В выходном отсеке Сенцов и Раин на миг задержались. Двигаться в скафандрах сначала показалось трудно. Раин почувствовал капли пота на лбу, а стереть их было нельзя, хотя астроном и попробовал дотянуться лбом до верхней, непрозрачной части шлема. Однако очень быстро чувство неловкости исчезло.

Они постояли минуту-другую, пока вокруг бушевало ультрафиолетовое излучение. Такой душ полагалось принимать всякий раз при выходе и входе, чтобы не вынести и не занести в ракету ни одного микроба.

Затем Сенцов отодвинул один за другим два предохранителя. Вопросительно посмотрел на Раина. Тот кивнул. И тогда Сенцов ладонью нажал красную большую пуговицу на щитке.

Какое-то мгновение казалось, что люк вообще не откроется; потом он со вздохом уступил. Последнее, что они услышали через выведенные на внешнюю сторону шлемов микрофоны, был короткий свист рванувшегося из отсека воздуха. Затем наступила странная, невесомая тишина. Еле слышные шумы в наушниках раций заставляли морщиться, словно от грохота поезда.

Люк оказался почти над головой, однако здесь это не играло роли. Чуть присев и резко оттолкнувшись ногами, Сенцов высоко подскочил. Потом сел, придерживаясь за борт. За ним таким же образом последовал Раин и тоже задержался на краю люка.

Секунд десять они сидели так, оглядываясь, но после яркого света в ракете разобрать что-либо вокруг было трудно: Марс прятался где-то за близким горизонтом… Да ничего и не хотелось разбирать — настолько величественной была открывшаяся им картина Вселенной.

Такою они видели ее впервые. Это было не звездное небо Земли. Здесь Вселенная обнимала их со всех сторон, если не считать ничтожного клочка тверди под ногами, а на Земле половину поля зрения всегда отнимала сама Земля. Сейчас они были в центре Вселенной; медленно, едва уловимо, она вращалась вокруг них, поражая обилием звезд, которые в своей обсерватории на Земле Раин мог наблюдать только в телескопы. Тут не было рассеивавшей свет атмосферы, звезды стали видны простым глазом, и это оказалось совсем иным зрелищем, потому что — велико ли поле зрения даже широкоугольного телескопа? За кажущейся неподвижностью светил угадывалось стремительное движение. Далекие галактики пламенели, как застывшие взрывы. Воистину, на острове посредине безбрежного океана стояли космонавты, впервые почувствовавшие — что такое Пространство вне Земли, вне замкнутого мирка ракеты… Протянутая рука здесь простиралась во Вселенную, не встречая никаких преград.

Раин вздохнул глубоко, дрожь пробежала по телу, заторопилось сердце, глаза слепило от этой красоты, и астроном еще раз порадовался в душе тому, что изо всех возможных дорог он избрал в жизни этот звездный путь.

Но Сенцов тронул его за плечо. Смерив глазами расстояние — спрыгнул; медленно, как падают во сне, он опустился на поверхность Деймоса. Раин последовал за ним, чуть выждав — чтобы не обогнать Сенцова и дать ему возможность первым, как и подобало капитану, войти в неведомый мир.

Они стояли не двигаясь, пока глаза не привыкли к темноте. Потом Раин нагнулся, присел на корточки.

— Ну, если это вещество с нарушенными оболочками, то мы, конечно, ни кусочка не отобьем…

Из зажима на поясе он достал так называемый универсальный инструмент. Но электрическое долото оказалось бессильным: сверхтвердый сплав долота даже не поцарапал темной поверхности планеты.

Раин пожал плечами, задумчиво убрал инструмент. Он провел перчаткой по тому месту шлема, которое закрывало лоб, и сказал, почему-то перейдя на «вы» — так бывало с ним в минуты размышлений:

— Странно… Допустим, оболочки. Но вы обратили внимание — грунт, я бы сказал, гладкий и, по всему судя, с большой отражательной способностью. С точки зрения минералогии, это — нонсенс… Даже лед — ну, лед, пожалуй… Но эта твердость, а?!

Но Сенцов его не слушал. Он отошел на несколько шагов, ступая осторожно, словно по горячим камням. Отсюда лучше было видно место, где опустилась ракета — та скала, на которой корабль лежал.

— И все-таки эта посадка… — сказал Сенцов. — Ума не приложу. Ведь не первый же день, в конце концов, я за пультом! Дело даже не в гравитации! Мы бы ее обнаружили и учли заблаговременно… если бы она была. Но не было ее! И вдруг — появилась. Пытаюсь вспомнить — нет, ни у кого не было ничего подобного, и никакая теория таких случаев не предсказывает. А факт налицо. А факты, как известно, дают начало новым теориям…

Раин начал гудеть что-то себе под нос. Потом, подойдя к Сенцову, сказал:

— Да, как это вам удалось посадить корабль на вершину такой скалы — не понимаю… Это даже не искусство, это что-то сверхъестественное. И смотрите, как ракета легла на склон — хоть сейчас взлетай… Страшно удачно, страшно…

— Космонавт — не джентльмен удачи… — проворчал Сенцов. И, помолчав, добавил: — А вообще-то любопытно… На Земле это приняли бы за результат выветривания…

Но, так или иначе, ветра здесь быть, конечно, не могло. Разве что солнечный ветер, но он не смог бы так обработать поверхность планеты, чтобы придать скале форму эстакады, устремленной вверх под углом градусов в шестьдесят. И Раин судорожно схватил Сенцова за руку — перчатка скользнула по твердому пластику скафандра: он понял, что это не могло быть простым капризом природы.

Наверное, и Сенцов почувствовал то же самое. Он торопливо повернул выключатель: вспыхнул голубоватым светом укрепленный на шлеме небольшой, но сильный прожектор. От него не протянулось привычного светового луча — здесь не было ни воздуха, ни пыли, и лишь где-то вдалеке, в пустоте блеснула серебром крохотная пылинка — исчезающе малый, но самостоятельный мир.

В свете прожектора Сенцов увидел поднимающиеся из-за близкого горизонта вершины еще двух таких же странных ажурных вышек. И наклон у них был одинаков — у всех в одну и ту же сторону…

Сенцов, экономя энергию, выключил прожектор. И сейчас же Раин, приподнимаясь на цыпочки, словно для того, чтобы высокий Сенцов лучше услышал его шепот (хотя разговор велся по радио), пробормотал:

— Это же… Ты понимаешь? Это же…

Оба опустились на колени и принялись внимательно рассматривать поверхность под ногами. На этот раз включил прожектор Раин. Оба тотчас же зажмурились, глаза их наполнились слезами: прожектор, казалось, отражался в зеркале и бил прямо в лицо…

— Действительно, альбедо [число, характеризующее отражательную способность поверхности тела] — примерно ноль семь, — сказал Сенцов. — И поверхность чистая, нет никакой пыли. Значит — защита? Наведенное поле? А выводы?

Раин, не отвечая, поднялся с колен, движения его были торжественны. Он выключил прожектор — сразу все вокруг утонуло в непроглядном мраке — и откашлялся, словно на кафедре перед лекцией. Слишком велико, слишком необозримо по значению и последствиям было то, что раскрылось перед ними. Но в этот самый момент Сенцов сердито сказал:

— Вот и слушай вас всех после этого… А наговорили, а наговорили — боже ты мой… Нарушенные оболочки! Это — искусственное сооружение, вот в чем дело. Коробов угадал. Очень просто.

Раин не стал напоминать, что он-то ничего подобного не говорил. Он просто протянул Сенцову руку и перчатки скафандров сомкнулись в рукопожатии. Не отпуская руки астронома, Сенцов сказал — по голосу чувствовалось, что он улыбается:

— Вот так-то… Теперь начинает проясняться и история с нашей посадкой. Раз спутник искусственный, значит…

— Значит, на нем есть хозяева! — сказал Раин, счастливо блестя повлажневшими глазами. — Они увидели нас, посадили… Встреча с иным Разумом, ты понимаешь? И с каким! Искусственная гравитация! Подумать только, мы могли пройти в каких-нибудь семи тысячах километрах, и ничего этого не узнать! А еще говорят, что не бывает такого счастья…

Они были счастливы в этот момент. В самом деле, как иначе назвать встречу с разумом, обитавшим, как оказалось, совсем по соседству с их родиной? По расчетам, события этого следовало ждать еще поколениям, — а их, оказывается, отделяли от него лишь часы или даже минуты…

Не разнимая рук и не сознавая даже, что они делают, оба торопливо заскользили вперед по гладкой поверхности… Это был чисто инстинктивный порыв, в котором не участвовал разум, а подталкивало вперед лишь подсознательное желание — скорей, как можно скорей встретить творцов и созидателей этой искусственной планеты. Они стремились вперед, и только необходимость соизмерять движения с небольшой силой тяжести сдерживала неуемное желание побежать во весь дух.

Так они продвинулись метров на пятьсот, и возвышение, на котором лежала ракета, стало уже отодвигаться к горизонту. Тогда Сенцов внезапно остановился.

— Постой… — сказал он. — Куда это мы вдруг помчались?

— Как это — куда? — изумленно спросил Раин, тоже останавливаясь.

— Да, действительно — помчались… — весело проговорил он. Сенцов нахмурился, сердито засопел. Ему стало стыдно за такое легкомыслие — побежали, как мальчишки…

Тут к ним из наушников и донесся голос Азарова, напоминавший о батареях. Сенцов рассердился еще больше: сколько минут потеряно на какую-то беготню! Разведчики, называется… Разве так ищут?

Оба быстро пошли назад, к ракете.

Стараясь не отстать от Сенцова, Раин размышлял о том, как получше включить в обследование спутника весь экипаж. Ну, одного Сенцов, конечно, оставит на дежурстве, но остальные-то могут выйти из корабля? Раз спутник искусственный, значит встреча с его хозяевами состоится. Чем больше людей выйдет за пределы ракеты, тем больше шансов скорее отыскать если не самих хозяев, то хотя бы ведущий к ним ход — если они по какой-то причине сами не хотят выйти из внутренних помещений. Срочно надо продумать способы переговоров, передачи хотя бы основных понятий, установления какого-то общего языка. Возвратиться на Землю надо не с пустыми руками, а с грузом тех знаний, которые космонавты смогут почерпнуть у хозяев иного мира. О, они превосходят людей Земли по уровню технических знаний. И как превосходят… Ведь на Земле еще не умеют монтировать в пространстве такие гигантские спутники. Разобраться во всем было просто необходимо, например — узнать, почему такие близкие соседи до сих пор не навестили Землю. И тут Раин поймал себя на мысли: «А неплохо, все-таки, было бы здесь задержаться подольше…» И даже восторженно помотал головой, подумав о том, какую бурю поднимет их открытие среди ученых всего мира — да только ли среди ученых!

Внезапно Сенцов хлопнул его по плечу.

— Ты что — уснул, что ли?

— А? Нет, я слушаю, как же. Я вполне согласен…

Сенцов усмехнулся, начал терпеливо повторять:

— Если встречаться, так уж корабль надо подготовить как следует, чтобы тут, перед ними, не выглядеть потерпевшими крушение. Сначала осмотрим корму. Ее, наверное, здорово порастрясло. Конечно, может быть и не стоило в последний момент включать рули… — последнее замечание далось Сенцову не очень легко. — Потом — солнечные батареи. И в зависимости от результатов составим план работ. Торопиться надо — они могут выйти к нам в любой момент… Кстати, наших очень плохо слышно… Быстренько осмотрим — и к ним, распределим обязанности…

Они подошли к корме и снова поразились геометрическим формам сооружения, на которое опирался корабль. Это был не металл, а скорее какая-то пластмасса или даже керамика. Поверхность планеты поблескивала у них под ногами, кое-где в ней отражались звезды.

Однако изучать ее сейчас было некогда. Сенцова все больше беспокоили частые перерывы связи с ракетой, хотя они стояли совсем рядом с ней — только на несколько метров ниже.

— Быстрее, быстрее, — повторил он.

Корма корабля нависала над ними, упираясь амортизаторами в покатый выступ странной эстакады — никак иначе нельзя было назвать это сооружение. Один из амортизаторов, кажется, был основательно покалечен. Но это неважно — все равно ведь основную ступень ракеты придется отбросить, оставить здесь.

— Как взобраться-то? — вслух подумал Сенцов.

— Марсиане… — пробормотал Раин. — Вы подумайте…

— Что? Где? Видишь их?

— Нет… Понимаешь — марсиане! Какой размах! Какая техника! Какие же они? Ты пробовал представить?

— Пробовал… — признался Сенцов. — Ты знаешь, по-моему, очень просто. Я думаю, они… — И вдруг, вскрикнув, схватил товарища за плечо: — Смотри, смотри!..

Гладкая поверхность внезапно заколебалась под ногами. Ракета дрогнула и медленно, кормой вперед, заскользила по эстакаде, как бы погружаясь в тот самый выступ, на который только что опиралась. В луче прожектора тускло блеснул металлический борт корабля… Еще мгновение — и ракета исчезла, провалилась куда-то внутрь планетки. Эстакада была пуста…