Мрачное предсказание Рикара вскоре начало сбываться.

Второй день мой небольшой отряд следовал за армией Тариса Некроманта. И все чаще мы начали натыкаться на неприятные подарки – мертвые тела шурдов, гоблинов, нежити и животных. А также россыпи перемолотых в крошево костей – отвратные серо-белые кучи, разбросанные там и сям. Странно, что целые трупы чередовались с насухо выхолощенными костями – почему неизвестная нам ужасная тварь не сожрала все подчистую? Ответ на этот вопрос я не находил.

Впрочем, мертвые тела также не были слишком уж целые – во многих местах вырезаны или вырваны куски мяса, явно кто-то решил наспех перекусить павшими собратьями и, вырвав шмат плоти, жадно сожрал. Вот ублюдки… они стоят своего повелителя… В последнее время мне было не до сантиментов, но как можно отожрать часть своего павшего друга? Родственника? Что же именно сломал Тарис в головах шурдов, отчего они превратились в холодных ублюдков без малейшего сострадания? Того не знаю, но в одном уверен точно. Этот недуг излечим лишь одним лекарством – смертью. Убить всех ублюдков до одного. Истребить поголовно мелких уродцев. И желательно собственными руками, дабы сполна насладиться ощущением утекающих из хрупких тел последних капель жизни – той, что быстро перетечет в мои вены…

Сладкая мысль заставила мои губы искривиться в усмешке, и я невольно убыстрил шаг, двигаясь по следам, оставленным шурдами.

Четвертый день пути ничем не отличался от предыдущих. За одним небольшим исключением.

Вчера прибыл ворон от отца Флатиса. Мрачная птица принесла ясную весть – поселение живо, все в порядке. В привязанном к птичьей лапе послании, написанном убористым почерком, говорилось, что все мертвые похоронены, посланные конные дозоры осмотрели ближайшие окрестности Подковы и не обнаружили опасности. В опустошенную недолгим пребыванием Тариса местность начали возвращаться животные. Охотники принесли свежую дичь – оленину, куропаток. А еще, что меня несказанно удивило и обрадовало, отправленная за стену группа людей занялась сбором всего того, что криво лежало, стояло или было врыто. Выбрали участок от стены и до первого поворота ущелья, после чего принялись рубить, корчевать забытые ранее пни, выворачивать засевшие под землей камни. А самое главное – выкопанный дерн и следующий под ним слой почвы не отбрасывали, а оттаскивали к платформе подъемника, поднимали на стену, а там сбрасывали землю во двор, либо же поднимали ее еще выше – на вершину гранитной скалы. Туда же отправляли средней величины камни, не гнушаясь и мелкими обломками. На этом послание заканчивалось, если не брать в расчет уверения, что поселение в полном порядке, а также надежды на наше благополучие и скорое возращение.

Я в долгу не остался – вырвав страницу из своей книги для заметок, набросал ответ, косясь на ворона, что сидел в паре шагов от меня. Не забыл передать привет от всех окруживших меня воинов – до этого я вслух прочел им каждую строчку в послании. Уверил, что на рожон мы бросаться не собираемся и что скоро вернемся. А также попросил и дальше держать нас в курсе жизни все удаляющегося и удаляющегося поселения. Передав скрученный свиток Рикару, я бережно расправил и вложил полученное письмо в книгу. Тяжело у меня на душе… тяжело… над моей головой захлопала крыльями черная птица, вскинув голову, я проследил за ее полетом – ворон летел по прямой, направляясь к нашему дому. Тяжело у меня на душе, тяжело… я медленно закрыл книгу, зажимая письмо промеж страниц. Не знаю почему, но такое чувство, прямо-таки поганое чувство, что я больше не увижу далекое поселение, зажатое промеж мощных гранитных скал. Не знаю… не знаю…

На шестой день вновь прилетели гонцы – сразу двое. Черный и белый. Ворон и крупный голубь. Первым делом я указал на черную птицу – боялся, что сей гонец принес мрачные известия. Сам я птиц не касался – боялся одним прикосновением «выбить» из них всю жизнь. Поэтому письма снимал с птичьих лапок один из воинов.

К счастью, я ошибся. Просто письмо было очень уж большим, плюс мешочек с сухими травами и корешками.

Почерк тот же – писала Алларисса. Наверное, под диктовку отца Флатиса и главных людей и гномов в поселении. Я так и видел, как они все собрались за большим столом в нашей зарождающейся библиотеке и, напряженно морща лбы, спорят, о чем надо писать и чем не стоит забивать голову отправившемуся в странствия господину.

Дела дома шли хорошо. Ни слуху ни духу о шурдах или иных каких тварях. Охотники продолжают приносить дичь – с каждым днем все больше, ибо звери от прихода весны совсем одурели, не боятся ничего и никого. Начала поступать и древесина – уже с десяток прямых бревен легли у скалы во дворе. Мало, но хоть что-то! Сборщики продолжают выгребать ущелье, работая с утра до заката. Приступили к медленному растаскиванию крупного завала, устроенного нами во время осады, – достали уже три тела темных гоблинов и устроили им погребальный костер.

На вершине Подковы, под надзором главных, началось сооружение из камня границ будущих небольших полей – пшеница, овес, кислевица, а также отвели место под будущие грядки некоторых трав – лекарственных и тех, что хорошо идут в похлебку. Зерна у нас немного, но границы полей размечают с размахом – на всякий случай. Плодородная почва никогда лишней не бывает, особенно если хранится на «чердаке».

Надо ли продолжать расширять подземное русло? Аль раз осада снята, можно работы прекратить? Койн собирается пробивать шахту для придуманного господином лифта и лестниц. А рабочих рук в обрез.

Также посылаем запас лекарственных трав и кореньев. Помогают при жаре и простуде.

Похмыкав, я вырвал еще одну страницу из книги и написал короткий ответ, практически идентичный предыдущему. Лишь добавил, что работы в подземном русле прекращать нельзя, но можно уменьшить количество работников. Двоих хватит. В день пусть продвигаются хотя бы на полшага и уже отлично. Всем передать мою благодарность. Мы скоро вернемся, у нас все хорошо, ничего плохого или опасного на пути не встретили.

И вновь две птицы унеслись прочь, унося с собой наши послания.

– Ничего плохого на пути не встретили, – пробормотал я, глядя вслед удаляющимся прочь птицам, повторяя некоторые из написанных строк.

– И правильно написали, господин, – убежденно прогудел Рикар, поднимая с земли… нечто…

Отряд находился у границы пропитанного кровью пятна. Повсюду угли от сгоревших повозок. Обглоданные лошадиные кости. И кости людские.

Неизвестные нам люди наткнулись прямо на армию шурдов. Их судьба была предрешена. Но их не просто убили и сожрали. О нет. Эти ублюдочные твари вволю над ними поиздевались! Страшно изгалялись! И при этом их явно направляла чья-то еще более извращенная воля!

Чего стоило зрелище мальчика лет семи, освежёванного, сожранного, но продолжающего жить?

Создатель Милостивый…

От него осталась нетронутой голова, сердце и одно легкое. Плюс весь скелет до единой косточки. Частью кости обуглены, частью «свежие», нетронутые. Его пожарили живьем и живьем же сожрали. При этом ребенок оставался в сознании и смотрел на все, что с ним вытворяют гогочущие и чавкающие ублюдки людоеды! Шурды! Мрази!

Понятно, что в ребенка влили огромное количество чужой жизненной силы, дабы буквально силой заставить его продолжать жить. Ему оставили легкое для дыхания и криков, во вскрытой шее цела гортань, часть вен и артерий пережата, но обнаженное сердце продолжает судорожно качать кровь, снабжая мозг.

Ребенок увидел издалека наше приближение и жалобно, тоненько закричал, покачиваясь от порывов ветра – малыша привязали к воткнутой глубоко в землю оглобле с перекладиной. Почти повесили, разве что горло веревкой не перехватывали, прицепили ее за обнаженные шейные позвонки. Он висел, как пугало, что никого не отпугивало – мы опоздали буквально на пару мгновений, и сидящий у ребенка на голове ворон выклевал один из его перепуганных глаз. Раздался крик… троих из воинов скрутило в диком рвотном спазме, Рикар с ревом бешенства мчался вперед, с небес падали черные птицы, сраженные стрелами столь же громко и яростно кричащего Литаса, пару птиц сбил Тикса – камнями, обычными камнями, брошенными так сильно, что одну птицу превратило в облачко сломанных перьев и пуха. Стреляли и другие – из арбалетов и луков. Метились по падальщикам. Хорошо, что пернатые посланцы из поселения прибыли позже, иначе такая же судьба постигла бы и их.

Живые останки содрали с копья, бережно уложили на землю, не обращая внимания на пачкающие руки кровь и сажу. А ребенок все кричал, уже сипел, хрипел, дрожащее в пустой грудной клетке единственное легкое тряслось и билось о ребра… тех, кого не вырвало – скрутило сейчас. Устояло лишь несколько, среди них я.

– Дядечки… – выдавил малыш. – Больно…

– Их судьба будет страшна, – выдавил я, глядя на начавшие закатываться глаза ребенка. – Их судьба будет крайне страшна… я обещаю тебе. Ты не останешься неотмщенным.

Он меня уже не слышал. Природа взяла свое, и кровавый детский скелет с как будто насаженной на него неповрежденной детской головой окончательно затих.

Кто-то плакал за моей спиной. Кто-то захрипел еще сильнее – вытер лицо от потеков рвоты и обнаружил, что воспользовался не попавшейся под руку тряпкой, а лоскутом содранной человечьей кожи, валявшейся в грязи.

Именно тогда и прилетела крылатая пара посланцев из поселения. И благодаря принесенному светлому посланию наши души несколько успокоились.

Я же невольно отворачивался от освежёванного и выпотрошенного ребенка – моя близость к телу ускорила смерть, я выпил некоторую часть его жизненной силы, сам того не желая. Но это и к лучшему – дети не должны страдать, дети не должны умирать. И взрослые не должны видеть столь ужасную детскую агонию. Это неправильно. Это в корне противоречит самой сути жизни и нарушает извечный порядок.

Мы сделали передышку в преследовании ненавистного Тариса. И привели все в порядок – собрали дров, уложили на жесткую постель из хвороста останки несчастных, а затем и подожгли. К небу потянулся толстый столб серого дыма. Монахи затянули печальную молитву, остальные присоединились к ним, а я оглядывался по сторонам, ища дополнительные сюрпризы – в паре шагов отсюда виднелась яма, откуда постарался было выпрыгнуть свеженький мертвяк, но я почувствовал его загодя и легко сорвал ему голову с плеч.

Все увиденное и встреченное нами здесь говорило лишь об одном непреложном факте – Тарис знал, что мы следуем за ним так же упорно, как репей за собачьим хвостом. И его это полностью устраивало, да еще и несказанно забавляло. Более того – он пытался «расцветить» наше скучное путешествие, оставляя «яркие мазки» вроде заживо освежеванного ребенка и одного-единственного мертвяка. Ни то ни другое не могло нас остановить. Тарис ведал об этом. Только лишь ради лютого веселья оставлял он нам образцы своего извращенного творчества…

Почему они не пытаются стряхнуть нас с хвоста? Почему не устроят засаду и не попытаются уничтожить небольшой отряд преследователей? То знает лишь Темный… или Создатель… но никто из них не поделится со мной знанием. Порой мне казалось, что Создатель не менее высокомерен и спесив, чем Темный. Иначе как бы он допускал жестокие убийства детей? Где его хваленое милосердие и трепетная забота обо всем живом на белом свете?

Что ж, уверен, этим вопросом задавалось множество смертных до меня.

Меня сейчас занимало другое – быть может, я преувеличиваю силу Тариса?

Может, он НЕ может в данный момент задержаться сам или же отослать сотню шурдов и нежити на мою поимку?

И куда Тарис Некромант прет и прет с таким необыкновенным остервенением?

Найденные нами трупы его солдат красноречиво говорят обо всех немыслимых тяготах путешествия – у одного из шурдских трупов пятки были стесаны чуть ли не до костей.

И этот вопрос остался без ответа. Но кое в чем я был уверен – что мы продолжим преследование восставшего из мертвых принца.

Я, в отличие от Тариса, никуда не спешил – а судя по вестям из поселения, дела обстояли неплохо, тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить бы.

Восьмой день путешествия. Все как прежде – новые и новые трупы шурдов на пути, крошево костей, куски гниющего мяса. И все это на фоне начинающегося цветения природы, предвещающего грядущее летнее буйство. Шурды дохнут, как мухи. Но войско Тариса и не думает сбавлять темп продвижения. Куда же они рвутся?

Девятый день. Еще одна радостная весточка из поселения.

Работы продолжаются. Создатель послал несколько отличных солнечных и безветренных деньков, наполненных ласковым теплом. Растащили еще часть перегородившего ущелье завала. Все каменные глыбы оттащили на волокушах к крепостной стене и постепенно поднимают их наверх, пользуясь каждой оказией. Но подъемник редко бывает не занят – уже закончена выкладка границ одного квадратного поля на вершине Подковы, предназначенного под пшеницу. Поэтому почву поднимают постоянно, мастера каждый час осматривают веревки и лебедки. Границы из каменной кладки, выложенной гномами, прочны как монолит. Сейчас засыпают плодородную почву, там за главных наши старики, указывающие, куда и какую именно землю добавлять и с чем ее смешивать. Работенка адская, но никто не жалуется – все надеются на будущий урожай, хотя видит Создатель, крайне непривычно осознавать, что поля находятся над головой, а не за околицей. Опять же радостно само занятие – мирное и спокойное, напоминающее об обычной жизни, что так резко отличается от каждодневной борьбы за выживание.

Дети также вкладывают немало сил в общую работу, но при этом не забывают и про учебу – на каждодневных вечерних занятиях некоторые из них уже сами читают вслух сказки. Почти все легко пишут как свое, так и имена друзей.

Прочитав последнюю часть послания, я невольно улыбнулся – тут отчетливо слышался голос одной юной баронессы, что уже долгое время выступала учительницей нашего подрастающего поколения, а также хранителем библиотеки и летописцем. Когда мы вернемся – а мы обязательно вернемся! – я усядусь с большим удобством и начну читать подробную хронику произошедших без меня событий.

Тринадцатый день путешествия поразил не только меня, но и моих бывалых спутников.

Снова кровь. Снова трупы.

Но не это удивительно.

На этот раз мы наткнулись на поле битвы, если таковым можно назвать небольшой участок леса со сплошь полегшими целиком или же переломанными и расщепленными деревьями. Там и сям, на сучьях и в развилках ветвей виднелись трупы, обозначившие свое присутствие смрадной вонью и каркающими воронами, сидящими рядом.

Что поразило меня сильнее всего – на сучьях, на окровавленных замшелых камнях и на бревнах лежали тела шурдов и гоблинов. А также нежить – восставшие мертвяки и костяные пауки. Я легко различил разметанную по бревнам киртрассу.

На земле же, в лужах запекшейся крови, лежало несколько человеческих тел с разбитыми головами – имелись и другие ранения, но головы были разбиты у всех, причем основательно, практически в лепешку. Отсутствие голов, однако, не помешало мне увидеть легкие кожаные доспехи, широкие пояса, увешанные оружием, несколько коротких луков.

В скорее всего коротком, но очень ожесточенном бою участвовали как уже известные мне силы, так и новые – люди. Не просто какие-то то там обозники, высланные за надуманную провинность. И не умелые воины из регулярных сил – что легко определялось на вид, а потом подтвердилось моими людьми-ветеранами.

Одежда и доспехи прочные, теплые, многожды чиненные и легкие. Все подогнано, все сшито по меркам, все просто идеально подходит под эту местность – раскинувшийся далеко в стороны сосновый лес. Высоченные ровные стволы уходили далеко-далеко вверх, шапки сосен закрывали солнечный свет. Разбежавшиеся в стороны разведчики быстро принесли весть – кое-где они обнаружили закрепленные на деревьях небольшие площадки, так хорошо расположенные и замаскированные, что их не сразу и обнаружишь. Нашли они и две «лежки», как назвал их Рикар, – неглубокие ямы длиной в рост человека, прикрытые сверху дощатыми щитами и густо засыпанные землей и хвоей.

В снаряжении убитых воинов – мы насчитали восемь человек – обнаружились странные железные когти, соответствующие следам на древесных стволах. Кошки для лазанья.

Уже хватало загадок, было над чем задуматься, но я не сводил глаз с поваленных и сломанных деревьев. Это многовековой лес. Он существовал еще в то время, когда здесь были территории не Диких Земель, а процветающих Западных Провинций. Сосны толщиной в мужской охват, выглядящие так, что заставят трепетать самого опытного лесоруба. А тут они повалены, вывороченные корни толщиной в руку тянутся на несколько локтей, кучи земли показывают, насколько глубоко уходит основание деревьев. Многие стволы расщеплены, в воздухе витает сильный запах сосновой смолы и свежей древесины.

Что могло выворотить толстое, здоровое дерево из земли?

Что могло расщепить толстый ствол или переломить его в нескольких местах?

А подброшенные вверх и насаженные на сучья шурды и нежить? Они висят на высоте десяти локтей и выше!

На язык напрашивался только один ответ.

– Магия, – глухо произнес вернувшийся Рикар, задумчиво барабаня пальцами по звенящему лезвию зачарованного топора.

– Магия, – согласился я, осматривая побоище.

Кто бы ни противостоял вошедшему в лес войску Тариса Некроманта – он делал это более чем успешно. Не победил, но характер и острые зубы показал во всей красе. И после этого ушел прочь…

– Маги среди трупов есть? – поинтересовался я, поднимая лицо и смотря на покачивающиеся в воздухе пятки гоблина, заброшенного далеко вверх и упавшего на толстую ветвь. Кажется, гоблин сломал хребет, да так и умер перевешенным через ветвь. Смерть, полная мучений… его раздутое от темной крови лицо вызывало не самые приятные ощущения.

– Мыслю, что нет, господин, – здоровяк указал рукой в сторону, где еще несколько деревьев повалились друг на дружку, образовав непроходимую стену.

– Прикрытие для отхода, – понял я.

– Верно, – кивнул Рикар. – Литас осматривается, вот-вот вернется и расскажет об увиденном. Но как мнится мне… Тарис застал здесь кого-то врасплох – небольшой отряд, идущий по своему пути, оставляющий на некоторых местах свежих часовых, забирающий отстоявших свое воинов. Во главе отряда опытный воин чином не ниже сотника с боевым опытом, если судить по малому количеству потерь, быстрой сшибке и уходу в верную сторону – не прочь от головы армии Тариса, а под крутым углом и в гору. Они-то по склону разом поднялись, а хромоножки некроманта не столь прытки. Опять же лучникам приволье с горы стрелять, пусть и на ходу. И магу обзор ширше. Сейчас здесь тихо, но по траве если судить, по кустарнику хилому и по земле обнажившейся… то прямо с возвышенности, вниз по склону, в лицо поднимающейся нечисти, ревел и бушевал здесь ветер лютый. Вся трава полегла, кустарник полег, слой хвои снесло как есть целиком, сами гляньте, господин, – одна голая земля вон оттуда и до самых пор.

– Вижу, – подтвердил я. – Получается, маг создал стену из поваленных деревьев, а затем устроил бешеный ветер. Попробуй подняться в гору против ветра…

– И когда в лицо летит колючая хвоя, ветки и стрелы. А твои стрелы, не пролетев и десяти локтей, теряют лет и разворачиваются на тебя. Да, господин. Такой путь одолеет не каждый воин. Тут и щитами не прикроешься. Мнится мне, никто не поднимется…

– Я поднимусь, – качнул я головой, затем указал на стоящих за моей спиной ниргалов. – И они поднимутся.

– Ну… эти поднимутся, – крякнул здоровяк. – И вы, господин Корис.

– У Тариса есть ниргалы – шурдские. Следы были там?

– Сейчас-то толком уж и не разобрать, – за Рикара ответил неслышно подошедший Литас. – По склону целое войско прошлось, все почитай затоптали. Но тварь та страшная была – что на дым похожа. Там дальше, в четверти лиги отсюда, лежат две кучи ломаных костей, господин. Догнало чудище кого-то из убегающих.

– А здесь? Здесь костяное крошево есть?

– Нет, – с твердой уверенностью ответил охотник.

– Та-а-ак… в самом начале стычки тварь в бой не вступила… почему?

– Может, не подоспела сразу?

– Может… а ветер? Если здесь бушевал призванный магом ветер… мог ли он замедлить тварь? Она ведь похожа на дым…

– Знать бы, господин, – вздохнул Рикар. – Следов-то она не оставляет… окромя костей ломаных.

– Что-то мы все же узнал, – произнес я. – А дальше что?

– Оторвались беглецы, – продолжил глава охотников. – Сначала по густолесью уходили, а затем круто свернули, вышли на дорогу и там их ждали остальные вместе с лошадьми. А верхами уж они тут же оторвались и ушли.

– Совсем чудно, – буркнул я. – Остальные… лошади… дорога… что за дорога?

– Старая дорога, господин. Очень старая. Но в хорошем виде! – если и вырос на ней лесной молодняк, то его искоренили. А по обочинам дороги сосновые бревна лежат давленые, ломаные. Как свежие, так и старые. Крошева каменного в избытке.

– Ничего не понял, – признался я, разворачиваясь к склону. – Пошли! Глянем и на дорогу и на бревна.

– Сбор! – зычно крикнул Рикар и не преминул предостеречь: – Поглядывайте по сторонам! Сами видели схоронки. Там люди шурдам, может, и не рады, но и нам не обрадуются! Потому поглядывайте, коли не хотите стрелу в брюхо словить!

– И на меня поглядывайте! – добавил я. – Коли укажу куда – сразу глаза и оружие туда направляете! Слышали меня?!

– Да, господин! – хором отозвались все.

– Да, господина! – пронзительно донеслось откуда-то издалека, спустя миг оттуда же донесся звонкий звук удара металла о камень.

– Тикса! – раненым медведем взревел Рикар. – Куды уперся, гад приземистый? Сюда топай!

– Уф… – вздохнул я, делая первый шаг по склону. – И за гномом приглядывайте. Рикар, если еще раз он отойдет и не предупредит – забери у него молоток.

– Забирал уже! – рыкнул великан. – Так его ж потом не заткнуть! Идет следом и канючит: «верни молоток, верни молоток, верни молоток…» Вы уж не доводите до греха, господин. А то я ему этот молоток…

– Понял, – хмыкнул я, переступая через изломанный труп гоблина в рваной же, истрепанной одежде. – Ускорьте шаг.

– Да, господин, – подтвердил понимание приказа Рикар. – Быстрее шагаем! Пехом! Пехом идем! Лошадиными крупами прикрывайтесь, не впервой, чай, знаете, что к чему. Роклий! Шлем надень!

– Голова взопрела, дядька Рикар! Все лицо мокрое!

– Шлем надень! Пот не смерть – можно и ладонью с лица стереть!

– Слушаюсь…

Я и два ниргала возглавляли отряд. Рикар шел, полуприкрывшись моей спиной. Массивные доспехи выдержат удар стрелы. А я почую пульсирующую жизненную силу любого вражеского стража, и неважно, где он притаится, будь то прикрытие из хвои и земли, либо же высокая смотровая площадка на дереве.

Мои мысли занимали эти странные воины в хорошем снаряжении и при поддержке боевого мага.

Кто они?

Откуда взялись в Диких Землях?

Имея настолько хорошую выучку, боевой опыт, снаряжение и боевую магию – почему до сих пор не заявили о себе как об одной из главных сил по эту сторону Пограничной Стены?

Каждый шаг по этим землям не уменьшал вопросы, а увеличивал их количество.

По нам так никто и не выстрелил. Не попытался поразить магией. Я не почувствовал ничего живого – по крайней мере, живого, могущего представлять опасность. Я уже давно мог различить пульсировавших жизнью людей, зверей, шурдов, гоблинов, да и гнома опознаю по биению его жизненной силы. Но все одно я тщательнейшим образом озирался по сторонам, грозно, как медведь на своей территории, и пугливо, как лесная мышь, боящаяся всего и вся. Мимо моего взгляда не проходило ничего. Но тщетно – к радости или печали, я не увидел ничего опасного.

А затем наш небольшой отряд проломился сквозь ломкие заросли орешника и неожиданно оказался на дороге… на самой настоящей дороге, рядом с которой мы и застыли в полном удивлении. Было с чего. Дорог в Диких Землях хватало – как некогда широких торговых трактов, так и небольших, но мощенных камнем. Все это давным-давно занесло землей и заросло лесом, кустарником и травами. Лишь кое-где оставались небольшие участки, сохранившиеся до наших времен. Но сейчас я удивлялся не при виде дороги, а при виде ее полной сохранности! Нет… не так… не сохранности – скорее ее «свежести».

Широкая глинистая лента тянулась от ложбины к ложбине, бежала по гребням длинных бугров и лихо перескакивала через кем-то засыпанный овраг чуть поодаль. Дорога ровная, шириной шагов в двадцать, не меньше, ни единого камешка, густо усыпана крупнозернистым песком, кое-где виднеется и мелкий дробленый камень – уложенный под песком. По обочинам там и сям видны черные проплешины давних костров, так же кое-где лежат по-настоящему измочаленные бревна. Имелись и остатки походных постелей – уложенный поверх крепко связанных пучков тонких ветвей густой лапник. Подобных мест для ночной стоянки больше десятка – насколько я вижу, стоя на месте. Раз за разом мой изумленный взор опускался к дороге – по ней видно, как заботились об этом пути неизвестные нам люди. Как бережно подсыпали песок, подновляли вбитые в низинах колья, восстанавливали уложенные промеж кольев камни.

Молча ступив на захрустевший под моей ногой крупный песок, я прошел по дороге около ста шагов и остановился у кромки глубокого оврага с весело журчащим по его дну ручьем. Широкий ручей, он и прорыл этот овраг – в весенние, буйные деньки, когда переливал через края из-за напоивших его дождей, когда набирал еще большую силу. Он и сейчас спокойно бежал по своему древнему руслу – пробегая прямо сквозь перегородившую овраг насыпь из земли и камней. Внизу же, у дна, когда я спустился по очень крутому склону оврага, я увидел несколько высоких и широких прямоугольных отверстий, легко пропускающих через себя воду. Очень аккуратная кладка из природного камня. Виден раствор, намертво соединивший блоки, хотя камень давно уже покрылся зеленой плесенью и мхом. Подобное сооружение вполне логично увидеть где-нибудь на улицах оживленного города, но никак не посреди глухого леса.

– Хорошая работа! Крепкая! – уверенно заявил спустившийся ко мне Тикса – коротышка проделал тот же путь раз в пять быстрее и ловчее меня. Прошел по крутому склону как по ровному месту.

Ну… если гном, представитель расы, обожающей камень и строительство, так высоко оценивает работу – значит, по людским меркам, ее строил настоящий мастер своего дела. Вся насыпь целиком укреплена от осыпания настоящим частоколом из просмоленных бревнышек, с набитыми поперечными досками. Все давно поросло мелкими кустами и травой – никто растительность, судя по всему, не тревожил. И намеренно – зная, что пронзившая землю корневая сеть надежно скрепит ее вместе. Но и это не все! Глубоко в насыпи, в самом ее сердце, чуть выше каменной дренажной системы, ровно светился магический огонек. Сфера. Внутри земли слабо светилась сфера, прямо говорящая могущему ее видеть, что на перегораживающую овраг насыпь наложено какое-то заклинание. Скорей всего – что-то направленное на дополнительное укрепление и без того прочной насыпи, способной без всякой поддержки простоять долгие годы при должном уходе. Все это говорило об одном – некие люди сделали все, чтобы данная дорога была готова к использованию постоянно, без малейших шансов на прерывание пути в каком-либо месте. И это просто поражало – на фоне царящей в Диких Землях разрухи.

– Куда пошел Тарис? – спросил я, зная, что верный Рикар как всегда стоит за моим плечом.

– Туда, – крепкая рука Рикара указала в сторону противоположную от насыпи через овраг.

– А убегающие? Тоже туда?

– Да, господин. Пойдем следом?

– Погоди. А вот эти следы? Это не отпечатки паучьих лап? И они ведут через овраг.

– Да, господин, – тут уже ревниво вмешался Литас. – Малый отряд откололся от основных сил Тариса и пошел в эту сторону.

– Численность?

– Около тридцати шурдов, одна здоровая паучиха – вы их как-то по-особому кличете.

– Киртрасса. Древние пауки, созданные самим Тарисом много веков назад.

– Ага, она самая. И несколько пауков поменьше.

– Несколько это сколько? Мы тут не зерна пшеницы считаем.

– Простите, господин. Четыре паука.

– Мы пойдем за ними, – велел я, вглядываясь в бегущую промеж огромных сосен широкую песчаную дорогу. – Литас, это ведь с той стороны что-то тащили, да? Я правильно прочел следы?

– С той стороны. Камни. Большие-большие камни, господин. Лошадьми и быками особой тягловой породы. А вон те излохмаченные бревна это…

– Катки, – ответил я за него. – Их подкладывали под камни.

– Кругляки. – подтвердил Рикар. – Они самые.

– Это что же за тяжесть была у камней, раз их не могли поднять и уложить на грузовые телеги? Что за размеры у камней?

– Оченно большие! – подкатился ко мне Тикса, поднося на ладони серую крупную крошку, собранную им непонятно где. – Гранит! У дороги нашел! Много! Когда тащат и трут – камень крошится, падает на землю.

– Ясно, – кивнул я. – Гранит. Мы живем в доме из такого камня. Очень и очень прочный, плотный и тяжелый камень. Вулканического происхождения…

– А? – крякнул Рикар.

– О-о-о, – уважительно протянул Тикса.

– Он очень прочный, – повторил я.

– Оченно! И тяжелый! Я думать, камни были большой, как людской дом в один этаж!

– Камень размером с избу? – с крайним недоверием переспросил здоровяк. – Да ну! Какие лошади такое упрут? И сколько их в упряжке? Сорок? Больше? Хотя… коли магией помочь… да и то едва-едва двигаться будут…

– Как говорили древние: лучше круглое катить, чем плоское тащить. Так или так, но мы все равно скоро узнаем, – обнадежил я спутников. – В путь!

Небольшому отряду недолго собираться. Мы и так были готовы, так что после моего приказа не было ни суеты, ни подготовки – все просто двинулись в путь. Я шагал впереди, все так же поглядывая по сторонам – используя все свои возможности, как магические, так и… так и способности некроманта – чего тут скрывать. Явно не от Создателя подарок «прислан» мне, не благодаря светлому провидению могу я с такой легкостью видеть пульсирование жизни окружающих меня существ.

– Лучше круглое катить… – запыхтел один из молодых воинов, высунув язык и что-то тщательно выводя самым настоящим пером на большом листе серой бумаги, уложенной поверх лошадиного крупа. Учитывая, что он сам сидел в седле, удерживая в левой руке небольшой горшочек, то получалось у него плоховато.

– Пишем что-то? – с крайним интересом осведомился я, успев развернуться и вернуться к «писцу младому».

– Ох! Господин! – Горшочек выскользнул из пальцев и полетел к земле. Я успел мягко подхватить его, резко сжал пальцы и мысленно выругал сам себя – слишком сильно сжал. Но хрупкая глина легко выдержала хватку железной перчатки. Взглянув на «улов», я убедился, что это крохотный горшочек неплохой лепки, с узким горлышком, с висящей на веревочке деревянной пробкой. Внутри плескалась темная жидкость. Чернила. Или их заменитель из сажи и прочего. Так… не понял…

– Что пишем, спрашиваю? – уже куда настойчивее нажал я.

– Тебя спрашивают, писец недоделанный! – зарычал злобно Рикар, на дух не переносящий, когда кто-то задерживался с ответом на мой вопрос. – Чего рот открыть боишься? Склирса вонючего проглотил?

– Г-госпожа велела… – пунцово-красный воин сполз с седла и отвесил мне поклон. – Не серчайте, господин. Госпожа Алларисса. Записывай, говорит, за господином все его словечки невиданные и неслыханные. Пиши, что случилось за день минувший. Для хистории! Только это! Она же книгу большую пишет – госпожа Алларисса-то! Там уся жизнь наша тутошняя!

– Для хистории? – хмыкнул я, возвращая горшочек. – Ну-ну. Пиши. А потом не забудь и мне дать почитать.

– Слушаюсь!

Я пошагал к голове отряда, а за моей спиной рыкающий от злобной радости Рикар зажал нос воину промеж своих толстых сильных пальцев и бешено затряс:

– За господином подглядываешь? Шибко умный стал, раз грамоте научился? И сколько раз господин Корис вчерась, к примеру, по нужде отлучился? А сколько кусков оленины съесть изволил? А понравилось ли? А не пересоленное ли мясо было? А не пережаренное ли? М-м? Чего пыхтишь, соглядатай юбочный?

– Я не убофный, – простонал невнятно несчастный отрок, не в силах удержать катящиеся из глаз слезы боли. – Для хыстори-и-и-и…

Остальные сдержанно ухмылялись, прикрывали рты руками. Не сдерживался лишь гном Тикса – тот радостно хохотал и приплясывал вокруг огромного Рикара, путая языки из-за попытки спешно объяснить, в какую именно сторону следует прокрутить нос несчастного «лазутчика», дабы тот испытал наибольшие мучения.

Я не стал вмешиваться. Я оставался при мнении, что иногда надо выпускать пар и разбавлять горькое сладким. Смех и веселье лечат душевные раны. Видит Создатель – мы насмотрелись много по пути сюда и нашим душам не помешает немного бальзама – пусть и грубоватого, но веселого….

Мы прошли еще шесть лиг. По ровной песчаной дороге, преимущественно тянущейся прямо как стрела и лишь изредка немного отклоняющейся в сторону. И ни одного крутого поворота! – ни одного! Мы прошли прямо сквозь разрезанный на две части высокий земляной холм – такое впечатление, что большим кухонным ножом из него вырезали сердцевину – как ее вырезают у яблока. Про снесенные и разбросанные остатки более мелких холмов можно и не говорить. Особенно меня впечатлил древний пень какого-то огромнейшего дерева, вырванный из земли и отброшенный в сторону – весь наш отряд мог бы пообедать прямо на вершине пня и не испытать особого стеснения. Настоящий лесной великан. В сторону тянулась огромнейшая просека, выбитая в более молодых и тонких деревьях падением гиганта. Его «тело» и поныне покоилось там же, давно уж прогнив и почернев, провалившись во многих местах. На месте былых сучьев и ветвей зияли истекающие влагой черные дыры, гигант и по сей день оплакивал свою участь.

Дорога вела нас дальше, все столь же ухоженная, очищенная. Встретилось еще несколько ручьев, все они как один пробегали под дорогой, будучи заключенными в каменные крытые желоба. Работа проделана адская. Долгая. Мы упорно продвигались вперед, и спустя очередную легшую под наши ноги лигу я увидел впереди конец пути – дорога здесь резко заканчивалась. Во всяком случае, так выглядело на первый взгляд.

Тут вообще все выглядело странно – в особенности на зачастую оказывающийся не туда смотрящим первый взгляд.

Преодолев густую еловую рощу – без малейшего труда, шагая по песчаной дороге, – мы оказались на границе обширного пустого пространства, посередине увенчанного гигантской гранитной массой.

Скала. Большая гранитная скала. И не скала… слишком уж невысоким было это возвышение. Если вспомнить невзрачное название приютившей нас Подковы, то здесь, руководствуясь скудной фантазией создавшего карту картографа, вполне подошло бы название Навозная Лепешка.

Грубо. Некрасиво. Но полностью отвечает истине. Не знаю, что здесь творилось в древние времена, когда из земли перли вздымаемые раскаленной магмой камни, но, по всей видимости, процесс остановился очень быстро. И в результате получилась темно-серая каменная нашлепка, смахивающая на очень толстую лепешку в поперечнике не менее двух лиг. Высота смешная, если сравнивать с Подковой – тут не больше пятидесяти локтей, как мне думается. Склоны пологие, изъеденные ветрами, дождями и снегами. Глубокие трещины, идущие сверху вниз, будто следы от гигантского ножа, начавшего разрезать гранитный пирог на куски, но так и не закончивший работу. Трещины настолько широки, что могут смело называться ущельями, уходящими вглубь Лепешки.

Пирог!

Вот какое название подходит больше всего. Не видел всю скалу целиком, но сейчас я предпочитаю называть все как можно проще, без выкрутасов. Остывший крестьянский пирог – крепкий, толстый, хорошо пропеченный и почти разрезанный.

– Какова же начинка пирога? – задумчиво пробормотал я, отводя в сторону пышную еловую лапу и поверх нее глядя вдаль.

– Как-как, господин? Какого еще пирога? – полюбопытствовал Литас, присевший на одно колено рядом со мной.

– Выглядит, как деревенский пирог, – пояснил я, указывая на скалу.

– И верно, – коротко рассмеялся охотник. – Подходит название. Начинка какая? Да уж точно не оленина жареная. Встретит нас начинка из острых мечей и стрел, господин Корне. Тут и думать нечего. Если, конечно, не померли все защитнички.

Тут Литас был прав. И тяжело подошедший Рикар согласился с мыслями старого друга. Песчаная дорога прорезала ровную как доска долинку и вбегала в одну из боковых расселин – самую широкую, с ровными стенами, идущими под небольшим уклоном.

– Если судить по уже виденному, – мрачно изрек я, – то местные защитники весьма сильны и умны. Тридцати шурдам тут ничего не светит, пусть и с поддержкой нежити. Кто знает, что за укрепления внутри этого каменного пирога. Одна такая же стена, как у нас – можно и поменьше, – так тут много кого сдержать можно. Мы-то уж знаем.

– Мы-то уж знаем, – соглашающимся эхом отозвался Рикар. – Господин, мы за кого будем? За шурдов поганых, аль за других? Я так мыслю, что гоблинов клятых мы поддерживать ни в коем разе не станем. Стало быть?

– Мы ни за кого, – отрезал я. – Мутные тут дела творятся, Рикар. Ой мутные! Ты только посмотри на эту дорогу! А магия? А сферы? А постройки? Гранитные блоки, перетаскиваемые по дороге? Вон, кстати, парочка стоит… ты на величину их посмотри!

– Глыбы знатные, – ответил старый воин, почесывая ухо. – Высотой с всадника конного, не меньше. Я бы такие перетаскивать не взялся. Усе жилы и сам надорвешь и лошадей погубишь. Да и где таких лошадей сыскать? Приходилось слышать про южных тяжеловозов, одно время в имперской армии их держали в обозных службах. Но откуда таким лошадям здесь взяться?

– А откуда здесь взяться боевым магам? А столь хорошо обученным воинам? Гадать долго можно, а времени у нас нет. Литас!

– Да, господин!

– Шурды?

– Прошли дальше по дороге, – тут же ответил охотник. – По ельнику они уверенно шли. А как на открытое поле вышли да каменную махину увидали – так у них шаг и замедлился, будто им под коленки пнули. Трусливые твари. Но все пошли дальше потихоньку, вслед за нежитью. Позади всех большой паук идет, его отпечатки поверх остальных. И раз уже мы шурдов не видим, стало быть, зашли они таки в расселину. А мы что делать станем?

– Пойдем дальше, – ответил я. – Только не по дороге – не все сразу уж точно. Вы большой дугой пройдете пол-лиги, вон до тех пригорков, поросших соснами. Там и встанете тайным лагерем. А мы пока здесь обождем, затем двинемся вперед неспешно. Если что – отходить в вашу сторону станем, вот тогда уж не зевайте! Со мной остаются ниргалы, Рикар и Туорий. Остальные – выдвигайтесь. И без споров. Тикса! Без споров, я сказал! Из тебя бегун не шибко хороший выйдет. Поэтому будешь нас прикрывать. А если что – мы тебя кликнем. Это всех касается – если все спокойно, то Рикар подаст знак, и вы присоединитесь к нам.

– Хорошо, друг Корне!

– Слушаемся, господин!

Сборы заняли всего ничего. Вскоре я бросил последний взгляд вслед быстро уходящей части отряда, следующей к указанному месту. И снова меня укололи мысли о давних воспоминаниях. Такое с нами случалось многажды… и почти всегда я видел спины одних и тех же людей – нас слишком мало, рискуют одни и те же воины.

Я шел посередине дороги. Шел уверенно. Печатал каждый шаг, смотрел прямо перед собой – на темный зев глубокой расщелины. Хрустел сминаемый песок под моими ногами. Такой же жалобный хруст раздавался из-под ног сопровождающих меня ниргалов. Рикар и Туорий прикрывались нашими спинами – хотя их доспехи я укрепил при помощи магического дара, выстрела стрелы можно не бояться, только если она не угодит в неприкрытое место.

Но нас снова никто не встретил. Ни словом, ни ударом. Лишь оставленные впередиидущим отрядом врагов следы тянулись перед нами, уходя в сумрак глубокой каменной щели.

Гранитные стены несли на себе следы грубой обработки – выровнять идеально не старались, но все мешающее безжалостно и тщательно убрали. Ширина прохода чуть больше ширины дороги. И чуть больше ширины отесанной гранитной глыбы – мимо парочки таких мы прошли совсем недавно. Я вдоволь подивился их размерам – в два раза выше роста человека, в рост человека шириной… настоящие махины, подавляющие одним своим видом. Подобные каменюги я видел достаточно недавно – например, в мрачной, ледяной и жуткой Твердыне, заброшенной грозной цитадели, выстроенной руками мастеровитых гномов. Но те воспоминания лучше не ворошить – будто заглянул в зев старой могилы. Также в Пограничной Стене удалось увидеть не меньшие по размерам камни, сплавленные в единое целое при помощи магии. Но вся Стена разная – ее строило множество людей, участками, везде свой мастер, свой материал, и лишь несколько ключевых требований – высота и прочность.

Мы прошли около трехсот шагов – и ничего.

Я кивнул бородачу, и, понятливо кивнув, Рикар отослал Туория назад – подать сигнал остальным воинам. Если нас будут преследовать, то все одно не успеем скрыться, ибо все глубже и глубже уходим в гранитную ловушку, преследуя врагов.

Вскоре я начал удивляться еще сильнее – нам на глаза попались первые места, где из гранитной единой массы были вырублены громадные каменные блоки. Удивлял не размах работы и не размер зияющих дыр. Нет. Меня поразило то, что такие места были единичны. В каждом месте взято по одному, самое большее по три блока. Весь остальной массив гранита по соседству абсолютно не тронут, не неся на себе ни единого следа зубила.

Раз уж начали вырубать блоки – почему так избирательно? Чем не угодил остальной камень, столь же прочный на мой взгляд? Ни трещин, ни сколов, ни впадин – прямо-таки идеальный материал для строительства.

Почему для строительства?

Ну… сопоставив дорогу, ее древность, ее ухоженность и сами гранитные блоки, я решил, что перетаскивание громадных камней ведется уже очень давно, возможно столетие. Может, и меньше, но в любом случае, даже при подобных размерах «кирпичиков», блоков было перенесено очень много. Для чего как ни для строительства нужны эти «кирпичи» в таком количестве? Чтобы это ни было, но сооружение колоссальное. Впрочем, предполагать можно что угодно – но лучше увидеть все собственными глазами. Если рассуждать так же, то дорога, приведшая их сюда, другим своим концом должна упираться в место, куда взятые отсюда блоки были перемещены.

Передвижение в густом сумраке, в напряжении, в озадаченности… это очень тяжело, бьет по чувствам острым мечом, я то и дело замечал, что невольно таращусь наверх – не из страха перед тьмой и не из желания увидеть синее небо. А из боязни получить на голову обвал – мы ведь потчевали нежданных гостей именно так в нашем поселении.

А тут еще подоспевший бодрым бурундуком гном Тикса мгновенно умчался ощупывать, обнюхивать и облизывать пустоты, оставшиеся на месте выборки гигантских камней, чем не добавил мне спокойствия – хуже оживленного до безумия гнома трудно что-нибудь придумать. Однако я был удивлен, когда коротышка внезапно примчался обратно, будучи в крайнем возбуждении:

– Гномы камень рубить!

Тут-то я и встал как вкопанный.

– Что?

– Гномы камень рубить! – убежденно повторил Тикса, и я поверил ему сразу и абсолютно. Гномы живут с камнем, в камне, под камнем. Они разговаривают с камнем и, как мне кажется, порой получают от него ответ. Камень – это огромная часть их жизни. И знают они о нем очень много. И уж точно могут определить, что за следы оставлены на этом столь часто встречающемся в мире материале.

Раз Тикса так сказал – значит, камень на самом деле рубили гномы.

– Гномы быть заставлены! Заставлены работать! – Тикса от волнения снова начал путать слова людского языка. В последнее время такое с ним редко случалось.

– Почему? – мягко поинтересовался я, делая знак ниргалам посматривать по сторонам, а сам подходя к стене расселины, где в сером монолите гранита зияло несколько неправильной формы большущих ям.

– В добром уме гном вот так, – палец Тиксы указал на один из краев ямы, затем сразу сместился левее, потом поднялся выше. – Вот так и вот так. И вот тут… никогда так не будет рубить! Грех! Большой грех так камень рубить! Вы люди, вам можно – для вас камень мертвый. Как дерево!

– Дерево живое, – возразил я невольно.

– И камень живой!

– И?

– Для нас так камень рубить нельзя! Грех большой, когда камень так ломаешь, Отец может не простить! А вот тут просто позор. И еще раз позор. В таком месте рубить смешно – плохое место, тяжелое. Чуть выше рубило если поднять и ударить – в один удар дело решишь. А здесь понадобилось сто ударов! Оченно большой позор! Но удары правильные – угол, сила, сколы. Гномы рубили! Хорошие рудокопы здесь работали! Нет! Не работали! Э-э… тюрьма? Каторга! Вот! Как на каторге работали!

– Вот это да, – протянул я, переглянувшись с Рикаром и Литасом. – Тикса, осматривай следы выработки и дальше. Попробуй понять, сколько примерно гномов здесь трудилось. Но не отставай! Если работы еще продолжаются – то вскоре мы, может, и встретим загадочных рудорубов.

– Звона зубил и грохота молотков не слыхать, – мрачно проворчал Рикар. – Я не гном, но мох наросший вижу – давненько здесь в последний раз работали.

Намек Рикара я понял – скорей всего, гномов и в живых-то нет давным-давно. Если они заключенные, то непосильная работа, скудная кормежка, ужасное жилье и прочие обычные спутники любого невольника быстро свели их в могилы. Вскоре, может, и наткнемся на присыпанные каменной крошкой останки. Но предполагать такое вслух не надо. Тикса и сам не дурак – понимает, что к чему.

– Я буду смотреть, – кивнул гном и побежал к виднеющейся впереди очередной дыре, но был резко остановлен моим злым рыком:

– Поперед меня не лезть!

Оценив выражение моего лица и суровость голоса, Тикса дробно закивал и ринулся в другом направлении.

– Стой!

– Теперь что? – удивленно вопросил коротышка, глядя на меня с видом, говорящим «да на тебя не угодишь».

– Почему камень рубили не подряд? – задал я чуть ли не самый главный вопрос. – Почему вырубали так непонятно? Одну глыбу здесь. Три глыбы там. М-м?

– Как говорить друг Рикар – склирс его знает!

– Благодарю, – вздохнул я, вновь начиная продвижение в глубь расселины, по песчаной дороге. Бревна-катки никуда не делись – измочаленной древесины в избытке. Хватает и крупной щебенки, обломков, сметенных к краям расщелины и вместе с ломаными бревнами образовавшими многослойные наносы.

Далеко уйти не удалось. И опять не из-за врагов неизвестных, а из-за спутников. Мы особо не скрывались, но все же старались не шуметь. Посему, когда раздался дикий крик Тиксы, я содрогнулся от неожиданности всем телом, выругался, крутнулся в сторону, выхватывая меч… не понадобилось. Запаленно дышащий гном добежал до меня, вцепился в мой плащ, с треском рвя штопаную черную материю. Выпучился на меня широко раскрытыми глазами, захлопал ртом, издавая невнятные звуки, замотал головой, затопал ногами… и, схлопотав от Рикара сильный подзатыльник, разом пришел в себя, выпалив:

– Род Медерубов!

– Гномий род, – кивнул я. – Они рубили здесь гранит. Да?

– Да!

– Кто такие? – вмешался Литас.

– Хорошие гномы! Небольшой род! Но они погибли! Все погибли в море! Их корабли разбить в щепки оченно сильным штормом!

– Подробней, – попросил я, продолжив шагать по следам, оставленным шурдами и нежитью.

Сбивчиво, путанно, но вскоре Тикса сумел рассказать короткую и понятную историю.

Небольшой гномий род Медерубов несколько столетий владел богатым медным рудником недалеко от столицы Империи. Да не просто какой-то рудник! Были там и печи плавильные, и туннели длинные, и реки подземные, кузницы мощные! Никто и никогда не претендовал на их собственность, торговые отношения были прочны, медь чиста и звонка. Однако всему когда-то приходит конец. Рудник не вечен, и в один черный день медь попросту закончилась. Всем известный род, столько веков сидевший на медной жиле, внезапно перестал быть значимым, их плавильные печи угасли, наковальни замолкли. Гном без дела жизни… это не гном. Роду Медерубов сочувствовали все, но помочь было никак. Но все же фортуна улыбнулась им, и, если верить скупым слухам, просочившимся сквозь дамбу таинственного молчания, кто-то сделал обездоленным гномам крайне щедрое предложение – начать разработку богатой медной жилы, взамен отдавая пятую часть владельцу земель. При вынужденном безделье сильно перебирать не станешь. А металл родной, насквозь знакомый. И глава рода быстро принял решение, ответил согласием. За одну неделю Медерубы покинули родину, оставили подземные кладбища родичей во тьме, последний раз поклонились в храме, бросили родные дома. Погрузились всем скопом на несколько больших кораблей и отплыли навстречу новой судьбе… спустя два дня после их отбытия забушевал немыслимый шторм, огромные волны захлестывали берег, над пенной водой плыл густой серый туман… еще через неделю, когда установилась ясная погода, другие суда, идущие схожим курсом, наткнулись на многочисленные обломки, плавающие на воде… нашлось и несколько гномьих трупов, каким-то чудом запутавшихся в обрывках снастей – среди них и глава рода, и оба его сына, причем один из сыновей без головы – скорей всего, рыба какая откусила, ибо труп верхней частью был погружен в воду…

Так вот и случилось, что почти два века назад некогда богатый гномий род Медерубов был полностью изничтожен суровой непогодой – не иначе как разгневали чем-то Отца: так заключили мудрые старцы, чьи бороды давно начали каменеть, а длиной были такой, что стелились по земле. Не стоило старому гномьему роду отрываться от пропитанного потом и кровью родного камня. Не стоило бросать отчий дом и бросаться незнамо куда ради наживы. Другие же возражали – гном без рудного дела прожить не может. Что делать в пустой и давно обжитой скале? Предаваться безделью?

Но рассуждения остались рассуждениями. Но не забыли почтить погибших отменной тризной, многократно вздымались полные каменные чаши, пелись скорбные песни и эхо металось в подземных чертогах, добавляя свой плач ко всеобщему горю. А потом все забылось, поросло плесенью забвения, ибо годы неустанно бежали вперед, и вскоре род Медерубов вспоминался лишь изредка, когда рассказывались истории о минувших временах и исчезнувших родах….

Выслушав сбивчивый рассказ донельзя взбудораженного Тиксы, я лишь головой в изумлении неподдельном покачал. Тут не требовалось быть мудрецом, чтобы сложить увиденное и услышанное воедино, а затем взглянуть на получившуюся картину со стороны.

Если тебе требуется вырубить из твердейшего гранита множество огромнейших каменных блоков, то кто справится с этой немыслимо тяжкой работой быстрее и лучше всех? Ответ прост – гномы!

Нет никого лучше них в сем деле.

Дальше еще проще – подобных работников можно нанять за крайне высокую плату, но при этом трудно станет соблюдать тайну, – а дело, несомненно, тайное, коли все происходит в надежно отгороженных и опасных Диких Землях. Посему проще раздобыть не работников, а рабов. И дешевле и никаких побывок дома, ни малейшего опасения, что тайна вырвется наружу и достигнет чужих ушей.

Но как заставить работать гордых, своенравных, смелых и воинственных коротышек гномов? У них кирка в руках сравнима с боевой секирой. Не убоятся вступить в бой, не убоятся пойти на смерть. А как удержать их от побега? Гномам ничего не стоит углядеть скрытую под каменной толщей широкую трещину, уходящую в глубь скалы – попробуй потом выковыряй их оттуда! Кровью умоешься, а их не достанешь! И с каждым часом они будут уходить все глубже, оставляя за спиной непроходимые завалы.

И здесь ответ прост – прикуй их намертво цепями. Только не железными, конечно. Кузнеца не заковать, коль у него в руках инструмент какой-никакой имеется. Зато их всех можно намертво приковать цепями другого рода – родственными связями. Куда пойдет гном, коли его родичи в плену? Жены, дети, матери, старики. Ведь род Медерубов снялся с родных мест целиком и в пучину морскую так же ушел – разом все «потопли» от мала до велика. Стало быть, и сюда попали все вместе – за исключением парочки-другой особенно влиятельных и важных гномов. Например, глава рода и его наследник – их слова звучат для рода как прямой приказ. И потому – сразу им головы с плеч, аль притопить, привязать к обломкам и пустить плавать среди другого набросанного мусора. Еще кто влиятельный? Жрец там аль просто старик мудрый? И его в воду! На поживу гадам морским.

Затем раздели мужчин, женщин и детей. Тем, кто может держать инструмент – вручи зубила и молоты, отправь в каменоломню. Остальных в клетки! Дабы не было бунта – изредка позволяй увидеться с родными, чтобы знали – их семьи живы. Голодны, холодны, но живы. Ну и чтобы чуть-чуть подсластить горечь ужаса и подсветить мрак отчаяния – пообещать отпустить их всех в целости и сохранности, когда работа будет завершена.

И вот в твоем распоряжении послушные и умелые рабы, крепкие, жилистые, могущие трудиться от зари до заката. А плата им – скудная кормежка и скудная надежда. Этой платы им хватит с лихвой…

Да… я бы поступил примерно так же.

Где бы я их держал? И как бы держал?

Раздельно.

Мужчин – поблизости от места работы. Чтобы далеко не водить их.

Женщин и детей – подальше! Чтобы не было соблазна попытаться освободить их. Но изредка позволяться увидеться, чтобы мужчины знали – их родичи живы и что их жизни напрямую зависят от усердия подневольных рудокопов.

Гномы дружны с камнем – в темницы их не заточить. Любят гномы и землю – родственная им стихия. Металл уважают, но металл куда как более крепок. Значит – железные клетки. Клетушки. На одного или двух заключенных. Если кто и сбежит из одной, то уйдет не больше двух или трех гномов, а то потеря невеликая. А может, и не осмелятся бежать, зная, что за их побег других ждет суровая кара. Добавить немного магии и хорошую охрану – и дело сделано. К тому же бегуны из коротышек аховые. Совсем плохие из них беглецы, в лесах и болотах теряются, если куда и побегут – то на восток, к далекой Пограничной Стене. Хорошим верховым следопытам ничего не стоит их догнать и приволочь обратно.

Ладно… к черту размышления… тут беда со временем. Почти два столетия миновало с тех пор, как «погиб» весь род Медерубов. Когда был вырублен последний гранитный блок? Рабы нужны лишь до тех пор, пока для них есть работа. А затем от них проще избавиться.

– Дружище, – я тщательно прятал сочувственные нотки в голосе, когда обращался к едва ли не трясущемуся Тиксе. – Я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня. Хорошо?

– Хорошо. Что сделать, друг Корне?

– Я хочу знать, когда примерно были нанесены последние удары по этим гранитным стенам, – четко произнес я. – Если есть другие знаки или послания, то хочу знать и о них тоже. Осматривай каждую каверну в стене, каждую трещину, поднимай каждый обломок. Туорий тебе поможет, заодно будет поглядывать по сторонам.

– Слушаюсь, господин!

– Вперед меня не заходить, – отдавая приказ, я смотрел на Туория, и тот понятливо кивнул. Тикса в таком возбуждении, что запросто забудет о любом предостережении. – Тикса. Тикса!

Коротышка услышал меня лишь со второго раза – его глаза безостановочно шарили по окружающему нас камню, он буквально рвался продолжить поиски.

– Тикса, – повторил я. – Не спеши. Не шуми. Может быть, только может быть, они все еще живы – если не все, то часть из рода Медерубов. Мы не знаем, рубят ли все еще гранит. Но все может быть. Поэтому, ради вашего Отца – не шуми слишком сильно!

– Я понял, друг Корис! Все понял!

– Хорошо. Начинай искать.

Гном метнулся в сторону, за ним мягко побежал Туорий. А я пошел дальше по песчаной дороге, наступая на отчетливо различимые следы нежити и шурдов. Мы наседали им на пятки. Шли той же дорогой, ведущей незнамо куда.

– Литас, сколько нам до этих тварей?

– Следы свежие, господин. Они еле плетутся – кажись, шурды перетрусили вконец, потому пауки и паучиха их подгоняют, силком вперед идти заставляют. И не просто толкают – бьют смертным боем! В нескольких местах кровь свежая.

– Вот как, – хмыкнул я, попытавшись передернуть плечами, но доспехи не позволили такого жеста.

Нежить давно перестала быть послушными куклами в руках недавних королей шурдов. Пришел новый властелин! Тарис Некромант! Древнее и могучее зло. Он не позволит, чтобы его игрушками играли другие детишки. Нежить подконтрольна его воле, и безжалостно подгоняет острыми клыками и когтями недавних хозяев.

Что ж, возможно, это заставит проклятых шурдов призадуматься над превратностями судьбы.

Десятилетиями они гнусаво молили провозглашенного бога Тариса восстать из гробницы и возглавить их орды, направить их к господству и процветанию. И вот их мольбы сбылись… Тарис восстал из вод мертвого озера. И воссел на шурдский престол.

Ну как, ублюдки? Счастливы теперь? Что за слезы текут по вашим уродливым лицам – счастья или отчаяния? Что за звуки слетают с ваших искореженных, вывернутых губ – ликующие песнопения или жалобное хныканье? Вы двигаетесь уверенными шагами победителей или трусливо едва-едва плететесь, подгоняемые ударами вонючих мертвяков? Ваши мечты сбылись, шурды! Вкусите их плоды!

Шагая вперед, я неожиданно поймал себя на мысли, что меня потряхивает… не от страха, нет. И не от нетерпения догнать вонючих тварей, дабы пережать их верещащие глотки подошвой сапога. Нет… меня… меня просто потряхивает… я испытываю странные ощущения, приятные и отвратительные одновременно, но ясно это становится только лишь, если внимательно прислушаться к себе, потому как все едва-едва различимо, на самых задворках чувств…

Такое впечатление, будто я всей кожей ощущаю присутствие чего-то… величественного… знакомого… волнующего… обещающего…

Но вокруг меня лишь мрачные гранитные скалы, покрытые трещинами, буграми, следами зубил и кирок. Вокруг меня ничего такого, что могло бы вызывать подобные чувства.

– Господин? – с легкой тревогой окликнул меня рокочущий голос Рикара.

– Да, – ответил я, очнувшись от раздумий и поняв, что сошел с дороги и застыл перед холодной гранитной скалой, приложив к ней ладонь в доспешной перчатке. Я с силой сомкнул пальцы, наблюдая, как на камне появляются царапины от скрежещущего железа. Постоял еще миг, обернулся и глухо велел:

– Смотрите в оба. Это не просто скалы.

– А что же это?

– Не знаю. Я не знаю. Но для вас здесь может быть очень опасно…

– Для «нас»? – подчеркнул удивленно Литас.

– Для вас, – подтвердил я, медленно осматривая расщелину, коей мы следовали, но не замечая ничего нового. – Литас, ты все еще веришь, что я остался простым человеком после всего, что случилось со мной и моей душой?

– Вы все еще наш господин, – спокойно отозвался охотник, взглянув на меня в упор. – И останетесь им. Большего знать и не требуется. Мы будем осторожны, господин Корне.

– Здесь оченно плохо! – возглас подбежавшего гнома избавил меня от неловких слов благодарности за столь великое проявление преданности.

– Почему?

– Не знать! Но чем дальше – тем хуже! Холоднее, страшнее, треска камня больше – плачет камень, страдает.

– От чего?

– Не знаю, друг Корне! Но что-то очень плохое! Зло! Зло!

– Где зло? Наверху? В земле?

– В камне зло! – выпалил Тикса и удивленно заморгал глазами, видимо, сам не ожидая, что когда-нибудь сможет произнести такие кощунственные слова про столь добрый для всего Подгорного народа камень.

– Верно, – медленно произнес я, понимая, что мои все усиливающиеся ощущения напрямую связаны с окружающим нас гранитом. – Кажется, они вырубали язв…. вырезали червоточины… извлекали осколки… выковыривали кусочки яблок из праздничного бедняцкого пирога.

– Господин?

– Представьте, что это на самом деле очень большой яблочный пирог, – я широко развел руками, не переставая при этом двигаться вперед и смотреть туда же, вглубь сумрачной расщелины, – Но не пирог богатеев, а испеченный в семье бедняка, где на весь пирог потрачено лишь одно яблоко. Лепешка серого, едва подслащенного теста и очень редкие, но очень вкусные кусочки печеного яблока. А те, кто вырубает гранитные блоки, они как мальчишки-сладкоежки, что прямо пальцами жадно выбирают самую вкуснятину и, обжигаясь, пихают ее в рот, утирая губы грязными рукавами… и каждый кусочек яблока обильно пропитан… чем-то страшным…

– Оченно страшным! Гномы здесь жить бы не стали! – поспешно поддержал мое мнение коротышка. – Ни за что!

– А здесь зубила стучали куда чаще, – заметил я, глядя на сплошь изрытую дырами гранитную скалу. – Вырезано блоков в разы больше. В этом месте было особенно много кусочков вкусного яблока?

– Я теперь на пирог яблочный и смотреть больше не смогу, – бухнул Туорий.

– А че на него смотреть? – проворчал Рикар. – Его есть надо, пока не остыл! Господин, слышите?

– Слышу, – ответил я, невольно ускоряя шаг и давая команду ниргалам: – Стена!

Оба столь похожих на меня воина шагнули вперед, наши плечи с лязгом соприкоснулись. Дальше мы шагали в ногу. В моих руках обычный солдатский меч. Ниргалы вооружены арбалетами. За нашими спинами сгрудился весь невеликий отряд, замыкающие ведут недовольно фыркающих и пугливо прядающих ушами лошадей.

Донесшийся до моих настороженных ушей шум не был угрожающ. Окажись я в мирном городе и услышь подобные звуки, обязательно поспешил бы на помощь. Плач… впереди, в густом сумраке за уступом мягко поворачивающей расщелины, кто-то горько и жалобно плакал. Тоненько всхлипывал, порой вскрикивал и начинал стонуще причитать. Сначала мне показалось, что там рыдает ребенок – и перед глазами сразу возникли ужасные останки до смерти замученного мальчугана, насаженного на кол. Но нет, здесь голос был чуть грубее, взрослее.

Отстранив дернувшегося было вперед Рикара, я первым заглянул за уступ. И невольно замер.

В этом месте расщелина довольно сильно расширялась. И дорога уже шла не впритык к стенам, а на расстоянии в десять-двенадцать шагов от них. На этих случайных обочинах, между дорогой и гранитными скалами, были часто установлены прямоугольные каменные плиты, тяжелые и грубо обработанные, с полустертыми от времени надписями на непонятном для меня языке. Что могут означать подобные плиты, выстроенные в ряд? На ум приходит только одно – кладбище. Вдоль дороги, по обеим ее сторонам, тянулись могильные надгробия, внося свою лепту тоски и мрачности в царящий здесь вечный сумрак. Все пространство между плитами очищено от мусора, усыпано крупной каменной крошкой. Здесь трудились очень заботливые и чуткие руки. Никто чужой не обиходит могилки с такой любовью и тщательностью. Тут заботились о посмертном отдыхе для друзей и родичей.

Не обошлось и без плачущих. Вот согбенная фигурка, припавшая плечом к одному из надгробий. Упала голова на тощую костистую грудь, из полуоткрытых губ рвется жалобный плач, наполняя придорожное кладбище тоскливыми звуками печали. Вот только сомневаюсь, что рыдающий выражал свою тоску по почившим – ведь у могилы сидит темный гоблин, бессильно уронив руки и вытянув перед собой ноги в рваной уродливой обувке. Моему взору видны дыры на подошвах, видна истерзанная долгой дорогой кожа, стертая до кровоточащего темного мяса. Шурд не смог более шагать. Из разведчика он превратился в жалобно хнычущее бесполезное существо. Но у его правой руки лежит плевательная трубка. А у левой – нечто, более всего напоминающее грубо вылепленную из глины свистелку. Знаю я такие штуки – немузыкальны, но стоит дунуть, и пронзительный звук рвет уши и разносится далеко в стороны. Здесь же, в расщелине, отражающееся от стен эхо унесется еще дальше. Так ты не просто брошен здесь, мелкий уродец. Ты оставлен охранять тылы… должен предупредить ушедший вперед отряд о наступающей на пятки опасности. Вот только твой хлипкий дух сломлен невзгодами выматывающего пути и силой подступившего отчаяния одиночества. Ты плачешь… жалеешь себя, несчастного… оплакиваешь участь свою, проклинаешь злодейку-судьбу…

Я тяжело шагнул вперед. Еще один шаг. И еще…

Лишь на моем пятом скрежещущем по крупнозернистому песку шаге шурд медленно поднял голову, и на меня уставилось изможденное лицо. Глубоко запавшие в глазницы глаза воспалены и болезненно щурятся. Губы сотрясает болезненная дрожь, изо рта вперемешку со стонами рвется простудный хрип. Темный гоблин не попытался дотянуться ни до оружия, ни до свистелки – хотя мог бы успеть. Не знаю, зачем я пошел к нему – что-то побудило меня сделать это. Хотя проще было приказать Литасу снять его одним метким выстрелом из лука. Но что сделано – то сделано.

Глаза шурда устремлены только на меня. Он недвижим. Лишь дрогнувшие губы испустили тихое, обреченное и недоумевающее одновременно:

– А ведь так хочется жить… просто жить… зачем нам войны?

– Ты мудр, – ответил я тихо.

– Лишь бы быс-стро…

– Да будет так, – мой меч легко пронзил грудь шурда, ударив точно в сердце и остановив его навсегда.

Пульсирующая внутри гоблина тусклая искра жизни затрепетала, как огонек свечи, и резко затухла. Во все стороны устремились мелкие крохи жизненной силы, часть коей досталась и мне, впитавшись сквозь кожу моего неприкрытого шлема лица. Голова гоблина упала на грудь. Его тощее нескладное тело сползло на землю и замерло у моих ног.

– Оу-я-оу…. – плачуще выкрикнул Тикса, падая на колени у одного из надгробий. – Амура ифа… сколько вас…

– Много, – ответил я и ему.

Остальные угрюмо молчали, оглядывая ряды могил. Их действительно много. Десятки десятков. Кладбищу не одно десятилетие. Мне не нужно уточнять у гнома, чьи это могилы и что это за язык – его горестный плач уже поведал мне это. Вот он род Медерубов – не утонувший в морской пучине, но все же почивший в чужой земле, в странном и темном месте. Все ли вы здесь? Жив ли еще хоть кто-то?

– Идем вперед, – отдал я приказ, возвращаясь на песчаную дорогу и шагая дальше во тьму. Остальные последовали за мной. Лишь Туорий склонился над стоящим на коленях Тиксой, шепотом неумело ободряя его.

Шагая по сумрачной дороге, я ненадолго поднял голову, посмотрел на далекое синее небо. И увидел медленно витающие над нами искорки жизненной силы умершего шурда. Они как светлячки… их свет виден лишь мне… еще немного, и они рассеются, медленно угаснут… криво усмехнувшись, я продолжил путь. Никто не вечен. Все мы смертны. Важна не сама смерть – важно лишь то, как именно мы умрем. Этот шурд умер достойно.

С каждым новым шагом мы медленно приближались к сердцевине этого странного гранитного пирога. И все чаще нам встречались раны на гранитном монолите стен. Я понимал, что расщелина, возможно, рассекает гранитную скалу насквозь, от края до края. Но что-то внутри меня шептало, что вскоре мы достигнем конца пути. И странное предчувствие не обмануло меня.

Конец дороги оказался близок. Она оканчивалась тупиком прямо в сердцевине этого огромного и мрачного скального массива. Прямо в середке громадной бесформенной гранитной лепешки. И здесь все выглядело так, будто вышло из самого чрева вулкана – оплавленные бугристые стены, уродливые колонны, извилистые неглубокие трещины со странно сглаженным дном и окаменевший лавовый язык, пробитый во многих местах упорными гномами – вот что встретило нас у окончания дороги. Это если не упомянуть высоченные стены овального колодца, похожего по форме на исполинский кувшин. На его стенах видны многочисленные уступы, лестницы, дыры, карнизы – все рукотворное, все это следствие многолетней постоянной работы великого числа рабочих рук. Мы словно на дне главного шахтного ствола, от которого уходит множество пробитых в скале ходов. Повсюду отвалы дробленого гранита. Им же засыпано большинство трещин.

Середина большого пространства представляет собой обширную площадку, выглядящую как нечто вроде… я не знаю, как это назвать. Огромная клетка, состоящая из множества мелких клеток. Я думал о железе, могущем сдержать крепкоруких могучих гномов, но я думал о клетках, стоящих раздельно. Пусть впритык друг к другу, но раздельно! Здесь же все выглядело как четырехугольное сооружение из самое малое пяти замковых воротных решеток, где прутья толщиной в предплечье взрослого мужчины, а сами решетки немыслимо огромные. Наверняка и в скальную основу уложена такая же решетка. Внутри установлены железные клетушки, причем расположены так, чтобы вместилось как можно больше и без пустот. Друг на друге, в шесть ярусов. Клетки такие маленькие, что в них можно только лежать – если человеку, то в позе эмбриона, если гному, то лишь чуть более распрямившись.

Прямо сейчас к гигантскому сооружению из позеленевшего толстенного металла подходил отряд шурдов вперемешку с нежитью. Мы их почти догнали, наступали им на пятки всю дорогу. Я с замиранием сердца смотрел им в спины, стараясь, чтобы выплескивающая из моих глаз лютая ненависть не обожгла этих ублюдков. Одновременно с этим я жестом остановил приготовившихся к залпу лучников – надо осмотреться.

Вон исполинская клетка… и внутри я вижу достаточно много темных силуэтов, в тревоге вскочивших на ноги и вцепившихся в прутья своего узилища. Судя по росту – это гномы. Детей с такими широченными плечами быть не может. Род Медерубов? Их остатки? Не знаю. Сейчас не до этого, хотя Рикар с силой опустил ручищу на плечо Тиксы, удерживая его на месте, а здоровенный кулак великана недвусмысленно покачивался перед лицом неуемного коротышки. Тикса умоляюще смотрел на меня – там, впереди, к его сородичам подходила нежить. Вот-вот прольется кровь!

Но я медлил…

Мы только что миновали несколько достаточно мощных укреплений по пути сюда. Вон они сзади. Сначала шагах в двадцати, потом в сорока и в ста. Там толстые стены с широким проходом посреди, каменный помост для стрелков, приготовленные заслоны из дерева. На мой взгляд – все сделано очень давно и с весьма солидной основательностью. Я оказался прав – свободно по дороге было бы не пройти, встречай нас умелая и хорошо вооруженная охрана сего странного места. Я надеялся на «заслон» из идущей впереди нежити – напади на них кто, мы бы загодя услышали крики, звон оружия, грохот падающих камней и прочий хорошо знакомый нам шум. Вот только все укрепления оказались пусты – ни одного защитника! Равно как и ни одного работника – если не шум оружия, то мы услыхали бы звон горняцкого инструмента. Но ничего…

И вот теперь мы подошли к самому сердцу, к самой червоточине, от которой исходило некое темное зловоние, ощущаемое всеми, а мною в особенности. И что мы видим? Малый отряд шурдов и нежити свободно топает к огромному решетчатому сооружению, но где сопротивление? Где хозяева, которым давно пора было встретить гостей?

Короткий сдвоенный свист. Тревожный, странно прерывистый рев рога. Один темный гоблин согнулся пополам, крича и держась за торчащее из брюха древко стрелы. Другой держится за окровавленное ухо. Полыхающая глазницами нежить разбегается в стороны, а древняя замшелая киртрасса, паучья нежить, пережившая века, наоборот, поспешно отходит назад, исторгая из пасти злобный клекот.

Вот и хозяева – два десятка воинов с оглушающим неслаженным ревом бегут в атаку… но их доспехи хоть и хороши, но одеты кое-как, один и вовсе споткнулся и упал из-за неправильно надетых сапог. За их спинами стрелки, выглядящие столь же застигнутыми врасплох, стреляющие вразнобой, пускающие стрелы с огромным риском для пехотинцев и… кажется, их сильно шатает…

Сшибка!

Шурды выдержали натиск! – в этот момент я презрительно скривил губы. Что за воины? Что за неумелый натиск? Что за ничтожная сила удара? Хлипкие шурды-разведчики, без тяжелой брони и щитов, сумели устоять! Да еще и огрызнуться ударами коротких тесаков и боевых гарпунов! Раздался многоголосый крик боли, в котором смешались голоса и гоблинов и людей. Визжащая нежить добавила шума. Продолжили лететь стрелы. Вздымалось и опускалось оружие.

Редко удается увидеть подобную схватку, оставаясь при этом в стороне. Нам это удалось – пока что мы не были вовлечены в бойню.

Это бездействие и наблюдение со стороны позволили мне сразу увидеть новую угрозу – из одной из темных дыр, зияющих в кольце гранитных стен, выдвинулось до двух десятков громко стонущих фигур. И передвигались они хоть и с жалобным стоном, но быстро, четко, нацеленно. Рядом шагал кто-то еще – двигаясь совсем иначе и указывая рукой на незваных гостей. Темный капюшон скрывал его голову и лицо. Зачем? Здесь, в этом глубоком уродливом колодце и без того вечный сумрак. Зачем прикрывать свое лицо? Узнаю позже – когда разберусь с некромантом. Это точно он, либо же «поводырь».

– Ниргалы со мной, – свистящим шепотом велел я. – Лучникам к бою – стрелять только по живым, в нежити зря дырок не делайте, все одно без толку. Литас – ты с ними. Целить и в шурдов и в хозяев. Раз они знаются с нежитью – нам с ними не по пути. Хотя не мне это говорить… Остальным воинам – прикрывать лучников! Рикар… ты выбирай сам, что будешь делать – сносить головы врагов или защищать головы своих…

– Они и без меня справятся, господин!

Старый ветеран перехватил удобней двуручный топор и прыгнул вперед, едва не оставив меня позади. Проклятье… его кровожадность ничуть не уступает моей… так, глядишь, на мою долю и не останется ничего.

Рванувшись, короткой чередой больших шагов, я в несколько мгновений оказался за спиной ни о чем пока не подозревающего старого паука. Киртрасса стара, умна, опытна. Но мне было достаточно коснуться ее ужасного бугристого затылка ладонью левой руки без перчатки. Как противна склизкая кость, кажущаяся насквозь пропитанной трупным зловонием, покрытая желтизной, кое-где изъеденная тленом. И как прекрасна пульсирующая в скорлупе огромного клыкастого черепа жизненная сила, обещающая мне столь многое и одновременно ничего… Воющий крик агонии гигантского паука был так громок, что послужил своего рода объявлением – а вот и мы! Обрушившаяся к моим ногам груда грязных костей перестала быть единым целым, превратившись в разрозненные обломки. В моей голове звенел тонкий женский крик – молодая девушка, подросток, густые волосы цвета вишневого дерева, глубокие прекрасные глаза, тонкий стан и умоляюще сложенные на пышной груди руки… ее душа прошла через века ужаса, ее воля давно уже исчезла, она превратилось в вечно голодную кошмарную нежить, в древнюю киртрассу. Из всех ее желаний осталось лишь одно – она хотела лишь продолжить существовать и дальше. Любой ценой! Поглощаемая мною сила высвобождала ее душу, отправляя ее на суд божий, но она продолжала кричать…

Прощай, Мивия, я запомню твое имя. И однажды передам от тебя привет твоему истинному убийце – Тарису Некроманту.

Я не ожидал услышать направленный ко мне посмертный шепот, хотя был готов к обрывочным видениям. И это несколько притормозило меня. Но не остановило.

– Ужас! – дружно завопили оставшиеся в живых шурды. – Это Нагоняющий Ужас! Гаарто Ругас! Ругас!

Удар немыслимо прочного топора ударил сначала в живот одного из особо рослых по их меркам гоблинов, а затем, высвободившись, вознесся вверх и тяжко рухнул, перерубив шею согнувшемуся шурду и расколов гранит. Плешивая голова покатилась по каменном крошеву, а Рикар уже шагнул к следующего врагу – на этот раз к человеку в хорошей кольчуге, в шлеме, где забралом служила костяная маска – срезанная с настоящего черепа передняя часть. Здоровяк не успел – костяную маску расколол железный арбалетный болт, до оперения уйдя глубоко внутрь. Воин в кольчуге испустил странный крик, больше напоминающий смех вперемешку со стонами.

Прыгнув в сторону, я оказался рядом с костяным пауком и ударом ноги вбил его в землю, раскрошив по пути череп. Жаль жизненную силу, но сейчас нельзя терять время – я рвался навстречу идущим ко мне мертвякам и их поводырю. Близко! Они двигаются слишком быстро! Не хуже живых воинов, а может, и быстрее! Казалось, они живы – но я не слеп, белесая кожа в трупных пятнах, пальцы оканчиваются жуткими когтями, а смрад может сбить с ног почище тарана.

– Вы все умрете! – мой крик, переполненный бушующей ненавистью и обжигающей яростью, был не выражением эмоций, а средством дать знать врагам, что их ждет в ближайшее будущее. Пусть их руки дрогнут… глаза моргнут… ноги запнутся… это даст моим людям лишний шанс нанести удар или уберечься от чужого выпада.

– Р-а-а-а! – невысокий гном сейчас казался грозным великаном – в его искаженное лицо нельзя было взглянуть без содрогания. Подпрыгнув, Тикса всадил лезвие топора в основание горла врага. Упал вниз, тяня за собой оружие и глубоко вспарывая живую плоть. Вопль несчастного перешел в сиплый булькающий хрип, обильно хлынула кровь, проливаясь на озверевшего гнома.

Больше я увидеть не успел – пригнувшись, под углом влетел в ряды восставших из мертвых, подмяв под себя четверых. Не успел я упокоить одного, как по доспехам уже заскрежетали когти, кто-то прыгнул мне на спину и ухватился за шлем, явно намереваясь его сорвать. Но руки лишь соскользнули – перед боем я хорошо закрепил шлем несколькими ремнями. Скорее мне голову оторвут, чем сорвут шлем. Дернувшись, я сбросил ублюдка, перебил мечом хребет одного из упавших мертвяков, выпил жизненную силу другого, пинком в хрустнувшую грудину отбросил третьего. А шею четвертой твари перебил меч союзника – Однорукий пришел на помощь. А вот и Шрам – повторил мой маневр, мощным броском смяв нескольких противников, сбив их на землю. Но какая же сила у этих тварей! Один из упавших ухватился за мою ногу, резко дернул, я пошатнулся и лишь чудом удержал равновесие. Мечом перерубил костлявую лапу и двинулся вперед, сквозь смотровые щели неотрывно глядя на главного врага.

– Кто ты такой? – зажатый в руках мужчины тонкий костяной жезл задрожал. – Твои глаза… твои глаза пылают, как адский костер… как угли, тлеющие в глазницах демона…

– Да ты не в себе, еще бы стихи прочел! – прорычал я, отшвыривая с пути безрукого мертвяка. – Кажется, я понял, что с вами такое… сдавайся, если хочешь жить, тварь!

Не удалось… не думаю, что враг хотел умирать, но он не проявил благоразумия – с хрустом переломил костяной жезл, воткнул его обломки себе в живот! – и что-то нараспев забормотал, пуская кровавую слюну и бешено вращая глазами. Его жизненная сила словно взбесилась, запульсировала с огромной частотой, начала увеличиваться в размерах. И я нанес удар, не собираясь дожидаться результата. Ударил и мечом и рукой. Мечом – в явственно начавший вспухать живот, раскрытой ладонью в лицо, затыкая поганый, бормочущий рот.

Почти… треск, хруст, выгнувшийся человек издает ужасный крик… и лопается, будто упавший с ветки перезрелый и подгнивший гнилой плод… мне в шлем плескает мутно-красным, в ноздри шибает запах сырого мяса и вонь испражнений. Этот ублюдок лопнул! Хватило пары мгновений, чтобы осмотреться. Я и ниргалы уцелели лишь благодаря мощной броне. Мертвяки также продолжали оставаться неупокоенными, но многие из них превратились в ужасных ежей – тела утыканы обломками костей их мастера. Проклятье… какую же грязь он развел перед смертью…

– Добить! – велел я глухо, отрывая голову одной из твари и не обращая внимания на пришедшийся по спине хлещущий удар когтистой лапы. Хотя плащ жалко.

Мы справились быстро. Ниргалы расправились с мертвяками. Я успел догнать еще одного костяного паука и превратить его в костяной хлам. Шурды давно прекратили выть. Нежить полегла рядом с ними. Хозяева гранитной каменоломни… почти все они мертвы… двое еще дышат, но очень прерывисто. По моему приказу им оказывают спешную помощь, останавливают кровотечение, бинтуют раны, одному пытаются обмотать изменившую форму проломленную голову, но этот точно не жилец. Одной ногой уже в аду… я приказал позаботиться о раненых врагах в первую очередь. И лишь потом спросил о мертвых среди нас.

На этот раз не обошлось.

Туорий… он лежал у моих ног, слепо глядя вверх мертвыми глазами, зажимая рассеченное горло обеими руками. Рядом лежал меч с потемневшим от вражеской крови лезвием. Нащупав взглядом застывшего на месте гнома, я заглянул в лицо Тиксы.

– Я велел защищать лучников. Но ты решил принять участие в битве. А он пошел в бой, чтобы прикрыть тебе спину. Потому что я велел ему приглядывать за тобой! Его кровь – на тебе, Тикса. Помни это. Думай об этом, когда мы вернемся, и ты будешь рассказывать его матери о том, как умер ее сын!

– Я… – глухо ответил покрытый чужой кровью гном. – Я хотел…

– Все потом! А сейчас ответь мне – это и есть род Медерубов? – моя рука, закованная в сталь, поднялась и указала на исполинскую клетку, стоящую посреди зажатого гранитом колодца. – Вы род Медерубов?

– Да… – вместо Тиксы мне ответил гном с прижатым к железным прутьям истощенным лицом. – Да… мы род Медерубов, незнакомец.

Другие согласно заворчали – их было немало, стоявших в своих клетушках внутри огромной клетки, прижавшихся к прутьям, обросших, исхудавших, почти раздетых, смотрящих на нас с недоверием и надеждой одновременно.

– Скажи, незнакомец… не оставь без ответа… ты друг нам? – прохрипел заговоривший со мной гном, сверля меня взглядом. – Ты враг нам? Или же ты просто наш новый… хозяин?

– Я барон Корне Ван Исер, глава поселения, расположенного далеко отсюда. Там живут в мире и люди и гномы. Я вам не враг, – прогудел я, прекрасно понимая, что выгляжу страшно, в своих черных доспехах, покрытых ошметками человеческих внутренностей, в глухом шлеме, в чьих смотровых щелях явственно видно свечение глаз… – Друг ли я вам?… то ведает лишь Создатель, станем ли мы друзьями. Но я точно не хозяин вам. Род Медерубов! – возвысил я голос, выждал несколько мгновений, оглядывая незнакомые изможденные лица. – Медерубы! Ваше долгое плавание окончено! Вы свободны! Откройте клетки! Выпустите их!

– Да! – проревели мои люди.

– Да! – завопил было Тикса, но осекся, утер лицо ладонью и опустился на колени рядом с телом Туория. Опустился и замер, уронив голову на грудь. Не считая меня, он единственный, кто не бросился к клеткам плененных гномов. Он не побежал к своим сородичам. Он остался рядом с телом друга, погибшего по его вине… правильный выбор…

Повернувшись, я зашагал к распластанным на окровавленном граните трупам недавних мертвяков. Какие-то они необычные… надо бы их осмотреть. А заодно вытащить из лужи крови рваную одежду того человека в капюшоне и осмотреть на предмет интересного. Затем придет черед той черной дыры, откуда они все выползли…

Пока я бездушно плевать хотел на несчастных пленников и без малейшей брезгливости занимался осмотром вещей убитых, остальные бросились к клеткам, благо я предусмотрительно успел их осмотреть и убедиться, что там нет признаков ни магической, ни жизненной сил. Лишь запоры и стража удерживали гномов все эти годы. Нет… все эти века! И почему-то мне кажется, что будь на то воля коротышек, они бы давно сумели подобрать отмычки к своим замкам и цепями – последние присутствовали точно, даже досюда доносится звон тяжелых цепей, раздающийся при каждом движении каторжан. Их держали здесь не цепи и не решетки. Чует мое не до конца оттаявшее сердце, что ждет меня скоро мрачная душераздирающая история.

Пока собирал скудные пожитки погибших врагов, поглядывал по сторонам, с тревогой косясь на темные дыры забоев, или как там они называются на особом языке рудокопов. Ниргалы стояли подобно сторожевым башням, взяв на себя обязанность дозорных. Двое моих людей хлопотали в стороне, разжигая костры, – дров здесь в избытке, огромная поленница высилась шагах в двадцати поодаль. Еще одно свидетельство великолепной обеспеченности остающихся для меня тайной людей. У них всего в избытке! Разве что защитников оказалось маловато, на мой взгляд. И были они в довольно странном состоянии.

Но с этим я уже разобрался – не понадобилось много времени, чтобы понять причину. Остекленевшие глаза трупов со слишком сильно суженными зрачками, дурацкие улыбки, непонятные гримасы, странная медлительность при вздевании брони и немыслимое пренебрежение охраной. Все вместе могло говорить либо о коллективном сумасшествии, либо о всеобщем опьянении. Я склонялся к последнему варианту, видя грязную одежду под доспехами, немытые лица и темные мешки под воспаленными глазами. Вот только напивались здесь не вином, а какой-то дрянью похлеще. Здесь точно присутствовал некий особый дурман, смущающий разум и уносящий в насквозь фальшивый мир грез.

Незнакомцы пытались сбежать от духовных тягот?

Если так, то я их хорошо понимаю – окружающее нас место угнетало, пыталось заставить опустить взгляд, понурить голову, принизить голос и начать судорожно оглядываться по сторонам. Я сильно изменился за время своих невзгод, изменились чувства, изменился характер. Но я мог представить, что чувствует обычный человек в окружении мрачных скал, ничуть не походящих на родную нам Подкову.

Первое ощущение, посетившее меня, схоже было с чувствами мальчишки, который на спор решил пройти через старое ночное кладбище, наполненное непонятными звуками, и с уханьем вышедшего на охоту филина. Душа дрожит в страхе, глаза шарят по сторонам, страшась увидеть чью-то темную шатающуюся тень – ведь тебя изрядно застращали перед походом историями про жутких мертвецов, встающих из могил…. Но этот страх «горячий», тебя потряхивает от переизбытка чувства, твои глаза горят, твоя походка мягка и настороженна…

То же самое испытывали и мы, когда вошли на чужую территорию.

А потом, чем глубже ты уходишь по сумрачной дороге в кажущуюся тоннелем расщелину, тем сильнее становится невидимый гнет, тем меньше становится обжигающегося страха, сменяющегося холодной липкой тревогой, что постоянно вгрызается в твой разум, не давая передышки.

Я видел, как передергивают плечами мои люди. Как застывают на пару мгновений и слепо смотрят в гранитную скалу, явно пытаясь что-то услышать… Им чудились странные звуки, им чудились тоскливые голоса и скорбный вой…. Затем воины встряхивали головой и возвращались к делам. Мало ли что тут может послышаться – место-то вон какое нехорошее! Поскорее завершить дела и убраться отсюда!

А ведь мы пробыли здесь всего несколько часов. А что если провести здесь день? Неделю? Пару десятков дней? Полгода? Если приходится засыпать в вечном страхе и с ним же просыпаться? Что тогда случится с усталым разумом, не знающим покоя? Ответ прост – либо привыкнешь, либо сопьешься.

Столь же прост и мой вывод – обычным людям к «такому» привыкнуть попросту невозможно, как невозможно привыкнуть к сну в одной постели с разложившимся мертвецом. Попросту сойдешь с ума и превратишься в пускающего слюни идиота с безумным взглядом, либо заглушишь душевные страхи при помощи крепкого вина или еще чего похлеще. И лишь однажды этим средством не обойтись, с бутылкой придется не расставаться и лишь только начнет исчезать блаженная безмятежность пьяницы, как надо тут же ее возвращать парой больших глотков.

Именно это здесь и происходило. Только вместо вина использовалась какая-то другая дрянь, с очень пряным мускусным запахом – им была пропитана одежда каждого из осмотренных мною воинов врага. Только одежда разлетевшегося на части некроманта – а он точно им был – пахла не мускусом, а свежей сосновой хвоей. Он что, одежду в хвойном отваре полоскал и ею же мылся?

Постоянное опьянение вызывает безразличие ко многому, в том числе к внешнему виду. Дисциплина разваливается, работа стоит на месте. И если не развеять всеобщую апатию, то хотя бы чуть ослабить ее воздействие и заставить людей вернуться к исполнению обязанностей, может только одно – властный, жесткий или даже жестокий командир с ничем не замутненным умом и твердо видящий перед собой цель. Такую, как приказ от еще более высокого командования. Такой человек вполне может растормошить и запугать любого пьяницу. Внушаемый им страх будет столь силен, что заглушит страх перед этим гиблым, проклятым местом. А парочка экзекуций заставит всех запомнить несколько простых правил, установленных командиром – когда можно и нельзя пить, о сменах караула, об обходах, чистоте, порядке и прочем.

Так вот – командира здесь не было. Именно сейчас не было, к моменту нашего здесь появления. Только этим можно объяснить, что свора тяжело одурманенных солдат поголовно предавалась безделью. Либо главный здесь человек уехал по делам, либо же он умер сам, либо с чьей-то помощью – от подобных подопечных вполне можно ожидать удара ножом в спину. Ибо в тебе они видят лишь помеху на пути к сладостному забытью… Но у командира должен быть помощник, столь же трезвый, как и он. И помощник и охранник в одном лице – я бы здесь в одиночку находиться побоялся, ибо во сне человек беззащитен. Раз обоих нет… ладно, вернусь к обдумыванию чуть позже. Что известно еще?

Когда мы явились незваными гостями, гномы сидели в клетках – я бросил взгляд в центр гигантского колодца, на выходящих и выползающих коротышек, опутанных звенящими цепями. Это привычно, разумеется, держать рабов в клетках, но только ночью. Днем раб должен работать! Это главный принцип любого рабовладельца или хозяина каторги. Раб должен приносить прибыль. Ни к чему кормить бесполезного невольника. И раз все гномы к нашему приходу в не самое позднее время сидели в клетках, да добавить к этому отсутствие командира, то напрашивается простой вывод – работы по вырубанию громадных гранитных блоков были остановлены.

Далее…

Слишком мало стражи.

Нет командира.

Работы остановлены. Рабы загнаны в клетки и заперты.

Распорядок дня нарушен. Оставшиеся охранники превратились в пьяных животных и ведут скотский образ жизни. Раз они так грязны – то тут прошло не меньше недели с начала всеобщего загула.

Не знаю точно, как давно замолкли инструменты, но все одно напрашивается простой вывод – командир с парой-другой десятков самых крепких и надежных воинов отбыл прочь по той или иной причине, перед этим отдав приказ прекратить работы. И без его присутствия все покатилось вниз, как объятый пламенем бочонок по крутому склону горы.

И если так, то самый главный вопрос, беспокоящий мой разум, звучит следующим образом: если командир и часть воинов на самом деле убыли, то когда ждать их возвращения?

Я не жажду увидеть, как из темного прохода полетят жалящие стрелы, убивающие моих людей.

Надо срочно выяснить это дело, но как на грех с собеседниками дело обстоит не очень. Два уцелевших пленника больше смахивают на полуживые трупы, истекающие кровью и не убирающие с грязных лиц блаженных улыбок. Проверю-ка я их… пусть или сдохнут, или ответят на мои вопросы…

Сам того не ожидая, подоспел я вовремя – к самому многообещающему пленнику с не задетой головой устремился один из выпущенных гномов-рабов, замахиваясь тяжелой ржавой цепью, тянущейся от его рук. Я перехватил цепь в воздух, рванул вниз, сбивая коротышку с ног, сверху-вниз заглянул в его заросшее бородой лицо:

– Если хотел его убить – надо было убивать раньше, до того как он стал моим пленником. Бросаясь на беспомощного врага, сбитого с ног и раненного другими воинами, ты похож не на мстителя, а на трусливого шакала, смелого только с трупами!

Я разжал пальцы, и выпущенная цепь с лязгом упала на гранит. Подбежавшие гномы что-то пробормотали мне, подхватили сородича под руки и поспешно оттащили прочь. Я расслышал их бормотание и лишь тяжело вздохнул. Этот воин убил брата кинувшегося мстить гнома. Но это не лишает моих слов правоты.

Впрочем, вскоре гном явно утешился, когда моя нога, окованная железом, ударила беспомощного раненого под ребра. Ударил я сильно, стараясь причинить как можно более резкую и сильную боль – лучшее средство, чтобы вытащить кого-то из беспамятства. Сработало… но лишь отчасти – в открывшихся глазах плавал предсмертный туман, на губах сильнее запузырилась кровь. Умелый выстрел одного из моих стрелков пробил ему грудь чуть выше солнечного сплетения. Другая рана красовалась еще ниже – скользящий удар меча. А все потому, что опьяненный дурманом воин попросту забыл надеть доспехи.

– Отвечай мне! – велел я, подхватывая умирающего за ворот теплой рубашки и встряхивая его как котенка. – Очнись!

Мой безжалостный рывок оказался последней каплей – раздался хрип и воин затрясся в тихой агонии. Чтоб тебя… а последний, второй? Короткого взгляда хватило, чтобы понять – тот умер еще раньше, уйдя в мир иной без единого звука. Сумел убежать, ублюдок. Я остался без собеседника. Все, что мне досталось – несколько жидких искорок жизненной силы умерших. Жидковато утешение… впрочем, думаю, найдется еще достаточно много живых ушей и глаз, что долгие дни и годы наблюдали за происходящим вокруг сквозь частокол из железных прутьев клеток.

Людской язык многие из них знают. Опять же, не придется их заставлять говорить – уверен, что они все как один преисполнены сейчас безумной яростью, неутолимой жаждой мести и еще одним крайне сильным чувством – надеждой. Я уверен в этом, особенно насчет надежды – среди гномов-кандальников нет ни единой женщины какого-либо возраста. Нет детей-девочек, возраст самых юных мужей где-то от двенадцати-четырнадцати лет. Можно было бы резонно предположить, что вся слабая половина рода Медерубов находится хоть и раздельно, но где-нибудь совсем близко, в паре-другой лиг самое большее. Вот только освобожденные пленники не торопились куда-то бежать. Они помогали освободить сородичей, собирались в небольшие кучки, тихо переговаривались и постоянно поглядывали всего на трех членов нашего отряда. Одним из трех являлся я сам, затем следовал громогласно отдающий приказы великан Рикар, последним числился таскающий поленья Тикса, накрывший своим плащом тело погибшего Туория.

Тут все просто. Гномы искали главного. Искали рычаг воздействия. Пока что они еще толком не разобрались, кто именно самый главный – я или Рикар, но скоро поймут, что здоровяк моя правая рука, Литас – левая. А Тикса моя головная боль, но при этом единственный гном среди явившихся им на помощь непонятных чужаков, а значит – свой! Представители каждой расы в первую очередь выискивают среди толпы знакомые приметы – цвет кожи, волос, особый говор, одежда, манера поведения и раса.

Я угадал.

Тот гном, что казался выкованным из усталого металла, более не смотрел на Рикара, зато не сводил прямого взгляда с меня. На Тиксу он поглядывал, но лишь мельком, поняв, что все решения принимаю здесь я. Как он это понял? Я вел себя достаточно тихо… неважно. Главное – я понял, кто главный среди невольников, что сами того не замечая, собирались поближе к седобородому, грудились у него за спиной. Понял я, и кто из гномов-каторжников обладает бойцовскими качествами – они молча подбирали оружие, делали проверяющие взмахи, сразу попытались сменить драные обмотки на ногах на более прочную обувь. Все верно. Любой воин должен твердо стоять на ногах и быть вооружен. Остальное может подождать – сражаться можно и без доспехов. Прочие каторжники опускались на камень, многие прямо распластывались на нем, будто пытаясь слиться воедино с гранитом.

Выждав еще немного, я убедился, что огромная решетчатая конструкция окончательно опустела, ее покинул последний гном – хромающий на обе ноги совсем седой старик с трясущейся головой и плечами. Худоба на пределе… видна каждая кость в прорехах лохмотьев.

Около семи десятков. Если и ошибся я, то лишь на три-четыре гнома. Все мужчины. Возраст от подросткового до немыслимо преклонного – похоже, на покой здесь уходят прямиком в свежую могилу на том самом придорожном кладбище, что мы миновали по пути сюда. Да уж… трудно представить насколько безрадостной была жизнь гномов, ведь если я прав в своих подсчетах, то многие из них уже с рождения были рабами и при освобождении из кандалов отправились в вырубленную в камне могилу – вот и весь их жизненный путь. Проклятье…

Разложив собранные вещи, я просмотрел их и в досаде скривился, благо никто не мог видеть гримасу на скрытом шлемом лице. Ничего полезного. Абсолютно обычная мелочевка, могущая оказаться в карманах любого. Исключением служили разве что необычные шкатулки, вырезанные из кости или дерева, содержащие внутри застывшие комочки черной с зелеными разводами смолы, со знакомым мускусным запахом. Это и есть одуряющая радость стражников? Хм… случайно подняв взгляд, я увидел, как многие гномы не сводят жадных взоров с предметов у меня на ладони. Двойное проклятье… и они туда же?

Сделав несколько шагов, я бросил весь бесполезный хлам в особо глубокую трещину рядом с железной гномьей темницей. Трещина очень глубока, и вполне понятно, почему ее за прошедшие годы не засыпали гранитной крошкой – исходящая оттуда вонь явственно показывала, что это и помойка и сток для отхожего места – стоящие рядом ведра с остатками вонючего содержимого на стенках доказывали это. Да уж… не хочется и думать о том, как гномы мылись. Видит Создатель – не хочется думать. Но придется. Меня интересует ответ на любую пришедшую в мою голову мысль. Не поверю, что тут не было помывок – заросшие грязью рабы быстро подцепят какую-нибудь болячку, заразят других и все скопом сдохнут. Невыгодно. Но что-то не вижу я поблизости бьющих родников или падающих водопадов. Вопрос придется прояснить, иначе он так и будет мучить меня.

Пожалуй, пора приступать…

Неторопливо избавившись от жесткой хватки ремней, я медленно снял шлем и обвел всех спокойным взглядом. От гномов донесся дружный облегченный вздох – они уже успели увидеть свечение моих глаз за смотровыми щелями шлема и явно гадали, что за лицо окажется у их обладателя. Или же ужасная клыкастая морда нежити? На их счастье – как они думали – я оказался обычным человеком.

Завязывать разговор торопиться не стал. Показал себя – любуйтесь вволю – отошел чуть в сторону, присел на ровный каменный обломок, поставил шлем рядом, там же примостил снятый с пояса меч. Тут же подскочил понятливый Рикар, вместе с помощником, в четыре руки сложили дрова, сунули горящую головню, установили котелок, ливанули воды почти до края и так же быстро испарились, оставив меня наедине с разгорающимся костром.

Тем временем остальные мои воины заботились о гномах, щедро делясь скудной одеждой, раскладывая на расстеленной ткани нехитрую еду – вяленое и копченое мясо, такую же рыбу, остатки от вчера пристреленного оленя, высыпали грибы, сушеную ягоду, пряную траву. Пламя пяти костров разогнало немного темноту, над всеми из них начали готовить кушанья – котелков у нас мало, но вытесать из палки вертел и насадить на нее кусок мяса дело нетрудное.

В воздухе потянулся запах жаркого, я сам едва удержался, едва не сглотнув судорожно набежавшую слюну. Пока мне хватит кружки горячего травяного отвара, кстати, кружек Рикар оставил в количестве трех штук, да еще поставил на самом видном месте. Прямой намек для не совсем глупых людей и гномов – вот сидит у костра одинокий предводитель отряда, рядом три кружки. Из одной он изопьет сам. Две другие – для первых, кто подойдет ради беседы. И гостей при этом должно быть не больше двух – умудренный Рикар не зря оставил именно такое количество посуды. Не из опасения за мою жизнь такое ограничение. Просто если придут пять, восемь или сразу десять гномов, то беседы не получится – поднимется сплошной галдеж, и в этой бессвязице мы быстро утонем. По ним и так видно, что они изнемогают от жажды получить ответы – обрушивающиеся на моих людей расспросы становятся все громче. Кто-то уже и Тиксу окликает на гномьем языке, явно прося подойти. Но Тикса отрицательно качает головой и недвусмысленно указывает глазами на меня. Все верно. Поперед главного на вопросы не отвечай. Вдруг где соврать надо? Или недосказать чего? Хоть в этом шустрый коротышка не прокололся. Сородичи сородичами, а мы, люди Подковы, стали ему куда ближе.

Освобожденные гномы пришли в явную оторопь от нашего спокойствия, четкости действий, грубой заботы, привычности и некоем равнодушии. Никто не бросался на них с расспросами, никто никуда не тащил, не угрожал, ничего вообще от них не хотел, но при этом и не бросал их позади. Однако я еще не встречал среди Подгорного народа «вялых» представителей сей расы. Коротышки пробивные, где надо у них и нахальства и напористости куда больше, чем у людей.

– Мир очагу вашему, – в дрожащий свет от костра вступил седобородый костистый гном, рядом с ним встал другой, чуть постарше, с лицом, похожим на растрескавшуюся посмертную маску.

– Присаживайтесь у костра, добрые гномы, – склонил я голову, указывая рукой на лежащие чуть поодаль камни – в их наличии и удобства для сидения Рикар убедился мимоходом, дабы не заставлять гостей садиться прямо на землю.

Запах… ужасная вонь немытых тел напоминала о той глубокой трещине, превращенный в сток для нечистот и помойку. Но я не выказал недовольства или брезгливости. Подался вперед, бросил в закипевшую воду пригоршню молотой травы, чтобы отвар был покрепче. Отряхнул ладонь – ту, что без железной перчатки. Подбросил пару полешек в костер.

– Подвиньтесь ближе к костру, согрейтесь. Скоро будет готов отвар. Выпьем горячего. Мое имя вы уже знаете.

– Я Легий, – склонил голову седой.

– Тугра, – прижал руку к груди второй.

– Кто из вас глава родов Медерубов? – осведомился я, желая сразу все расставить по своим местам.

– Я, – Легий сверкнул глазами при упоминании рода Медерубов. – Я… если от нашего рода что-то осталось… Корне! Друг! Не откажи – поведай, что сейчас с нашими женщинами и детьми? Какова их судьба?

– Не знаю, – развел я руками и подался вперед. – Мы не слышали о роде Медерубов и этой рабской каменоломне до тех пор, пока не прошли через расщелину и не увидели все своими глазами. Легий, Тугра. Я хочу услышать историю Медерубов с того рокового дня, когда весь род погрузился на большие корабли и отправился навстречу новой судьбе. Я понимаю, что это было очень давно. Но мне надо знать как можно больше подробностей. Затем, когда вы все расскажете и подкрепите силы едой и питьем, настанет моя очередь поведать о нас. И в самом конце нашей беседы решим, как все будет дальше. Если забыли, то напоминаю еще раз – отныне вы все свободны. Ничего нам не должны, ни златом, ни делом. Коли мы решим разойтись и пойти разными путями, то поделимся с вами, чем можем.

– Благодарю, друг Корне!

– Благодарю, друг Корне!

Как быстро я стал им всем другом…

Проклятье… откуда во мне столько злой иронии? Где мое сострадание к несчастным пленникам, что всю жизнь претерпевали ужасы рабской неволи?

– Мы не забыли ничего! – Легий едва не захрипел от душащих его бешенства и застарелой лютой ненависти. – Все, что с нами случилось с тех дней, передавалось от старых к младшим по цепочке все годы неволи! Вот только особо рассказывать нечего, друг Корне… хотя видит Отец Каменный – мы расскажем все, что знаем! Ответим на любые твои вопросы, если сможем!

– Буду благодарен, – коротко улыбнулся я, окуная в огонь закованную в железу руку и снимая котелок с бурлящим отваром. – Угощайтесь.

Видимо, мое скрытое нетерпение чувствовалось и сквозь толстую броню доспехов. Легий и Тугра не стали тянуть с началом рассказа, не забывая подкреплять свои силы глотками отвара и кусками оленины.

Не было никакого кораблекрушения два столетия назад. Не было и атаки пиратской флотилии, не было ужасного шторма – во всяком случае, не сразу. Как только цепь больших и тяжело нагруженных кораблей отошла достаточно в сторону северо-запада, к неким мифическим островам Красного Полумесяца, как команды кораблей, по незаметному сигналу, разом стали из улыбающихся друзей злобными врагами. Битвы как таковой и не было – все случилось посреди ночи, когда выпившие вина и все еще страдающие от морской болезни гномы забылись тяжелым сном. В вине, помимо доброго хмельного сока, было что-то еще, настолько сильное, что все, кто выпил хотя бы половину чаши, провалился в сон. Те, кто не пил вина, получили сонную отраву в еде.

На этом поход к островам Полумесяца закончился.

Всю остальную часть путешествия гномы провели в больном забытьи. Просыпаешься, понимаешь, что закован в цепи, что рядом нет близких тебе родичей, что куда-то пропали все вещи. Тебе силой дают густой мясной бульон, обильно сдобренный той же отравой. И ты снова проваливаешься в сон до следующего точно такого же пробуждения. И все было так хорошо продумано, что никогда не просыпалось разом больше пяти-десяти пленников. И не было такого, чтобы их хоть раз оставили без присмотра.

Спустя какое-то время – это могло быть и десять дней и тридцать, из-за больного сна точно не сказать – при следующем пробуждении Медерубы обнаружили, что они вновь на твердой родной суше, а не на пляшущих морских волнах. Но легче от этого не стало – лишь некоторые успели увидеть неприветливые окрестности вокруг, а затем их вновь усыпили, силком влив бульон.

Следующее пробуждение – достаточно большая деревня, расположенная среди поросших бурой травой холмов. За холмами – большие ухоженные поля, через которые их везли на больших дощатых повозках. В чужом поселении помимо домов очень много хозяйственных построек – раза в три больше, чем может понадобиться для деревни такого размера. Подворья тянулись далеко в стороны. Повсюду высокие сторожевые башни. Имелась и толстая каменная стена высотой по пояс рослому человеку. Почему такая низкая? Кто его знает. Но имелись следы недостроенное™, повсюду лежали груды неумело колотого камня.

Здесь, в проклятой деревне, случилось нечто еще более страшное, чем пленение и смерть некоторых из рода – к тому времени гномы уже поняли, что их ряды стали реже, причем исчезли самые властные, известные и воинственные из рода Медерубов. Пропали все до единого, кто имел хоть какое-то влияние на гномов, кто мог одним словом послать их в атаку или заставить что-либо сделать.

В этот миг горестного повествования я прищурился и сделал дополнительные пометки в книге для записей. «Все до единого гномы, имеющие влияние». Кто мог знать закрытый гномий род так хорошо? Тут не обошлось без долгой разведки, без осторожных расспросов. Тут действовали очень умелые в своем деле личности.

Гномы тем временем продолжали говорить – как уже упомянули они, в деревне случилось еще более страшное. Их разделили на две неравные части. Женщин с малыми детьми отправили в огороженное высоким забором место, где уже стояло несколько длинных общих домов – закованным в цепи мужчинам позволили это увидеть, дабы они знали, что их матеря, жены и дети живы.

Опять усыпление… опять долгий путь по незнакомой местности с периодическими тяжелыми пробуждениями и новыми провалами в нездоровый, дурманный сон. А затем последовало финальное пробуждение, когда гномы обнаружили себя в огромной железной клетке, стоящей посреди нагромождений огромных гранитных валунов и зияющих трещин. Пробуждение, ставшее началом долгой, очень долгой жизни в рабстве, с каждодневной выматывающей работой и с упорной общей надеждой.

На что надеялись?

Сначала на себя. Затем на другие гномьи роды. Потом на удачу. Еще позже… просто надеялись, что в кромешной тьме когда-нибудь мелькнет улыбчивый лучик света. Ибо без надежды, пусть даже столь смутной и робкой, жить стало бы совсем невмоготу. Многие умерли от отчаяния, от осознания своей беспомощности, от понимания, что гордый род стал грязными рабами. Другие сошли с ума – по тем же причинам. Остальные держались, а редкие встречи с родными прибавляли сил и надежд.

Что за встречи?

Порою, когда часть громадных гранитных блоков утаскивали прочь на бревенчатых катках, на повозках с ними увозили несколько вновь одурманенных гномов. Спустя месяц или чуть позже их возвращали обратно – поздоровевших, отдохнувших немного, с блестящими от радости глазами и со столь же радостными новостями – их женщины и дети живы! Гномов возили на свидания в ту самую деревню, где в общих домах держали в плену вторую половину рода Медерубов.

И так из месяца в месяц, из года в год. Из десятилетия в десятилетие. Вскоре появились первые могилы – и здесь, на каменоломне, и там – в деревне. Так зародились кладбища рода Медерубов в Диких Землях – гномы достаточно быстро узнали, в каком кошмарном месте находится их тюрьма. В те времена все только-только затихло, до сих пор по этим землям бродили орды бесхозной нежити, шагали исполинские монстры, порожденные магией, трещали внезапные морозы посреди лета, неделями шел дождь вперемешку с градом, а земля постоянно тряслась в слабых судорогах. Бродили здесь и сбившиеся в кучу дезертиры из армий обеих сторон, проходили отбившиеся отряды наемников – пленники знали об этом, ибо порой те проходили расщелиной, увидев следы жизни и надеясь поживиться припасами или еще чем-нибудь. И всех их безжалостно уничтожали. Не уходил никто. Что интересно – забредших порой зверей не трогали, просто прогоняли, а вот зашедших на огонек двуногих разумных вырезали всех до единого. Включая в их число и гоблинов, и редких тогда еще шурдов.

Так вот и тянулись бесконечные годы рабства. Так рождались новые гномы рода Медерубов. Рождались уже рабами, с навеки определенной судьбой. Гранитные блоки, вырубленные гномами в указанном людьми месте, утаскивались по песчаной дороге один за другим. Что же это за постройка такая?

Быт был прост и безрадостен. Кормили так, чтобы оставались силы для работы, но не для бунта. Работать заставляли так, чтобы ночами от усталости все спали беспробудно. Помывка проходила коллективно, когда прибывали повозки с огромными бочками, наполненными не самой чистой и порой стоялой водой. Иногда, с обходом, прибывал один из магов, тех, что управляется с водной стихией, и тогда наступало ознобное холодное счастье – ибо в тот день над клеткой гномов начинал идти обильный дождь, что не только позволял хорошо вымыться, но и постирать лохмотья, вдоволь напиться. Этот же дождь промывал клетки от скопившейся грязи, промывал он и сточные канавы, очищая их от вонючих нечистот.

Услышав из уст гномов про мага-водника, я вздрогнул. Еще один боевой маг на стороне по сию пору остающихся неизвестными противников…. Сведения полезные, очень полезные.

Добыча блоков шла полным ходом до недавних пор. Гномов вроде и не торопили, но дневные нормы оставались незыблемыми уже почти двести лет. С тем же постоянством происходили остальные события, расписанные по часам и случающиеся в обязательном порядке – прибытие тягловых лошадей и быков для перетаскивания блоков, прибытие продовольствия и воды, смена стражников, обычно задерживающихся здесь не более чем пару недель. Затем воинов увозили и возвращались не раньше чем через два месяца.

Почему?

Потому что отдыха требовалось много. И проблемы стражам доставляли не плененные гномы, а само это проклятое Отцом и Создателем место, источающее что-то темное и страшное. Подгорный народ обладает толстой шкурой, а вот люди куда более чувствительны к сочащемуся из камней злу.

Да, гном так и сказал – сочащемуся из камней злу.

Сказал с глубокой убежденностью. И пояснил – кроме нас, гномов, здесь вообще бы никто работать не смог. Людей начинает трясти, даже если они просто постоят с одним из вырубленных гранитных блоков. Один раз какой-то страж прикорнул у такой вот глыбы, прислонился к ней. Уснул нормальным, а проснулся бешеным воющим зверем, забывшим про оружие и бросившимся убивать голыми руками и оскаленными зубами.

Место здесь такое. Страшное и темное. Что-то было здесь давным-давно – очень нехорошее, плохие здесь дела творились, страданием и злобой пропиталось все вокруг. А затем пришел каменный огонь! Река каменного огня! И он пожрал все, что горело, а оставшееся вобрал в себе, после чего затих и начал медленно остывать. Было то очень давно, может, тысячу лет назад.

Мне не составило труда понять, что под «каменным огнем» подразумевалась раскаленная лава, прорвавшаяся внезапно из-под земли и затопившая жидким огнем и камнем все вокруг. Что могло сгореть – сгорело. Остальное разрушилось, либо устояло, но все одно было поглощено разливами лавы, вздымающейся вверх, будто ужасный пылающий гнойник, – который надулся, подготовился взорваться яростным вулканом, но вдруг почему-то передумал, потихоньку затих, а затем превратился в гигантский и бесформенный скальный массив, испещренный глубокими трещинами и расселинами.

Я сильнее, чем остальные из находящихся здесь воинов и бывших пленников, чувствую заключенное в камне «нечто». Что-то сильное, но раздробленное на части. Однако оставшегося зла более чем достаточно, чтобы свести людей с ума. Только устойчивые к подобной силе гномы могут здесь работать – да и то только, если заставить силком, ибо зло это зло, пусть разумом не овладеет, но покалечить его может запросто.

Кто знает, что здесь было больше тысячи лет назад. Но в одном я уверен – место сие было долго связано с некромантией, с так называемым Искусством, где жрецы Раатхи творили свои ужасные ритуалы. Отсюда пропитавшая камни духовная чернота. Скорей всего, это более чем возможно, раньше на этом месте стоял великий храм Раатхи, но пришли набравшиеся силой церковники, восхваляющие Создателя, пришли мощнейшие боевые маги, прочие воины, и в результате храм был уничтожен и залит раскаленной лавой. Другого объяснения мне на ум не приходит. Мы стояли в сердце разрушенного в далеком прошлом древнего некромантского храма Раатхи. А гномы вырубали его уцелевшие части, намертво впаянные в гранитные глыбы. Возможно, я ошибаюсь, но пока что логика подсказывает только эту мысль.

Продолживший рассказ Легий с удивлением заметил, что буквально совсем недавно веками установленный порядок вдруг начал сбоить! Перерывы с поставками продовольствия, реже стали приходить за уже вырубленными гранитными блоками, перестали являться маги и загадочные люди в черных плащах, сопровождаемые мощными воинами в несокрушимых доспехах и глухих, никогда не снимаемых шлемах. При этом гном взглянул на ниргалов, а затем и на мои доспехи и шлем. Я кивнул, подтверждая, что он не ошибся, но ничего объяснять не стал – другие расскажут.

Самое плохое – перестали регулярно сменять стражей. Уничтоженный нами отряд охранников, во-первых, был вдвое меньшим, чем обычно, а во-вторых, их не сменяли уже почти месяц! Лишь однажды небольшая группа воинов доставила провиант, задержалась на пару часов и спешно убыла. И после этого стражники пошли вразнос – особенно в отношении к особой черно-зеленой смоле с мускусным запахом, видимо, прибывшей вместе с прочими припасами. Когда мы прибыли, работы были остановлены, гномы уже несколько дней не покидали клеток, а охранники пребывали в сонном дурманном состоянии постоянно, хотя инстинкт самосохранения заставлял их держаться вместе, а не разбредаться. Боялись они не гномов – они боялись холодных гранитных стен, пропитанных безумием и смертью.

Гномы, успевшие выпить по три кружки отвара и съесть немало мяса, готовы были продолжать и дальше в подробностях рассказывать про причиненные их роду страдания, но мне сейчас было не до страшных историй на ночь. Главное я узнал, многое подтвердилось, появились новые вопросы – почему вдруг такая спешка? Чего вдруг так все заерзали, почему начал ломаться вековой распорядок? Что такого случилось в последнее время?

Если честно, то на ум мне приходит только одно достаточно громкое событие – воскрешение его высочества принца Тариса Ван Санти, он же Тарис Некромант и он же последний представитель своей династии.

Но я могу ошибаться, в этих делах гадать не стоит.

Сейчас же мне следует определиться с дальнейшими действиями.

Насчет меня и моего отряда все ясно – осмотрев все здесь, уже через пару часов мы тронемся в обратный путь по сумрачной дороге. А затем вновь начнем догонять армию Тариса, идущую в противоположном направлении от каменоломни. Я намерен как можно дольше оставаться сторонним, но очень заинтересованным наблюдателем за этими непонятными игрищами и перемещениями. Чует мое плохо оттаявшее сердце, что в Диких Землях началась большая и смертельно опасная игра. Осталось узнать подробности, а также количество и расстановку игровых фигур.

Но что мне делать с освобожденными гномами рода Медерубов?

Ведь не надо долго думать, чтобы понять – даже если я обеспечу им пути отступления до самой Пограничной Стены, они не уйдут. Здесь их семьи, что до сих пор находятся в плену, во власти врагов. И когда до хозяев дойдет весть, что охрана каменоломни перебита, что гномы бежали, то жизнь женщин и детей окажется под смертельной угрозой.

– Если вы нам не поможете, то нам проще поблагодарить вас, а затем самим забраться в клетки и закрыть запоры, – произнес седой гном, глядя на меня в упор. – Мы не подвергнем их опасности, друг Корне. К чему жить мужчинам, предавшим своих женщин и детей?

– Я понимаю, – кивнул я, проводя ладонью по волосам, а затем бросая взгляд на Рикара.

Подумав пару мгновений, я жестом остановил хотящего что-то добавить Тугру и спросил у здоровяка:

– Сколько из освобожденных может одолеть долгий и быстрый путь?

– Все из нас! – вскинулся Тугра, и на этот раз я упер в него очень тяжелый взгляд:

– Помолчи! Вас ведет не здравый смысл, а лишь любовь к родичам! А любовь слепа, гном! И я не буду тем, кого ведет слепой поводырь! Рикар, что скажешь?

– Три десятка от силы, – ответил великан, барабаня пальцами по топорищу зачарованного оружия. – Остальные, а всего гномов семь с половиной десятков, остальные изранены, истощены, больны. У некоторых беда с ногами – ноги были перебиты, а потом срослись, но неправильно. Кривизна осталась, хромота страшная. Из них ходоки, как из меня голубь почтовый. И ведь много таких – на ноги искалеченных.

Поймав мой вопросительный взгляд, Легий угрюмо пояснил:

– Это те глупцы, кто по молодости хотел бежать. Глупцы! Такое наказание – ломают ноги так хитро, что потом ходить хоть и сможешь, но недалеко и недолго. Но мы понесем их на руках и спинах! Они могут сражаться, ведь в сражении бегать не надо!

Чмокнув губами, я качнул головой:

– В бою, может, и не надо бегать, хотя, видит Создатель – мне приходилось этим заниматься немало во время схватки. Но нам надо догонять армию Тариса Некроманта…

– Кого?! – в ужасе выдохнул гном. – Тарис Некромант мертв! Мы слышали обрывки его имени из уст одурманенных стражей, но думали, что они несут бред! Тарис Некромант мертв!

– Был мертв, – процедил Рикар. – Но восстал из мертвых, ублюдок. И возглавил шурдов. Они идут прочь отсюда, может быть, к той самой деревне, где в плену ваши родичи, гном.

– Всем сесть и слушать! – рявкнул я, видя, как подхватился вскрикнувший в горе Тугра. – Слушать меня! А потом, когда я закончу говорить, вот тогда вы начнете совещаться, думать, гадать, плакать и стенать. Но пока слушайте меня! – убедившись, что мои слова возымели действие, я продолжил: – Сейчас я сделаю вам, гномы из рода Медерубов, предложение. Сделаю его лишь один раз! Спустя самое большее два часа я уведу отсюда отряд, и мы больше не вернемся. И посему у вас есть ровно час на принятие решения.

Я оглядел замерших гномов, истощенных пленников, чьи тела уже познали свободу, а вот души все еще были в плену – вместе с родичами. И продолжил:

– Я могу немногое, гномы. Я могу дать лишь тусклую и слабую тень надежды. И в обмен на столь ничтожное обещание вы должны будет вверить мне свои жизни! Повторюсь – я делаю предложение лишь раз. Так уже было однажды, когда я что-то предлагал гномам и получил отказ. После этого они передумали, и ради них я вернулся обратно, рискуя жизнями своих воинов. В этот раз я не стану проявлять подобной мягкости. Однажды уйдя – я не вернусь. Поэтому слушайте внимательно, а затем решайте раз и навсегда. Что ж… вот что я предлагаю вам, несчастный род Медерубов…. Слушайте же меня!

Я повысил голос, и мои слова гулко заметались по исполинскому гранитному колодцу, расположенному в самом сердце скального массива. Если я прав и в давние эпохи здесь был расположен древний храм Раатхи, то возможно, что сейчас я стоял посреди бывшего центрального храмового зала, в том месте, где творили ужасные ритуалы. Возможно, здесь до сих пор остались следы пропитанного кровью жертвенного алтаря… не знаю, может, и так. Но сейчас я говорил не о смерти, а о жизни, как и обещая, давая гномам слабую тень надежды… а они слушали, слушали крайне внимательно, понимая, что от их решения будет зависеть многое….

Независимо от решения Медерубов, через два часа я выдвинусь в путь. И вновь последую за Тарисом Некромантом, словно злобная мстительная тень.

Он это знает. Я это знаю. И нас обоих это устраивает.

Почему-то мне кажется, что наша встреча неизбежна…

Конец седьмой книги