Глава 1

Бытие

– Распустил я вас – дальше некуда, – сказал капитан Устюг, постукивая ребром ладони по столу, что служило у него выражением крайнего недовольства. – Теперь вот инженера не докличешься. У него моя родная дочь сидит, а он блукает где-то по закоулкам… Хлев и бардак, вот во что превратили хороший корабль. Вот смотрите, ребята: будете командовать – никогда до такого не доводите. Это вам первый урок.

Штурман только вздохнул, не оборачиваясь. Он все еще глядел на монитор, где одна комбинация сменяла другую, отражая титаническую борьбу, которую компьютер вел, пытаясь отыскать какую-то скрытую систему в том беспорядке, какой только что был продемонстрирован во время проверки сети. Все способы обнаружения неизвестно откуда попавших в сеть вирусов (а что другое могло вызвать такие последствия?), все системы одна за другой примерялись к наблюдавшимся фактам – и незамедлительно отбрасывались, а результата по-прежнему не было, даже намека на него.

Капитан тем временем снова вернулся к унифону:

– Алло! Дочка, это ты все еще? Что инженер – не появился?

Он послушал несколько секунд:

– Да не реви, утри слезы. Мало ли – задерживается. Что может произойти с человеком в корабле? Случись что-нибудь серьезное – у нас бы уже все колокола звонили, а тут – полная тишина…

И после новой паузы – совсем другим голосом:

– Не в корабле – как прикажешь тебя понимать?

Еще через несколько мгновений:

– Да как он посмел – не докладывая… Голову оторву! Тихо, тихо! Я понял. Все понял, говорю. Сук-кин сын… Ладно, сиди там. Сейчас будем принимать меры. Во сколько он вышел, говоришь? Так, ясно. С тобой пока все.

Он не нажал даже, а впечатал палец в кнопку аппарата.

– Закрывай свою кухню, штурман. Пойдем – надо инженера спасать. А вы, ребята, может, вернетесь пока к себе?

– Ну вот еще. Мы с вами, – ответил за обоих Атос. Семен кивнул.

– Что с ним? – спросил штурман.

– Объясню по дороге. Выключай и пошли срочный вызов по линии скафандров. Будем надеяться, что откликнется. Постой!

Последнее слово он бросил почти одновременно с прозвучавшим звонком.

– Вернулся наконец?

Он схватил трубку.

– Капитан слушает!

По гримасе разочарования, какая тут же возникла на его лице, штурман понял, что это был не инженер.

– А, администратор. Приветствую вас. На обед? У вас? Благодарю, весьма польщен. Нет, лучше будет, если вы пригласите ее сами. Да, проблем у нас сейчас хватает. Нет, ничего страшного, но все же… Конечно, постараюсь быть вовремя. Еще раз – благодарю. До встречи.

На этот раз он положил трубку спокойнее, чем в последний раз.

– Приглашение на обед с разговором, – ответил он на вопросительный взгляд штурмана. – У нас полтора часа, времени навалом. А вот у Рудика, если он действительно в пространстве, дыхательного ресурса почти не осталось. Давай, пробуй докричаться до него.

Луговой выполнил нужные действия за секунду: не разучился. Нажал клавишу общего внешнего вызова. Сигнал этот должен был включить блок связи во всех скафандрах, даже если они не были задействованы теми. На борту находились три подогнанных костюма и три запасных; все снаряжены, как и полагалось, перезарядку требовалось производить ежемесячно – и инженер делал все как следует, в этом капитан был уверен. И не зря: через мгновение на пульте засветились все шесть индикаторов, сообщая, что связь со скафандрами установлена. В том числе и с тем, в котором находился, надо полагать, инженер. Сейчас в его шлеме звучал зуммер вызова, и Рудик должен был незамедлительно ответить. Если только…

Но ответа не было.

– Штурман! Давай телеметрию!

Но Луговой и сам уже догадался. Данные уже возникали на экране. Оба напряженно всматривались.

– Так. Он жив. Дышит. Давление никуда не годное – шестьдесят на тридцать, и пульс соответствующий. А уровень сознания? Где у нас тут церебральные?..

– Скверно, – сказал Луговой.

– Ясно, – почти одновременно проговорил и капитан. – На палубу вышел, сознанья уж нет. Где он – можем определить? Запрашивай каждое помещение. Быстро!

– Время уйдет…

– Еще больше уйдет, если станем искать, не зная, где.

Перебежали к другому пульту. Скомандовали. Автоматика каждого помещения корабля докладывала: пусто, один человек, два человека, один, пусто, пусто… В общем, люди находились там, где им и полагалось быть. Только в четвертой боковой шахте, близ входа в энергодвигательный, оказалась какая-то фигурка, которой там быть вовсе не следовало.

– Кто это? – подумал Луговой вслух. – Майя, что ли?

– Нет. Она – вот где, в инженерном посту. А это – неизвестно кто. Из молодых, наверное. Ладно, там увидим. Все запросы прошли?

– Кроме одного. Салон туристического не отвечает.

– Заглянуть в него можно?

Штурман попытался.

– Вообще отключен от сети.

– Значит, потому он туда и кинулся, – подвел итоги капитан. – Все. Идем, одеваемся и выходим.

– Может, ему не удалось даже войти?

– Удалось. Ты вот это забыл.

Он ткнул пальцем в сторону пульта связи. Там и в самом деле все шесть индикаторов горели на правой панельке, а не на левой, где засветились бы, если бы скафандры находились за пределами корабля.

– Так что имеем полную ясность.

Последние слова капитан проговорил уже, когда они вошли в лифт.

– Давай экспресс-подъем. Сразу же берем запасной дыхательный ранец и первую помощь.

– Может, сразу врача?..

Устюг отрицательно мотнул головой:

– Пока провозимся с подгонкой скафандра – выходить станет незачем. Придется самим. Не пойму только: отчего он дышит смесью? Не успел, не смог снять шлем? Или – в салоне разгерметизация? Не верится: никаких толчков ведь не было, никаких сигналов тревоги…

– Не забудьте: там все отключено…

– Одни загадки, словом. Боюсь, что на обед к администратору придется опоздать.

– Пусть это будет самой большой потерей.

Лифт остановился. Пришла пора действовать.

* * *

Неопознанного человека они и в самом деле обнаружили, приблизившись ко входу в энергодвигательный.

– Везет мне сегодня на деток, – проворчал Устюг. – Флор, ты чего тут околачиваешься? Ты пока еще не член экипажа.

– Там Майя, – сообщил сын.

– Это мне известно. Вы что – решили все сюда переселиться?

– Нет… мне только на минуту ее увидеть. Очень важно. И я сразу уйду.

– Так уж срочно?

– Разреши войти с вами.

Капитан колебался не более секунды. Хорошая возможность повоспитывать потомка; но уж очень сейчас было не до того.

– Ладно. Но чтобы одна нога здесь, другая – там.

– Спасибо, отец.

Процедура открывания заблокированной двери – проверка данных капитана – заняла лишь секунды, после чего вход раскрылся.

Майя встретила их тут же, в коридоре.

– Рева ты, – не удержался отец при виде ее покрасневших глаз. – Все будет в порядке, главное – спокойствие. Тут тебя брат навещает – пообщайся с ним, пока я его не выставил. Штурман, давай костюмы. Атос, Семен – поможете одеться. И пока нас не будет – станете ждать около выхода. Флор, побеседовали уже? Как говорится, в одно касание.

Разговор брата с сестрой и в самом деле занял очень немного времени: ровно столько, сколько нужно было, чтобы принять из рук в руки и спрятать в карман маленькую коробочку с кристаллом.

– Поговорили, отец.

Это «отец» всегда раздражало капитана. У людей принято говорить «папа». Но сейчас он не стал высказывать свою точку зрения на обращение сына.

– Хорошо. Иди. Больше тебе здесь делать нечего.

Но Флор и сам уже шел к выходу. Тем не менее капитан проводил его, чтобы убедиться, что дверь за вторым сыном закрылась надежно. С этими молодыми, даже с собственными детьми, все еще надо держать ухо востро. Хотя они, кажется, и начали уже приходить в сознание.

– Одеваемся, – скомандовал капитан.

Оба облачились в костюмы так быстро, как только можно было сделать, не нарушая правил безопасности. Помощь ребят оказалась кстати.

– Майя, тебе придется нас выпустить. Ребята пусть посмотрят, как это делается. Сможешь?

– Я умею. Игорь мне показал. Я и его выпускала.

Игорь? Гм… Он вроде бы давно не мальчик?

Но шлем был уже надет, и капитан Устюг ничего дочери не сказал.

Через три минуты оба корабельщика оказались уже в пространстве.

– Пойдем по тротуарам? – спросил Луговой по связи.

– Слишком долго. Летим прямо к энергодвигательному.

И они включили движки.

* * *

Нарев потянул носом воздух и высоко поднял брови.

– Обычно я легко узнаю кушанье по запаху, – сообщил он. – Но сейчас сдаюсь. Что-то необычное.

Карский удовлетворенно улыбнулся. Но тут же лицо его выразило озабоченность:

– Боюсь, как бы не перестоялось…

Он взглянул на часы:

– Удивляюсь: обычно капитан не отстает от стрелки хронометра. Судья, не знаете ли, куда исчез ваш супруг?

Зоя постаралась найти ответ, не компрометирующий капитана:

– Он ушел рано, вместе со штурманом. По-моему, они направились к инженеру. Он сказал только, что необходимо провести очередную табельную проверку – кажется, речь шла о компьютерной системе – я не поняла, как следует, не успела еще по-настоящему проснуться. Думаю, ничего серьезного не происходит – иначе он объяснил бы подробно.

Это сообщение никого не обеспокоило: за многие годы люди успели привыкнуть к постоянной исправности, даже больше – к неуязвимости корабля. И в самом деле: здесь ведь даже плохой погоды не бывало, в отличие от открытых планет.

– Интересно, – сказал Нарев, слегка улыбаясь, – как капитану удается сочетать отношение к вам как к супруге и к правительнице нашего мира? Ничего не изменилось после вашего избрания?

– Нет, ничего, – ответила Зоя, не обидевшись. – У него устойчивый характер. Да и что могло измениться?

– Полагаю, – молвил администратор, – что мы не станем дожидаться его. Тем более что Судья, безусловно, поставит его в известность обо всем, что будет здесь обсуждаться. С вашего позволения, приглашаю всех к столу.

– Пора, пора, – подхватил Нарев. – Меня терзает любопытство: чем вы надумали нас попотчевать?..

Следующие полчаса прошли почти целиком в молчании – оно прерывалось только возгласами одобрения, какие раздавались после того, как отведывалось каждое новое блюдо. И лишь за чашкой кофе хозяин дома разрешил разговаривать на другие, не гастрономические темы:

– Теперь мы с удовольствием выслушаем вас, если даже ваше сообщение окажется продолжительным.

Нарев немного расслабился после насыщения; но обращение Карского заставило его встрепенуться.

– Я готов, – отозвался он. – Надеюсь не занимать ваше внимание более необходимого времени.

Он обвел всех, сидевших за столом, взглядом слегка прищуренных глаз.

– Все последние годы мы прожили в состоянии блаженного спокойствия, и даже выход детей из-под нашего влияния не очень обеспокоил нас, не правда ли? В конце концов, они не могли уйти никуда за пределы нашего мира, контроль за которым по-прежнему находится в наших руках.

Он сделал паузу, давая время слушателям утвердительно закивать головами.

– Но мне представляется, – продолжал он, – что время, отпущенное нам на безмятежное житье, миновало. Мы не заметили, как дети выросли – и, следовательно, то, что представлялось нам игрой, приняло очертания серьезного и чреватого нежелательными последствиями явления.

– Вы так полагаете? – не удержался от реплики Карский. Зоя лишь склонила голову к плечу, что должно было выражать сомнение.

– Судите сами. Прежде всего расскажу вам об эпизоде, имевшем место не далее как нынешней ночью; я узнал о нем от жены, она случайно стала его свидетельницей. Наш глубокоуважаемый писатель…

Нарев рассказал о странном визите Истомина в соседнее государство – изобразив это так, как представлялось ему самому после рассказа Милы. Его выслушали хмуро.

– Это говорит прежде всего об одном: о том, что наши дети – во всяком случае, большинство из них – на самом деле превратились во взрослых. Иными словами – нам уже недолго осталось до появления на корабле нового поколения: поколения внуков. Потому что интерес, скажем, того же Истомина к кому-то из девушек не остался, безусловно, незамеченным со стороны наших потомков; то есть они почувствуют – если уже не почувствовали – себя мужчинами и женщинами. Последствия вам ясны.

– Но это естественная неизбежность… – не очень решительно проговорила Зоя. – Мы заранее знали, что рано или поздно это произойдет. Есть ли повод для беспокойства?

– Считаю, что есть, и очень серьезный. Все было бы на самом деле естественно и не грозило бы никакой опасностью, если бы этот… гм… процесс развивался под нашим контролем. Потому что все мы знаем, что его необходимо удерживать в определенных рамках. Рост народонаселения в таком ограниченном пространстве, в каком обитаем мы, не может быть нерегулируемым. Необходимо влияние старших и опытных, необходимо соответствующее образование, какого мы просто не успели им дать. Все было бы не страшно, потому что время еще не упущено, если бы мы и они составляли одно общество, хотя и разные его поколения. Но в том-то и сложность, что мы – в разных обществах, даже в разных государствах, и если для нас это – условность, то для них – дело очень серьезное. Иными словами – любую нашу попытку хоть как-то регламентировать их действия они воспримут как своего рода агрессию и не примут ее, даже не станут обсуждать. И это – лишь первая опасность. Вторая же, более отдаленная, но не менее серьезная, заключается в том, что случившееся с нами повторится: третье поколение, достигнув примерно того же возраста, в свою очередь, отколется от родительского – и в перспективе у нас, потому что это ведь произойдет скорее всего на наших глазах еще, – возникновение недоброжелательно настроенных по отношению друг к другу государств, то есть ситуация, существовавшая на нашей материнской планете в прошлые тысячелетия – только значительно более напряженная, потому что все будет происходить в ограниченном и достаточно тесном пространстве. Все это очень серьезно беспокоит меня. Думаю, откладывать меры по нормализации более некуда. Необходимо немедленно предпринять шаги по восстановлению единого общества, в котором можно будет держать все происходящее под контролем знания и опыта. Вот какие соображения вынудили меня выступить перед вами и предложить немедленно начать разработку и реализацию плана действий по ликвидации раскола. Теперь я готов ответить на ваши вопросы.

Вопрос был настолько ясен, что задали его не сразу; прежде Карачаров, невесело усмехнувшись, проговорил:

– Жаль, что вы не пригласили Истомина – он сейчас же нарисовал бы нам убедительную картинку нашего бытия еще лет через двадцать: как мы, уже далеко не молодые, но еще достаточно жизнеспособные – сколько будет вам через двадцать лет, Нарев? Семьдесят?

– Семьдесят пять…

– Ну и нам всем примерно по столько же – а в таких условиях, если не допускать сильных стрессов, вполне можно рассчитывать не менее, чем на сто двадцать – а то и побольше… Так вот, мы, уже сильно урезанные территориально – у нас даже не станут отнимать наши люксы силой, мы сами уступим, потому что все это ведь будет наше собственное потомство, – мы даже из оставленных нам кают – по одной на две, а то и на три семьи – будем выглядывать с большой опаской, поскольку очередному молодому поколению захочется все больше пространства, и как можно более комфортабельного; нормы гуманизма и уважения к старшим действовать перестанут – потому что на всех последующих повлияет пример предыдущих, и вполне можно будет ждать удара по затылку чем-нибудь тяжелым…

– Не забудьте, что в корабле существует свой предел обитаемости – иначе устройства просто не справятся с регенерацией воздуха, и люди быстро начнут задыхаться, – присовокупил Нарев. – По моим прикидкам, «Кит» может одновременно содержать не более трех поколений, и это при условии, что каждое новое не будет по численности намного превосходить предыдущее; а этого никто обещать не может. Следовательно, при возникновении, скажем, четвертого поколения нас должны будут просто-напросто устранить физически, отправить в синтезатор – учитывая, что и вещество, совершающее круговорот в нашем мире, тоже ограничено и рассчитано на то же самое количество потребителей. Нет, уважаемый администратор, о ваших ста двадцати тут не может быть и речи – нас убьют намного раньше…

– Но ведь это будут наши дети и внуки… – пробормотала Зоя.

– Что ж такого? Те, кто убивает – всегда чьи-нибудь дети, и убивают они чьих-то отцов и матерей, разве я не прав? Борьба за выживание, жестокая борьба – вот наша перспектива, дорогие сограждане, – если только мы вовремя не сделаем всего, что нужно, чтобы предотвратить будущий хаос.

– Хорошо, – отозвалась Зоя, Судья и врач. – В таком случае, скажите: вы лишь поставили диагноз или можете рекомендовать и средства лечения?

Нарев улыбнулся самой обаятельной из своих улыбок:

– Если бы я ограничился только анализом положения, то не стал бы беспокоить вас – по вашей, Судья, медицинской традиции: не говорить больному, что он неизлечим. Нет, мне кажется, я способен предложить вам и рецепт. Мне он представляется весьма радикальным.

– Мы внимательно слушаем вас, – отозвался на это обещание Карский, успевший уже подавить (на время, надо полагать) свою привычную неприязнь к путешественнику.

– Итак. Почему, вы думаете, сопредельное Королевство – наши милые дети – чувствуют себя так уверенно? Почему они убеждены в своей независимости от нас? Причина одна: потому что они получают все, что нужно, без каких-либо затрат с их стороны. Живут на всем готовом. Во все времена такой образ жизни развращал – и наше потомство не стало исключением.

– Но ведь мы и сами живем точно так же… – попробовала возразить Зоя.

– Мы – другое дело. Правила общежития мы усвоили задолго до того, как попали в эти условия. Они заложены глубоко в нас, даже если мы не сознаем, что они диктуют нам нормы поведения.

– Но, может, все дело в том, что нам просто не пришлось ни с кем соперничать ради самоутверждения?

– Ну, при желании мы всегда нашли бы повод для соперничества, – молвил Карский. – Думаю, тут уважаемый путешественник прав. Сейчас не это самое важное, а другое: каким именно способом вы собираетесь изменить положение? То есть заставить наших детей чем-то платить за пользование всем, что у них есть? Я понимаю, что это очень важно: сейчас у них нет никакой ответственности за свои действия и за состояние мира, в котором все мы живем, а оно необходимо для нормального существования общества: каждый должен вкладывать в него, чтобы иметь право что-то от него получать. Но как?..

Нарев даже не позволил ему закончить вопрос:

– Вы нашли нужное слово, Администратор. Платить. Именно – платить!

– Чем же? Денег в нашем мире не существует…

– Да, и в этом – наша ошибка. Но они появятся.

– Каким образом?

– Очень простым: мы введем их. И за все блага придется платить.

– Как вы заставите кого-либо сделать это? Ведь достаточно подойти к выходу синтезатора, сделать заказ – и…

– А вот этого больше не будет. К счастью, люди, ведающие техникой корабля – инженер в том числе, – относятся к нашему поколению. Мы попросим его – или прикажем, если угодно, у нас все-таки есть власть, – и он перестроит все таким образом, чтобы синтезатор принимал и выполнял заказ лишь после внесения нужной суммы. Прейскурант мы разработаем…

– Где вы возьмете сами деньги? – поинтересовалась Зоя.

– Закажем тому же синтезатору. А программу изымем сразу же, как только он выполнит заказ.

– Лучше сразу же ее уничтожить.

– Не думаю: мало ли что – вдруг понадобится дополнительная эмиссия… Всего предусмотреть нельзя. Итак, в общих чертах – это главное, что я предлагаю сделать незамедлительно. Потребность в средствах к существованию – вот что заставит молодежь обратиться к нам. Они снова усвоят простую истину: положение дел в мире контролируют прежде всего взрослые, и нужно перенимать их опыт и правила поведения, чтобы в конце концов встать в один ряд с ними. Вы согласны, Судья? Вы, Администратор?

Зоя, вздохнув, кивнула. Карский задумчиво промолвил:

– Мне это представляется разумным. Видимо, других способов нормализовать положение для нас просто не существует.

– Жаль все же, – сказал Нарев, – что капитан так и не счел нужным зайти. Теперь остановка будет за ним и за инженером. Надеюсь, мы сможем переговорить с ними в самом скором времени.

Зоя сдвинула брови. Капитан все еще отсутствовал; это не могло быть случайностью или небрежностью. Наверное, что-то произошло…

– Сейчас попробую отыскать его, – сказала она, стараясь выглядеть спокойной. И даже попыталась пошутить: – Вряд ли он мог сбежать с корабля, оставив нас всех расхлебывать ситуацию… Благодарю вас, Администратор, все было исключительно вкусно.

Карский, однако же, ощутил, что сказано это из вежливости: никому из них сейчас не до его кулинарных шедевров. В глубине души он немного обиделся, хотя понимал, что иначе и быть не могло. И он, в свою очередь, постарался улыбнуться как можно ослепительнее. Пройденная им школа поведения во власти помогала выглядеть безмятежно даже при падении в пропасть. А сейчас ситуация не была столь трагической.

Или все-таки была? Он пытался понять это, любезно прощаясь с гостями так, словно им предстояло ехать на край мироздания, а не разойтись по соседним каютам.

 

Глава 2

Вне системы координат

– Всеобъемлющий, новое сообщение от Проницателя.

– Что он докладывает?

– Проведение переговоров задерживается. Обитатели маленького мира настроены весьма агрессивно. Совсем недавно Проницателя атаковали как раз в то время, когда он проник в объект, чтобы подготовить почву для общения.

– Каким образом? Он пострадал?

– Атаковали лучом убийственной частоты.

– Значит, им известны наши уязвимые стороны. Это плохо. Ну?

– Он вовремя принял меры и не пострадал. Но пришлось прервать процесс подготовки.

– Его предложения?

– Он считает, что следует прибегнуть к иной методике уничтожения.

– Какой именно?

– Воздействие извне. По соседству с объектом имеется тело незначительных параметров – вещественное, ненаселенное, также техногенного происхождения. Вероятно, оно находится в какой-то связи с основным объектом. Проницатель полагает, что дематериализовать его значительно проще и безопаснее. И оно непременно заденет и основной объект.

– Что значит «заденет»? Нам нужно, чтобы объект исчез вообще! Для полной уверенности пусть постарается сблизить оба этих тела как можно теснее. На всю эту операцию передайте ему наше согласие. И пусть заканчивает поскорее.

 

Глава 3

Земля

Этого гостя в «Трансгалакте» не очень хотели видеть; слишком много неприятных переживаний было с ним связано. Но не принять его, раз уж он вознамерился приехать, было совершенно невозможно: не та это величина, которой можно пренебречь. Не говоря уже о том, что информация, какой обладал этот человек, была такой взрывной мощности, что сделайся она известной – смела бы не только весь «Трансгалакт», но и еще много чего.

Поэтому доктора и члена многих Академий, физика Авигара Бромли в офисе компании приняли не хуже, чем встречали бы главу администрации любой планеты из состава Федерации.

Как всегда с иголочки одетый и благоухающий крепкими духами, доктор Бромли, в отличие от обычного, выглядел хмурым и раздраженным. Хотя, по мнению директоров «Трансгалакта», у него не было для этого никаких оснований: все, что можно сделать, или уже было осуществлено, или находилось в процессе реализации. Правда, нужные результаты пока заставляли себя ждать; однако все требует времени – но физик, похоже, не желал считаться со столь очевидной истиной. Хотя, возможно, у него просто возникли какие-то нелады со здоровьем; было известно, что Бромли всегда относился к своему самочувствию с великим вниманием, так что даже легкое недомогание могло основательно испортить ему настроение.

Оказавшись в обширном зале заседаний правления, где было решено принять гостя, Бромли пробормотал обычную формулу приветствия и, не дожидаясь приглашения, уселся на услужливо пододвинутый стул. Он начал говорить, даже не дожидаясь, пока все, не являвшиеся членами директората, покинут помещение.

– У меня сложилось впечатление, – сказал он достаточно резким тоном, глядя поверх директорских, аккуратно причесанных или вовсе лысых голов, – что вы достигли прекрасных успехов в искусстве ничегонеделания. Дни идут, ситуация накаляется, а все ваши так называемые усилия не приносят никаких результатов. Может, они и не должны, а? Может, вас вполне устроит, если именно старый маразматик Функ выудит корабль из той неизвестности, в которой «Кит» находится, и первым получит доступ к тому, что находится на его борту? Функ, конечно, выжил из ума, но не настолько, чтобы не сообразить, что он там увидит. Да ему скорее всего и не придется ни о чем докапываться: мой уважаемый коллега доктор Карачаров, находясь в самом центре событий, наверняка давно уже разобрался, что к чему, и теперь ему не хватает только связи с Федерацией, чтобы на всю Вселенную заявить о его эпохальном открытии. О его! И кто тогда сможет доказать, что это не он, слышите – не он, а я, Я! Почти двадцать пять лет назад и нашел, и рассчитал, и изготовил – и, в конечном итоге, это именно я получил результат, подобного которому не было в науке тысячу лет! Он, или Функ, или оба вместе обворуют меня – и никто не сможет уличить их в плагиате, в самой обыкновенной краже!

После этих слов физик опустил наконец глаза настолько, чтобы взглянуть в упор на каждого из десяти сидевших по ту сторону стола.

– Никто! Потому что вы, и только вы, могли бы объявить и доказать миру, что великий эксперимент был задуман и осуществлен именно мною – при вашем, разумеется, содействии, хотя оно, откровенно говоря, ничего вам не стоило. Но ведь вы не осмелитесь, вы никогда не осмелитесь сделать это – в тревоге за ваше ничтожное благополучие. Я тоже хорош, разумеется: оказался настолько глупым, чтобы поверить, что вы действительно примете меры, чтобы взять связь с кораблем в свои руки. Дурак, дурак, дурак…

Пока Бромли вновь набирал воздух в легкие, президент компании ухитрился начать свои возражения:

– Простите, но вы совершенно не правы. Связь каждую минуту может оказаться в наших руках. И у вас нет оснований сомневаться в том, что мы немедленно передадим ее в ваше распоряжение. В конце концов все, что вам нужно – это получить с «Кита» сообщения об имевших место фактах, подтверждающих вашу правоту. У нас нет возражений против этого. Однако наши задачи куда шире, они не ограничиваются только оглашением ваших заслуг перед наукой; мы должны еще и сохранить компанию, которая при, так сказать, одностороннем освещении фактов может представиться обществу не в самом выигрышном свете. Сделать это не так-то просто. И именно действия, направленные на это, мы сейчас обдумываем. Это на самом деле требует времени, и мы твердо намерены затратить его столько, сколько понадобится. Однако это ни в коем случае не значит, что мы не собираемся охранять ваши интересы; мы делаем это и будем делать впредь. Так что уж позвольте нам действовать по собственному разумению: все мы занимаемся делами не первый год и прекрасно разбираемся, что к чему.

Бромли взмахнул рукой, как бы напрочь отметая сказанное оппонентом:

– Чепуха! Я прекрасно понимаю, что вы собираетесь сделать. Для того, чтобы уразуметь, что к чему, достаточно логического мышления и вовсе не нужно быть гениальным предпринимателем. Вы вовсе не собираетесь устанавливать связь с кораблем: ведь если сообщение Функа подтвердится, вы не получите ни гроша страховки, и после окончательного отказа вашими акциями можно будет разве что оклеивать стены в общественных туалетах! Вы намерены заполучить средства связи с кораблем для того, чтобы никто другой не смог вступить в разговоры с ними, и прежде всего – я! Вы используете ее очень просто, согласно вашему примитивному мышлению: начав разговоры, сразу же прервете их и заявите обществу, что переговоры на самом деле велись не с кораблем, который погиб двадцать с лишним лет тому назад, а всего лишь с каким-то образом уцелевшим «черным ящиком», сохранившаяся запись которого и была вам передана автоматом. Вы даже обнародуете эту самую запись, и все услышат роковой взрыв; осуществить это в состоянии и пятилетний мальчик. А потом уже делом ваших адвокатов будет доказать в судебном заседании, что гибель корабля произошла именно двадцать два года тому назад, а вы стали свидетелями лишь ее последнего акта. Вы организуете кампанию горячих сочувствий вашей фирме – конечно, ведь вас же снова постигнет такой удар! – и трудно будет после этого начинать процесс о вашем банкротстве: прекраснодушное и сентиментальное общественное мнение будет, разумеется, за вас! Тем более что вы, естественно, не забудете заявить, что какую-то часть страховой премии пожертвуете на общественное призрение, а также, помимо того, что будет выплачено наследникам погибших страховым обществом, со своей стороны презентуете им некоторые суммы. В результате все станут лить слезы умиления… Но только не я! Слышите, господа? Не я! А чтобы вы не сомневались, я сейчас изложу вам, что же именно я собираюсь сделать!

Бромли снова запасся воздухом; на этот раз никто не перебил его. Все слушали в напряжении.

– Заверяю вас: я не хуже Функа и тоже смогу созвать пресс-конференцию, и даже куда более представительную. И вы прекрасно представляете, что я им скажу. А я не стану скрывать ничего. Заявлю, что двадцать три года тому назад я предложил вам использовать один из ваших кораблей для проведения подготовленного мною эксперимента, целью которого являлось – доказать возможность взаимного обнаружения и сближения в условиях сопространства любых двух или нескольких кораблей практически без затрат энергии – вернее, с использованием той энергии, которой насыщено сопространство, и, следовательно, с колоссальной экономией времени при выполнении сопространственных маневров. То есть этот опыт позволил бы решить все транспортные проблемы всех обитаемых миров на все времена – потому что ничего более совершенного быть просто не может! Для этого я и попросил вас установить на «Ките» необходимые устройства. Вы согласились – ведь в случае удачи новый шаг в науке и – главное – в производстве обещал вашей компании не только шумную славу, но и – что для вас еще важнее – исключительное право на реализацию моего открытия в создании новых транспортных средств; в мире не осталось бы никого, кто после этого смог бы составить вам хотя бы минимальную конкуренцию. Но я настаивал на том, что экипаж выбранного вами корабля должен быть поставлен в известность о проводящемся исследовании – вы же этого делать не стали, хотя и заверили меня, что все идет, как надо. Я прекрасно помню, как вы не дали мне возможности поговорить хотя бы с капитаном: неправильно сообщили время очередного прибытия «Кита» на Землю, воспользовавшись тем, что я отдыхал тогда на Илоне; а когда я вернулся, корабль уже ушел на Антору вместе со всем оборудованием; техники, устанавливавшие его, были предупреждены вами о полном молчании и потом исчезли с Земли!

Пружинисто встав со стула, засунув руки в карманы брюк, ученый неторопливо сделал по комнате несколько шагов, плавно перекатывая стопы с каблука на носок, словно готовый в любой миг, легко оттолкнувшись, подняться в воздух. Остальные невольно следили за этими его шагами, словно в том, как он ставил и отрывал ногу от пола, и заключалось сейчас самое главное. Никто не попытался вставить хоть слово.

– Мне стоило трудов выяснить, что они оказались на окраинных планетах Федерации, – но, к вашему сведению, я нашел их, и они могут в любой день и час подтвердить мое заявление. Таким образом, установка работала, а на корабле никто не имел об этом ни малейшего понятия; было известно, разумеется, что техники что-то там делали; но ведь предполетное обслуживание корабля проводится перед каждым стартом, и экипаж не принимает в нем участия, так что никто не увидел в этом ничего необычного. Итак, никто ничего не знал и не предполагал – и не исключено, что именно это и стало причиной происшествия: будь члены экипажа в курсе дела, возможно, они если бы и не сумели предотвратить несчастья, то, во всяком случае, знали бы, где искать его причины, и, может, с помощью Карачарова справились бы с ситуацией и сразу же или почти сразу вернулись к нормальному знаку.

Бромли остановился внезапно, словно налетев на стену; круто повернулся, расстреливая присутствующих напряженным взглядом.

– Но они не знали! И вот вам…

Он не стал даже договаривать; просто махнул рукой.

– Вы обманули их, вы обманули меня. Двадцать лет вы обманывали весь мир. Довольно, господа! Больше я не дам вам такой возможности!

Бромли снова засунул руки глубоко в карманы.

– Предъявляю вам ультиматум. Вот мои условия: не позже, чем завтра – ну хорошо, пусть послезавтра, дышите еще один день – вы предоставляете мне, и только мне, средства связи с «Китом». Меня не касается, каким образом вы их получите. Если через сорок восемь часов я не буду обладать этой связью, все информационные агентства Федерации, а также ее администрация, получат полный отчет обо всей этой истории, подкрепленный показаниями свидетелей. Таким путем я отстою мой приоритет – а что будет после этого с вами, об этом предоставляю подумать вам самим. Причем, – он едва заметно усмехнулся, – это произойдет независимо от того, буду ли я через эти двое суток в живых, или нет. Я согласен и на посмертную славу; примиритесь ли вы с посмертным позором?

Не дожидаясь ответа, он повернулся и зашагал к выходу. Президент «Трансгалакта», казалось, чуть привстал с председательского кресла, но тут же опустился на мягкое сиденье. Кое-кто из директоров собирался, похоже, что-то сказать вдогонку, продолжить разговор, но, глянув на президента, от этой мысли отказался. Получилось так, что все оставшиеся в зале в безмолвии выслушали четкий звук удалявшихся шагов физика.

Только когда они утихли совершенно, президент промолвил, и голос его при этом прозвучал совершенно спокойно:

– Итак, мы поставлены в весьма определенное положение. Чтобы благополучно выйти из него, необходимо добиться двух целей. Первая такова: не далее как сегодня вечером получить связь с кораблем в наше распоряжение. Способы, какими это будет сделано, более не имеют никакого значения; результат должен быть достигнут любой ценой. И вторая цель: поскольку я верю, что профессор действительно составил и подготовил к рассылке сообщение, о котором говорил тут, необходимо проникнуть в его компьютерную систему, отыскать и нейтрализовать текст, о котором он столь любезно нас предупредил. Только после этого мы сможем предпринять дальнейшие действия по обеспечению безопасности компании. Посему прошу всех, кто занимается обеими проблемами, приступить к делу незамедлительно и через полчаса представить мне планы как первой, так и второй операции. Я буду у себя.

Он встал и вышел из-за стола, не забыв, однако, произнести полагающуюся формулу:

– Заседание закрыто, господа.

Начальник департамента безопасности фирмы уже бормотал что-то, поднеся телефон вплотную к губам.

* * *

Казалось, у Юрия не могло быть никаких поводов для недовольства. Профессор доктор Функ принял его прекрасно, для жилья отвел ему просторную и комфортабельную комнату, еда была вкусной, хотя часто несколько непривычной; вот только информации не хватало: во всем доме физика не было ни одного экрана, кроме компьютерных, но, похоже, профессор доктор Функ не пользовался услугами ни одной из телесетей, столь многочисленных в мире; все, что было ему нужно, он получал, видимо, по каким-то своим, закрытым каналам. Пользоваться компьютерным парком профессора Юрию было разрешено, что он с первого же дня и сделал. Он верил, что предостережения и советы, выслушанные им в «Трансгалакте», были обоснованными, и честно пытался выполнить то, о чем его просили. Ему так хотелось узнать хоть что-то о своих родителях! Но до сего дня ничего не получалось: файлы компьютеров Функа на всех дисках были набиты множеством сведений, какие, наверное, привели бы в восторг физика и гравиастронома, равно и психолога и эзотерика; ими заинтересовался бы маг и умный полицейский. Но ничего, относящегося к связи, молодому человеку так и не удалось отыскать. Ни единого байта. Но ведь они должны быть где-то!

В то же время скучать Юрию, откровенно говоря, было совершенно некогда: те несколько дней, что он провел в доме Функа, проходили не в безделье, а во многих и продолжительных разговорах с самим профессором и несколькими другими людьми, порою задававшими странные вопросы и дававшими не менее странные ответы; в медицинских осмотрах, анализах, тестах… Иными словами, времени свободного совсем не было – но и ничего нового тоже.

Ничего нового – несмотря на то, что Юрий успел уже тщательно обследовать все помещения блока, в котором жил и работал Функ и где все последнее время обитал и сам молодой Еремеев.

Нет, разумеется, все эти комнаты и комнатки, залы и коридоры никак нельзя было назвать пустыми. Они были обставлены хорошо, хотя, на взгляд Юрия, весьма старомодно; но все то, что стояло, лежало или висело в этих стенах, относилось к мебели, к произведениям искусства, наконец, к бытовой аппаратуре – но никоим образом не к средствам связи – за исключением разве что телекома; но, к сожалению, связаться с затерянным в далеких пространствах кораблем при помощи такого устройства было невозможно.

Еще, разумеется, существовал кабинет с полагающимися компьютерами, обширной кристаллотекой, диктофонами для записи спонтанно возникающих мыслей и всей прочей кухней, обязательной для любого исследователя. Каждый день, когда Функ отправлялся на свою непременную двухчасовую прогулку по ближайшему парку, Юрий, хотя и стыдясь внутренне, просматривал очередные полтора-два десятка кристаллов. Но там была в основном математика таких уровней, какие всегда оставались для Юрия недоступными; может, конечно, все это имело какое-то отношение к проблеме сверхдальней связи; но определить это самостоятельно Юрий никак не мог.

Итак, несмотря на то, что все помещения здесь были для Юрия доступны, ему так и не удавалось выполнить просьбу – или следовало назвать это заданием? – руководителей «Трансгалакта».

Не все, впрочем. Одна дверь всегда оставалась запертой – узкая стальная дверь в конце длинного коридора, по обе стороны которого располагались служебные помещения. Заглянуть туда Юрий до сих пор не смог; однако когда он более или менее разобрался в планировке блока, то пришел к выводу, что за этой дверью помещалось, вернее всего, трансформаторное хозяйство: астрономия, которой всю жизнь занимался Функ, ее приборы требовали великого множества напряжений и частот, чего общая энергосеть, естественно, предоставить ученому не могла. Ничего удивительного, следовательно, не было в том, что нужные аппараты находились здесь и были надежно защищены от даже случайного повреждения.

Итак, в конечном итоге Юрию пока не удалось выяснить совершенно ничего; не пришлось увидеть хоть какое-то устройство, имевшее отношение к проблеме связи.

А между тем каждый день перед сном ему звонили; маленький аппарат, который дали Юрию в «Трансгалакте», оживал и очень деликатно журчал с просьбой обратить на него внимание. Юрий поспешно откликался; но сказать ему было нечего.

Вот и прошлой ночью он смог только передать свои предположения насчет запертой двери. Его выслушали внимательно. Ответ был:

– Вы обязательно должны побывать там.

Он невольно усмехнулся:

– К сожалению, у меня нет ключей.

– Это не проблема. Мы доставим вам нужные инструменты.

– Гм… Сумею ли я ими воспользоваться?

– Их принесет специалист. Он все и сделает. Вы только покажете ему эту дверь. Сколько, вы говорите, продолжается прогулка профессора? Около двух часов? Более чем достаточно. Человек будет у вас завтра же.

Это очень не понравилось Юрию. Но данное обещание следовало сдержать; кроме того – разве все это не вело к успеху замысла?

– Хорошо. Я встречу его и покажу.

– Кроме того, он передаст вам чистые кристаллы. Сто. Вы перепишете на них все, в чем не можете разобраться сами. На это вам вполне хватит его завтрашней прогулки. Сколько у него, вы говорили, компьютеров? Три, плюс еще ваш – итого четыре. Вы вполне справитесь. А если не успеете – остальные передадите нашему человеку. Мы скопируем их здесь, и на следующий же день вы их вернете на место.

– Я не уверен…

– Это вам кажется. На самом деле вы уверены. И у вас все получится, как нужно. Спокойной ночи.

Увы, ночь спокойной не получилась. Сон долго не приходил. Юрию стало вдруг казаться, что данное ему поручение возникло вовсе не в результате заботы «Трансгалакта» о судьбе исчезнувших людей, а по каким-то другим причинам, далеко не столь благородным. Хотя ему так и не удалось догадаться о подлинном характере этих причин: молодой человек был очень далек от финансовых проблем великой транспортной компании.

В конце концов он все же уснул, утешая себя мыслью, что завтра – а вернее, уже сегодня – порученное ему дело так или иначе будет закончено. Что касается кристаллов, то он, посомневавшись, все же решил, что никому передавать их не будет: это слишком уж походило бы на простую кражу.

«Трансгалакт» отстанет от него, и впредь можно будет заниматься только тем, что поручал ему доктор Функ.

Хотя он, если подумать серьезно, до сих пор ничего ему и не поручал. Только каждый день проводил сеанс гипноза, после которого у Юрия в памяти не оставалось совершенно ничего. Когда он вчера, не выдержав, спросил у Функа, зачем все это нужно, профессор ответил:

– Вам только кажется, что это ни к чему не приводит. На самом деле я обучаю вас тому, что понадобится вам при установлении связи. Если бы я пользовался обычной методикой, обучение заняло бы намного больше времени. А со временем у нас плохо: кто знает, сколько еще продлится благоприятная погода?

– Прогнозы обещают сухой и солнечный месяц, – проговорил Юрий.

Функ посмотрел на него так, будто не понял, о чем это сказано. Однако быстро сообразил и улыбнулся:

– О, погода за окном меня совершенно не интересует. На наши дела она не влияет.

– Какую же погоду вы имели в виду?

– Другую, – кратко ответил Функ и разъяснять ничего не стал.

Расспрашивать же его – в этом Юрий успел уже убедиться – можно было точно с таким же успехом, как и ту железную дверь в коридоре.

Но когда-нибудь ему все же придется объяснить! Может, уже сегодня?..

На этой мысли Юрий и погрузился наконец в сон.

* * *

Новый день с самого утра и в самом деле покатился совсем не по обычным рельсам. Уже за завтраком спустившийся из своей обсерватории после обычной утренней работы (в чем она заключалась, Юрий не знал, понимал только, что она имела отношение к астрономии), Функ сказал своему ассистенту – так он обычно именовал молодого человека:

– Сегодня обычных занятий не будет.

Он имел в виду те самые сеансы гипноза, проводившиеся ежедневно через час после завтрака; час этот обычно посвящался гимнастике и дыхательным упражнениям.

Юрий лишь поднял брови, ожидая продолжения. И оно последовало:

– Я сейчас отправлюсь на прогулку. Мне нужно сосредоточиться. А когда вернусь – не исключено, мы с вами попытаемся провести первый сеанс связи. Возникла благоприятная обстановка.

– Профессор, а чем же заняться мне?

– После гимнастики – просто отдохните как следует. Почитайте что-нибудь легкое или посмотрите комедию… Только не думайте ни о чем серьезном.

Легко ему говорить!..

Вместо того, чтобы идти в гимнастический зал, Юрий, едва дождавшись ухода профессора, схватился за телефон. Нужно было срочно сообщить в «Трансгалакт», что визит специалиста никак не может состояться в уговоренное время; встретиться с ним можно или в ближайшие полчаса – или вообще неизвестно когда.

Его звонка словно ждали: выслушали и ответили сразу:

– Вы получите ключи через… двенадцать минут. Вам нужно только выйти на крыльцо. Человек подойдет к вам. И сразу же используйте инструмент. Не откладывайте: что, если это последняя ваша возможность.

– Хорошо… – только и ответил он.

Получить универсальный ключ ему удалось без помех. Человек приблизился к нему в тот же миг, когда Юрий показался в дверях; сунул в руку небольшой пакетик и пробормотал только:

– Там все написано. Сразу после работы бросьте в утилизатор и прибор, и инструкцию. Как передать результат – вам сообщат.

Вот и все.

Ему понадобилась еще пара минут, чтобы подойти к таинственной железной дверце.

Она была, как и обычно, заперта; но на сей раз это не явилось препятствием.

Инструкция оказалась предельно краткой: полученную коробочку приложить к двери там, где находится замок; включить, нажав кнопку; ждать; после выполнения задания – выполнить такие же действия, чтобы запереть дверь – в случае, если замок не срабатывает автоматически. Затем прибор немедленно уничтожить.

Юрий взглянул на часы. В его распоряжении оставался еще целый час с небольшим.

Его охватил непривычный азарт. Ничего подобного ему никогда еще не приходилось делать.

Он выполнил все, как предписывалось. Коробочка послушно прилипла к двери и, повинуясь нажатой кнопке, заработала с едва уловимым гудением. Чтобы отпереть замок, понадобилось около минуты.

Еще столько же времени потребовалось самому Юрию, чтобы решиться и отворить дверь. Он понимал в глубине души, что делает что-то не то. Но уже не было сил удержаться. К тому же, это ведь должно было пойти на пользу кораблю, а значит – и его родителям? Матери, которую он каждую ночь видел во сне?

Он глубоко вздохнул и вошел, ожидая увидеть нечто таинственное, может даже – сверхъестественное.

Однако, вопреки его ожиданиям, в комнате ничего такого не помещалось. Ничего, что Юрий мог бы связать со своими представлениями о суперсвязи. Только несколько экранов, сейчас – выключенных, темных, посреди комнаты – странное кресло, напомнившее Юрию о кабинете стоматолога, а всю стену напротив него занимало громадное круглое зеркало, вогнутое, вероятно – параболическое, и над его центром на длинной ножке поднимался небольшой черный цилиндрик. Единственным аппаратом, имевшимся здесь, кроме непременного компьютера, был подключенный к нему маленький металлический ящичек, тоже с двумя обычными гнездами для кристаллов с записями. Вот и все, что тут находилось.

Гнезда оказались не пустыми: кристаллы были заложены. Юрий проследил, куда вел второй выходивший из ящичка кабель. К большому зеркалу, вот куда.

Значит, один кристалл и содержит запись нужных частот? А второй скорее всего тоже что-то, связанное со связью?

Так или иначе, единственное, что он может сделать – это скопировать оба кристалла на чистые, лежавшие у него в кармане.

Включив компьютер, он так и сделал. Это заняло считанные секунды.

Спрятав копии в карман, Юрий внимательно огляделся, проверяя – не оставил ли за собой каких-то следов. Ничего такого он не заметил.

Не искушенный в такого рода делах, он просто не обратил внимания на укрепленную над дверью маленькую передающую камеру, а потому и не понял, что и его визит, и все, что он тут делал, было записано на видеокристалл.

Он вышел, запер дверь в соответствии с инструкцией и торопливо покинул место, в котором ему, с точки зрения Функа, вряд ли следовало находиться.

Время еще оставалось. Значит, гимнастику делать придется. Вот насчет веселой комедии Юрий был не уверен. Он честно попытался посмотреть ее, одну из богатого собрания Функа, но вряд ли смог бы потом рассказать, что в ней смешного и вообще – что происходило на экране.

Следует, однако, заметить, что никто его об этом и не спрашивал.

* * *

– Выньте все из карманов, Юрий, – сказал доктор Функ. – И прежде всего – все металлическое, снимите все эти побрякушки, цепочки, а тут у вас что – медальон? Его тоже долой. Не бойтесь, с ним ничего не сделается. Что в нем, кстати: портреты родителей? Прядь волос любимой женщины? Ну-ну, не бойтесь, я не стану открывать, пусть ваши тайны останутся сокровенными. А там у вас что? Телефон? Давайте его сюда. Еще электроника? Кладите на стол, если хотите сохранить их в порядке: сейчас тут, возможно, завихрятся такие поля, что все эти штучки если и не сгорят, то уж наверняка собьются с настройки…

Он был суетливо-многословен, профессор, потому что волновался. Вот уже сколько времени он готовил Юрия к работе, настраивал его, приводил в нужное состояние – и вот сегодня, как ему показалось, можно наконец предпринять серьезную попытку связи. Функ умолял все высшие силы, чтобы сеанс удался: он чувствовал, что силы уходят вместе со временем, и знал, что если установить сколько-нибудь прочную связь с кораблем не удастся ему, то никто другой этого и подавно не сделает, потому что ни один из всех прочих не шел этим путем – единственно перспективным, в чем доктор Функ был более чем уверен. Сеанс просто не имел права завершиться неудачей; именно поэтому физик очень тщательно следил за каждой мелочью – в том числе и за содержанием карманов своего ассистента.

Юрий послушно опустошил все карманы и для верности даже вывернул их. Функ удовлетворенно кивнул:

– Очень хорошо. Теперь скажите: как вы себя чувствуете? Вы совершенно спокойны? Уверены в себе?

Он мог бы и не спрашивать об этом: все необходимые (и даже многие сверх того) психофизические тесты были им проведены – вместе с тем врачом, что и привел Юрия к Функу. Тесты заняли несколько часов, все время после прогулки, и результаты профессора вполне устраивали. Но все же задать эти вопросы перед самым началом работы было нужно: психический мир человека подвергается множеству влияний, случайных, а то и намеренных, и поддерживать его в должном состоянии сколько-нибудь продолжительное время очень нелегко.

– Профессор, откровенно говоря, я не совсем…

Функ, разумеется, знал, какие слова прозвучат за этим вступлением.

– Вы не совсем понимаете, что должны делать, не так ли? Вы у меня уже достаточно долго, и до сих пор я так и не объяснил вам, в чем же заключается моя система связи, как она работает – и тому подобное. Это вы хотели сказать? Не так ли?

Юрий только кивнул.

– Все так и должно быть, Юрий. Я с самого начала сказал вам: вы будете узнавать все по мере надобности. Так оно и происходило, только информацию вы получали рассредоточенной, так что усваивали ее, сами того не замечая. Не так, как усваивают хлеб, а скорее так, как дышат воздухом. Вас готовили к работе, но так, что вы сами этого не замечали. А вот сейчас пришла пора.

Функ улыбнулся, и глаза его провалились куда-то во множество морщин, возникших на лице, словно там внезапно началось горообразование.

– Обещаю вам, уважаемый Юрий: пройдет, быть может, час, быть может, несколько больше или меньше, – и все станет для вас ясным.

Чуть помедлив, он честно признался:

– Если нам повезет. – И тут же, без перерыва, задал вопрос: – Итак, вы готовы?

Юрий снова кивнул. Но ему показалось, что этого мало, и он произнес вслух:

– Я готов.

– Очень хорошо, – сказал Функ, все еще улыбаясь. Потер руки, словно от удовольствия. И повторил, став вдруг совершенно серьезным: – Очень хорошо. В таком случае – идемте.

* * *

В этом помещении за железной дверцей Юрий уже был всего лишь несколько часов тому назад. Но постарался как можно естественнее удивиться:

– Это вы мне еще не показывали. Что у вас тут?

Функ, широко поведя рукой, сказал:

– Вот здесь и помещается мой центр связи. Сверхдальней связи. Остальное поймете по ходу действия.

Повернулся к врачу:

– Доктор, это кресло – ваше. Отсюда вы сможете с удобствами наблюдать за ним. А пока – подключайте его к компьютеру.

И снова – Юрию:

– Садитесь. И постарайтесь устроиться поудобнее. Это не сложно. Кресло умное.

И в самом деле, не успел Юрий как следует усесться, как устройство для сидения – иначе это было не назвать, – едва слышно загудев, зашевелилось под ним, и уже через секунду-другую Юрию стало казаться, что он очутился в невесомости и совершенно не давит больше на сиденье, а просто висит в воздухе. На самом же деле это кресло просто идеально подстроилось под очертания его фигуры и перестало причинять даже малейшие неудобства – те, что не ощущаются сознанием, но тем не менее воздействуют на его работу. Даже датчики, к которым кресло его подключило, не вызвали никаких отрицательных эмоций. Юрий успел лишь подумать мельком, что в таком кресле можно прекрасно выспаться; однако Функ не оставил ему шанса испробовать эту идею на практике.

– Нет, – сказал он, – спать вам пока еще не следует. Вы должны целиком сосредоточиться на том, что станет говорить доктор; вы будете воспринимать его слова даже тогда, когда вам покажется, что вы их более не слышите. Вскоре вы утратите ощущение своего тела; перестанете чувствовать и сознавать, что вы находитесь здесь, в этом доме, в этом кресле. Вам покажется, что вы оказались в какой-то совершенно иной среде, в ином пространстве; в определенном смысле это совпадет с действительностью. Возможно, у вас создастся впечатление, что вы мечетесь там из стороны в сторону – вероятно, так оно и будет, поскольку я стану производить некоторые манипуляции с зеркалом. – Легким кивком Функ указал на тот самый круглый предмет, в котором Юрий, переведя на него взгляд, увидел некие странные очертания, не сразу поняв, что наблюдает собственное, но очень основательно искаженное изображение. – И наконец, молодой человек, вы услышите – я твердо уверен, что услышите, если только не будете отвлекаться от задачи, – голос кого-то из ваших родителей. Я полагаю, что увидеть вы их, к сожалению, не сможете, во всяком случае, сегодня, на первом сеансе; слишком велико расстояние и чересчур много энергии уйдет на создание самого канала; в дальнейшем, я полагаю, мы сможем, однажды установив, поддерживать его со значительно меньшими затратами. Скажите, вы помните голоса ваших отца и матушки? Вы сумеете опознать их?

Юрий ответил, не задумываясь:

– Вы ведь знаете – с мамой я разговариваю во сне каждую ночь.

– Знаю, разумеется, – потому вы и здесь, а не в каком-нибудь ущелье. Кстати, это нужно считать везением, что вы работали в Тибете: видимо, тамошняя среда повлияла на развитие у вас определенных способностей. Но что касается голосов – понимаете, во сне они могут быть искаженными, а сейчас вам предстоит услышать их такими, каковы они сегодня на самом деле.

– Я, конечно, плохо помню их по жизни, но у меня сохранилось немало их записей, они, когда отец выезжал на игры, часто переговаривались и вели запись всех разговоров, вернее, все писалось автоматически, вы же знаете…

Кивком подтвердив, что знает, Функ сказал:

– Голоса меняются, конечно, но очень медленно и достаточно незначительно. Так что вы узнаете. А когда услышите их – самым важным для вас будет не переволноваться – иначе вы потеряете канал. Я буду, конечно, по мере возможности помогать вам, но все же главное зависит от вас. Оставаться спокойным, сказать то, что, как я надеюсь, вы успели выучить наизусть – и слушать и запоминать все, что вам ответят. Вы хорошо помните ваши тексты?

– По-моему, да…

– Что же, вскоре мы сможем убедиться в этом. Итак, повторяю: не сопротивляйтесь тому, что будет происходить с вами – или вам покажется, что будет происходить, но главное – звать, искать – и услышать. Вот и все, что от вас требуется.

Юрий нерешительно улыбнулся.

– Но, собственно… чем же я буду пользоваться при этом? Где вся аппаратура, необходимая для такой связи? Что же я: буду просто сидеть вот так, и… и все получится само собой?

– Вовсе не само собой. Вы и я – нам придется очень много работать для того, чтобы все, как вы выразились, получилось. Но что касается кнопок, которые нужно нажимать, – вы правы, тут их нет и не будет, и они нам совершенно не нужны. Все то, что может – могла бы предложить нам современная техника, неспособно обеспечить связь даже на десятую часть того расстояния, какое разделяет корабль и нас. А чтобы выполнить задачу полностью, нам пришлось бы оперировать такой энергией, какую планета не в состоянии нам предоставить, не нарушая всего хода жизни на Земле; да и создавать такую аппаратуру пришлось бы годами, а времени и так прошло слишком много. Вас интересует, где необходимая аппаратура? Вот она: в вашей голове, а также и здесь (Функ указал пальцем, где именно в теле Юрия помещались якобы нужные для связи устройства), и еще вот здесь. Короче говоря, приемник и передатчик – это вы. И поверьте мне: более совершенных приборов в распоряжении человечества пока еще не существует – и вряд ли когда-нибудь они возникнут. Просто мы очень плохо умеем ими пользоваться… Есть ли у вас еще какие-то вопросы?

Возможно, они и были; но Юрию не хотелось больше разговаривать, потому что возникло ощущение: все равно, со слов он ничего не поймет, нужно просто испробовать, как все это выглядит на деле.

– Нет, – сказал он. – Наверное, будут потом. А сейчас…

Он запнулся на полуслове, потому что услышал: в нескольких метрах от него мягко, вкрадчиво зажурчал телефон – тот самый, что он недавно вынул из кармана.

Вызов услышал и Функ. И на непроизвольное движение молодого человека лишь отрицательно покачал головой:

– Нет, ни в коем случае. Сейчас вы не должны отвлекаться. После окончания сеанса – звоните, куда угодно. А теперь…

Какие-то кнопки здесь все же были, и Функ нажал на одну из них, затворяя дверь, и на другую – убавляя свет до густого полумрака. Врач тем временем встал, подошел и остановился перед Юрием.

– Смотрите сюда.

В руке его возникло что-то неопределенное – похоже было на небесный глобус с голубиное яичко размером, переливающийся неяркими огнями.

– Смотрите внимательно и слушайте. Вы остаетесь в одиночестве… Я исчезаю… Комната исчезает… Здесь нет ничего и никого, кроме вас… Ничего и никого…

И действительно, все вокруг Юрия начало таять, размываться…

 

Глава 4

Бытие

Нарев никогда прежде не наносил визитов Королеве молодых. Так что его появление в каюте Орланы ее удивило; приятно или неприятно – она сама пока не понимала.

– У меня к вам, Ваше Величество, серьезный разговор.

Ох, как официально! Ну что же – ответим так же…

– Считаю своим долгом предупредить вас о некоторых переменах, какие предстоят в нашей жизни.

Орлана подняла брови:

– Перемены в вашем государстве – какое отношение они могут иметь к нам?

– Если вы согласны выслушать меня – у вас не останется более таких вопросов.

– Ну что же, – произнесла Королева голосом, ясно показывающим, что ничего разумного от собеседника она не ожидает. – Говорите, я вас слушаю.

По мере того, как Нарев объяснял ей суть предстоящего, лицо Орланы все более краснело от гнева.

– И вы решаетесь позволить себе подобное? Мы никогда не согласимся…

– Тем не менее, Королева, придется. Мы ведь можем просто отключить ваш выход синтезатора от системы снабжения – и вам придется согласиться. Не лучше ли договориться по-хорошему?

– Никогда! Ни за что!

Вместо ответа Нарев встал, почтительно поклонился и вышел.

* * *

– Скажи, Мила, – задала очередной вопрос Инна, – а ты не думаешь, что Истомин…

Но не закончила: сидевшая напротив нее за столиком подруга начала меняться прямо на глазах. Откинувшись на спинку кресла, она запрокинула голову, глаза ее закрылись, а на губах появилась странная улыбка – похоже, она выражала восторг и глубокое удовлетворение, скорее, даже блаженство. Дыхание сделалось глубоким, замедленным. «Так дышат во сне, – подумала Инна, – или же…»

– Мила! Что с тобой? Тебе плохо?

Но голос Инны, казалось, не дошел до сознания Милы – судя, во всяком случае, по тому, что прозвучавшие затем слова никак не могли послужить ответом на заданный вопрос. Мила проговорила тоном, какого Инна никогда у нее не замечала:

– Я слышу, слышу… Кто это?

После паузы:

– Не может быть… Это не твой голос.

Инна вскочила: первым движением ее было – броситься за Зоей: Мила явно нуждалась во врачебной помощи. Но на полпути к двери замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась: то, что говорила Мила, показалось бывшей актрисе очень интересным. «В этом безумии есть своя система» – невольно всплыли в памяти слова классика. И к тому же интонации Милы, да и весь ее облик, были настолько непривычными, ранее не виданными, что профессиональная привычка заставила Инну смотреть и слушать – чтобы потом попытаться воспроизвести, пусть этого уже никогда и нигде не придется сыграть.

А Мила между тем продолжала:

– Да, конечно, я сейчас вижу тебя гораздо лучше, чем в тех снах. И слышу тоже прекрасно. Где же ты сейчас?

Пауза. Это очень напоминало разговор по телефону; только вот самого телефона не было.

– Интересно, как сейчас на Земле…

На этот раз молчание было продолжительным. Мила сидела все в той же позе, слушая, только голова чуть заметно двигалась, то опускаясь в едва уловимом кивке, то покачиваясь из стороны в сторону, словно выражала крайнее удивление. Инна смотрела с открытым ртом, ничего не понимая, но чувствуя тем не менее, что сейчас тут на ее глазах происходит что-то чрезвычайно значительное. О намерении позвать Зою она забыла: судя по всему, Миле ничто не угрожало, ничто не напоминало о каком-то припадке. Нечто таинственное творилось, и на какие-то секунды Инне даже сделалось обидно: почему не с нею такое приключается – а ведь она все годы ждала чего-то такого, не отходила от экрана, ожидая какого-то сигнала, который можно будет понять, зова, призыва, а не бессмысленных зигзагов… И вот что-то подобное происходит – ну почему же не с нею, не с нею…

Переживание было непродолжительным, но очень сильным, и, борясь с ним, Инна пропустила мимо ушей все остальные реплики Милы, а когда приготовилась снова слушать, Мила уже сидела, выпрямившись, и смотрела вполне осмысленно, и только на губах оставалась все та же улыбка, какая была во время разговора неизвестно с кем.

– Что это было? – не преминула спросить Инна.

– Да все он же: это Юрик.

– Юрик… Какой еще Юрик?

– Мой сын… Ты забыла? Они нашли нас! Ты понимаешь? Земля нашла нас в этой дикой пустоте… Они спасут нас, спасут! Земля!

Инна неопределенно покачала головой:

– Ты переволновалась, Мила. Да-да. Тебе надо теперь спокойно полежать, прийти в себя. Ты ведь устала, правда?

– Пожалуй, да… Хотя – нет, я себя чувствую прекрасно.

– Не спорь. Ложись прямо тут и постарайся вспомнить все до последней мелочи. Да ложись же! Я сейчас вернусь.

Не дожидаясь возражений, Инна выскользнула за дверь. Пусть не она разговаривала с Землей, но, во всяком случае, она окажется первой, кто сообщит всему кораблю о свершившемся событии.

В том, что событие действительно свершилось, Инна поверила сразу и непоколебимо. Именно потому, что внутренне всегда была к нему готова.

Первым, кого она встретила, выйдя из каюты, оказался Нарев. Он быстрыми шагами пересекал салон, держа в руках несколько продолговатых, разноцветных листочков бумаги – какие-то рисунки, похоже. В другой раз Инна не преминула бы поинтересоваться картинками, она вообще любила изобразительное искусство. Но сейчас ей было не до того, и она заговорила, еще даже не успев догнать путешественника:

– Нарев, послушайте: потрясающая новость!..

Нарев, не останавливаясь, повернул голову и улыбнулся:

– Только не для меня, прелестная. Эта новость от меня и исходит. Если хотите подробностей – потерпите до вечера. До народного собрания.

– Да нет, этого вы знать не… Остановитесь же хоть на секунду!

Нарев был уже у двери – той, что вела к синтезатору. На долю секунды задержался в проеме:

– Простите великодушно: совершенно не располагаю временем. Потом, все узнаете потом!

И скрылся.

Не так-то легко было отделаться от Инны; она почти бегом одолела коридор и толкнула дверь, что вела в синтезаторную. Против ожидания, дверь оказалась запертой изнутри.

Такого никогда еще не случалось: доступ к необходимой каждому аппаратуре всегда был открыт.

Инна уже занесла кулаки, чтобы как следует постучать и потребовать, чтобы Нарев впустил ее. Но в последнее мгновение передумала.

Нарев с его фантазиями мог и подождать: она еще успеет рассказать людям о его возмутительном поведении. А то, чему она только что оказалась свидетельницей, было куда значительнее для всего человечества «Кита».

Инна круто повернулась и двинулась обратно, в салон.

* * *

Флор внимательно разглядывал полученную схему, то и дело кивая при этом головой, словно подтверждая какие-то предположения, существовавшие у него и ранее. На самом деле это было просто привычкой; соглашаться или опровергать здесь нечего. Нужно всего лишь найти на схеме то место, где можно проще и надежнее всего подключиться к служебной компьютерной сети корабля; настоящая работа, понимал он, начнется только после этого, и ему уже не терпелось скорее заняться именно настоящим делом.

Минут через пятнадцать Флор закончил работу, отметив на схеме не одну лишь, но целых четыре точки, где можно подключиться к сети легко и просто – и к тому же почти без риска быть застигнутым за этим все же не совсем благовидным занятием. До сих пор подданные Орланы соблюдали неписаное, но реально существовавшее соглашение, по которому они не вмешивались в технические системы корабля. Как и взрослые, впрочем – за исключением, конечно, членов экипажа.

Поэтому из всех мест, где можно было с наименьшей потерей времени подключить локальную сеть туристического корпуса к корабельной сети контроля и управления, Флор выбрал те, что располагались в наиболее укромных местах – там, куда даже свои заглядывали редко, взрослые и вовсе не забредали.

Первое такое место находилось совсем рядом – в синтезаторной. Судя по схеме, оба кабеля проходили здесь вплотную один к другому, на расстоянии каких-нибудь трех сантиметров. Здесь проще всего было бы поставить перемычку. Материалом для нее должен послужить сетевой шнур компьютера из одной из пустовавших, пока еще никем не заселенных кают.

Придя на место, Флор сразу же убедился в том, что схема – схемой, а реальность может оказаться совершенно другой.

Так и получилось на сей раз: оба кабеля действительно располагались, один параллельно другому, если не в трех, то, во всяком случае, не более чем в пяти сантиметрах друг от друга; это было очень хорошо; вернее – было бы, если бы эти сантиметры не включали в себя толщину глухой переборки, что отделяла синтезаторную от салона. Попасть в салон было по-прежнему невозможно, а если бы и можно было, то все равно пришлось бы пробивать в переборке отверстие, а это без инструментов представлялось совершенно невозможным – и не только представлялось, но и на самом деле так было.

Конечно, если набраться нахальства и попросить у инженера нужные для такой работы приспособления…

Флор невольно усмехнулся, представив, как посмотрел бы на него Рудик, услышав такое, и как сформулировал бы свое отношение к подобной просьбе. Ему не часто приходилось встречаться с инженером, но за немалые годы, чаще или реже, все обитатели корабля волей-неволей соприкасались между собой: в замкнутом объеме это неизбежно. И Флор прекрасно знал, что и как ответил бы ему Рудик.

Обратиться с такой просьбой к отцу? Эту мысль юноша отбросил сразу же: знал, что отец и матери бы не позволил прикоснуться даже к самой пустяковой детали корабля за пределами жилого корпуса; корабль, даже лишенный хода, для капитана Устюга по-прежнему оставался храмом, в котором жрецов было лишь трое – никак не больше. Да и те не обладали равноправием.

Ну ладно. А… Майя?

К ней-то Рудик, видно, относится неплохо – если взял ее в помощники. Значит, доступ к инструментам у нее есть. Она вряд ли откажет: в конце концов, то, что он собирается сделать, необходимо всем молодым – да и не только им. Всем людям.

Сможет ли она еще раз передать ему хоть что-то, минуя предохранительную механику входа в инженерный блок?

Это оставалось неясным; но попробовать-то можно!

Однако прежде надо осмотреть и другие намеченные места; возможно, в каком-то из них можно обойтись и без взлома?

В ближайшие полчаса Флора постигало одно разочарование за другим.

Из трех остававшихся мест до одного вообще, как оказалось, добраться было невозможно: корабельный кабель проходил здесь в узкой пустоте межкорпусного пространства. Такая двухкорпусная система была во всех частях корабля, где постоянно находились люди – и в туристическом корпусе в том числе. Попасть в это пространство было не только весьма и весьма затруднительно, но и грозило серьезными опасностями.

Во втором месте – в радиальной шахте – кабели располагались слишком далеко друг от друга. Шнура, какой имелся у Флора, не хватило бы, пришлось бы доставать и второй; но если бы и это удалось, болтающийся на переборке шнур бросится в глаза всякому, кто окажется в шахте. А ею не так уж редко пользовались взрослые – в основном матери, которые никак не могли обойтись без того, чтобы хоть немного побыть если не вместе, то хотя бы рядом со своими чадами. Родители упорно не желали понять, что их потомки уже выросли и постоянный пригляд их вовсе не радует.

Что же касается последней из намеченных точек, то там, как с неудовольствием констатировал Флор, кто-то поработал до него. То, что обозначалось на схеме, здесь не соответствовало действительности, и вместо того чтобы мирно тянуться по переборке, кабель корабельной сети еще задолго до сближения с фидером турмодуля почему-то уходил в переборку – и больше не показывался. Это не было предусмотрено конструкцией: место, где кабель скрывался, носило следы более позднего вмешательства – переборки не очень аккуратно вскрыли, а когда кабель вывели в нее – заварили и кое-как закрасили. При этом даже не было сделано попытки как следует замести следы вторжения.

Оставалось только пожать плечами и отправиться на поиски необходимых инструментов. К Майе, в инженерный пост.

Так Флор и сделал.

И, едва успев выбраться из корпуса в соединительную шахту, сразу же налетел на кого-то из взрослых. Именно налетел. Уткнулся прямо ему в спину. Можно было подумать, что человек этот здесь, в самом начале шахты, специально поджидал Флора, и едва тот показался – подставил ему спину. Глупо, конечно. Но откуда еще человек, упорно прятавший лицо, мог здесь взяться?

В первое мгновение Флор просто испугался.

Но и встреченный, кажется, не меньше. Порывисто и как-то неуклюже шагая, не оглядываясь, он быстро шел – скорее, даже бежал – по переходу в ту сторону, откуда шел Флор: в туристический модуль.

– Извините… – только и успел пробормотать Флор, глядя вслед человеку.

Тот не ответил; даже жестом не дал понять, что услышал сказанное. Похоже, он очень торопился. Возможно, что-то на корабле оказалось не в порядке? Возникла какая-то угроза?

– Что случилось? – уже не сказал, а крикнул Флор вдогонку.

Но человек и на этот раз не оглянулся. Только отмахнулся – каким-то очень неловким движением руки. Странно: Флору показалось, что он никогда не встречал его раньше. На корабле все знали друг друга так хорошо, что каждый мог и со спины узнать каждого; этот же оставался неопознанным.

«Ладно, – подумал Флор. – Чужих здесь быть не может. Я просто одурел немного».

И только сейчас Флор сообразил: наверняка это был тот самый незнакомец, которого ребята успели уже однажды встретить в своем коридоре. Тот – вернее всего, представитель другого мира…

Может, сейчас броситься за ним? Остановить, попробовать заговорить? Если он так похож на человека, то, наверное, с ним можно и объясниться? Это, пожалуй, даже важнее, чем искать место подключения. Место никуда не убежит…

Решившись, Флор повернул назад и пошел вслед за успевшим уже скрыться за дверью человеком.

Он вошел в коридор модуля. Там было пусто.

Что же: придется отворять все двери подряд…

Первой была дверь в синтезаторную. Но и там оказалось пусто.

Флор хотел уже выйти, когда взгляд его упал на узкую, низкую дверцу в самом дальнем углу помещения. Конечно, каждый из них видел эту дверцу множество раз. Но никто никогда в нее не заглядывал: за ней мог помещаться разве что какой-нибудь чулан для всякого хлама. К тому же дверца всегда была заперта.

На этот же раз ему показалось, что она чуть приотворена.

Конечно же, Флор не упустил возможности заглянуть в нее. А потом и войти.

Нет, здесь не было незнакомца. Но и хлама тоже. В тесной каморке стоял единственный столик, и на нем располагался компьютер не совсем обычного вида и, судя по размеру, более мощный, чем те, что находились тут в каютах.

Пройти мимо этого было уж никак нельзя. Следовало осмотреть его, включить, загрузить меню…

Самым интересным было то, что компьютер этот, явно служебный, на схеме, имевшейся теперь у Флора, обозначен не был.

Флор включил. И заинтересовался настолько, что о подключении к сети забыл и думать.

Тут была очень любопытная программа. И не оставалось ничего другого, как, вытащив из кармана чистый кристалл – они у Флора всегда были с собой, – на всякий случай скопировать ее.

А закончив – направиться в свою каюту, не забыв тщательно закрыть компьютерный чулан.

Да, программа была очень интересной – если только он разобрался в ней правильно. Но не лишним было бы с кем-то посоветоваться.

Флор позвонил отцу. В центральный пост корабля.

Однако там никто не откликнулся, хотя Флор не клал трубку более минуты.

Тогда он, преодолевая некое внутреннее сопротивление, набрал номер родительской каюты.

Там отозвалась мать. Судья.

– Флор? Как я рада…

– Да, мама. Позови, пожалуйста, отца.

Ответ прозвучал чуть суше:

– Его здесь нет. Он у себя в посту.

– Спасибо, мама. Я позвоню попозже, ладно?

И, не дожидаясь ответа, положил трубку.

Совершенно точно, что-то с «Китом» не так.

Он только собрался проанализировать ситуацию, как дверь его каюты распахнулась, и он привычно вскочил и склонил голову: Королева Орлана. Взволнованная. Чтобы не сказать – злая. Хотя о королевах более принято говорить – разгневанная.

– Ты не представляешь, Флор, что происходит! Что творится в нашем мире!

Ага. Значит, Орлана успела что-то узнать.

– Мне тоже кажется…

– Кажется! Если бы только казалось! Ты знаешь, что выкинул этот старый, из ума выживший жулик?

– Постой – ты о ком?

– Отец Валентинов, кто же еще? А мой родитель тоже хорош – взялся поддерживать его!

– Ты о Нареве?

– Ты знаешь, что он придумал? Ввести у нас деньги!

– Да зачем они нам? – пожал плечами Флор.

– Зачем? А ты вот попробуй сейчас получить хоть что-нибудь у синтезатора! Что угодно! Хоть чашку кофе!

– Ты хочешь сказать…

– Я только что попробовала! Ничего! Никакой реакции! Наш выход просто отключен.

– Что же получается – теперь за каждой мелочью придется путешествовать туда, к ним?

– Если бы только это! Но и там теперь что-нибудь получить можно будет только за эти – за деньги.

– Что это такое и где мы возьмем это?

– У них – так мне заявили. А чтобы их получить, мы должны – ни более ни менее – присоединиться к ним. Отказаться от независимости, от Королевства, перейти в состояние послушных деток, покорно выполняющих каждое идиотское пожелание наших милых родителей! Каково, а?

– Идиотизм. Тем более что с кораблем что-то происходит…

Но Королеву это сейчас, похоже, интересовало меньше всего.

– Я скажу тебе, что происходит. Они – Нарев, Карский, все остальные – хотят столкнуться с нами лицом к лицу! Что ж, столкнемся! И я могу заранее сказать, кто проиграет. Флор! Идем немедленно ко мне, там соберутся наши старшие. Сразу же решим, что и как делать.

– Послушай, тут есть обстоятельства…

– Обо всем другом – после. Понимаешь, раз они позволили себе поступить так – мы должны ответить сразу же, пока они еще не ждут этого.

– Что ты предполагаешь сделать?

– Нагрянуть к ним, занять их синтезатор, оттуда включить наш выход и вдребезги расколотить все то, при помощи чего они могут нас отключать. А тогда уже будем с ними разговаривать всерьез. Ты ведь можешь разобраться в настройке синтезатора – и главного, и нашего?

– Постой, Орлана. Главный – не у них, там тоже всего только выход. А основной, откуда все регулируется, – в инженерном модуле. В первую очередь нам нужно туда!

– Тогда… может, сперва переговорить с твоим отцом? И с инженером?

– Капитана сейчас нет на месте. Дома тоже нет. Инженера я встретил – он какой-то… не в себе. Разговаривать даже не захотел. Но вот Майя… Может, она сможет скорректировать синтезатор и без их помощи? Она девчонка умная, и не зря же там сидит столько времени.

– Попробуем. Пошли!

* * *

Путь по прямой до туристического модуля занял куда меньше времени, чем если бы капитан со штурманом пробирались по следам инженера. Однако путь этот пролегал в стороне от непонятного устройства, обнаруженного Рудиком – хотя, возможно, было бы лучше, если бы капитан тоже наткнулся на непонятное: в таком случае он скорее всего поделился бы новостью и с другими людьми – а это, в свою очередь, изрядно помогло бы физику Карачарову в его рассуждениях, наверное, навело бы его на правильный путь в поисках причины случившегося восемнадцать лет тому назад несчастья. Хотя, с другой стороны, наткнись капитан со штурманом на странный предмет неизвестного назначения – они неизбежно задержались бы на поверхности корабля и, чего доброго, запоздали с оказанием помощи инженеру. А ведь именно для этого они и совершили достаточно рискованный выход в негостеприимную пустоту.

Но, так или иначе, они ничего не заметили и достаточно быстро, а главное – без приключений оказались на том же месте – возле аварийного входа в туристический модуль, – где не так давно инженер Рудик готовился к проникновению в самоизолировавшийся от корабля салон.

Следы произведенного Рудиком взлома корабельщики увидели сразу же.

– Он просто вскрыл замок, – пробормотал капитан. В голосе его прозвучало недовольство: ему очень не нравилось, когда кто-то применял силу, общаясь с кораблем.

– Как бы он иначе попал внутрь? – вполне резонно возразил штурман.

– Да понимаю я… Ладно, потом разберемся. Главное – чтобы с ним все было в порядке. Ну что – входим?

Сказать это оказалось, однако, куда легче, чем сделать. Заваренный Рудиком изнутри люк, естественно, не желал отворяться.

– Ну вот, – очень недовольно сказал капитан. – Теперь и нам придется… Давай, режь.

Луговой успел уже настроить инструмент. И люк подвергся грубому насилию уже во второй раз за последний час-полтора.

Работа отняла немного времени. И минут через пятнадцать сперва капитан, а за ним и штурман проникли в темный тамбур, а затем и в темное, гулкое помещение салона.

– Воздуха нет, – констатировал Устюг. И позвал: – Эй, Рудик! Ты жив?

Он уже понимал, что жив или нет – но ответить инженер будет не в состоянии: будь с ним все в порядке, он и сам вернулся бы уже внутрь корабля. И действительно – ответом капитану было молчание.

Штурман, не дожидаясь команды, уже включил прожектор и медленно вел лучом, направив рефлектор вниз – туда, где переборки граничили с палубой.

– Нет ничего пока, – отметил он очевидный факт.

– Посмотрим там – за катушками…

Они двигались медленно, понимая, что тут что-то обязательно должно быть не так, но не зная – что.

– Ну-ка брось свет – левее, в угол…

– Он там, – чуть сдавленным голосом сообщил Луговой.

И в самом деле – в углу, за катушками, лежала скорченная фигура в скафандре. Неподвижность ее свидетельствовала о том, что если человек и был еще жив, то находился он, во всяком случае, в бессознательном состоянии.

– Запасной баллон! – скомандовал капитан. Но штурман и сам уже извлек баллон из сумки и теперь, опустившись на колени, прилаживал его к скафандру. Присоединил. Вентиль должен был открыться автоматически – в случае, если человек в скафандре еще дышал. Не открылся. Пришлось открыть ход дыхательной смеси снаружи, принудительно.

– Подними давление еще немного…

Луговой повиновался. Обождали с минуту.

– Не дышит…

С минуту прошло в грустном молчании.

– И чего его вдруг сюда понесло…

Это был полувопрос-полуупрек – странная эпитафия.

– Такие трассы проходил – и вот, на ровном месте…

– Хорошо хоть, что один был, – дополнил Луговой.

– М-да… Ну что – понесем?

– Что остается?

Оба живых нагнулись. Капитан ухватил лежавшего за подмышки. Штурман попытался распрямить подтянутые чуть ли не к подбородку ноги лежавшего. Но безуспешно.

– Смотри ты, как закоченел. Когда успел?..

– Видно, ты мало каши ел. Дай-ка, я.

Но и капитану не удалось выпрямить скорченную фигуру. Мало того: он заметил и еще одну несообразность.

– До чего же холодный! Даже сквозь перчатки…

– Вот и мне показалось.

– Тут что-то не так. Давай перевернем на спину.

Это удалось.

– Снимай шлем!

– Воздуха же нет…

– И что?

– Ах, да…

Шлем откинули. Взглянули в восковое, с закрытыми глазами, лицо.

– Кто… кто это? – пробормотал Луговой.

Капитан ответил не сразу; голос его оказался неожиданно хриплым, почти незнакомым:

– Не узнаешь?

– Постой, постой…

– Петров. Забыл?

– Петров? Не может… Хотя я, честно говоря, уже и не помню…

– Что же это – Рудик, по-твоему?

– Петров… Тот, что в центре планеты?

– Другого у нас не было, верно?

– Черт знает что. Как же он сюда попал? Не своим же ходом.

– Да уж вряд ли. Рудик его притащил, что ли?

– Зачем? И как? До него ведь там, надо думать, не добраться.

– Кто же знает, как он себя там вел… тогда? Может, в последний миг захотелось обратно – решил еще пожить. Выбрался на поверхность…

– Опомнись: какая тогда могла быть поверхность?

– Ах, да… Но Рудику-то он зачем?

– Важнее другое: где сам Рудик?

– Может, вышел в коридор через внутреннюю дверь?

– Ничего другого не придумаешь. Проверим.

– Минуту. А воздух? Если бы он вышел из безвоздушного салона, то там сразу возникло бы такое течение…

– А если воздух тут был?

– А потом его мухи съели?

– Мог улетучиться, пока мы входили.

– А мы бы не почувствовали? Мы – маленькие детки, а?

– Ну, не знаю. Не знаю.

– На всякий случай – попробуем внутреннюю дверь.

Попробовали.

– Нет, глухо. Постой… Посвети-ка сюда. Ближе. Дай полный накал.

Луговой так и сделал. Капитан пригнулся, насколько позволял скафандр, приблизил забрало шлема к почти невидимой линии – где косяк двери соприкасался с рамой. Постоял так с минуту, медленно поводя шлемом сверху вниз. Распрямился.

– Боги бессмертные…

– Что ты там нашел?

– Вот где инженер. Посмотри сам.

Луговой занял место капитана.

– Похоже, еще дышит…

– Хотел бы я знать – чем. У него все на пределе.

– Что с ним стряслось? И почему тело Петрова – здесь?

– Спроси чего полегче.

– Это серьезно, мастер.

– Еще как!

– Что будем делать?

– Заходи со стороны головы. Сейчас главное, сам понимаешь: вытащить его отсюда. И – возвращаться. Как можно скорее. Спасти инженера. Если это еще возможно.

– А… тело?

– Здесь ему ничто не повредит. Или же… мы все равно помешать не сможем. Ну – побежали.

– Вход заваривать будем?

– Боюсь, уже ни к чему, – ответил капитан.

– Что все это может означать, мастер?

– Прежде всего – что спокойная жизнь кончилась, – ответил капитан Устюг, уже выбираясь на поверхность. – Полетим – будь осторожен. И наблюдай за пространством.

– Думаешь?..

– Не столько думаю, сколько чувствую.

Едва успев выбраться из люка, капитан объявил своему подчиненному – или бывшему подчиненному? – грозным командным голосом:

– Обо всем этом – ни одной живой душе на корабле, ни полслова, ни намека. Все в абсолютном порядке! Ясно?

Опустив руки по швам, штурман, не рассуждая, отрапортовал:

– Совершенно ясно!

И тут же задал вопрос – чего раньше себе не позволил бы:

– А почему, мастер?

Устюг невесело ответил:

– Все и так уже наполовину спятили. Добавь к этому еще хорошую панику – мертвецы ходят, живые люди исчезают, кто-то неизвестный хозяйничает на корабле – и мы получим полный пожар в борделе во время наводнения. Или ты, может, думаешь, что все отнесутся к этому спокойно?

Поудобнее подхватывая Рудика под мышки, Луговой проговорил:

– Мне думается – надолго ничего не скроешь. Лучше бы уж узнали от нас. Покажем, что мы контролируем ситуацию.

– Ладно. Полетели. Счет на секунды.

Уже в полете капитан проговорил:

– Они и узнают от нас… когда мы сами поймем, что к чему.

– Долго будем думать?

– По возможности быстро и по порядку. Что, по-твоему, сейчас для нас задача номер один?

Штурман думал недолго:

– Детей надо бы отселить куда-нибудь из турмодуля. Похоже, там сейчас – самое опасное место. Только… кому удастся уговорить их, не докладывая сути дела?

– Пожалуй, – согласился Устюг. – Как уговорить их – пока не вижу. Но вот сейчас попробуем на моей дочке. Она – из разумных, и вроде бы пользуется авторитетом. А сейчас давай-ка увеличим тягу.

 

Глава 5

Земля

Совет директоров после краткого перерыва вновь собрался в полном составе. Посторонних не было. Протокол не велся, но, как и обычно, была сделана техническая запись, впоследствии уничтоженная; однако большую ее часть удалось восстановить.

Заседание открыл Генеральный директор. Часы показывали восемь тридцать вечера.

Генеральный: – Я хотел бы услышать доклады о состоянии дел на этот час. Слово директору департамента информации. Поступило ли что-нибудь от нашего юного друга из лаборатории Функа?

Директор по информации: – Да, новости есть. Наш друг выполнил поручение и прислал материалы. Мы уже попытались связаться с кораблем, используя полученные частоты. Однако, к сожалению, ни одна из попыток не оказалась успешной. Вызовы просто не проходят – впечатление такое, что одного знания частот недостаточно; у Функа какая-то другая система связи, это единственный вывод. А мы ею не владеем. И он вряд ли захочет поделиться своими знаниями с нами.

Генеральный: – Но ведь есть и другие средства, кроме официальных! Не пытались ли вы…

Д.И.: – Пытались, разумеется. И снимать с окон, и со стен, и сканировать внутренние помещения… Оказалось, что дом оборудован намного лучше, чем мы ожидали.

Генеральный: – Просто не понимаю, за что мы платим такие деньги!

Д.И.: – Но ведь до установленного срока осталось еще полчаса. Я надеюсь, что наши связисты и дешифровщики найдут возможность…

Генеральный: – Какую?

Д.И.: – Установить время, когда Функ проводит сеансы связи, и сканерами снять содержание. А потом сравнить его с полученными данными – тогда можно будет установить зависимость между ними, и таким путем…

Генеральный: – Блажен, кто верует. Что же касается меня… Но оставшиеся двадцать пять минут мы, конечно, потерпим. Тем более что у нас есть и другие проблемы, не менее важные. Директор по безопасности, прошу вас.

Директор по безопасности: – Интересующее нас лицо, или Визитер…

Генеральный: – Это вы его так окрестили? Очень смешно.

Д.Б.: – Благодарю вас. Итак, Визитер за истекшее после его ухода время не предпринимал никаких активных действий. Он до сих пор находится в том самом временном жилье, какое занял после приезда сюда. Его никто не посещал.

Генеральный: – А контакты с другими обитателями? Временное жилье – это ведь гостиница, не так ли?

Д.Б.: – Да. Она называется «Академия».

Генеральный: – Чья? У нас там есть кто-нибудь?

Д.Б.: – К прискорбию, нет. Это отель Федеративного Братства Ученых, и он не контролируется ни…

Генеральный: – Нам всем понятно. Внутри гостиницы он мог встретиться с кем угодно. Вы хоть можете получить список постояльцев на данный момент?

Д.Б.: – Меры уже приняты. Удалось также наладить контроль за связью Визитера.

Генеральный: – Это разумно. Есть ли в этом направлении какие-то успехи?

Д.Б.: – Я как раз хотел доложить. Визитером по связи заказан билет на линейный «Альдекор», стартующий завтра на рассвете с Большого Космостарта на Мирель…

Генеральный: – «Альдекор» – чей же это? Да, помню: «Интерсистем». Вот как, наш гений уже пренебрегает кораблями «Трансгалакта»! Мирель, Мирель… Что-то с нею у нас было связано. Что же? Напомните, пожалуйста.

Д.Б.: – Мирель – место постоянного жительства инженера-механика Бруннера. Того самого, что руководил установкой внештатной аппаратуры на «Ките» при подготовке его к рейсу с Анторы на Землю.

Генеральный: – Совершенно верно. Видимо, он всерьез старается выполнить обещанное. Ну и что же – я полагаю, кто-то из наших сотрудников тоже взял билет на этот рейс?

Д.Б.: – Каюта заказана.

Генеральный: – Это позволяет думать, что Визитеру что-то помешает благополучно завершить полет, не так ли?

Д.Б.: – Напротив, я полагаю, он достигнет Мирели благополучно.

Генеральный: – Вы что – хотите позволить ему встретиться с Бруннером?

Д.Б.: – Если бы я даже очень захотел, это оказалось бы не в наших силах. Дело в том, что инженер Бруннер вот уже полгода находится на Симоне – то есть без малого на другом конце Галактики. Так что на Мирели Бром… то есть Визитер никак обнаружить инженера не сможет. Пусть себе летит спокойно. А вот когда он обнаружит, что искомого собеседника там нет, – многое будет зависеть от того, какие действия он предпримет, столкнувшись с таким разочарованием. Если захочет вернуться на Землю к своим формулам – вряд ли кто-либо помешает ему. Если же с его стороны последуют какие-то неприятные телодвижения – то… Всем известно, что Мирель – планета, освоенная и цивилизованная в очень небольшой пока что степени, и с человеком, да еще непривычным к суровым условиям и нравам, там мало ли что может произойти…

Генеральный: – Ну что же – считаю, что вы действовали совершенно правильно. Кто-нибудь думает иначе? Однако логика требует, чтобы всякое дело доводилось до разумного конца. Предположим, что Визитеру удастся каким-то неведомым способом с Мирели перемахнуть на Симону. Сможет ли там, по-вашему, состояться его встреча с Бруннером?

Д.Б.: – Очень боюсь, что нет. Дело в том, что через пятьдесят два часа на Симону стартует наша «Косатка». Нашим людям не придется даже тратиться на билеты.

Генеральный: – «Косатка»? Какой груз, и на какой стадии находится погрузка? Директор по грузовым перевозкам, прошу кратко проинформировать.

Директор груза: – Генераторы и турбины «Федерал Электрик», это в первом, главном трюме, а также землеройная техника для работы на карьерах – это грузится во второй. Погрузка первого по графику заканчивается через двадцать часов, землекопы будут грузиться еще двое суток. Техника громоздкая, и потому поступает на лихтеры для переправки на Космостарт строго по расчету времени.

Генеральный: – Спасибо. Но в сложившейся обстановке мы не можем так разбрасываться временем. А также и допускать чрезмерные риски. Поэтому предлагаю принять следующие решения. По Визитеру: с крайними мерами подождать до полного прояснения дел, однако на Мирели принять меры к ненавязчивому, но действенному ограничению свободы его передвижения, а также лишить его возможности прямой связи оттуда с кем бы то ни было. Время его отсутствия на Земле использовать для серьезной ревизии всех мест, связанных с его пребыванием, хотя бы кратковременным, с целью изъятия всех материалов, какие могли бы хоть в ничтожной степени скомпрометировать Компанию в случае их раскрытия. По Бруннеру: мы не можем ждать девяноста шести часов до старта «Косатки». Поэтому надлежит прекратить погрузку горной техники; дирекция по связям найдет способ объяснить это грузовладельцу. Стартовать через двадцать четыре часа самое позднее. В этой связи директору по полетам добиться немедленного пересмотра стартовых графиков Большого Космостарта. И, наконец, третье. Срок, установленный для связи с нашим юным другом из дома Функа, если часы меня не обманывают, истек. Никаких сообщений от наших сотрудников извне не поступало?

Директор по информации: – К сожалению… Они сообщают обстановку регулярно – но она, обстановка, остается все той же: молчание и безлюдье.

Генеральный: – Чего я и ожидал. Поэтому третье: немедленно принять самые действенные меры, чтобы овладеть информацией, касающейся связи с «Китом». Максимумом информации! Директор по безопасности, проблема Функа с этой секунды переходит в ваше ведение. Ну а если эти попытки не приведут к успеху – останется последний способ, и он-то нам будет по силам: глушить их! Забить этот канал так, чтобы ни бита информации не проходило! Так мы выиграем время. На этом, я полагаю, мы можем прервать наше заседание – мы тоже люди, в конце концов, и мне, например, давно уже хочется съесть хоть что-нибудь…

* * *

Юрий открыл глаза – медленно, осторожно, словно боясь, что глаза его, лишившись защиты, сразу же подвергнутся какой-то неотразимой атаке – будет ли то острое лезвие или слепящий луч света. Сразу же опустил, словно захлопнул, веки, и лишь через несколько секунд, набравшись храбрости, понемногу приподнял их. Поморгал еще. Опираясь на локти, приподнял торс. Повернул голову, оглядываясь.

Странно: он лежал в своей постели в комнате, к которой успел уже привыкнуть за несколько дней, проведенных у Функа. Юрий совершенно не понял, как добрался сюда после странного – как было назвать это? – сна? Видения? Транса? Он помнил, что сознание покинуло его в том помещении, которое профессор назвал своим центром связи. А что было потом? Где кончалась реальность и начиналась фантазия?

В комнате сейчас было полутемно, свет не горел, плотные занавеси на окне пропускали мало света, и Юрий не сразу разглядел темную фигуру, устроившуюся на стуле у стола. Поэтому раздавшийся голос заставил его вздрогнуть.

– Проснулись?

– Кто… А, это вы, профессор?

– По-моему, да. Как самочувствие?

– Это вы перенесли меня сюда?

– Вряд ли я способен на такие усилия. Атлетом я, увы, перестал быть уже давно. Не беспокойтесь: вы пришли сюда своими ногами, я просто не позволил вам заблудиться, как это бывает со спящими. Но прошу все же ответить: как вы себя чувствуете?

– Да вроде бы нормально… Профессор, это и вправду было? Или мне только чудилось?

– Смотря что вы имеете в виду.

– Во сне я как будто разговаривал с матерью…

– Вы узнали ее?

– Не помню, что я видел. Но все слова остались в памяти.

– Уверены, что это была именно ваша мать?

– Тогда был уверен. Знаете, как бывает во сне: вроде бы доказательств никаких, но вы уверены, вы точно знаете, что именно видите, с кем общаетесь. А вот сейчас – не знаю…

– Вы спросили о том, о чем я просил? И сказали то, что я велел вам выучить?

– По-моему, да.

– Как она это восприняла?

– Не знаю. Мне кажется, она была очень взволнованна. Да и я сам, откровенно говоря, тоже. Особенно когда она сказала, что отец погиб. Я плохо помню его, но все равно, это меня как бы ударило: ведь для меня, так получилось, он погиб только сейчас.

– Разве? А до этого вы что же – не были уверены в том, что и он, и матушка ваша погибли вместе со всеми остальными, вместе с кораблем?

– Ну, я ведь уже раньше говорил вам: по логике, конечно, так получалось, но внутренне – в это не верилось.

– Что она рассказала вам о своей жизни? О том, в каком положении они находятся?

– Мне трудно сейчас вспомнить все дословно. Извините.

– Ничего страшного: у меня все записано, и вы сможете пережить это еще раз – после того, как окончательно придете в себя. Сеанс отнял у вас очень много сил – хотя я и пытался подпитывать вас по ходу дела. Мы ведь с вами все делаем буквально на пустом месте, такой связи никто и никогда не осуществлял – хотя, конечно же, на меньших расстояниях она реализовывалась не раз – но, так сказать, частным порядком. Однако на такое расстояние… Если говорить откровенно, у меня не было уверенности до самого последнего дня, до последней минуты… пока все не случилось. Вы, Юрий, в каком-то смысле уже обессмертили свое имя – для специалистов, во всяком случае. Так что можете отдыхать со спокойной совестью – чтобы второй сеанс получился более продуктивным. Хотя сразу же предупреждаю: на долгое безделье не рассчитывайте. Отдых будет кратким.

– Понимаю…

– Вы уверены? – Этот вопрос Функ задал почему-то сердито-ироническим тоном. – Значит, так сразу все и поняли? Ну да, это мой склеротический мозг далеко не сразу во всем разобрался, а юный гений пришел, увидел, сообразил…

Юрий невольно смутился – хотя и не понял, в чем его вина.

– Простите, профессор… – сказал он на всякий случай.

Но Функ, видимо, уже справился с раздражением.

– Да нет, это вы простите меня. Просто мы, как правило, выражаем мысли достаточно неточно. Поэтому и воспринимаем порой неправильно. На самом деле вы, конечно, не могли понять – почему именно я не могу дать вам отдохнуть как следует. Хотя и следовало бы.

– Что же в этом такого сложного? Вам хочется поскорее получить результат. Каждому бы хотелось…

– Но ведь связь с вашей помощью уже установлена. Какого еще результата, по-вашему, я могу желать?

– Но вы ведь обещали… что сможете вернуть корабль на Землю?

– Те, кто понял мое заявление именно так, ошиблись. Вернуть корабль я не в силах – да и никто другой в Федерации тоже. Сделать это под силу лишь им самим – тем, кто на корабле. Во всяком случае, я надеюсь, что они с этим справятся. А я могу только – в лучшем случае – подсказать, каким путем им надо идти, чтобы возвратиться. Для этого и нужна наша связь. А чтобы дать рекомендации, я должен сначала проверить некоторые мои предположения. Но это можно сделать только с их помощью: проверять-то надо там, а не на Земле. Однако спешить я вынужден не поэтому. Есть другая причина, и вот ее вы вряд ли поймете – пока я вам не объясню.

– Объясните, пожалуйста, профессор.

– Это я и собираюсь сделать. Не потому, что без этой информации вы не сможете поддерживать связь: сможете. Но мне нужно, чтобы вы ощутили всю величину ответственности, какая лежит на вас. Если вы будете относиться к своему состоянию кое-как – так, как привыкли за всю вашу жизнь до нашего знакомства, – то мы можем не успеть. Все дело в том, мой молодой споспешник, что время нашего общения с людьми «Кита», как я предполагаю, достаточно ограниченно.

– Вы боитесь, что вам… нам помешают?

– Помешают? Кто?

– Ну, мало ли… Кто-то может и не хотеть…

– Мысль интересная, но я не ее имею в виду. Хотя, откровенно говоря, не очень представляю, кому возвращение «Кита» может в чем-то помешать. Нет, главное не в этом.

Функ с расстановкой откашлялся; похоже, ему самому очень хотелось поделиться своими соображениями. Да иначе он наверняка и не стал бы об этом разговаривать.

– Дело в том, что, помимо моих разработок и ваших – ну, скажем, сенсорных способностей, и помимо того обстоятельства, что на корабле находится человек, с которым вы связаны незримой, но нерасторжимой связью, – кроме всего этого, в успехе нашего предприятия большую роль играют – я считаю этот мой вывод неоспоримым – и обстоятельства, от нас не зависящие. Скажем так: природные условия. Да, определенные и весьма своеобразные природные условия.

– Ну, это понять нетрудно: ведь и в земных условиях прохождение обычных радиочастот зависит от времени суток, от погодных условий, от интенсивности солнечного излучения…

– Аналогия весьма приблизительная, но не будем искать лучшей. Видите ли, когда мне пришла в голову возможность такой сверхсвязи, я, как вы понимаете, постарался проверить ее экспериментально, на практике. Люди, специалисты, обладающие способностями – не обижайтесь – и посильнее ваших, устанавливая по моей просьбе связь с объектами, расположенными на много порядков ближе, все же не могли обеспечить нужной стабильности. Пространство, представляющееся профанам спокойным, на самом деле необычайно капризно – в этом нет ничего удивительного, если учесть, сколько всего оно в себе заключает. И если исходить из результатов этих предварительных экспериментов, мы так никогда и не докричались бы до корабля. Тем не менее это произошло – сначала это сделал я, теперь – с куда более четким результатом – вы. И это только укрепляет меня в предположении, что нам просто повезло, страшно повезло: я нечаянно нащупал некий – назовем это каналом прохождения, по которому наш сигнал достигает корабля – и наоборот, ответы корабля получаем мы. Мне неизвестна природа этого канала, является ли он природным или же артефактом, стабилен ли – или гуляет в каких-то пределах, но нельзя исключать того, что он может исчезнуть или переместиться в любой день, в любой миг – и нам больше ничего уже не удастся ни передать, ни получить. А между тем количество информации – и нужной нам, и необходимой им – достаточно велико. Вот почему надо стараться передать и получить ее в самый краткий срок. При этом, используя вашу матушку так же, как вас – в качестве приемно-передающего устройства, нам нужно общаться не только с нею. Там есть капитан – нужно говорить с ним. Есть инженер – с ним тоже необходимо пообщаться. И наконец, на корабле оказался, к счастью, один из крупнейших теоретиков нашего времени – и если мы не передадим ему максимум специальной, научной информации, у них ничего не получится. В свою очередь, мне очень нужно получить от них ответы на некоторые вопросы.

Функ перевел дыхание; похоже, он устал после столь продолжительного высказывания.

– И вот вы, еще отдыхая, немедленно – уже сегодня – начнете с моей помощью знакомиться с моими новыми, более сложными вопросами, вникать в них – чтобы передать их без малейшей ошибки или оговорки, а затем точно так же сообщить мне ответы. Нам придется работать каждый день, Юрий, и даже, может, и не по одному разу. Вот теперь, я надеюсь, вы действительно имеете право сказать, что поняли, в чем суть, – если только действительно поняли.

– Я понял, – ответил Юрий. – Давайте ваши вопросы. По-моему, я уже отдохнул. Долго я спал?

– Если это важно – пожалуйста: шесть часов с небольшим.

– Ого! Сколько же сейчас времени?

– Половина девятого.

Юрий – как был, в одном белье – вскочил с постели. И тут же замер. Потому что в комнате приглушенно зазвучал зуммер.

– Что это?

Глубоко задумавшийся Функ не сразу понял, о чем его спрашивают.

– Ах, этот звук? Просто кто-то пришел в гости. Вы любите гостей, Юрий?

Молодой человек растерянно улыбнулся. Ему как-то не приходилось принимать у себя гостей – как и самому ходить в гости. Если хотелось с кем-то встретиться – на то существовали кафе и все такое прочее… Но все же он нашел ответ:

– Если гость приятный…

– Будем надеяться: он ведь не стал вламываться, а чинно позвонил. Впрочем, это мы сейчас выясним.

Из кармана своего лабораторного халата, который профессор, похоже, не снимал, даже ложась в постель, Функ извлек коробочку домашнего интеркома. Нажал кнопку.

– Кого привела судьба к моему порогу?

Ответ не заставил себя ждать:

– Старый знакомый, доктор.

Функу не нужно было спрашивать, чей это голос.

– Рад вашему визиту, Комиссар. Вы один?

– Я давно уже хожу без охраны. Хотя порой хочется пожалеть об этом. Вы впустите меня?

– О, простите! Отворяю.

Нажим другой кнопки – и где-то внизу открылась дверь.

– Пойду встречу его, – предупредил Функ, выходя. – Одевайтесь, Юрий, нельзя же расхаживать по дому в одном белье, если даже в нем нет никого из посторонних! И тем более – если пришел гость…

Юрий едва успел одеться, когда Функ вернулся в сопровождении Комиссара СПС.

– Вы уже знакомы, Комиссар, с моим ассистентом. Поздравьте нас: не далее как сегодня нам удалось провести сеанс связи с «Китом».

– От души поздравляю. И еще более радуюсь тому, что успел к вам вовремя.

– Вы рассчитываете на банкет по этому поводу? Признаться, я как-то не подумал. Вот если бы вы предупредили, что пожалуете к нам…

– Еще час тому назад я не замышлял ничего подобного. Но возникли обстоятельства. К сожалению – не праздничного характера.

Функ нахмурил лоб:

– Что вы, собственно, имеете в виду?

– Скажите, профессор: вы позволили моим людям установить ту аппаратуру, которую я передал вам после нашей недавней встречи?

– Я предоставил им сделать все, что они сочли нужным.

– Прекрасно. Потому что…

Комиссар не договорил: по дому разнесся новый звук – далеко не столь приятно-мелодичный, как тот, что возвестил о приходе бывшего командующего Космическим флотом Федерации.

– Что это? – на этот раз насторожился Функ.

– Ничего особенного, – ответил Комиссар, – просто система безопасности предупреждает о том, что в ваш дом пытается проникнуть кто-то посторонний. Незваный гость, что называется. Причем вряд ли настроенный столь же доброжелательно, как, например, я. Или даже скорее не гость, а гости – во множественном числе.

Юрий почувствовал, как застучало вдруг его сердце – наверное, в предчувствии беды:

– Это они, профессор. Наверняка. Их люди.

– Кто? Чьи люди? – экс-Командор мгновенно повернулся к нему.

– «Трансгалакт».

– Очень возможно. Подробности объясните потом. Сейчас не время.

– Нужно предпринять какие-то меры! – встревоженно проговорил Функ. – Я, откровенно говоря, не думал, что эта техника когда-нибудь понадобится: мы все-таки живем в цивилизованном мире.

– Всякая цивилизация весьма многогранна. Но меры принимаются автоматически, – успокоил его экс-Командор. – Не бойтесь, ваше достояние не пострадает.

– Да, – сказал Функ, не очень, впрочем, удовлетворенный. – Но работать в таких условиях представляется мне малоперспективным. Как вы думаете, Комиссар?

– Полагаю, вы совершенно правы. И потому приглашаю вас ко мне. В Центр Службы.

– Вы все-таки не очень уверены в нашей безопасности?

– Совершенно уверен. Но из нашего Центра вы сможете произвести сеанс связи даже с большим успехом, чем отсюда.

– Если так – я согласен. Но как мы сейчас выберемся отсюда?

– Моя машина сядет на крышу. Идемте.

 

Глава 6

Бытие

Странное положение возникло. Искать союзников – так выходило – оставалось только среди нынешних, по сути дела, противников, какими вдруг оказались все старшие.

Однако при необходимости можно и врагов брать в союзники, разве не так? Флор не очень интересовался историей – она здесь, по его убеждению, никому не была нужна, она касалась только каких-то других миров, на которых Флор и его сверстники никогда не были и не будут; но все же кое-какие обрывки знаний о прошлом попадались ему на кристаллах, когда он просматривал их в поисках нужной информации – и именно оттуда он вынес такое убеждение.

Искать союзника в поколении старших.

После неудачной попытки связаться с отцом Флор в уме перебирал возможных кандидатов в соратники.

К сожалению, человека, который устраивал бы его во всех отношениях, на корабле, насколько Флор мог судить, не было.

Истомин был не от мира сего, жил, по убеждению Флора, в каком-то другом измерении – среди им же придуманных существ. Нарев – слишком себе на уме, ему довериться слишком рискованно. Все три члена экипажа даже не стали бы с ним разговаривать: не потерпели бы вмешательства в мир корабельной техники. Карский всегда казался Флору слишком надменным, и к тому же, похоже было – за все прожитые на корабле годы так и не почувствовал, что находится в своем мире. Словно бы не переставал ждать, что кто-нибудь найдет его и вернет куда-то туда. Хотя, как знать – может, того мира, из которого взрослые якобы пришли, на самом деле вовсе и не существовало, и на самом деле все это было всего лишь легендой, выдумкой, сочиненной, не исключено, тем же Истоминым, который – Флор помнил по своим детским годам – обожал рассказывать всякие неправдоподобные истории.

Оставался только физик, и, хочешь – не хочешь, приходилось всерьез думать о нем. Не потому, чтобы он выглядел более понятным или надежным, чем любой из остальных; но он хотя бы не был – насколько Флор мог судить – слишком озабочен мелкими делами китян. Казалось, он постоянно был погружен в какие-то свои мысли, достаточно серьезные, чтобы не обращать внимания на все, происходившее вокруг. Однако в то же время этот мир он принимал как реальность и никаких чудес ни от кого не ждал.

К тому же – во всяком случае, таким было общее мнение – физик обладал многими знаниями, которых у остальных не было и которые – как знать? – могли пригодиться для того, чтобы разобраться в происходящем.

Придя к этому выводу, Флор изменил свой путь и направился к главному жилому модулю, уверенный, что там он найдет ученого и с его помощью сможет и получить доступ к нерасшифрованным записям, и, возможно, вместе с ним займется собственно прочтением сигналов. Кроме того, физик мог бы поговорить и с инженером, и с отцом Флора – капитаном, чтобы получить объяснения по поводу тех отклонений от схемы корабельных сетей, с которыми Флору пришлось только что столкнуться.

* * *

Размышления увели физика так далеко от всего, что происходило сейчас или могло произойти в недалеком будущем на корабле, что он порой совершенно забывал о том, где находится, вспоминал только, когда его одолевал голод, но это случалось не так уж часто. А все остальное время он проводил в ином пространстве – пространстве мыслей, посвященных все той же неумирающей теме: почему же «Кит» попал в такую переделку, что послужило причиной, а также – является ли этот процесс необратимым? Иными словами, Карачаров искал ответы на два вечных вопроса: кто виноват и что делать?

Чем глубже уходил он в мир формул, которые воспринимал вовсе не как комбинацию цифр и символов, а внутренним взором видел как систему взаимодействия сил, имевших очертания, цвет и едва ли не запах, но не имевших в человеческом языке каких-то названий, – тем больше убеждался в том, что происшедшее с ними никак не может быть следствием какого-то естественного процесса, результатом действия природных закономерностей. Будь все следствием нарушения ими каких-то природных запретов, и корабль, и все в нем просто уничтожилось бы. Когда в ходе естественных процессов возникает, скажем, цунами (он искал зрительно воспринимающиеся аналогии происшедшему), страдает не одно только судно и не одна лишь прибрежная хижина; гибнет все, что находится в зоне катаклизма. Если же разрушение является локальным, то куда логичнее предположить, что произошел, скажем, взрыв мины, а может, столкновение с рифом либо айсбергом, или с другим судном; конечно, и айсберг, и риф тоже относятся к природным явлениям – но с кораблем такого рода истории могли приключиться в нормальном пространстве, но никак не во время сопространственного прыжка: в сопространстве не существовало, да и не могло существовать никакого вещества, да и сам «Кит» во время прыжка не существовал для любого постороннего наблюдателя (если бы такой мог быть) в виде материального тела, хотя люди этого и не ощущали; в сопространстве перемещалась, по сути дела, лишь информация о корабле и всем его содержимом, а информация не имеет знака. Таким образом, ничего подобного там произойти не могло – корабль просто обязан был выйти из прыжка точно таким же, каким в него вошел.

И тем не менее – получилось иначе. Из этого физик делал неоспоримый вывод: несчастье произошло с «Китом» не во время прыжка, а в нормальном пространстве – до ухода в прыжок либо после выхода.

Однако и в пространстве, прилегающем к Анторе, где корабль разгонялся, и тем более в Приземелье, где он из прыжка вышел, одновременно с «Китом» находилось еще некоторое количество кораблей, спутников, обстановочных знаков, научных и коммуникационных орбитальников и мало ли чего еще. И в результате природного явления если не все они, то, во всяком случае, какая-то часть их неизбежно пострадала бы точно так же, как и корабль, на котором выпало лететь Карачарову.

Тем не менее за все то время, когда «Кит» находился в близости Земли, а затем и удалялся от нее, не возникло никакой информации о чем-либо подобном. «Кит» оставался единственной жертвой непонятных обстоятельств.

По мнению физика, это свидетельствовало лишь об одном: происшествие было вызвано вовсе не природными причинами, но некоей человеческой деятельностью. Эта деятельность могла иметь своей целью именно такой результат (тогда это следовало бы назвать диверсией), но могла рассчитывать и на какой-то другой исход; в таком случае происшедшее явилось следствием некорректного эксперимента.

Натолкнувшись в своих мыслях на это слово, Карачаров сначала по инерции проскочил мимо него: слово было привычным и никаких эмоций не вызывало. Но что-то заставило физика вернуться к этому повседневному термину, с которым ему приходилось сталкиваться в жизни сотни и тысячи раз.

Он сначала не понял, почему мысль вдруг повернула назад и принялась кружить вокруг слова «эксперимент». Но вскоре сообразил: причина была в несовместимости двух понятий: эксперимента и пассажирского рейсового корабля.

Во-первых – потому, что это было давно и строжайшим образом запрещено по совершенно ясным мотивам.

И во-вторых – единственным, кто мог бы иметь отношение к физическому эксперименту на борту корабля, был он сам – Карачаров. Но о том, что он никаких экспериментов на корабле не ставил и не собирался, физик знал прекрасно.

Следовательно – автор эксперимента находился не на корабле, а где-то в другом месте. На борту «Кита» мог быть лишь некто, чьей задачей было наблюдать за ходом эксперимента или даже, возможно, каким-то образом наблюдать за ним – условно говоря, нажимать в нужный миг нужную кнопку в соответствии с полученными инструкциями.

Если бы удалось найти этого наблюдателя-исполнителя – а вернее, даже не найти (все люди «Кита» были давно известны, и искать никого из них не понадобилось бы), но установить, кто именно был этим человеком и в чем заключались данные ему инструкции, – если бы это удалось, можно было бы выяснить, кем подобная авантюра задумывалась и к чему она должна привести. А уж зная, в чьей голове созрел подобный замысел, можно было бы и понять, в чем, собственно, эксперимент заключался. Это же, в свою очередь, дало бы ключ к пониманию того, где искать выход, каким способом восстановить на корабле прежнюю, нормальную ситуацию.

Для физика все это было не более чем решением чисто научной задачи: он хорошо понимал, что если даже ему и удастся докопаться до корня зла, если даже возможно станет сделать практические выводы и вернуть корабль в нормальное состояние – никаких реальных результатов это не даст: корабль был лишен хода, ему суждено находиться в этом пустынном углу мироздания до тех пор, пока он не растает от старости, – а здесь совершенно все равно, существовать ли в вещественном или в антивещественном качестве. Мало того: теперь если бы даже удалось вернуть нормальный знак кораблю, то проделать это с рукотворной планеткой – карачаровским детищем – никак не получилось бы. А иметь по соседству столь массивное все же тело обратного знака… – брр.

Нет, интерес физика к этой задаче был чисто теоретическим. И именно по этой причине ему очень хотелось решить ее. Это стало бы подтверждением его класса, его научного уровня, его умения мыслить и доискиваться до основ. Это вновь придавало жизни немалый интерес.

Да, почти несомненно – на «Ките» находился человек, связанный с автором и организатором эксперимента.

А помимо человека – должна была находиться и какая-то специальная аппаратура. Времена мотка проволоки и палочки сургуча давно канули в прошлое.

И человека, и аппаратуру можно найти, поскольку они здесь, в чреве «Кита».

Для этого неплохо было бы заручиться чьей-нибудь помощью.

Самым лучшим было бы, конечно, привлечь к работе капитана и инженера. Поскольку главным сейчас физику казалось – найти аппараты. А кто лучше членов экипажа сможет не только подсказать, где искать их, но и, найдя, опознать: кто, как не они, знает, чему следует находиться на корабле, а что является лишним. Как у них говорят – нештатным.

Недолго думая, физик снял трубку и вызвал каюту капитана.

Никто не ответил.

Карачаров досадливо поморщился: конечно же, капитана там и не могло быть. Он давным-давно переселился сюда, в пассажирский модуль, к Зое. У них уже дети… Сколько же? Двое? Да нет, чуть ли не трое. Именно трое. О господи!..

Физик, разумеется, давным-давно знал все это, жизнь проходила на его глазах, даже больше – когда-то она его не только задела, но сильно поранила. В те давно, правда, минувшие дни, когда Зоя – для него совершенно неожиданно – собрала то немногое, что у нее здесь было, и ушла. Соединилась с капитаном. Сейчас, вспоминая об этом, следовало, наверное, только пожать плечами: действительно, какой нормальный человек может разобраться в женской, до смешного нелогичной, логике? И тем не менее даже сегодня мысли об этом вызывали ощущение, близкое к боли. Да, искать капитана, следовательно, нужно было в каюте Зои; с ним следовало договориться. Но сейчас Карачарову расхотелось общаться с былым соперником. Не случайно же физик вывел себя за скобки здешних интересов, всей здешней жизни: чтобы раз за разом не бередить рану, затянувшуюся лишь снаружи, в глубине же души продолжавшую ныть. Нет, к черту капитана. Во всяком случае, сегодня, – так решил физик, окончательно рассердившись на все на свете – и, наверное, на самого себя в первую очередь.

Было ведь, и кроме этого, чем заняться. Например – попробовать вычислить, кто же из обитавших здесь людей участвовал – хотя бы косвенно – в проведении незаконного и ставшего роковым для корабля эксперимента.

И Карачаров вновь погрузился глубоко-глубоко в размышления.

Кто же?

Членов экипажа он еще раньше исключил из числа подозреваемых: как бы ни относиться к тому же капитану, как к человеку, но предположить, что он способен пойти на какие-то рискованные для корабля и пассажиров действия, было бы абсурдным.

Почти так же трудно всерьез подумать об участии в тайно проводившейся операции кого-либо из женщин. И потому, что ни одна из них не имела ни малейшего отношения не только к физике, но и вообще к технике, и (полагал Карачаров) вряд ли была способна в нужное время нажать именно нужную кнопку; и еще потому, что за столь долгий срок – восемнадцать лет как-никак – любая женщина не только из находившихся здесь, но и вообще любая в мире представительница прекрасного пола не смогла бы сохранить свое участие в эксперименте в секрете; рассказала бы – хотя бы потому, что замучила бы совесть. Поведала бы по секрету хотя бы одной подруге – ну а после этого информация пошла бы расходиться кругами. В глубине души физик, как видим, придерживался весьма давних и традиционных представлений о прекрасных дамах.

Ну а кто же после такого отбора оставался?

Из шести мужчин-пассажиров, находившихся на борту во время полета и катастрофы, сейчас пребывало в живых четверо, включая самого Карачарова.

Себя он, естественно, не подозревал. В остатке было трое.

Карский. Истомин. Нарев.

Администратор? Физик покачал головой и даже усмехнулся. Карский летел на Землю для того, чтобы на целый год взять на себя тяжкое бремя управления Федерацией. Глупо было полагать, что он мог бы впутаться в какое-то не совсем благовидное предприятие. Да никому бы и в голову не пришло обратиться с подобным предложением к человеку такого уровня.

Три минус один – два.

Истомин?

Здесь уже возникали поводы для размышлений.

Конечно, писатель вряд ли мог сознательно пойти на причинение вреда кораблю и людям – в том числе и себе самому. Но это еще ни о чем не говорило: ведь и автор эксперимента, и те, кто ему помогал и, наверное же, финансировал, – они тоже не предполагали такого исхода. Скорее всего надеялись, что все пройдет незамеченным, корабль благополучно финиширует, и они тихо-мирно получат свои результаты так же скрытно, как и осуществили все предшествовавшие действия. Так что о злом умысле речь не шла. А писатели, вообще – все люди искусства, по твердому убеждению Карачарова, неизбежно были людьми романтического склада, а кроме того, их профессиональной болезнью должно было быть чувство своей неполноценности. В нормальной обстановке они боролись с этим чувством, наделяя своих героев качествами, какими сами не обладали, хотя и очень хотели бы. И вряд ли кто-нибудь из них отказался бы от возможности хоть немного побыть в шкуре собственного персонажа, сыграть на жизненной сцене роль, пусть и эпизодическую, человека деятельного, решительного, такого, от которого что-то немаловажное зависит в подлинной, а не измышленной жизни. К тому же – таким путем можно было набрать прекрасный материал для какой-то будущей книги…

Да, пожалуй, писателя можно было вовлечь в такого рода авантюру.

Поставим знак вопроса.

Авантюра, да. Был человек, с которым это слово связано куда теснее, чем с Истоминым. Почти приросло к нему, как определение основной черты характера и жизни.

Карачаров думал, конечно, о Нареве.

Вот кто действительно мог бы ввязаться (и не раз ввязывался в жизни) и не только в такую историю – даже не ради какой-то выгоды, но просто из любви к искусству, повинуясь лишь внутреннему побуждению. Если можно так сказать – по зову его своеобразного таланта.

Здесь одним лишь вопросительным знаком вряд ли можно обойтись.

Итак – один из двух.

Придя к такому выводу, Карачаров ощутил чувство удовлетворения. Неудивительно: ведь какой-то результат он уже получил. Выбирать из двух вероятностей – вовсе не то, что оперировать полдюжиной.

Теперь можно позвонить – нет, все же не капитану, но инженеру. По сути дела, именно Рудик являлся тем человеком, который мог оказать физику практическую помощь в обследовании самых укромных закоулков корабля.

Карачаров нашел в справочнике и незамедлительно набрал нужный номер. Подождал несколько секунд и раздраженно положил – чуть ли не бросил – трубку на место.

Причиной было то, что вместо инженера ему ответил капитан. И отозвался он таким разъяренным голосом, словно его оторвали от бог весть какого важного дела. Но будь он даже медово-ласковым, Карачаров сейчас не стал бы с ним разговаривать: не созрел еще.

Промелькнула даже у него постыдная мыслишка: вот ведь Петров и Еремеев были неплохими людьми, а ушли; а вот такие лейб-гусары, как Устюг, живут себе, в ус не дуют…

И тут же размышления бросились в новом направлении.

Конечно, два человека погибли, каждый по-своему, уже весьма давно. Но ведь беда с кораблем приключилась еще раньше! И то, что люди эти умерли, вовсе не исключало участия одного из них – а может быть, и обоих – в эксперименте.

В самом деле: если подумать…

Ни Еремеев, ни Петров не погибли в результате несчастного случая, тяжелой болезни или, допустим, покушения или простого скандала. И тот, и другой ушли из жизни совершенно сознательно, по своей воле. И если Петров хоть пытался как-то объяснить свое намерение, то Еремеев покончил с собой, так сказать, на ровном месте. Жил-жил и вдруг решил умереть.

Уж не совесть ли заела? Не сознание своей ответственности за судьбу более чем десятка ни в чем не повинных людей, за разрушенные судьбы, за нереализовавшиеся замыслы?

Все это выглядело достаточно правдоподобно.

Карачаров только покачал головой, не ощущая той иронической, скорее, даже саркастической улыбки, что появилась на его губах.

Выбирать приходилось не из двух, а самое малое теперь – из четырех. И двое из них теперь уже ничего больше не могли рассказать.

Но это вряд ли является непреодолимым препятствием, не так ли?

Физик не сознавал, как стихия сыска затягивает его все глубже и глубже. Рассуждая о комплексе неполноценности у Истомина, он и не подумал о том, что сам страдал теми же ощущениями – и, может, еще в большей степени.

Правда, источники были другими. Карачаров вовсе не считал физику не мужским занятием; напротив, по его убеждению, это была работа для настоящих, сильных духом и телом мужчин, смелых и выносливых. У него комплекс основывался совсем на иной почве.

Женщина, которая была с ним, пренебрегла его любовью и ушла к другому человеку, видимо, посчитав его более мужчиной, чем Карачарова. Хотя по специфически мужской линии у него все было более чем в порядке, и за время их близости у Зои не возникало ни намека на какие-то претензии. Это он знал точно. Как раз в этой области у них не возникало разногласий.

Следовательно, дело было в общечеловеческой оценке: капитан – представитель сугубо мужского ремесла, так считалось испокон. А физик, к тому же теоретик, – книжный червь, кабинетный сиделец!

А вот червь этот вам и покажет. Никто другой не разберется в том, что же на самом деле с ними произошло, не схватит за руку – или, в крайнем случае, хотя бы не назовет имени человека или людей, во всем случившемся виноватых. А вот он, кабинетный сиделец, – сможет. Найдет и докажет…

Тут самое время было перейти к разработке конкретного плана действий. Но, к сожалению, почти всегда случается так: в самый интересный миг тебе кто-нибудь да помешает.

Вот и сейчас в дверь не ко времени постучали.

Физик хотел было выругаться. Но сдержался.

– Открррыто! – рыкнул он по-львиному.

Дверь отворилась, и вошел – ну, в общем, совсем еще мальчик.

Карачаров удивился.

– Здравствуйте, доктор Карачаров, – сказал мальчик. – Меня зовут Флор. И мне нужна ваша помощь.

Такому заявлению физик настолько удивился, что непроизвольно проговорил:

– В чем дело? Рассказывайте.

И тут же пожалел о сказанном. Но уже было поздно.