткой, расшитой блузке и пестром платье, туго перехваченном в талии! Она одета, как многие девушки столицы, но она самая лучшая из них. И это знает только он, Мигэль.
Росита заворачивает за угол, входит в подъезд, пересекает сад, и они оказываются у заднего фасада магазина цветов. Легким движением руки Росита показывает Мигэлю на дверь. Сама она остается снаружи и прогуливается у цветочных клумб. Мигэль тянет на себя ручку и несмело входит в комнату, уставленную горшками с рассадой.
Испытующий взгляд бородатого человека останавливает готовую вырваться фразу. Что-то знакомое в сеньоре, но больше незнакомого. И одет он богато, пальцы в кольцах.
Да нет же, это он — команданте, дядя Карлос. Но, если он молчит, будет молчать и Мигэль. А сердце прыгает в груди...
— Сеньор, мне нужны цветы! — высокомерно замечает Мигэль.
— Молодчина, Мигэлито! — восхищенно говорит Карлос. — Никогда бы не поверил, что шалопай и сорвиголова Мигэль станет хозяином положения.
Он прижимает его к себе и смахивает ладонью непрошеную слезу со щеки Мигэля. И неизвестно, чья это слеза — боевого командира, вожака портовиков и пеонов, или маленького продавца газет.
— Команданте, что с отрядом? — спрашивает Мигэль.
— Если я здесь живой и невредимый, — отвечает Карлос, — мог бы ты поверить, что команданте оставит отряд на съедение ягуарам?
— Команданте, но чудес не бывает. Болото есть болото. Для армасовцев отряда больше нет. Как вы пробились?
— Молчи. Этой тайной им никогда не овладеть. Ею владеет только один человек — настоящий хозяин страны. Имя его — пеон.
Мигэль с любовью смотрит на командира: осунулся, отрастил бороду, а глаза — молодые, веселые. Такие, как ты, не стареют, мой команданте.
— Ты хорошо держишься, и тебе придется на некоторое время остаться у них, — говорит Карлос Вельесер. — Тебе ничего не грозит?
— Пока ничего.
— За все, что сделал, спасибо, мальчик. Твой план у каждого из нас хранится в сердце. А теперь тебе предстоит кое-что разведать, Мигэль. В нашу среду затесался провокатор.
— Команданте...
— Спокойнее. Еще никого из нас не взяли. В вашем доме бывают чины из полиции?
— Только Линарес.
— Великолепно. Линарес нам и нужен. Ключ от провокатора у него. И, если ты вытащишь этот ключ...
Мигэль молчит, нахмурился, покраснел.
— В чем дело, Мигэлито?
Выдавливает из себя — нехотя, скупо:
— У него препротивная девчонка...
Карлос посмеивается:
— А ты думаешь, что мне приходится иметь дело только с приятными людьми? Мигэлито, один предатель может провалить всех нас. Его кличка — Королевская Пальма. Пойди на все. Ублажи Линареса. Можешь назвать ему старую явку — кафе «Гватемала». С завтрашнего дня она прекращает существование.
— Не хочу, — сказал Мигэль. — Явки не будет, а Росита останется.
Карлос улыбнулся:
— Я и забыл, что вы приятели с Роситой. Кстати, тебе придется держать со мной связь через нее. Она будет здесь продавщицей. Иногда зайдет Хосе.
Он задумался.
— Все-таки Линареса нужно ублажить. Вот тебе явка, которую мы снимаем и которой он еще не знает. Книжный киоск напротив храма Минервы. Сегодня вечером там можно найти листовки.
— А люди?
— Людей уже не будет.
Карлос испытующе посмотрел на Мигэля и словно невзначай спросил:
— Тебя давно не допрашивали?
— Как падре признал, — оставили в покое.
— А, падре, — Карлос улыбнулся. — Мой друг Сантильо ловко влез в сутану. Он учитель и недурной актер. — Лицо Карлоса приняло озабоченное выражение. — Но скоро тебя все-таки проверят. Полиция Армаса запросила о тебе сведения с лесных выработок. Главное вот что: они не могут доказать, что подлинного Хусто уже нет.
Карлос достал пачку фотографий и разбросал их по столу:
— Запоминай. Ребята прислали для тебя. Главная делянка. Барак, где Хусто жил. Спуск к реке. А эти рожи — надсмотрщиков. Главный — его кличут Санабрио. Этого зовут Лоренсо. Несмотря на хромоту, он здорово шпионил за лесорубами и обо всех доносил... тебе.
Когда Мигэль все повторил, Карлос поднялся.
— Мне пора уходить, Хусто.
— До свиданья, сеньор Молина, — поклонился Мигэль. — Мы еще встретимся?
— Не скоро. Но, если ты услышишь о новых неприятностях для своего друга президента, знай, что это я посылаю тебе привет.
— И с каждой весточкой, команданте, я буду посылать привет вам. Не беспокойтесь, — только мысленно.
— Ты стал учтив. И слова у тебя ученые... Иди. Тебя заждалась Росита.
Мигэль про себя считает; до улицы двадцать шагов, можно успеть сказать друг другу двадцать фраз, если шагать помедленнее.
— Не торопись, — говорит он Рооите. — Нам надо условиться.
О, как Росита его понимает! Но сидящий внутри бесенок уговаривает ее расквитаться с Мигэлем за шутку с пером кецаля.
— Уславливаться будешь с девчонкой, ну с той, что звала тебя в гости. А меня слушай. Без дела сюда не приплетайся. Лучше приходить с самого утра или к закрытию магазина. Здесь есть телефон. Если спешно, — позвони, закажешь букет лилий. Я выйду к перекрестку. А теперь до свиданья, сеньор.
— Росита! Да послушай же...
Мигэль стал робким. А она и не знала, как приятно, когда сильный смелый друг так боится твоей строгости.
— Ну, что тебе? — говорит она миролюбиво.
— Я все наврал насчет пера и насчет девчонки. Я... я, понимаешь... — Он видит, как озаряется улыбкой ее лицо, и быстро добавляет: — Я хочу, чтоб мы вернулись в Пуэрто и снова бросали камни в море и чтоб оно нам пело...
— Взаправду?
— Угу.
— Ты славный, Мигэлито. Ну, прощай.
Мигэль вливается в толпу прохожих. Ух, как хорошо жить на свете, даже если ходишь под чужим именем! Он побывал в настоящем, нефальшивом мире. Но сейчас придется вернуться в фальшивый. В четыре он приглашен на обед к Линаресам. Он сказал опекуну, что не пойдет, но полковник хитро посмотрел на Мигэля и заметил, что неучтиво отказываться от приглашения. В особенности, когда тебе готовят сюрприз. Мигэль решил, что здесь не обошлось без проделки девчонки Линарес.
Сеньорита Линарес была в черном кружевном платье, и от нее пахло терпкими духами. Мигэлю стало душно. Да и солнце палило нещадно. После ливня влага испарялась, и тело, рубашка, сандалии казались пропитанными тяжелыми каплями. Юная Линарес повела Мигэля в столовую и тихонько приложила палец к губам.
Распахнула дверь. Раздался взрыв хохота и скрипящий женский голос:
— Вот и ты, Хусто! Обними же свою добрую, старую тетку.
Мигэль отшатнулся.
— А я вам что говорил? —закричал полковник Леон. — Он не терпел ни теток, ни нянек. Он признает только мужчин. Верно, Хусто?
Молнией пронеслось воспоминание: Росита сквозь дощатую перегородку отеля в Пуэрто повторяла, что Хусто больше всех не терпел сестру матери — жестокую и надменную донью Франсиску. После смерти жены Орральде она претендовала на раздел ее наследства, и дело кончилось тем, что Орральде предложил ей на выбор — перестать судачить или убраться из его поместья. Донья Франсиска заявила, что обожает детей (хотя не терпела их и была вознаграждена их ненавистью сторицей!), а потому пожертвует собой и останется в поместье. Мигэль отыскал семейный снимок в альбоме полковника и, словно невзначай, заметил: «Ну и фурия же наша тетка Франсиска». Полковник ткнул пальцем в желеобразное существо в очках и захохотал, как сейчас. Но ведь палец полковника толще лица на снимке; он мог показать и на соседку — низенькую, толстую, со сладким выражением лица.
Люди за столом отсмеялись и с любопытством ожидали продолжения встречи.
Но не все смеялись. Бер Линарес откинулся на спинку кресла, небрежно поигрывая зубочисткой, а глаза его — точно два сверла —так и буравили Мигэля. Мальчик поймал его взгляд, и в ту же секунду Линарес быстрее завертел зубочисткой, словно был поглощен только ею.
Мигэль понял, что минута ответственная, и нужно либо прыгать через пропасть, либо скатиться вниз, рискуя сломать шею. О, в трусости его не упрекнут.
Но и подходить близко к жерди не стоит. Вдруг она не узнает в Мигеле своего Хусто!
И он, который только что высвободил руку из-под руки Аиды Линарес, вдруг подставил ей локоть и, подведя сияющую девочку к столу, на достаточно далекое расстояние от «тетки», небрежно поклонился жердеобразному существу в очках:
— Я рад, что вы в добром здоровье, донья Франсиска.
Леон снова грохнул смехом. Донья Франсиска сделала вид, что племянник проявил к ней особую любезность, и, усаживаясь за стол, проскрипела:
— Он отлично держится, Хусто. Я всегда утверждала, что офицерское общество его вымуштрует и отполирует. Иль не фо па плёре, мон гарсон. Тон пэр э вив. Жан круа. Нэ-с-па, Хусто?
Еще один удар: Хусто знал французский. Мигэль знает по-французски два слова: «миль диабль» — «тысяча дьяволов». Но он сейчас ответит старой хрычовке!
— Миль диабль, донья Франсиска, — режет Мигэль.— Когда вы, наконец, перестанете пичкать нас своими иностранными словечками? Все знают, что вы можете безостановочно трещать на четырех языках.
Он сейчас крайне груб — Мигэль. Но выхода нет. Линарес заливается. Аида прячет улыбку. Тетка Франсиска краснеет и благодарит Хусто за высокую оценку ее познаниям.
Кажется, первый экзамен он выдержал. Что еще отколет тетка?
— А я ведь приехала за тобой, Хусто, — продолжает донья Франсиска. — Поместью нужна мужская рука. Хозяйство разваливается. Мы прочли о тебе в газете...
Мигэль лихорадочно думает. Что ответить? Не уезжать же ему из столицы!
— Как старший в семье и доверенное лицо отца, — небрежно замечает донья Франсиска, — ты мог бы, если дела задерживают тебя в столице, выдать мне папель сельядо на управление поместьем.
Вот сейчас Мигэль разделается с нею раз и навсегда.
— Донья Франсиска, — строго и внушительно говорит он. — Я бы просил вас не касаться этой щекотливой темы — наследства Орральде, — поместье ни на кого не будет переписано. Вы сегодня же покинете столицу и передадите мои распоряжения управляющему.
Полковник и Линарес обмениваются удивленными взглядами: мальчик на их глазах становится мужчиной; из него выйдет толк. Аида горда, что сидит рядом с таким мужественным и независимым человеком. Она кладет руку, усыпанную бриллиантами, на локоть мальчика, но Мигэль вежливо отстраняет ее и обращается к шефу полиции.
— Сеньор Линарес, я благодарю вас за доставленный сюрприз. — Гости хохочут, с нахлебниками здесь не церемонятся. — Но мой сюрприз будет для вас не менее ценным.
Бер Линарес, Леон и Мигэль проходят в кабинет, и здесь Мигэль делает свой ход конем:
— Я поклялся отомстить за отца, сеньоры, и я не теряю времени даром. Болтаясь по улицам, я подслушал разговор двух босяков и, кажется, смогу показать вам, откуда разлетаются по столице листовки.
— Ты шутишь, Хусто! — крякает Леон.
— Ты повезешь нас сейчас! — Линарес всматривается в мальчика: он не верит, его агенты ловки, но и те не нашли гнезда листовок. Впрочем, чего только не бывает на свете!
— Можно и сейчас, — соглашается Мигэль. — Несколько рекомендаций тетке, и я к вашим услугам, сеньоры полковники.
«И кто только научил меня так выражаться? — думает Мигэль. — Я к вашим услугам, сеньоры полковники... Прежде я брякнул бы проще: «Пошли, что ли, помидоры лопать, пока они не треснут!»
Мигэль, держась от тетки на приличном расстоянии, просит срочно ему переслать крупную сумму и отправить рабочих на сплав леса. «Лес — наше богатство», — повторяет он чужие слова. Опекун прерывает их разговор.
— Линарес ждет в машине. Очередная неприятность. Если хочешь,— едем с нами.
Уже в машине, из разговора офицеров Мигэль понимает, что их сорвало с обеда. Президент, верный своей «освободительной» миссии, решил освободить гватемальцев не только от земли, но и от художественной литературы. Видимо, он решил, что книги могут стрелять сильнее американских пушек. В городе Эскуинтла в тюрьму свозились сотни крестьян, у которых армасовцы обнаружили книги об истории страны, ее рабочем движении или даже обыкновенные буквари. «Списки Армаса», вылетающие из президентского дворца, как пробки из бутылок с шампанским, требовали изъятия из библиотек и сожжения сотен книг и изданий.
Чудесные легенды и рассказы лучшего гватемальского писателя Мигэля Анхеля Астуриаса были обречены на замалчивание только потому, что Астуриас, писатель и дипломат, отказался признать новое правительство.
Стихи прекрасного гватемальского поэта Отто Рауля Лейбы, за которым охотились лучшие сыщики Армаса, подлежали уничтожению, — ведь поэт призывал любить гватемальскую землю, которой Армас торговал оптом и в розницу.
Роман французского свободолюбца Виктора Гюго «Отверженные» призывал к борьбе с тиранией и тоже был причислен Армасом к топливным ресурсам.
Армасовцы, подобно саранче, налетали на книжные киоски и магазины, библиотеки и склады, выволакивали плоды человеческого гения, громоздили их в кучи и, как в худшие времена гитлеровской Германии, устраивали костры.
Площади пылали.
Но не это беспокоило офицеров. Случилось непредвиденное. Когда была разграблена крупнейшая библиотека города и сотни людей, сбившись в страшном оцепенении на маленькой площади, наблюдали, как длинные языки пламени подползают к книгам и журналам, — на белокаменной стене дома, выходящего на площадь, началась демонстрация фильма.
1933 год. Гитлеровцы устраивают костры из книг. Горят труды Карла Маркса, стихи Генриха Гейне, романы Лиона Фейхтвангера. А коричневые призраки со свастикой продолжают бегать между кострами, приготавливая новые штабеля топлива. Разве не то же самое происходит нынче здесь, на американском континенте, после второй мировой войны и разгрома фашизма, в стране, которая, по заверению мистера Даллеса, становится «витриной западной демократии»!
Армасовцы забегали, как неистовые. Они с удовольствием взорвали бы экран, но экрана, как такового, не было: была стена дома, а дом принадлежал иностранному посольству; они с готовностью взорвали бы проектор, но он находился на крыше здания, и подступы к чердачному окошку были заминированы.
А зрители все прибывали и прибывали. Вот уже старые немецкие кадры сменились американскими: плантаторы южных штатов линчуют негров, которые потянулись к образованию. Хроника подступала все ближе и ближе к границам Гватемалы.
Толпа стояла притихшая, серьезная, гневная.
— Почему вы не обстреляете аппаратную? — закричал прибывший Линарес.
— Шеф, мины могут разнести здание, — отрапортовал агент.
— Где минеры?
— Они приступили к работе.
— Дубины! Ослы! Ротозеи! Если через четверть часа это безобразие не прекратится, я загоню вас всех в концлагерь.
Киноаппарат действовал отлично, но безобразие прекратилось: армасовцы погасили костры и свернули свою книжную деятельность. Громкий смех толпы, который был страшнее выстрелов, сопровождал паническое бегство факельщиков.
История уступила место современности. Глубокое «Ах!» разнеслось над толпой. Люди увидели крестьянина, прижимающего ком земли к губам. Затем с балкона президентского дворца замахал Кастильо Армас.
А потом пошли в наступление рисунки Рины Мартинес. Армас получает чек от Ла Фрутера. Армас пересекает границу верхом на американском после. Армас разрезает, как пирог, землю республики, подавая иностранным компаниям самые пышные куски. Армас гоняется за студентами верхом на «военном руководстве курсов Генштаба в Канзасе». Армас в женском чепце, из-за спины архиепископа, стреляет в армию. Армас посылает воздушные поцелуи разогнанным парламентариям.
— А весело было сегодня в столице, — сказал сеньор Малина, обращаясь к Хосе Паса.
Он не знал, что на другом конце площади эти же самые слова язвительно произнес сидящий в машине шеф полиции.
— Едем к твоим листовкам, Хусто, — предложил он.
Киоск, в котором действительно нашлись листовки и не было людей, уже не мог обрадовать.
— Ты молодец, Хусто, — сказал Линарес. — Мы оставим здесь все как есть. Может быть, птички и прилетят.
Он подал шоферу знак трогаться и, обернувшись к мальчику, повторил:
— Мы с тобой поймаем Кондора, Хусто. Ты успел сегодня больше, чем все мои агенты, вместе взятые. Отныне ты будешь значиться у меня под первым номером.
И он хрипло рассмеялся.
А только несколько дней назад шеф полиции послал своего агента на лесные выработки узнать, что там стряслось с Хусто Орральде!