Значит, Бревор. Весёленькая ситуёвина: Сорог, то есть я, versus Бревора.

Откровенно говоря, я надеялся, что наши – моя и его – жизненные линии никогда не только не пересекутся, но и, какими бы узелками каждая из них ни завязывалась, даже не сблизятся на расстояние прямой видимости. Конечно, в какой-то степени стыдно сознаваться в такого рода мыслях, поскольку их можно легко воспринять как проявление трусости. Однако и личности куда более масштабные порой не могли сдержать почти вопля отчаяния: «Да минет меня чаша сия!» Могу с уверенностью сказать: это не страх, а совсем другое – сознание того, что предстоящее – не твоё, оно никак не соответствует ни твоему характеру, ни способностям, ни даже… Ну словом – ничему из того, что составляет твою силу. Не соответствует – и всё же ты вынужден этим заниматься.

До сих пор я Бревора не встречал. Не знал, как он выглядит, и потому, даже оказавшись рядом с ним, не смог бы опознать его. И до сих пор это меня нимало не смущало – потому, что я не принадлежу к тем, кто идёт по следам, гонится, настигает и хватает. Думаю, что я физически не смог бы задержать и тем более обезвредить даже простого невооружённого хулигана. Моё амплуа совсем иное: Слово. Я – человек Силы Слов. Понимаю, что это вам ничего не говорит, но сейчас у меня нет времени на объяснения. То есть я не отношусь к людям физического действия, не люблю выходить в поле и отлично без этого обхожусь, а лучше всего чувствую себя дома, в кабинете, и нередко даже помощь моим пациентам оказываю прямо отсюда, за исключением лишь самых тяжёлых случаев. Сила Слов – это единственное, пожалуй, чем я дорожу в этом мире, потому что это учение живёт со мною и во мне, и будет жить, пока я жив, и со мною же умрёт – хотя бы потому, что передать её мне некому (хотя право передачи мне и дано): дети мои не родились, а друзья умерли, и вовсе не от старости, а от тех причин, которые обычно характеризуются миллиметрами с их десятыми и сотыми долями…

О чём, собственно, я? Да, о Бреворе.

Так вот, он – не человек Силы Слов, но самозванец. Он не знает учения, но каким-то образом узнал и усвоил некоторые из его возможностей – немногие, но действенные. Никогда не встречав его, я в общем неплохо знаю тот путь, что пройден им и которым, судя по всему, он намерен следовать и дальше. И помню имена и жизнеописания тех людей, чьи судьбы пересеклись не могу сказать «с Бревором», но вправе утверждать: с его волей, его мыслью, его замыслом. Он убийца? В этом нет ни малейших сомнений. Могу я что-либо доказать? Нет. И никто не в состоянии сделать это. Хотя попытки такие предпринимались, и не раз. И не только попытки доказать. Впавшие в отчаяние люди пытались его просто уничтожить; причём не психопаты, но люди весьма квалифицированные, даже хорошие профессионалы. Но он оставался жив, а умирали они. Сейчас принято считать, что на его совести шестьдесят девять жизней. Если Лига Гвин права, то уже семьдесят. Но это не совсем точно. Я не имею в виду тот факт, что на его совести нет и не может быть ничего, поскольку он, по моему убеждению, своего рода мутант, от рождения лишённый совести, иными словами – ощущения бога. Я лишь хочу сказать, что около двух десятков из этих семидесяти пали не от его, условно говоря, руки, но в результате действий его телохранителей. А теперь самое смешное: эту охрану нанимает и содержит не он. Бревор никогда, насколько мне известно, не затратил на свою безопасность ни гроша. С требованием ее обеспечить он просто-напросто обратился к государству, представив убедительные доказательства того, что ему угрожают; свора его адвокатов позаботилась об аргументах такого рода, хотя придумывать им ничего не пришлось, но лишь систематизировать и привести в соответствующий юридическим требованиям вид. И государство не нашло повода отказать ему, как не отказало бы в этом любому другому гражданину, до такого правового уровня мы всё же дожили. Некоторые острят: Бревор, мол, давно под арестом, законвоирован, только без ограничений в передвижениях и общении. Это так; можно лишь добавить: своим конвоем он же и командует по собственному усмотрению. Кстати, государство рассчитывало, я думаю, что такая услуга волей-неволей заставит Бревора прекратить убивать. Ничуть не бывало. Его адвокаты утверждают, что на него с давних пор вешают все убийства, которые следователи не сумели раскрыть, что по сути это всего лишь легенды – поэтому, дескать, его и не могут ни в чём обвинить: он ничего подобного не совершал. И кто-то этому верит.

Похоже на то, что сейчас, когда Лига Гвин назвала мне имя подозреваемого, я, кроме привычного уже душевного движения, весьма похожего на робость, ощутил и нечто новое: «Пришла пора». Словно бы я, сперва средневес, а потом и полутяж, долго нагонял массу, чтобы выйти на ринг против супертяжа, чемпиона мира, и схватиться за право надеть этот пояс. Сравнение не самое лучшее, но сейчас мне не до стилистических изысков.

Я понимаю, что просто-таки тону в многословии. И не потому, что пренебрегаю формой, она всегда очень важна в отношениях с клиентами, с их сознанием и подсознанием, с их внутренними органами, не говоря уже о тонких телах. Тут скорее всего сказывается какой-то внутренний запрет, запрет на излишнюю откровенность: каждое слово из тех, что я скажу вам, почти сразу станет известно и ему (нет, я, разумеется, не имею в виду лично вас, но кто-нибудь да проинформирует столь известную личность – хотя бы из одного желания удостоиться его внимания), а это может помешать мне более, чем помочь. Возможно, я допустил ошибку ещё раньше, вообще согласившись на столь откровенный разговор. Но моё правило – всякий путь проходить до конца, если даже впереди ожидают не удовольствия, но неприятности. Характер человека должен быть кристаллическим, а не слепленным из холодной манной каши. Впрочем, это моё личное мнение.