В длинном коридоре тусклым сероватым светом горели лампы. Их покрывал слой пыли. Они сами зажигались перед идущими и гасли, оставшись позади.

Почему-то Раину пришли на память монументальные пирамиды фараонов с их скрытыми потайными переходами. Там так же, наверное, стены давили археологов таинственной неизвестностью. Но это ведь на Земле, а тут…

Они шли торопливо, внимательно оглядываясь по сторонам. Было пройдено около сотни метров, а коридор все не кончался, по-прежнему уводил их все дальше — прямой, без единой двери, без единой детали, которая нарушала бы однообразие. Казалось, он шел совершенно горизонтально, хотя в этом необычном мире вряд ли можно было целиком доверять своим ощущениям. Лампочки индикаторов радиоактивности слабо тлели в шлемах скафандров, напоминая о постоянном небольшом излучении.

Полчаса тому назад, на поверхности, когда лежавшая, казалось, незыблемо ракета вдруг скользнула вниз и так непонятно исчезла, оставив их одних в пустоте, им подумалось, что все кончено. И в самом деле — не пробиваться же сквозь материал, который сталь даже не царапала!

Несколько секунд они сидели молча, мысленно прощаясь со всем, что было дорого в жизни. Раин подумал, что если бы не Сенцов рядом (слышно было, как он яростно, шепотом, выругался), то от такого полного, абсолютного одиночества посреди Вселенной впору было завыть, глядя на звезды.

Но как-то сразу, одновременно оба обнаружили, что умирать они все же не собираются. Тогда Раин сердито сказал:

— Послушайте, а почему, собственно, мы здесь сидим? Разве нас ничто больше не интересует? Природа тяготения? Материал? Механизмы? Жизнь, наконец? О чем вы столь целеустремленно мыслите? Работать надо, коллега!

— О чем мыслю? — переспросил Сенцов задумчиво. — Да как вам сказать. О том, что космонавты — это люди, которые побеждают космос на кораблях, а если придется — то и без кораблей. Как это там сказано у поэта? «Он задаст им овса, он им скажет веселое «Тпру!» Скажем им веселое «Тпру»…

— Кому? — вежливо поинтересовался Раин.

— В данном случае — спутникам.

— Начнем с этого, друг, — предложил астроном.

— Начали! — И Сенцов поднялся на ноги.

Раин без труда нашел запиравшую вход пластину — пропуская ракету вниз, она поднялась, а затем снова легла на место. Но поднять ее нечего было и думать — она весила, верно, даже в этом мире уменьшенной тяжести многие тонны и обладала громадной массой. Повозившись около нее минут пять, космонавты поняли, что это совершенно бесполезно.

— Давай-ка думать быстрее, — сказал Сенцов. — Кислорода у нас осталось примерно на час. Длительные прогулки вне ракеты программой нашего полета не предусмотрены. Это нас научит в будущем… — Он не окончил фразы, махнул рукой. — В общем, будем искать, пока хватит дыхания.

— Во всех фантастических романах всегда не хватало кислорода, — сказал Раин.

— Ничего удивительного, — откликнулся Сенцов. — Много ли входит в такой вот баллончик?

— Да, — согласился Раин, распрямляя усталую спину. — А вес их чувствуешь даже здесь…

Сенцов ничего не ответил и начал спускаться с эстакады.

— Боюсь, чтобы ребята там чего-нибудь не натворили, — сказал он уже внизу. — Они же обязательно кинутся нас разыскивать. Вступят еще в конфликт с этими, наделают дел…

Раин только зажмурил глаза — такой родной показалась ему в этот миг опостылевшая рубка корабля, тесная жилая каютка…

Посовещавшись, они решили разойтись и искать вход, описывая круги — каждый в свою сторону, постепенно захватывая все большую площадь. Сенцов сразу двинулся вправо. Раин пошел в обход эстакады.

Пролезая под платформой, он был вынужден низко пригнуться, и в глаза ему бросилась какая-то светлая полоса, будто белилами нанесенная на более темную поверхность спутника. Раин остановился, внимательно осмотрел полосу. Нет, это была не краска, это был металл — металлическая дорожка сантиметров в десять шириной была проложена по оболочке, вернее — в ней, так, что она ни на миллиметр не выдавалась над поверхностью. Металл тускло отсвечивал серебром… Раину пришло в голову, что эта металлическая лента, хотя ее назначение и было непонятно, могла привести к ходу вовнутрь, и идти по ней было даже лучше, чем бродить наугад…

Раин замигал прожектором, подзывая Сенцова и указывая свое место.

— Есть? — спросил тот, поспешив к товарищу.

Оба двинулись вдоль металлической полосы. Им не пришлось пройти и тридцати метров — полоса внезапно оборвалась. Космонавты переглянулись в растерянности.

Но ни один не успел сказать ни слова. Площадка под их ногами начала медленно опускаться. Словно лифт, она уносила их в недра искусственной планеты.

Потом она плавно остановилась. Сразу загорелся бледный свет, друзьям он показался ослепительным. Раин не смог скрыть торжествующей улыбки: работа движется… Сенцов сказал возбужденно:

— Слышишь, шипит? Воздух…

Люк над их головами закрылся.

Небольшое квадратное помещение, в котором они оказались, на первый взгляд не имело дверей. Оба стояли неподвижно. Но испытание их выдержки оказалось непродолжительным: всего несколько безысходных секунд и одна из стен стала медленно, словно нехотя, подниматься.

— Приглашают… — сказал Сенцов, переводя дыхание.

— Что ж, согласимся… — в тон ему ответил Раин.

Но приглашала разве что сама дверь. За ней никого не оказалось, просто открылся вот этот коридор, по которому они шли уже несколько минут, следуя за убегающей металлической полосой, делая скользящие шаги, чтобы не подскакивать высоко при это малой тяжести. При каждом шаге вздымалось облачко пыли: она лежала на полу, покрывала стены.

…Пройдя еще метров двадцать, Сенцов сказал:

— Похоже, что он никогда не кончится. Ты сориентировался — в какую сторону мы идем? Я, когда спускались, посмотрел: полоса шла левее по сравнению с направлением на эстакаду…

— Сейчас подсчитаем… Форму спутника примем за шарообразную. Расстояние между соседними эстакадами я определяю примерно, в сто метров. Прямая видимость была…

Раин умолк, стал вычислять на ходу. Потом заговорил вновь:

— Если я верно рассчитал, коридор идет в строго радиальном направлении. Иными словами к центру спутника. Это, кстати, говорит о том, что аппараты, наводящие поле искусственной гравитации, расположены не в геометрическом центре… Иначе коридор показался бы нам шахтой — там центр, и там был бы низ. По логике, где-то мы должны будем обнаружить и поперечные ходы. Значит, пока все в порядке.

— В порядке-то в порядке, — сказал Сенцов, — а вот радиоактивность здесь повышена. Не идем ли мы куда-нибудь — прямо в дьявольскую кухню? К тому же, непохоже, чтобы здесь часто ходили: очень уж пыли много…

— А что ты хочешь этим сказать? — спросил Раин.

— Погоди… Вот еще что: ракету убрали, к нам никто не выходит. Как ты думаешь, нормально ли, чтобы существа, стоящие на такой ступени развития, — он обвел рукой вокруг, — видели в представителях другой культуры своих врагов? Если бы двое из них попали к нам на Землю, или хотя бы на корабль, как бы мы их встретили? Даже если бы они были при рогах, копытах и прочих атрибутах чертовщины?

— Ну, тут сомнений быть не может, — ответил Раин. — Встретили бы, как дорогих гостей…

— Вот то-то, — сказал Сенцов. — Значит, их просто нет. И надеяться на них нечего.

На несколько секунд оба умолкли.

— Да, может быть, — задумчиво промолвил Раин. — Пойдем. И свернем, как только представится возможность. Сворачивать нам придется вправо: ракета находится именно в этом направлении.

— Интересно, что там у них такое…

— Очевидно, какое-то подобие хранилища или ангара.

— Ну, уж и подобие… — усмехнулся Сенцов. — Какое же тут подобие? Тут — настоящее, нам еще поучиться. Ох, уж этот великопланетный шовинизм…

Раин засмеялся, хотел что-то ответить — и увидел нечто, заставившее его бегом броситься вперед.

— Вот! — Он остановился перед нишей в правой стене коридора. — Не здесь ли ход в сторону?

Сенцов торопливо подошел, осмотрелся. Такая же ниша виднелась в противоположной стене, сам же коридор уходил дальше, в глубь спутника.

— А лента-то убегает туда… — пробормотал командир. — Очень интересно, что же там может быть такое…

С минуту они стояли на месте, раздумывая. Но так хотелось побольше узнать — уже сейчас, в самом начале — о скрытых здесь тайнах, что оба разом тронулись с места — и уже через две минуты уткнулись в наглухо перегораживавшую ход стену.

— Должна открываться, — уверенно сказал Сенцов, подойдя к самой преграде. Тотчас же лампочка индикатора в его шлеме запылала заметно ярче. Сенцов отпрянул, нервно провел рукой по скафандру, как бы отряхивая пыль.

— Так и есть, чертова кухня, — сказал Раин. — Ладно, сюда мы еще заглянем.

Вернулись к нишам. Раин включил прожектор. Под слоем пыли угадывалась невысокая ступенька.

Не раздумывая, астроном наступил на нее ногой. Под полом чуть слышно щелкнуло, задняя стена ниши беззвучно, медленно поднялась, уползла вверх. За ней — на расстоянии двух метров — оказалась вторая такая же дверь.

— Рискнем! — сказал Сенцов.

Они вошли в этот своеобразный тамбур. Поднявшаяся ранее плита осторожно, словно бы боясь их задеть, опустилась, и как только она коснулась порога — тотчас же поднялась внутренняя.

За ней снова был коридор, на этот раз поуже. Точно так же вспыхивали и гасли лампы, только плафоны их были вытянуты не вдоль, как раньше, а поперек коридора…

— Что-то долго приходится идти, — заметил Сенцов. — Кислорода осталось минут на двадцать. А заметь, любопытно: коридор изгибается влево. Значит, наши рассуждения были правильны.

— Ну, вот и дошли, — сказал Раин и остановился перед нишей уже знакомого вида. Он уверенно нажал на ступеньку. И здесь дверь была с блокировкой — двойная.

— Серьезно построено… — сказал Сенцов. — А где же наши?

За дверью была темнота. Но вот замигало — сначала робко, потом все более уверенно, и наконец сероватый, мерцающий свет — словно засветился сам воздух — озарил внутренность огромного зала, разделенного пополам наклонной эстакадой.

На ней ничего не было.

Они постояли несколько секунд, скрывая разочарование. Потом Сенцов (он все беспокойнее поглядывал на часы и на кислородный манометр) поторопил:

— Пошли дальше…

…Снова коридор, двери и зал, наполненный сероватым светом, и посредине — эстакада. Сенцов торжествующе сказал:

— А вот здесь уже кое-что интересное!

— Я же говорил, что они находятся поблизости… — пробормотал Раин. Широкими шагами, оба направились вперед, высоко подлетая над полом, пока Сенцов не сказал:

— Ну а теперь-то чего мы так торопимся?

На эстакаде, смутно, как сквозь туман видимая в этом мерцающем свете, неподвижно лежала ракета. Они подходили к ней неторопливо, точно возвращаясь с дачной прогулки. Сенцов недовольно прогудел:

— Никаких работ не ведется… Что они — спят, что ли? Ну, дождется у меня Коробов…

Раин покачал головой: тут что-то было не так, от Коробова трудно было ожидать такой нераспорядительности.

— И рация выключена, они нас не слышат, — сказал он. — Возможно, увлеклись внутренним ремонтом. Мало ли что могло случиться. А вдруг ребята пострадали?

— Или их там уже нет, — тревожно добавил Сенцов, убыстряя шаг. Раин взглянул на часы. Кислорода оставалось на двадцать с небольшим минут.

Внезапно Сенцов так резко остановился, что даже качнулся вперед — если бы не присоски на подошвах, он наверняка упал бы. Раин с разбега чуть не налетел на него. Сенцов негромко сказал:

— Посмотри-ка внимательно: это наша ракета?

Да, теперь они видели уже отчетливо, что ракета, лежавшая на эстакаде, была создана не на Земле, а в каком-то другом мире.

Как будто ничем особенным не отличались обводы этой чужой ракеты, они были даже, кажется, не очень красивы. Но вряд ли и хороший рисовальщик смог бы сразу воспроизвести их на бумаге…

Этот корабль казался порождением самого Пространства, в котором он скользил свободно и радостно. Это сразу чувствовалось даже при беглом взгляде на его длинное тело (оно было раза в полтора длиннее их корабля), хотя некоторые линии и выглядели непривычно для земного глаза — эти острые продольные ребра, шестигранный осиный перехват, вогнутые поверхности в носовой части. Но они были наверняка обусловлены какими-то требованиями Пространства, пока непонятными людям, как не были им понятны в свое время необычные законы дельтовидного крыла.

Сенцову подумалось, что такой корабль идет неуклонно, словно луч света, пронзая поля гравитации, как игла — мешковину. Спазма стиснула горло космонавта, и, возможно, это была спазма восхищения, но он торопливо опустил руку к поясу и немного поколдовал с кислородным краником.

— Это не наш корабль, — сказал Раин, подтверждая теперь уже очевидную истину.

Сенцов немного покашлял, глухо ответил:

— Да, красота какая… подойдем на минутку. Хоть рукой потрогать… зачем он там переходит в многогранник, а потом опять? Ракета, но какие странные дюзы…

— Нет, — возразил Раин. — Время.

— Ну, ведь два шага…

— Нет. Космонавты — это такие люди…

— Которые делают все вовремя? Цитируешь меня? Ничего не попишешь — придется возвращаться. Тут пусто, никто и не заходил: каждый след отпечатался бы в пыли.

— Они наверняка в следующем отсеке, — сказал Раин. — Мы идем правильно…

Оба направились к выходу. Раин с тревогой заметил, что двигался Сенцов уже не с такой легкостью, как раньше, и тяжелое дыхание его отдавалось в наушниках грозным шумом.

Ясно — силач Сенцов первым должен исчерпать запас кислорода, ему уже трудно дышать…

Словно прочитав мысли товарища, Сенцов глухо сказал:

— Ну — только не отставать… — и с заметным усилием зашагал быстрее.

В момент, когда до двери оставалось шага два, свет в зале внезапно погас, непроглядная темнота окружила их. Инстинктивно оба включили прожекторы. Раин первым нажал на ступеньку — дверь на это никак не отозвалась. Тогда за ним со злостью топнул по ступеньке и Сенцов… Чувствовалось, как площадка свободно оседает под ногами, где-то под ней, едва слышно в разреженной атмосфере, щелкали переключатели — но дверь не открывалась.

Сенцов обессиленно опустился на пол, хрипло сказал:

— Ну, теперь, кажется, влипли основательно…

Все попытки открыть дверь так ни к чему и не привели. Свет в зале также не зажигался. Сенцов и Раин немного отдохнули. Сенцов дышал все тяжелее — даже тот ограниченный кислородный паек, на который он сам себя посадил, подходил к концу…

Глядя на неподвижно лежавшие возле двери тела, никто не сказал бы, с какой отдачей работал сейчас мозг каждого, перебирая различные, самые невероятные возможности, ища способ в считанные минуты выбраться из этой мышеловки. Растерянности не было, потому что умирать можно только один раз, а они уже пережили и смерть и воскресение там, на поверхности. Сейчас была только воля — бороться до последнего.

— Подвела автоматика… — прохрипел наконец Сенцов, точно подводя итог размышлениям. — Вроде бы и прав оказался Азаров… Ну, ничего — еще посмотрим…

— Автоматы автоматами, а мы — люди, нам положено быть умнее, — откликнулся Раин.

Сенцов с минуту помолчал.

— Что же, — проговорил он еще более протяжно и хрипло, — пока ничего другого не придумаешь, как только попробовать осмотреть ракету. Пока мы в силах. Ждать, пока автоматика одумается, поймет, что ребята мы в общем неплохие, и откроет нам дверь — конечно, самое простое… только ждать нам нечем… Что ты думаешь насчет ракеты, профессор?

— Примерно то же, — ответил Раин, поднимаясь. Если только окружающая атмосфера непригодна для дыхания, то ракета — единственная надежда. — Он сердито засопел. — Откровенно говоря, шлема все-таки снимать не хочется: что-то не верю я, чтобы здесь был кислород…

Сенцов утвердительно кивнул, потом, набравшись снова сил для разговора, сказал:

— Но по логике, если сейчас здесь живых нет, то должна быть инертная атмосфера — что-нибудь вроде благородных газов. Автоматам кислород не нужен, а в инертной атмосфере машины лучше сохраняются. Металл здесь есть, но следов окисления — никаких…

— Все равно, проверить нам нечем, — сказал Раин.

— Вот — не додумались взять карманные анализаторы…

Раин хотел промолчать, но чувство справедливости победило, и он ответил:

— Они ни к чему были… Такое не предусматривалось…

— Не предусматривалось… Зато предусматривались непредусмотренные обстоятельства, — сказал Сенцов. — Особая необходимость предусматривалась…

Сенцов говорил все ленивее, точно засыпая после хорошего обеда. И вдруг Раину пришло в голову, что Сенцов нарочно задерживает дыхание, чтобы при разговоре не был слышен его тяжелый хрип. Хрипения действительно не слышалось, зато временами в наушниках что-то пощелкивало. Астроном понял, что Сенцов, чтобы не расстраивать его, отключал рацию и, видимо, следил за губами собеседника, чтобы включить, как только тот заговорит… У Раина перехватило горло — ему вдруг стало как будто даже стыдно того, что у него, судя по манометру, должно было хватить дыхания еще на пятнадцать, а может быть и на двадцать минут.

— Пошли к ракете! — решительно сказал Раин.

Сенцов попытался подняться, но ноги его подогнулись. Он все же удержался на ногах, и Раин почти поволок его к заднему, низкому концу эстакады.

Было ясно, что Сенцову не взобраться — на такое усилие он сейчас не был способен. Раин тоже был не в состоянии поднять товарища на двухметровую высоту, хотя при нормальном дыхании сделал бы это одной рукой: Сенцов во всем снаряжении весил здесь не более двадцати килограммов… Поэтому Раин оставил Сенцова сидеть, только прислонил спиной к первой опоре эстакады и включил его прожектор на полный накал, чтобы командир не чувствовал себя одиноким; экономить энергию сейчас уже не имело смысла…

Затем он осмотрелся. Маловероятным казалось, что хозяева ракеты попадали в нее, вспрыгивая на эстакаду. Однако размышлять по этому поводу, не говоря уже о поисках подъемника, было некогда.

Собрав силы, Раин прыгнул, ухватился рукой за платформу, затем уцепился второй рукой и подтянулся. В скафандре это было явно труднее, чем в тренировочном костюме, и усилие истощило его. Взобравшись на слегка вогнутую поверхность, он не решился встать на ноги и, тяжело дыша, пополз к ракете на четвереньках.

Ему казалось, что прошло очень много времени, пока он полз так — по платформе к ракете, а потом — вдоль ракеты.

Единственный шанс на спасение заключался в том, что ракета окажется не автоматической или телеуправляемой, а предназначенной для живого экипажа. Это означало бы, полагал Раин, что экипаж ракеты дышал когда-то кислородом, а раз так — какие-то остатки его могли сохраниться в резервуарах… О том, как он найдет эти резервуары в достигающем, пожалуй, сотни метров в длину корабле, Раин сейчас не думал: это отвлекло бы его от главной задачи.

А главная задача сейчас — найти люк, который должен помещаться где-то не слишком высоко: ведь экипаж (опять-таки, если он вообще был) когда-то выбирался из него. Подсознательно Раин был уверен, что экипаж все же был. Он очень удивился бы, если бы ему сказали, что эта подсознательная уверенность основывалась на внешнем виде ракеты: ее совершенные формы невольно наводили на мысль, что только для людей (так Раин, не мудрствуя лукаво, называл про себя марсиан — строителей спутника) было создано это произведение опыта и вкуса.

…Он испугался, что прошло уже очень много времени, пока он полз и полз вдоль ракеты, а люка все не было. Он остановился, вспомнив, что несколько минут тому назад уже думал об этом, и снова пополз. Конечно, люк мог находиться и на противоположной стороне. В таком случае пришлось бы обогнуть ракету и назад двигаться вдоль другого борта. Это заняло бы слишком много времени. И так уже прошло слишком много времени…

Раин глубоко вздохнул и, придерживаясь за борт ракеты, медленно поднялся на ноги. Идти по вогнутой поверхности платформы было нелегко, от начавшегося кислородного голодания кружилась голова, но все-таки так получалось гораздо быстрее, чем на четвереньках.

Раин шел, ведя левой рукой по обшивке корабля. На ней не было заметно никаких следов от ударов микрометеоритов, ни одной царапины — идеально полированная поверхность; придерживаться за нее было трудно, но Раин шел вперед, пока его напряженные пальцы, скользившие по металлу, не наткнулись на какую-то неровность.

Раин остановился. Оглушительно заколотилось сердце. Люк? Он повел пальцами по едва заметной бороздке. Она уходила вверх насколько хватало роста, и выше… Тогда он присел, пошарил внизу — бороздка, плавно изгибаясь, поворачивала направо. Он следовал за ней, пока она метра через полтора снова не повернула плавно вверх. Не было сомнения — это был люк, но закрытый наглухо.

Раин присел на корточки, привалился к ракете, закрыл глаза. Следовало сообразить, каким образом можно открыть люк — учитывая, что для космической ракеты способ этот не мог быть слишком простым. В следующие пять минут он перепробовал все способы, которые подсказывала ему память. Но эти попытки не принесли никакого успеха.

Тогда он передохнул, собираясь с мыслями. Как всегда, когда лобовое решение проблемы оказывалось невозможным, он начал искать обходных путей. Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы применить силу. Раин на минуту представил себе, как пробивался бы он через люк, скажем, своей ракеты — через люк сверхпрочной стали, крепко вжатый в гнездо могучими рычагами. Такая задача была бы не под силу даже самому квалифицированному взломщику несгораемых шкафов. Была раньше такая специальность, теперь приемы этого несколько своеобразного ремесла были утеряны, да и они сейчас не помогли бы…

Еще бесконечно долго, как ему самому показалось, мысль его напряженнейше искала хоть малейшей возможности проникнуть в чужой корабль… Наконец ему пришлось честно сказать себе, что больше ничего придумать он не в состоянии и в ракету ему не пробраться.

Тогда он неторопливо — сейчас время больше уже не имело значения — опустился на поверхность эстакады и улегся, устраиваясь поудобнее; полированный борт нависал над ним, закругляясь вверх. Раин закрыл глаза. В скафандре было тепло, кислород еще подавался из баллона — последние капли, наверное… На миг захотелось сразу прекратить подачу, чтобы не было этих, самых тяжелых, самых последних минут… Он уже протянул было руку к кранику и не испытал при этом никакого ужаса и никакого страха смерти, а просто глубокую усталость, какая бывает, когда человек честно выполнил свою нелегкую, но интересную работу, и только закончив ее, понял наконец, как он устал, и уже не может и минуты протянуть без отдыха.

Пальцы его нащупали краник, и это прикосновение напомнило ему о Сенцове и о том, как командир все закручивал краник.

Тотчас же от покоя не осталось и следа — рука резко отдернулась. Сенцов, там внизу, наверное ждет… Надо спуститься к нему, чтобы хоть последние минуты быть вместе.

Он медленно перевернулся на живот, поднялся на четвереньки, затем встал во весь рост и тронулся. Однако не вниз, а по-прежнему вверх по эстакаде.

Тайно для него самого где-то в глубине его мозга все время велся подсчет действительного расстояния, пройденного им, и потраченных на это минут. И этот подсчет говорил, что люк попался раньше, чем следовало на это рассчитывать: чуть ли не на самой корме корабля, где трудно было ожидать входа, а вернее было предположить двигатели, запасы топлива, энергетические устройства. Рабочие помещения, не говоря уже о жилых, должны быть где-то дальше. Конечно, у автомобиля мотор можно устанавливать где угодно — хоть спереди, хоть сзади; у межпланетного же корабля, который неизбежно должен быть ракетой, двигатель мог помещаться только в кормовой части, какой бы там планете ни принадлежал корабль. Сенцов-то это понял бы сразу… Как он там, Сенцов?…

Раин полз, полз, почти теряя сознание, рука его больше не скользила по борту ракеты. Что-то притягивало Раина, как магнит, и ему понадобилось собрать все силы, чтобы понять: неведомо когда вспыхнувший впереди красный огонек был этим магнитом, и к нему-то полз Раин. Он даже не удивился огоньку, как и своей уверенности, что люк должен быть где-то возле него…

И люк оказался здесь, под сигнальным огоньком, а рядом с ним были три небольших углубления, расположенные треугольником. Как будто заранее зная, что именно надо делать, Раин вложил в углубления три пальца — и очерченный едва заметной бороздкой кусок обшивки стал втягиваться внутрь корабля. Засветился неправильной формы четырехугольник с закругленными углами — вход в ракету…

Раин перевалился через порог люка. Лицо его исказила гримаса. Каждый удар сердца болью отдавался в висках…

Он вполз в просторное квадратное помещение. Четыре изогнутых рычага, распрямляясь, снова вжали крышку люка в обшивку. На стенах частым, прерывистым блеском замигали огоньки. Они мигали долго… Раин зачарованно смотрел на них, пытаясь вспомнить, что же делать дальше…

Послышалось тихое шипение. Раин скосил глаза на барометр — поднять руку к глазам не было сил. Прибор показывал, что давление, увеличивается. Если даже камера, в которой находился Раин, продувалась сейчас не кислородом, а каким-нибудь ядовитым газом, выбирать не приходилось: его четверть часа истекали…

Стрелка барометра ползла все дальше… Раин услышал чье-то хриплое, затухающее дыхание, едва понял, что это дышит он сам, и сорвал шлем…