1

В аэропорт Боготы Мейсон приехал за пятнадцать минут до прибытия авиалайнера из Майами, устроился на скамейке в скверике — напротив выхода из здания аэровокзала, и приготовился ждать.

Смешно, но, когда на крыльце аэровокзала замаячила нескладная фигура Доули, у Мейсона екнуло в груди. Будто молодость полковника возвращалась к нему вместе с кривоногим сержантом.

Правда, Доули напялил такие широченные штаны, что этот изъян не бросался в глаза. Более чем свободная рубаха скрывала чудовищную мускулатуру рук и груди, а лихая ковбойская шляпа завершала ансамбль.

Экстравагантность костюма отставного сержанта и произвела маленький фурор среди молодых аборигенов — завсегдатаев автостоянки. Их было человек пятнадцать. Смуглолицые и черноволосые, все на мотоциклах, пестревших яркими наклейками, они живо обсуждали свои проблемы, и тут… появился сержант Доули.

Маленькое моторизованное общество восприняло его появление с немым восторгом. Три десятка восхищенных глаз, словно по команде, уставились на сержанта. Но Доули, начисто лишенный честолюбия, ничего не заметил. Он прошел мимо, помахивая чемоданчиком из кожи аллигатора.

Дальнейшие события развивались стремительно: едва Доули пересек стоянку, аборигены дружно оседлали свои мотоциклы и разлетелись в разные стороны. Только один из них замешкался на обочине.

Доули не обратил на парней ни малейшего внимания. И тут перед ним, словно из-под земли, вырос стройный красавец метис в ослепительно белом костюме. Он обратился к сержанту с какой-то просьбой, сверкнув в улыбке белоснежными зубами. Доули беспечно поставил чемодан на асфальт и полез в карман.

В этот момент юркий мальчуган лет четырнадцати неслышно вынырнул из-за ближайшей машины, подкрался к Доули с тыла и, подцепив чемодан сержанта за ручку, рванул его к себе. Увы!

Юного любителя чужих вещей постигло горькое разочарование: чемодан лишь на дюйм оторвался от земли и тотчас тяжело опустился на место. При этом в его утробе громыхнуло что-то металлическое.

Рывок был столь сильным, а противодействие столь неожиданным, что молодой разбойник потерял равновесие и, перелетев через злополучный чемодан, растянулся у ног Доули. Его сообщник, красавчик метис, попытался спасти ситуацию и выручить товарища. Он что есть силы двинул Доули в грудь обеими руками. С таким же успехом он мог бы толкнуть статую командора.

Сержант мгновенно оценил обстановку. Правой рукой он, словно крюком, зацепил поверженную жертву коварного чемодана за ремешок штанов и сделал легкий мах.

Тело несовершеннолетнего грабителя описало в воздухе плавную дугу и скрылось в колючем кустарнике — футах в тридцати от места происшествия.

В то же время левой рукой Доули ловко заграбастал метиса за шиворот и рывком развернул на сто восемьдесят градусов — спиной к себе. Смачно прихлопнув корявой пятерней по заднице, сержант собрал в кулак материю на белоснежных брюках метиса и поднял того над землей.

Невдалеке, на тротуаре, разинула пасть большая чугунная урна. Метис сразу догадался, какая участь ему уготована, и брыкался отчаянно, оглашая воздух певучими испанскими фразами. Увы…

Ненасытное чугунное чрево благодарно приняло в себя тело несчастного. Крики умолкли, лишь в кустах все еще надрывался негодующий детский дискант — это юный воришка безуспешно пытался высвободиться из колючих цепких объятий. А потом унялся и он, затих вдалеке и треск мотоциклов, а две ноги, обутые в изящные сандалии, все еще болтались в воздухе.

Доули высморкался на белые штанины, поставив, таким образом, точку. И тут до его ушей донеслось нежное мяуканье. Сержант медленно повернул голову на звук, и рот его разъехался в широченной щербатой улыбке сержанта поджидал старый боевой командир.

— Клянусь моей лысиной, — простонал Мейсон, давясь смехом, — там, где ты, дружище Клиф, там и драка.

— Разве это драка, сэр? — пренебрежительно хмыкнул Доули и сдавил руку Мейсона своей медвежьей лапой.

— Легче, легче, — шутливо ойкнул Мейсон. — Я тебе еще предоставлю возможность порезвиться. Как ты, не против?

— Только если будет настоящая драка.

— Ну это я тебе гарантирую.

— Тогда я за обеими руками.

— Прекрасно! Значит, план действий такой: сейчас в отель «Амалькадо» — до вечера отдыхаем.

Вечером у нас встреча с одним парнем.

— Кто такой? — деловито осведомился Доули, небрежно подцепив свой чемодан и помахав им в воздухе.

— Это наш гм… компаньон.

— Из наших?

— Ну как тебе сказать, — загадочно улыбнулся Мейсон. — Он служил в морской пехоте, но… не в Штатах.

— «Бундес» или «дикий гусь»? — понимающе прищурился Доули.

— Не то и не другое, — хохотнул Мейсон. — Ты не поверишь, но он служил в русской морской пехоте.

Если Доули что-либо еще могло удивить, так это подобное заявление.

— В русской? — изумленно вытаращился он. — Я не ослышался, сэр?

— Ага, — подтвердил Мейсон, которого перспектива сотрудничества с «рашн» не то чтобы пугала, скорей забавляла. — Впрочем, он не совсем русский, он украинец и казак. Слышал о таких?

— Это которые живут в Канаде? — сосредоточенно нахмурился Доули. — А как он к русским-то попал?

— Ну… не совсем так, — покачал головой Мейсон, которого несколько шокировали географические познания отставного сержанта. — Вообще-то Украина — это один из крупнейших штатов их бывшего Союза, вроде отдельной республики, что ли А парень жил в России… А казаки эти вроде были сначала на Украине, потом переселились или наоборот. У них сам черт не поймет — кто русский, а кто нет. Но это неважно. Главное — оказывается, этих украинцев здесь, в Южной Америке, как и в Канаде, хватает. Особенно много в Аргентине, но и в Колумбии достаточно. Так что этот парень тут быстро найдет себе друзей-соотечественников. Но и не это главное. Больше меня волнует, что он за человек и каков в деле. А что до меня… Ты ведь знаешь — я и с чертом подружусь, лишь бы черт порядочный попался.

— Ну… не знаю… — шмыгнул носом Доули. — Посмотрим…

Мейсон нисколько не кривил душой, когда утверждал, что готов подружиться с порядочным чертом. Расовые и национальные предрассудки никогда не тревожили ни его душу, ни совесть. Он одинаково относился и к неграм, и к желтокожим, но русские… С ними Мейсон сталкивался только в бою, да и то раза три-четыре. Впрочем, и этого хватило, чтобы убедиться: воевать русские умеют, и это являлось для Мейсона лучшей характеристикой. Если человек умеет воевать — значит, не трус, не мерзавец, а настоящий мужчина и достоин уважения.

С другой стороны, Мейсон никогда не верил бредням о загадочности и непонятности русской нации. Люди везде одинаковы, он-то перевидал их немало. А все же любопытно: какие они, русские тем более еще казаки и где-то украинцы при ближайшем рассмотрении.

Мелешко на первый взгляд Мейсона даже немного разочаровал, но и подтвердил убеждение, что люди на земле мало отличаются друг от друга.

Алексей Мелешко, если не обращать внимания на незначительный речевой акцент, ничем не отличался от стандартного янки. Ни внешностью, ни манерой поведения, ни даже, и это было самым удивительным, образом мышления. С другой стороны, внешность его и телосложение относились к типу, который всегда импонировал Мейсону рост выше среднего, подтянут и поджар, в меру накачан. Лицо открытое, простое. Не назовешь ни смазливым, ни уродливым, ни обаятельным. Подбородок и губы намекали на врожденное упрямство, но эту черту Мейсон ценил и в себе, и в других.

И держался Мелешко независимо, но без чванства и излишней самоуверенности. Может, поэтому они легко и быстро нашли общий язык, как и полагается двум уважающим себя мужчинам-воинам.

А душу старого солдата Доули Алексей сразу завоевал, когда, не поморщившись, выцедил полный стакан неразбавленного бурбона за знакомство и как ни в чем не бывало вернулся к разговору.

А разговор получился деловой и серьезный.

Обсудили почти все детали, Мейсон не мог не отметить профессионализма собеседника.

Распределили роли.

Доули поручился за поиски и доставку необходимого вооружения и снаряжения. В этом деле равных опытному вояке не было. За годы славной боевой карьеры Доули обзавелся дружками-побратимами по всему свету. Имелся у него такой дружок и в Колумбии.

Мейсон, естественно, возглавил предприятие и взялся за разработку стратегического плана компании. Не хватало еще очень важной боевой единицы: пилота-вертолетчика.

Проблема состояла в том, что Мейсон нуждался не просто в боевом пилоте, ему был нужен Хэмри Нортон, и никто другой.

Алексею это имя ничего не говорило, зато Мейсон и Доули в один голос заверили, что Нортон лучший вертолетчик в мире и без него не стоит даже начинать кампанию. Но следы Нортона Доули и Мейсон потеряли лет пять назад. Известно было только то, что прервались они где-то в Италии, и похоже, там и следовало искать лучшего в мире пилота — если он, конечно, уже не совершил свой последний полет.

После недолгой дискуссии решили, что Мейсон и Мелешко немедля отправятся в Италию и попытаются разыскать полумифического Хэмри Нортона. Непосредственный поиск брал на себя Мелешко. А Доули пока займется вооружением в Колумбии.

На этом первая встреча и закончилась. Мелешко отправился в свой отель, уже на прощание Мейсон, как бы между прочим, поинтересовался.

— Эл, ну с нами, старыми бродягами, все ясно, но что тебя тянет на такие вот подвиги?

Мелешко вздохнул глубоко, пристально заглянул Мейсону в глаза и, как показалось полковнику, горестно усмехнулся:

— Видите ли, Джеймс, вы с Доули — американцы и, боюсь, меня не поймете. Но причин три.

Первая: мне интересна такая работа. Вторая: как ни смешно, но она обеспечивает уровень жизни, о котором даже очень обеспеченный гражданин моей страны, я имею в виду Россию, может только мечтать. И третья: для меня это единственная возможность повидать мир.

Мелешко был прав Но если первая причина была хорошо понятна и Мейсону, и Доули, то о двух остальных они могли сказать только то, что не поняли, о чем речь.

 

2

А Хэмри Нортон уже вторую неделю не вылезал из таверны «Альпийская роза», что на окраине Милана. То есть он, конечно, вылезал, но только затем, чтобы набить карманы новой порцией хрустящих лир.

К превеликому огорчению Хэмри, карманы катастрофически быстро худели и к исходу третьей недели оказались на грани полного истощения.

Встревоженный Нортон совершил очередной вояж в местный банк, где держал все свои сбережения. Услужливый клерк выдал ему пухлую пачку кредиток и с улыбкой сообщил, что счет господина Нортона исчерпан.

Было бы наивно предположить, что последние лиры Хэмри истратил на благотворительные цели.

Конечно же, он вернулся на обжитое место и за один вечер с блеском спустил все.

Истины ради следует добавить, что Хэмри не особо огорчился. Подобные пертурбации он претерпевал два раза в год.

Теперь предстояло возвращаться на работу и заново возводить здание материального благополучия. Черт с ним — Хэмри умел и поработать, да и вообще признавал только два рода деятельности — работу и… то, что он именовал «заправкой».

Теперь он залил «полный бак» и можно было «взлетать».

Если бы какой-нибудь художник взялся увековечить на полотне черты Хэмри Нортона, этот портрет затмил бы любой шедевр своими классическими формами. Во всей фигуре и лице Нортона самый придирчивый эстет не обнаружил бы ни единого угла. Более того, Хэмри весь состоял из окружностей. Нельзя сказать, чтобы все окружности были идеальными — и тем не менее: круглое брюшко и круглое лицо, круглый нос пуговкой и круглые глазки, даже кулачки кругленькие.

Нортон более всего походил на доброго героя русских сказок — Колобка, но это был весьма свирепый рыжий Колобок.

Всю нижнюю половину его лица залепили клочья взмочаленной оранжевой пакли. Верхняя же половина и нос радовали яркой кирпичной окраской большого скопления веснушек. Желтые космы торчали на голове в разные стороны и напоминали львиную гриву. Увы, на этом сходство со львом заканчивалось. Хэмри вымахал от горшка ровно на три вершка и относился к категории «карманных» мужчин.

И все-таки воинственный дух суровых предков-викингов был законсервирован именно в этом теле. Свирепостью и драчливостью Нортон, похоже, далеко превосходил своего знаменитого соотечественника Генриха Рыжебородого. Но рыцарем Хэмри родился истинным — он без раздумий лез в драку, когда чувствовал, что противник сильный или ровня ему, но никогда не обижал слабого.

А еще… но об этом знал только сам Нортон и никому бы ни за что не признался… И все же… он обожал детей.

Карманы его кожаной куртки вечно были набиты конфетами, шоколадками, жевательными резинками, перочинными ножичками и прочей всячиной, предназначенной для малолетних друзей. За ним вечно тащилась орава несовершеннолетних обитателей окрестных кварталов. Хэмри умел молниеносно завоевать их симпатию.

Своими же собственными крикунами Нортон не удосужился обзавестись. Может, потому, что недолюбливал и побаивался женщин. Редкий дар примерного семьянина медленно угасал в нем, так и не найдя точки приложения.

Итак, Хэмри Нортон, славный потомок викингов, вывернул на стойку последнюю тысячелировую бумажку. Сунув полученную в обмен бутылку за пазуху, про запас, он лихо развернулся, но промахнулся на девяносто градусов. Скорректировав курс, Хэмри взял направление на дверь.

О! Это был на редкость трудный полет! «Машину» безжалостно швыряло из стороны в сторону, в каждый момент она готова была «клюнуть носом» или «завалиться в штопор». Хэмри неимоверными усилиями выводил ее из угрожающего состояния.

Уже возле самих дверей ярко расцвеченная сигнальными огнями красотка нагло нацелилась на правое крыло. «Машину» рвануло назад и повело. Хэмри вырубил форсаж, однако «машина» зависла на месте.

— Прогуляемся, малыш? — пальнула красотка ракетой-зажигалкой.

Хэмри в ответ даванул на гашетку крупнокалиберного пулемета. Под гулкими сводами «Альпийской розы» пророкотала длинная очередь отборных англосакских ругательств.

Красотка моментально отвалила, и «машина», строптиво рванув с места в карьер, едва не протаранила дубовую дверь. Слава Богу, дверь распахнулась прямо перед носом Хэмри, и он выкатился на улицу.

Хватанув грудью свежей ночной прохлады, Нортон остро ощутил потребность в «дозаправке».

Заправляться пришлось «в воздухе» — прямо из горлышка. Зато «бак» наполнился так, что «горючее» едва не выплеснулось через край. Хэмри оперся о фонарный столб и подождал, пока оно малость выработается.

Путь к родному аэродрому предстоял дальний и нелегкий. Но Хэмри мужественно поборол сомнения, решительно оторвался от столба, сунул руки в карманы и смело шагнул в темноту.

Фортуна благоволила к нему, и половину пути Хэмри проделал сравнительно благополучно. Но когда впереди уже замаячили огни знакомой шумной улицы, коварная богиня удачи повернулась к Хэмри мясистым эллинским задом.

Беспечный Нортон даже и не заметил, из какой подворотни вынырнули два решительных и строгих джентльмена. Они быстро приблизились и загородили Хэмри дорогу. Хэмри несказанно обрадовался.

— А! Ребятишки! — пьяно захихикал он. — Знаете… у старика Хэмри всегда есть для вас что-нибудь вкусненькое. Хотите шоколадку? Не знаю, хватит ли на всех, но я…

Он не успел закончить фразу, как один из «ребятишек» грубо сгреб его за шиворот и задвинул в угол. Любовно подперев Нортона шершавой стеной подворотни, грабитель по-хозяйски вывернул его карманы. Сокровища, которые хлынули из карманов на грязный асфальт, могли осчастливить дюжину малолеток. Но, увы, среди них не нашлось ни одного предмета, даже отдаленно напоминающего то, что интересовало рыцарей Ордена Ночи.

Нортон же от бесцеремонного обращения пришел в неописуемую ярость.

— Ах ты, облезлая собака! — неожиданно громко рявкнул он. Грабитель даже отшатнулся в испуге. — Тебе нужен мой виски? Так получай!

Нортон неуклюже размахнулся, целя противнику в челюсть. Но, увы! То, что, с точки зрения самого Хэмри, представляло собой великолепный хук, со стороны выглядело прощальным жестом тяжелобольного.

Карающая длань Нортона лишь мазнула по куртке грабителя, а тело, повинуясь могучей силе инерции, дало угрожающий крен вперед. Однако Нортону не пришлось прилагать особенных усилий, чтобы не допустить опрокидывания. Кулак грабителя, как нельзя кстати, повстречался на пути Хэмри в самый критический момент, и он, благодарно оттолкнувшись от него правым глазом, восстановил пространственный статус.

Сцена грабежа наверняка имела бы самое грустное продолжение для Хэмри Нортона, но капризная богиня удачи вновь сжалилась над ним.

Из-за угла вылетел большой автомобиль и резко заскрипел тормозами. Слепящий сноп света выхватил из темноты участников ночной драмы.

Грабители продемонстрировали блестящую профессиональную выучку. Один из них мгновенно юркнул куда-то за угол. Второй же — тот, что вел с Нортоном непосредственные переговоры, — закрыл лицо руками и бойко попятился назад.

На его счастье, к месту преступления подоспела не патрульная полицейская машина.

Хэмри Нортон уже окончательно вошел в наркоз и на появление новых действующих лиц не отреагировал. Зато его спасители проявили к старому пилоту необычный интерес.

Их было двое. Один, тот, что постарше, ощупал Нортона, полюбовался игрой красок на лице Хэмри и удовлетворенно констатировал:

— Хэмри Нортон — клянусь фамильными подтяжками.

— Искренне рад, — донесся из автомобиля голос второго, — и кажется, мы поспели вовремя.

Первый подхватил Нортона под мышки, легко приподнял и понес на вытянутых руках к машине.

Хэмри на долю секунды пришел в себя и вяло отреагировал:

— Эй! Обезьяна! Поставь на место — в ухо дам!

На этом запас энергии иссяк, и Хэмри снова тяжело поник головой.

Мейсон бережно уложил строптивого пилота на заднее сиденье. Это был опрометчивый поступок, ибо Хэмри Нортон на данный момент являл собой идеальную модель библейского «сосуда с мерзостью». Естественно, этот «сосуд», перейдя в горизонтальное положение, не замедлил опорожниться. В салоне автомобиля резко запахло «Альпийской розой».

Нортон бушевал всю дорогу. Он, словно действующий вулкан, извергал все новые и новые потоки благоухающей лавы. Мейсон даже высказал опасение, как бы бедняга Хэмри не вывернулся наизнанку.

Алексею, который одной рукой вертел руль, а другой зажимал нос, было не до рассуждений полковника — он думал только о том, как бы побыстрее добраться до отеля и сплавить Нортона вместе с безнадежно провонявшим автомобилем.

…Хэмри пришел в себя только в полдень. Продрав не без труда левый глаз (правый, к сожалению, в тот день так и не открылся), он недоуменно повел им по сторонам и с удивлением обнаружил себя в обстановке унизительной роскоши.

Стены, обитые мягким штофом, тяжелые бархатные шторы, вычурный трельяж с громадным зеркалом и амурами по углам… Все это могло усладить взор самой притязательной шлюхи, но отнюдь не тешило старого вояку Нортона. Мало того, Хэмри с ужасом обнаружил, что его чисто вымытое тело возлежит на грандиозном двухспальном ложе и не просто лежит, а утопает в ворохе всякого кружевного барахла.

«Неужели я по пьянке вчера трахнул миллионершу? — похолодел Хэмри. — Не может быть!

А вдруг? Тогда влип… Ха! А как это я мог ее трахнуть в таком состоянии? Хотя… Летал же я пьяный в стельку, а тут и соображать не надо, лишь бы стоял…»

Неопределенность хуже всего, и Хэмри решил разобраться до конца. Он в ярости разметал кружевные оковы и, пугаясь в длинном ворсе паласа, направился к выходу. Пнув дверь алькова голой пяткой, Хэмри вывалился в смежную гостиную и застыл на пороге, словно соляной столб в предместьях Содома.

Вместо предполагаемой миллионерши Хэмри Нортона поджидал в гостиной призрак Джеймса Мейсона.

Призрак нахально развалился в кресле, выпер ноги на стол и сосал из тонкой фарфоровой чашечки кофе.

Хэмри протер глаза, но призрак не улетучился.

Мало того — он заговорил:

— Что? Допился до чертиков?

— Не до чертиков, а до одного черта, — рассудительно уточнил Нортон.

— Не надоело?

— Послушай-ка! — вскипел Хэмри. — Если ты действительно призрак, так и катись отсюда в болото. А если ты Джеймс Мейсон, то… С каких пор ты встречаешь друзей не стаканчиком виски, а проповедью?

— А к друзьям не являются в костюме из порнофильма.

— Ну так дай мне, черт возьми, штаны, и вообще, откуда ты взялся?

— О… это длинный разговор.

— Ну так прикажи подать сюда мои штаны и… похмелиться.

…Альпийская горноспасательная служба так и не дождалась больше своего лучшего пилота-вертолетчика.

Начальник службы пытался было организовать розыск после двухмесячного отсутствия Нортона, конечно, не нашли, и огорченный начальник махнул рукой, посулив бедняге Хэмри всех благ на том свете.

 

3

Хозяин бара «Беспечные овечки» — отставной капрал Джон Линтон — так увлекся протиркой стаканов, что пропустил момент, когда в его заведении появился новый посетитель. Между тем коренастый кривоногий крепыш в полувоенной форме уверенно продвигался к стойке, лавируя между столиками.

Бар «Беспечные овечки» располагался на южной окраине города, у самых трущоб, но даже у своенравных и порочных жителей окрестных кварталов пользовался дурной репутацией.

Зато носитель воинских регалий находил в «Беспечных овечках» все для доброго времяпрепровождения: и крепкую выпивку, и сговорчивых девочек, и, самое главное, достойное общество себе подобных.

Обстановка бара располагала к непринужденности и в то же время свидетельствовала о гениальной предусмотрительности хозяина Пластмассовые абажуры на лампах, накрепко привинченные к полу столы и стулья, дубовая массивная стойка — все говорило о том, что хозяин хорошо изучил нрав клиентов. Разнокалиберные бутылки с яркими наклейками выстроились по ранжиру на полках буфета и чувствовали себя в полной безопасности за пуленепробиваемыми стеклами.

Старый капрал знал, как угодить клиенту при минимальных затратах. Авторитет его всегда оставался незыблем и неоспорим. Он подкреплялся к тому же таким мощным аргументом, как пулемет, который в качестве элемента дизайна украшал стойку бара, но находился в рабочем состоянии и поблескивал свежей смазкой. Правда, сие грозное украшение исключительно редко пускалось в ход, да и то больше для устрашения. Объяснялось это не столь безупречным поведением посетителей, сколько крайней демократичностью нравственных устоев старого капрала. Он позволял своим завсегдатаям творить все, что душе угодно.

Лишь бы это не наносило весомый материальный ущерб.

Убранство бара довершали цветные плакаты с голыми красотками и с рекламой всевозможных видов оружия. Между плакатами капрал развесил пулеметные ленты, маскировочную сетку, патронташи и другую амуницию. На столик в углу Линтон выкладывал свежие номера «Солдата Фортуны».

Короче говоря, бар «Беспечные овечки» служил своеобразным храмом Марса, а отставной капрал Джон Линтон числился при нем жрецом.

Итак, новый посетитель благополучно добрался до стойки бара и очутился рядом с наблюдательным постом капрала Линтона.

— Как обычно: тройной с приправой, — уверенно затребовал он.

Услышав этот голос, капрал вздрогнул и едва не выронил изо рта неизменный «Честерфилд».

Быстро переведя взгляд на заказчика, Линтон вытаращил глаза и издал горлом неопределенный булькающий звук. Сомнений не было: на него щерил полубеззубую пасть Клифтон Доули — старый боевой соратник и неизменный компаньон в забавах молодости.

— Выпусти пар, старина, только без шума, — охладил его Доули. Чертовски рад тебя видеть на этом свете.

— Ей-Богу! Клянусь своими яйцами! Клиф Доули! — восхищенно ахнул капрал и протянул вперед четырехпалую лапу — мизинец на правой руке ему отшибло осколком лет двадцать назад.

— А что, тебе еще есть чем клясться? — Доули сгреб в широкую ладонь изуродованную руку отставного капрала.

— Пока еще не усохли, — хихикнул Линтон.

— С чем тебя и поздравляю.

— Ну… твои яйца, судя по счастливой роже, тоже в порядке?

— Пока не жалуюсь, а вот в глотке пересохло.

— О! Эту болезнь мы мигом излечим. Сейчас сдам пост заместителю и замесим по такому случаю наш коронный номер пять. О'кей?

— Что за вопрос? Только… вначале я хотел бы с твоей помощью замесить одно дельце.

— Я так и знал, — огорчился Линтон. — Нет чтобы попросту навестить приятеля. Вечно все прутся с делами.

— Не пыхти, Джони. Дела делами, а дружба дружбой. Ты же знаешь, я с тобой в любое пекло полезу.

— Тогда выкладывай свое дельце, да побыстрей.

— Мне нужен Крафт. Можешь посодействовать?

— Фи… — присвистнул Линтон. — Ты стал заводить дурные знакомства.

— До задницы мне это знакомство. Просто нужно кое-что прикупить.

— Собираешься продубить чью-то шкуру? — проницательно осведомился капрал.

— Это уж как придется, — криво ухмыльнулся Доули.

Линтон наклонился к нему и едва слышно поинтересовался:

— Как здоровье Оборотня?

— В порядке.

— Передашь привет — если случайно увидишь. А Крафт… — Линтон выпрямился. — Есть тут ребята. Только они не любят, когда интересуются Крафтом. И вообще, крутые ребята. Наверняка захотят для знакомства пощупать твою морду. Так смотри не ухлопай невзначай кого-нибудь — они этого не прощают.

— Постараюсь, — Доули с сомнением глянул на свои разбитые сплющенные кулаки.

— И еще… Ими заправляет «Черная вдовушка».

— Да ну?! Этот откуда взялся?

— Он теперь правая рука Крафта.

— Ну… с ним я договорюсь.

— О'кей. Окапывайся вон за тем столиком и жди.

Дисциплинированный Доули тотчас выполнил приказ и «окопался» не без удовольствия.

Линтон куда-то исчез, а его место за стойкой занял «заместитель» нескладный рябой парняга в пятнистом маскировочном комбезе.

Через пять минут капрал вернулся на командный пункт и украдкой подмигнул Доули. А следом за ним из табачного марева выплыли трое в странной коричневой форме. Один из них — шестифутовый и узколобый — стал за спиной Доули.

Другой — белобрысый с припухшими красными веками и выцветшими серыми глазками — нагло взгромоздился прямо на стол. А третий, сопя, втиснул свою раскормленную тушу между привинченными к полу стулом и столом.

Затем все трое бесцеремонно впялились в Доули, словно в музейный экспонат.

На лице отставного сержанта не дрогнул ни единый мускул. А в глазах стыла нечеловеческая скука.

Белобрысому подобное времяпрепровождение очень скоро надоело, и он вкрадчиво промурлыкал:

— Зачем тебе нужен Крафт, дядя?

— Во-первых, сынок, сними жопу со стола — пока он не провонялся, задушевно посоветовал Доули. — А, во-вторых, это не твое щенячье дело.

Твое дело — доложить Крафту и… почаще слизывать сопли.

От такого ответа белобрысый опешил. Потом его глазки злобно сверкнули, и он яростно прошипел:

— Ты, дядя, изрядная скотина. Придется тебя немного поучить.

Он резко выдернул из кармана правую руку.

В воздухе матово блеснул свинцовый кастет. Но Доули успел пригнуться, и кулак со свинцовой примочкой просвистел над его макушкой.

Доули, не разгибаясь, сгреб белобрысого в охапку и, даже не крякнув, швырнул его через себя. Белобрысый мелькнул в воздухе подошвами, врезался головой в живот приятеля, стоящего за спиной Доули, и оба с грохотом покатились по полу.

Третий приятель, как выяснилось, страдал несколько вялой реакцией из-за ожирения. Он только и успел, что захлопать испуганно короткими ресницами, и начал вставать. Но Доули вскочил на ноги раньше. Он треснул толстяка кулаком по макушке и усадил таким образом на место. Затем сержант возложил, словно для благословения, свои длани на стриженую голову «прихожанина» и с силой прижал ее к столу. Нос бедняги сплюснулся, словно блин. Толстяк обиженно завизжал.

Визг вышел невразумительным, так как вслед за носом тяжесть дланей Доули приняли на себя его губы.

Толстяк неистово вцепился в руки сержанта, пытаясь оторвать их от головы или хотя бы уменьшить силу давления. С таким же успехом он мог противодействовать гидравлическому прессу. Визг перешел в хриплый вой. Бедняга затрепыхался.

— Дружище, отпусти ребенка, — тихо попросил кто-то за спиной Доули. Его хрупкий организм еще не привык к таким перегрузкам.

Сержант сразу узнал голос просителя. Он снял руки с бычьей шеи «ребенка». Тот грузно завалился набок, потом встал на четвереньки и с неожиданным проворством ретировался с поля боя.

Доули старательно вытер руки о штаны и медленно повернулся.

С бутылкой рома в одной руке и со стаканом в другой к нему приближался сутулый угловатый субъект.

Доули не встречался с ним лет десять, но сразу признал Грегори Бенсона — «Черную вдовушку».

Годы мало изменили внешность Бенсона, и, конечно, наивно было полагать, что он израсходовал без остатка весь запас своего яда.

Доули хорошо знал Бенсона по «работе» в Африке. Тогда Грегори славился как непревзойденный мастер засад. Он кропотливо и надежно плел хитроумную паутину, и горе тому, кто попадал в сеть. С «Черной вдовушкой» следовало держать ухо востро, и Доули слепил на лице радушную улыбку.

— Ты уж прости ребят, — продолжал Бенсон, дружески хлопнув Доули по плечу. — Где уж им знать — на кого напали… Молокососы. А я, старый осел, не признал тебя сразу.

Старые «друзья» присели, и Бенсон выставил на стол бутылку. Выпили за встречу. Бенсон вытер рот рукавом и поинтересовался, словно невзначай:

— Как поживает твой бывший командир?

— Вроде неплохо… — уклонился от прямого ответа Доули, — я давно его не видел.

— Жаль. Я бы с удовольствием поболтал с ним. А зачем тебе Крафт? Работу ищешь?

— Нет. Работы у меня хоть отбавляй, — хмыкнул Доули, — только инструмент нужен…

— Хочешь прикупить у Крафта?

— Надеюсь.

— А почему у него?

— Да такой инструмент, как мне нужен, тут, пожалуй, больше ни у кого не достанешь.

— А много тебе надо? Я ведь почему интересуюсь, — разыгрывая простака, пояснил Бенсон. — Крафт не любит, когда его дергают по пустякам.

Но если дело выгодное…

— Угу, очень, — подтвердил Доули.

— Тогда жди меня завтра в десять ноль-ноль здесь. О'кей?

Бенсон поднялся и, не прощаясь, растворился в голубом табачном мареве.

Доули вздохнул облегченно и поискал глазами капрала. Тот важно восседал на своем посту, исподтишка наблюдая за его столиком. Увидев, что сержант освободился, Линтон слез с высокого табурета, многозначительно подмигнул Доули и кивком головы пригласил в свои апартаменты.

Доули не преминул воспользоваться любезным приглашением, и оба они скрылись за дверью, ведущей в святая святых бара «Беспечные овечки» винный погреб.

…Бенсон сдержал обещание. Уже в четверть одиннадцатого Доули трясся на заднем сиденье пятнистого «Лендровера».

Целый час «Лендровер» терпеливо пожирал пыль пригородных проселков, а затем нырнул в заросли. Еще минут двадцать упорная машина пыхтела в них и наконец уткнулась в ограду, густо оплетенную лианами и какими-то колючими побегами.

За оградой виднелась розовая крыша аккуратненького двухэтажного домика. К домику со всех сторон подступала буйная тропическая поросль.

Сразу за зеленой оградой путь преграждал еще и забор из колючей проволоки Доули готов был биться об заклад, что через проволоку пропущен электрический ток, впрочем, проверить верность своей догадки не рискнул.

Вдоль забора расхаживал бравый молодец с автоматической винтовкой и немецкой овчаркой на коротком поводке. При виде непрошеных гостей собака навострила уши, припала на задние лапы и, грозно рыкнув, изготовилась к прыжку. Однако ее поводырь узнал Бенсона и коротко рявкнул. «Рядом! Свои!» Странно, но эту команду он отдал на немецком. Видимо, пес не понимал иностранные языки.

Овчарка послушно, хотя и неохотно, привстала и пошла рядом, настороженно сверкая умными и злыми глазами.

Бенсон, не обращая внимания ни на собаку, ни на часового, уверенно зашагал по усыпанной гравием и желтым песочком тропинке прямо к домику. Доули поспешил за ним.

На крыльце домика тоже торчал часовой.

Этот, при виде Бенсона, вытянулся в струнку и вскинул в приветствии руку. Бенсон небрежно ответил, Доули еще раз убедился, что «Черная вдовушка» — не последняя пешка на шахматной доске, в то же время Доули покоробил приветственный жест часового — отставной сержант, как истинный янки, терпеть не мог «наци». Но… приходилось терпеть.

Бенсон уверенно потянул на себя дверь и галантно пропустил Доули вперед. Затем они поднялись на второй этаж и очутились в приемной Крафта. Здесь, как и полагается, их встретил секретарь, более походивший на боксера-тяжеловеса.

Секретарь-тяжеловес лениво пожал руку Бенсона и уставился на его спутника. Обследовав Доули с ног до головы взглядом, осведомился:

— Этот?

— Этот, — подтвердил Бенсон.

— Оружие есть? — секретарь снова обратил неласковый взор на Доули.

— Есть, — пожал плечами сержант.

— Давай сюда.

Доули вынул из заднего кармана маленький револьвер и выложил его на край стола.

— И это ты называешь оружием? — презрительно фыркнул секретарь и сграбастал револьвер.

Тот утонул в его широкой лапе.

— Чтобы сделать в твоей башке дырку с тридцати шагов, и этой хлопушки хватит, — доброжелательно буркнул Доули.

— А попадешь? — усомнился секретарь-боксер.

— Можем попробовать, — предложил сержант.

— Э, Бобби! — рассмеялся Бенсон. — Упаси тебя Господи пробовать. Парень отвечает за свои слова — дырку сделает, не успеешь глазом моргнуть.

— Ладно. Валяйте. Крафт ждет.

Кабинет провинциального фюрера Крафта поразил скудостью обстановки. Четыре плетеных стульчика, стол, две худосочные циновки на полу, да портрет какого-то деятеля в черной форме с крестами на груди — вот и все убранство.

Сам Крафт — поджарый, длинный старик с бескровными тонкими губами, надменно задранным подбородком и колючими глазками под лохматыми бровями оставлял весьма зловещее впечатление.

Отставной сержант не испугался бы и целой сотни чертей, но таких вот старичков побаивался.

— Садись, — проскрипел Крафт, и Доули осторожно примостился на краешке стула.

— Терпеть не могу пустых болтунов, — заявил Крафт без всякой связи с предыдущей фразой. — Ты искал Крафта — он перед тобой. Говори, но покороче.

— Нам нужно оружие.

— Ха… Кто тебе сказал, что у меня есть оружие? И кто это мы?

— Мы — это я и еще кое-то, — искренне сознался Доули и счел нужным добавить: — Мы здесь считаемся сами по себе и готовы платить хорошие деньги за хороший товар. Что касается рекомендаций… Наши влиятельные друзья с берегов Потомака посоветовали обратиться в контору Крафта. Мистер Хавьер присоединяется к рекомендации. Это все.

— Гм… Много лишних слов… Какое оружие и сколько вам надо?

Доули порылся в нагрудном кармане и протянул Крафту лист бумаги, аккуратно сложенный вчетверо. Крафт развернул лист и углубился в чтение. Лицо его оставалось непроницаемым, пока он не добрался до середины обширного списка.

В этом месте лохматые брови Крафта удивленно поползли вверх, и он поднес лист ближе к носу.

— Ха… Вы что, собираетесь бомбить дворец президента?

— Нет.

— Тогда зачем вам «Супер-Кобра» и напалмовые бомбы?

— Мы же не спрашиваем: где вы собираетесь это достать? — насупился Доули. — Повторяю: «мы платим хорошие деньги, и наши друзья…»

— Довольно, — перебил его старикашка. — Крафт может достать все, что угодно. Но я должен подумать: стоит ли?

— А долго вы будете думать? — огорчился Доули.

— Двадцать минут. Бенсон! Следуйте за мной.

А ты подожди здесь. Только не вздумай курить — не выношу табачной вони.

Крафт величественно поднялся, выпрямился, словно бамбук, и важно проследовал в дверь, ведущую в заднюю комнату. Следом за ним поторопился Бенсон.

Комната, в которой уединились Крафт и Бенсон, представляла разительный контраст с кабинетом. Если бы Доули мог видеть сквозь стены, то немало бы подивился лицемерию старикашки.

А Крафт утопил тело в складках широкой тахты и с наслаждением потянулся. Бенсон без церемоний развалился в кресле и вытянул ноги. Его фривольная поза свидетельствовала о том, что Бенсон отнюдь не подчиненный и даже не гость в этом будуаре.

— Что ты думаешь по этому поводу? — начал Крафт, размяв кости.

— Этот Доули — правая рука некоего Мейсона — кадрового офицера морской пехоты США.

— Не слышал о таком… — задумчиво выпятил губу Крафт.

— Еще бы… он всегда выполнял особые задания и всегда под чужой фамилией. Я работал с ним в Африке. Там его называли «Фиолетовый дух». Мейсон всегда был тесно связан и с армейской разведкой, и с ЦРУ. Правда, я слышал, два года назад он вышел в отставку. Но… сам понимаешь — такие люди получают полную отставку только после смерти.

— Думаешь, они от ЦРУ?

— А ты обратил внимание, как этот сержант напирает на рекомендации Наших Друзей и в то же время долдонит, что они — сами по себе. Эдакие мальчики-колокольчики.

— Конечно, обратил. Думаю, ты прав. Кодовые слова — «Хавьер присоединяется». Значит, ЦРУ санкционировало и при этом, как всегда, хочет умыть руки. Так?

— Так. Им нужно «чистое» оружие — и они подсунули Мейсону нас. Я не знаю, что они там затевают. Но если у них дельце не выгорит, то расклад ясен — Мейсон, Доули и К° сами по себе, друзья за океаном вообще ни при чем, а мы… Мы совершили отличную торговую сделку. Все остальное нас не касается. Так?

— И лучше будет, если мы в дальнейшем не будем совать нос в эти дела.

— Да, — огорченно вздохнул Бенсон. — А было бы любопытно узнать, что это они затеяли? А?

Крафт не без сожаления покинул уютную кушетку и вернулся в кабинет. Бенсон занял место за спиной Доули.

Доули, которому уже изрядно осточертело ожидание, тем более что от жары у него пересохло в глотке, радостно встрепенулся, но принял благопристойный, как и полагается дипломату, вид.

— Ну что ж, — пообещал Крафт строго и внушительно. — Вы получите все, что требуете. Причем цена будет умеренной — благодарите за это своих покровителей. Мы их тоже очень уважаем и ценим. — И после короткой паузы деловито добавил: — Детали обсудите с Бенсоном. Желаю удачи.

И Крафт жестом руки дал понять: аудиенция окончена.

 

4

— И в заключение… — Секретарь Соморы сделал многозначительную паузу. — Мне хотелось бы задержать ваше внимание на одном письме. Правда, оно пришло уже две недели назад, и тогда я нашел его незначащим и не стал доводить его содержание до вас. Но сейчас… Позвольте, я зачту?

— Валяй, — безразлично отмахнулся Сомора.

Каждое утро, по раз и навсегда заведенному порядку, Сомора выслушивал доклад своего главного секретаря.

Все, кто работал на Сомору, были колумбийцами. От безграмотных нищих пеонов, обрабатывающих плантации, охранников, набранных из армейских отбросов, гаучо и мелких поножовщиков-бандитов до высокообразованных, с американскими дипломами бухгалтеров и адвокатов, обслуживающих полулегальный банк и совсем легальные социальные программы.

Большинство было обязано синьору сенатору заработком, ощутимо более высоким, чем у пеонов и государственных служащих, перспективой неголодной старости, оплатой обучения и поддержкой родственников. Многие были обязаны жизнью — Сомора выдергивал подходящих для его дел парней даже из камеры смертников, и практически все понимали, что уклонение от обязанностей или, Боже спаси, предательство наказываются однозначно. Так что просто пуля в затылок — это еще жест милосердия.

Исключение составляли только личные секретари Соморы. Их он набирал из иностранцев, белых северян высокой квалификации, по разным причинам нуждающихся в работе в Колумбии.

Секретарей он менял раз в пять лет — за этот срок очередной секретарь, по мнению Соморы, еще не набирался «излишне обременяющей» информации о делах шефа, а с другой стороны, успевал изрядно надоесть.

Но дело было не только в информации, хотя она стоила больше любой, самой большой партии «звездной пыли», отправляемой к большому северному соседу.

В зеленой империи Соморы воровали все, от распоследнего пеона до респектабельного бухгалтера. Это было неизбежно, и Сомора ограничивался только тем, что следил — не лично, конечно, через контролеров, — чтобы уворованные куски соответствовали месту в иерархии. Но чем выше располагался работник, тем больше получал возможности и тем сложнее было проконтролировать его доходы. Пост главного секретаря для умного человека (а у Соморы чутье на умников было безошибочным) позволял снять очень большой навар. И если бы на этом месте был колумбиец, с сотнями или даже тысячами родственных, дружеских или земляческих связей, деньги могли уплыть.

Слишком большая часть. Иностранец же, чужой в Колумбии, неизбежно оказывался на виду, под колпаком. Все банковские операции, связь, почтовые пересылки, личные контакты — все было на виду.

Главный секретарь мог украсть миллионы, но ни одного лишнего сентаво не смог бы израсходовать или отложить на черный день.

Главный секретарь располагал колоссальной и очень дорогостоящей информацией, но не мог ни байта продать на сторону.

Секретари, умники, это понимали — и просто служили Соморе в меру своих личных качеств.

Или забывались — и мгновенно переходили на службу в мир иной.

Джексон, шестой по счету главный секретарь, служил всего два года и хотя отличался редкой расторопностью и сообразительностью, но почему-то надоел Соморе больше, чем пять предыдущих. Может, потому, что он был чистоплюем и задавакой — опять же по мнению самого Соморы.

«Досточтимому синьору Доминико Соморе», — торжественно провозгласил Джексон.

— Это можно было опустить, — брякнул адресант.

— «Преклоняясь перед Вашими способностями, — продолжил Джексон как ни в чем не бывало, — и бескорыстием, не можем не поразиться, что в богоугодных делах Вы недостаточно настойчивы и Ваше желание сделать суетный мир лучше и добрее недостаточно твердо. А вера и воля Ваши не всегда непреклонны. Ваши доходы составляют семьсот двадцать семь миллионов в год, а какую малую толику Вы выделяете на нужды Церкви?

Готовы взять на себя руководство над Вашими богоугодными устремлениями, если Вы обязуетесь ежегодно выделять в фонд нашего Союза двести миллионов долларов. Союз Небесных Братьев».

— И подпись, — добавил Джексон. — Буква «R» с какой-то штучкой на голове.

— На чьей голове? — не сразу сообразил Сомора.

— На голове буквы «R», похоже на корону, — уточнил Джексон.

— А… — протянул пренебрежительно Сомора и рассмеялся. — Забавное письмо. Какие-нибудь полудурки-фанатики. Выкинь его в мусорную корзину.

— Именно так я и хотел поступить вначале, — скромно потупился Джексон. — Но вы же знаете мою привычку выяснять все до конца.

Секретарь впервые за все утро поднял на шефа холодные змеиные глаза.

— Да, знаю…

— Кроме того, тон письма мне показался издевательским, согласитесь, даже нахальным, и к тому же меня насторожил один факт.

— Короче, Джексон, — начал раздражаться Сомора. — Что тебя там насторожило?

— Авторы письма весьма точно определили сумму ваших доходов. А ведь знают ее очень немногие доверенные люди. Я решил провести расследование.

— Ну и?..

— Результат его весьма любопытен с моей точки зрения.

— Меня не интересует твоя точка зрения, — сердито зашипел Сомора. Меня интересует результат.

Джексон, как показалось Соморе, обиженно пожал плечами и перешел на свой обычный дикторский тон. Впрочем, уже после первых фраз Сомора понял, что расследование и вправду носило весьма любопытный характер.

Во-первых, ни в Колумбии, ни в соседних странах агенты Соморы не нашли никаких подходящих Союзов Небесных Братьев. Во всем мире существовало несколько Союзов именно такого названия, но ни один из них к письму отношения не имел. Это Джексон выяснил точно. Но этот факт сам по себе еще не заслуживал внимания, просто из него следовало, что авторы письма либо принадлежат к некоему тайному союзу, маскируясь и прикрываясь первым пришедшим в голову названием, либо хотят подставить каких-нибудь иеговистов под удар Соморы.

Поиски загадочного Союза, может быть, и не увенчались бы на данном этапе успехом, если бы не чистая случайность. Доверенный и надежный агент Соморы в Калифорнии, Паоло по кличке Пуританин, обратился за «консультацией» к партнерам шефа, а именно к Джакомо Личу.

Это был естественный шаг, учитывая, что и Лич и Сомора частенько помогали друг другу в подобных незначительных, как казалось поначалу и Пуританину и Джексону, и ничего не стоящих делах. Но в данном случае Пуританин нарвался на непредвиденную и необъяснимую реакцию.

По его словам выходило, что Лич, как только Паоло заикнулся о Союзе Небесных Братьев, растерялся и даже, как показалось Пуританину, испугался.

— Что? Кто испугался? Джакомо? — прервал Сомора Джексона. — Вы шутите, Джексон, или рехнулись? — Сомора в запале даже перешел на «вы».

— То же самое я подумал о Пуританине, когда он передал мне содержание разговора с Личем, — не смутился Джексон. — Но Лич и вправду перепугался, ушел от разговора и напоследок посоветовал Паоло не соваться не в свои дела. Понимаете, синьор, что это может значить?

— Понимаю, сынок, понимаю, — процедил Сомора. — Ты хочешь сказать, что если безобидную попытку получить кое-какую информацию Джакомо ни с того ни с сего расценил как вмешательство в его дела, то он хорошо знаком с этими «братьями» и, мало того, это знакомство почему-то не доставляет ему удовольствия. Так?

— Именно так, и Пуританину даже удалось выяснить, почему испугался Лич — Ну?!

— Он зашел с другой стороны и поинтересовался текущими делами наших компаньонов. Как вам известно, фирма Лича последнее время понесла значительные убытки. Причиной тому целый ряд неудач в торговых операциях и на этапах транспортировки товара. Вспомните хотя бы случай с нашим «Северным сиянием». Мы честно выполнили обязательства, а они… попросту прохлопали товар. Так вот: Пуританин совершенно точно выяснил, что неудачи не были случайны и у наших партнеров появился не просто конкурент…

Джексон набрал в грудь побольше воздуха и вдруг зашептал быстро-быстро:

— У меня есть все основания полагать, что наши партнеры стали жертвами высокопрофессионального шантажа. Даже скорей не шантажа, а самого натурального рэкета, и рэкетировали их эти самые «небесные братья», которые подписываются этим вот значком с короной. А испугался Лич потому, что боится, как бы подобная информация не повредила престижу его «семьи».

Джексон замолчал и вопросительно уставился на шефа.

— Что умолк? — подзадорил его Сомора. — Продолжай. Твои сногсшибательные версии мне очень нравятся.

— Синьор Сомора, — обиженно протянул секретарь, теребя пуговку на пиджаке, — вы знаете меня много лет… Я никогда не бросался версиями, если не имел фактов.

— Я пока не видел никаких фактов, кроме этой паршивой писульки.

— Они скоро будут. Один… уже есть.

— Какой?

— Второе письмо получено сегодня утром…

— И… — властно оборвал Джексона Сомора, — простите, Джексон, но вы осел. Я крайне вами недоволен, — перешел на подчеркнуто официальный тон Сомора. — Вы уже вторую неделю ведете расследование по делу, которое признаете очень важным, и до сих пор не потрудились поставить меня в известность, даже после разговора с Личем.

— Я думал…

— Здесь думаю я! — жестко отрезал Сомора и нервно потянулся за сигарой. — Читай второе письмо.

«Уважаемый синьор Доминико, — продекламировал Джексон. — Думаем, что наше первое письмо не совсем точно передает наши намерения. Поэтому мы решили снова напомнить о себе и уточнить условия контракта. Чистая прибыль от Вашей последней торговой сделки составила восемьдесят шесть миллионов долларов. Двадцать два миллиона Вы должны перевести на счет номер 534985 Бернского „Сюисс Инвестбанка“.

Убедительно просим произвести взаимные расчеты до 20 сентября текущего года.

Союз Небесных Братьев».

— Каковы мерзавцы, а? — восхищенно всплеснул руками Сомора, затем выложил тяжелые кулаки на стол и заговорил медленно и внушительно: Значит, так! Первое: немедленно подключить к делу Сампраса. Он займется счетом в банке.

Выяснить: на кого открыт счет, кто получатель.

Наверняка это промежуточный этап отмывки денег. «Сюисс Инвест» крепость, но надо пробиться. Проследить и выявить все этапы.

Второе: Пуританин пусть продолжает отрабатывать свою линию, но в помощь ему направить Диаса.

Третье: пускай Амалькадо выпотрошит весь мой штат и выяснит — кто сдает информацию и кому.

Четвертое: завтра же пригласить ко мне адвоката Рейносо, генерала Фортеса и начальника полиции — на обед.

И последнее: обо всех, слышишь, обо всех мельчайших фактиках сообщать лично мне! Все, свободен.

Джексон бросил на шефа восхищенный взгляд и пулей вылетел из кабинета.

Сомора расслабленно откинулся в кресле и задумался. Он переворошил все свое серое вещество, пытаясь докопаться до подсказки. Нет! Подобная ситуация не имела аналогов в его памяти.

А память Соморы цепко хранила все, все с того самого дня, когда он собственными руками засадил свой первый участок коки и охранял его с винтовкой от непрошеных гостей. Тогда он был совсем другим, но сколько воды утекло. А что это была за жизнь? Он цеплялся тогда за нее когтями и зубами. Сколько врагов, сколько борьбы… Он ничего и никому не прощал. На каждый удар отвечал десятью ударами. И что же? Только двое из его многочисленных врагов умерли собственной смертью. Сомора до сих пор сожалел, что позволил себе и им эту роскошь. А потом…

Потом воевать стало не с кем. Он остался со своими миллиардами, армией телохранителей и слуг. И Сомора заскучал. От скуки занялся благотворительностью. Понастроил бесплатных обжорок для нищих, больниц для бедняков и детских приютов, целые кварталы с водопроводом и канализацией для бездомных. Он честно заслужил звание «Отец бедноты». И что же? Его миллиарды не растаяли, а скука не развеялась.

Тогда Сомора всей душой окунулся в политику, легко купил место сенатора и даже призадумался о президентском кресле. И это было не пустое бахвальство. Избиратели носили сенатора Сомору на руках, а он пообещал им уплатить весь внешний государственный долг из собственного кармана всего-то двадцать миллиардов долларов — и потом превратить страну в настоящий райский уголок. И он бы добился своего, но «левая» пресса подняла грандиозный вой.

Зачем? Все и так знали, как он заработал свои миллиарды…

Сомора гордо отказался от участия в выборах и… охладел к политике.

Слава Богу, что в мире еще существовали лошадиные скачки. Теперь Сомора, сам отличный наездник, отдавался этой страсти всей душой.

А на дела махнул рукой и передал бразды правления в руки секретарей. Вот и очередной, Джексон… Каждое утро Сомора внимательно выслушивал его доклад, цеплялся по пустякам — чтобы Джексон чувствовал, что патрон не дремлет. На самом же деле он именно дремал под монотонный голос Джексона. Но теперь другое дело. Сомора усмехнулся, подмигнул кому-то и даже потер ладони.

 

5

Паоло Пуританин поднял воротник кожаного пальто и зябко поежился. Он уже битых три часа торчал на пожарной лестнице облезлого полуразвалившегося пятиэтажного дома на Фултон-стрит и изрядно продрог.

Этот дом в самом центре фултонских трущоб населяла не менее облезлая и невеселая публика.

Стекла в окнах были такой же редкостью, как и замки на уцелевших кое-где дверях. Жильцам дома попросту нечего было прятать от соседей.

Все свое они таскали с собой или на себе.

В одной из таких берлог жил, а вернее, ночевал Арам Стэк, бывший компаньон и закадычный дружок Джакомо Лича. Стэка раскопал Диас. Вернее, Диас знавал Стэка в лучшие его времена, когда тот на пару с Личем ворочал большими делами.

Но Стэк не сумел устоять перед многочисленными соблазнами мира сего, умудрился растранжирить свое весьма солидное состояние, спился и в конце концов сам стал колоться. Личу пришлось расстаться со Стэком, при этом он проявил непростительную слабость — Стэка следовало устранить навсегда. Но Лич пощадил его: все-таки Стэк был ему другом, и начинали они вместе.

В благодарность Арам возненавидел Джакомо и давно уже подыскивал возможность насолить бывшему компаньону.

Такую возможность и готов был предоставить ему Диас. Впрочем, в работе со Стэком следовало соблюдать известную осторожность и деликатность. Характером Арам Стэк отличался крутым.

Он был упрям, как техасец, и из него трудно было вытянуть что-либо. Причем чем сильней было воздействие на Арама, тем сильней он упирался.

С другой стороны, несмотря на нынешнее его положение, его не так уж легко было купить. Удивительно, но Стэк даже в своем бывшем бизнесе умудрился прослыть редким чистоплюем, а теперь дошел до такой черты, когда деньги для человека теряют свое значение. Только месть — вот и все, чем его еще можно было увлечь.

На этом увлечении и решил сыграть Диас.

А игра стоила свеч — знал Стэк много, но когда Диас начал брать Стэка в работу, то скоро почувствовал, что очень похоже, что бывший большой гангстер с кем-то уже поделился своими знаниями. Учитывая специфику запроса синьора Соморы, не менее интересно, чем получить информацию, стало выяснить: с кем именно Стэк ею поделился.

Сейчас Диас обрабатывал Стэка в каком-то ресторане, а Пуританин вынужден был мерзнуть на пожарной лестнице, дожидаясь, когда Арам пожалует домой. Они следили за каждым шагом Стэка — так приказал Диас.

Стэк заявился в три часа ночи. Он сразу зажег свечу — электрического освещения в этом квартале Фултон-стрит сроду не водилось — и вынул из пиджака маленький сверточек. Пуританин наблюдал за ним в ноктовизор.

В сверточке оказались шприц, ампула с растворителем и крохотная капсула с порошком.

Несмотря на то что руки Стэка ходили ходуном, он довольно споро развел порошок, набрал приготовленную смесь в шприц и задрал штанину на левой ноге. Со сноровкой опытной медицинской сестры Стэк точным движением проткнул вздутую вену и впрыснул раствор. Затем небрежно бросил шприц на пол и блаженно откинулся назад, прикрыв глаза. Потом он еще минут десять шатался из угла в угол, задул наконец свечу, повалился на продавленный топчан в углу и затих.

Откуда-то снизу до ушей Пуританина донесся тихий свист. Паоло осторожно свесил голову и с трудом разглядел в темноте фигуру своего напарника Антонио.

Антонио призывно махнул рукой, и Пуританин недовольно поморщился. У него, как назло, ужасно разболелась мозоль на ступне, и лишний экскурс по пожарной лестнице сулил немало неприятных ощущений. Антонио встретил его возбужденным шепотом:

— Паоло! Диасу крышка!

— Что значит «крышка»? — не уразумел сразу Пуританин.

— Только что звонил Метис, — торопливо пояснил Антонио. — Диас вернулся из ресторана, и в номере ему сразу стало плохо. Метис даже не успел вызвать врача, как Диас загнулся. Его уже наверняка поволокли в морг. Метис поехал в полицию, — сам понимаешь, тело Диаса надо отправить домой без экспертизы.

— А, черт! — выругался Пуританин. — Думаешь, Стэк?

— А кто же еще, — округлил глаза Антонио. — Больше некому.

— Ладно… — жесткие складки обозначились в уголках губ Пуританина. Пойдем.

Антонио не спрашивал: куда? Он и так знал.

Они поднялись по крутой заплеванной лестнице на четвертый этаж и остановились перед дверью квартиры Стэка. Антонио легонько толкнул ее, и дверь со скрипом отворилась.

Стэк валялся на своем топчане в том же положении, в каком его последний раз видел Пуританин в свой бинокль. Луч карманного фонарика выхватил из темноты его скрюченное тело с подогнутыми к животу коленями.

Пуританин решительно шагнул вперед, положил тяжелую руку на плечо Стэка и рывком перевернул того на спину.

Голова Стэка безвольно мотнулась, и остекленевшие глаза уставились в потолок широкими безжизненными зрачками.

Пуританин брезгливо отдернул руку и повернулся к Антонио.

— Этому тоже каюк.

Антонио пошарил лучом фонарика, и светлое пятно остановилось на использованном шприце.

Пуританин неспешно натянул на руки перчатки, достал носовой платок, аккуратно завернул в него шприц и пустую ампулу, которая валялась под трехногим столом, и спрятал добычу в нагрудном кармане.

— Смотаемся в «Наутилус»? — предложил Антонио.

— Угу, — согласился Пуританин.

В ночном дансинг-баре «Наутилус», несмотря на столь поздний, а верней, столь ранний час, все еще царило бесшабашное веселье. Разогретая спиртным и наркотиками публика вытащила на середину зала большой стол, и на нем лихо выплясывали две обнаженные красотки. При виде новых посетителей одна из них развернулась оголенным задом ко входу, низко наклонилась, сунула голову между ногами и показала Антонио язык.

— Браво, малютка! — поаплодировал ей Антонио и подошел поближе. Пуританин отловил за шиворот какого-то ошалевшего юнца и, для острастки ткнув его кулаком ниже пупа, сурово вопросил.

— Где хозяин?

Юнец осклабился и, радостно пуская слюни, захихикал:

— Он там, в баре, такой смешной… ха… ха… ха… А ты тоже смешной… хи… хи…хи…

Пуританин отпустил весельчаку подзатыльник, от которого тот улетел футов на двадцать, и направился к стойке бара. Антонио с сожалением оторвался от стриптиз-шоу и проследовал за ним.

Хозяин «Наутилуса», упитанный тип неопределенного возраста, что-то внушал своему бармену. Тот преданно таращил на шефа осоловелые глаза, покорно кивал головой в ответ, но на его тупой физиономии при этом не отражалось ни малейшего проблеска мысли.

— Эй, парни! — окликнул собеседников Пуританин. — Кто из вас хозяин этого борделя?

— Ну я, — сердито уставился на него толстяк.

— Надо поговорить, — не стал разводить канитель Пуританин.

— А ты кто такой? — грубо осведомился хозяин.

— А я от Хью Целителя, — подмигнул ему Пуританин.

— А… тогда заходи, поговорим, — сердитое выражение на лице толстяка сменилось милостивой улыбкой. Он кивнул на низенькую дверь за стойкой.

Пуританин без колебаний проследовал в заданном направлении и вышел в длинный, тускло освещенный коридор. По обеим его сторонам виднелись еще с десяток дверей, и Паоло искательно огляделся по сторонам.

— Последняя дверь направо, — подсказал хозяин. — Э! А ты куда прешься? — загородил он рукой дорогу Антонио.

— Он со мной, — пояснил Пуританин.

— Так бы и говорил. Ну идем.

Хозяин завел их в маленькую комнату без окон, всю заставленную какими-то ящиками. Он предусмотрительно запер дверь на задвижку и повернулся к Пуританину:

— Ну, сколько вам?

Жилистый кулак Пуританина, туго обтянутый перчаткой, мелькнул в воздухе и влепился в переносицу толстяка. Хозяин «Наутилуса» отлетел назад, тяжело шмякнулся спиной и затылком и быстро сполз на пол.

Пуританин склонился над ним, вытащил из куртки сомлевшего толстяка пистолет и сунул себе за пояс. Затем выдернул из кармана тонкий капроновый шнурок и захлестнул его вокруг жирной шеи хозяина. Тот уже очухался и испуганно захлопал короткими ресницами.

— Что ты подсунул Стэку сегодня вечером вместо героина? — выдохнул ему в лицо Пуританин.

— Я… я не знаю никакого Стэка, — пролепетал хозяин.

Пуританин натянул шнур, и тот впился в шею толстяка.

Лицо хозяина побагровело. Он широко раззявил рот и зашлепал толстыми губами, пытаясь что-то сказать. Пуританин ослабил хватку.

— Ну, теперь вспомнил?

— Да, да.

— Так что это было?

— Стрихнин.

— Кто тебе его дал?

— Я сам, сам. Стэк не платил долги.

Удавка на его шее снова затянулась. Теперь Пуританин дождался, пока рожа толстяка-отравителя дойдет до синюшной кондиции, и только тогда попустил шнурок.

— Кто тебе дал стрихнин?

— Он, он, — захрипел бедняга. — Агент ФБР.

— ФБР? — искренне удивился Пуританин.

— Точно.

— Ты видел его удостоверение?

— Да. Он агент первого класса сан-францисского отделения.

— Как его зовут?

— Клифтон Гаэрс.

— Зачем это ему было нужно?

— Не знаю, — толстяк поспешно вцепился в запястья Пуританина. — Правда, я не знаю.

— А зачем ты это сделал?

— Этот «фараон» припер меня к стенке. Он про меня все знает. Или я передам Стэку этот порошок вместо марафета, или сяду на стульчик под напряжением — так он сказал. Что я, дурак? Из-за паршивого бродяги на стул?

— Ты не дурак, — задумчиво протянул Пуританин, — когда он придет?

— Он больше не придет.

— Точно?

— Точно.

Пуританин совсем распустил шнурок на шее хозяина и повернулся к Антонио:

— Как ты думаешь, он не врет?

— Думаю, нет.

— Что, отпустим беднягу?

— Пусть катится ко всем чертям.

Обрадованный толстяк облегченно вздохнул и расслабился. Пуританин тотчас тренированным движением дернул шнур за концы и резко рванул его на себя. Голова хозяина «Наутилуса» дернулась, коротко хрустнул шейный позвонок. Толстяк сразу обмяк, вывалил язык и выкатил глаза.

В нос Пуританину ударил едкий запах мочи. Он выпрямил натруженную спину и потер поясницу.

— Один — два, — резюмировал Антонио, страстный поклонник футбола.

— Если этот Гаэрс действительно из ФБР, мы его найдем, — удовлетворенно проурчал Пуританин.

— Сомневаюсь…

— Все равно найдем, — упрямо мотнул головой Паоло. Они оттащили тело хозяина за ящики и покинули комнату. Аккуратно притворили за собой дверь, огляделись по сторонам и не спеша направились к выходу. Однако не успели сделать и десяти шагов, как негромкий оклик остановил их.

— Эй, синьоры! Кажется, вы меня искали?

Пуританин выдернул пистолет и мгновенно развернулся. Он даже успел определить систему автомата в руках щуплого на вид незнакомца в темных очках и шляпе — чешский, «скорпион».

Но то была последняя его мысль.

Автомат забился в руках ганфайтера. Багровое пламя вспыхнуло перед глазами Паоло и тотчас угасло.

Литовченко приблизился к телам и внимательно изучил результат своей «мокрой» работы.

Паоло и его напарник были мертвы.

…В пятницу Диас сообщил, что напал на след Небесных Братьев, а уже в воскресенье Джексон едва не помешал любимому занятию босса. Памятуя о строгом наказе немедленно докладывать все новости, он в семь утра помчался к конюшням.

Ничуть не запыхавшись, остановился у входа и по привычке поправил галстук.

Сомора кормил из рук свою любимую гнедую кобылу английских кровей. Джексон мягкими неслышными шагами приблизился к шефу и тихо окликнул:

— Синьор Сомора!

— Что там, Джексон? — не поворачивая головы, поинтересовался Сомора. Ты так летел сюда, что я было забеспокоился о целости твоего аристократического носа.

Джексон хотел было подивиться этой осведомленности, но вовремя вспомнил о телохранителях шефа. Он их попросту привык не замечать, словно приевшиеся детали интерьера. Зато они замечали все и «настучали» шефу о приближении секретаря.

— Неприятные новости, — внушительно начал Джексон, — Диас…

— Что, пристрелили или отравили? — опередил его Сомора, хотя и не удостоил секретаря поворотом головы.

— Есть основания предполагать, что отравили, — скис Джексон, которому всеведение шефа подпортило настроение.

— Кто его страховал?

— Метис, Пуританин и Антонио.

— Забавно. Ну рассказывай, рассказывай.

Сомора не спеша вытер руки свежим сеном, потрепал кобылу по холке и наконец обернулся к секретарю. Он внимательно выслушал весьма четкий доклад Джексона, но вывод сделал странный:

— Никогда не щадите старых друзей, Джексон. Видите, что из этого получается? Полдюжины трупов и никакой пользы. Но самое смешное то, что Диас, который, по идее, в списке покойников должен был стоять последним, этот список возглавил.

Он неторопливо направился к бассейну, на ходу давая распоряжения:

— Узнать: почему Пуританин и Антонио сунулись именно в этот «Наутилус». Вытряхните из персонала этого борделя все. Можете не церемониться. И еще… Теперь попробуем поймать рыбу «на живца»…

 

6

«Досточтимый синьор Сомора! Напоминаем Вам еще раз, что оговоренная сумма должна быть внесена на счет № 534985 Бернского „Сюисс Инвестбанка“ не позже двадцатого сентября текущего года.

В противном случае мы будем вынуждены применить по отношению к Вам некоторые меры.

Союз Небесных Братьев».

— Замечательно, Джексон. Осталось дождаться этих самых мер. Да! Копии всех трех писем передайте лично начальнику полиции. Необходимо, чтобы все наши ответные действия выглядели как вынужденная защита.

Двадцать второго сентября в три часа ночи синьора Сомору разбудил робкий стук в дверь спальни. Случаев подобного нахальства не отмечалось уже в течение последних двадцати лет, а потому Сомора был не столько взбешен, сколько заинтригован.

— Войдите, черт вас побери, — рявкнул он.

В дверном проеме показался дрожащий всем телом начальник его личной охраны с телефоном в руках.

— Ты что, очумел? — Сомора опустил на пол волосатые ноги и сердито уставился на дерзкого нарушителя ночного покоя. — Ну! Что молчишь?

Поршень заело?

— Я… я… не виноват, — пролепетал бедняга, подвигаясь поближе к шефу на ватных ногах. — Это Орландо. Он ругается в трубку и требует немедленно подать вас.

— Под каким соусом?

— Не… не знаю.

Сомора вырвал трубку из рук обалдевшего телохранителя и приложил к уху. Минуту он прислушивался, и на лице его при этом играла восхищенная улыбка.

Орландо — «смотритель» и «генеральный директор» самой большой лаборатории по переработке листьев коки — слыл непревзойденным мастером непечатного слова. За этот редкий дар Сомора особо ценил его.

Только когда Орландо пошел на «третий круг», Сомора набрал в грудь побольше воздуха и заорал в трубку, стараясь перекричать подчиненного:

— Заткни глотку, Орландо! Иначе я собственноручно заткну тебе ее навсегда! Говори толком: каким хреном ты заплевал телефон своей паршивой слюной и на кой ляд я тебе сдался среди ночи?

— Босс, — проревела в ответ трубка. — Эти педики разнесли всю кухню со складами на куски.

Сгорело все. Даже старый Альварес-хромоножка.

Он не успел впрыгнуть в свои вонючие трусы. Порвите мне жопу на английский крест, если я мог что-нибудь сделать!

— Не сомневайся, дружок, я последую твоему совету, — ласково заверил Сомора. — Только растолкуй, о каких педиках ты мне талдычишь?

— На вертолете. Сначала они трахнули нас ракетой, а потом плеснули нам на голову цистерну горящего дерьма.

— Чего?

— Напалма. Я знаю. Черта с три его замочишь, — в трубке послышалось невразумительное хрюкание, а затем восторженный вопль: — Босс!

Они громят кухню Циклопа. Пусть мои зенки залезут за уши, если этот красный петух кукарекает не на ранчо Эль-Пасо. Мне даже отсюда видно, как перекосило одноглазую рожу старого койота.

Босс! Горит четверть урожая этого сезона! Ну! Доберусь я до этого стрекозла! Я его…

Кровожадные намерения косноязычного Орландо Сомору не интересовали — он бросил трубку.

— Да! Дела! А молодцы эти ребята, а? Ну ты иди, иди, сынок. Я еще посплю, а ты к завтраку доставь сюда генерала Фортеса и разбуди Джексона, пусть он слетает, посмотрит, что там и как.

Сомора втянул ноги обратно под одеяло и моментально захрапел. Верный страж, словно краб, пятясь задом, выбрался из спальни, осторожно притворил дверь и вознес горячую молитву Пресвятой Деве за чудесное избавление от гнева всемогущего синьора.

К утреннему докладу вездесущий Джексон не поспел. И это был первый беспрецедентный случай, в его безукоризненной секретарской карьере.

Зато уже к двенадцати ноль-ноль он явился, как всегда, отлакированный и отутюженный, с подробнейшим отчетом.

Сомора как раз беседовал с генералом Фортесом. Фортес был своим человеком в доме, и Сомора почти не имея от него секретов. Почти… Потому-то он и принял доклад секретаря в присутствии генерала.

Фортес вальяжно развалился в кресле и с наслаждением потягивал джин с содовой. Он добродушно сопел носом и к происходящему относился с пониманием и сочувствием.

Сомора попыхивал толстой сигарой и разглядывал на свет хрустальный стакан, наполненный неразбавленным ямайским ромом с сахаром.

Джексон недовольно покосился на генерала, но перечить шефу не осмелился.

Новости, которые он привез, могли выбить из колеи кого угодно, только не синьора Сомору.

Ночной бомбардировке подверглись три из шести лабораторий Соморы. На их складах, вместе с помещениями, сгорела треть урожая. Сгорел и драгоценный, уже готовый к отправке порошок.

Sh-o значило, что заокеанские партнеры не получат товар вовремя. По строгим условиям контракта Сомора обязан был выплатить неустойку.

Выслушав малоутешительные известия, Сомора отхлебнул из своего стакана и повернулся к Фортесу:

— Видите, генерал, как пощипали меня…

— Да! Именно пощипали, — добродушно хохотнул Фортес.

— Э… Черт с ними, с лабораториями, — махнул рукой Сомора. — Я их могу оборудовать сотню. Товар жаль. Вот что. У меня осталось три лаборатории со складами и сушилками. И я не хочу, чтобы они тоже взлетели на воздух. Ты должен помочь.

— А что, разве я отказывался когда-нибудь помочь другу? — хитро прищурился Фортес. — Твои ребята знают, что такое «стингер»?

— Сомневаюсь. Перерезать глотку — это они могут хорошо, а что до остального…

— Ладно. — Фортес прикончил свой джин. — «Стингер» — это такая ручная ракета типа «земля — воздух». Я дам тебе три взвода солдат с этими игрушками, зенитные пулеметы и прожектора.

Кроме того, установлю постоянное патрулирование этого района звеньями боевых вертолетов.

Но…

— Ни слова больше, старина. Ты же знаешь мою благодарность.

— Тогда договорились.

— Только у меня есть маленькая просьба.

— ?

— Мне нужно не просто сбить эту тарахтелку, мне нужен тот, кто сидит в ней.

— О… Это очень сложно, — поскреб лысину старый служака.

— А ты постарайся, — мягко нажал Сомора.

— Ну… ребята попробуют посадить ее, но… не обещаю.

— Пусть попробуют. А уж я по достоинству оценю этот труд.

— Ладно. Они попробуют.

— Чудесно! Антонио! — зычно гаркнул Сомора, презиравший электрические звонки. — Проводи генерала!

Он хлопнул на прощанье Фортеса по плечу, и тот, тяжело ступая, покинул кабинет.

Едва за Фортесом затворилась дверь, Сомора стер с лица приветливую улыбку и деловито осведомился:

— Размеры убытков?

— Около двухсот миллионов плюс неустойка.

Итого триста миллионов.

— Недурно. Но неустойку я платить не буду.

— Как это? — раскрыл от изумления рот Джексон. — Мы ведь не выполним обязательств.

— Кто тебе сказал, что не выполним?

— ?

— Если ты, сынок, услышишь от кого-нибудь, что старый Сомора не выполнил условий контракта, плюнь этому человеку в морду. Он лжец. Я еще никому не платил неустойки по той простой причине, что всегда выполнял обязательства. Товар нашим партнерам поступит вовремя.

— Но как?

— А это, сынок, не твоя забота.

И Сомора залпом осушил стакан до дна.

 

7

Вот уже второй час «Супер-Кобра», энергично наматывая влажную ночную мглу на винты, шла на юг. Нортон выжимал из двигателя все, что тот мог дать. Колумбийские ночи коротки, а на место нужно было поспеть до того, как утренний туман затянет низины.

Ориентировался Нортон только по приборной доске, и ему, работающему и за штурмана и за пилота, приходилось нелегко. Мейсон ничем, кроме сочувствия, помочь Нортону не мог, хотя и занимал кресло второго пилота.

Хэмри всю дорогу ворчал что-то себе под нос и на Мейсона не обращал ни малейшего внимания.

Тот даже малость обиделся. Наконец Нортон произвел в голове очередное сложное вычисление и решительно переложил штурвал влево.

— Миль… че… че… рез… де… сять… и… ищи… ма… ма… маячок, — дребезжащим от вибрации тенором пропел он.

— Е… е… есть, — проблеял Мейсон и подчеркнуто старательно стал таращить глаза в фиолетовую темень под ними.

Черта с два бы засек маячок, если бы не тренированное зрение Нортона.

— Вот он, — удовлетворенно ухнул тот и круто завалил машину вправо.

Теперь и Мейсон заметил маленький, дрожащий внизу огонек. Маячок этот лампочку с рефлектором, соединенную с аккумулятором, — Доули укрепил на верхушке дерева три часа назад.

От маячка следовало взять курс прямо на запад и через пять минут полета со скоростью двести миль в час выйти на цель.

Нортон повеселел, и пальцы его, поросшие рыжим пухом, резво забегали по многочисленным кнопкам, тумблерам и ползункам — Хэмри готовил машину к бою.

Мейсон тоже взбодрился и занялся пушкой — вряд ли она понадобится в этом бою, но… Не сидеть же без дела!

Ему часто приходилось наблюдать и отбивать вертолетную атаку с земли проза войны. Но созерцать ее с другой точки — из кабины пилота, да в ночном варианте, да в исполнении такого аса, как Хэмри Нортон, — Мейсону не доводилось.

Действие развернулось в считанные секунды.

Внизу, прямо по курсу вспыхнула и погасла яркая точка. От нее, прочертив в темноте фосфоресцирующий след, протянулась тонкая ниточка и… оборвалась. И тотчас в месте обрыва ниточки взметнулось ослепительно яркое пламя взрыва и рассыпалось на тысячи желтых звездочек.

Это сержант Доули сделал свое дело — метко пушенная из гранатомета граната-зажигалка обозначила цель.

Вспышка взрыва выхватила из темноты приземистые строения с покатыми крышами. Теперь наступил черед Нортона.

«Супер-Кобра» развернулась к вспышке носом так стремительно, что Мейсон едва не вылетел из кресла. Из-под брюха машины в сторону строений потянулись огненные щупальца. Шесть «хеллфайров» с особой начинкой полетели в цель.

Но Мейсон не успел увидеть — достигли они строений или нет. Нортон снова увалил машину в сторону и вниз.

«Кобра» рискованно нырнула за верхушки деревьев, и поле боя скрылось из виду.

Действия Нортона напоминали битву маленького, но опытного паучка с большой и жирной мухой. Видя, что жертва больше и сильней его, паучок подскочил к ней, укусил и… отпрянул. Осталось дождаться, пока муха перестанет трепыхаться. Но Нортон кружил вокруг своей жертвы недолго горючего оставалось мало.

«Супер-Кобра» описала над лесом крутую дугу и вышла на цель уже с другой стороны. Фантастическое зрелище открылось им сверху Три «хеллфайра» несли в себе газовую начинку Это усовершенствование принадлежало Мейсону и предназначалось для пехоты. Теперь Мейсон имел возможность полюбоваться сверху действием своего детища.

Густые волны газа медленно растекались по земле. Пульсирующий белесый свет, пробиваясь сквозь них, сообщал волнам зловещую зеленую окраску. Зеленые облака тянулись кверху и терялись в фиолетовой мгле. И в этих зеленых, удушающих клубах метались обезумевшие люди Они забыли и о зенитных орудиях, и о пулеметах и о прожекторах, и о грозных «стингерах».

Зато Нортон помнил, потому-то и врубил два мощных прожектора, сирену, выпустил два последних «хеллфайра» и под оглушающий рев двигателя и сирены пошел в решительную атаку Мейсон без труда представил себе ощущения людей там, внизу. Но так же хорошо он знал- окажись среди них хотя бы один хладнокровный и опытный боец — и все светомузыкальное оформление не помешает ему влепить парочку снарядов или ракету прямо в лоб «Супер-Кобре».

Мейсон инстинктивно вжался в кресло каждую минуту ожидая удара. Но внизу никто не помышлял о сопротивлении.

Нортон потянул рукоятку — заслонки двух баков на подкрыльевых пилонах открылись и на головы людей, на крыши строений, на деревья и траву полилась горящая вонючая жидкость — напалм-Н.

Второго захода Нортон никогда не делал и никогда не любовался плодами своей работы. Там, внизу, все было кончено. «Супер-Кобра» решительно вскарабкалась вверх и легла на обратный курс.

Из-за далекой горной гряды вывалилось багровое солнце. По верхушкам деревьев пробежал легкий ветерок, и они засветились ровным изумрудным свечением. В джунглях начался новый день.

Горючего хватало впритык до «промежуточной заправочной базы». А попросту говоря, до спрятанной в зарослях бочки с топливом. Поэтому, когда на голубом полотне неба, справа по курсу, появились три черные точки, Нортон люто выругался. Затем развернул «Кобру» носом к солнцу и принялся улепетывать с максимально возможной скоростью.

Мейсон беспокойно заерзал в кресле. Он то и дело поворачивался назад. Нортон не оглянулся ни разу. Погоня продолжалась минут пятнадцать.

Нортон упорно держал курс прямо на солнце.

— Будем выходить на околоземную орбиту? — сострил Мейсон.

— Заткнись, — оборвал его Нортон.

Мейсон хотел было огрызнуться, но, глянув на пилота, осекся. В лице Хэмри Нортона происходила странная перемена. Это лицо прямо на глазах теряло нормальное здравомыслящее выражение. Рот Хэмри повело в сторону. Из-под кривой ухмылки выглянули желтые редкие зубы и сомкнулись в волчий оскал. Глаза пилота подернула мутная поволока. Они лихорадочно блуждали, выискивая что-то внизу — в джунглях. Вдруг зрачки радостно расширились и блеснули злобным огоньком.

Мейсон невольно проследил за взглядом Нортона и не увидел внизу ничего особенного, разве что участок «мата сека» — сухого леса.

Поваленные бурей усохшие стволы валялись в беспорядке. Между ними не зеленел ни единый побег. Лишь конусообразные хижины-термитники гордо высились среди гниющих поверженных гигантов.

Но при виде этого мертвого царства Нортон пришел в неописуемый восторг. Он громко заржал и вдруг что есть мочи заорал — нет, запел, хрипло и фальшиво, странную воинственную песню на незнакомом Мейсону языке.

Пилот впал в прострацию. И когда Мейсон понял это, то что есть силы вцепился побелевшими пальцами в подлокотники кресла и застыл безвольной маской. Гибель казалась неминуемой.

Между тем Нортон, продолжая горланить стремительно развернулся и пошел в лобовую атаку.

Теперь Мейсон окончательно убедился в безумии пилота. Идти в лоб при соотношении один к трем! На это мог решиться только безумец. Правда, у Нортона был могучий союзник — солнце.

Противники быстро сближались. Первым дал залп Нортон. Он вдавил до отказа одну из кнопок — и «сайдвиндер», оставляя за собой дымный след, ушел навстречу своей жертве. Но как и ночью Мейсон не увидел: достигла ракета цели или нет?

Нортон отжал штурвал, и машина ухнула вниз.

При этом маневре Мейсона едва не вывернуло наружу. Почему вертолет не грохнулся об землю, так и осталось загадкой. Невероятно, но машина понеслась на полной скорости футах в пятнадцати над землей. Винты ее взбивали тучи пыли, двигатель ревел, а Нортон… Нортон направлял машину прямо на зеленую стену, окаймляющую «мата сека».

И он врезался бы в нее, в эту естественную ограду, если бы не вывернул в дюйме от ближайшего дерева. Самый отчаянный каскадер в сравнении с Хэмри выглядел самонадеянным мальчишкой.

«Кобра» неслась вдоль кромки леса, едва не цепляя лопастями за ветви. Они не видели противника, но и противник не видел их. А главное, их не могла достать никакая ракета — мешали деревья.

Нортон рассчитал все до доли секунды и до миллиметра. Но и этот маневр был лишь частью замысла. Теперь Нортон быстро начал набирать высоту, а потом, лихо завалившись набок — куда там истребителю, — вывернул вправо, на прежний «солнечный» курс.

Именно в этот момент, ни секундой позже, прямо над ними пронеслись два вытянутых грязно-зеленых тела. Машину качнуло тугой струей воздуха, зато теперь она оказалась прямо в хвосте противника. Развязка боя стала очевидной.

Летчик одной из патрульных машин заметил угрозу сзади. Он испуганно метнулся в сторону и попытался развернуть свою машину. И это была его последняя ошибка. Нортон влепил ракету прямо в кабину пилота.

Патрульная машина завертелась на месте и мгновенно превратилась в огненный шар. Нортон едва успел увернуться от него. В результате вынужденного маневра «Кобра» потеряла скорость и последняя машина противника успела оторваться.

Ее можно было достать «сайдвиндером», но… ракеты кончились.

— Орудие… огонь… — простонал Нортон.

Встрепенувшийся Мейсон высадил вслед позорно драпающему противнику целую кассету, и, конечно, ни один снаряд в цель не угодил.

— Разиня, ботинок, — сердито буркнул Нортон и, решительно развернувшись, пошел по направлению к базе. Лицо его постепенно приобрело осмысленное выражение. Мейсон деловито блевал, сунув голову в первый попавшийся под руку мешок. Облегчившись, он выбросил мешок за борт, отстегнул с пояса флягу и жадно припал к горлышку.

Нортон потянул носом воздух, завистливо покосился на флягу и облизал пересохшие губы.

— Дай глоток, — жалобно попросил он.

— За рулем нельзя, — сурово отказал Мейсон. — Псих двинутый, недовольно ворчал он, роясь дрожащей рукой в карманах куртки в поисках сигарет. — Чтоб я когда-нибудь еще раз сел к тебе в кабину! Тебе лечиться надо.

Нортон криво ухмыльнулся в ответ:

— Я-то псих, зато летаю. А они… — он кивнул головой назад, отлетались. Хотя мы тоже можем — горючего кот наплакал.

Но они долетели и сели ровно через две минуты после того, как стрелка датчика уровня горючего прочно замерла на цифре «О».

 

8

Генерал Фортес с несвойственной ему живостью метался по кабинету Соморы, отчаянно жестикулируя и то и дело вытирая красную лысину клетчатым платком размером с купол парашюта.

— Нет! Ты только подумай! Каков мерзавец?! — орал он командным, хорошо поставленным басом. — Разделали под орех! А эти… сукины дети… наложили полные трусы. А?!

Сомора, в подробностях осведомленный о событиях ночи, насмешливо молчал.

— А главное! Ты понимаешь, — не унимался генерал. — Угробил двух лучших вертолетчиков бригады, а третий до сих пор стирает подштанники!

Окончательно запыхавшись, Фортес тяжело плюхнулся в кресло, отдышался и мечтательно прищурился:

— А хотел бы я посмотреть на этого парня.

Эх… мне бы парочку таких.

— В этом наши желания, любезный генерал, полностью совпадают, усмехнулся Сомора. — Ну и что ты предпринял для удовлетворения этого взаимного желания?

— Ну… далеко он не ушел. Судя по расчетам, горючего у него осталось миль на сто. Сейчас мои ребята прочесывают и с земли и с воздуха всю округу в этом радиусе. Я поднял в воздух истребители. Если они где-то подзаправятся и высунут нос, их сразу прихлопнут. Но! — Фортес развел руками и огорченно вздохнул. — Если высунут нос…

— Это бесполезная затея, генерал.

— Ты думаешь?

— Уверен. Там такие заросли, что твои солдаты не найдут и дивизию. Кроме того, на границе с Венесуэлой начинается сельва Ориноко и такие болота, что черт ногу сломит. А ведь именно в том районе он и сел — так ведь показали твои локаторы?

— Да… — брови Фортеса удивленно взметнулись кверху. — А откуда ты знаешь?

— Я знаю все, старина, — внушительно отрезал Сомора. — А ты, по старой дружбе, втираешь мне очки, прекрасно зная, что ничего из твоих поисков не выйдет, как не вышло в свое время с партизанами.

— Да. Ты прав, — смутился старый вояка. — Но я ведь честно хотел тебе помочь.

— А ты и так помог, — смягчился Сомора. — Только не надо суетиться. Твои мальчики засекли курс этого разбойника? Засекли. Место посадки приблизительно вычислили? Вычислили. Теперь дело за мной. Джунгли тоже имеют глаза и уши.

Только нужно уметь ими видеть и слышать. А я умею. Через неделю-другую я буду точно знать, где гнездышко этого пернатого. А пока подождем.

— А как быть с охраной твоих двух последних лабораторий?

— Снимай.

— ?

— Да на кой она такая нужна? Во-первых… А во-вторых, я думаю, они туда не сунутся, — Сомора прищурился, что-то прикидывая в уме, и твердо добавил: — Нет! Не сунутся. В их планы не входит мое разорение. Скорей всего они придумают что-нибудь новенькое. Посмотрим… Синьор генерал! Не откажите в любезности разделить со мной скромную трапезу.

Фортес ответил на приглашение чопорным поклоном и хотел было выразить согласие в изысканном испанском стиле. Но пока собирал в голове цветистые фразы классического кастельяно, Сомора ловко подхватил его под локоть и увлек в столовую.

 

9

Очередная депеша «небесных братьев» даже Сомору поразила своей лаконичностью:

«30 октября — последний срок.

X. Галаго — № 1.

Т. Джексон — № 2.

? - № 3».

Сомора быстро пробежал глазами текст, и лицо его расплылось в довольной улыбке.

— Джексон, — вопросил он тихо и вкрадчиво, — ты понял, сынок, что это за список?

— Понял, синьор, — глядя в сторону, буркнул секретарь.

— Да, это называется прессинг. Я сам иногда в молодости прибегал к нему. Действенное средство, ничего не скажешь. Однако, сынок, ты сегодня не очень весел, а?

Джексон лишь пожал в ответ плечами.

— Ты малость струсил? Да? Не переживай…

У тебя впереди уйма времени. Первым ведь числится Хосе Галаго. Так?

Хосе Галаго, старший смотритель плантаций, работал на Сомору лет двадцать. Он был на редкость вынослив, расторопен и… жесток. Именно эти качества Сомора и ценил в своих приближенных. Хосе следил за охраной плантаций, за сбором урожая и за транспортировкой сырья. Он же подбирал штат охранников и контролировал работников плантаций. И никто лучше Галаго не знал всей «кухни» Соморы.

В горячую пору сбора листьев Хосе носился на своем стареньком джипе по плантациям, разбросанным на громадной территории, горе, если его наметанный глаз подмечал небрежность, беспечность или недостаток рвения у подчиненных.

Виновный наказывался незамедлительно и жестоко.

Сомора дорожил этим своим слугой, а потому Джексон не без трепета сердечного ждал решения шефа. От этого решения, может быть, зависела и его, номера второго, судьба. А то, что «небесные братья» шутить не станут, он уже убедился.

— Вот что, Джексон, — решил наконец Сомора, — Хосе, конечно, ни слова, ни полслова. Приставь к нему десятка полтора расторопных парней во главе с Орландо. У Орландо, после того как он просрал свою лабораторию, появилась уйма времени. И вообще — он уже натер на заднице мозоли, и жир пора порастрясти. Орландо же введешь в курс дела. А Хосе объясни, что, мол, шеф не поладил с вооруженной оппозицией. Она, мол, посулила ему кучу неприятностей. А поскольку шеф дорожит таким работником, как Хосе, то и приказал приставить к нему собственную, усиленную охрану. Да! Орландо передай, что, если христолюбивые братья ухлопают Хосе, взыскивать не буду.

Но если он упустит того, кто это сделал, пусть сразу повесится на первом попавшемся дереве.

Все. Как идут поиски?

— Пока никаких сведений. В тех местах кочуют племена камайура, но установить с ними контакт пока не удалось. На факториях тоже никто ничего не слышал и не видел. Но люди работают.

Я подключил к розыскам еще и Циклопа и Кико.

— Отлично. Будем ждать.

 

10

Ужин, данный вице-президентом республики в честь своего пятидесятилетия, трудно было назвать ужином. Скорей это был гастрономический праздник с фейерверком и шоу.

Буйная фантазия вице-президента особенно проявлялась в таких, казалось бы, прозаических вещах, как обеденное меню или воскресная прогулка с пикником. Даже такие искушенные гурманы и снобы, как министр юстиции доктор Пинто или сенатор Стинайо, вынуждены были признать приоритет вице-президента в вопросах кулинарии и развлечений. Но в день своего пятидесятилетия вице-президент, казалось, превзошел самого себя.

Гости расположились за столиками на открытой галерее, опоясывающей полукругом особняк юбиляра. Прозвучал «третий» звонок — и на лужайке перед особняком развернулось чудесное, доселе не виданное никем из титулованных гостей, зрелище. То был парад, парад национальных обычаев, танцев, костюмов и блюд.

Действие началось корридой. Настоящей корридой со свирепым быком, матадорами и пикадорами. Правда, длилась она недолго — минут двадцать. И едва торреро набросил мулету на голову быка и ловко вонзил ему шпагу между лопатками, как на столы подали жареные бычьи сердца и почки на золотых блюдах.

Затем гурманам было предложено около двадцати сортов жареной рыбы в оливковом масле.

Пока все это обильно сдабривалось фундадором, риоха и альта, на сцене сменили декорации.

Под звуки «Венского вальса» на лужайке закружились элегантные пары. Мужчины во фраках и шелковых цилиндрах нежно прижимали к сердцам своих декольтированных дам в роскошных туалетах середины девятнадцатого века. Дамы кокетливо клонили головки набок и ослепляли кавалеров блеском бриллиантов и улыбок.

На веранде запенилось шампанское и полилось в бокалы красной струей бургундское. Нежнейшее филе из лягушачьих лапок, изысканнейшие паштеты и устрицы только раздразнили аппетит едоков, и тогда над лужайкой разлилась плавная мелодия, весьма приятная для ушей Соморы.

Десятка два девушек в длинных свободных платьях, расшитых причудливым узором, и столько же парней в красных, навыпуск, рубахах сплели руки и образовали большой круг. Они медленно двинулись по этому кругу и запели. А потом в центр круга выкатился большой забавный медведь. Несколько музыкантов грянули в свои экзотические инструменты бойкую залихватскую мелодию, и медведь пошел в пляс. Он тряс лохматой головой, становился на задние лапы и притопывал ими, кувыркался, вертелся на месте, забавляя публику.

А на столах уже дымились блины и стекали янтарным соком ломтики осетрины, красная и черная икра матово отсвечивала в серебряных судках.

Водку подавали в простых стеклянных графинах, но Сомора знал истинную цену этого напитка, а потому прихлопнул залпом граненый стакан «смирновки».

После русских блинов спагетти не очень-то лезли в глотку, и Сомора пропустил «итальянский тур», довольствуясь лишь дегустацией знаменитых на весь мир вин.

Зато китайский рис с тридцатью острейшими приправами он отведал с наслаждением — любил такие вот, обжигающие, яства.

В это время на сцене демонстрировался захватывающий поединок мастеров китайской борьбы у-шу и корейской таэквондо.

От ласточкиного гнезда, покрытого нежной слизью, Сомора отковырнул небольшой кусочек, а от вареной собачатины по-корейски наотрез отказался.

Африка порадовала воинственной пляской зулусов, жарким из хвоста крокодила, вяленым мясом антилопы и нильским окунем. Бой тамтамов сменился дробным гулом больших плоских барабанов. Засвистела где-то невидимая дудка, и на лужайку вылетели лихие парни в лохматых шапках, мягких сапожках и длинных сюртуках с патронташами на груди.

Парни азартно размахивали руками и кинжалами, припадали на колени и семенили на цыпочках, выкрикивали что-то и всячески призывали гостей к активным действиям. Пыл танцоров еще больше разгорелся, когда вокруг них поплыли черноглазые красавицы в глухих платьях с прозрачными покрывалами на головах.

Одна из плясуний, тонкая в талии, с тяжелой косой, переброшенной на высокую грудь, прошла рядом со столиком Соморы и обожгла его гордым, вызывающим взглядом. Сомора вспыхнул и причмокнул от удовольствия.

Очередной официант в национальном костюме выставил на стол блюда с какими-то травками, сыром и короткие вертела с нанизанными на них кусками дымящегося мяса.

— Откуда эти ребята? — придержал его за рукав Сомора.

— Это черкесы, синьор, — подобострастно склонился к нему официант. Черкесы живут в России, в горах с немного странным названием, а этих синьор вице-президент выписал из ночного варьете в Нью-Йорке.

— Вон той красотке передай, — Сомора бесцеремонно ткнул пальцем в соблазнительную черкешенку, — что я после ужина приглашаю ее к себе в гости на виллу. Цена такая, какую она сама назначит. Понял?

— Будет исполнено, синьор, — официант тотчас исчез.

А на лужайке уже резвился вовсю бразильский карнавал. От пестрых масок, нарядов, фейерверков у Соморы зарябило в глазах. Карнавалу сопутствовал жареный целиком дикий кабан кайтиту, жареная черепаха и рагу из ящерицы тейю. А еще крабы в кокосовом молоке, пирожки из сладкой маниоки и, конечно, кашаса.

Знакомый официант снова вырос за спиной Соморы и прошептал ему на ухо:

— Синьор, она просит четыре тысячи долларов.

— Скажи ей, что я даю сорок, и передай моим парням, чтобы позаботились о синьоре.

— Все уже сделано, синьор.

— О! Ты, я вижу, расторопный парень.

— Для вас, синьор Сомора, — залебезил официант, — я готов сделать все, что угодно.

— Хорошо. Я запомнил тебя, — Сомора жестом руки отпустил слугу и с увлечением занялся крабами.

Бразильская «кухня» венчала парад мясных блюд. Пробил час десерта. Томные восточные девы долго виляли голыми животами и обширными задами, добавляя сладости в рахат-лукум, шербет, миндаль в сахаре, изюм и урюк.

Фруктовые коктейли Кубы освежали и бодрили, а после них началась японская церемония чаепития. Она завершала представление.

Сомора полюбовался немного миниатюрными японками, с трудом вылез из-за стола и направился к любезному хозяину прощаться. Время уже перевалило за полночь, и у Соморы были основания торопиться.

Красавица черкешенка уже томилась в ожидании властительного господина, но перед самым входом в будуар Сомора наткнулся на Джексона.

Постная рожа секретаря могла испортить впечатление даже от столь великолепного ужина. Сомора тяжело вздохнул и вяло поинтересовался:

— Что? Новости от Орландо?

— Да, — угрюмо подтвердил секретарь. — От него прибыл человек.

— Ага. И этот остолоп хочет сообщить, что «братья» укокошили Хосе и благополучно смылись?

— Угу, — промычал Джексон.

— Ну-ка, тащи этого молодца в кабинет, — свирепо распорядился Сомора и круто развернулся на каблуках. Красавице черкешенке пришлось еще потосковать в одиночестве.

«Человек» от Орландо находился в весьма плачевном состоянии. С расцарапанной физиономией, с забинтованной правой рукой, он вдобавок хромал на левую ногу и то и дело морщился от боли. Весь его вид никак не соответствовал тому боевому духу, который Сомора культивировал в своей армии.

Лицезрение великого патрона и фельдмаршала в этой армии почиталось за особую честь. Но в этот раз лицо увечного вояки не источало радости.

Он отчаянно трусил и испытывал лишь непреодолимое желание улизнуть целым и невредимым.

Сомора насупил брови и проткнул беднягу острым взглядом:

— Как звать?

Тот попытался быстро назвать имя, но первый же слог застрял в горле, и он едва слышно прохрипел:

— Лу… Лукас.

— Ты что, соплями подавился? Отвечай четко и вразумительно. Я тебя сейчас драть не буду. Это потом, — ободрил его Сомора.

От такого ободрения тот совсем расстроился и, казалось, потерял возможность трезво мыслить.

Глаза его широко раскрылись, он покачнулся, едва не потерял сознание, и если не грохнулся на пол, то только благодаря Джексону, который с брезгливой гримасой поддержал его сзади за плечи.

Сомора презрительно сморщился и процедил сквозь зубы:

— Джексон! Влей этому слюнтяю пинту рома в глотку, не то он обмочится прямо на ковер.

Джексон метнулся к бару и тотчас вернулся со стаканом, до краев наполненным желтоватой влагой. Его подопечный ответил на любезность жалкой благодарной улыбкой и в мгновение ока осушил посудину.

— Ого! — не без примеси легкой зависти констатировал Сомора. — Жрать неразбавленный ром ты ловко насобачился, если бы и дело так же делал.

— Синьор Сомора! Да разве я виноват в чем? — зачастил взбодренный «инъекцией» вояка. — Клянусь Пресвятой Девой Марией, это не люди, а дьяволы!

— Это расскажешь своему падре на исповеди.

А мне толком говори и по порядку.

— Ну! Хосе они пристрелили первым. Это милях в десяти от плантации «Черный камень».

Знаете, там есть поворот такой, как выезжаешь из лесу.

— Знаю. Возле заброшенного бунгало.

— Точно так, синьор. Хосе вел свой джип.

Ну… они его и пристукнули из кустов. Да как ловко! Хлоп — и башка у Хосе разлетелась, как яйцо.

Но мы засекли тот кустик. Ну… как полагается… рассыпались и потихоньку стали обходить кустик со всех сторон. Заодно вызвали ребят с «Черного камня».

— И пока вы дожидались и обходили кустик со всех сторон, — насмешливо продолжал Сомора, — они благополучно дали деру.

— Вовсе нет, синьор. Они и не думали удирать.

— Вот как? Сколько же их было: рота или две?

— Человека три, не больше. Хотя мы их не считали.

— Три человека? — вскричал Сомора. — А сколько же было вас, остолопов?

— Шестнадцать…

— Ну и?

— Синьор! Честное слово! Это не люди, а дьяволы. Они перестреляли нас всех, как фазанов.

Одному мне повезло. Я хотел перебежать от дерева к дереву и попал ногой в яму, упал. А он как раз выстрелил. Если бы я не упал, он попал бы мне в сердце. Прямо в сердце, синьор, а так только в руку. Я еще вывихнул ногу и не смог сразу подняться. Я только слышал, как шла перестрелка. Минут десять, не больше. Наши палили куда попало, а они били точно. Потом все стихло. Я не мог встать, пока не приехал Сампрас с «Черного камня» и с ним два десятка кокерос. Но им осталось только собрать мертвецов — ровно пятнадцать мертвецов с Хосе вместе. И ни одного раненого, кроме меня.

Ни одного! Синьор! У всех или башка вдребезги, или дырка прямо в сердце.

Руки бедняги задергались, он вдруг рухнул на колени и заплакал:

— Синьор! Пощадите! Я не виноват! Лучше бы я остался на той проклятой поляне!

— Да! Так было бы лучше, — сурово подтвердил Сомора.

Провинившийся вояка зарыдал еще громче.

Он вытирал слезы забинтованной рукой, и проступавшая сквозь бинты кровь оставляла на его щеках красные расплывчатые полосы.

И странное дело: Сомора, который никогда и ни к кому не испытывал жалости, вдруг почувствовал нечто вроде легкого укола слева в груди.

Словно что-то прикоснулось на миг к сердцу. Он поймал себя на этом ощущении и, горько усмехнувшись, подумал: «Старею… Если вид этого тупого болвана уже вызывает к себе сочувствие, то… пора свертывать дело…»

По непреложным законам парня должно было примерно наказать. Хотя… по сути, он и вправду виноват лишь в том, что не вошел в число «мертвяков». Сомора поразмыслил секундочку и решил махнуть рукой: «А! Черт с ним! Пусть катится подальше». И, честное слово, на душе малость полегчало.

— Ладно, — буркнул он и отвернулся. — На этот раз прощаю. Пойдешь на плантацию Циклопа. Будешь работать там, но смотри… — Он погрозил парню пальцем. — А теперь проваливай.

Тот, пролепетав слова благодарности и еще не веря своему счастью, испарился в мгновение ока.

— Ну что, Джексон! — ласково улыбнулся Сомора секретарю. — Кажется, теперь твоя очередь?

Ночное освещение в кабинете было мягким и ненавязчивым, а Джексон стоял шагах в десяти от стола. Сомора разглядел, как побледнело лицо Джексона, а на лбу секретаря заблестели капельки пота.

«Ага, дружище, — удовлетворенно отметил Сомора. — Посмотрим, куда теперь денутся твои джентльменские манеры. А, впрочем, держится пока молодцом».

— Да, синьор, — сквозь стиснутые зубы процедил Джексон. — Следующий на очереди я.

«Эге! Да ты готов меня сейчас разорвать на куски. Погоди, голубчик, так просто от меня сегодня не отделаешься», — решил Сомора, словно намереваясь взять реванш за слабость, проявленную к другому подчиненному минуту назад.

— А как ты считаешь, — вслух поинтересовался он. — Может, стоит внести деньги на этот счет… э-э… какой там номер?

— 534985 «В», — без запинки отрапортовал Джексон.

— Вот-вот… Так, может, перечислить?

— Я думаю, не следует торопиться, — тихо ответил секретарь.

— А., ты себя оцениваешь дороже?

— Нет, но…

— Что «но»?

Джексон поднял голову и, глядя прямо в лицо шефу невидящим взглядом, подчеркнуто раздельно и внушительно произнес:

— Я считаю, синьор Сомора, что из меня получится замечательная приманка, которую вы должны использовать.

— Браво, Джексон! — захлопал в ладоши Сомора и расхохотался. — Ты становишься профессионалом нашего дела. Ладно, — он резко оборвал смех и застыл в своей привычной позе — прямая спина, руки на столе, лицо сфинкса. — Поговорим серьезно. Ты знаешь мою виллу «Сайта Эсмеральда»?

— Знаю о ее существовании.

— Это маленькая крепость и, заметь, с замечательным подвалом. Впрочем, я думаю, подвал тебе без надобности — с вертолетом так близко к городу они не сунутся. Хотя… как знать… Я дам тебе десятка два своих личных, слышишь? Личных телохранителей. Плюс твоя гвардия — знаю, обзавелся уже и собственной. Сиди на вилле и не высовывай носа. Кроме того, я установлю патрулирование дороги и окрестностей «Сайта Эсмеральды». Генерал Фортес обеспечит. И посмотрим, как эти лихие ребята тебя достанут. А деваться им некуда — слово надо держать. Но! Джексон! Если они и тебя ухлопают… Я огорчусь. Может… и платить придется. Выезжай завтра же утром на бронетранспортере, — хмыкнул Сомора. — Так и быть — одолжу свой на денек. Все. Иди.

 

11

Мейсон блаженствовал, валяясь в густой траве в трех милях от виллы «Сайта Эсмеральда». Он лежал на спине, жевал тонкий стебелек и любовался безоблачной голубизной колумбийского неба.

Доули расположился в двух шагах от командира и занимался сосредоточенным изучением позиций противника в большой артиллерийский бинокль.

«Сайта Эсмеральда» — приземистое двухэтажное здание, обнесенное высоким каменным забором, несколько портила угрюмым видом чудесный окружающий ландшафт. Вопросы гармонии мало занимали практичного сержанта, но тем не менее он стремился к торжеству оной через полное уничтожение кощунственно неприглядного объекта.

— Сэр! — с кровожадным прищуром обратился он наконец к Мейсону. — А может, по-простому? А? Ночью. Шарахнем из гранатомета по воротам и по крыше. Я с гранатами пойду в лоб, отвлеку внимание, а вы зайдете с тыла. А капрал прикроет Нас пулеметом. Вы же знаете: когда Джони брал эту машину в руки, можно было садиться на бруствер и спокойно курить сигару. Под таким прикрытием мы будем, как у Христа за пазухой. А он согласится… я уговорю.

— Клиф, — полюбопытствовал Мейсон, любуясь одиноким облачком. — Ты вчера не ел грибов?

— Нет, — недоуменно вытаращился сержант. — А что?

— Видишь ли… некоторые разновидности поганок, — задумчиво протянул Мейсон, — даже в умеренном количестве вызывают галлюцинаторный бред с манией величия. Вот я и подумал: уж не слопал ли ты вчера парочку за обедом? А?

— Право, сэр, — обиженно засопел носом Доули. — Я хотел как лучше, а вы…

Мейсон выплюнул травинку, покосился на сержанта и, как бы между прочим, осведомился:

— Клиф! Ты помнишь капитана Боудли?

— Чего ж… помню, конечно… А что?

— Да так… ничего, — Мейсон щелчком сбил с рукава заблудившуюся букашку и перевернулся на живот.

Доули уставился ему в спину, напряженно соображая. Его мозги проделывали такую колоссальную работу, что Мейсону почудилось, будто из головы сержанта донеслось шуршание. Наконец какую-то обалдевшую от перенапряжения клетку перемкнуло, и мыслительный аппарат Доули заработал в нужном направлении. На лице Доули появилось выражение недоумения с переходом в легкий испуг. Затем на нем засветилась первая робкая радость, и все сменил бурный восторг.

Сержант подпрыгнул на месте и зашелся тихим смехом идиота.

— Сэр, — с трудом выдавил он. — От них же и мокрых штанов не останется. А?

— Все может быть, — философски заметил Мейсон.

— А где мы достанем бронетранспортер? — деловито уточнил Доули, оборвав смех.

— Зачем? Грузовика хватит — синьор Алексей достанет.

— А взрывчатки? Купим у этих…

— Нет. Туда больше соваться не стоит. Я знаю, где достать. А твой дружок-капрал пусть раздобудет два мундира местных коммандос. Офицерский и сержантский.

— Это ему раз плюнуть.

— Тогда все.

 

12

Ближе к полудню сержант Туриньо окончательно разомлел и, привалившись к толстому стволу бертолеции, собрался было «придавить на клапан» в тенечке.

Тяжелые веки его то и дело смыкались. Периоды бодрствования все укорачивались. Сержант давно бы устремился в царство грез, если бы не раздражающий фактор — напарник Фрокас. Этот юный недотепа с четырехмесячным стажем службы возомнил себя бравым воякой. Он стойко торчал возле шлагбаума под неласковыми лучами солнца и корчил из себя невесть что. Посмотреть на парня со стороны, так вроде бы охраняет президентский дворец.

Конечно, сержант Туриньо мог устроить задаваке какую-нибудь пакость. Но в такую жару! Ему было лень даже подумать о такой возможности.

Что до него самого, так ему, старому сержанту, было глубоко наплевать и на паршивенький домишко, который они «бдительно» охраняли, и на тех, кто в этом домишке прячется от неизвестно кого.

Нет! Подумать только! Их пропойца-генерал лижет зад какому-то проходимцу, а он, сержант Туриньо, должен торчать здесь на солнцепеке, у проклятого шлагбаума, вместо того чтобы скоротать денек за кружечкой холодного пива.

А какую возню они подняли вокруг этого «секретного» объекта? Тут тебе и патрулирование окрестностей, и двойной охранительный кордон: натыкали вокруг зенитных пулеметов, прожекторов… Ха… Можно подумать, что началась настоящая война. А эти толстомордые ублюдки, что охраняют «объект»? От одного их вида Туриньо тошнило. Тьфу!

Сержант зевнул и снова впал в сладостную дремоту. Из этого блаженного состояния его вывел гул автомобильного мотора. Грузовик натужно ревел где-то за поворотом, приближаясь к злополучному шлагбауму.

Нет! Это уже слишком! Раздраженный сержант с неожиданной прытью вскочил и решительно зашагал на пост. Пусть за баранкой этого грузовика сидит сам сатана, уж сержант покажет ему — каков он в гневе.

Грузовиком правил отнюдь не сатана, но все же при виде широких плеч водителя, а тем более капитанских шевронов пассажира, опытный сержант умерил свой гнев.

А когда волосатый кулак шофера небрежно высунулся через открытое окно, Туриньо и вовсе сменил гнев на милость. Этого кулака с избытком хватило на десять таких морд, как у Туриньо, — и заметно было, что его обладатель никогда не мучается этической проблемой: бить или не бить.

И все же появление грузовика несколько насторожило Туриньо. Он прослужил в бригаде Фортеса без малого пятнадцать лет и хорошо знал личный состав бригады. Сержанта-шофера он никогда раньше не видел, а вот капитан… Смутное воспоминание шевельнулось где-то в голове. Но это воспоминание пряталось так глубоко и далеко, что извлечь его наружу в столь короткий срок было непосильной задачей. Но он сталкивался где-то с этим капитаном, точно…

Сержант Туриньо лихо отдал честь, представился по форме и получил в ответ благосклонный кивок головы капитана. Тогда он вежливо поинтересовался характером груза.

Капитан высунул голову и открыл рот. В том, что капитан собирается разразиться руганью, многоопытный Туриньо, изучивший в тонкостях все офицерские гримасы, нисколько не сомневался.

Однако капитан не успел излить душу, пока, во всяком случае, — его шофер неожиданно взмолился:

— Синьор капитан. Разрешите отлучиться на минутку. Терпения больше нет.

Капитан обернулся с намерением отчитать подчиненного, но тот скорчил такую жалобную мину, что капитан ограничился кратким, но сочным выражением. Расценив его как разрешение, шофер заглушил двигатель, вывалился из кабины и проворно засеменил на кривых ногах в кусты.

Офицер обреченно вздохнул, приоткрыл дверь кабины, подпер ее ногой и вынул из кармана пачку сигарет «Кэмел». Выбив ловким ударом сигарету прямо в рот, он покосился на Туриньо, поколебался секунду и великодушно протянул сержанту пачку.

Сержант оценил это радушие должным образом — он выхватил из нагрудного кармана зажигалку, оставил винтовку и вскочил на подножку грузовика.

Подкурить-то капитан подкурил, но как жестоко сержант обманулся в чистосердечии незнакомого офицера! Не успел Туриньо сообразить, что к чему, как железная капитанская пятерня стиснула ему горло, а в живот уперлось острое жало длинного ножа.

Неисповедимы пути Господни! Именно теперь Туриньо и вспомнил, где встречал лихого капитана.

Дело было лет десять назад. Партизаны досадили тогда правительству так, что бывший президент вынужден был запросить помощи у друзей за океаном, тогда-то в их бригаде объявился этот бравый капитан. Правда, тогда он носил шевроны майора. С ним прибыло еще с десяток парней. Покрутившись в бригаде день-другой, майор исчез вместе со своей командой. А месяца через три бригада провела крупную и, что самое странное, удачную операцию по ликвидации партизанских баз. Туриньо хорошо помнил — тогда у каждого офицера была карта с дислокацией этих баз и подробнейшими указаниями: и сколько на базе бойцов, и где минные поля. Даже тайные партизанские тропки и броды через реки и болота были нанесены на карты. Цены им не было, тем картам.

И никто в бригаде не сомневался, что карты — работа майора и его парней.

Все это пронеслось в голове сержанта в один миг, а между тем дело принимало серьезный оборот. Туриньо не пробовал сопротивляться. Нож был такой острый, а ему не хотелось почувствовать себя поросенком, насаженным на вертел.

Капитан приблизил строгие глаза к переносице сержанта и веско посулил:

— Дернешься, намотаю кишки.

Туриньо, лицо которого уже начало синеть, ответил взглядом, понятным даже и младенцу. Капитан отпустил горло сержанта и достал из кобуры пистолет. Затем сунул нож в чехол под коленом, а стволом пистолета ткнул Туриньо в грудь.

Сержант попятился задом и слез с подножки.

— Кругом, — скомандовал капитан. — Теперь вперед и не оглядываться.

Туриньо послушно зашагал к тому самому дереву, под которым пару минут назад так приятно коротал время. И все же любопытство взяло в нем верх над осторожностью. Сержант оглянулся чуть-чуть и скосил глаза на шлагбаум. Так и есть: на том месте, где торчал придурок Фрокас, теперь никого не было, зато под деревом Туриньо ожидала приятная встреча: связанный по рукам и ногам напарник с грязной тряпкой во рту.

Фрокас испуганно таращил глаза, и весь его воинственный пыл куда-то улетучился. Кривоногий шофер заботливо проверил крепость узлов на веревке, опутавшей Фрокаса, и затем сноровисто и скоро спеленал Туриньо. Перевернув обоих на живот, он вопросительно посмотрел на капитана.

— Не наши клиенты, — ответил тот на немой вопрос шофера. — Мы могли бы, конечно, их пристукнуть — так хлопот меньше, но ведь мы не такие ублюдки, как те, кого они охраняют. И потом… они ведь будут молчать. Так, ребята?!

— Угу, — с замечательной согласованностью промычали оба.

— Вот и прекрасно, приятного вам отдыха.

Шофер и капитан вернулись к машине, шофер нырнул под брезент и сбросил на траву два больших свертка. Капитан залез в машину и достал из-под сиденья винтовку в чехле. Сняв чехол, он вскинул винтовку к плечу, примеряясь к прикладу. Затем аккуратно протер замшевой тряпочкой оптический прицел и щелкнул затвором.

Шофер между тем разворошил свертки. Из одного он извлек комбинезон из прорезиненной ткани. Из рукавов, карманов и штанов комбинезона торчали наружу трубки. Доули быстро облачился в это странное одеяние и снова запустил руку в сверток. Затем достал баллончик со сжатым воздухом. Сняв колпачок, он присоединил его к одной из трубок и открыл клапан.

Через минуту шофер походил на надувную резиновую игрушку. Странную экипировку довершил глухой пуленепробиваемый шлем, который он водрузил на голову.

Капитан в это время возился с чем-то в кузове.

Высунув голову из-под брезента, он насмешливо оглядел шофера и поинтересовался:

— Не жмет?

— Ничего, — раздался из-под шлема глухой голос. — Зато целей буду.

Капитан спрыгнул на землю, вытер руки об штаны и глянул на часы:

— Ну, поехали! — решительно распорядился он и тихо добавил: — Храни тебя Бог.

— На Бога надейся… — буркнул шофер и вразвалочку, словно космонавт, направился к кабине.

С трудом втиснувшись на сиденье, он поерзал задом, силясь подальше отодвинуть от рулевой колонки раздутое резиновое чрево.

— Ничего себе, — ворчал он, — хотел бы я посмотреть со стороны, как я вылуплюсь из этой скорлупки. Ну все, поехал.

Грузовик хрюкнул, рванул с места в карьер, нырнул под шлагбаум и, оставляя за собой пыльный шлейф, исчез за поворотом.

Капитан проводил машину взглядом и, по привычке втянув голову в плечи, нырнул в заросли с винтовкой наперевес.

Вилла «Сайта Эсмеральда» мало походила на остальные летние резиденции Соморы. Да и строил ее Сомора в те давние времена, когда хозяину, словно средневековому феодалу, приходилось охранять собственное благоденствие с оружием в руках.

Толщина стен, бойницы, угловые сторожевые башенки, глубокие подвалы все было сработано на совесть и рассчитано на длительную осаду. По углам каменной ограды высились две смотровые вышки. На их площадках и торчали теперь бдительные сторожа. Кроме того, Джексон приказал смонтировать на вышках крупнокалиберные пулеметы, и теперь они имели особо внушительный вид.

Один из стражей как раз только заступил на пост. Это был дюжий, нескладный парень с облупленным носом и выцветшими глазами. Он сразу уселся прямо на заплеванный настил вышки, снял тяжелые армейские ботинки и, с наслаждением вытянув ноги, пошевелил распаренными пальцами. Определившись таким образом, легкомысленный страж решил поискать достойное занятие.

Минут десять он сосредоточенно ковырял в носу, еще минут пятнадцать ушло на выдавливание угрей со щек и лба. Справившись с этим нелегким делом, парень вынул из кармана перочинный ножик и занялся чисткой ногтей.

Тут-то взгляд его случайно упал на дорогу. По ней, отчаянно петляя и прыгая на ухабах, мчался большой армейский грузовик с крытым брезентом кузовом. Часовой скользнул по машине равнодушным взглядом и хотел было вернуться к прерванному занятию. Однако всевозрастающая скорость грузовика задержала на себе его внимание.

Он невольно залюбовался мощным порывом машины, и в глазах его вспыхнула искорка интереса — Во шпарит! — не выдержал наконец часовой. Он встал, перегнулся через перила и крикнул вниз своему коллеге у ворот: — Эй! Это же надо с утра так нализаться! Ты видишь?

К сожалению, его товарищ ничего не видел из-за высокой ограды, а потому только пожал в ответ плечами.

— А… — махнул на него рукой с вышки часовой и снова обратил взор на машину.

До запертых ворот оставалось каких-нибудь тридцать ярдов, но грузовик, верней его водитель, вовсе не собирался сбросить газ. Мало того, дверца кабины отворилась, и из нее вылетел большой мешок. Мешок описал в воздухе короткую дугу, брякнулся на дорогу и прокатился по инерции футов сорок. Но каково же было удивление часового, когда он увидел, что из мешка выросли короткие толстые обрубки, и на этих обрубках мешок принялся изо всех сил улепетывать.

Часовой ахнул и ухватился за пулемет. Но в этот миг далеко на опушке леса, из-под орехового куста взвился сизый дымок. Часовой не услышал звука выстрела. Он просто почувствовал короткий сильный толчок в грудь и…

Руки безвольно обвисли, и часовой медленно стек на грязные доски настила. Пулемет замолчал.

В следующий миг грузовик всей своей массой протаранил ворота. Металлические створки взлетели в воздух, словно лепестки цветов, сорванные ветром. Машина проскочила опрятную лужайку перед домом и влепилась тупым, уже покореженным носом в толстую стену виллы.

Кабина в сотую долю секунды сплющилась в лепешку. Тяжелый кузов торцом ахнул в стену.

Взрыв, который последовал за этим, был слышен в радиусе пятидесяти миль… Чудовищный гриб вырос над лесом.

Когда на место катастрофы прибыли спасательная команда и пожарные, спасать было некого, а тушить нечего. На месте, где некогда стояла вилла «Сайта Эсмеральда», осталась дымящаяся воронка да груда обломков.

 

13

Группа капитана Хаксли вторые сутки продвигалась к проклятому острову, и вторые сутки их окружала вонючая жижа с торчащими там и тут пнями и скользкими стволами гниющих деревьев.

Двенадцать коммандос шли цепочкой, след в след. Их, словно альпинистов, соединяла прочная веревка, пропущенная сквозь кольцо на поясе.

Иногда кто-нибудь из солдат, оступившись, с головой уходил под воду — и тогда веревка приходила на помощь.

Отдыхали в гамаках, развешивая их на ветках.

В этом отношении они походили на пернатых. Но птичьи голоса в этих гиблых местах раздавались редко. Зато москиты и всякая пресмыкающаяся нечисть чувствовали себя здесь вольготно.

Капитан Хаксли готовил свою группу по лучшим образцам. И он был уверен, что весьма преуспел в своих начинаниях. Сам капитан, совсем еще юный офицер, прошел подготовку в школе «Белая рысь», и теперь эта кошка скалила пасть на правом рукаве его комбинезона. Вообще-то это был единственный отличительный знак на обмундировании Хаксли.

Идти с каждым шагом становилось все труднее. Ноги вязли в тягучей грязи, солдаты все чаще проваливались в невидимые под водой ямы. Группа подбиралась к самому логову зверя — тут уж начинались адовы болота.

С каким зверем ему предстоит сцепиться, Хаксли толком не знал. Ему дали предельно краткую информацию: четыре-пять человек, из которых лишь трое могут оказать достойное сопротивление. Всех брать живьем.

Силы, что и говорить, неравные, и Хаксли не сомневался, что справится с заданием без особых хлопот.

И все же робкий червячок сомнения подтачивал сердце капитана: уж больно противник походил повадками на него самого. Какое-то смутное подозрение витало в капитанской голове, но он никак не мог ухватить это подозрение за хвост.

И еще: последние сутки он неотступно чувствовал на спине чей-то недружелюбный взгляд. Бр-р.

Капрал Сорейра, который шел впереди, остановился и молча ткнул пальцем на предмет, белевший на дереве. Хаксли вгляделся повнимательнее — на толстой ветке покачивался продетый сквозь глазницу отбеленный человеческий череп.

Сорейра выругался и, обернувшись к группе, поделился своими соображениями:

— Старый трюк. По нервам бьют. Плевал я на эти штучки, — и, приподняв с лица сетку, плюнул в сторону жалких останков.

Хаксли махнул рукой, и группа двинулась вперед. Мили через две они вышли к болоту, обозначенному на карте. Теперь им предстояло найти брод и прочесать окрестности. Где-то в глубине болота и находился остров, на котором, судя по указаниям, укрылись те четыре человека и вертолет.

На подходе к болоту и без того тощие заросли совсем поредели, зато испарения стали гуще. И тут можно было по уши вляпаться в такую трясину, что только пузыри пойдут.

Хаксли сменил Сорейру и пошел первым.

Брод он искал по одному ему понятным приметам и ориентирам. Со стороны это казалось шаманством, но Хаксли четко знал свое дело. Путь ему указывали и крохотные белые цветы, что росли только там, где под водой скрывалась относительно твердая почва, и цвет воды, и пузырьки болотного газа, и плавающие островки ряски, и даже москиты, дымными столбами вьющиеся над трясинами.

Группа медленно, но уверенно продвигалась вперед, одолела еще милю, и взору коммандос открылась чудесная картина.

Нет, то было все то же болото, но какое странное! Впереди, на сколько хватало глаз, застыла ровно-зеленая беспросветная жижа. Эту «ковровую дорожку» разнообразили только хрустальные шары коварных росянок. Шары переливались всеми цветами радуг и манили неосторожных насекомых хрупкостью и свежестью. Над болотом висел легкий голубой туман. И воздух казался чистым и бодрящим, словно состоял из одного кислорода. Хотелось набрать его полную грудь и вдохнуть глубоко и свободно.

Едва приметная цепочка скромных белых цветов убегала в глубь болота, и Хаксли решительно шагнул вперед, промеряя глубину длинным шестом.

Но едва группа втянулась в голубое марево, как дышать стало трудней. Солдаты ошиблись в своих ожиданиях. Пот застилал глаза. Словно сотни иголочек вонзились в легкие. Уши запечатало, будто в них вставили ватные пробки. А руки и ноги налились свинцом и стали чужими.

И вдруг страшное воспоминание вспыхнуло в мозгу Хаксли. Боже! Как он мог забыть! Голубой туман — «Фиолетовый дух». Так вот в логово какого зверя его сунули! Это конец…

— Назад! Все назад! — пронзительно вскрикнул Хаксли, сорвавшись на фальцет.

И он первым изо всех сил рванулся обратно, мощно рассекая торсом зеленую жижу. В этот момент и произошло то, от чего волосы у коммандос встали дыбом, а кровь застыла в сосудах.

По сторонам невидимой под водой тропинки вспучилась бурая грязь и вытолкнула на поверхность таких чудовищ, какие не приснятся и в самом кошмарном сне.

Исчадий ада было всего два, но и они сделали бы полный кассовый сбор любому триллеру.

Несоразмерно вытянутые головы монстров венчала лохматая грива, и в ней извивались, поигрывали раздвоенными языками изумрудные змейки, в которых Хаксли без труда признал болотных гадюк. А еще в гриве клубами копошились черви.

Кожные наросты, напоминающие рога, торчали там, где под грязными космами угадывались лбы чудовищ. А под этими наростами, на плоской чешуйчатой морде горели злобой два рубиновых воспаленных глаза. Из черных ноздрей-дыр сочилась болотная муть.

Все эти органы занимали не более трети головы, а все остальное представляло собой пасть, оскаленную пасть с двумя рядами трехгранных чудовищных зубов. Четыре уродливо изогнутых клыка торчали в разные стороны. Отвратительная нижняя губа, усеянная белесыми бородавками, свисала чуть не до земли, и по ней стекала зловонная желтая слюна.

Одно из чудовищ вывалило длиннейший черный язык и утробно зарычало. А второе взвыло протяжно и тягуче. Леденящий душу вой повис в воздухе и оборвался на тоскливой звенящей ноте.

Словно подражая этому воплю, коммандос дружно взвыли и кинулись врассыпную.

Некогда сплоченная, вооруженная группа людей превратилась в стадо смертельно напуганных животных. И эти животные лезли друг на друга, цепляясь за тех, кто впереди, и падали, захлебываясь грязью. Спасительная веревка стала для них роковой обузой.

Ужасная сцена длилась совсем недолго. Бурые лохмотья, покрывающие тела чудовищ, встопорщились, и под ними заплясали оранжевые огоньки. Что значила эта «пляска болотных огней», понял лишь Хаксли — единственный человек, который не потерял в свалке головы.

Он выхватил нож, рубанул по веревке, натянувшейся как струна, и сорвал с плеча винтовку.

Развернувшись к чудовищам, он вскинул оружие, но нажать на спусковой крючок не успел. Сильный удар выбил винтовку из его рук, а плечо словно обварило кипятком.

Капитан рухнул на колени, прижал левой рукой повисшую плетью правую и медленно повалился набок. Какое-то время он еще слышал чьи-то пронзительные крики и жалобные стоны, потом мощный колокол взревел в голове Хаксли. Он размеренно лупил в черепную коробку, и каждый удар отзывался нестерпимой болью.

«Чертов колокол…» — еще успел подумать напоследок капитан и потерял сознание.

Когда тело последнего коммандос скрылось под водой, чудовища повели себя довольно странно. Они ринулись к тому месту, где секунду назад виднелась голова Хаксли, и в мгновение ока выудили капитана из-под воды. Затем подхватили его под мышки и быстро поволокли в сторону.

Хаксли весил с амуницией не менее двухсот фунтов. Тем не менее одно из чудовищ волочило его легко и непринужденно, зато второе сопело, кряхтело и, наконец, выругалось на чистейшем английском.

Через пару минут они вытащили капитана на крохотный островок — едва ли не единственное сухое место в округе. Согласованности действий монстров теперь мог позавидовать любой реаниматолог.

Прежде всего они избавились от своих устрашающих голов. Отбросив эти ненужные теперь органы, чудовища обрели нормальный человеческий вид и превратились в Джеймса Мейсона и Клифтона Доули.

Доули встал на колени, склонился над бесчувственным телом, откинул с лица капитана сетку и принялся вдувать в Хаксли воздух по методу «рот в рот». Мощные легкие Доули нагнали столько воздуха в Хаксли, что грудь у того заходила ходуном. Мейсон порылся в своих лохмотьях и отстегнул аптечку. Затем он обнажил здоровую руку Хаксли, пережал ее выше локтя железной пятерней и ловко вогнал в набухшую вену иглу.

Затем из аптечки быстро появились на свет шприцы-тюбики. Их Мейсон лихо выдавливал в иглу и расшвыривал во все стороны. Опорожнив с десяток тюбиков, Мейсон достал пластиковый пакет с желтоватой жидкостью и торчащей в сторону трубкой. Трубку он подсоединил к игле, а пакет сунул под Хаксли. Затем он приклеил иглу к коже полоской пластыря и утер потный, искусанный москитами лоб.

Доули уже занимался раной на другой руке.

Он быстро и споро запеленал эту руку широким бинтом, пропитанным вонючим антисептиком.

Хаксли тихо застонал, открыл глаза, повел ими… Бессмысленный взгляд остановился на лице Мейсона. Хаксли пошевелил губами.

Мейсон приподнял ему голову и влил в рот несколько капель рома. Капитан закашлялся, и взгляд его стал осмысленным. Мейсон выпрямился, потер затекшую поясницу и поинтересовался.

— Кто вел у тебя тактику, малыш?

— Полковник Гаркнесс.

— Кэл Гаркнесс… А теорию выживания?

— Бригадный генерал Эдвардсон.

— Хм… — с сомнением покачал головой Мейсон и пояснил самому себе: Впрочем, если человек родился кретином, то ума ему не прибавит и Господь Бог.

— Я не кретин, — пролепетал Хаксли, словно нашкодивший школяр. — Я просто забыл.

— Глянь на него, Доули, — ядовито процедил Мейсон. — Он, видите ли, забыл. И после всего этого у мальчишки хватает нахальства утверждать, что он не кретин.

Доули бросил на капитана быстрый взгляд, пожал плечами и добродушно пробасил:

— Какже не кретин… кретин, конечно…

Хаксли обиженно засопел, но благоразумно промолчал.

— И вообще, — все еще раздраженно продолжал Мейсон, — если бы не кошачья башка, которую у тебя хватило ума налепить на рукав и не моя старческая сентиментальность, лежал бы ты сейчас спокойненько в болоте и не хамил бы старшим.

— Простите, господин Мейсон, — прервал его неожиданно Хаксли. — Я действительно кретин.

— Ого! Даже имя мое вспомнил! — подивился Мейсон, но видно было, что он польщен.

— У нас был учебник по тактике партизанской войны. Там целый раздел написан вами.

— Было такое дело, — усмехнулся Мейсон. — Это мы с Сэмом Бредли и Эдвардсоном состряпали.

— Да… инструктор Бредли погиб.

— Я знаю… — нахмурился Мейсон. — Идти сможешь?

— Смогу… часа через два.

— Хорошо. Часа два мы, пожалуй, потерпим.

Хаксли приподнялся на локтях и пристально всмотрелся в даль. Мейсон, оглянувшись, проследил за его взглядом. Голубой туман над болотом уже рассеялся и там, где под водой едва угадывалась узкая полоска брода, по матово-зеленой поверхности медленно растекались бурые пятна.

Ровно одиннадцать пятен.

 

14

Сомора сидел в полном одиночестве в полумраке кабинета, подперев кулаком голову. Перед ним на столе лежало последнее послание Небесных Братьев с приложенной к нему географической крупномасштабной картой северных районов страны и брошюрой. На карте неизвестная рука четко очертила красной тушью границы всех кокаиновых плантаций Соморы. Каждая плантация была пронумерована, а внизу к каждой цифре шел краткий комментарий: сколько человек обрабатывают поля, сколько охраняют плантации и по какой дороге удобнее всего добраться на автомобиле. В этом каталоге не хватало лишь двух-трех мелких полей. Что и говорить — неведомый автор неплохо поработал.

В машинописной же брошюре излагались наиболее дешевые, безвредные и широкодоступные методы и средства дефолиации кокаиновых полей. Фигурировал в брошюре и неизвестный жучок, выведенный, как оказалось, в Калифорнийском университете для «биологической борьбы» с растениями-вредителями. Но этот жучок жрал как раз исключительно коку и, лишь слопав все поле под корень, переходил на другое. Сомора даже усмехнулся, прочитав брошюру, не иначе как жучок страдал от абстиненции.

А в письме «небесные братья» писали:

«Уважаемый синьор Сомора!

Вы просрочили все сроки платежей. Но мы великодушно предоставляем Вам еще десять дней.

Если в течение этого срока деньги не будут внесены, мы будем вынуждены прибегнуть к крайнему средству, — карты и брошюра размножены в достаточном количестве и будут отправлены главе правительства, генеральному прокурору и наиболее влиятельным сенаторам. А чтобы правительство не закрыло на них глаза, карты получат лидеры оппозиционных партий и редакторы крупных газет.

Напоминаем, что теперь сумма, которую Вы должны внести вместе с компенсацией наших затрат, составляет шестьсот миллионов долларов.

Союз Небесных Братьев».

Сомора еще раз перечитал текст, усмехнулся и отложил бумаги в сторону. Кажется, его действительно взяли за горло. Впрочем, он допустил промах не следовало поручать операцию этому янки Хаксли. Хваленый специалист прокололся или предал, во всяком случае — очевидный факт: Хаксли бесследно исчез, а вместе с ним исчезли одиннадцать великолепно подготовленных коммандос.

— Эй! Там! — гаркнул Сомора.

Дверь тотчас отворилась, и в кабинете появился новый личный секретарь Рикардо — преемник Джексона. Он, тоже белобрысый янки, только помоложе Джексона, остановился в трех шагах и почтительно склонил голову.

— Значит, так, — распорядился Сомора. — Деньги мы внесем. Шестьсот миллионов долларов до единого цента. Далее: прекратить все выплаты и субсидии благотворительным обществам, союзам, организациям и учебным заведениям. Строительство нового квартала для бедноты заморозить, бесплатные обжорки закрыть. Больше ни один попрошайка не получит ни единого цента.

Думаю, за счет этого мы покроем убытки. Далее…

Дверь за секретарем захлопнулась. Сомора достал из бара непочатую бутылку с веселым конкистадором на этикетке, ловко свернул ей золоченую головку и плеснул в стакан на три пальца жидкости. Затем вернулся за стол и, протянув стакан в направлении невидимого собеседника, загадочно провозгласил:

— За успех совместного предприятия, синьоры.