1

С быстротой воистину головокружительной проделала Земля все необходимые дополнительные расчеты, которые сразу же были переданы на «Ураган». Единственным, что можно было считать не стопроцентно установленным, оставалась масса обломка Б: ее пришлось вычислять, исходя из наблюдаемых размеров обоих тел и с учетом разницы в их нынешних скоростях, но при этом приходилось принимать полученные телами при взрывах ракет импульсы равными, хотя вряд ли это было так на самом деле. Тем не менее даже при учете возможной ошибки выходило, что тело Б удастся отклонить от нынешней его траектории на нужную величину – если ударить по нему одновременно всеми ракетами, какие оставались еще на обоих кораблях, и к этому еще и обрушить на глыбу «Амбассадор»: масса его выглядела, конечно, ничтожной по сравнению с обломком, но если разогнать корабль (двигателем «Урагана», понятно) до предела возможностей – какой-никакой дополнительный эффект получится, и можно будет рассчитывать на успех.

– Только не прозевайте момент расстыковки, – напутствовали «Ураган» с Земли.

Это они как-нибудь и сами понимали. Командир заверил начальство, что все будет в полном. Как в танковых частях.

Объединенный экипаж – так, наверное, следовало теперь именовать тех пятерых, что разместились на борту «Урагана» – без неудобств, поскольку корабль был рассчитан на восемь мест, отчего в неофициальных разговорах назывался иногда «микроавтобусом», – был в курсе дела, и настроение на борту царило даже несколько приподнятое – не в последнюю очередь оттого, что президенты обеих держав, гражданами которых пятеро и являлись, нашли время, чтобы совместно – хотя и из разных географических точек – обратиться к астро-космонавтам с теплыми напутственными словами и пожеланиями скорейшего возвращения на Землю, которая, безусловно, достойно встретит их, своих новых героев, поскольку, как было обещано, к их прибытию всякая секретность, в какой совершались действия обоих кораблей, да и не только их, как мы знаем, будет снята, поскольку (это было всем ясно), пока «Ураган» дошлепает до спасенной планеты, ракетная армада успеет уже разделаться с похудевшим Телом Угрозы, и не будет ни малейшей необходимости скрывать что-либо от кого-либо – напротив, честный рассказ позволит населению планеты глядеть в будущее со вполне обоснованным оптимизмом.

На «Урагане» оба капитана поблагодарили своих верховных главнокомандующих за честь и оказанное им внимание и заверили, как и полагалось, что задание будет выполнено.

Помогло ли это президентское внимание, или и без него все обошлось бы – но, так или иначе, стыковку «Урагана» с обезлюдевшим «Амбассадором» удалось совершить с первого захода и безошибочно, вмятина в конусе не помешала, да и не должна была; герметичности не было – но никто и не собирался пользоваться переходными люками. Задача, которая поначалу показалась трудной, была решена Брюсом почти мгновенно. Когда стали раздумывать – как обеспечить залп «Амбассадора», если там никого не будет, и связи с ним тоже нет и не будет, – астронавт сказал:

– А зачем вообще их выпускать? Поставить на боевой взвод – и они рванут, как только корабль ударится о цель. Останется только вам выпустить свои ракеты вовремя – желательно, чтобы все совпало.

Наверное, это и был лучший выход. Брюсу пришлось снова сходить на «Амбассадор», где он и сделал все необходимое, назад же принес еще и какие-то мелочи – бытовые, в основном из арсенала Бриджит, поскольку она покидала корабль в спешке. Сориентировав после этого сцепку в пространстве, можно стало стартовать – мчаться вдогонку за ускользающей железякой.

Сначала было немного не по себе: казалось, что «Ураган» набирает скорость как-то неохотно, медленно, хотя все понимали, что иначе и быть не могло: масса обоих кораблей была почти втрое больше той, к которой двигатель приноровился; с другой же стороны, даже приятно было, что перегрузки были тоже меньше привычных, хотя все равно покидать кресла не стоило, да никто и не пытался. Провести какие-то пять часов в таком положении – сущая ерунда, такое ли еще приходилось испытывать.

Первые полчаса погони тело Б не очень отличалось по виду от звездного фона, движение его, стремительный полет, не воспринималось, потому что корабль шел тем же курсом, держась прямо в затылок беглецу. Но потом яркая точка стала прирастать, обрела размеры, и заметно стало ее кувыркание. Росло изображение все быстрее, потому что на «Урагане» еще работал двигатель, все увеличивая скорость сдвоенного корабля. Брюс, кашлянув, проговорил:

– Не проспать бы точку расстыковки – иначе не успеем уйти в сторону, как следует. Боюсь, осколков там будет больше, чем хотелось бы. Айвэн (Брюс с давнего их знакомства называл русского коллегу, природного Ивана, именно так), может быть, расклеимся на десять минут раньше?

– Ты ведь слышал: на какой скорости нам приказано ударить.

– Это они для большей страховки.

– Может, и так. Только знаешь – очень хочется, чтобы у нас оставалось куда вернуться. А то ведь…

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – пробормотал Брюс и медленно повернул голову к Бриджит; угадав это движение, она и сама стала смотреть на него не отрываясь; похоже, какой-то обмен информацией, им одним доступной и важной, шел из одних глаз в другие. Оба едва заметно улыбались. Протянулось еще какое-то время, потом инженер нарушил тишину:

– Через две минуты – выключение двигателей.

– Понял, – сказал командир. – К расстыковке!

– Есть к расстыковке!

– Ну наконец-то, – сказал Брюс со своего места.

Тело Б заполняло уже весь экран.

– Давай! – сказал командир.

 

2

То, что произошло с Телом Угрозы, а именно – его раздвоение, не могло пройти – и не прошло мимо внимания земных наблюдателей: теперь-то сотни, если не тысячи астрономических инструментов были направлены на достаточно уже яркую звездочку. Секретность, которая, казалось, пала и была попрана репортерскими кроссовками, на самом деле почти не потеряла в весе. И о том, что уже произошло, происходит сейчас и может произойти в обозримом будущем с телом и вокруг него, по-прежнему знал весьма узкий круг лиц – те, кому и было положено по уровню их допусков.

Зато в пределах этого круга работа шла в таком темпе, какой не оставлял даже и минуты на то, чтобы ознакомиться с всплесками и сотрясениями общественного мнения.

Группа специалистов, исходя потом, готовила текст сообщения, которое должно было не позже, чем через полтора часа, быть оглашенным на пленарном заседании. В этом сообщении, строго конфиденциальном, руководство Конференцией должно было изложить новые сведения таким образом, чтобы, не отрицая серьезности создавшегося положения, заверить, при помощи убедительных аргументов, всех участников в том, что происшедшее – всего лишь, так сказать, техническая деталь, не меняющая сути дела и не ставящая под сомнение правильность уже сделанного, а именно – произведенного залпа. Чтобы сам собою у каждого возник вывод: «Если залп идет в цель – то какая разница, будет там один камень или два? Так даже лучше: начало дроблению положил сам объект, вот и прекрасно!» И от каждого такого вывода пойдут плавные волны, успокаивающие человечество. Но для этого текст должен был получиться высшей пробы. И люди работали всерьез. Информация с телескопов шла непрерывно. Но картинка, не осмысленная математически, остается просто иллюстрацией, которую надо еще анализировать и анализировать, чтобы можно было строить умозаключения. Нужно было многое. Значительно проще было бы получить эти данные с кораблей, находившихся в том же самом месте – по астрономическим понятиям. Связь с ними теперь можно было поддерживать непрерывно: она шла через МКС, которому до земной тени было еще достаточно далеко. Но непосредственно к этой связи представителей науки почему-то не допускали; все шло через военных и высоких политиков. Как уверяли военные – на кораблях все в должном порядке, и в нужное мгновение будет выполнено каждое нужное действие. Результаты измерений? Перегнать кадры попадания и разрыва ракет? Будет и это. Не одним вам трудно, господа, вы же ученые, как же не понимаете таких простых вещей?

Но то все были, так сказать, проблемы второго порядка. А самые серьезные вопросы возникали и решались на самых верхах.

Пока готовился текст заявления на Конференции, первые лица планеты задумались вдруг над тем, а нужно ли само заявление, а также все то, что должно за ним последовать?

Имелся в виду, разумеется, повторный залп оставленными в резерве Земли ракетами – удар для уничтожения неожиданно возникшей второй цели.

Сразу показалось было, что именно так и нужно поступить. Хотя бы потому, что таким способом удалось бы продвинуть дело нулевого ядерного разоружения вплоть до окончательного решения. Вот так, одним махом, минуя уже разработанные было промежуточные этапы.

И никто против такого решения – из посвященных лиц – не возражал, даже и генералы, вообще-то любившие поговорить о том, что у них выбивают из рук последнее оружие. Но сомнения возникли одновременно у обоих президентов, когда они просматривали уже второй из подготовленных вариантов заявления, а точнее – когда, сделав замечания каждый на своем экземпляре, встретились для выработки единого мнения.

– Все это звучит разумно, – проговорил президент США, помахивая в воздухе листками с текстом заявления. – Но как по-вашему, не получается ли так, что первый залп оказался, по сути, ненужным? Излишним? Раз уж после него приходится делать и второй – значит первый то ли не поразил цель, то ли был плохо рассчитан, или же… Да мало ли что может прийти в голову людям – не говоря уже о журналистах. Думается, что без таких вопросов не обойтись, и, независимо от качества наших ответов, они вызовут сомнение в разумности всей нашей великой акции и как следствие – недоверие к властям, куда более сильное, чем то, которое мы считаем естественным? Вам не кажется?

– Не кажется, – ответил россиянин, – потому что тут нечему казаться: все ясно. Если работа сделана, но сразу же приходится начинать доделки и переделки, значит – негодным оказался либо проект, либо исполнение, либо же и то, и другое. А отсюда недоверие и к авторам проекта и к производителям работ, к генеральным подрядчикам – иными словами, к нам с вами. Мы оказываемся под огнем. Но это, во-первых, неизбежно повлияет на результаты предстоящих выборов – и у вас, и у нас; а во-вторых – еще до того откроет путь к бегству из нашего лагеря для сомневающихся глав государств, в первую очередь тех, кто соглашался расстаться со своим ракетным арсеналом, лишь стиснув зубы. А поскольку выпущенных ракет уже не вернуть, нам не удастся доказать, что на самом деле никто не понес никаких убытков. Как видите, я с вами совершенно согласен, сэр.

– Но утаить второй залп, если мы решим выпускать его, будет совершенно невозможно, – убежденно проговорил американец. – А с ним – и все остальное.

– Значит, и не нужно не только готовить и выпускать его, но даже говорить об этом. Самое простое решение, вам не кажется?

– Простое – значит лучшее, согласен. Но как мы объясним?..

– А объяснять ничего не нужно, потому что нет предмета для объяснений. Ну, Тело Угрозы раскололось – что из того? Выпущено достаточно много ракет, чтобы обеспечить успех нашему предприятию. Вот это и должно быть предметом разговоров. Показать, что все происходящее мы воспринимаем как развитие совершенно естественного процесса, вполне предсказуемое и учитывавшееся.

– Только чтобы не возникло иных мнений со стороны ученых…

– Ну, это вопрос чисто технический.

– Следовательно – никакого заявления о происшедшем разломе?

– А зачем оно? Если кто-нибудь спросит – тогда и ответим. В таком вот духе, в каком только что с вами решили.

– Такой выход мне по вкусу. О’кей. Но только…

Но тут американец умолк, как бы с ходу наткнувшись на что-то.

– Что еще волнует вас?

– Да так. Мелочь. – Янки усмехнулся – не очень весело, правда. – Не знаю, как ваши профи, но мои предупредили, что траектория полета меньшего обломка, того, что быстро уходит из области поражения ракетами залпа, указывает на все увеличивающуюся возможность столкновения с нами. Конечно, это еще не приговор Большого Жюри, но… А что говорят ваши?

Россиянин пожал плечами. Ответил после паузы:

– Да то же самое. Нам бы их единомыслие…

– Но это же значит…

Россиянин откинул голову. Сказал четко:

– Если обломок прошумит мимо – мы с вами совершим великое дело. Для всех времен. А если нет… если нет, то критиковать нас будет некому. И даже истории от нас не сохранится. Капитану, остающемуся на тонущем корабле – был в старину такой обычай у моряков, – не пристало, погружаясь, махать руками и кричать: «Караул!»

– Погибнет все.

– Не все. Честь останется.

– Что-то они задерживаются с командой на второй залп, – недовольно сказал один генерал другому, американец – русскому. – Только что получены последние данные по целеуказанию, место встречи обозначено, однако время уходит, а командующие молчат. А это ведь не просто кнопку нажать. Вы только что сверху – что там у вас слышно?

– Могу обрадовать: есть полная ясность. Готовность-один приказано отменить.

– Залпа не будет? Что – установлено, что цель уходит в сторону? Промажет по нам?

– Похоже на то. Другого смысла не вижу. Так что если залп и будет, то не нашими ракетами. А фейерверочными.

Ни один, ни другой не выразили никаких эмоций: люди военного воспитания. Отсалютовали друг другу и разошлись.

Удаляясь, русский генерал сердито сопел. Никак не мог он привыкнуть к этой заморской ерунде: козырять при снятом головном уборе. Дикарский какой-то обычай. Просто дикарский.

 

3

Нет ничего удивительного в том, что к числу людей, обладавших самой полной и свежей информацией, относился и Гридень: все-таки, по существу, на него работало две обсерватории, далеко не самых худших, да и из других краев приходили новости – хотя путем более окольным, через другие спутники. Но на «Орле», бывшем крейсере, а ныне – прогулочной яхте, принимали все вовремя и исправно: плохих специалистов на борту не было, аппаратура же стояла – высшего класса, хотя и та, какой тут пользовались, когда корабль находился еще в строю, была далеко не слабой.

Поэтому сведения не только о факте разлома, какому подверглось Тело Угрозы, но и те выводы и предположения, какие были сделаны уже в первые часы и даже минуты в тех учреждениях, что были напрямую замкнуты на штабы и правительства и даже непосредственно на Конференцию, были получены Гриднем почти одновременно с первыми лицами, а обсуждены со специалистами даже быстрее. Это не проблема, если в твоем распоряжении имеется необъятный Интернет и ты знаешь, что, где, как и у кого там искать. Он поделился информацией с капитаном корабля – отставным контр-адмиралом.

Капитан слушал и кивал – из уважения: гридневы опасения были ему не совсем понятны. Но стал куда внимательнее, когда дошло до распоряжений.

– Когда эта самая угроза станет величиной с Луну – а находиться будет, естественно, на порядок ближе, – придется погрузиться на максимально возможную глубину. Так, знаете – для очистки совести. Чистая совесть – это полезно при критических ситуациях.

– Спасибо за информацию, – ответил капитан. – А когда примерно следует ожидать этого?

– Думаю, это можно определить с удовлетворительной точностью. Если вы хотите держать его в поле зрения до последнего, нам стоит подняться к северо-западу… примерно на сто сорок долготы и пятьдесят – широты, то есть западнее канадских берегов, и там, если позволит погода…

– Можно подумать, что вы моряк… Все будет сделано, как надо.

– Спасибо, капитан. Не сомневаюсь.

На этой же палубе, только в другом отсеке, Джина заканчивала просматривать своего единственного за все последнее время пациента.

– Ну, что же, – констатировала она под конец: – Можно считать, что моя помощь вам больше не понадобится.

Кудлатый глянул исподлобья:

– Дело дрянь, а?

– Наоборот. Вы, как принято говорить, практически здоровы. Хорошо, что нашлось время и спокойная обстановка для последних сеансов. Не злоупотребляйте излишествами – и все будет в порядке.

– Вы серьезно? – Оказалось, что даже у Федора Петровича голос способен дрогнуть. – Выкорчевали с корнем? Раз и навсегда?

– Совершенно серьезно. Потому что если бы соврала, чтобы, допустим, вас успокоить – куда бы я здесь от вас скрылась? Плавать почти не умею, да и вода тут холодная. А что касается «раз и навсегда» – то это зависит и от вас самого, хотя, конечно, не мы решаем.

– Джина, я… просто не знаю, как вас отблагодарить…

– Можете заплатить мне – по этот день включительно. Как знать – может быть, деньги еще понадобятся в жизни.

– Ну, насчет денег – нет проблем, это само собой. Будь мы сейчас на суше, я бы вам… Ну, скажем, последний «мерс»… нет, лучше хороший коттедж где-нибудь по соседству с… А хотя – можно и то, и другое. Свою жизнь я, понимаете, ценю по высшей ставке.

– Наверное, она того стоит.

– Может, подарить что-нибудь и вашему… другу?

Джина медленно качнула головой:

– Таких друзей у меня нет.

– Разве…

– Нет. Ну, я пойду. Встретимся за ужином.

Кудлатый не стал удерживать ее. Сказал лишь:

– Не забудьте дать номер вашего счета – я переведу компьютером, в кармане, сами понимаете, я столько бумажек не ношу.

– Обязательно, – кивнула Джина, затворяя за собою дверь каюты.

Гридень по закрытому каналу разговаривал с оппозиционером.

– После того, как обстановка прояснится… вы понимаете, что я имею в виду.

Конечно же, понимал: когда Земля либо уцелеет, либо нет.

– После этого я хочу высадиться где-то на Западном побережье – хотя бы в Сан-Франциско…

– Хочу предупредить, есть неблагоприятные сведения. Поскольку я вашими молитвами вновь причислен к правящему лагерю, до меня доходит информация такого рода.

– Так и должно было быть. В чем дело?

– Некто очень обижен на вас. На вашего спутника, кстати, тоже. Очень…

– Что в этом нового?

– Считается, что вы оба – непосредственные виновники возникновения паники. Сейчас на Конференции возникли какие-то пробуксовки – именно вследствие давления печати, общественных организаций и так далее, и это расценивается как результат паники, а она – дело ваших рук. Таковы суждения.

– Ну и?..

– Вы объявлены в розыск. Возбуждено дело. Не по пресс-конференции, конечно, а по чисто уголовной статье: за угон принадлежащего государству военного корабля, ни более ни менее. И стоит вам ступить на берег Соединенных Штатов, как потребуют вашей немедленной экстрадиции.

– И они согласятся?

– Они найдут компромисс. Во всяком случае, какое-то время покоя не будет – хотя не похоже на то, чтобы вас сдали. Мне как послу, разумеется, придется с пеной у рта требовать этого. Но лучше было бы, если бы этот вопрос тут вообще не возник. Вы понимаете?

– Чего ж тут не понять. Хорошо, я подумаю. Это еще не сегодня и не завтра. А пока – вот несколько просьб.

(Все-таки Гридень – человек деликатный. Мог ведь просто сказать: «Приказываю!»)

– Внимательно слушаю.

– Первое: я еще не получил сегодняшней сводки по движению акций и денег – не биржевой сводки, она есть, а вашей, по нашей схеме.

– Думаю, вы сможете принять ее, как только мы закончим разговор. Она уже в эфире.

– Хорошо. Второе: позвоните, пожалуйста…

Объяснение предстоящих действий заняло не менее пяти минут. Связь была устойчивой; природа вообще вела себя тихо – это походило на затишье перед бурей.

– Я все понял.

– Третье: журналистам неплохо было бы понять, до какой степени из рук вон плохо было – и остается – организовано все дело по защите от космической угрозы. В частности: не предусмотрели, что тело может разломиться; оставленные в резерве ракеты – во всяком случае, с нашей стороны, – еще неизвестно, как сработают, да и готовить страховочный залп надо было одновременно с первым, а сейчас – может просто недостать времени.

– Контратака?

– Просто отвлекающий маневр. Вы сами в этом, конечно, никак не должны показываться.

– Естественно.

– Теперь давайте конкретно по банковским делам…

И разговор продолжался еще несколько минут.

Потом, мысленно проклиная непривычно неудобный трап, Гридень поднялся на верхнюю палубу. Посмотреть на небо; за последние недели это уже вошло у него в привычку.

Небо было ночным, безоблачным, звездным. И магнат стал смотреть на него. Но так и не смог уйти в созерцание целиком. Что-то мешало. Он опустил ставший уже постоянным его спутником бинокль. Огляделся. Да, вот и причина: оказалось, он был тут не один. В десятке метров ближе к носу лодки виднелся силуэт. Женский. Зина. Или как ее там. Человек, в общем, Кудлатого. Хотя, похоже, и не по своей воле. Жаль. Милая женщина. И в нынешней обстановке заслуживает только жалости. Как и сам Федор. Хотя Федора жалеть не за что: знал, в какую игру играет. А вот ее, как говорится, без нее женили. Нет, выдали замуж.

Эта мысль оказалась как ветерок, заставляющий переложить руль, выбирая другой галс – так, наверное, сказал бы яхтсмен. Замуж? Что-то у нее, похоже, расклеилось с этим ее спутником-журналистом. Может быть, их и держало вместе только ощущение общей для обоих опасности? И еще – совместного дела, которое они считали важным? Да оно таким и было. Просто – теперь дело перестало принадлежать им, делом занялась вся планета, включая людей умнейших и всесильнейших (думая так, Гридень не имел в виду президентов и их окружение, ни в коем случае). И вот – прервалась связь если не времен, то взаимных влечений. Еще один повод пожалеть ее. Потому что девушка, если вглядеться, не только милая, но и интересная, в смысле – за вроде бы обычным верхним слоем есть, пожалуй, еще очень много чего – неожиданного, нестандартного. Это Гридень увидел не сейчас, а раньше еще, увидел даже не стараясь, таков был рефлекс. Не умея читать людей с листа, он никогда бы не достиг того уровня, на каком сейчас находился…

Он постоял еще с минуту, глядя на темную фигурку, вместо того чтобы отыскивать в бинокль ту самую Моську, о которой говорил астроном. Джина-Зинаида стояла по-прежнему бездвижно, то ли не ощущая присутствия другого человека, то ли не желая вступать в общение с кем бы то ни было. Но, судя по положению головы, смотрела она не на небо; скорее на воду, вниз, а еще вернее – внутрь самой себя. Что же – знакомое состояние. Гридню и самому приходилось переживать такие – не лучшие, прямо сказать, минуты, когда ты оказывался внутри самого себя, на распутье, и каждая дорога была хуже всех прочих. А уж женщины…

Он поймал себя на том, что слово это прозвучало в мыслях как-то иначе. Не как обычно: констатация факта, обозначение противоположного пола. Слово пролетело, как некая жар-птица, словно магнату все еще было шестнадцать лет, а не… м-м… не столько, сколько было. Таинственное, манящее. О Господи, это что еще за наваждение?

Женщина. Ну и что? Он их никогда не чурался, ни тогда, когда была еще жива Таня, ни тем более потом, оставшись вдовцом. Секс был столь же естественным, как еда или сон, и проблем с этим не возникало, хотя всегда приходилось платить – не обязательно деньгами, конечно, он не любил профессионалок, – но он давно знал, что все в жизни должно оплачиваться – иначе везения не будет, это было одним из фундаментальных правил игры. Сейчас, правда, на эту сторону жизни он тратил меньше сил и времени; но это было естественным: время уходит, и в человеке все постоянно меняется, одно на другое, страсть – на спокойствие, например. Поэтому на борту «Орла» не оказалось у него ни единой спутницы: их участие не планировалось. Все правильно, так и должно быть. Что же это в нем сейчас вдруг взыграло? Бес в ребро толкнул?

Но слово продолжало звучать, все так же таинственно и приманчиво. Женщина! Гридень рассердился. Да что, в самом деле, он не мальчик! Ну, увидел в свете звезд этакую романтическую фигурку. И развезло. К черту! Полно важных дел.

Он снова ухватился за бинокль. И даже не опустил, а уронил его, чуть ли не швырнул о палубу – ремешок помешал.

Потому что понял вдруг – или кто-то другой за него понял и сказал на ухо: да не женщина, старый осел! Не вообще женщина! А вот эта самая! Ты же о ней думаешь с того раза, когда впервые увидел! Помнишь – мельком, выезжая из своих ворот, понятия не имея – кто это и почему… Она же в тебя запала. Но ты испугался. В постели общаться ты привык, а прочего – боишься. И обманываешь, только кого? Самого себя? Ее-то ведь не обманешь: она женщина, и она это почувствовала в тот миг, когда это у тебя возникло. Так что же ты?..

Да если почувствовала и ничего не сделала – возразил он своему шептуну, – значит, ей это ни к чему, она не одобряет. Не хочет. А вести осаду по всем правилам галантного искусства – прости, недосуг: и возраст, да и время, сам видишь, какое. Ведь если я сейчас…

Он запнулся мыслями. Потому что фигурка в отдалении шевельнулась наконец. Повернулась. Гридень понял, что ею увиден. Хотел отвернуться – и не смог. Зина сдвинулась с места и пошла – легко, не придерживаясь за леер, словно по городской площади, а не по палубе, сырой от неизбежных брызг, хотя слегка и покачивало. Когда она была уже в двух шагах, он непроизвольно шагнул навстречу. Качнуло. Он обнял ее – чтобы не поскользнулась, не упала, не дай Бог. Она не противилась. Сказала только:

– Ну, что делать – это, наверное, сильнее нас?

Он засмеялся от радости, не размыкая рук.

– Сильнее.

Все стало вдруг так ясно, что говорить, собственно, почти не пришлось: вместо слов были ощущения как бы восприятия мыслей, а скорее – чувств другого человека в чистом виде, когда не приходится втискивать их в речевые рамки. Временами они по очереди – бинокль на двоих был один – смотрели туда, где должно было находиться и в самом деле находилось небесное тело. Бинокль передавали друг другу медленно, как великую ценность, хотя, конечно, не в нем было дело: каждый раз отдавался весь мир. Они не целовались даже: знали, что все, чему должно быть, никуда не денется, но для всего есть свое время и место. А сейчас – сейчас просто…

– Ой! Что там?

– Ты о чем?

– Посмотри быстро. Там что-то случилось…

Гридень перенял бинокль бережно, но навел быстро. И в самом деле: словно разлетались искры. Как если бы кресалом ударили по огниву. Далеко-далеко. Там, где находилось тело с собачьей кличкой. Хотя – и не очень уже далеко…

– Что-то столкнулось с ним, – проговорил Гридень почти уверенно. – Но его ведь не атаковали. Еще нет. Не готовы. Метеорит? Во всяком случае…

– Там, рядом с телом, два корабля – наш и американский. Я сама их наблюдала.

– Да, кажется, мне что-то докладывали. Может быть, затеяли новый обстрел бортовыми ракетами?

– Спустимся, – предложила первой она. – Наверное, будут что-то сообщать.

– Да, конечно. Прости, по трапу пойду первым – если оступишься…

– Да.

– Я сразу на связь. А ты тем временем можешь сразу переехать. Там не заперто.

Зина кивнула. Наверное, в других условиях можно было бы и не так скоропалительно; но когда жить осталось, может быть, считанные дни, невольно начинаешь торопиться жить. И почему-то так хочется этого, как никогда еще ни с кем не желалось. Или это только кажется?

Нет, уверила она себя. Так оно и есть. Наверное, так и должно быть.

Минич, не замеченный никем из них, смотрел им вслед с другого борта, полускрытый рубкой. Он поднялся сейчас наверх случайно, просто потому, что уже терпения не хватало – бродить внизу по отсекам, где он никого не интересовал и его тоже – ничто, или – того хуже – валяться в койке, ожидая, когда же настанет в конце концов решающий для планеты – и для него самого в первую очередь – миг: ударит или пронесет. Сейчас он знал об этом не больше любого другого, а за последние недели привык уже к тому, что узнает о главном раньше и больше, чем все остальные люди на Земле; это как бы поднимало его над прочими, ставило на один уровень с первыми людьми этого мира – и вот этого высокого ощущения у него больше не осталось. Он поднялся, чтобы хоть посмотреть в ту часть мира, где должен был находиться виновник страхов. И вместо этого стал свидетелем неожиданной сценки и совершенно растерялся от увиденного.

Не то чтобы он не ожидал чего-то в этом роде. Он понимал, что у них с Зиной все развалилось – так же беспричинно, похоже, как и началось. Но он уже отвык от одиночества. И теперь надо было заново привыкать к нему.

Впрочем, рецепт этого процесса, способ его запуска и мягкого в него вхождения был знаком давно и во всей полноте.

Здесь, на корабле, препятствий для этого не имелось. Никому нет больше до него дела; ну и ему – ни до кого. Пусть Зинка раздвигает ноги перед кем хочет… а, да вообще не надо об этом!

Минич выждал еще немного для уверенности – что, спустившись, не налетит на новых счастливцев. Машинально посмотрел на небо; где-то далеко гасли последние искры чего-то там. К черту. Чужие проблемы. У него самого теперь вообще не осталось никаких проблем.

Спускаясь по трапу, он даже насвистывал что-то веселое – сам не зная что. Сейчас – в кают-компанию. В бар. Набрать побольше, чтобы можно было долго не высовываться, никого не видеть. И с криком «Ура!» в атаку – вперед!

 

4

Никто никогда не узнает, почему расстыковаться обоим кораблям не удалось. Почему этот маневр не был предварительно отрепетирован еще до начала движения. Вряд ли можно поверить, что командир «Урагана» не был знаком со старым правилом: прежде чем войти куда-нибудь, подумай, как будешь оттуда выходить. Предположительно – все-таки деформация стыковочного узла сыграла свою роль: сощелкнуться удалось, а разойтись – не получилось.

По какой-то причине на Землю не поступило никакого сообщения с корабля в эти последние минуты и секунды его существования. Наверное, у экипажа просто не осталось на это времени. Возможно, они, поняв, что корабль обречен, пытались спастись в пространстве, надев скафандры, – но и на это у них скорее всего не хватало минут и секунд. Да и успей кто-нибудь из них выброситься – последовавший взрыв ракет и кораблей, ударившихся об осколок Б, вряд ли пощадил кого-нибудь. Вспышка была замечена «Хабблом», и одновременно связисты на Земле констатировали исчезновение несущей частоты постоянно включенного передатчика «Урагана».

Что касается самого тела Б, то расчеты относительно него оказались, в общем, верными; новая трасса уводила его все дальше от опасного направления. И ракетно-ядерной армаде удалось, ни на что не отвлекаясь, продолжить движение к цели, а затем и успешно завершить его.

Через некоторое время жителям Земли выпало полюбоваться необычайно интенсивным, прекрасным звездным дождем; очень непродолжительным только – к сожалению, или, скорее, наоборот, к счастью. Это означало, что основная масса осколков, в которые превратилось тело А, бывшее Тело Угрозы, промчалась в стороне. Правда, потом недосчитались двух спутников, но это – дело поправимое. Зато те, кто во время этого дождя наблюдал Луну – в другом полушарии, конечно, – могли, если повезет, увидеть, как вздымались и медленно оседали во множестве пылевые фонтанчики: видимо, основной поток обломков прошел ближе к ночному светилу, чем к Земле. И слава Богу, что так.

 

5

Здоров. Совершенно здоров!

Не гора с плеч свалилась, а целая планета. Счастливых переживаний хватило часа на два.

А дальше пошло то, чего и следовало ожидать.

Здоровый человек – в особенности если этим человеком был Кудлатый – не мог находиться в бездействии более нескольких минут. До сей поры действие было: процесс выздоровления. Со всеми его травками, гимнастиками, молитвами и всем прочим, что доктор прописал. С тщательным уходом за надеждой: это предмет такой, что требует постоянной подкормки, иначе желтеют листики и сохнут корешки. Одним словом, дел было навалом – и очень серьезных.

И вдруг они кончились. Надежда расцвела, имя цветку было – Уверенность. А обязательным спутником уверенности у него всегда было стремление к активности. К действию. Он был как велосипед, который не падает, только пока едет, пока крутятся колеса, и чем быстрее – тем он устойчивее.

Произойди это у него дома – он сейчас бы собрал уже весь свой штаб и накручивал, настраивал, подгонял бы их – дело нашлось бы. И, возможно, почувствовал бы себя не только здоровым, но и счастливым. Тем более что и мальчик Дюша был бы там поблизости – и…

Но сейчас он был не в своей крепости, а посреди океана, на корабле, да к тому же и не своем даже. Не было здесь ни соратников, ни мальчика Дюши, и за делами на суше, на биржах и в банках, промыслах и аэродромах можно было, конечно, следить, но вмешиваться – очень ограниченно: в связи он был ограничен. Как и любой другой, впрочем, включая и самого Гридня; но до других Федору Петровичу никогда не было дела.

Хотя, конечно, дела можно было делать и здесь.

Причем – дела серьезные. Не для развлечения.

Кудлатый знал – какие. И в какой последовательности. Собственно, он начал думать об этом с первого дня, когда оказался на борту «Орла». Но тогда пришлось все откладывать – до выздоровления. И вот – приходит час.

Верный старой привычке готовить планы впрок, он и тут, на воде и под водой, урывал все-таки время, чтобы не только продумать возможные ходы, но и – в той степени, в какой это было возможно и нужно, – ставить задачи перед теми, кто был здесь с ним: перед людьми охраны. Чем больше он просчитывал возможные ситуации, тем более убеждался в том, что с этими силами – плюс внезапность – он победит.

Людей у него было даже больше, чем у Гридня; пусть лишь на одного человека – но лишняя пешка помогает выиграть партию. Гридень, конечно, полагал, что на его стороне – корабельный экипаж, поскольку хозяин корабля именно Гридень, и никто другой, и поэтому команда с капитаном во главе просто-таки обязана его поддерживать и, если понадобится, защищать.

Так оно и было в самом начале. Но Кудлатый с первой минуты проявления своего на корабле сразу же избрал правильную линию поведения. Он был своим парнем, которому богатство не мешало чувствовать себя равным с остальными, запросто общаться с ними на их языке, рассуждать точно так же, как они, уважать их – и тем самым вызывать к себе почти, а может быть, и вполне дружеские чувства. Да плюс еще то, что он был болен, тяжко болен, этого он приказал не скрывать, наоборот; а больненьких в России – даже если кусочек ее болтается сейчас в Тихом океане – жалеют, тем более когда они – свои парни и не твои хозяева. Так что – это было уже известно от своих парней, бывших уже вась-вась с матросами и старшинами экипажа, – симпатии здесь, а может, и не только симпатии, будут, в случае чего, на его стороне, а не Гридня, который запанибрата ни с кем не был и как бы возвышался над прочими – это как-то само собой у него получалось. Сразу было видно, что – интеллигент. Это бывает вредно.

Значит – потерпи, Гридень, недолго тебе оставаться тут хозяином. И корабля, и положения в биржевой операции. Все изменится за мгновения. И твои глобалисты получат кукиш с маслом. Тебя с нетерпением ждет кое-кто в России. И будет очень благодарен всякому, кто тебя доставит туда – тепленького. Предположим, это буду я. Тогда мне простятся некоторые колебания в деле – принимать предложение или не принимать, давать деньги на выборы или зажать. Дам, не волнуйся, теперь – дам. Поскольку теперь все останется в моем распоряжении: соглашение-то мы подписали официально, и его признает любое учреждение.

Нет, приятель, я вовсе на тебя не обижаюсь ни за что, хотя – мог бы. Ничего личного. Только бизнес. Да разве у тебя у самого не вертится что-то такое в голове? Разве не это ты имел в виду, когда с ходу согласился принять меня на борт? Да это же самое. Просто я успею раньше. Ты сейчас отвлекся. Спасибо моей лекарше: с нее получился двойной навар. Жаль, что придется оставить ее без твоей мужской поддержки, без всяких твоих достоинств. Ну – такая селяви.

Как все будет выглядеть практически? Вполне натурально. Имеется отставной хахаль. Он вроде бы ничей: ни Гридня, ни мой. Конечно, пока толку от него – никакого. Но это – пока он не задействован в нужном направлении. Вот об этом мы и позаботимся своевременно. То есть – незамедлительно. Потому что сейчас – самое время начинать, пока мы далеко от всего и никаких помех не видно; а ведь даже хорошо продуманное дело порой ломается от мелкой случайности. Введем-ка отвергнутого жениха в игру. Каким способом? Самым простым и для него приятным. Он же алкаш. Слабый человек. Вот сейчас мы возьмем что-нибудь такое, перед чем он не устоит, и запустим процесс. Посочувствуем его мужскому горю, как-никак – бабу увели, да еще и кто увел! До чего же подло с тобой поступил этот тип: воспользовался положением, что ни девушке, ни тебе деваться некуда, тут он – владыка, чуть что не так – и за борт, рыбам на корм. Акулам. Нет, не по-мужски он поступил. Хорошо бы – хоть ты поступил бы по правилам, показал бы этому – да и ей заодно, – чего он на самом деле стоит. Просто, по-мужски показал бы. Да тебе все помогли бы – только начни, все ведь на твоей стороне, потому что все все видят, знают, понимают – тут тесно, тут от глаз не укроешься нигде… Да-да. Таким способом, пожалуй, можно будет парня так разогреть, что он… А я останусь как бы ни при чем – у них бытовуха, в результате глава вышел из строя – и его место занимаю я, потому что больше просто некому, я компаньон и все такое. Только строго предупредить парня: до смерти не надо, это лишнее, а просто надавать так, чтобы он и пальцем шевельнуть не мог. И девчонка – зуб даю – снова к тебе приползет…

Вот именно так. Ну что же: сказано – сделано. Взять с собой… ну, хотя бы эти две – и прямо к нему.

Федор Петрович так и сделал.

– Можно к тебе? Не помешал? Скучища, понимаешь, такая, что и заняться нечем, и поговорить толком не с кем – кроме вот тебя. Я посижу у тебя немного, а? А то прямо как-то не по себе. Земля далеко, Россия далеко, прямо тоска накатывает – а в одиночку я, понимаешь, не привык. Где у тебя стаканчики-то? Ага, вижу.

– Садитесь, – пригласил Минич вежливо. – Скучно, да. Домой охота.

– Может, и окажемся дома скорее даже, чем думаем.

– Если выживем.

– А если нет – то помирать надо весело, согласен? Ну давай – с приятным свиданьицем!..

Все было вроде бы хорошо задумано и рассчитано. Кроме разве что одного: Минич уже и сам успел оскоромиться. И, как обычно в самом начале, настроен был весьма агрессивно.

– Ты чего приперся, мудак старый?

На гостеприимство это никак не походило. И даже Кудлатый несколько оторопел.

– Ты что себе позволяешь, ты!

– А ты? – последовало немедленное возражение. – Ты нас всех угробил! Всю планету, жулье несчастное! Я же тебе все рассказал, было время – поднять тревогу, ударить во все колокола, спасти! Ты же богатый, влиятельный… А ты? Крупно заработать решил? А все остальные пусть подыхают? Сволочь ты, а теперь ко мне пришел? И все они сволочи. Погоди только, если не сгорим все и не утонем – я обо всех вас такое напишу, что вас народ на лоскутки разорвет, на вонючие тряпочки!..

Такое терпеть, разумеется, не было никакой возможности. Пришлось Федору Петровичу тряхнуть стариной. Хорошим прямым в челюсть он вырубил нахала – тот, не пикнув, рухнул на койку. Счета Кудлатый открывать не стал – ясно, что этот вариант провалился. Повернулся и вышел.

Сам не зная, он оказал, однако, Миничу немалую услугу: не позволил ему сорваться в загул. Когда Минич очнулся – его больше не тянуло к стакану. Пока, во всяком случае. Все-таки интересно было трезвым взглядом увидеть – чем и как все закончится.

– Ничего, – бормотал Кудлатый, широко шагая. – Не хочешь со мной заодно – будешь тянуть вместе с этим срок. А я дела буду делать и над вами весело смеяться… Пришел мой день.

Гридень и Зина были вдвоем в его каюте; сидели на диване, но не рядышком, тесно прижавшись, как можно было бы подумать, но в разных концах его, словно еще только собирались познакомиться – хотя все, что должно произойти, и ей, и ему было совершенно ясно, и обоих радовало почему-то. Хотя никаких реальных оснований для того не было, они друг друга едва знали – шапочное знакомство, как это называется, – но была с обеих сторон некая подсознательная уверенность в том, что вот – пришло наконец, найдено то, что нужно, поискам чего отданы годы (хотя на деле вряд ли это было так), и теперь торопиться было совершенно некуда, потому что все время, сколько бы его ни оставалось впереди, годы или всего лишь часы, – все оно принадлежало только им. И поэтому они пока только разговаривали – и не о чем-то существенном и конкретном, но как бы ни о чем – каждый проговаривал несколько слов о себе, о происходившем и давно, и недавно, о хорошем и плохом, веселом и страшном, о разных людях и своем отношении к ним – в общем, знакомились друг с другом, души их как бы проникали друг в друга – осторожно, опасаясь обжечься обо что-то раскаленно-неприятное, – и с каждой минутой чувствовали себя все уютнее, все домашнее, душа как бы становилась общей – и это было куда важнее и нужнее, чем сразу упасть на простыни и начать строить дом с крыши, пренебрегая фундаментом. Вот чем занимались двое, над чьими головами сейчас вроде бы уже собралась гроза, когда зазуммерил телефон – не дальний, защищенный от всяких помех аппарат Гридня, а корабельный, местной связи…

– Не могли бы вы заглянуть ко мне во второй отсек?

То был голос капитана.

– Я же просил не беспокоить без крайней надобности!..

– Виноват. Тем не менее – могу я рассчитывать?

– Это срочно? Действительно?

– Так точно, ситуация серьезная.

– Ну, если так…

– Мне пойти с тобой? – спросила Зина так, словно всю жизнь уже ходила рядом с ним.

– Мне будет очень приятно, – улыбнулся он.

Это должно было означать: «У меня нет и не будет от тебя секретов».

«Орел» шел в надводном положении, но капитан не предложил владельцу корабля подняться наверх. Он сказал:

– За нами поспешает корвет. US Navy. Возможны сложности. Считаете ли вы, что нужно уходить от него, или не обращать внимания? Уйти можем только на погружение: скорость у него больше, да и навести самолеты для него – дело минутное. Нас же так или иначе видно со спутников.

– А собственно, чего нам бояться? Мы – невооруженный корабль, все документы у нас, полагаю, в порядке, находимся в нейтральных водах – зачем же убегать?

– Трудно сказать, кем считают нас американцы. По документам мы теперь – частная прогулочная яхта. Но ведь с их точки зрения можем оказаться и разведывательным кораблем, отсутствие торпед и ракет еще ничего не значит. Они захотят убедиться, а может быть, и задержать, отконвоировать на их базу – для выяснения.

– Чем это может нам грозить?

– В лучшем случае – потерей времени. Некоторыми неудобствами. Вроде присутствия их людей на борту, если они решат отвести нас в порт.

– Гм… Ну ладно, а уйти от этого корвета мы можем?

Капитан пожал плечами:

– Думаю, что да, но им это не понравится. Тогда они смогут начать форменную охоту. Вплоть до…

– Ну, сдаться никогда не поздно, а?

– Откровенно говоря, я не стал бы рисковать. В такой ситуации лучше разойтись миром.

– М-да, конечно… – пробормотал магнат – просто чтобы заполнить звуками речи паузу, нужную ему, чтобы понять: кто, как и зачем? – и принять решение, которое – он чувствовал – должно быть единственно верным. – Разойтись миром? Только так, только так. Передайте на этот корабль: мы останавливаемся и ждем их приближения. Не забудьте лишний раз подчеркнуть: мы безоружны. А у меня хватит времени, чтобы уладить все с берегом.

И Гридень, вытащив свой аппарат, быстро – одной кнопкой – набрал номер. Ему ответили сразу.

– Вариант два, – сказал он. – Сверхсрочно.

И дал отбой. Капитан тем временем скомандовал «Стоп».

И – как будто это послужило сигналом – центральный пост сразу заполнился людьми. Не моряками. Охранниками Кудлатого. И сам он тоже вошел вслед за ними.

– Что это значит? Кто позволил вам войти?

– Минутку, капитан. Я лишь выполняю свой долг. А долгом своим считаю сообщить вам, что этот человек, – он ткнул пальцем в сторону Гридня, – разыскивается судебными органами нашего с вами государства по обвинению в серьезных преступлениях. И ваша обязанность – не повиноваться его приказаниям, но немедленно арестовать его и направиться к российским берегам, чтобы сдать его органам власти. И сразу же дать радио о его задержании. В ином случае вы сами становитесь его соучастником.

– Если это шутка, – проговорил капитан, – то очень глупая и не ко времени. Мы сейчас…

– Не разговаривайте с ним, – сказал Гридень. Капитан перевел на него вопросительный взгляд. – Лучше попросите у него подтверждения сказанному.

– Срочно радируйте на берег, капитан, – не умолкал Кудлатый. – Вы намерены повиноваться закону? Мы что, стоим? Почему? Что тут творится, хрен бы вас всех побрал?

Зажужжал телефон. Капитан схватил трубку.

– Докладывает вахтенный офицер из рубки. Подошла шлюпка с американца. Требуют разрешения подняться на борт.

Гридень кивнул, едва заметно усмехнувшись.

– Добро, – сказал капитан. – Не препятствовать.

Корвет застопорил машины в двух кабельтовых и выслал катер с группой то ли досмотра, то ли захвата. На борту «Орла» никто не оказал ни малейшего сопротивления. Лейтенант, возглавлявший группу, поспешил прежде всего представиться, назвав себя представителем ракетно-ядерной инспекции США, действующей согласно международному соглашению.

– Что здесь у вас происходит, капитан?

Вопрос никого не удивил: не та была обстановка, какой полагалось быть в командном центре корабля, тем более – такого. Слишком много посторонних, слишком разгоряченные лица, блестящие глаза…

– Вы застали здесь попытку захвата корабля преступниками, – ответил за капитана Гридень. – Вы успели вовремя. Я владелец этого судна и прошу вас принять все необходимые меры.

Лейтенант на мгновение сосредоточился.

– Мистер… Гриден?

– Да, это я.

– Я предупрежден о вас. Мичман, этих – под стражу и под замок. Выключить и опечатать средства связи!..

После осмотра первого, торпедного отсека и ракетных шахт, которые, собственно, и нельзя было больше так называть, командир группы расставил своих людей по нужным местам, лишая команду «Орла» возможности управлять движением корабля, сам же вместе с капитаном и владельцем судна уединился в апартаментах Гридня.

– Лейтенант, – немедленно начал Гридень со вполне уместной интонацией возмущения в голосе: все должно было происходить как полагается, поскольку переговоры писались сразу на два журнала, русский корабельный и американский. – Как вы только что убедились, мое судно не вооружено, приспособлено целиком для туристических плаваний и никак не может представлять ни малейшей опасности для Соединенных Штатов – тем более что мы находимся в нейтральных водах, и между нашими странами нет состояния войны. Скорее, я бы сказал, наоборот. По какой же причине вы задерживаете нас и высаживаете вооруженный десант? И отнимаете возможность даже связаться с посольством моей страны в Вашингтоне? Можете вы объяснить мотивы ваших действий?

– Так точно, сэр, могу. Командир корвета приказал сообщить вам, что эта операция входит в план контроля над морскими стратегическими ракетоносцами любого флага и не имеет адресного отношения именно к вашему судну. Это лишь морской вариант соглашения о всеобщей инспекции, которое подписано президентами и моей страны, и России. – Он слегка кашлянул. – Кроме того, не стану скрывать, сэр, что в мою задачу входит также и обнаружение всякого рода разведывательной аппаратуры, а она, как вы понимаете, может находится и на борту невооруженного судна.

– Ну что же, – сказал капитан, – ваша мотивировка звучит весьма убедительно. Но могу заявить сразу же: на моем судне, назначение которого вам уже объявлено, нет никаких приборов и устройств, которые могут быть причислены к специфически разведывательным; есть лишь те средства наблюдения и связи, которые должно и обязано иметь на борту любое торговое или пассажирское или рыболовецкое судно, выходящее в открытое море. Вы можете убедиться в этом лично и соответственно доложить вашему командиру.

– Да, сэр, – согласился лейтенант. – Вернее, было бы так, если бы не одно осложняющее обстоятельство, второе хотя и не относится непосредственно к ракетно-ядерному контролю…

– Выкладывайте это ваше обстоятельство, инспектор, – перебил капитан.

Лейтенант вздохнул. Вынул из кармана лист бумаги. Развернул. Протянул:

– Ознакомьтесь, сэр, с этим текстом. И вы все поймете.

Из текста, содержавшего «Отдельное требование» морского департамента Интерпола, следовало, что: состоявший в рядах Российского военно-морского флота подводный атомный ракетоносец «Орел» угнан неизвестными лицами с неизвестными же, но – предположительно – преступными целями. В угоне подозреваются члены террористической организации одной из стран, поддерживающих это противоправное движение. Все, кому станет известно местонахождение названного корабля, обязаны принять меры к его задержанию и – в качестве крайней меры – потоплению, а в случае отсутствия средств для выполнения того или другого действия – срочно сообщить координаты замеченного корабля всем, всем, для чего разрешается воспользоваться и частотами «Mayday». После задержания – отвести названный корабль на ближайшую военно-морскую базу ВМС США или другого государства, входящего в Альянс, или на базу ВМФ России.

– Благодарю вас, – сказал Гридень, всем своим видом изобразив крайнее удовлетворение, – вы избавили меня от необходимости подробно объяснять вам ситуацию. Вы находитесь у нас на борту и сами могли убедиться в том, что попытка захвата действительно была, и вам удалось задержать преступников. Что же касается меня, то я немедленно предъявлю вам все документы, доказывающие мое право собственности на это судно, в связи с которым я правомочен нанимать экипаж и выходить в море по любому маршруту, а также…

– Убеждаться в чем-либо и принимать в этой связи решения, – прервал его морской офицер, – не в моей компетенции. Могу лишь констатировать, что на корабле нет стратегических ракет и иного тяжелого вооружения; в остальном же я должен лишь способствовать доставке задержанных в ближайший соответствующий указанным условиям порт, где уполномоченные на то лица и проведут необходимое разбирательство. Кстати, сэр: каковы были ваши намерения – в какой порт вы собирались зайти?

– Такого решения я еще не принимал, – ответил Гридень. – Я, все мы просто хотели насладиться зрелищем предстоящего близкого прохождения небесного тела в обстановке, где ничто не помешало бы смотреть и восторгаться.

– Ну, – утешил его лейтенант, – не думаю, что вы лишитесь такой возможности: до базы, куда мы вас отведем, почти трое суток хода.

– И, разумеется, вести корабль будут ваши люди?

– Боюсь, сэр, что вы совершенно правы. Но поскольку вы не знаете за собой вины…

– Молодой человек, – сказал Гридень, – не дай вам Бог знать все, что знаю я. Иначе жизнь покажется вам очень уж пакостной. А сейчас – мне настоятельно необходимо переговорить с командиром корвета с глазу на глаз. Поверьте, это очень важно не только для меня.

– Не уверен, сэр, захочет ли он…

– Если вы позволите мне сказать ему несколько слов сейчас – по радио, в вашем присутствии, – я уверен, что он не станет возражать.

– Но только в моем присутствии, – сказал лейтенант после колебания.

– О, разумеется.

Связь с дрейфовавшим по соседству кораблем даже не пришлось устанавливать: она поддерживалась постоянно, на рации работал американский матрос. Лейтенант попросил соединить его с мостиком. С командиром.

– Сэр, владелец задержанного корабля просит разрешения переговорить с вами.

– Да? Как там они ведут себя? Осложнений не возникало?

– Все наилучшим образом. Имеется взаимопонимание.

– Оружие?

– Обнаружено лишь стрелковое – у части экипажа, хотя они называют себя пассажирами. Все изъято, сэр, – поспешил лейтенант опередить следующий вопрос.

– Как вы там объясняетесь? Через переводчика?

– Джентльмен – я имею в виду владельца – говорит по-английски не хуже нас с вами.

(В какой-то степени это было искажением истины: по-английски Гридень говорил лучше обоих моряков. Правда, не на американском диалекте.)

– Ну так что же он хочет мне сказать? Но коротко.

– Прошу, – пригласил лейтенант.

– Коммодор, – проговорил Гридень в микрофон, даже не спросив о подлинном звании моряка – наверняка повышая его на ступень-другую. – У меня единственная просьба: прежде чем предпринимать дальнейшие действия, проверьте – доложена ли вам уже расшифрованная радиограмма за подписью начальника сектора «Пасифик» разведки ВМФ США. Если еще нет – свяжитесь с абонентом закрытой связи по номеру… – он произнес с дюжину цифр, – он имеется в справочнике номер ноль в вашем сейфе, и сообщите ему, что в вашем распоряжении находится обладатель номера (еще дюжина цифр). Это избавит вас от серьезной ошибки. Остальное он скажет вам сам.

– Верните микрофон лейтенанту! – приказал возмущенный голос. – Лейтенант? Он в своем уме – этот ваш задержанный? Что у нас тут – переговорный пункт для всяких мафиози? И что за радиограмму я должен был получить…

Командир умолк, и несколько секунд все молчали, пока он не заговорил снова:

– Лейтенант, верните микрофон гостю. Радио получено мною, сэр.

– Я хотел бы поговорить с вами лично, коммодор.

– Я уже дал команду. Встречу вас на вертолетной площадке.

– Я все понимаю, сэр. Но вряд ли возможным будет отпустить ваше судно в свободное плавание. Для этого понадобятся распоряжения с других уровней. И, во всяком случае, уйдет немало времени…

– Безусловно. Поэтому я и не собираюсь требовать освобождения корабля.

– Я обязан отконвоировать его в контролируемый порт – почему-то на этот раз русский. На-кхот-ка, – выговорил он с трудом. – И там передать арестованных…

– Вот и сделайте это. Но я прошу вас о другом: я и часть моих гостей – назовем их так – должны быть не в Находке, а на другой территории, но не в США.

– Да, так указано в радиограмме.

– Как можно скорее.

– Не больше, чем сможет поднять вертолет. Но канадский берег близко.

– Этого достаточно. Благодарю вас. Со мной полетит лишь моя… жена. И, разумеется, небольшая охрана. – Гридень улыбнулся. – Надеюсь, что с теми, кто остается на судне, будут обращаться не слишком сурово?

Коммодор правильно истолковал интонацию гостя:

– Не более сурово – но и не менее, чем полагается обращаться с задержанными по розыску.

– То есть без вольностей? Без связи с берегом, например?

– Практически это полная изоляция – пока не передадим их вашим властям.

Гость заметил серьезно:

– Я признаю лишь одну власть – глобальной экономики. Власть будущего.

– Неплохо сказано, сэр.

«Часа через три, ну пусть – четыре я буду на связи со всеми биржами. И завтра с самого утра, с открытия – в бой! А ты, Петрович, не поспеешь даже к шапочному разбору, вот. Захотел быть хитрее всех? Вот и останешься на мели. Как бы тебе не пришлось под старость стоять в переходе и исполнять «Были когда-то и мы рысаками» – печальный такой романс…»

Так размышлял Гридень, одновременно целуя руку сидевшей рядом Зины, пока вертолет отбрасывал мили, отделявшие их от суши.

Нет, все получилось нормально. Корабля, конечно, жаль – из него действительно могла бы получиться неплохая яхта. Достойная. Но нет смысла грустить о потерянном. Куда приятнее – прикинуть, сколько кораблей, и таких, и всяких, можно будет купить, когда вся круговерть уляжется.

По прикидке – получалось много. И даже очень.

– Где ты хотела бы поселиться сейчас – на время, пока все уляжется?

– Можно я подумаю до завтра?

– Это так сложно выбрать? – улыбнулся Гридень.

– Нет. Просто завтра станет ясно – нужно ли выбирать.

– Не бойся, – успокоил Гридень. – Теперь все просто не может закончиться плохо.

 

6

Но им так и не удалось увидеть, как множество осколков, на которые разделилось второе тело, пронеслось к северу от планеты, только раз или два чиркнув по стратосфере, чтобы унестись дальше по своей новой орбите в семье далекой планеты Небиры.

Не удалось, хотя в тех местах, где они в те часы находились, стояла ночь, и при внимательном наблюдении они и этой малости не упустили бы. А причиной послужила именно эта ночь; оказавшись в канадской гостинице в городке Стьюарт в Британской Колумбии, Зина и Гридень не смогли – да и не захотели – противиться влечению; ощутили одновременно, что пришла пора близости. И им стало не до небесных тел. Свои оказались куда ближе и интереснее.

А вот другие не упустили важного зрелища. Хотя оказалось оно и не столь эффектным, как ожидалось. Несколько маловыразительных следов от расколотого взрывом двух кораблей с боезапасом второго осколка – вот, по сути дела, и вся картина. Большой же осколок был настигнут ракетами и обращен, надо полагать, в мелкий щебень, какой и в сильный телескоп не очень-то разглядишь.

Теперь можно было спокойно и с достоинством закончить Конференцию и подписать Соглашение. Что и было с профессиональным умением сделано сопредседателями – президентами США и России. Россиянину пришлось примириться с тем, что его назвали вторым, но он понимал, что другие времена еще не пришли.

Правда, при закрытии Конференции могло не обойтись и без печального обстоятельства: все-таки погибли два корабля с экипажами. Собою, своими телами они, как можно было бы сказать, закрыли планету от смертельного удара. Спасли человечество, чем и заслужили его вечную благодарность.

Однако траурный ритуал так и не был выполнен. Президенты, конфиденциально посовещавшись, решили: заслуга людей, конечно, несомненна, и они заслуживают славы, посмертных наград и вечной памяти. И все это будет. Но сейчас для этого как раз не самый удобный момент.

– Пусть уж Конференция закончится, как и шла, на мажорной ноте, – высказал свое мнение россиянин.

– Без единого облачка, – согласился американец. – Дадим всей планете несколько дней чистой, ничем не омраченной радости. Тем более что вот и биржи успокоились, курсы прямо-таки мчатся вверх.

– Вот именно. Да и все люди, обеспечившие сохранение планеты – ученые, военные, – разве не заслужили того, чтобы их заслуги были хоть частично отмечены? В конце концов, в случившейся беде виноват, я полагаю, в первую очередь именно человеческий фактор, могло ведь обойтись и без этого, как по-вашему, сэр? Спасение же Земли произошло так, как и было задумано, и осуществлено именно этими людьми, не так ли?

– Я думаю точно так же. К сожалению, даже у опытных профессионалов бывают срывы, и порою это приводит к трагическим последствиям. Нет, мы, конечно, с прискорбием объявим о гибели кораблей и экипажей. Но несколько позже. Тем более что официально это были два совершенно независимых испытательных полета…

– И к тому же в разных районах пространства.

– Совершенно правильно.

Вот так рассудили первые лица и соответственно поступили. Так что с Конференцией все обошлось как нельзя лучше. И ученым, и военным было воздано по заслугам.

Что касается ученых, то они хотя и были довольны, особо бурной реакции похвальные речи и награды у них не вызвали: они слишком заняты были сейчас таинственной незнакомкой, планетой по имени Небира, которая сейчас как раз закладывала лихой вираж вокруг Солнца, чтобы, никак не реагируя на все земные тревоги и радости, уйти на новый многотысячелетний виток по своей извечной орбите. Так что астрономам приходилось спешить. Тем более что орбита Небиры все-таки должна была измениться, хоть на самую малость: как-никак она лишилась одного из своих спутников, которые, кстати, еще не все были отысканы. Так что тут было не до славы.

Генералы же благодарили искренне, но не теряя чувства собственного достоинства, поскольку военная служба и награды – вещи столь тесно между собою связанные, что одно без другого невозможно даже и представить. Правда, и они, как и астрономы, не могли позволить себе ни малейшего расслабления даже после так удачно проведенной операции.

– Ну что же, – сказал начальник Генштаба своим ближайшим сотрудникам. – От старья мы избавились с минимальными расходами, это хорошо. Самое время было: этот вид оружия свое отыграл. Высвободились средства. И мы знаем, на что они пойдут, а?

Генералы вежливо посмеялись: все знали, что оружие нового поколения, уже доведенное до ума, пришла пора ставить на поток. Конференции конференциями, и соглашений можно наподписывать чертову уйму, но безопасность страны обеспечивается иными средствами.

Кстати, то же самое, почти слово в слово, было примерно в то же время высказано и председателем комитета начальников штабов в том городе, где новый посол России уже приступил к исполнению служебных обязанностей. Он сейчас не думал больше о предстоящих выборах у себя на родине. Он думал о тех, что состоятся еще через один срок.

Гридень позвонил на Старую площадь. Откуда-то – чуть ли не с острова Таити. Чтобы поздравить с благополучным исходом. И услышать, что генпрокурор постановил прекратить уголовное преследование против Гридня за отсутствием в его деяниях состава преступления.

– Трудно было?

– Да не очень. Он же не дурак на самом деле. Нормальный карьерист. А поскольку корабль возвращен России, он и не упирался особо. Ну а вы как там? По слухам – сочетались браком? Наша разведка на высоте.

Гридень помолчал немного, как бы подыскивая слова поточнее.

– Хорошо. Очень. И с делами, и… со всем остальным. Но домой сейчас не тороплюсь: на Камчатке все идет как будто бы нормально, а тут работы – непочатый край, особенно теперь, когда есть что вкладывать. Здесь буду строить порт. И будущий флот будет базироваться на него – по многим соображениям. Есть и другие возможности – и еще какие! Так что пора тебе подавать в отставку. Жду тебя здесь по возможности скорее. Пришлю самолет, как только будешь готов.

Москвич, в свою очередь взяв паузу, ответил:

– Подам завтра же.

– Почему не сегодня?

– Не та обстановка. Торжественный банкет по случаю закрытия Конференции и подписания Соглашения о нулевом ядерном разоружении. А если не секрет: что вы там такое затеяли – в таких широтах?

– Это – при встрече.

Но чиновник и сам понимал, что в таком месте, в независимом государстве, купить которое Гридень наверняка смог бы хоть сегодня, очень удобно создавать флот под флагом этой страны. И почти не платить налогов. А можно и наладить выпуск чего-то такого, что пока не требует широкой рекламы. Нового оружия, например. Самый ходовой товар на свете. Хотя Гридень, похоже, таких идей не одобряет. Но – все течет, все изменяется. Оружие не для бандитов. Для России. То самое, о котором пока знает считанное число людей. И не дай Бог узнать всем остальным – на своем опыте…

Таким образом, все в конце концов завершилось – или завершалось – ко всеобщему удовольствию.

Кроме разве что Кудлатого Федора Петровича. Проживал он сейчас в известной многим «Матросской тишине» и чувствовал, что провести здесь придется еще не день и даже не месяц. Конечно, адвокаты были наняты классные, и они работали, рук не покладая, поскольку Кудлатый все же оставался человеком очень не бедным. Но и те, кто им противостоял, тоже не из подземных переходов пришли. Правда, адвокаты сейчас готовили хороший демарш: Федор Петрович предполагал выдвинуть свою кандидатуру в депутаты Думы на первых же выборах. Но уж до этого политического события – он понимал – ему волюшка не светила. Хотя больше всего огорчало его не это. А то, что всеми громадными, заработанными совместно с негодяем Гриднем деньгами сейчас полновластно распоряжался именно этот прохвост, до которого не дотянуться было. И распоряжался совершенно законно, по обоюдному их соглашению. За то, что хватило глупости подписать эту бумагу, Кудлатый больше всего и клял себя.

Ну и еще не очень весело было, пожалуй, Миничу.

Единственное, что у него получилось, – это вернуться из Находки в Москву, не понеся особых расходов: каким-то образом люди там оказались предупрежденными на его счет, и в самолет посадили бесплатно. Минич был приятно удивлен. Пока летели, размышлял над тем, кто же оказал ему такую услугу, и в конце концов понял: не кто иной, как Зина – через своего Гридня. Он так и не понял до конца: то ли ему приятно это, то ли, наоборот, противно.

В Москве он решил, что все-таки противно.

В газете его встретили без особой радости, но не отвергли. Послали на задание. И все пошло, как будто и не было ничего. Никаких Тел Угрозы. Никакой Зины. И никто его не искал, не преследовал. Слава? Какая там слава! Лучше и не заикаться о своем участии в деле с Небирой – это он понял очень быстро. Потому что существовала официальная, всемирно принятая версия. И ее никому не под силу опровергнуть.

Так что никому он не был нужен. Как и раньше.

Раньше был, правда, Люциан. Теперь его место каким-то образом заменил Хасмоней. И свободные дни они вдвоем проводили в Люциановом домике, который тоже каким-то непонятным образом оказался совершенно законно оформленным на имя Минича с уплатой всех причитавшихся за это налогов.

Хасмоней, правда, в астрономии не понимал ни фига. Но как раз на эти темы Минич и не хотел больше говорить. И на небо не смотрел. Зато о множестве других материй зав. отделом писем знал черт знает как много.

С этого и начинались обычно их посиделки.

– Так вот, слушай, что я тебе расскажу, – начинал Хасмоней. – Позавчера ближе к вечеру вызывает меня Веер Дна и говорит…

Веер дна – это был Андреев, новый главный, только, по хасмонейской манере, названный навыворот.

– Погоди с веером, – прерывал его Минич, аккуратно разливая водяру по стопарикам. – Первый – за Люциана, за вечную ему память. Забыл?

– Вечная ему память.

Выпивали.

Ну а дальше все шло так, как и должно, когда мужики выпивают.