1

Странно чувствовала себя Ястра, Соправительница и Жемчужина Власти, готовясь появиться перед донками – впервые в жизни выступить в роли владетельной особы, не чувствуя рядом с собой Изара – как бы самого близкого, но на деле наиболее, может быть, враждебного ей и обладающего решающим голосом. Сейчас право повелевать – во всяком случае, теоретически – принадлежало ей, и она собиралась в полной мере им воспользоваться. Но не совсем так, – а может быть, и совсем не так, как желал того Изар. Хотя целью обоих оставалось одно и то же: предотвратить распад Единого Ассартского государства. Ведь на самом-то деле донки согласились собраться здесь вовсе не для того, чтобы защищать ее от Охранителя или кого угодно другого, – что бы она там ни рассказывала доверчивому историку…

Готовиться пришлось сразу в двух направлениях: внешне – привести себя в совершенный порядок, чтобы произвести на донков впечатление не только уверенной в себе государыни с твердым характером, но и прекрасной женщины, само лицезрение и общение с которой уже является наградой и привилегией немногих. И внутpенне. Ведь встреча с донками – генеральное сражение, которое она должна дать – и выиграть.

Она. А не Изар.

Сейчас, отдохнув немного после душистой ванны и сидя перед зеркалами, она готовилась к этой предстоящей встрече. Но мысли ее не ограничивались предвкушением будущего; руки ее и глаза действовали сами собой, приведение себя в полный порядок было делом привычным, а полностью выбросить из головы дела государственные все-таки никак не получалось.

Изар, думала она, орудуя пуховками, растушевками, карандашами и тенями, Изар больше не Властелин. Он задумал идиотскую войну, а задумав – не сумел выиграть ее, а не выиграв войны, сейчас проигрывает и мир. Он растерян и не знает, что делать. Он слаб. Власть висит на нем, как великанский кафтан на карлике: его не видно во Власти. Изар должен уйти. Это необходимо. Неизбежно.

Однако сам он с этим никогда не согласится.

Зачем они тогда вытащили его, привезли, спасли от гибели? Он ведь уже погиб, по сути дела…

Все Ульдемир и его люди. Ульдемир, вот кто виноват.

Она невольно улыбнулась.

Виноват, да. Но эту вину ему можно будет простить – если он исправит им же самим сделанное.

Так, думала она, удлиняя глаза, одновpеменно pешая, оставить ли свои ресницы или воспользоваться накладными. Допустим, он сделал это. Изара нет. Но Власть должна существовать. Конечно, она сама, Ястра, вполне могла бы ее возглавить. В другие времена у нее не возникло бы ни малейших сомнений. Но сейчас в этом был риск. С одной стороны, перевороты хороши именно в пору сумятицы, когда все неустойчиво и некому даже воспротивиться всерьез. Но с другой – малейшая ошибка, и все провалится в бездну безвластия, из которой потом уже и нельзя будет ничего вытащить. Стоит людям только поверить хоть на миг в то, что Власть исчезла. А ведь именно так и решат, едва услышат, что повелевать Ассартом отныне будет одна лишь женщина. Ага, скажут, та самая, которую на наших глазах так лихо валяли на коврике! Сама себя тогда не сумела защитить, чего же нам от нее ждать!.. И никто не захочет вспомнить, что то был всего лишь ритуал многих поколений и что, если бы она могла тогда действовать так, как захотелось, летел бы будущий Властелин по всему коридору, обрушивая по пути наглые телекамеры… Нет, скажут, могла бы защититься – не дала бы…

Поэтому место одного мужчины следует занять другому. И сразу показать, что с Властью все в порядке, что она при своей силе. Пусть это будет лишь вывеска, пусть за спиной этого мужчины будет она, Ястра, – внешне все должно выглядеть убедительно-привычно. У Власти должны быть мужские первичные признаки.

Мужчина этот был: ее сын, безмятежно спавший сейчас в колыбели и владевший пока одной лишь соской-пустышкой. Законный Властелин. Мужчина, пусть и во младенчестве, остается мужчиной. И мать его, Жемчужина Власти, по-прежнему – Правительница, пока не войдет дитя в возраст, когда само сможет повелевать. На самом же деле понятно: кто, как не мать, подскажет сыну, что надо делать?

Но женщине – знала Ястра – даже на вершине Власти нужна какая-то опора. Для того, чтобы выполнять черную работу, которой во всякой Власти очень много, нужен опытный и решительный мужчина. Который со временем – когда сын войдет в возраст – должен будет исчезнуть.

Или не исчезнуть. Просто отойти в тень.

…Улететь с Ассарта в свои края, откуда явился?

А может быть – и не улетать?

Происхождение Властелина должно быть безупречным. Если даже всем известно, что отцом его является не предыдущий государь. Самый лучший выход – заставить народ забыть об этом. Но это может и не получиться. В таком случае останется одно: доказать, что и настоящий отец – ничем не хуже по своему происхождению, хотя Ассартом и не правил. По традиции – достаточно, если будет установлена его принадлежность к одному из Владетельных родов.

И, кажется, это вполне осуществимо…

Тут мысли ее вдруг засбоили. Она сидела перед зеркалом, глядя на свое отражение, – но вдруг увидела его не таким, какой была сейчас – одетой к выходу, – но обнаженной, жаждущей любви и готовой к ней. Это вдруг возобладало над рассудком ее тело, которому наплевать было на все политические, экономические, военные и прочие обстоятельства. Оно все более требовало близости – той, былой, с ним. Не то чтобы она все дни, пока его не было вблизи, вела очень уж праведный образ жизни: она делила ложе с Изаром, законным супругом и Властелином (и вовсе не единожды, как сказала Ульдемиру), для поддержания в Жилище и Кругах Власти хоть какого-то порядка это было просто необходимо. Но насыщения не было, не было удовлетворения, когда перестаешь чувствовать, где кончается плоть и начинается душа, когда они неразделимы и говорят, да нет – поют на одном языке, и хочется только одного: чтобы это никогда не кончалось, не кончалось, длилось вечно… Ничего похожего на это состояние от новой близости с Изаром не получилось. Да и у него – тоже: после первой же ночи он заявил, что от этого следует отказаться – ей надо сперва избавиться от плода, иначе близость становится опасной, а он, мол, не хочет терять ее в дни, когда и без того все потеряно. Она понимала, что он бы воспринял с удовольствием ее действия, захоти она на самом деле избавиться от ребенка. И со злорадством подумала, что этого Властелин не добился. Ребенок родился, и будет, будет править на Ассарте. Он, а не ублюдок от какой-то дешевой девки. Что же касается опасности – это был бред собачий: она сама почувствовала бы, если бы близость стала вредной. А тогда она еще какое-то время могла позволить себе быть полноценной женщиной, но не захотела играть в любовь даже ради властных интересов.

А когда Ястра снова увидела Ульдемира, то убедилась, что была права: ничто не изменилось, тело так же тянулось к нему, и можно было лишь упрекать себя за то, что прежде отстраняла его, не использовала всех возможностей. Время же, на которое она отложила их новую встречу, было нужно для того, чтобы привести себя в полный порядок: говорят, что материнство красит женщину, но не во всем, к сожалению – не во всем. Она же хотела быть желанной для него, как и раньше.

Ястра очаровательно улыбнулась – словно не своему отражению, а тому самому человеку, которого все время и видела внутренним оком, и не только в связи со Властью. Бессознательно видела. А впрочем – что притворяться: совершенно сознательно.

Просто потому, что отец-то на самом деле он, – попыталась оправдаться она. А вовсе не потому, что истома охватывает, когда вспоминается то, что бывало…

И незачем оправдываться, и не перед кем. Ты сейчас – власть, ты – Мать Ассарта. И тебе решать, никому другому.

Пусть Ульдемир поможет облегчить сыну предстоящее бремя Власти.

А что для этого нужно? Только одно: сломать традицию. Упразднить ритуал вхождения во власть. Чтобы никого не душили и никто не душил. И чтобы не женились на молодых, когда и первая супруга еще способна на очень многое!

Она окинула себя взглядом, закончив работу. Несомненно, она была в полной женской силе.

Но еще надо выбрать, во что одеться.

Ястра позвонила, вызывая своих камер-фрейлин. Встала, с некоторым усилием изгоняя мысли о сыне и его отце, чтобы сосредоточиться на деле, предстоявшем сейчас: выиграть бескровную драку без малого с пятью десятками весьма воинственно настроенных мужчин.

У нее было ощущение, что это ей по силам.

 

2

Донки собрались в палате Большого Преклонения. По данным службы приема и размещения – все, кроме одного: донк Яшира Саморский предпочел остаться дома. Но остальные-то слетелись, как мухи на падаль. Высокая Мысль! Тьфу, да и только… Хотя – похоже, они собрались играть по правилам.

Глядя в смотровой глазок – прежде чем появиться перед цветом Ассартской аристократии, – Ястра с некоторым удовольствием отметила, что одеты они были в старинные, еще времен рыцарства, костюмы и мантии, обуты в высокие – тех же эпох – сапоги, удобные для верховой езды, хотя никто из них, разумеется, не прибыл в Сомонт на лошади (Впрочем, подумала она, одному-другому понадобилось, наверное, собирать остатки топлива по всему донкалату, чтобы доехать до столицы). Такого наряда требовала традиция. Если бы донки Высокой Мысли предстали перед нею в современных нарядах, это явилось бы знаком полного неуважения к Власти; вероятно, такая возможность обсуждалась между ними, когда все они собрались в Плонте, главном городе Великого донкалата Плонт, чтобы оттуда уже единым караваном – учитывая опасности, подстерегавшие на дорогах Мармика, – добраться до Сомонта. И при обсуждении большинство, надо полагать, высказалось против демонстративного неуважения. Значит, не было у них полной уверенности в успехе их замысла…

Ястра тут же поспешила согнать с лица улыбку удовлетворения. Предстать перед донками следовало совершенно серьезной, величественно-нахмуренной. Едва ли не возмущенной уже самим фактом появления в Жилище Власти такого множества незваных – пусть и вельможных – гостей, пусть даже именующихся Высокой Мыслью.

Пока же она терпеливо ждала, наблюдая за тем, как донки – все в шляпах – неторопливо занимали давным-давно закрепленные за их родами места, усаживались поудобнее, стараясь, чтобы поменьше мешали давным-давно вышедшие из обихода мечи и шпаги.

Жаль, – промелькнуло в голове, – что не велела заранее вынести старинные скамьи куда-нибудь подальше. Тогда пришлось бы донкам стоять. А сейчас может статься, что они не поднимутся при ее появлении: будь тут Изар, вскочили бы безусловно, но как отнесутся к ней? Ястра намеренно приказала никого не предупреждать о том, что Властелин находится в отъезде. Об этом, кстати, он тоже просил – или приказал, если говорить откровенно. Спрашивавшим отвечали одно: занят важными государственными делами.

Ничего. Пожалуй, она все-таки способна будет вызвать у них уважение. Иначе…

Она кивнула не сводившему с нее глаз генералу Си Лену, вот уже несколько лет выполнявшему также обязанности главного герольдмейстера: пора.

И успела еще увидеть в глазок, как он вышел, раздвинув тяжелые створки старинного бархатного, с золотым шитьем занавеса. Сделав два шага, остановился, ударил в пол массивной, черного дерева тростью:

– Великая Жемчужина Власти, Правительница Ястра!

 

3

Шепоток прошел по залу мгновенной шипящей волной и опал. Трое или четверо поднялись было на ноги сразу после удара трости, но сразу же опустились на скамьи, едва прозвучали слова старого царедворца.

Ястра успела заметить, кто вскочил первым; он же последним и опустился широким задом на полированную дубовую доску.

И пошла – ступая медленно, плавно, словно не ноги несли ее, а сама Власть – великая, неодолимая и необъяснимая сила.

Никто не встал. И шляпы не взлетели над головами, в которых гулял нынче черт знает какой дурной ветер.

Но Ястра была готова к этому.

Она сделала три шага, позволяя обнаженным рукам спокойно лежать на широких фалдах старинного, традиционного платья, тяжелого, как солдатское снаряжение, и остановилась там, где полагалось, сохраняя ту дистанцию от своих подданных – все еще подданных! – на какой и надлежало находиться Пpавительнице. Стала неподвижно, как статуя, не дрогнув лицом, не моргнув глазом, приопустив веки, не позволяя неуверенности проявиться не то что в движении, но и в намеке на движение.

Упала секунда. Вторая. Растворились в молчании без малейшего всплеска.

На передних скамьях, по самой середине, владетельные Великие донки смотрели куда-то – вверх и в стороны, но только не на нее. Как будто Жемчужины здесь и не было. Как будто не замечали яркого света, что (принято было считать) исходил от нее.

Тогда она чуть повернула голову и распахнула веки во всю ширь. Взгляд ее, холодный и острый, как выкованная великим мастером эпохи Амоз, золотого века, шпага, ударил прямо в цель: в того из небольших донков, кто вскочил было с места первым и последним нерешительно опустился.

Маленький этот владетель из бедного, с трех сторон окруженного наступающей пустыней донкалата, во второй скорее всего раз оказавшийся в палате Большого Преклонения (первый был, когда он вступал в свою небольшую Власть, оставленную ему отцом), какие-то доли секунды медлил. Не поднимал глаз на Правительницу, словно веки его то ли налились свинцом, то ли и вовсе склеились навсегда, как после вечного упокоения. Но сопротивление его было коротким. Власть всегда была сильнее, кто бы ее ни представлял. И он медленно, как обреченный, поднял глаза, чтобы встретить повелевающий взгляд. Правильно прочитал его и сдался.

Наверное, он даже не успел понять как следует, что происходит, и торс сам наклонился, а ноги распрямились, поднимая его, а руки сами собой одернули слишком тесный в животе, еще отцовский, наверное, для больших приемов предназначавшийся камзол под длиннополым, с буфами на плечах, кафтаном; вслед за тем правая потянулась к шляпе – и широкополый, с давно поредевшими перьями плюмажа убор этот вспорхнул над головой, салютуя, – и опустился, прижался к груди владельца, как бы стремясь защитить его от холодного клинка.

(Впрочем, может быть, и не один только инстинкт повиновения сработал, но и хитренький расчет: первого союзника запоминают, а впоследствии могут и отличить не без выгодны для него.)

А взгляд Ястры нашел уже другую цель.

И второй тоже поднялся – словно бы нехотя, но проделал все, чего требовал от него неумолимый этикет.

Еще шляпа подняла ветерок в широком размахе. И еще одна. И еще…

Но Ястра уже и не смотрела на дальние скамьи. Она глядела в упор на сидевшего на главном, самом почетном месте Великого донка Плонтского, из всех – самого богатого и влиятельного, Намира Сега Эпон-а-Лиг-а-Плонт.

Донк Плонтский оставался неподвижен. И можно было подумать, что нет в мире силы, что могла бы оторвать его каменный зад от жесткого сиденья.

Зато воздвигся – неторопливо, достойно – сидевший плечо о плечо с донком Намиром другой великий и владетельный донк, повелитель горного, неприступного и – в предгорьях – нефтеносного донкалата Тамир. Снял шляпу и величественно повел ею округ, прежде чем прижать к сердцу.

(Великий донк Тамирский. Родной дядя. Старший брат отца. Не подвел девушку-горянку. Спасибо, дядя Талик!)

Теперь вскочили уже все – словно соревнуясь: кто раньше успеет.

И, наконец, поднялся все-таки, медленно разогнул стан, опираясь на упертый в дубовую половицу меч в игравших каменьями ножнах, и Великий донк Намир Плонтский.

Первая схватка – в ее пользу.

Только теперь Правительница одарила донков улыбкой, сдержанно-благосклонной. Затем губы выговорили:

– Приветствую вас, прекрасные и владетельные!

И хотя это тоже была извечная формула, большинству вдруг почудилось, что это именно к нему обратилась она с хмелящими словами. Каждый поверил хоть на мгновение, что он прекрасен и что на самом деле обладает властью, пусть и далеко не беспредельной.

Ястра сделала два шага в сторону. Не глядя, плавно опустилась на тронное кресло, стоявшее точно там, где ему и полагалось. Старинное кресло с ножками в форме изящно изогнувшихся рыб, разинувших зубастые пасти на всех, кто оказался в Палате. Зубы напоминали: Власть не всегда добра. Но на сей раз, поскольку вы находитесь в повиновении…

– Владетельным донкам не пристало стоять. Садитесь, прошу вас.

Весь ритуал она знала назубок, тут придраться было не к чему.

– Великие донки пусть наденут шляпы.

Они надели. Очень хорошо. Пусть маленькая, но возникла зарубочка на сердце у каждого, кто не принадлежал к Великим. Они, видите ли, в шляпах. А мы – нет…

Теперь пришла пора перейти к главному. Задать такой же ритуальный, но столь опасный сейчас вопрос:

– Имеются ли у донков претензии к Власти Ассарта?

Может быть, она надеялась, что дядя Талик и еще раз выручит. Поскольку каждый из Великих имел право ответить от имени всех донков: «У нас нет претензий к Власти, и мы готовы выслушать ее пожелания».

Надеялась – подсознательно. Однако знала, что чудес не бывает в наши времена и не для того пошли донки на расходы, неудобства и риск, неизбежный сегодня на дорогах, чтобы просто заверить ее в своем постоянном почтении и повиновении.

И потому не удивилась, когда донк Тамирский промолчал. Зато Плонт выговорил – словно швырнул ей в лицо:

– Есть!

Ястра напряглась, чтобы при ответе голос прозвучал чисто, без хрипоты:

– Власть готова выслушать. Говори, Великий донк Намир.

Плонт тяжело, все так же не снимая ладоней с длинной ручки меча, распрямился. Откинул голову надменно:

– Первая претензия: почему Властелин Ассарта, Бриллиант Изар, не счел нужным выйти к нам? Полагает, что это ниже его достоинства? Или, быть может, он – просто боится нас?!

Вопрос требовал немедленного и достойного ответа. Ястра подумала, что нашла его:

– Не хочет ли Великий донк сказать, что я недостойна выслушать ваши претензии? Или не владею речью настолько, чтобы ответить?

– Жемчужина Власти владеет речью. Но владеет ли обстановкой?

Ага. Он ввязывается в словопрения. Осадим его немножко:

– Об этом вы сможете судить по моим ответам. Но пока мне не на что отвечать. Властелин же Изар…

(Сказать, что он занят делом, более важным? Нет: это обидит каждого из них и всех вместе. Найдем другие слова.)

– Властелин же Изар не привык избегать опасностей. И находится сейчас в месте, быть может, куда более опасном, чем Жилище Власти.

Вот вам. С одной стороны – вроде бы упрек: Властелин – там, где опасно, а вот вы – здесь, за надежными стенами. Зато с другой – это незаметное «быть может»: понимайте, как угодно, – может, и действительно в опасности, а может – плевать ему на вас, и он валяется где-нибудь с очередной бабой. Она ведь вовсе не собирается вытаскивать Изара из лужи, в которую он сам залез. Совершенно не те у нее замыслы. Ну а сейчас – сухо, деловито:

– Иные претензии?

Донк Плонт понял, наверное, что разговаривать придется все-таки с нею. Откашлялся:

– Довожу до сведения Власти.

Отвел в сторону руку с упертым в пол мечом:

– Когда все мы направлялись сюда, чтобы высказать наши общие претензии, на нас напала банда разбойников. Мы справились с ними, перебили их, наши воины почти не понесли потерь.

Он сделал паузу, словно ожидая ответа.

– Я не сомневалась в доблести ваших солдат, донк Намир.

Он ударил мечом в пол перед собой, рискуя прорубить ножны:

– Не о них речь. На нас напали в пределах донкалата Мармик. На землях, принадлежащих Властелину Ассарта. Теперь ответь, Правительница: если то, что мы привыкли называть Верховной Властью, не способно более навести порядок даже в собственном доме, на своих родовых землях – как же можно ожидать, что оно способно пpавить на всей планете?

Зал загудел – и, похоже, весьма одобрительно. И в глазах донков заиграл живой интерес: ну а что она сейчас ответит, красотка с конфетной обертки?

Но это и было то, чего хотела Ястра. Хотя отвечать ей еще не пришел срок. Пока – скрестим вопросы, как скрещивают шпаги:

– Донк хочет услышать, вижу ли я выход из положения?

Собственно, он не это хотел услышать. Но не смог увернуться.

– Вот именно.

– А видит ли выход сам Великий Донк?

Пусть, пусть раскрывают карты.

– Вижу!

– Я с интересом выслушаю.

– Выход один – и все мы считаем так: если Великий донк Мармик в состоянии навести порядок в своем донкалате, то пусть этим и займется…

(Ага: уже не Властелин, но всего лишь Великий донк, владетель Мармикского донкалата – некто, равный им, а кое-кому и уступающий в силе и возможностях.)

– …пусть этим и займется и не докучает себе заботами о положении дел в других донкалатах Ассарта. У себя дома каждый из нас как-нибудь разберется и без посторонней помощи.

Одобрительный, очень одобрительный гул со всех скамей.

Ну что же: яснее не скажешь.

– Я внимательно выслушала вас, Великий донк, и должна сказать, что во многом с вами согласна.

Ага, тональность гудения изменилась: они полагали, что я стану отбиваться. Нет, такого удовольствия они не получат. Не отбиваться, но нападать. Вперед, только вперед, с обнаженным клинком:

– В донкалате Мармик действительно недостает порядка. Но может ли донк Плонт объяснить – почему так случилось?

Пауза – но на одно лишь мгновение: не дать ему даже рта разинуть.

– Не трудитесь: отвечу сама. Причин – две. И первая из них заключается именно в том, что донкалат Мармик, а еще более – его центр, тот самый город, в котором вы сейчас находитесь, был и остается местом пребывания Верховной Власти. Поэтому все силы, вторгшиеся на Ассарт, направили свой удар именно сюда. Они, как вы знаете, были разбиты; но это не значит – перебиты; множество их солдат осталось здесь, и они-то и бесчинствуют на дорогах. Вдумайтесь, донки: Мармик принял на себя удар, направленный на всю планету. А что было бы, если бы на Ассарте не было этой власти? Если бы каждый из вас был, как сказал донк Плонт, хозяином в своем доме?

Она не сделала паузы; лишь условно обозначила ее – и тут же продолжила, не давая им времени опомниться:

– Тогда эти силы – нет, вовсе не разделились бы по числу ваших донкалатов: у них ведь было общее командование, и они не стали бы дробить свои войска. Они избрали бы первой своей целью два, три, может быть – четыре донкалата в разных краях планеты – и обрушились бы на них со всей своей мощью. Будь Ассартская армия разбита на полсотни маленьких отрядов, не располагающих той техникой, что была по карману Объединенному государству, не обладай она единым командованием – эти донкалаты стали бы первыми жертвами, потому что остальные даже при всем желании не успели бы помочь; а если бы соседи двинули своих людей на помощь атакованным – немедленно сами стали бы жертвами новых ударов. Хотя бы потому, что – кто из вас, донки, мог бы позволить себе роскошь содержать собственный Космический Флот и Космический Десант? Кто сумел бы ответить встречным ударом по пятнадцати планетам?

(Небольшая перетасовка фактов; первыми-то стартовали наши корабли, так что ответным можно было бы считать их удар – хотя на самом деле то был встречный бой; но донкам сейчас не до этого: они пытаются срочно представить себе, каково пришлось бы им, обрушься удар Пятнадцати именно на их донкалат. Конечно, немного придя в себя, они заметят эту, мягко говоря, неточность в изложении фактов. Но это-то и нужно!..)

– Итак, донки, вы хотите, чтобы Мармик в одиночку справлялся с силами, рассчитанными на покорение всего Ассарта? Не многого ли вы желаете?

Вот здесь – пауза ровно на секунду. Чтобы мозги их начали шевелиться.

– Нет, донки. Мармику это не по силам, и могу заранее сказать вам: он с этим не справится. Потому что та масса солдат противника, что гуляет сейчас вокруг Сомонта и в его руинах, вовсе не является неорганизованной толпой деморализованных людей: они сохранили свое командование, подчиняются ему и готовятся к битвам. Мы же – а вернее, вы – именно сейчас хотите не сплочения, а раздробления. Что же, давайте пожертвуем Мармиком и Сомонтом, пожертвуем верховной Властью; но кто из вас может сказать – кто станет следующим? Не забудьте: врагу не хватает немногого, чтобы восстановить сообщение со своими планетами. Их удерживает лишь отсутствие кораблей и связи, и еще то, что уцелевшие космодромы пока – в наших руках и мы из последних сил удерживаем их. Не знаю, надолго ли нас хватит. А когда мы падем – к ним начнут поступать подкрепления и техника. И тогда – горе вам.

Поймите меня правильно, донки. Я говорю о необходимости иметь единую армию и единое командование. Иначе всем нам конец. Но я вовсе не настаиваю на том, чтобы это командование было предоставлено Сомонту. Почему бы не передать его в другие руки? Почему бы не возглавить наши силы хотя бы вам, Великий донк Намир Плонтский?

Вот сейчас – паузу подольше…

Впрочем, ей все равно не дали бы сразу продолжить: такой гул поднялся вдруг в Палате. Потому что самому захудалому донку было ясно: у кого армия – у того и верховная власть. И никакой самостоятельности для донкалатов. Вместо одной династии сядет другая. Род Мармика сменится родом Плонта. На место насытившихся властью придут изголодавшиеся по ней. И последствия будут… но о них лучше даже и не задумываться.

Таким было единое, хотя и не обсуждавшееся мнение. И чтобы выразить его, со скамьи поднялся Великий донк Тамир. Добрый дядя Талик.

– Ты убедила нас, Жемчужина, в необходимости сохранения единого командования. Но это значит – и единой власти. Хотя бы до поры, когда на Ассарте не останется ни одного живого врага. Но коли так, к чему нам, попросту говоря, менять династию?

– К тому, – выкрикнул донк Намир, на минуту забыв о приличиях, – что Изар доказал, что он – никудышный командующий! И кто же захочет впредь доверять ему?

– А кто сказал, – точно так же не дал ему договорить Тамир, – что речь идет об Изаре? Династия – это не один Изар, Изар – вовсе не вся династия!

Дядюшка Талик молодец: сказал, как договаривались, то, что и нужно было, – и именно в соответствующее мгновение. Браво, дядя!

Великий донк Плонт медленно повернул голову в сторону Великого донка Тамира, показывая собравшимся свой профиль – классический, как из учебника истории, профиль чистокровного ассарита с круто изгибающимся навстречу подбородку носом; вместе они походили на разинутый при атаке клюв палач-рыбы или же на старинные пыточные клещи.

– Ты на что намекаешь, Великий донк? Кто же?..

Вот тут самое время было – объявить антракт.

– Донки! – Голос Ястры прозвучал чисто, ровно, и лишь едва уловимая нотка укоризны прозвенела в нем – ровно настолько, чтобы не обиделись. – Предмет разговора важен и не прост, вы же, сиятельные, не успели, я полагаю, как следует прийти в себя после дальней и опасной дороги. А потому – не лучше ли будет отложить суждения и решения на послеобеденное время? Пробил ведь час обеда, весьма строго соблюдавшийся уже нашими пращурами, и я приглашаю вас разделить со мною скромную трапезу!

Это было, как говорят пушкари, прямое попадание. Завтракать донкам нынче пришлось из своих дорожных запасов, хотя обвинить Жемчужину в недостатке гостеприимства они не могли: явились ведь на полсуток раньше ими же назначенного времени, потому что отказались от придорожного привала, изрядно напуганные разбойничьей атакой. Запасы же у большинства были не столь уж обильными, и во всяком случае, каких-либо разносолов в себя не включали. Так что мысль об ожидаемом угощении залегала у каждого на самой поверхности.

Поэтому если бы кто-то и захотел сейчас продолжить серьезный разговор, ничего у него не получилось бы: такой гул, с явным призвуком веселья, поднялся в Палате. В высокой политике большинство донков, по своей провинциальной сущности, чувствовали себя не очень уверенно; зато за обеденным столом могли тягаться с любым на равных.

И – чтобы никому из проголодавшихся правителей не пришлось, хотя бы случайно, нарушить традиционный ритуал – Ястра первой поднялась с кресла и удалилась за занавес столь же величаво, как и показалась из-за него.

Сразу же у выходов началась легкая сутолока.

 

4

От палаты Преклонения до Большой трапезной в Жилище Власти пройти было всего ничего: два десятка шагов. Донки старались преодолеть их без непристойной торопливости, вышагивая достойно; однако неосознанно все ускоряли движения, стараясь, чтобы рядом идущий не вырвался вперед и не захватил лучшего места.

Напрасно волновались, однако: вся отшумевшая катавасия с Новой Историей, титулами и званиями, нимало не повлияла на работу группы во главе с Си Леном, главным герольдмейстером; а уж он-то назубок знал, кому и где полагается сидеть: при третьем уже Властелине рассаживал гостей, и почти всегда обходилось без обид. В трапезную вело трое дверей, и около каждой стояло по нескольку младших церемониймейстеров, каждого гостя препровождавших именно к тому стулу, на коем ему и надлежало сидеть. Так что никакой суетни и толкания плечами не было, никто никому не наступал на ноги. Зато усевшись и окинув придирчиво-требовательным взглядом стол, всякий невольно произносил: «Да-а…» – и проглатывал набежавшую слюну.

Потому что стол был уставлен всем, что только могло представить себе распаленное ассаритское воображение. Словно и не было никакой войны, словно бы Мармик не лежал на три четверти в развалинах и пепле. Как будто вернулись счастливые древние времена, когда – по преданию – всем всего хватало, все были сыты, веселы и счастливы.

Мясо было: холодное – вареное, соленое, копченое, жареное, запеченное, и жирное, и постное, и с прослоечкой тоненькой жира; и свинина, и говядина, и баранина, и козлятина – домашнее; и лесное – оленятина, медвежатина, а также дикого вепря, благоухающее чистым лесным, хвойным духом. И цельное, и рубленое – если у кого-то зубы вдруг окажутся не в порядке.

И соусы к мясному: двадцать три соуса, начиная от простого – красных огородных яблок, сочных, с чесноком, продолжая всякими горчичными, перечными, луковыми, цветочными, ягодными с горчинкой и ягодными с кислинкой, и прочими, и прочими.

И соответствующая зелень – каждому на свой вкус, включая редкостные пустынные травки – горчайшие, но находились и на них любители.

А вот другое мясо: рыбное. Рыбу, как таковую, на Ассарте не ели – те, во всяком случае, кто своим предком считал Великую Рыбу. Освященным кусочком Малых сестер только причащали ежегодно в храмах. Но приготовленная с соблюдением соответствующих древних обрядов Освобождения, она уже считалась мясом, красным или белым, и принимать его в пищу не возбранялось. И было его на столе Властелина – или Соправительницы, чтобы быть точным, – восемнадцать видов, приготовленных шестью различными способами каждый.

И соусы к рыбному мясу – от простого, на тертом хрене, до сложных, многосоставных, рецепт которых, думалось, давно утрачен, – даже в самых изысканных, дорогих обеденных залах не умели готовить их – ан оказалось, что сохранялись они у государевых поваров.

А птица: домашняя и лесная…

А морские жители – не рыбы, но другие: и склизкие, и в ракушках, и клешнястые усачи. Их потреблять всегда разрешалось.

А… а… а…

Но время торопит. И потому – продолжим.

Это все, названное и неназванное, были закуски. Законный вопрос возникает: а что же ими закусывать?

Впрочем, у донков, усаженных за стол, такого недоумения не возникало. Они сразу, наметанным глазом определяли: есть, есть. Тут смерть от жажды никому не грозит.

Вина: старые и молодые, красные и белые, желтые и розовые, сладкие и сухие, молчаливые и шипучие, покрепче и послабее; то есть какого ни пожелаешь – без труда найдешь его здесь: попросту кивнешь лакею, назовешь – и он тут же тебе нальет.

Не в стакан, конечно. Стаканы – для простолюдинов, так же, как кружки из грубого металла – для солдат. А тут – кубки, кому – хрустальные в золоте и серебре, а кому и сплошь золотые, такие, что и пустой с трудом поднимаешь. Ох, боюсь – после пиршества, как станут пересчитывать посуду, многого недосчитаются. Даже цвет ассартской нации падок на сувениры из благородных металлов. И то сказать: не каждый год устраивают в Жилище Власти такие посиделки.

И невольно зашевелится каверзная мыслишка: ведь Власть – она все-таки Власть. Может себе позволить и вот такое. Даже сейчас. А что мы? Да ничего…

На чем мы остановились?

Да, на винах. Но они все же, так сказать, не главные на столе. Это скорее для женщин. Ну, еще, может быть, для людей почтенного возраста. А настоящий мужчина невольно ищет взглядом другое. Основополагающее. То, что покрепче.

Только зачем искать? Вот они все – на глазах. Графины, увесистые и гордые, как храмовые башни. Запотели в тепле, слезу пустили. Но и сквозь дымку эту различаются цвета: вот хлебные сорта – и прозрачные, и зеленоватые, и желтоватые, с травками и без, а иные графины опоясаны красной ленточкой с бантом. Что означает: это материал горючий, высочайшей крепости, если ты не закален – лучше не посягай, не то может и какое-нибудь неудобство приключиться. А вот и виноградные, цвета летнего загара, который не без труда пробивается сквозь окаменевшую корку пыли, скопившейся на бутылках в холодных подвалах за десятки лет…

Да. Да-а-а… Верховная Власть – она, безусловно, и сейчас на многое способна, раз уж… (Снова возникает такая мыслишка.)

Но всякие мысли исчезают, и возникает даже некоторое недоумение, как только донк, с трудом оторвав взгляд от стола и кончив прикидывать – во что же все это обошлось династии, осознает вдруг, что расположены они – донки – за столом каким-то странным образом.

Заключается же странность в том, что между донком и его соседом слева находится пустое место. То есть стул стоит, но он никем не занят.

И между донком и соседом справа – то же самое: пустота.

Сразу же начинается напряженная работа мысли: это что же, для того так сделано, чтобы мы, добрые соседи, за столом не сцеплялись, не толкали друг друга, в чужую тарелку не залезали? Такого, значит, тут о нас мнения – что мы до того серые, что и приличий не понимаем?

Но это умозаключение тут же рушится перед тем фактом, что на столе, перед каждым пустующим стулом, располагается полный обеденный прибор, с теми же восемью ножами и семью вилками и вилочками, что и перед любым донком. С тарелками и тарелочками, только вместо тяжелых кубков тут – бокалы, и стройные, и пузатые, а также маленькие рюмки.

И вдруг осеняет: Великая Рыба, да ведь это – для…

Но уже нет времени додумывать.

Потому что снова распахиваются уже затворенные было двери – и все разом золотыми летучими рыбками впархивают – они.

Те, кого эти стулья и ожидали: женщины. Даже можно сказать – девушки. Вряд ли хоть одной из них больше двадцати двух – двадцати трех. По виду, во всяком случае. А иной, может быть, и шестнадцать едва пробило.

Одеты они не в исторические наряды, а очень по-современному. И это представляется весьма уместным. Потому что в древности наряд был призван – скрывать. А в наши дни – открывать и подчеркивать. И все эти прелестные создания открыты и подчеркнуты.

Звездно улыбаясь, они без малейшей задержки разлетаются по всей трапезной. И каждый сверчок знает свой… ну, в смысле, что каждая из них уверенно приближается именно к своему стулу и усаживается на него изящно и уверенно. И каждая смотрит на своего соседа справа. Называет свое имя. И улыбается снова – уже не как звезда, но как все скопление Нагор разом.

Вот теперь все в полном порядке. Остается поставить точку.

Звучит труба.

На этот раз все, кто ни сидит за столом, встают, не дожидаясь, пока им намекнут. Стол и последний удар – девушки, удар явно ниже пояса, расслабил даже самых озлобленных и непримиримых.

И появляется Правительница. Жемчужина Ястра.

Она – единственная, у кого не будет здесь партнера. Кресло рядом с нею, во главе стола, останется – понимают донки – пустым. Раз уж самого Властелина нет в Сомонте, никто не вправе занять это место.

И никто, кроме нее, не вправе провозгласить первое Слово.

Льются жидкости в кубки и бокалы. Лакеи, оказывается, хорошо знают – или телепатически угадывают – кому чего. Но всем – по полному.

Повелительница не приглашает никого сесть и остается стоять сама. Ей подают – как полагается, с поклоном – золотой кубок тонкой чеканки. И цены, наверное, умопомрачительной. И она произносит – громко, звонко, уверенно:

– Слава Власти!

И пьет – лихо, до дна. Роняет кубок; его тут же подхватывают услужливые руки.

Она ждет, пока не допьет – спеша, мелкими глотками – последний. Видимо, не привыкший еще к тяготам пиpов. Из молодых. И только после этого:

– Садитесь, донки и дамы. Приятного аппетита.

И уже снова наливают…

Идет пир горой. Уже передохнули по первому разу – и снова налегли на закуски, не забывая и выпить. И со Словом, и без него – просто так. Благо, кубки пустыми не стоят, порожние графины уносят и тут же возвращают полными. Уже застолье гудит густо и ровно, как хорошо прогретый мотор. Но еще не пришел час для работы.

Так думает Правительница, со своего места наблюдая за гостями и гостьями.

«Сукины дети, – (это не о гостях). – Ясно же просила: мне – виноградный сок. А подают – в четвертый уже раз – персиковый».

«Молодцы, – думает Правительница (о своей тарменарской гвардии). – Сказано им было – обшарить все дома в Первом цикле, и хоть родить – но найти и представить полсотни молодых девиц, приятных на вид и не бедно одетых. Нашли и представили. Поощрить».

«Сукины дети, – думает Правительница (уже о гостях). – Медленно созревают, медленно. Жрут больше, чем пьют. Соскучились по деликатесам. Сказать, чтобы почаще подливали, не ждали, пока кубок обсохнет…»

«Молодцы, – думает Правительница (о своей кухонной команде). – Все ведь годами лежало в морозе – стратегический запас Жилища Власти последний раз обновлялся еще при старом Властелине; ухитрились приготовить все так, что выглядит свежайшим, не вчерашним даже, а сегодняшним. Даже ведь почти вся травка – из рефрижератора. Наградить непременно».

«Да когда же, наконец!..» – думает Правительница.

Она по опыту знает: вот когда донки начнут лапать девиц тут же за столом, когда умеренный визг (от похабных анекдотов) сменится громким (лапать же не умеют так, чтобы приятно было, – как клещами хватают) – вот тогда и придет пора.

Еще не меньше часа пройдет, по ее прикидке.

Будь Документ у нее – она не стала бы прилагать такие усилия (и нести расходы), чтобы довести донков до полного восторженного отупения, какой дается соединением крепкой выпивки и доступных женщин. Швырнула бы им на стол: читайте и повинуйтесь воле великих предков! Но документа нет – и приходится вот так исхитряться.

Тому, кто украл архив, как только обнаружится – голову долой.

А пока – наберемся терпения.

Наконец-то донки большею частью дозрели до нужного уровня бессознательности. Визг под древними сводами трапезной стоял, как в женском монастыре при вторжении вражеских солдат. С ним смешивались какие-то обрывки песен, что пытались исполнить в разных концах стола пьяные голоса. Двое донков схватились неизвестно из-за чего – может, пытались решить давний пограничный спор, но не исключено, что и просто из-за девки; хорошо, что шпаги за долгие годы так приржавели к ножнам, что их и трезвый не мог бы обнажить, так что дело ограничилось переговорами на площадном наречии, приличном разве что для конюхов. Кто-то, не найдя выхода, уже орошал дальний угол. Словом, все шло, как и должно идти в подобных случаях.

Тут Ястра, единственная трезвая за столом, и подала команду.

И сразу же суета удвоилась. Потому что ожидавшие только сигнала тарменары стали хватать девок и кого выталкивать, а кого и волоком вытаскивать из трапезной. Снаружи их передавали другим солдатам – под охрану. Чтобы, сохрани Творящее Облако, ни одна не пропала.

Обиженные донки взвыли в полный голос. И впрямь, как-то нехорошо получилось: только раззадорили – и вот отнимают. Не слишком ли много позволяет себе Власть, с которой почти совсем было успели примириться?

Ястра, однако, всех успокоила, как только удалось навести хоть какое-то подобие тишины:

– Благородные донки, ваше от вас не уйдет. Но сперва закончим наши дела, чтобы можно стало уже ни о чем серьезном не думать. Помните ведь: о главном ведь не решили. Так давайте сейчас спокойно все обсудим, пока еще горячее не подали. А там и дамы вернутся. Их просто попросили проветриться – ибо не пристало им присутствовать при решении государственных вопросов главными людьми Ассарта, Высокой Мыслью…

Главные люди не сразу, но вняли призыву. Большинство, во всяком случае. И кто-то возгласил:

– А в чем там дело было? Давайте мигом решим!

– А в том было дело, – напомнила Жемчужина Ястра, – что вы не желаете больше Изара иметь Властелином. Или я ошиблась?

– Не желаем! – взлетело в разных концах трапезной. – Загубил планету! Люди до сих пор вернуться не могут! Работать некому, налоги брать не с кого стало! Хлеба мало, бензина и вовсе нет, реакторы почти все уже встали, даже котелок аграплана нечем зарядить, что уж там говорить о прочем… Не хотим его.

– Вы не хотите, – как бы подытожила Жемчужина. – Да и я тоже, признаться, в нем разочарована. Обещал многое, а что дал? Даже с вами не осмелился встретиться – сбежал куда-то…

Опять крохотная пауза наступила – перед следующим взрывом хулы на сбежавшего нерадивого Властелина. Но за долю секунды до него прозвучал в этом безмолвии одинокий, но уверенный, резкий голос, почти и не хмельной:

– А ты чем лучше? Думаешь, мы забыли, как ты на лопатках под каким-то чужаком безвестным елозила? После этого – ты, что ли, нами править станешь? Не бывать!

И еще голос вякнул, словно мелкая собачонка подвыла: «Не бывать!» Но только один. Прочие лишь затаили дыхание: ну-ка, что на это Жемчужина? Смутится, покраснеет, собьется с рыси?

Ничуть не бывало. Да и то, если подумать: наивно было бы с ее стороны не ожидать такого выпада.

– О моих постельных делах не тебе судить, благородный донк: давно ведь забыл, как женщина пахнет. Да и знал ли?

Тут кто и не хотел, невольно заржал: всем давно известно было в этих кругах, что донк Окроб, сосед и всегдашний поддужный Великого донка Плонтского, женщин на дух не переносил, зато к молодым и пригожим юношам имел неодолимое влечение, отчего время от времени случались и скандалы. На Ассарте такие дела с некоторых пор не запрещались (при дедушке Изара был издан об этом декрет, потому что тот Властелин и сам испытывал подобное тяготение), однако в высших кругах это доблестью никак не признавалось, напротив, считалось все же неприличным.

Ястра же не пожалела еще нескольких слов, чтобы и вовсе добить осмелевшего:

– Ты уж прости, виновата я перед тобой, конечно: не пригласили для тебя мальчика, одни девушки, видишь, пришли почтить благородных владетелей. Ничего, может, как-нибудь в другой раз исправимся…

И снова – как табун разгулявшихся жеребцов подал голос. Будь донки трезвыми, может, и смолчали бы: как-никак, терпел унижение не кто-нибудь, а один из них. Но во хмелю – над чем только не смеешься.

Жемчужина же Власти уже без улыбки, очень серьезно обратилась к высокому собранию:

– Однако же напрасно взволновался донк Окроб. У меня и в мыслях не было – предлагать себя на трон Властелина Изара. Ни вам это не нужно, ни мне. К чему? Есть ведь законный преемник Власти: Наследник Яс Тамир! Вот ему и править – с вашего, донки, соизволения и при вашей непременной поддержке.

Возразить на это Великий донк Плонтский никому не доверил: тут нужен был голос веский, всеми уважаемый. И потому крикнул сам:

– Ты нам кого навязываешь, Правительница? Ублюдка, которого с тем самым чужаком прижила – неизвестно каких кровей и родов? Да не бывать этому вовеки!

Но и этот ход заранее был ею вычислен:

– Полно, Великий донк! Твои ли слова слышу? Не заставляй думать, что не знаешь ты древних законов Ассарта – законов, никем не отмененных. А если знал, да запамятовал, то напомню, изволь: в Уложении о наследии Власти в сорок третьем году правления Великого донка Вигара Мармикского, прозванного в народе Объединителем, сказано и записано ясно: сын Правящей Матери наследует Власть. Матери, а не отца – потому что где только, донки, свое семя вы не высеваете, каких только всходов оно не дает!.. А Мать всегда на виду, на ее ложе всегда много глаз смотрит. Да, пятьсот Кругов тому назад принято было Уложение. Но действует и по сей день. Не верите – пусть ваши чиновники заглянут в архивы, мы их от вас не запираем, милости прошу – и убедитесь сами в том, что говорю вам одну лишь правду.

Она быстро перевела дух – чтобы не дать времени для возражений. Но Великий донк Намир Плонтский оказался быстрее:

– Кто и когда видел такое Уложение, или хотя бы слышал о нем?

Правительница, однако, не сбилась с речи и продолжала уверенно:

– А что до рода и крови – то не стану скрывать того, что вы и сами знаете не хуже меня: Властелин Изар – не отец Наследнику. И хвала Рыбе: значит, не будет Яс Тамир Властелином столь же слабым и опрометчивым, каким показал себя Изар. Но отец его – никакой не чужак, не безвестного происхождения, как многие болтают, не зная, что и как. Он – Уль Тамир, благородного тамирского рода, имеющий все права, какими наделен всякий владетельный донк. Просто смолоду служил на космической службе, потому и мало заметен был на планете; но кто, как не он, уберег Ассарт от проигрыша в войне? И все исследования свидетельствуют, что сын воина унаследовал эти его качества.

Жемчужина еще договаривала, а хмельные головы уже поворачивались в одну сторону, как магнитные стрелки, сколько их ни будь, согласно ищут – и находят – север. Севером сейчас был Великий донк Тамир: ведь о его роде зашла речь. Те, кто стоял рядом с ним, даже отступили немного, чтобы дать каждому еще раз оглядеть крепкую фигуру горного владетеля, его гордо откинутую голову, встретиться глазами с его холодным, снежным взглядом.

Он же вымолвил только одно слово:

– Подтверждаю!

(Не знаем, чего это слово ему стоило; но полагаем, что колебался он, в тайных предварительных переговорах с племянницей, недолго: теперь получалось ведь, что Власть с обеих ее сторон будет фактически принадлежать роду Тамира и это всем придется признать. Династию же в будущем станут называть Мармик-Тамирской, надо полагать. Обычно такое завоевывается кровью; теперь же – без единого выстрела. А как там обстоит на самом деле – да кого это, клянусь Облаком Жизни, интересует? Истинное происхождение всякого – темный лес. Так, наверное, думал Великий донк Тамир.)

Так или иначе – слово прозвучало. Раскатилось в трапезной, отразилось от стен и снова донеслось до каждого.

А пока донки это слово со всеми его последствиями переживали и усваивали, по трапезной уже пошел, в сопровождении двух воинов, верховный правитель государственных бумаг. В руке его был, как и полагается в столь торжественных случаях, свиток, который он тут же и огласил для всеобщего сведения:

«Мы, собравшиеся в полном составе в столице Сомонте владетельные донки Ассартской державы, составляющие ее Высокую Мысль, настоящим Соглашением принимаем и свидетельствуем нижеследующее:

Первое. Высшая и Верховная Власть в Ассартской всемирной державе с сего числа вручается Наследнику Яс Тамиру, сыну Ястры, Правительницы и Жемчужины Власти, вдовы и жены Властелинов.

Второе. Впредь до достижения Властелином Яс Тамиром возраста Полновластия, Правительница и Мать Ястра сохраняет все права и несет все обязанности Правительницы. Далее же будет, как укажет Властелин.

Третье. В государстве Ассарт сохраняется единая армия и единое командование ею.

Четвертое. Единое командование армией нашим соизволением и властью Правительницы вручается благородному Уль Тамиру вместе со званием Первого Полководца и с вручением ему соответствующих его сану регалий.

Что мы и свидетельствуем и подтверждаем своими собственноручными подписями, с приложением древних печатей наших донкалатов.

Заключено в Жилище Власти в Сомонте».

Осталось только назвать дату, что верховный правитель бумаг и сделал. И тут же двинулся прямо к донкам – со свитком и склянкой с благородной тушью, из которой торчало старинное перо с хорошо очиненной и расщепленной на конце палочкой из светлой древесины хайрат, что растет в приморском донкалате Калюск.

Донки же непроизвольно попятились – и отступали до тех пор, пока не спрессовались в плотную, тяжело дышащую массу. Прятали руки за спину. Одно дело – стучать языком, и совсем другое – ставить свою подпись, да еще и с приложением печати.

Но распахнулись внутренние двери – и лакеи понесли на высоко поднятых руках громадные блюда с целиком зажаренными свиньями, баранами, козами, телятами. Аромат распространился просто-таки неописуемый. И дрогнули сердца.

И распахнулись двери наружные – и сделалось видно, что толпятся за ними истосковавшиеся по мужской ласке девушки, которых столь бесцеремонно выдворили из теплой трапезной на прохладный ветерок, гулявший по двору. Чего доброго, еще простудятся, бедняжки…

Нет, даже у донка сердце – не камень. И вот один – тот, чья девушка стояла первой в дверях, – не взял, а просто выхватил деревянное писло, с которого черные капли падали на роскошный костюм, – и учинил лихой росчерк. Из медальона, что висел на шее на золотой цепочке, тут же извлек плоскую печать – и приложил к кляксе красного воска, только что возникшей на свитке благодаря расторопности канцеляриста.

И вот уже девушка бежала к нему, и они вместе – к столу, под одобрительным взглядом Правительницы.

Работа пошла к концу. Но – до него так и не добралась.

Застопорил дело Великий донк Плонтский. Перед ним, протягивая палочку с тушью, стоял верховный правитель бумаг. А рядом с ним и чуть позади плотной группой расположились еще восемь донков не столь, может быть, могучих, но не менее упрямых. Донк Плонтский не поднимал руки. И смотрел не на правителя государственных документов, а куда-то вверх – может быть, на горельефное изображение Великой Рыбы, что красовалось на стене над стульями Властелина и Правительницы. Может быть, донк просил Рыбу обрушиться всей тяжестью на негодную бабу и раздавить ее в лепешку – кто знает?

– Что вы мне тут поднесли, правитель бумаг? – наконец заговорил Великий донк – таким тоном, словно ему на блюде предложен был тухлый кусок конины или собачатины вместо ароматного ломтя кабаньего окорока. Кроме отвращения, в голосе Плонта прозвучала и совершенно ясная угроза.

– Государственный документ на подпись, Смарагд Власти, – ответил чиновник спокойно. – Изволите прочесть, если вам угодно, и подписать.

Великий донк словно бы и не услышал этих слов.

– Правительница! – Сейчас он соизволил перевести глаза на сидевшую во главе стола и как бы даже не интересовавшуюся происходящим вокруг нее Ястру. – Если тебе изменяет память, возьму на себя труд напомнить: я уже сказал, что прежде всего мы – я и все эти донки – желаем своими глазами убедиться в подлинном существовании того Уложения, о котором вы изволили столь захватывающе рассказать. И лишь после этого и в зависимости от результатов мы решим, уместно ли нам ставить свои подписи под этим вот (он небрежно повел пальцами в сторону правителя бумаг с его свитком) весьма сомнительным, на мой взгляд, текстом.

(Неудача! Все летит, как с горной тропы в пропасть! – такая мысль возникла у Ястры. – Да и то сказать – как же можно было рассчитывать упоить этого бугая, который, по рассказам знающих людей, способен и два ведра вылакать и после этого еще целый день охотиться, не слезая с седла!)

Однако ни одна черточка ее лица, выражавшего лишь уверенное спокойствие, да еще немного – скуку, не шевельнулась.

– Ах, тебе угодно своими глазами увидеть документ?.. Это делает честь твоей дотошности, донк. (Вот именно так: донк, а не Великий донк, никакого заискивания!) Могу ее только приветствовать.

– В таком случае, вам остается, Правительница, лишь распорядиться, чтобы его доставили сюда. Мы прочитаем его слово за словом – и тогда выскажем свое мнение.

– Его? Надо полагать, донк имеет в виду именно подлинник Уложения?

– Ты не ошиблась.

Только после этого ответа выражение лица Правительницы изменилось: из равнодушно-благожелательного стало едва ли не презрительным:

– Боюсь, что усталость, вызванная путешествием и связанными с ним… лишениями (она лишь на миг перевела взгляд на стол и тут же вернула его обратно – но все следившие за диалогом заметили и поняли, что именно она имела в виду), – все это несколько затуманило твое мышление. Ты не ошибся, донк, предполагая, что документ этот крайне важен и представляет громадную ценность для Ассарта. Но как же вы – могли – подумать! – что я соглашусь пойти на подобный риск: изъять древний акт из Архива Властелинов, где он постоянно пребывает под бдительным надзором и в условиях, какие непременны для вечного сохранения такого рода документов, – и не только доставить его сюда, но и передать в руки людей, мягко выражаясь, не лучшим образом владеющих собою! Ты что, действительно считаешь меня слабоумной, Великий донк?

(На сей раз «Великий» было произнесено таким тоном, каким на улицах обычно выговаривают самые непристойные ругательства.)

– И тем не менее, Правительница…

– Не перебивай, донк, тебе ли не знать этикета! Сперва я скажу все, что намерена. Итак, ни я и никто другой не вправе отказывать вам в резонном желании – своими глазами убедиться в существовании и подлинности Уложения. И я ни в коем случае не намерена отказывать вам. Напротив: я весьма заинтересована в том, чтобы вы убедились и громогласно заявили о его существовании. Поэтому объявляю – для сведения вашего и всех желающих: после того, как завершится обед – а он, замечу кстати, по-настоящему еще и не начинался, – и после того, как все до единого благородные донки удовлетворят все свои желания и как следует отдохнут от тягот, – только тогда, то есть не раньше завтрашнего дня, всем желающим волнующий вас документ будет предъявлен для обозрения там, где он постоянно хранится – в условиях, как уже сказано, обеспечивающих его безопасность.

(Если уж блефовать – то решительно и изо всех сил: в случае неудачи провал будет, так или иначе, полным. Смелее, смелее!)

– Если кому-то будет угодно, они смогут привлечь к рассмотрению документа своих специалистов, какие способны являться экспертами по проблемам подлинности исторических государственных актов. Надеюсь, такая перспектива, донки, вас устраивает?

Она обращалась уже не к Плонту и его группе, но ко всему застолью сразу – немало уже раздосадованному задержкой: мясо остывало и девушки скучали. И застолье ответило Правительнице одобрительными возгласами.

Плонт постарался, однако, чтобы последнее слово осталось за ним:

– У нас достаточно терпения, Жемчужина, чтобы обождать в столь приятной обстановке, пока документ принесут сюда, – чтобы потом и вы, и каждый из нас мог спать спокойно.

«После такого количества выпитого большинство уснет в любом случае», – подумала Ястра. Но вслух проговорила:

– После решения совершить то, что я только что на ваших глазах сделала – объявить о введении во Власть моего сына, – я еще не возносила просьбы о Посвящении Богу Глубины. А это необходимо. Действие первого Посвящения окончилось со смертью старого Властелина. Посвящение Изара отныне потеряло силу. Поэтому я обязана сейчас же отправиться в Храм Глубины. Никто не может сопровождать меня туда: охрана если и будет, то лишь до последней развилки туннеля. Ты знаешь, где совершается этот обряд, благородный донк Намир?

Он слышал об этом храме, разумеется; о святилище где-то в недрах Жилища Власти: легенды об этом подземелье ходили всякие, и главным образом – страшненькие: кто-то когда-то якобы увидел там нечто, от чего разом и навсегда лишился разума. Об этом все знали, бывать же там донкам не приходилось.

– Правительнице виднее, – нехотя согласился он. – Но ведь это займет не так уж много времени? Скоро ли Жемчужина завершит ритуал?

– Через шесть-семь часов.

– Так долго?

– Мне нужно после заседания Совета еще приготовиться. Я серьезно отношусь ко всем нашим ритуалам. Особенно древним. И стараюсь тщательно выполнять их.

Про себя она усмехнулась: эта серьезная тщательность не мешала ей нарушать все и всяческие установления. Но это – ее личное дело.

– Кроме того, – проговорила она, чуть улыбнувшись, – все, кто видит меня, должны быть убеждены, что я, управляя от имени моего сына, не собираюсь поддаваться каким-либо новым веяниям.

Иными словами: не тревожьтесь, донки, на ваши права никто не станет посягать.

– Это можно только одобрить. – Донк Намир кивнул, но тут же криво усмехнулся: – Итак, документ представят нам завтра. Будь по-твоему. Однако в таком случае мы и подпишем завтра – если все будет так, как Правительница обещала!

На это Ястра ответила – так, словно проблема ее уже более совершенно не волновала:

– Да-да, конечно – как вам будет угодно…

Большинство ведь, как-никак, подписало. Ну а с этими… разберемся как-нибудь.

– Здоровье Властелина Яс Тамира! – провозгласила Ястра.

И проследила. Выпили все. Как и полагалось – до дна. Впрочем, иначе здесь и не пили.

Теперь можно было – хоть на мгновение – спокойно перевести дыхание. Перед новой схваткой. Ястра предчувствовала, что схватка будет.

Но на сей раз – не с донками уже. Всего лишь с одним человеком. Который ей сейчас был, пожалуй, нужнее, чем Высокая Мысль всего Ассарта. Которого, конечно, можно, наверное, и напоить, как их, – только это вряд ли поможет.

Нужно уговорить Ульдемира, во-первых, принять то, что она ему как на золотом блюде принесет: роль признанного отца нового Властелина и Первого Полководца – то есть главнокомандующего Ассартской, фактически сейчас не существующей, армией.

Уговорить, чтобы взял на себя свершение невозможного: расправиться с чужим войском, со своими бандитами и – прежде всего – надежно изолировать Изара, который – она понимала – никак не захочет так просто отречься от Власти, кто бы его там ни низлагал.

А еще раньше – это уже во-вторых – этой же ночью, пока тут будет дым стоять коромыслом, устранить Великого Донка Плонтского. Самого опасного сейчас человека. Это явно придется Ульдемиру не по вкусу. Будь он настоящим политиком – согласился бы и бровью не повел. Однако он не политик. Пока еще. Но его непременно надо будет уговорить. Ни на кого другого положиться нельзя: предложи она такое кому-то из немногих оставшихся приближенных – наверняка тут же помчатся к Плонту, рассчитывая на немалую благодарность в будущем.

Склонить Ульдемира. Хватит ли у нее на это сил? Не было под руками зеркала, чтобы поглядеться в него. Но ощущение было такое, что – сможет.

И не только потому, что того требовали Власть и Политика. Это, может быть, даже и не самым главным сейчас было. Женщина нередко оказывается сильнее правительницы – хотя внешне ничем этого не покажет до самого последнего мига.