1
Самолёты – военные транспорты – сели без происшествий, как и полагалось, с положенными интервалами. Взводы и роты выгружались, отбегали к границам большого, недавно ещё расширенного аэродрома, строились, шла перекличка. Курилов, спустившись на землю, сладко потянулся. Встретивший его Лосев сказал, поздоровавшись:
– Вот жизнь пошла: то ты меня встречаешь, то я тебя.
– Служба, – усмехнулся комдив и повернулся к Котовскому, вышедшему последним:
– Поздравляю с прибытием.
– Спасибо. Но это ещё не Москва.
На это вместо Курилова ответил Лосев:
– Придётся обождать. В городе неясная обстановка. Командующий, на два слова.
– Извините, – проговорил Котовский, и отошёл подальше, чтобы не слышать секретов. Остановился, глубоко вдыхая подмосковный воздух.
Лосев сказал:
– В Москве стреляют. Генштаб требует навести порядок. Кроме тебя, сейчас некому. Не кремлёвскому же полку.
– Где сейчас Верховный? – поинтересовался начальник дивизии.
– Дома, не в городе. Твоя задача – обеспечить безопасность Кремля. Приказ Генштаба. Кремля! – подчеркнул Лосев голосом. – Вон, смотри вправо, правее вышки. Видишь?
– Вижу машины.
– Для тебя. Сажай войска. Но на выступление будет дана команда. А здесь – твоя исходная. Сиди и жди по готовности номер один.
– Понял. Вопрос: что делать с пассажиром? С его людьми? Ты не узнал его?
– Плохо обо мне думаешь. Его надо поместить где-нибудь здесь, в Москве и в самом деле опасно. Стихнет – тогда пусть едет.
Курилов сказал:
– Погоди, по соседству есть местечко – я его по пути туда заброшу, там, я считаю, будет надёжно.
– Тебе виднее. Но без промедления.
– Один вопрос: точка назначения – Кремль, это понятно. А там?
Лосев ответил, обозначив намёк на улыбку:
– Как говорит главковерх – обеспечить преемственность власти.
Курилов скомандовал стоявшему поодаль адъютанту:
– Командиров полков – ко мне! Войска – по машинам. – И заместителю, что подбежал первым: – Степан Маркелыч, командуй пока, я ненадолго, быстро вернусь. Мою машину выгрузили? Сюда её!
Ставилась боевая задача. И потому один полковник не спросил, а другой – не сказал, что видел девушку Настю, и она вполне в порядке.
2
Верховный и в самом деле находился уже дома, за городом, когда среди ночи пошли тревожные звонки. Вдруг позвонил Ладков. Был он аж во Владивостоке – проводил свою кампанию:
– Что там в Москве? У вас всё в порядке? Тут слухи ходят самые сумасшедшие… И газеты, и тиви… все каналы…
– Какие «все каналы»? Да ты где сейчас?
– Я? Да во Фриско – случайно, в общем, оказался тут…
Третий сердито шваркнул трубку на место. Во Фриско вряд ли, но вот здесь уже и правда стало слышно, что стреляют. Не рядом, конечно, но и не так, чтобы очень далеко. Он потребовал машину. Начальник охраны сказал:
– Вы лучше прямо здесь меня убейте, потому что в Москву я вас только через мой труп выпущу!
– Нужна обстановка. Доложи.
– Город штурмуют с пяти направлений. И пути в центр практически перекрыты. Идёт стрельба, начинаются погромы.
– Глупости. Кто, откуда?
– Пока точно не известно. То ли банды, то ли наёмники какие-то, то ли просто толпа. Но вооружённая. Ночью сориентироваться точнее трудно. Рассветёт – увидим.
– А что же милиция, войска? Лопухину звонил?
Лопухин был нынешним министром внутренних дел, а перед тем руководил строительством Северо-Западного наливного терминала.
– Так точно, в первую очередь.
– Соедини с ним.
– На Житной только дежурный. От него и вся информация. С милицией там что-то не так, сейчас выясняют.
– Домой министру звони!
– Уже. Никто не отвечает.
«Вот именно, – подумал главнокомандующий. – Уже».
– Тогда в Генштаб. Или начальнику домой. Соедини. Здесь нужны войска.
Начальник Генштаба оказался на месте. На требование Верховного ответил достаточно спокойно:
– Меры приняты. К сожалению, ближе всего дислоцированные войска сейчас по вашему приказу задействованы на тактических в районе Смоленска. Для возвращения понадобится двое суток. Там погодные условия исключают полёты транспортных самолётов.
Верховный положил трубку. После паузы проговорил:
– Доберёмся до Кремля на вертолёте. Скомандуй там.
– Нет. Вы же слышали: идёт стрельба. Мы же не знаем – из чего. А вертолёт – мало ли их сбивают? Нельзя!
– Так. Что же посоветуешь? Подожди! – последнее слово было обращено к жене, появившейся на пороге. – Одевайся пока! – И собеседнику: – Итак?
– Ваш вертолёт готов.
– Ну, и куда же я на нём?
– К самолёту, конечно. Экипаж уже на месте.
– Вот, значит, как ты решаешь. А дальше?
– Главное – сейчас отсюда выбраться. Последняя информация: крупное воинское соединение приближается к столице… выходит, что без ведома Генштаба?
«Это Равиль, – понял Третий, и ему на секунды сделалось не по себе. – Это уже не толпа, пусть и вооружённая. Ах, сукин сын, улучил минуту…»
– Может, к казахам, – говорил тем временем начальник охраны. – Или в Германию?
– С ядерным ключом? – спросил Третий. – В качестве гостинца? Ну ты скажешь.
– Оставить здесь.
– Глупеешь на глазах.
– Ну, не в доме же. Офицер доставит в Генштаб. Там надёжней. Вернёмся – заберём.
– А если не доставит?
– Я с ним лучших людей пошлю. Довезут.
– Его довезут. А меня, значит, нет?
– Им рискнуть я могу. Вами – не имею права.
– Ладно, – согласился Третий. – Действуй. Или на Лубянку? Хотя… нет. Давай его сюда – отдам ему приказание. Остальное решим в воздухе. Поехали!
3
Кого бы это ещё могло принести среди ночи, в такую неблагоприятную пору? Ре понимал уже, что дочери добраться не удалось. Ничего удивительного: поезда не ходят, дороги перекрыты. Скорее всего, кому-то понадобилась помощь. Как Тимофею, что, несколько захмелев, храпел сейчас на диванчике. И на всякий случай Ре спросил:
– Настя, ты?
Ответил мужской голос:
– Простите, вы её отец?
«Что-то с дочкой», – мелькнуло в голове. И старик решительно отодвинул засов, распахнул дверь.
– Что с ней?
Перед ним оказался военный. Средних лет. В камуфляже. С полковничьими погонами.
– Разрешите войти? Разрешите представиться: полковник Курилов.
Это было неожиданностью. Но скорее приятной, чем наоборот. Потому что на лице полковника никак не читалась информация о беде.
– Ага, – сказал Ре, отступая назад, предоставляя полковнику оперативное пространство. – Если не ошибаюсь, Артём… а по отчеству?
– Понял: вы в курсе. Сейчас связи с нею у меня нет. Простите, я не один, и у нас серьёзное дело. Вы разрешите войти моим спутникам? – И, повернув голову: – Входите, господа.
Вошло ещё трое: двое мужчин и женщина.
– Позвольте представить вам: господин Котовский…
Ре кивнул. Он успел уже узнать одного из трёх.
– Милости прошу. Извините за беспорядок. Итак, чем могу вам помочь?
– Приютите моих спутников. Ненадолго.
– Считайте, что вы у себя дома. Прошу за стол. Как раз к ужину.
– Боюсь, мы стесним вас… – начал было Котовский.
– Ни в коем случае.
Едва успели сесть, как снова в дверь застучали – на этот раз уверенно, сильно. Гости переглянулись. Ре встал. В руках его оказался АКМ. Курилов успокоил:
– Свои. Иначе мой конвой пошумел бы. – И громко:
– Доложитесь!
– Полковник Лосев, – послышалось официальное.
Курилов вскочил, сам распахнул дверь. Лосев вошёл.
– Приношу извинения за беспокойство. Должен вручить вам приказ начальника Генштаба. Срочно, секретно.
Курилов прочёл, подсвечивая себе фонариком. Не садясь, проговорил:
– Господа, вынужден покинуть вас: служба. Но ненадолго.
Надел каскетку, откозырял, вышел, пропустив Лосева вперёд.
– Ну, что, – сказал Ре оставшимся, – по сто граммов за встречу?
И, не ожидая возражений, заторопился к буфету.
* * *
Чёрт его знает, что за зелье оказалось у старика в запасе: градусов восьмидесяти, не меньше, но такое вкрадчивое, на чём-то этаком настоянное, что когда пьёшь, крепость о себе не заявляла, а когда ты спохватился, назад уже пути не было, уже расслабился, растёкся. Да и вся обстановка тому содействовала: свечка догорела, свет теперь шёл только из каминного зева, за окнами мрак и тишина, и легко представлялось, что попал куда-то в прошлые века, и нет больше сегодняшних крутых проблем, и сумасшедшего темпа нет, как и того давления на тебя, которое было настолько привычным, что чаще даже не ощущалось, как не ощущается давление воздуха.
Словом, вошёл Гущев в хорошую кондицию, хотя началось с пустяка: старик предложил рюмку, чтобы отвратить возможную простуду, быстро накидал на стол какой-то закуси и воздвиг четырёхугольную пластиковую бутыль из-под минералки, пятилитровую. Никто не стал бы отказываться в такой обстановке. Потом случайно уснул. Проснулся. Ещё какие-то люди возникли и разговаривали вполголоса.
– На самом деле тут вовсе не в том была причина, что Москва богаче, что все деньги текут сюда, здесь зажрались, всех других и в упор не видят, и всё такое прочее. Не в том, Борис Максимович…
(Это старик. А другой какой-то мужик – Борис Максимович? Постой-ка…)
– В чём же, по-вашему?
– В инстинкте, если угодно. Инстинкт массы сродни звериному. Умение чуять приближающееся землетрясение, извержение. Зверь бежит, птица летит. Магнат уезжает. А простой гражданин? Один одурманивает себя заработком, растущим уровнем жизни, возможностью натянуть нос загранице. Другой – бутылкой. Вы, человек зрелый, понимаете: всё, что делают и собираются сделать – всего лишь попытки подавить симптомы. А никак не заболевание. Но победить-то нужно болезнь, не её признаки. Не выглядеть здоровым надо: быть им!
– Какой же представляется вам сама болезнь?
– В кратких словах – характер власти.
– Боюсь, что не понял. О чём вы: о демократии? Об авторитаризме? Или…
– Несколько шире. Понимаете, власть принадлежит политикам. И это, я считаю, в корне неправильно. Недаром ещё у Платона управлять государством должны были философы. Власть не должна принадлежать политикам точно так же, как ею не должны владеть военные или, скажем, экономисты. Потому что никто из них не в состоянии видеть интересы страны в полном объёме, каждый волей или неволей исходит из приоритета своих профессиональных интересов. И оттесняет на задний план другие.
– А вы считаете, что возможны люди, равно владеющие всеми этими профессиональными знаниями и умениями?
Котовский усмехнулся.
– Нет, вряд ли. Но это и не нужно. Задача человека во власти – окружить себя такими политиками, военными, экономистами и прочими, кто правильно понимает свои задачи при соблюдении максимальной гармонии различных интересов. То есть самыми способными, знающими, решительными. Не боясь того, что кто-то из них в какие-то мгновения будет затмевать его самого. Понимая, что светило и во время затмения остаётся светилом, просто ненадолго возникает ситуация, когда его не видно. Такой человек должен стать как бы центром кристаллизации, не более того. Иначе получается, что один пытается думать и решать за всех – а на это никакого гения не хватит. За всех – потому что преднамеренно окружил себя теми, кто просто неспособен осуществлять нужные функции. Но такая структура власти говорит лишь о непригодности, непрофессиональности самого организатора. Вот, по-моему, та болезнь, от которой мы якобы стараемся найти лекарство – или лекаря.
– А вам не кажется, что в роли целителя тут выступает как раз сама болезнетворная культура? И лечит, прививая самоё себя?
– Несомненно. В старину вызывали чудо-докторов из-за моря…
– Им жизни не хватит, чтобы понять сущность нашей болезни. Но мы и у себя дома нашли бы. Мозги ещё остались на Руси.
– Смотрю на вас – и верю в это.
– Кажется, некоему человеку тоже так показалось. Результат вам известен.
– Ещё не вечер. И ещё можно даже сделать всё, не обходя законов.
– Вряд ли это реально.
– Да почему?
– Утопия. Кто поддержит?
– А кто доставил вас сюда? Вдумайтесь в обстановку: нечто происходит, власть практически не сопротивляется, потому что она давно уже стала хунтой. А кто обычно свергает хунту – вы знаете не хуже меня. А имя «Котовский»…
(Чёрт, так вот кто это! Как я сразу не сообразил? Ну да, его выпустили, Андрей говорил, теперь он здесь, как знать, этот поход на Москву – не для того ли, чтобы…)
Конечно, будь Тим трезвым, такое ему вряд ли подумалось бы.
Разговор за столом продолжался.
– Ладно, пусть даже они поддержат. Но чтобы соблюсти закон – нужны голоса. А кампания уже развернулась вовсю, начинать её поздно…
– Борис Максимович, вы верите в магию чисел?
– Никогда не задумывался всерьёз.
– Напрасно. Всё-таки две тысячи двенадцатый год стоит. И значит: из Кремля уходят те, кто был там недолго и не по праву. Как двести лет назад. Как четыреста. И приходят те, кто там нужен России.
Тут Тимофей не стерпел – опять-таки, наверное, по пьяному делу. А может, и не совсем: паренёк ведь отнюдь не глупым был, и его могло сейчас озарить: тут, при тебе, зреет будущее, и пока в нём ещё много места, так что надо садиться, пока поезд не ушёл!..
– Простите, господа, если я вмешаюсь…
На него обернулись с не очень доброжелательным любопытством. Ре сказал:
– Ты спи, спи, Тимоша. Время ночное…
– Голоса есть, – сказал Тим. – Много. Ладковские голоса. Того, который «Федотович». Я его кампанию веду, у него успех, и он свои голоса отдаст тому, кому я скажу.
Котовский сказал:
– Ну, не всякому. Он не тот человек.
– Вы… его знаете?
– И он меня тоже. Давно.
– Но вам-то он отдаст?
– Это нужно у него спросить.
Но сказал это Котовский так, что Тим понял: отдаст.
4
Настя не в первый уже раз остановилась в растерянности.
Она только что опять отклонилась от избранного направления – круто свернула на перекрёстке, потому что в той стороне, куда она продвигалась, снова раздались выстрелы – и на этот раз ближе, чем раньше. Какой-то бой шёл в городе, а вернее – бои, потому что выстрелы слышались сразу в нескольких направлениях, где громче, где тише. И вот сейчас они зазвучали уже совсем близко.
Улица, на которую она свернула, была совершенно безлюдной, освещалась лишь лунным светом, не постоянным, потому что облака то и дело закрывали светило. Быстрым шагом, почти бегом, она в темноте миновала длинную многоэтажку, под ногами на тротуаре неприятно хрустело; потом луна открылась, и сразу стало видно, что на этой улице что-то уже происходило, а хрустели осколки разбитых магазинных витрин. Жилые окна на этажах были совершенно темны, даже свечки нигде не мерцало, хотя вряд ли люди в своих жилищах этой ночью спали. Настя побежала, чтобы на следующем перекрёстке снова свернуть, восстанавливая нужное направление. В той стороне стрельба вроде бы стихла. И просчиталась, потому что именно оттуда и вывалилась, как ей показалось, толпа и устремилась навстречу ей.
На самом деле там было, пожалуй, десятка три-четыре человек – молодых, как она потом уже сообразила, не старше двадцати, злых, готовых к драке. Вероятно, их только что пытались остановить, но удалось отбиться, и они спешили дальше по намеченному ими маршруту. Настя удалялась от центра, значит, спешившие ей навстречу направлялись в центр.
Ей это сейчас было безразлично – куда они торопились и зачем. Лишь бы не помешали ей. Но, зная, что толпа всегда способна на самые непредсказуемые и неразумные действия по отношению к любому постороннему, она решила не рисковать. Следовало укрыться и переждать, пока эти не убегут своей дорогой. Только где?
Она бежала сейчас мимо дома со множеством подъездов. Рванула одну дверь, другую – всё, как ни странно, было заперто, хотя электричества не было и домофоны не действовали, но здесь запоры были механическими, не магнитными, да и не разглядеть было, какие кнопки стерты от постоянного употребления, раскрывая таким образом секрет кода. Расстояние стремительно сокращалось. Как назло, в этом доме не было магазинов, но одна вывеска вроде бы виднелась у следующего входа, и оставалось лишь надеяться, что там… а что, собственно, могло там быть? Если бы круглосуточный магазинчик – но вряд ли: в окнах и там было темно. И всё же…
Она успела подбежать туда. Нет, вывеска извещала лишь о том, что в этом подъезде принимает заказы проживающий здесь кузнец – решётки, каминные приборы, украшения из металла… Заказов он по ночам, видимо, не принимал – во всяком случае, эта дверь была заперта не менее надёжно, чем все остальные.
Значит, будь что будет. И она побежала дальше, не очень даже и укрываясь – встречные так спешили, что можно было надеяться – на неё не обратят внимания.
Пробежав шагов десять, остановилась снова. Как вкопанная.
Потому что из той же улицы показались и преследователи. Небо как раз ненадолго очистилось, и можно было разглядеть, что они собой представляли.
То были ОМОНовцы. О них Насте, как и всем, было известно, что они сначала бьют, а потом только – далеко не сразу – начинают разбираться.
Бежали они профессионально – не колонной, а цепью, контролируя всю небольшую ширину улицы, Так что от их внимания ускользнуть было невозможно.
Настя даже не приняла никакого решения; словно кто-то другой сделал это за неё. И она повиновалась: повернулась и побежала в обратном направлении. Толпа как раз поравнялась с нею, и никто не удивился тому, что кто-то на бегу присоединился к ним.
Как ни странно, оказавшись вместе со множеством других, Настя почувствовала себя спокойней и уверенней, чем всё последнее время. И даже усталость, какую она всё больше ощущала, перестала беспокоить её. «Стадное животное», – невольно пришло ей в голову.
Она пристроилась рядом с пареньком совсем ещё молодым, лет пятнадцати-шестнадцати на вид – насколько сейчас можно было разглядеть. Может быть, ее выбор был подсознательным: в таком возрасте большинство таких ещё безопасны.
Мальчишка покосился на неё, отрывисто проговорил:
– Не. Отставай. Убьют. Они в замазке.
Она невольно кивнула. И спросила:
– Куда… бежим?
Парень от неожиданности даже сбился с шага.
– У тебя лоб… в два шнурка… да? В Кремль… преза защищать.
Вот, значит, как!
Она ухитрилась оглянуться. Погоня не отставала – или почти не отставала. Но уж точно не придвинулась.
– Ты сам… откуда?
– Мы все… Озёрские.
Спереди стали голосом передавать:
– По следующей… налево.
Похоже, и вправду – в самый центр. Неужели думают, что их туда пропустят?
Хотя – похоже, сейчас всё может быть.
Что-то такое происходит.
Понять бы – что?
В поисках ответа на этот вопрос Настя чуть не врезалась в спину бежавшего впереди: толпа внезапно стала круто затормаживать.
Ничего удивительного: откуда-то справа, из поперечной улицы вырвалась колонна военных машин. Солдатские каски виднелись над высокими бортами. Машины круто сворачивали и устремлялись дальше, вперёд, тем самым путём, по которому двигались и парни, призванные на защиту власти.
Бегущие остановились не только потому, что колонна загородила путь. Заминка могла оказаться минутной. Однако стремление поскорее достичь кремлёвских стен стало исчезать с неожиданной быстротой. Теперь перед ними оказалась армия. А это означало, что новое приключение, весёлая тусовка грозила превратиться во что-то куда более серьёзное и опасное. И нарываться на такой вариант никому не хотелось.
К тому же сразу возникло и оправдание: солдаты наверняка направлялись к той же цели. Значит, поставленная задача будет выполнена – пусть и чужими руками. Зато милиция, похоже, ещё не считавшая своё дело сделанным, оказалась теперь в совсем уже опасной близости.
Поэтому спереди прозвучало:
– Врассыпную! Возвращаемся!
И толпа стала таять куда быстрее, чем кусочек сахара в стакане горячего чая.
Настя тоже не стала медлить. Тем более что успела решить – куда же направится сейчас.
К штабу Котовского. Если он всё-таки появится в Москве, то устремится именно туда – раньше даже, чем домой. Он всегда был человеком дела.
Затаиться где-нибудь, чтобы видеть всякого, кто направится к нужному подъезду. А если окажется, что в помещении никого нет, – остаться там и ждать.
За ней никто не стал гнаться: своя рубашка у всякого оказалась куда ближе к телу. И хотелось уберечь это тело от столкновения с омоновскими дубинками.
5
Происходило действительно многое. В том числе и на улицах. И наверное, большинству московских обывателей, добропорядочным гражданам, сильно огорчённым событиями последних дней, включая сразу опустевшие магазины, отсутствие электричества, отказ водопровода и канализации, отсутствие нормальной связи, а теперь ещё и стрельбу ночью, именно всё это казалось главным и решающим.
На деле же самые главные, даже решающие события происходили не на улицах. Решения принимались и реализовались не под открытым небом, но в стенах не столь уж многих помещений, где даже в этих условиях сохранялась связь, куда поступала более или менее конкретная информация, исходя из которой люди и пытались делать выводы и в зависимости от них либо управлять процессами, либо…
Выводы для большинства оказывались неожиданными и горькими. Контроль, ещё за день-другой до событий казавшийся надёжным и незыблемым, был утерян. Раньше такое положение представлялось возможным лишь немногим, и из этих немногих меньшая часть, искренне озабоченная судьбами страны и потому чужеродная для высших слоёв, почему-то называвшихся «элитой», до полной хрипоты кричала, предупреждая о возможных последствиях, и зарабатывала немалые неприятности на свои головы без особых, казалось, результатов. Большая же часть – та, для которой страна была лишь инструментом для построения собственного, персонального мира, максимально независимого, богатого, живущего по своим законам и никак не привязанного к каким угодно территориям, этносам и историям, глобального мира, – большая часть эта успела заблаговременно покинуть российские пределы, вовремя реализовав свои здешние активы и переведя полученное куда подальше. Эти люди теперь могли из приятного далека наблюдать за происходившими событиями и даже, по мере возможностей, влиять на них – хотя возможности такого влияния были для них более чем ограничены.
А те, кто не предвидел, у кого раньше не хватало времени для серьёзного анализа, потому что время это требовалось для основного их занятия: превращения своей личной политической власти в свою же личную, но уже подлинную власть – больших денег, эти люди и были вынуждены сейчас, признав совершившееся, срочно искать выход из положения, понимая, что для этих поисков оставались, может быть, уже не дни даже, а часы.
Наверное, в городе оставалось ещё достаточно сил, чтобы попытаться восстановить порядок. Но силы эти понадобились для другого: для обеспечения безопасности на пути в аэропорты, где стояли собственные «боинги», готовые ко взлёту. И на улицах всё чаще возникали колонны машин, где на полдюжины милицейских и даже военных тачек приходилось один-два членовоза, внутри которых очередные ВИПы, вжимаясь в сиденья, спешили туда, где уже просыпались самолёты. И не только по земле: устремлялись туда и на вертолётах, окружённых другою, воздушной охраной. По сути дела, власть покидала своё гнездо, всякая – и законодательная в подавляющем своём большинстве, и исполнительная, и судебная… Только четвёртая власть, уже доведенная до полного безвластия, не вставала на крыло. И – военная, не собиравшаяся, похоже, отступать, потому что её активы, её богатства и возможности, включая ракетно-ядерный арсенал, нельзя было ни вывезти, ни бросить на произвол судьбы. Наверное, убегавшим положение казалось более страшным, чем оно было на самом деле, – в конце концов, пока ещё беспорядки происходили только в одном городе, пусть даже столичном. Но у страха глаза велики, и в определённых условиях они приобретают качества электронных микроскопов или телескопов с многометровыми зеркалами – хотя показывают они чаще всего не реальные, а виртуальные объекты, вырастающие, впрочем, из совершенно реальных предпосылок.
* * *
Уже в самолёте Третьему пришлось ответить на несколько телефонных вызовов. Не из России: те, кто мог бы выйти на связь оттуда, сами уже находились в движении, потому что знали, что он опередил их. Звонки были на высочайшем уровне. Вашингтон, Пекин, Берлин – и было бы «Далее везде», но прочих приходилось просто отсеивать. Разговоры были, в общем, на один манер:
«Нас чрезвычайно обеспокоили… Контролируемость ракетно-ядер–ного арсенала… Готовы оказать немедленное содействие восстановлению порядка…» – и так далее.
Отвечалось тоже по стандарту:
«Выступления разрозненных групп экстремистов практически не угрожают сохранению нормального порядка. Контроль над арсеналом не подвергается никакой опасности… Порядок восстанавливается, в помощи не нуждаемся».
Те, на другом конце провода, ещё не знали, что не из обычной своей резиденции отвечает их собеседник, но из другой, мобильной, приближающейся сейчас к южной границе, чтобы вскоре пересечь Каспий. Самое время было – реализовать давнее предложение посетить страну Ахменидов с неофициальным визитом. И оттуда «добро» было уже получено.
Как ни странно, необходимость провести такие разговоры успокоительно подействовала на Третьего, тревоги понемногу стали утихать. И в самом деле: ну что такого произошло? Такое везде бывало, бывает и ещё будет. Ночные страхи, даже как-то неудобно становится. Может, приказать обратный курс? Нет, не сразу. Визит стал уже официальным фактом, пробыть там недельку, дома тем временем всё устаканится. Ракеты? Ну, офицер с чемоданчиком, как и полагается, тут: сидит за дверью, несёт свою службу.
Равиля испугался? Ну, это можно понять. Но если поставить у него на пути ту самую дивизию, что пришла из Восточной Сибири? Судя по характеристикам, она с делом справится: не в горах же придётся работать, а на Среднерусской…
Именно так.
Позвонить сейчас в Генштаб – отдать соответствующее приказание.
6
В Генштабе между тем уже закончилось совещание, срочно созванное начальником этого учреждения. Были все, кому следовало. Министра не приглашали.
Решено было: войска, дислоцированные близ границ, поднять по тревоге. Остальным войскам повсеместно в возможных событиях не участвовать, если не будет соответствующих приказаний. Прибывшую в Подмосковье дивизию Курилова задействовать немедленно по нескольким направлениям.
Одним полком – обеспечить нормальную подачу в город и окрестности энергии в полном объёме. В случае саботажа – применять силу.
Вторым – обеспечить безопасность Кремля, резиденций Федерального собрания, Правительства Российской Федерации, а также московского мэра и правительства.
Остальными силами – навести порядок на улицах. В случае сопротивления применять силу. Установить контроль над основными дорогами. Не препятствовать желающим покинуть пределы города. Въезд в город закрыть на двадцать четыре часа – за исключением лиц, чьё присутствие в городе необходимо.
В случае готовности местных сил поддержания порядка оказывать войскам содействие – пользоваться им, ни в коем случае не разрешая самостоятельных действий.
Поскольку гражданские власти страны и города не проявляют никакой инициативы – город объявить на военном положении и в самом срочном порядке восстановить деятельность властей. В случае невозможности реставрировать их в полном составе – собрать инициативную группу гражданских лиц, которой и будет передана власть – под контролем армии до тех пор, пока такой контроль будет требоваться. Во главе группы должны стоять люди, достаточно популярные в массах и являющиеся профессионалами.
– Полковник Лосев, немедленно оформить приказ и довести его до сведения командира дивизии.
– Слушаюсь.
7
Полк вошёл в Кремль без происшествий, не встретив никакого сопротивления.
Единственным значительным лицом, какое им тут встретилось, оказался первый заместитель начальника кремлёвской охраны. Его разговор с командиром прибывшего полка оказался кратким и деловым. Кремлёвец сказал:
– О введении военного положения я поставлен в известность. Никого из администрации на территории нет: время не рабочее. Было много звонков, но вот уже час не звонит никто. Никаких приказаний не имею. Несём службу как обычно.
– Мне приказано, – ответил командир полка, – обеспечить безопасность и порядок на территории Кремля и в прилегающем районе. Не допустить проникновения сюда каких-либо посторонних лиц, сохранить аппарат власти готовым к действию. Пропускать работников кремлёвских учреждений и позволять им занимать рабочие места. Власть будет действовать по-прежнему. Думаю, в скором времени последуют более конкретные указания.
– У меня указание, – сказал кремлёвец, – оказывать вам всяческое содействие.
– Благодарю. В ваши действия вмешиваться не стану. Но все посты сдублируем. Для надёжности. Покажите, пожалуйста, где мне разместить мой КП и где – штаб полка.
– Покажу с удовольствием. Можете занять помещения моего начальника – насколько мне известно, сегодня его здесь не будет. Центр связи недалеко оттуда.
– Очень хорошо. Годится.
Вбежал лейтенант.
– Товарищ подполковник, тут приехали, просят встретиться…
– Скажи – не имею полномочий. Вот прибудет командующий…
– Они так и сказали: что надо срочно вызвать сюда командующего.
– Да кто «они»?
– Китайский посол.
8
На самом деле из людей, чья служба проходила в Кремле, на площадях – Новой и Старой, а также в Белом доме, в здании Думы, бывшем Госплане, в мэрии и московском правительстве, уехало, улетело, уплыло не так уж много. В основном – те, чья жизнь уже несколько лет делилась пополам между государственной деятельностью и большим бизнесом. Да и из таких немало осталось, в основном те, чьи бизнес-интересы нельзя было заранее перевести за границу и очень непросто было свои активы обратить в валюту: они проявили недальновидность, и теперь вот приходилось из-за этого подвергать себя опасности. Надеялись, впрочем, что опасность окажется куда меньшей, чем ночью рисовал её страх.
Люди же рангом пониже никуда и не собирались, И на следующее утро были намерены выйти на работу, как и каждый день.
Между тем, на самом деле опасность была куда больше, чем казалось. Она заключалась не в угрозе жизни или даже свободе каких-то людей, Но в существовании самой Российской Федерации.
Потому что странным образом, невзирая на отсутствие энергии и, следовательно, связи, о том, что происходило в ту ночь в столице, уже через час-другой были информированы губернаторы, в первую очередь – те, чьи отряды участвовали в столичных беспорядках, а от них незамедлительно – и другие: в России связь оставалась в полном порядке.
И стало ясно: вот тот день и тот час, когда необходимо сделать решительные заявления и принять ещё более решительные меры, чтобы добиться если уж не полной самостоятельности и независимости, то во всяком случае крутых перемен в государственном устройстве, перейти от федеративного хотя бы к конфедеративному, то есть – стать хозяевами на своей территории.
Уже в середине ночи состоялась своего рода чат-конференция, на которой большинство губернаторов согласилось с необходимостью таких действий. Хотя серьёзно продумать – к каким первым, вторым и третьим последствиям задуманное предприятие должно было бы привести через неделю, месяц, год или десятилетие. Во всяком случае, главы пограничных губерний высказывали значительно больше сомнений, чем те, кто, кроме самой России, ни с кем более не граничил. Хотя и тут некоторые – те, что послабее – поглядывали на сильных соседей не без опасения.
Однако каждому из них было ясно: даже думать обо всём этом, не говоря уже о практических действиях, никак нельзя было без согласования этого вопроса с пусть не очень серьёзной в глобальных масштабах, но определённо решающей в губернских масштабах силой: с армией.
Все понимали: для армии главная проблема будет – в судьбе стратегических ракетно-ядерных войск. Все понимали, что возникновение не менее чем полусотни маленьких стран, владеющих таким оружием, в два счёта пустит под откос вообще всю мировую цивилизацию. Поэтому возникло решение: если конфедерация, то пусть у неё и остаётся контроль за этой техникой. Однако! Пусть они и платят аренду за каждую установку, находящуюся на территории губернии. Хватит грабить!
Не успела закончиться эта конференция, как началось множество разговоров – уже личных: губернаторов – со старшими воинскими начальниками на их территории, начиная с командующих округами и кончая начальниками местных гарнизонов.
Ответы военных были однообразны, как военная форма:
– Мои войска уже подняты по боевой тревоге. Мне приказано любыми средствами сохранить покой и существующее положение на этой территории. Так что для вас самым лучшим будет: вы меня не приглашали, ничего не предлагали и всё такое прочее. Иначе здесь будет объявлено военное положение – мне стоит лишь поднять трубку. Это вас устроит?
Это почему-то никого из власть (хотя бы ограниченную) имущих не устраивало. И приходилось считать разговор – не имевшим места.
Но немало губернаторов затем вздохнуло с облегчением.
Зато руководители некоторых соседствующих государств испытали чувство глубокого разочарования.
Но это – их личное дело. Не более того.
9
В штабе Котовского всё оказалось таким же, каким было, когда отсюда уехали погромщики, увозя с собой сотрудников и изъятые винчестеры. Никакой засады не оставили. Настя облегчённо вздохнула. Хотя уже приближаясь к этим местам, была почти уверена в том, что в возникшей неразберихе вряд ли кому-нибудь захотелось продолжить начатую было операцию.
Так что Настя решила, что здесь и останется – пока не рассветёт, по крайней мере, или не возникнет какой-то другой ясности.
Она поставила на ножки единственное здесь кресло и уселась: сказывалась бесконечная беготня, ноги требовали отдыха, да и всё тело тоже.
Незаметно для себя самой, она задремала.
Ей приснился яркий летний день. И музыка. Знакомая. Очень.
Она проснулась, словно от толчка.
В комнате горел свет. И играла музыка – а точнее, звонила её трубка.
Не успев ничего понять, Настя поднесла трубку к уху. И услышала:
– Дочка, ты? Жива? Ты где сейчас?
– Па? Привет… Я… погоди, где я сейчас? А, конечно. На работе. Ну, ты знаешь, где: во Втором офисе. Да, жива, даже здорова. А у тебя что? В порядке?
– Дочка, слушай: это хорошо, что ты там. Никуда не уходи, слышишь? Дождись, скоро должны подъехать…
– Сюда? Кто?
Трубка усмехнулась:
– Люди, тебе знакомые. Знаешь, а мне твой полковник понравился. По-моему, нормальный мужик.
– Папа! Не говори загадками! Ты о чём? О ком? Где ты его видел?..
Но по эфиру уже шёл отбой.
Настя стала набирать отцовский номер. Но в дверь позвонили. Резко, уверенно.
Она кинулась открывать.
– Борис Максимович, вы?!
И кинулась, раскрыв руки, чтобы обнять, прижать…
И Котовский тоже – обрадованно, хотя и несколько удивлённо – протянул руки навстречу.
Но девушка проскользнула мимо. И обняла другого, и лицом прижалась к другой груди.
Нет, не к отцовской – хотя старый Ре тоже почему-то оказался среди приехавших. На него она лишь бросила вопросительный взгляд, на что он пояснил:
– Понимаешь, кружка разбилась – вот приехал купить…
Но дочь его уже не слышала.
Неизвестно, сколько продолжилась бы немая сцена, не зазвони в это время телефон в кармане командующего дивизией.
Служба есть служба. И Курилову пришлось, хотя и медленно, осторожно высвободить одну руку, извлечь телефон и не очень любезно рявкнуть в трубку:
– Первый! Ну, что там?..
Минуту с лишним он молчал, слушая. Потом сказал:
– Пригласить, устроить, как положено. Будем через…
– Пяти минут хватит, – подсказал вполголоса Ре.
– …через пять минут. У меня всё.
Закрыл трубку и сказал Насте:
– Прости. Будь дома. Позвоню. Приеду. Обязательно.
И повернулся к Котовскому:
– Пора. Едем. Нас ждут.
– Куда? Зачем? И – кто нас ждёт?
В тоне, однако, не чувствовалось удивления. Скорее озабоченность.
Курилов ответил:
– Природа. Та, что не терпит пустоты.
Нет, жизнь всё-таки не кончается.