Люди забывали обедать, им приходилось напоминать об этом. К вечеру они едва не падали с ног, за ужином руки с трудом справлялись с вилкой и ножом, по утрам тело ныло, и тяжесть наливала голову, а глаза слипались. Люди гордились своею усталостью, и каждый старался сделать больше других для того, чтобы малопонятные линии и формулы физика - главного и лучшего человека на корабле - стали реальностью. И хотя не все они были счастливы на Земле и планетах, но сейчас каждому из них казалось, что те несчастья были маленькими, частными, мелкими, а по-настоящему, по большому счету каждый из них был, должен был быть счастлив уже тем, что жил среди людей, и Земля и все другие населенные планеты были доступны ему.
Они работали с исступлением. И все же физик был самым исступленным из них. Купаясь в ощущении всеобщей любви, он жалел лишь, что задача не оказалась еще в два раза труднее - сейчас, когда она была решена, вся ее сложность представлялась Карачарову надуманной, навеянной испугом (хотя в глубине души он знал, что это не так, и от этого чувствовал себя еще лучше). То, что весь ученый синклит на Земле не смог прийти к выводам, к которым он пришел здесь в одиночку, совершенно самостоятельно, преисполняло его гордостью.
Режим дня был изменен; все было в их власти в этом мире, где солнце не всходило и не заходило, и сутки, по желанию, могли длиться и тридцать шесть часов. Зоя изобретала все новые и новые тонизирующие смеси. Она знала, что люди недолго смогут работать так, но сейчас они просто не умели действовать в ином ритме, с другой скоростью, с меньшей отдачей.
Часто к работающим присоединялся капитан. Каждый раз при его появлении Зоя испытывала легкий толчок - даже если не видела его в момент, когда он входил. Но горечь, возникавшая при этом в ее душе, с каждым разом ощущалась все меньше, и Зоя радовалась этому.
Реже других на общих работах по подготовке карачаровского эксперимента появлялся штурман Луговой, и никогда - инженер Рудик. Но у инженера и без того было полно забот, а у штурмана, наверное, тоже имелись какие-то свои, штурманские дела: ведь корабль находился в пространстве, за которым надо было внимательно следить.
Так шли дни.
В дверь стучали - настойчиво, громко. Луговой нехотя оторвался от экрана и взглянул на часы. Быстро летело время в полутемной рубке связи, озаренной лишь прохладным светом большого экрана, пребывание перед которым понемногу становилось главным делом в жизни штурмана. Был свой интерес, хмельной и обволакивающий, в том, чтобы сидеть вот так, в полумраке, отрешившись от всего, и пытаться заглянуть в жизнь иных, наверное же, существующих цивилизаций. Пусть результата пока еще не было; Луговой знал, что открытия совершаются не сразу… Стук продолжался; штурман раздраженно крикнул:
- Да входите, кто там…
Это оказался Нарев. Он постоял, привыкая к темноте. Луговой удивленно пожал плечами, потом снова повернулся к экрану. Экран был важнее. Нарев молча стоял, и Луговой не выдержал и сердито сказал:
- Здесь нельзя находиться посторонним.
- Все работают, - сказал Нарев. - Не хватает рук, глаз, голов… Вот мне и захотелось увидеть, что в человеке может оказаться сильнее желания вернуться на Землю.
- Именно потому я тут сижу, что хочу вернуться.
- M-м… - прогудел Нарев недоверчиво. - Земля еще слишком далека для связи, насколько я понимаю.
- Земля? Пожалуй… - Может быть, этого и не следовало говорить, но штурману захотелось поставить на место пассажира, которого Луговой всегда недолюбливал за самоуверенность.
- Погодите-ка… Это становится интересным. Не откажите в любезности рассказать.
Ага, теперь он заговорил другим тоном… Луговой выпятил нижнюю губу, поморщился. Нарев уселся, хоть его и не приглашали. Поглядывая то на экран, то на слушателя, Луговой заговорил.
Нарев внимательно выслушал. Потом спросил:
- Что же, такие цивилизации действительно могут существовать?
- Почему бы и нет? Возьмите хотя бы запись семьдесят - сорок шесть…
- Что-нибудь из области фантастики?
- Это отчет одной из старых экспедиций. Просмотрите и поймете, что я сижу здесь не зря.
- Ну что ж, в свободную минуту… Какой номер вы назвали?
Он аккуратно записал.
- Благодарю. Но работать все-таки нужно.
- Я и не отказываюсь. Боюсь только, что… Такие дела не делаются просто.
- Вот если дело не сделается, - сказал задумчиво Нарев, - то вы сможете просиживать за экраном хоть круглые сутки, и все будут с надеждой смотреть на вас.
Луговой промолчал. Но в рубке связи было слишком мало места, чтобы слова Нарева могли затеряться и не достигнуть ушей штурмана.
Посреди бывшей туристской палубы было установлено несколько больших катушек на тяжелых постаментах, а между ними, в самом центре, находился пьедестал помассивнее, над которым уже поднялся прозрачный купол. Корабль мог предоставить в распоряжение физика исходную энергию в виде электромагнитного или гравитационного поля; Карачаров выбрал электромагнитное, потому что с ним работать было привычнее.
Физик и капитан медленно обходили расставленные шестиугольником катушки, и Карачаров продолжал начатый разговор:
- …Нет, ровно никакой опасности.
- Вы предполагаете, доктор, или уверены?
- Ну… видите ли, в принципе опасность существует всегда. Вы пользуетесь электричеством, а ведь оно смертоносно даже при бытовых напряжениях. На электростанциях используют распадающиеся материалы; да и ваш корабль - разве он не является источником опасности, если им плохо управляют?
- Против этого я не могу возражать. Но как-никак, еще ни одна машина Трансгалакта не использовалась таким образом.
- Попытаюсь вас успокоить. Конечно, работать придется с высокими напряжениями, да и другие параметры не уступят. Если бы приложить такую энергию - соблюдая масштаб - ко всему кораблю, то я не стал бы ручаться за его сохранность. Но… как бы вам сказать? Это как с обычной иголкой: на ее острие развивается такое давление, какое на большой площади создать очень и очень не просто. Вот и у нас изгиб пространства произойдет в объеме, не превышающем несколько кубических миллиметров. Мне нужно пока проверить возможность создания сопространственной петли и получить при этом кое-какие числовые данные, которые мне легче установить экспериментально, чем рассчитывать теоретически. Когда мы перейдем к самому кораблю, все будет иначе: изгибать пространство мы станем при помощи гравитационного, а не электромагнитного поля, а кроме того…
- Простите, я прерву вас. У этого сравнения есть и другая сторона: даже простая игла может нанести смертельную рану.
- Ну разве у нас на борту - клуб самоубийц?
Капитан помолчал, потом негромко проговорил:
- Мне хочется, чтоб ваш эксперимент увенчался успехом.
- Да уж и мне - не меньше вашего. Но я уверен, что не ошибаюсь. Теперь вот что: силовая сеть этой палубы может не выдержать. На всякий случай нужно иметь резерв.
- Хорошо, сегодня же начнем тянуть второй кабель.
- Вот и чудесно. А я займусь установкой измерительной аппаратуры.
Прекрасно, когда между людьми не стоит женщина, - подумал капитан, уходя. Просто прекрасно. Мир был бы куда лучше, если бы…
Странные это были дежурства, и странные отношения возникали между больным и Верой, такими разными по возрасту, привычкам, опыту. Что делать, когда больной поправляется? Разговаривать - в разговорах время проходит быстрее, и можно не думать о том, куда течет это время, что ожидает каждого из них в будущем. Разговоры эти безопасны, и поэтому могут иногда зайти дальше, чем обычно принято; но ни к каким последствиям они не приведут, и поэтому нет оснований судорожно прерывать их и искать новую тему.
- …А у вас была семья?
- Семья? Конечно.
- Вы говорите так, словно это обязательно.
- Такого закона, конечно, нет. Но разве мы живем только по законам?
- Как же еще?
- Что такое закон? Что - право? Существовало так называемое обычное право: обычай имел силу закона, им руководствовались. Обычай может быть нигде не записанным, но он существует.
- И у вас была семья по обычаю?
- Так принято в нашем кругу. Семья - это респектабельность, ровность поведения, авторитет. Самое страшное - лишиться авторитета. Мы ведь направляем действия других людей… Но лучше поговорим о вас, Вера. Я иногда думаю: вот вы веселы, заботливы… молоды. Не может быть, чтобы вы ничего не оставили там - на Анторе, Земле, или еще где-нибудь…
Она чуть порозовела, довольная его вниманием.
- Что оставила? Только мечты, пожалуй. Но это неинтересно.
- Напротив! Расскажите, если вы не торопитесь.
- Еще есть время. - Вера уселась чинно, скромно, как ученица перед экзаменатором. - Только что же рассказать? Хотела увидеть мир… и выбрать в нем для себя место по вкусу.
- Дома вам не нравилось?
- Не знаю. Нет, там было неплохо. Но хотелось чего-то, чего у нас нет. Хотелось жить в огромных городах… таких, в которых можно прожить всю жизнь и так и не узнать их до конца…
- Да-да, вы правы: у нас теперь население городов целиком обновляется за два поколения…
- А на Анторе все просто, ее населяет лишь третье поколение - хотя что я вам-то говорю!
- И что же - вы так и не успели найти ничего по вкусу?
- Наверное, нет. Хотелось искать еще и еще. Значит, не нашла. Наверное.
- Ну, а, допустим, нашли бы. Перестали бы летать?
- Я так думала.
- И чем занялись бы?
- Да уж что-нибудь нашлось бы. Разве мало дел? А скорее всего просто растила бы детей.
- Любите детей?
- Очень. Мне и здесь их не хватает.
- А они у вас были?
- Осела бы на месте - появились бы, - она сощурилась, засмеялась. - Или, вы думаете, меня нельзя полюбить?
- Можно, - сказал Карский медленно. Все это оказалось неожиданным: и то, что Вера - одна из миллиардов людей со скромными (с точки зрения администратора) потребностями, из тех миллиардов, что привлекают внимание именно своим количеством. И то, что разговор вдруг зашел о любви - а он уж и не помнил, когда приходилось в последний раз говорить об этой трудно уловимой материи, которую все же приходится учитывать в государственных планах и проектах, - разговор зашел о любви, и он вдруг почувствовал, что краснеет, как не подобало бы члену Совета Федерации - пусть и несостоявшемуся. - Можно, - повторил он так же задумчиво. - Но… Сколько вам лет?
- Достаточно: двадцать один.
- Серьезный возраст. Вера… Вера у нас есть - это вы. Есть надежда: судя по вашим рассказам, это - доктор Карачаров. Кого или чего нам не хватает?
- Наверное, все-таки Земли.
- Я понимаю, почему вам так хочется вернуться.
- По-моему, больше всех хочется вам, правда?
Администратор помедлил.
- Видите ли, скажу вам откровенно…
- Стоит ли говорить иначе?
- Дело в том, что я выпал. Выпал… Сколько мы уже путешествуем после ухода от Земли?
- Скоро три месяца.
- Предположим, через месяц мы вернемся.
- Ой, вы серьезно верите в это?
- Не знаю. Но пусть. Четыре месяца; неужели вы думаете, что такой пост, как мой, может четыре месяца оставаться незанятым?
- Ну, и что же? Вы вернетесь, и вам освободят…
- Вот теперь я вижу, что вы еще маленькая девочка. Подумайте, что вы говорите! Ведь мое место занимает другой человек!
- Ну, пусть он…
- Захочет ли он освободить место? И будет ли это целесообразно? Он ведь продвинулся вверх, вошел в курс дел; нет никаких оснований понижать его. Это как-никак, немалая обида.
- А как же вы?
- Я уже сказал: я выпал.
- Но разве на Земле мало дел?
- Начинать сначала хорошо в двадцать один год, а мне, куда больше.
- Не так много.
- Спасибо… Я ведь жил ради работы. Конкретной, той. Знал, что способен и могу продвинуться высоко. Так и вышло.
- Вот этого мне не понять: к чему? Я вот никуда не хотела продвинуться и не хочу.
- К чему? Собственно… я не задумывался над этим. Просто раз уж кто-то должен заниматься этим, то почему кто-то другой, а не я? Но если поразмыслить… Не знаю. Может быть, это инстинкт. Как инстинкт самосохранения, продолжения рода, обеспечения своему потомству наиболее благоприятных условий…
- Может быть, до меня что-то не доходит, но если так и могло быть раньше, то теперь… Разве на Земле мне недоступно хоть что-то из того, что доступно другим?
- Разумеется, вам доступно то же самое. Но затрата сил при этом будет неодинаковой. Видите ли, даже при самых благоприятных условиях планета не станет яблоком, которое можно без помех разрезать на сколько-то абсолютно равных частей, чтобы каждому досталось по ломтику.
- По-моему, это очень устарелый инстинкт.
- Согласен. Но мало ли в нас устарелого? Если смотреть с этой точки зрения, то человек давно уже не нуждается, скажем, в волосах. Хотя они и очень красивы. Ваши…
Вера чуть отстранилась, и его ладонь повисла в воздухе.
- Не надо.
- Знаете - ночью, когда я просыпаюсь, мне иногда снова кажется, что это не лампа, а луна. Смешно, правда?
- Вот не думала, что вы заговорите о луне.
- Неужели я вовсе не похож на человека?
- Люди бывают разные. Даже у нас на корабле. Нас мало, кажется, но к каждому относишься по-другому. Нарева, например, я побаиваюсь. А этот Петров, такой добродушный, все время сидит в своем уголке. Но взгляд у него иногда бывает очень молодым.
- Петров… Да, конечно, как его здоровье?
- Здоровье? По-моему, он не жалуется.
- Хорошо… А что вы думаете обо мне?
- Ну… зачем это вам?
- Если не хотите, не отвечайте.
- С вами интересно разговаривать.
- И все?
- Мне, кажется, пора.
- Погодите. У вас еще есть время.
Вере и самой не очень хотелось уходить.
- Ну, еще пять минут я посижу. Ладно?
Нарев лежал на диване и глядел на экран с таким интересом, словно показывали приключенческий фильм. Однако по экрану тянулись лишь длинные абзацы текста, медленно выплывая снизу и уходя вверх.
Нарев протянул руку и чуть уменьшил скорость, чтобы можно было, читая, успевать думать над прочитанным.
Это был отчет одной из давних звездных экспедиций. Такие отчеты содержались в информатории каждого корабля, хотя вряд ли они интересовали пассажиров - основных читателей на корабле, - а экипаж и того меньше. Но Нарев перечитывал его уже во второй раз.
«Наблюдения, проведенные при помощи инструментов корабельной обсерватории, дали возможность уточнить представление о той части Галактики, наблюдение которой из пределов Солнечной системы сильно затруднено вследствие поглощения излучения звезд, лежащих в плоскости Галактики, темной пылевой материей.
Наблюдения подтвердили сделанные ранее выводы о том, что эта часть Галактики принципиально не отличается по классам звездного населения от ранее исследованных областей.
Некоторый интерес представляет, может быть, лишь звезда класса «О», которая числится теперь в Новейшем Каталоге под номером 7878. Согласно выполненным с достаточной точностью определениям скорости и направления движения НК-7878 относительно центра Галактики, звезда эта не участвует во вращении нашей звездной системы, но движется, пересекая плоскость Галактики, с неожиданно большой скоростью - порядка 600 километров в секунду, что, как известно, на целый порядок превышает пекулярную скорость известных нам звезд и значительно выше даже скорости вращения спиральных рукавов ближайшей из гигантских галактик. Направление движения звезды позволяет предположить, что она не является членом Галактики, но пришла извне, возможно - из Большого Магелланова облака.
Поскольку скорость Большого Магелланова облака является положительной, звезды же, напротив, - отрицательной, из указанного предположения можно сделать небезынтересный вывод, а именно: НК-7878, если она действительно возникла в ближайшей к нам галактике Местной системы, или же то вещество, из которого она могла образоваться впоследствии было выброшено из этой Галактики в результате процесса высвобождения таких энергий, источником которых могла быть лишь…»
Нарев закрыл глаза, опустил голову на руки. Трудно было сразу охватить умом все последствия, какие могли проистечь из того, что в поле его зрения - мысленного, конечно, - появилась эта звездочка. Следовало поразмыслить, заняться астрономией… Чем только мне не приходилось заниматься! - в который уже раз весело подумал путешественник Нарев. Настала очередь астрономии. Что же, и это надо выдержать…
Он снова поднял глаза. Несколько строчек проползло, теперь на экране был новый текст:
* * *
«Вряд ли есть нужда специально оговаривать то обстоятельство, что высказанные положения пока не подтверждаются другими наблюдениями. Однако существует факт, который может быть истолкован как аргумент в пользу приведенной гипотезы. Он заключается в том, что расход звездой НК-7878 энергии в единицу времени несколько превышает параметры, характерные для класса «О», а определенные спектральные особенности, более подробно изложенные в следующем разделе настоящего Отчета, могут быть интерпретированы как свидетельство реакции вещества короны звезды с разреженным пылевым веществом Галактики. Реакция эта, впрочем, не может развиться в сколько-нибудь значительных масштабах, так как пылевое вещество рассеивается силой лучевого давления звезды, и в непосредственное взаимодействие с короной может быть вовлечена лишь небольшая часть его. Вопрос о наличии у НК-7878 планетной системы остается открытым, так как относительно краткий срок, в продолжение которого велись наблюдения, не дает возможности сколько-нибудь определенно утверждать, что неправильности в движении звезды, которые можно было бы объяснить возмущающим влиянием крупных планет, лежат вне пределов возможной ошибки. Подробнее об этом см. в разделе третьем Отчета…»
Нарев протянул руку и выключил экран. Раздела третьего в информатории «Кита» не оказалось, но главное он узнал. Путешественник покачал головой и произнес вслух - как делал всегда, когда формулировка казалась ему заслуживающей внимания.
- Если бы этой звезды не существовало, ее следовало бы выдумать.
Фраза была плагиатом, но такие мелочи никогда не смущали Нарева.
Первой мыслью капитана было - что женщины не должны носить рабочие комбинезоны: слишком вызывающе это выглядело. Устюг отвел глаза от Зои, стоявшей на верхней ступеньке ремонтной площадки и закреплявшей какие-то провода, которые внизу поддерживал Петров.
- Доктор! - позвал капитан. - Доктор Карачаров!
Физик на четвереньках выполз из узкого закоулка между постаментами катушек и пьедесталом экспериментального купола.
В лабораторной палубе, как Устюг теперь называл бывший туристский класс, многое изменилось. В перекрытии было просверлено несколько отверстий, и толстая труба уходила вниз, пронизывала трюмную палубу и проходила к одному из насосов, который совместными усилиями физика, инженера и Нарева был приспособлен для создания под прозрачным колпаком достаточного разрежения. За бортом вакуума было хоть завались, но здесь, в лаборатории, приходилось создавать его искусственно: физик сказал, что так проще.
- А, капитан, здравствуйте! - Он закашлялся. - Пыль…
Мила и Инна, работавшие по ту сторону установки, разогнулись и выглянули, услышав его голос. Они улыбнулись одновременно - не капитану, понятно, а физику.
- Я принесу воды, доктор, - сказала Мила и выбежала.
- Прямо не дают пальцем пошевелить, - пробормотал физик, и в его голосе было и удовольствие, и изумление. - И спрашивают, спрашивают, их так интересует сущность эксперимента…
- И меня тоже, доктор.
- Идите сюда. Вот. В этой точке возникнет та самая петля, о которой я вам уже говорил. Здесь - видите отметку? - будет находиться маленький кусочек железа, микроскопическая пылинка. Вот направляющая, по ней скользит электромагнит. Управление им пойдет через «Сигму». Магнит сыграет для пылинки роль двигателя: он протащит ее сквозь измененное пространство. Напряжение на него будет подаваться переменное, магнит ни в коем случае не должен притянуть железо к себе. Вот и вся схема. Если мои предположения оправдаются, пылинка - условная модель нашего «Кита» - снова появится перед нами, уже переменив свой знак: это будет не антижелезо, как сейчас, а нормальный металл, у которого ядро каждого атома будет содержать протоны, спин каждого нейтрона будет обратным теперешнему, а вместо позитронов…
- Это я понимаю. Но ведь тогда произойдет взрыв? Иначе как мы узнаем, совершилось это превращение, или нет?
- Взрыв? Видите ли, узнать можно было бы и другим путем, но самое простое действительно - позволить веществу прореагировать с антивеществом.
- А мы тут уцелеем после этой… реакции?
- Но я ведь не собираюсь, скажем, опустить пылинку на постамент! Видите ли, под колпаком, несмотря на все наши усилия, останется не так уж мало молекул воздуха. Первое же соударение с пылинкой - его не придется ждать долго - докажет нашу правоту или, наоборот, засвидетельствует, что я ошибался. Но если реакция начнется, то энергии при этом выделится немного, и это послужит для компьютера сигналом снова упрятать при помощи магнита остатки железа в сопространство и вывести его к нам после новой перемены знака. Тогда оно больше не будет опасным.
- Не слишком ли сложно? Не сработает компьютер или что-то другое…
- Даже в собственной постели человек не может чувствовать себя в полной безопасности, - сказал Карачаров, не замечая некоторой двусмысленности своего тезиса.
- Простите, - сказал капитан. - Я ведь не специалист.
- Вы же не думаете, что я хочу умереть? А вблизи установки буду находиться я один.
- Ну, значит… И когда настанет день?
- Недели через две, - сказал Карачаров и помолчал, подсчитывая. - Да, полагаю, этого срока будет вполне достаточно.
Ожидание было мучительно. Физик сделал то, что обещал, и теперь мог в любой момент подойти и сказать: «Милая Зоя, пора нам поговорить серьезно…»
А что ответит она? Что это была шутка? Или - что ошиблась в себе самой? Был такой момент, когда ей показалось, что не станет она больше думать об упрямом и глупом капитане Устюге, а на самом деле все еще думает о нем, и конца этому не видно. Но что бы она ни ответила, все будет не то - плохо, неправильно, хотя и ложью не будет.
Ах, как она сейчас ненавидела себя - и за тот разговор, и за теперешнюю трусость. И в конце концов не выдержала: Карачаров не подходил, и она сама решила пойти навстречу неизбежному разговору.
На этот раз она пригласила Карачарова на контрольный осмотр - словно бы автоматика не давала достаточно точной картины.
А он - отказался.
- Что вы, доктор, - сказал он, глядя на нее (и лишь в глубине его глаз угадывалось смятение). - Я чувствую себя великолепно. Да и дел невпроворот. Вот закончим - тогда, может быть…
Можно было вздохнуть облегченно. Зоя же, как ни странно, обиделась. Что он - испугался? Или судьба ее такова, чтобы ею пренебрегали?
А он и в самом деле испугался. Ему нужно было любить издалека, мечтать и терзаться. А взять на себя ответственность он боялся. Ему и в голову не приходило, что можно, наоборот, не только не брать ответственности на себя, но просто переложить ее на чужие плечи, женские, переложить ответственность даже и за себя самого. Он испугался: столько важнейшей работы было сейчас, и все остальное - некстати. Доктор Карачаров был из тех, кому нужна поддержка в беде, а в счастье он забывает о других и не стремится заручиться поддержкой на дальнейшее. Обычная ошибка людей, которым слишком часто везет.
Так они и разошлись на этот раз - ничего не решив, не выяснив, не успокоив ни себя, ни другого. И все же она чувствовала, что чем-то осталась ему обязанной, что это еще не конец. Глупо, конечно, но мало ли глупостей делают люди в своей жизни? И никто их не считает.
- Доктор, - сказал Еремеев, и физик удивленно обернулся: Валентин давно уже ни с кем не разговаривал и неохотно отвечал даже на вопросы.
- Я вас слушаю.
- У меня к вам просьба.
Это было за обедом; все сидели за столом и сейчас глядели на Еремеева.
- Просьба? Ну, пожалуйста… - Карачаров недоуменно посмотрел на окружающих.
- Вряд ли, - сухо сказал капитан, - следует отвлекать доктора именно сейчас.
- Да, да, - подтвердил физик. - Куда лучше было бы потом.
Теперь все глядели на Еремеева с осуждением.
- Доктор, - сказал Валентин упрямо. - Позвольте мне быть там вместо вас.
Все поняли, где это - там.
- Это ведь опасно, - сказал Еремеев. - Так, доктор?
- Да нет, что вы, - пробормотал физик. - С чего вы взяли?
- Я знаю, - сказал Еремеев. - Там в этот миг будет опасно. Значит, наибольшей опасности станете подвергаться именно вы, так? - Он перевел взгляд на женщин, и они согласно кивнули ему.
- Это было бы логично, - сказал физик, - если бы кому-то что-то угрожало. Но никакой угрозы нет.
- И все же, позвольте мне.
- Правда, доктор, - сказала актриса. - Валя прав: зачем рисковать вам? Ведь, если с вами хоть что-то случится…
Негромкий гул прервал ее: все вдруг представили, каково им будет, если с физиком что-то случится.
- Капитан! - молвил Петров. - А ваше мнение?
- Я не стал бы возражать, - ответил Устюг.
- Нет! - категорически заявил Карачаров. - Ведь я один знаю, что надо делать.
- Надо нажимать кнопки, - возразил Еремеев. - Я не вызывался конструировать или что-нибудь в этом роде. А нажать кнопки смогу и я.
- И все же нет, - нахмурясь, повторил физик. - Я очень, очень благодарен вам. И ваши побуждения, они… они… Ну, одним словом, понимаете, я этого не забуду. Но я должен все сделать сам. И не бойтесь: ничего со мной не случится.
Он встал, резко отодвинул стул.
- Ничего, - повторил он. - Но вы сделали еще что-то для того, чтобы день этот оказался счастливейшим в моей жизни. Эксперимент удастся, в этом у меня нет сомнений, и пройдет без неожиданностей.
- Вы ручаетесь? - спросил Петров.
- Не я, наука.
- А если вы пострадаете, кто за это ответит?
- Я не пострадаю, - пообещал Карачаров. - Ну, пора.
- Мы проводим вас, - сказала Зоя, и все стали вставать.
- Минутку, - остановил их капитан. - Вера, я просил…
- Я выполнила, капитан.
Вера нагнулась и взяла с пола бутылку вина. Капитан разлил вино в предназначенные для кофе чашки.
- За ваш успех! - сказал он физику.
Чашки негромко звякнули.
Физик поставил свою на стол, не прикоснувшись к вину.
- Я выпью потом, - сказал он.
Секунду длилось молчание. Карачаров коротко кивнул, улыбнулся и, как всегда стремительно, направился к выходу.
- Всем занять места в коконах! - приказал капитан. Ответом был недовольный гул.
- Всем занять места! - повторил он. - Как бы ни был уверен доктор, мы должны принять все меры предосторожности. Возможна частичная разгерметизация, если взрыв окажется сильнее, чем мы предполагаем. Доктор будет работать в скафандре. У вас в коконах - автономная система дыхания.
Он проследил, чтобы все разошлись по каютам. Вера прошла, заглядывая в двери, и успокоенно кивнула капитану.
- Как твой больной?
- Чувствует себя хорошо. Меры безопасности приняты.
- Теперь твоя очередь.
Затем он поднялся в центральный пост, откуда можно было контролировать весь корабль.
- Доктор, вы на месте? - спросил он по унифону.
- У меня все в порядке.
- Ждите сигнала.
Устюг переключился на инженерный пост.
- Рудик, у тебя?..
- Накопители полны. Все в норме.
- Сейчас начало, следи.
- Есть.
- В случае чего - действия по тревоге.
Он снова переключился на физика.
- Внимание, доктор. Мы готовы. Можете начинать.
- Ага, - нетерпеливо пробормотал физик. - Давно пора.
Капитан смотрел на приборы. Прошла секунда. Вторая. Стрелка питателя дрогнула. Капитан напрягся, уперся ногами, схватился за подлокотники. Это он проделал машинально, не думая. Стрелка еще помедлила. И вдруг рванулась в сторону.
Корабль едва ощутимо дрогнул.
Гулкий, сдвоенный удар, усиленный резонатором осевой шахты донесся снизу. Потом наступила тишина.
Стрелки медленно возвращались на место. Зажглись индикаторы накопителей: устройства вступили в работу, чтобы пополнить расход энергии.
Табло тревоги не загорелось. Значит, герметизация корабля не нарушилась.
- Инженер! - окликнул Устюг. - Что у тебя?
- Все в порядке.
- Следи, - сказал капитан и торопливо направился к выходу.
Он распахнул дверь, и осевая шахта донесла до него многократно усиленное «Ура!»
Капитан облегченно вздохнул. Затем кинулся вниз, прыгая через ступеньки.
Навстречу ему поднималась процессия. Коконы опустели сразу же после удара.
Физика, живого и здорового, несли на руках. Это был триумф.
Прижавшись к переборке, капитан пропустил их и пошел вслед за процессией в салон.
- Вина! - крикнул Истомин. - Вина!
- Вина! - подхватил Валентин, никогда в жизни не выпивший и глотка.
Вера выбежала, даже не взглянув на капитана.
Физику позволили ступить на пол только рядом с его стулом во главе стола, на месте, которое он - как-то так получилось - занимал все последние недели.
- Итак, доктор? - спросил Устюг.
- Полный успех, капитан! - блестя глазами, почти крикнул физик. Он стоял во главе стола, все еще опираясь ладонями о плечи Еремеева и писателя; он словно обнимал их.
Успех и в самом деле был блестящий. Все подтвердилось. Было, правда, одно неучтенное явление - слабый взрыв в самом углу обширного помещения, в стороне от установки, - но этим он займется потом. На решение основной задачи взрыв не повлиял, а причина его отыщется.
- Да, все блестяще подтвердилось! - повторил он. - Пространство можно искривить нужным образом, и вещество, проходя через него, меняет свой знак! Создана модель события, происшедшего с нами. - Он громко, счастливо засмеялся. - Земля копалась бы сто лет, а нам удалось. И в какой обстановке! Мало того, что пришлось чуть ли не создать теорию…
- Доктор, - вмешался Нарев, тоже улыбаясь. - Вы вовремя упомянули о Земле. Всем хотелось бы знать: значит, мы скоро сможем пуститься обратно?
Физик пожал плечами.
- Да, конечно же! - сказал он. - Но вы не понимаете главного. Происшествие с нами - это всего лишь частный случай, послуживший поводом… Мои решения охватывают куда более широкий круг явлений, и наука будущего…
- Значит, все в порядке? - снова перебил его Нарев. Смотрел он в этот миг на Милу. - Что же нам предстоит сделать, чтобы тронуться в путь?
- Ах, господи! - сказал физик. - Ну, хорошо. Для того чтобы от модели перейти к кораблю, нам придется оперировать мощностью порядка… сейчас…
Он помолчал и назвал число.
- Это ведь несложно, капитан?
Капитан ответил не сразу. Он открыл рот и закрыл снова. И лишь после этого отрицательно покачал головой.
- Мы не обладаем и десятой долей этой мощности, - глухо проговорил он. - Это невозможно.
- Простите, что? - сказал физик. - Как это - невозможно?
- У нас неограниченный запас энергии. Но ведь вам не надо объяснять разницу между энергией и мощностью?
В мертвой тишине раздался негромкий свист Нарева.
- Значит, все зря, - резюмировал он.
Физик медленно, непроизвольно поднял ладони и закрыл ими лицо. Тишина зрела, как лавина, готовая обрушиться. В следующий миг Карачаров отнял руки.
- Что вы говорите, Нарев! - крикнул он. - Что - зря? Сделано открытие, а вы…
Он умолк, глядя на людей. Он не встретил ни одного взгляда: все разом опустили глаза.
- Это ведь наука, - пробормотал физик, глядя на чашку с так и не выпитым вином.
Вера вбежала с новой бутылкой и остановилась, пораженная тяжелым безмолвием.
- Не нужно. Уберите, - сухо сказал ей капитан.