Капитан «Кита» Устюг гримасничал, как резиновая кукла на пальцах артиста. Лицо зверски перекашивалось, щеки то втягивались, то оптимистически раздувались. Диспетчер восьмого поста Космофиниша тронул кнопку подстройки, и лицо капитана, чье изображение сидело напротив диспетчера в глубокой выемке триди-экрана, сразу сделалось таким обычным, что стало скучно.

В зале, как всегда, стоял приглушенный гул. На четырнадцати табло роились зеленоватые огоньки - условные изображения кораблей, находившихся в сфере действия дисэлектро - электронного диспетчерского устройства. Диспетчер без труда нашел огонек, означавший «Кита», потом перевел взгляд на капитана.

- «Кит»! - сказал он. - Вызывает восьмой.

Он дождался положенного ответа.

- «Кит», внимание. У вас на борту находится администратор Карский? Финиш-Главный дает вам преимущество. Приготовьтесь сойти с орбиты выжидания. Ждите команды.

Он коснулся переключателя. Устюг исчез, словно его и не было, - теперь перед диспетчером оказался центральный пост «Лебедя» с капитаном за пультом.

- «Лебедь», к вам восьмой. Отключитесь от дисэлектро, слушайте меня. Ваш маневр отменяется. Останьтесь на орбите, будьте готовы пропустить «Кита», он идет с преимуществом. Подтвердите! - он выслушал недовольное ворчание и вновь вернулся к «Киту». - Восьмой - «Киту». Сходите с орбиты через семь - один - пять. В допустимой близости идет «Лебедь», будьте внимательны, он уступает. - Диспетчер снова бросил взгляд на табло. - Алло, дисэлектро показывает препятствие. Что видите по курсу?

Капитан «Кита» хмыкнул.

- Это же «Лебедь»! - сказал он. - Выкинули маячок, чтобы потом точно войти на место. Может, захватить по дороге? Наказать разгильдяев…

Диспетчер секунду размышлял. Маячок - дешевый прием для тех, кто хочет блеснуть точностью финиша, не обладая еще тонкой навигаторской интуицией. Запрещенный приемчик: в Приземелье и так тесно. Неплохо было бы лишить «Лебедь» табельного имущества, пусть капитан Стелькин потом отдувается: маячок - вещь дорогая.

- Отставить, - сказал он сердито. - Используй преимущество, раз тебе его дали.

- Ладно, проскользну, - согласился Устюг с «Кита».

Теперь, собственно, можно было снова передать управление на дисэлектро, но как раз выпала свободная минутка, и диспетчер позволил себе еще полюбоваться на капитана, хотя лицо Устюга было знакомо вдоль и поперек, от пятнышка на подбородке до шрама на правой скуле - сувенира на вечную и добрую память об одной экспедиции в молодости. Что-то он весел, Устюжок. И вообще, какой-то странный сегодня.

- Сколько пассажиров везешь? Что подать для выгрузки?

- Девять. Хватит малого катера.

- Этак флот прогорит, - сказал диспетчер. - Не думают некоторые капитаны об экономике. А груз?

- Роботы и устройства высшего класса на реставрацию.

Устюг больше не смотрел на диспетчера: приборы требовали внимания. Повинуясь командам вычислителя, «Кит» плавно сходил с орбиты, едва уловимо замедляя ход. Умеет финишировать капитан Устюг. Что все-таки у него с физиономией? Диспетчер улучил мгновение, когда капитан смог отвести взгляд от индикаторов.

- Ты что - переусердствовал вчера на балу? Признайся, положа руку на сердце.

Капитан Устюг торжественно положил руку на сердце.

- Все ясно, - сказал диспетчер. - Сердце, между прочим, слева. Даже у капитанов.

- Вы там, на финише, тупеете от безделья, - проговорил Устюг сердито. - А я, по-твоему, куда показываю?

- Да направо, конечно, - сказал диспетчер, веселясь.

- Плохо спал?

- Нет, это ты… Ох!

Вот значит, что у него с лицом…

- Устюг, - негромко, напряженно сказал диспетчер. - Помню: у тебя отметина была справа. Ну, с того раза, когда у нас - там - сорвало перекрытие…

Капитан дотронулся до шрама.

- Вроде бы на месте.

- Устюг, ты сейчас какую руку поднял?

- Да правую же, понятно, - сердито сказал капитан. - Ладно, мне пора переходить на ручное.

- Ни-ни. Смотри на меня внимательно. Я какую руку вытянул? Видишь?

Кто-то из проходивших мимо диспетчеров едва удержался от смеха и, отойдя, шепотом сообщил соседям, которые были посвободнее в этот миг, что коллега учиняет капитану Устюгу розыгрыш по первой категории.

- Ну, левую. Ясно вижу.

- А ты забыл, что левая у меня - протез?

- Регенерат, - поправил Устюг. - Кто их отличит?

- Разве тогда регенерировали? Где твоя память?

- В тужурке оставил, - нетерпеливо сказал Устюг. - Ну, все, что ли? Это теперь такие тесты ввели для прибывающих из рейса?

Все, что ли? - подумал диспетчер. Все, все. Пусть садится. Тут разберемся, что у них получилось. Наверное, связь чудит и переворачивает все наизнанку. Пусть садится. Не шутка - задержать на орбите корабль, которому дано преимущество. Задержать по смехотворной причине, из-за чистой перестраховки.

- Все, мой хороший, - сказал он. - Триди-связь у вас барахлит. Несолидно, капитан. У кого другого, но у тебя… Ладно, швартуйся. Пришлем тебе мастеров.

Устюг пожал плечами.

- Вас понял. Иду на сближение с Космофинишем.

Они еще мгновение смотрели друг на друга, каждый видел собеседника в виде трехмерной эфемериды… Устюгу надо было только сделать движение - включить автомат схода с орбиты, - и через четверть часа, меньше - через двенадцать минут он подошел бы к Финишу, выбросил переходник, принял на борт финишкомиссию - медиков, таможенников… Устюг не сделал движения - медлил.

- Да нет, связь чудит, - успокоительно сказал диспетчер. - Что другое?

- Знаешь, - медленно проговорил Устюг, - может, и связь. Но за аппаратуру отвечает Рудик. И я не поверю, чтобы у Рудика связь делала, что хочет, а он даже не предупредил бы меня. Подумай: может, еще чем-то можно объяснить эту ерунду?

А ведь можно было еще чем-то. Диспетчер помнил только, что объяснение было страшненьким. Спине вдруг стало жарко под летней рубашкой. Что-то очень страшное было. Но что?

- Понял тебя, - сказал он и продолжал официально: - Капитан Устюг, разрешение на маневр отменяю. Займите резервную орбиту.

- Есть, - невесело ответил капитан Устюг.

У командующего Трансгалактическим флотом была бессонница. Уже третью ночь она не отпускала его - с тех пор, как вдруг, ни с того ни с сего, без всякого вроде бы повода, при швартовке посыльного катера взорвался Одиннадцатый спутник Звездолетного пояса; на нем было три человека - дежурные операторы. Третьи сутки командор тщетно пытался понять причину взрыва (опыта у него было, наверняка, побольше, чем даже у трех комиссий) - и не мог. И вот он, уже устав думать, сидел на веранде своей квартиры, которую от расстройства чувств даже увел с того места, где она простояла два года, и установил на двести метров выше, в третьем воздушном ярусе, - сидел на веранде и смотрел на звезды, где были его корабли и куда ему самому разрешали выходить не чаще раза в год. Вызов командор услыхал не сразу. В комнате он не зажег света и разговаривал, глядя сквозь нижнее окно на огни наземных сооружений. Потом он машинально перевел глаза вверх, хотя Большой Космофиниш находился сейчас над другим полушарием Земли, под ногами.

- Не понимаю, - сказал командор. - Он прибыл или нет? Тогда в чем же дело?

Его перебили, и он понял, что дело и на этот раз серьезное, раз его перебивают. Он попытался застегнуть халат, забыв, что это не тужурка. Потом зажег свет, протянул руку к справочнику и нажал букву К - «консультанты».

Профессор доктор Функ ворчливо сказал:

- Уснуть в мои годы - это искусство, а вы меня будите. Почему теперь происшествия случаются исключительно по ночам? Ну хорошо, хорошо…

Он был стар, и каждый раз, когда его, непременного члена Консультативного совета Трансгалакта, внезапно вызывали, не спрашивал о причине. Глубоко в нем обитало упование дожить до первого Контакта, и он всегда надеялся, что на сей раз его вызывают именно по этому поводу, и не спрашивал, чтобы не разочароваться раньше времени.

- Ах, зеркальное изображение, - сказал физик доктор Функ, позевывая. - Да, конечно, может быть, виновата связь. Связь, связь. - Он помолчал. - А может быть, и не связь. Говорить с ним можно? Тогда спросите-ка его… Координаты ведь устанавливаются при помощи оптики, а не электроники? Вот и спросите, как устанавливались координаты и не происходило ли при этом чего-нибудь такого. Если оптика дает им нормальное изображение, значит, виновата аппаратура связи. Итак, вы поняли? Не было ли при ориентировке чего-то такого… неразумного. - Слово ему понравилось. - Вот именно - неразумного.

- Капитан Устюг, как устанавливались координаты после выхода из сопространства?

- Ориентировались нормально: курсовая - с Полярной на Солнце, третья точка - Капелла.

- А четвертая? - спросил командор.

- Хорошая космическая практика, командор, рекомендует брать четвертую в случае сомнений. А у нас сомнений не было.

«Нахал», - подумал командор.

- Зато у нас есть. Уточните положение по четвертой.

- Есть, - ответил дисциплинированный капитан.

Четвертая нужная звезда оказалась вдруг совсем не в той стороне. Человек вошел в комнату через дверь, пошел прямо - к окну. Внизу, естественно, пол, наверху - потолок, а справа должен быть стенной шкаф. И вдруг оказывается, что стенной шкаф - эта самая четвертая звезда - оказался слева, а чтобы он снова был справа, потолку надо опуститься и лечь под ноги, а полу - вознестись над головой. Капитан с Луговым вертели и так и этак - не помогало.

- Словно мир перевернулся, - сказал капитан. - Что за… магия?

- Ну вот, - сказал доктор Функ. - При чем же тут связь? Решительно ни при чем.

- В чем же дело, доктор?

- В чем? - вдруг рассердился Функ. - Как - в чем? Почему вы это спрашиваете? - Он кричал фальцетом. - Они претерпели зеркальную инверсию! Весь корабль!

Он умолк. Командор ждал. Функ пожевал губами.

- Объяснение, насколько я могу судить, имеется одно: где-то там, в неизвестное нам время и в неизвестных условиях, вещество корабля и всего, что на нем находится, изменило знак.

- Так что теперь?.. - спросил командор после новой паузы. Он спросил тихо и, казалось, даже робко.

- Теперь они, вероятнее всего, состоят из антивещества, - буркнул Функ и отвернулся.

Молчание длилось минуты две. Потом командор спросил:

- Вам все ясно, диспетчер? Чего же вы ждете?

- Да, - сказал диспетчер неслышно, откашлялся и уже громко повторил: - Да. Все ясно.

- Действуйте.

- Устюг, - проговорил диспетчер. - Только спокойно. Ни шагу с орбиты, ни на миллиметр. Пассажиры спят?

- Как и положено.

- Не будить.

- Что с нами?

Диспетчер не ответил. Он включил общий канал.

- Всем: восьмой объявляет тревогу. Блокировать старты. Освободить пространство до четвертого маяка…

Происшествие случилось у него, и теперь он был главным в космосе. Он вдруг, задним числом, похолодел: стал бы «Кит» швартоваться, вот наломали бы дров… Тринадцать пар глаз в зале уперлись в него, свой голос он слышал со стороны: слова разносились по трансляции. «Не пересекать орбиты «Кита», не приближаться к нему ни при каких условиях. Ничего и никого с «Кита» не подбирать. Постам развести корабли…»

Совещание закончилось. Остатки дыма клубились где-то под прозрачным потолком, розовевшим потому, что здесь, в Космоцентре, только занималась заря. Командор подошел к секретарю, переключил кристалл на исходную позицию и приготовился прослушать все сначала. Он любил еще раз выслушать все в одиночестве: при этом иногда возникали дельные мысли.

Первый голос в записи был его собственным:

- Капитан! Расскажите, пожалуйста, как проходил рейс.

Капитан (откашлявшись, хрипловато - связь чуть изменяет его голос): Значит, так… Взяли груз и пассажиров на Анторе. Загрузка тридцать процентов: не сезон. Разгон прошел без нарушений, никаких странностей не наблюдалось. Нашли точку, своевременно вошли в прыжок…

Физиолог: Как чувствовали себя люди после прыжка?

Капитан: Вышли из коконов. Был проведен положенный осмотр на медкомбайне. Жалоб не было, объективные показатели в пределах нормы - чуть лучше, чуть хуже, как обычно.

Функ: Дальше, дальше, пожалуйста. Как проходил полет в сопространстве?

Капитан: Ну, я бы сказал - нормально. Все время, с прыжка до выхода, не было ни вибраций, ни отказов, ни каких-либо иных нарушений.

Функ: Это субъективно. А приборы?

Капитан: Я просмотрел записи. Никаких отклонений.

Функ: Хорошо, капитан. Теперь расскажите, а что наблюдалось… снаружи?

Капитан: В сопространстве?

Функ: Вот именно.

Капитан (не сразу): Вообще, как вы знаете, нам не разрешается…

Функ (нетерпеливо): Да, да! Но все смотрят. Говорите, это крайне важно.

Командор: Рассказывайте, капитан.

Капитан: Да ведь вы знаете, как это выглядит: полный ноль. Даже не скажешь, пустота это или нет, тьма - или еще что-нибудь. Так что видеть там нечего, и если мы все же что-то угадываем, то потом оказывается, что впечатление у всех разное, и, значит, мы видим что-то в себе, а не снаружи. Мне, например, обычно кажется, что мы висим неподвижно, а от нас во все стороны расходятся такие - ну, коридоры, что ли. То есть у них, понятно, нет ни стен, ни потолков, ничего, но только я знаю, что это - разные коридоры, и они вертятся, как спицы колеса, в котором я - ось. От этого вращения начинает кружиться голова, и выключаешь экран. Стараешься только не изменить ненароком режим - там, если чуть сдвинешься, вынырнешь потом, наверное, неизвестно, где.

Функ: Капитан, вот в этом «ничего» вы не заметили чего-нибудь, что было бы не таким, как всегда? Хотя бы мелочи…

Капитан: Совершенно ничего.

Услышав тихое жужжание вызова, командор остановил запись и нагнулся к интеркому.

- Командор, вы приказали доложить вам о встречающих «Кит». Они тут, и ожидают, как обычно, отправки на Космофиниш. Мы, по вашему указанию, разместили их в отдельном зале.

Командующий откликнулся не сразу.

- Они волнуются?

- Пока нет, командор. Не более, чем обычно. Им объяснили, что финиш корабля несколько задерживается.

- Пусть подождут. Я буду, как только что-нибудь выяснится.

Командор повернулся к секретарю.

Функ: Ах, какая жалость, что меня там не было. Я уже давно говорю о необходимости специальной экспедиции… пока я жив.

Командор: Вынужден просить участников не отвлекаться. Доктор Функ, и лично вас.

Функ: Хорошо, но мы еще поговорим об этом в Совете.

Командор снова наклонился к аппарату.

- Слушаю!

- Докладываю: по вашему приказанию чистильщик уравновесился на орбите «Кита», на безопасном расстоянии от него.

Командор почувствовал вдруг, как влажнеет ладонь - словно в ней был зажат флазер, который он направил в спину друга.

- Пусть остается там впредь до распоряжений.

Он снова стал слушать кристаллического секретаря.

Командор: Как это могло произойти? И чем мы можем помочь кораблю?

Функ (после краткой паузы): m-м… Трудно сказать. Полагаю, что современный уровень знаний не дает нам возможности исчерпывающе объяснить происшедшее. Дело в том, что у нас нет единых воззрений на сущность сопространства, хотя практически мы его используем. В этом нет ничего необычного: пользовались же люди электричеством, не понимая его сущности. Если исходить из представлений Бромли…

Командор: Можете ли вы дать нам какие-то практические рекомендации? Способна наука помочь нам спасти людей?

Сейчас будет пауза, подумал командор. Сейчас они посмотрят на капитана и переглянутся, как светила медицины у постели человека, о котором уже знают: иноперабилис. Потом глаза их опустеют, и консультанты будут смотреть уже не на капитана, а сквозь него, будто члены трибунала, подписавшие приговор, который обжалованию не подлежит. Они посмотрят, и мне станет больно и страшно за этого парня, и за его экипаж, и за всех людей (просто счастье, что на сей раз их немного), но больше всего именно за капитана, потому что ему будет хуже и труднее, чем остальным - в тринадцать раз хуже и труднее. А мы ничем не сможем помочь ему, ничего не сумеем принять с борта, ничего - передать, и даже долго прощаться с ним - не в нашей власти. Ага, сейчас старик заговорит опять…

Функ: Собственно, практическая сторона вопроса представляется нам ясной. По уже упоминавшимся причинам всякий контакт с кораблем грозит катастрофическими последствиями. И единственным выходом может быть… может быть…

Пауза.

Физиолог: Позвольте, позвольте. Да отойдите же, дайте ему дышать! Расстегните… Одну минуту… (пауза). Сейчас он придет в себя. Нужен санитарный аграплан.

Функ (едва слышно): Ничего не нужно, глупости. Я сейчас.

Командор (выждав, пока Функ окончательно приходит в норму): У нас принято перед тем, как решать, окончательно убедиться в справедливости предпосылок. Пока, насколько я понял, все выводы делаются лишь на основании зеркальной инверсии. Капитан, у вас на борту остались ракеты-зонды? Тогда сделайте вот что: отойдите подальше от Космофиниша - вам укажут место - и выпустите одну ракету в… ну, во что-нибудь…

Диспетчер: Разрешите… На орбите находится маяк, выброшенный «Лебедем». Если вы позволите…

Командор: Выпустите ракету в маяк. Если предположения ошибочны, взрыва не произойдет. Тогда вы немедленно получите разрешение на финиш. Если же сильный взрыв все-таки будет, тогда… И постарайтесь сделать это в одиночку. Чем занят экипаж?

Капитан: Все спят. После того, как финиш отложили, я приказал экипажу отдыхать.

Командор: Хорошо. Пусть спят.

Пауза.

Командор: Теперь, когда капитан нас не слышит, хочу спросить: неужели же вся современная наука и техника, требующие и получающие колоссальные средства, не в силах спасти несколько человек?

Физиолог (мрачно): И сегодня люди умирают порой во цвете лет рядом, на Земле или в самом близком космосе, а мы не в силах им помочь.

Командор: И все же подумаем в последний раз: что мы можем сделать и что посоветовать им?

Многие так и не подняли глаз, вспомнил командор, но кое-кто переглянулся в нелепой и наивной надежде, что один из них - сейчас, вдруг, по наитию - найдет верный способ поставить все на свои места, заменить антипротоны и антинейтроны в ядрах атомов, из которых состоял теперь «Кит» и все на нем, на безопасные протоны и нейтроны, обратить позитроны на орбитах в электроны - и корабль плавно сойдет с черты выжидания, а Земля начнет вырастать на его экранах… Но никого не осенила благодать, никто не нашел способа и не попросил слова.

Функ (его бормотание с трудом можно расчленить на отдельные слова): Мы знаем, что такое антивещество, и знаем, в результате каких реакций возникают античастицы. Но мы не умеем превращать даже атомы элементов - не говоря уже о живой материи. Мы еще не пришли к этому. Не имеем представления, как это делается. Нельзя двигаться с максимальной скоростью сразу во всех направлениях физики… (Кричит внезапно и отчаянно): И все-таки это черт знает что! Это никуда не годится! Свинство, величайшее свинство! Мы слишком много думаем о своей безопасности! Мы должны, обязаны… окружить их энергетическим экраном… опустить на Землю или хотя бы изолировать в пространстве… и работать, работать над этой проблемой, пока не решим ее!

Кто-то из консультантов: Или пока ничтожный перебой в энергоснабжении не нарушит на долю секунды стабильность экранов. Совершенно ли исключена такая возможность? Сколько времени займет строительство подобной энергосистемы? А они? Пассивно ожидать спасения можно дни - но не годы. А любая активность с их стороны в этих условиях будет гибельна.

Командор: Что же… что они должны сделать?

Функ: Уходить. И поскорее. В пределах Солнечной системы они будут таять, как сахар в чае - медленно, но верно. Я уже не говорю об угрозе, какую они представляют для всего остального. Раз мы не уверены в возможности изолировать их - значит уходить.

Командор: Куда?

Функ: В никуда. В ничто. Туда, где меньше вещества.

* * *

Хороший администратор должен знать бездну всяких вещей, в том числе и то, каков порядок финиша и высадки пассажиров трансгалактического корабля. Администратор Карский это знал, и еще перед тем, как лечь в кокон, принял меры, чтобы проснуться пораньше и выиграть время для приведения в окончательный порядок мыслей и эмоций. Как-никак, наступающий день должен был стать величайшим в его жизни; тут и самая устойчивая нервная система может дать сбой. Карский не хотел ни единым словом или жестом испортить впечатление, какое должен будет произвести на тех, с кем ему предстоит работать целый год. Администратор заранее поставил таймер электросна на нужную отметку, без труда нашел выключатель автоматики кокона, перевел его на автономную регуляцию и лишь после этого позволил себе лечь и уснуть.

Электросон отключился своевременно. Карский медленно открыл глаза. Голова была ясной, чувствовал он себя великолепно. Всем телом он прислушался, но не ощутил той мелкой, проникающей даже в глубь кокона вибрации, которая сопутствует большим перегрузкам. Можно было выходить. Он нажал кнопку, и крышка кокона неспешно поднялась.

Было тихо, и воздух прохладен и чист, как утром в горах. Карский любил тишину и знал, что в предстоящем году ему редко придется пользоваться ее благами. Тем приятнее было насладиться покоем сейчас, когда все пассажиры спали, а экипаж был занят посадкой. Администратор медленно, с наслаждением растягивая секунды, занялся утренней процедурой. Дыхание, гимнастика для мускулов, для внутренних органов, для нервов, массаж… К храму духа люди давно уже стали относиться серьезно; минули времена, когда резервы и возможности тела тратились так же бездумно, как и ресурсы всей планеты, когда гордились, если работой и пренебрежением к здоровью доводили себя до болезни - хотя если бы они довели до такого состояния свое предприятие, то предстали бы перед судом… Покончив с гимнастикой, Карский принял ванну, еще раз проверил, все ли уложено. Заказал кофе, и уже через минуту из ниши в стене, где находился выход синтезатора, вынул сосуд, источавший вкусный запах. Отпил глоток и стал еще раз продумывать предстоящее.

Думалось хорошо, все представлялось четким и рельефным. Он вспомнил о жене. Вдруг захотелось сказать ей хоть несколько слов, однако показываться экипажу сейчас, когда пассажиров еще не будили, было бы с его стороны бестактно. До пробуждения остальных, по его расчетам, должно было пройти еще около часа; столько администратор мог и потерпеть, а жене и в голову не пришло бы ожидать его звонка… Администратору нравилось сознавать, что он остается скромным человеком, не старается выделиться, не подчеркивает своей исключительности, которая - он верил, да и все остальные верили - была абсолютно реальной. Вместо прохладного разговора с женой оставшийся час можно было использовать, чтобы еще раз, на свежую голову, просмотреть составленный еще на Анторе текст своего выступления.

Главное, кажется, в нем было сказано.

Карский задумался, проверяя, так ли?

Ему нравилось время, в какое выпало жить и работать. Время было интересное и ответственное.

Федерация ширилась. Еще трудно было сказать, на какие рубежи она выйдет лет через десять - пятнадцать. Но уже и сейчас она насчитывала десятки обитаемых планет в различных звездных системах. По сути, близился к концу первый этап ее развития: освоение планет, от природы пригодных для обитания человека, планет земного типа. Их было не так-то уж много, и почти все ныне заселены и входили в состав Федерации. Она являлась тем единством, которое давало ячейкам человечества возможность существовать, развиваться и крепнуть, предоставленная самой себе, любая из них вряд ли отметила бы и десятилетие со дня основания. Федерация делала возможным старт каждого нового поселения на планетах с определенного - высокого - рубежа.

Каждая, уже освоенная, планета становилась форпостом для дальнейшего продвижения в глубь Галактики. Но центром Федерации по-прежнему оставалась Земля - старейший из обитаемых миров, родина цивилизации, организационных форм и общественных идеалов, резиденция Совета Федерации, объединявшего представителей всех населенных планет.

Задачи Совета были сложны. Главным теперь являлось не производство материальных ценностей, которое осуществлялось ныне как бы само по себе - машинами под руководством машин. Главным было общество - его жизнь, его развитие, неравномерное на разных планетах, его потребности, их рост и управление ими.

Всякая потребность, знал Карский, есть производное двух величин: необходимости и фантазии. Чем дальше, тем больше увеличивалась роль фантазии в определении потребностей, и уменьшалась необходимость. Фантазия безгранична, и если дать ей возможность безудержно расти, она намного обгонит любые производственные возможности. А именно в разрыве между тем, что есть, и тем, что можно себе представить, не ограничивая воображения, и возникает неудовлетворенность.

Воображение следовало ограничивать, чтобы оно опережало реальные возможности лишь настолько, насколько нужно. Ограничение должно было быть сознательным. Оно так же требовалось для общественного здоровья, как умеренность в еде - для здоровья отдельного человека. Отсутствие ограничений могло привести общество к ожирению.

Это - первое, отметил про себя Карский. Второе, также касающееся дел материальных, - сырье.

Кибернетизировалось производство изделий, но не добыча сырья. Запасы его на Земле скудели. Слишком много израсходовали люди в прежние, нерациональные эпохи. Сырье ныне приходилось восстанавливать, а часть - импортировать с других планет Федерации; способ дорогой, но неизбежный. Почти треть сырья синтезировалась на тех планетах Солнечной системы, которые пока еще не предназначались для заселения. Здесь без участия людей ничего не получалось, но это способствовало неравномерности развития планет, какая-то часть которых являлась пока лишь поставщиками сырья.

Сложную задачу представляло освоение новых планет. В нем принимали участие граждане и Земли, и других миров Федерации. Очень непросто оказалось находить оптимальные варианты: на других планетах каждый человек порой был на счету, но эти люди, потомки недавних первопроходцев, лучше подходили для такой деятельности, чем жители давно и традиционно благополучной Земли.

Как всегда, нелегко приходилось с регулированием населения. Здесь постоянно требовалось находить равнодействующую между потребностями общества и желаниями каждого отдельного человека, которые далеко не всегда усреднялись по закону больших чисел.

Но при всем этом основным оставалось регулирование не материального, а творческого производства.

Каждый человек искал возможность максимального самовыражения. Но и здесь бывали свои приливы и отливы, что-то всегда преобладало, а что-то отставало, накапливая резервы для будущего. Приходилось, ничего не ограничивая, предусматривать завтрашнее, а частью и послезавтрашнее, развитие основных направлений и научного, и технического, и художественного творчества. Предвидеть это было важно, потому что для дальнейшего развития творчества неизбежно требовалась материальная база, а она не возникала на пустом месте и не являлась неисчерпаемой.

Очень непросто: суммировать то, что подсказывала история, что говорил ритм развития каждой области творчества, замедлявшийся или ускорявшийся в зависимости от великого множества условий; приплюсовать к этому еще и частоту повторяемости явлений в различные эпохи и возможные, даже неизбежные колебания людских склонностей и вкусов, возникающие как под влиянием известных, но трудноучитываемых, так и под воздействием доселе еще неизвестных и непредсказуемых факторов. Суммировать и, руководствуясь знанием закономерностей развития вкупе с интуицией, сделать правильные выводы. В противном случае общество могло оказаться перед серьезными трудностями, его творческий потенциал не нашел бы своевременного выхода, а это грозило нарушениями общественного здоровья.

В масштабах Федерации подобного еще не случалось, но на отдельных планетах бывало. Например, на той же Ливии, родине Нарева, где, кажется (точно Карский не знал), руководство слишком доверилось своим вкусам и мнениям и не приняло во внимание реальные условия, направления и закономерности развития.

Сейчас, когда на пороге стояла очередная научно-техническая революция, на этот раз в области сырья, множеству людей предстояло найти новое приложение своим силам, чтобы продолжать жить активной жизнью, к которой они привыкли.

Об этом и собирался говорить Карский. Сегодня. На Земле.

Где она там?..

Администратор включил экран.

Широкий белесый серп висел, казалось, рядом. В северном полушарии день, видно, был облачным. Может быть, дождливым. Карский улыбнулся. Вдруг захотелось пройтись под дождем. Невдалеке от размытого внешнего края серпа сияла звезда. Администратор прищурился, ожидая. Серп медленно наползал на звезду, очень медленно. Значит, корабль лежал на орбите. Ждал очереди? Карский поднял брови. Он не впервые наблюдал Землю из космоса, но никогда еще пространство вокруг нее не выглядело таким пустым. Огоньки Большого Космофиниша поблескивали в самом углу экрана; вокруг спутника тоже было пусто. Карский нахмурился. Что случилось в пространстве?

Что-то показалось на экране: светлая точка быстро пересекала его по диагонали. Нельзя было понять, велико ли расстояние до нее - это мог быть и близкий метеоспутник, и идущий вдалеке корабль. Администратор машинально следил за точкой, как наблюдают за единственным движущимся в поле зрения предметом. Изображение укрупнилось: видимо, в рубке связи тоже наблюдали за небесным телом и регулировали кадр. Карский вытянул шею: там, куда направлялся огонек, находилось какое-то другое тело. Столкнутся? Вряд ли: тела могли находиться и очень далеко друг от друга, в пространстве глубина оценивается с трудом. По-видимому, огонек - финиширующий корабль; за ним тронется и «Кит». Администратор улыбнулся. Точки на экране совместились.

Вспыхнуло пламя небывалой мощности. Казалось, пространство взорвалось и извергало огонь, подобно вулкану. Глаза невольно закрылись. Когда администратор открыл их, вокруг стояла чернота, не было ни звезд, ни Земли - слишком ярким оказалось сияние миг назад. Карский чувствовал, как по щекам спускаются слезы. Потом сквозь мглу проступил расплывчатый белый серп, за ним и звезды. В месте взрыва было черно, только искорки вспыхивали и гасли вокруг.

Несколько секунд командор стоял, не произнося ни слова. Собравшиеся смотрели на него равнодушно или с едва ощутимым недоверием, и только два-три корреспондента, всегда крутящиеся в Космоцентре и носом чующие новости, нацелили камеры. Командор долго глядел на репортеров, заставляя себя разозлиться на них, потому что сказать людям то, что он собирался, куда легче, когда ты зол на них, чем когда испытываешь жалость и сочувствие, и ощущение вины в придачу. А тут ходят эти бездельники с камерами, мешают работать, не могут заняться чем-нибудь путным. Кто пустил их? Гнать их надо, гнать!

Он выговорил все залпом, как пьют горькое питье:

- Я вынужден сообщить, что «Кит», встречать который вы прибыли, пропал без вести на границе Солнечной системы. Приняты все меры, чтобы установить, что с ним произошло.

Он говорил - и слышал себя со стороны, как если бы тоже был родственником или другом пропавших, - да разве оно не было так? Было тихо, очень тихо, и стало ясно, что вот сейчас, через долю секунды, тишину эту прорежет первый крик.