1

До сих пор ничего особенного на свете не произошло. Немногие знали о существовании еще одного, ранее не наблюдавшегося небесного тела – впрочем, ранга настолько невысокого, что обращать на него внимание сверх обычного как бы и не следовало; однако же – его появление, каким бы незначительным тело ни являлось, можно и нужно было использовать для решения других вопросов, куда более важных. Для одних то были дела политические, для других – экономические, для третьих – научно-карьерные. Недаром было сказано: «Все на потребу человеком» – в том числе и сама Вселенная со всем ее содержимым.

Всерьез приблудным небесным телом интересовалось, хотя и по-разному, всего четверо: аспирант Просак, ассистент Элиас, а также репортер Минич и девица Зина, предпочитавшая называться Джиной (скорее всего из любви к старому кино). И не только интересовались, но и начали уже всерьез бояться. Из этой четверки первые двое названных стойко молчали если не о своих наблюдениях, то, во всяком случае, о главных выводах и тем более о предположениях – выше было сказано почему. Другая же пара, напротив, старалась довести то, что стало им известно, до всеобщего сведения – и это у них никак не получалось.

Такое положение затянулось бы еще на какое-то время – быть может, даже до мгновения, когда предпринимать что-либо серьезное стало бы невозможно из-за отсутствия этой категории. Кажется, это ирландцы говорят, что, когда Господь сотворил время, он сотворил его много. Воистину так; сотворил много, но распределяет его по-разному: одним – навалом, другим же – и вовсе ничего. И вот нашему миру грозило попасть именно в эти вторые обстоятельства.

Но возникли причины – и оба усердных наблюдателя вынуждены стали, каждый в своем углу, броситься к руководителям с повинной и полной информацией: один – чтобы не пришлось прерывать работу из-за прекращения финансирования (а смотреть в небо тоже стоит денег), другой же – обоснованно опасаясь, что его надолго отвлекут от работы ради выполнения священного долга каждого гражданина страны.

Два камешка упали в противоположных полушариях – и, как это порой бывает, каждый из них вызвал цепную реакцию, лавину информации. Хотя пока еще удерживавшуюся в достаточно узких рамках.

Молодые – своим научным руководителям. Те – не без колебаний, конечно, и не сей же секунд, но основательно просмотрев и проверив расчеты, понесли новые данные вместе с проистекавшими из них предположениями и выводами тем, кому ранее обязались сообщать о том, как развиваются события где-то в районе орбиты Урана. Далеко, казалось бы. И тем не менее…

Тем не менее, как только люди, которым были адресованы соответствующие доклады, уяснили, в чем суть дела, то им пришлось признать, что они столкнулись не только с угрозой мифической, на деле скорее всего вовсе не существующей, но со вполне реальной опасностью, с которой неизвестно вообще, можно ли бороться, а если можно – то есть ли шансы на победу и насколько они велики.

Вряд ли нужно перечислять всех этих людей поименно. Достаточно будет сказать, что в их число входили, разумеется, оба президента; избранные высшие чиновники из их окружения, как гражданские, так и, безусловно, военные; а помимо них – кое-кто из финансово-промышленных воротил, в первую очередь знакомые нам Гридень и Кудлатый. Можно даже утверждать, что именно до них новая информация дошла в первую очередь…

Эти люди, в свою очередь, подключили к информации тех своих соратников, которые необходимы были, чтобы без сбоев и проволочек реализовать планы, задуманные еще тогда, когда в реальность угрозы никто и не собирался поверить.

Пожалуй, тут нужно еще добавить, что и раньше, и тем более теперь всю новую информацию о небесном теле Гридень получал раньше всех остальных – поскольку к нему она поступала непосредственно от наблюдателя, от Зенона Просака, избежавшего благодаря Гридню военкоматских тенет и сейчас благополучно продолжавшего свою деятельность на Северном Кавказе. А к людям власти те же сведения поступали, как и всегда, проходя по инстанциям – хотя и по самому ускоренному варианту, но все же всякое лишнее движение связано с потерей времени, как и энергии; причем если энергия в конечном итоге переходит в тепловую, то во что переходит время? В историю, наверное? Поскольку наши представления о прошлом немногим отличаются от хаотического Броунова движения, как бы мы ни старались представить их организованными в стройную систему.

Итак – все вдруг изменилось. Не могло не измениться для людей информированных. Однако внешне жизнь продолжала оставаться такой же, как была, и все посвященные старались, чтобы эта видимость сохранялась как можно дольше – пока им не удастся сделать все, что нужно было для осуществления задуманного. Для проведения Конференции и подписания Соглашения о нулевом ракетно-ядерном разоружении. Для создания неприступных позиций на предстоящих в недалеком будущем выборах – парламентских и президентских. Для полного разгрома политических и прочих оппонентов, конкурентов и прочих недругов. Или: для осуществления колоссальной фондовой операции – с последующим объединением в определенных центрах или в своих лично руках еще больших капиталов, мощностей, рынков, а следовательно – власти.

 

2

Федор Петрович Кудлатый по обстановке должен был прознать о наступивших в оценке ситуации изменениях в последнюю очередь: из главных персонажей этого повествования он был, пожалуй, единственным, кто до сих пор не располагал собственной (или почти) обсерваторией, откуда мог бы черпать данные по мере их возникновения, не теряя времени. Будь на его месте другой, оно так бы и получилось; но не таков был Кудлатый.

Чутье у него было в определенных отношениях прямо-таки сверхъестественным; будь он охотничьей собакой, по боровой, по болотной ли дичи, ему цены бы не было – а впрочем, сейчас на своем месте он стоил куда больше.

И вот, позвонив тому самому военному человеку, через которого он уладил вопрос долгосрочной аренды командного подземелья, Кудряш уловил в его голосе какой-то крохотный намек на то, что в мире что-то изменилось. И, похоже, не к лучшему.

Причина звонка была пустяковой, касалась каких-то частностей там, на арендованном объекте. Однако, уловив, как уже сказано, в манере разговора своего собеседника нечто новое, Кудлатый мгновенно понял: тема разговора круто меняется. Надо сразу же обрушиться на генерала и выбить из него информацию, пока он еще не пришел в себя настолько, чтобы занять прочную оборону. Так Кудлатый и поступил.

– Ну, как тебе это? Что скажешь?

Была сделана слабая попытка отбить атаку:

– Не пойму, Федор Петрович, – ты о чем?

– Ну-ну, – проговорил Кудлатый тоном, каким разговаривают родители с нашкодившими детьми, а милиционеры – с проспавшимися нарушителями порядка. – Не надо. Я только что со Старой… (То была прямая ссылка на высокое предложение; о том, что оно имело место, знали уже многие, а вот об отказе Кудлатого – пока еще практически никто.) Так что их мнением располагаю. А вот ваше хотел бы услышать сейчас.

Последовал отвлекающий маневр:

– Ну, раз тебе их мнение известно, то, значит, и наше: сам знаешь – мы всегда «за».

Тоже нашел время играть в игрушки!..

– Слушай! – Кудлатый прибегнул к тону не то чтобы угрожающему, но невольно наводившему на мысль о возможности такого тона в ближайшем будущем. – Мне ведь твои военные и гостайны до фени, храни их у себя под подушкой или где хочешь. Я человек деловой, ты знаешь, и если чем интересуюсь, то только своими делами. В том числе (на этот раз любимое выражение российских политиков двадцать первого века было употреблено, как ни странно, к месту) и, так сказать, нашим общим. Не возникло там каких-то мыслей по этому поводу? Не придется трубить отбой?

Эта тема для собеседника вовсе не была маловажной, поскольку лаж-то был уже получен, и…

– А-а, вот что… Насчет этого не турбуйся, Федор Петрович, так далеко вряд ли зайдет. Пока речь о том, чтобы поднять голубя мира – пусть слетает туда и обратно, только после этого будем серьезно обсуждать. А сейчас пока дым идет только от звездочетов, в разрезе – почему голой задницей не смогли ежа убить.

Теперь все становилось более или менее ясным.

– Слушай, твое высокопревосходительство, я через часок поеду через Арбатскую – предлагаю пообедать вместе. Тихо, скромно – у меня в клубе.

Генералу очень не хотелось светиться с Кудлатым. Однако увяз коготок.

– Боюсь, не получится…

– Отказа не принимаю. Понимаешь, я снова к немцам еду – похоже, надолго. Так что когда еще встретимся. А надо кое-что обозначить на будущее.

– Ты не человек, а березка какая-то, – сказал генерал. – Банный лист: пристал так, что не отдерешь.

– Не знаю, – ответил Кудлатый, – я дубовые веники употребляю. Так что скорее дуб, а не березка. Только не военный дуб, понял? Буду ждать тебя. Отказы не принимаются даже в письменном виде.

– Считай, что уговорил…

– Ну наконец-то! – сердито буркнул Федор Петрович, когда человек, которого он ждал со вчерашнего вечера – вызвал сразу после генеральского обеда, за которым окончательно овладел информацией, – когда человек этот предстал наконец пред его пронзительными очами. – Ты что – отсыпаться туда ехал или дело делать?

– Так послушай, Федор Петрович!..

– Захлопни варежку. Дыши носом – глубоко, три вдоха, три выдоха… Три. Все. Теперь базар – спокойно и по порядку. Отправка есть? Верхом, низом?

Прибывший ответил – теперь уже почти вовсе спокойно:

– Полный порядок. Отправка – завтра, в четырнадцать по тамошним ходикам. Верхом.

– Вот холера! – Так отреагировал на сказанное Кудлатый. – А мы планировали, исходя из автодорожного. Придется срочно переигрывать. Может, там кто-то прокололся? Из наших?

– Не. Там я один только и был. Заторопились, видно.

Федор Петрович и сам сообразил: конечно, новая информация, серьезная угроза заставила Гридня поспешить – да разве одного его?

– Ладно. Излагай детали.

– Машина заказная, чартерная то есть, пришла туда три часа назад – я все сделал и сразу вылетел к вам.

– Ты вылетел! Счастье-то какое! Тьфу. Почему они не сразу обратно, а только завтра?

– Потому что не муку везут. Груз тонкий, хрупкий, и они всю ночь провозятся, чтобы все как надо укрепить, расчалить там, в общем – довести до ума. И отдых нужен – не железные. В общем, завтра в два часа по-ихнему.

– Так. Дальше?

– Дальше – полетят.

– Дурак. Где посадка будет? По их раскладу?

Прозвучало название небольшого аэродрома в Подмосковье – не из тех, куда прилетают «Дельты» и всякие «Эр-Франсы», а на каких базируется сельхозавиация – когда она есть, конечно, – и приземляются также поршневые транспортники с небольшим взлетным и посадочным пробегом. Площадка эта оказывалась самой близкой к уже известной нам обсерватории, где директорствовал астроном Нахимовский.

– Стоп, стоп. Не вошел. В Колокольске же армия властвует – почему же туда, а не сразу на Кавказ? Хотя – постой… Ага: просек…

И в самом деле все оказалось яснее ясного: Гридень хочет сэкономить время не только на доставке-установке инструмента, но и на прохождении информации: Гридень – в Москве, значит, и результаты с инструмента будет получать за минуты, без пауз.

– Значит, вот куда привезут…

– Только – я потолковал с пилотом – их там надежно прикроют. Встретят.

– Да уж надо полагать. Значит, потолковал? И что?

– Тридцать штук.

– Когда у тебя связь с ним?

– Да в любое время. Мобильником.

– А куда – ты сказал?

– А как же.

– И?..

– Без проблем.

– Скажи – все концы там же, как только сядет. И успокой: там тоже крыша будет – еще лучше даже.

– Сейчас сделаю.

Федор Петрович немного расслабился в кресле. Усмехнулся слегка.

Вот такие пироги будешь кушать, Александр Анатольевич. А смотреть в твою трубу – или в зеркало, что у тебя там, – будут наши люди. Съешь? Ну а куда же ты, умник великий, денешься? Это тебе не девчонок красть!

 

3

Насчет своего гостя Столбовиц теперь на какое-то время успокоился. Лу не надо учить, как укладывать мужиков в кровать, а уложив – окутывать паутиной своего обаяния и умения; сразу от нее вырваться просто невозможно, это Столбовиц хорошо помнил, – разве что через времечко, когда что-то начнет уже приедаться. Но этого времени должно хватить. Помешать может только какая-то необоримая и неожиданная сила, однако ей вроде бы и неоткуда было взяться. Нет, эту проблему, кажется, удалось решить. И если бы она оказалась единственной…

Однако черта с два.

Настоящая проблема заключалась в том, что Столбовиц работал одновременно на двух – нет, «хозяев» – это грубо, да и не вполне соответствует действительности; на двух заказчиков, скажем так. При этом один из них был (для тех, кто имел право знать это, разумеется) как бы официальным, второй же, хотя был, по сути дела, главнейшим, сильнейшим и перспективнейшим, – второй не желал и не должен был светиться нигде и никогда. Интересы заказчиков часто совпадали – тогда все было просто. Еще чаще они вообще лежали в разных плоскостях; то была просто благодать. Но – пусть и изредка – возникали такие ситуации, когда оба нанимателя концентрировали свой интерес на одной и той же точке или фигуре – но при этом с противоположными намерениями. Вот когда приходилось крутиться волчком, чтобы не вызвать не то чтобы огня на себя, но даже и тени подозрений чтобы не возникло.

(Оговоримся при этом: Столбовиц не принадлежал к агентам-двойникам. Мало того: напрямую он даже и не работал на какую-либо или какие-либо разведки. Это, он считал, было бы ниже его достоинства. Как любил думать он о себе сам – как большой артист, он не состоял в труппе ни одного театра, но работал по антрепризе – мог наняться на спектакль, отыграть с блеском и тут же прощально помахать ручкой, ведя переговоры уже на другом конце страны, а то и в другой стране вообще. В частности, в пору знакомства с нынешним гостем он «играл» в Москве, представляясь ему человеком из Лэнгли, хотя на деле и тогда уже был одиночкой.)

Но вот теперь он оказался именно в такой пиковой ситуации. Потому что на этом человеке скрестились интересы обоих заказчиков, но хотели они разного. Последние переговоры показали: если заказчик-раз продолжал настаивать на деликатной, но надежной и по возможности продолжительной изоляции, лучше всего в заведении, принадлежащем государству (а вовсе не на ранчо Столбовица, чего, впрочем, он и сам не хотел), для чего надо было еще найти соответствующий повод, – то заказчик-два – про себя Столбовиц именовал его Большим, в то время как второй числился Малым, на что весьма обиделся бы, узнав об этом, – в последнее время категорически подтверждал: охранять как зеницу ока, держать в полной боевой готовности, хотя активность объекта ограничить как можно более.

Так что приходилось, всерьез выполняя заказ Большого, усердно работать и по проекту Малого; тут нельзя было просто саботировать, ограничиться видимостью деятельности; Столбовиц знал, что именно у Малого колпак был больше и прозрачнее, и водить его за нос было бы похуже русской рулетки. Так что и по этой линии работалось всерьез – в надежде на то, что в последний миг удастся как-то выскользнуть, нейтрализовав претензии Малого; что касается Большого, то об этом и мыслей в голову не приходило: именно на нем строились все расчеты на ослепительное будущее самого игрока.

Надо было работать – и он работал.

* * *

Еще из вертолета Столбовиц сделал несколько срочных звонков. И когда прибыл в свою контору, заказанные им сведения были уже сброшены на его винчестер. Внимательное ознакомление с ними заняло примерно час и его явно удовлетворило. Закончив, он, посмотрев на часы, убедился в том, что в нужном ему месте в Европе ночь еще не наступила, и по линии, оснащенной скремблерами, делающими разговор недоступным для постороннего контроля, связался с человеком в Европе, которому после очень краткого вступления сказал:

– Интересующее меня лицо навещало вашу страну три месяца тому назад, не так ли?

Ему сообщили, что именно так: приезжало, и три месяца назад, все точно.

– Не возникло ли при этом каких-либо зацепок?

На том конце линии поняли, что он имел в виду.

– Нет; к сожалению или наоборот – но обошлось без происшествий.

– Хорошо. А к вам он прибыл непосредственно из…

Столбовиц назвал другую европейскую страну – из тех, что в прошлом веке входили в контролируемую Москвой восточноевропейскую зону; эта страна и сейчас продолжала – ничего не поделаешь – граничить с Россией, с ее изолированной от остальной территории областью.

– Именно оттуда, вы правы.

– И, завершив визит вам, он направился в…

– Да. Он пробыл у нас всего…

– Благодарю – это все, что я хотел узнать.

Сразу же он позвонил в страну, все еще граничащую. И задал тот же самый вопрос. Но ответ, полученный им, удовлетворил его, похоже, куда больше предыдущего.

– Зацепки? – переспросили там. – Ну, смотря как понимать… Секунду… Да, вот: был остановлен дорожной полицией и оштрафован за превышение скорости движения.

– Вот как? Это интересно. Скажите: а это превышение не привело к каким-то печальным последствиям?

– Печальным…

– Ну, знаете, как это бывает: лихачи – это те, чьи действия чаще всего приводят к эксидентам… к авариям, катастрофам, человеческим жертвам…

– На этот раз, слава Матери Божьей, обошлось. Да иначе его задержали бы всерьез, завели бы дело…

– Но ведь вы знаете, как это бывает: полиция не всегда проявляет должное внимание к обстоятельствам; а что касается жертв, то я, например, знаю случаи, когда машиной сбивало человека, удар отбрасывал его в придорожную канаву. А эти кюветы, бывает, зарастают так, что сразу в них ничего и не разглядишь. И только позже, когда поступало заявление об исчезновении человека, его находили – да и то не сразу. А виновник происшествия к этому времени успевал уже, как в данном случае, покинуть страну…

– В данном случае? Вы хотите сказать, что…

– Да ничего я не хочу сказать – кроме того, что уже сказал. Я всего лишь высказал предположение, не более того. Приведу еще одно: в случае, если бы дело обстояло именно так, вы, подозревая, что виновником гибели прохожего является именно человек, оштрафованный за превышение скорости, объявили бы его в розыск Интерпола с просьбой задержать и выдать властям вашей страны, поскольку он обвиняется в убийстве, пусть и непредумышленном, в неоказании помощи и бегстве с места происшествия – ну и так далее.

– Разумеется, если бы события развивались подобным образом, мы именно так и поступили бы. Конечно же.

– И совершенно правильно. Могу помочь вам: этот виновник, насколько нам известно, находится сейчас на территории Соединенных Штатов. Надеюсь, что полиция этой страны получит все нужные сведения и документы в самый короткий срок.

– Понял вас.

– Постарайтесь, чтобы это было если и не завтра, то хотя бы не через год. Таким временем мы не располагаем, хотя небольшой резерв, конечно, имеется. Вы меня поняли?

– Разумеется, сразу просто невозможно. Ведь нам надо еще найти…

– Господь милосердный! У вас что – людей не сбивают? Если так, то я немедленно переселяюсь в вашу страну на постоянное жительство.

Собеседник чуть усмехнулся, давая услышать, что понял шутку. Ответил же серьезно:

– Таких случаев хватает, к сожалению. Я имею в виду – когда сбивают, а не когда переезжают к нам. Хорошо, я все понял. Будет сделано.

Звонить в третью страну, таким образом, не понадобилось. Ну что же, теперь события будут развиваться в полном соответствии с нормами закона – и с этим уже никто и ничего не сможет поделать. Но «в соответствии с законом» значит – не спеша: еще древние знали, что закон хром и потому шагает медленно.

А тем временем гость усилиями Столбовица (и Лу Королефф) будет защищен от нежелательных случайностей надежнее, чем в любом другом месте. В случае, конечно, если не предпримет никаких сумасшедших демаршей.

Осталось лишь надеяться, что москвич хотя бы вполовину так умен, каким кажется.

 

4

Серьезный разговор с пятерыми астронавтами, что готовились к героической, давно и по-разному описанной людьми, но ни разу еще (насколько известно) не происходившей в действительности экспедиции на Марс, не был легким ни для тех, кто его начал, ни для других – кому предстояло, тщательно обдумав, дать свои ответы; причем посоветоваться они не имели права даже с самыми близкими и дорогими им людьми. Перспективу они могли обсудить разве что между собой, и для того, чтобы сделать это, они попросили дать им время: одни сутки. Потому что слишком уж много возникало всяких «за» и «против».

В самом начале их откровенно посвятили во все, что до сих пор оставалось высоко секретной информацией. Объяснили, почему все эти данные являются секретными и должны оставаться такими, во всяком случае, до возникновения в этом деле полной ясности. Не забыли упомянуть и о том, что – по предварительным прикидкам и прогнозам специалистов – небесное тело, если оно и на самом деле является явлением природы, скорее всего нарушит все расчеты той самой экспедиции, к которой экипаж готовился. Время ее предполагаемого старта было вычислено заранее, чтобы орбиты корабля и Марса сблизились как раз в то время, когда оба тела будут находиться, грубо говоря, в одной и той же точке. Ничего нового в этом не было – уже не один зонд совершал такое путешествие – однако, по уже упомянутым приблизительным расчетам, приближение бродячего тела (а большинство астрономов после того, как нарушитель вроде бы пришел в норму, уже почти уверилось в том, что тело является монолитом и потому должно обладать массой, которую нельзя было не принимать во внимание) могло как-то повлиять если и не на финиш-планету, то на корабль – определенно; а чтобы сохранить нужные параметры траектории, понадобился бы дополнительный расход топлива, что могло бы поставить под сомнение возможность обратного старта с Марса – а это, как понимал каждый, означало бы гибель.

С этими доводами астронавты не могли не согласиться.

– Тем более, – было добавлено еще, – что в настоящем, дальнем походе корабль еще не испытывался. Однако такое испытание было бы крайне полезным для полной уверенности: каждый опытный человек понимает, что бывают недоделки и недоработки, которые обнаруживаются лишь по прошествии немалого времени – им нужно, так сказать, дозреть. Так вот, испытательный полет, на расстояние пусть и не такое, как до Марса, но все же имеющее тот же порядок величины, поможет выявить и устранить все или почти все скрытые ловушки и прочие неприятности.

– Стоп, а сама-то экспедиция что – отменяется? Или откладывается? Тогда на сколько же? Надолго? Сейчас люди подошли, выражаясь спортивным языком, к пику формы; но это – состояние преходящее. И будет очень обидно… Ведь следующее время взаимного положения планет, пригодного для совершения перелета, наступит не так скоро – не раньше, чем через два года.

Тут возникло нечто, похожее на разногласия: предполагаемые участники экспедиции заявили, что они так долго готовились, что просто не могут представить, что вся работа пропадет зря; и единственный выход – отправить в этот сверхпрограммный испытательный полет весь экипаж в полном составе. Иначе люди – и в первую очередь, конечно, пресса всех родов – начнет копать, пытаясь выяснить причины отмены полета, и, без сомнения, достаточно быстро дороется до той информации, которую так нужно было скрыть от большинства населения Земли. А затем – после некоторой паузы – было сказано и о том, что полет-то все равно состоится – только в автоматическом режиме. Именно потому, что из всех испытаний это будет самым серьезным и рискованным.

Все обратили внимание на то, что это последнее замечание было сделано несколько иным тоном, чем все предыдущие: как бы менее уверенно, что ли. Было ли это провокацией, или голос директора и в самом деле чуть дрогнул – сказать трудно; так или иначе, реакция возникла сразу же:

– Какие же причины заставили вас отказаться?.. Даже не спросив нас.

Директор НАСА покачал головой:

– По нашему мнению, в таком варианте присутствие людей не обязательно. Все, что нужно, – это внимательное обозрение тела с минимальной высоты. А с этим справится и автоматика. Конечно, для людей опасности, казалось бы, нет: корабль совершенно надежен. Но этого нельзя сказать о трассе полета: она, грубо говоря, раза в полтора протяженнее, а главное – по времени совпадет с потоком Драконид, да и по пространственным координатам пройдет достаточно близко. Мы же ни в коем случае не хотим даже малейшего риска. Таково обоснование нашего мнения. Любая неточность в этом деле может привести к черт знает каким последствиям в большой политике. Наверное, официально вообще будет считаться, что мы ничего не видим, не знаем и не подозреваем. Но в то же время мы должны узнать о теле все, что возможно, а невозможного нам иметь не полагается. Если бы речь шла о стычке с дикой природой, я был бы руками и ногами за экипаж. Но если встреча предстоит с людьми, готовыми на крайние меры… Не случайно ведь те, кто эту штуку построил и запустил, держат все в таком секрете; они и будут этот секрет защищать всеми силами и способами. Вы все, ребята и девушки, мне нравитесь – и неохота увидеть кого-то из вас – то, что от него останется, – накрытое звездами и полосами… Поэтому я тоже сторонник безлюдного полета – учитывая, что связь с кораблем будет устойчивой и мы будем видеть то же и отсюда. И еще: для меня важно то, что у компьютера нет эмоций, и он не может вдруг сорваться и дать залп ракетами по объекту наблюдения – хотя бы в досаде на то, что ничего не может понять… Да, наше мнение именно таково.

Это «наше», однако, было чуть подчеркнуто голосом, что дало основание для нового вопроса:

– Значит, есть и другие?

Директор даже не стал отвечать; лишь слегка кивнул в сторону генерала из «Ядерного зонта», до сих пор не произнесшего ни слова, как бы передавая эстафету ему. Приглашенный к речи ответил сразу же:

– Экспедиция к Марсу, как вы знаете, находилась в компетенции НАСА, поскольку задачи ее – в основном, конечно, – не носили военного, то есть оборонительного характера. Но с момента, когда из категории научно-исследовательского полет перешел в категорию разведывательного, то есть военного, дело оказалось уже в нашей юрисдикции.

Это никого из астронавтов не удивило, поскольку и сами они были людьми в основном военными, а еще более – по той причине, что характеристики корабля были им, естественно, известны лучше, чем кому-либо другому. И прежде всего – то, что корабль, по сути, был спроектирован и построен как космический ракетоносец. Военная мысль, как известно, не затухает и в мирные, а точнее – предвоенные периоды, и она далеко не сегодня пришла к убеждению, что грядущие битвы не должны более развертываться на поверхности Земли: в таких вариантах риск становился неимоверным. Главным оружием любой державы по-прежнему оставалась не атака, а угроза; наземные угрозы дошли до мыслимого предела и привели в конечном итоге к предстоящей в скором будущем международной конференции. Теперь угрозой – супероружием – становился контроль над космическим пространством, сначала – Приземельем, а чем дальше – тем более обширным. Конечно, военные базы на Марсе в этом веке, может, и не будут построены, но контролируемое пространство должно расширяться, и держава, считающая себя великой, не имеет права утратить инициативу в этом великом деле.

– На Марс корабль шел бы безоружным, – продолжал генерал, – ну, не то чтобы совсем с голыми руками, но в принципе – именно так. Это можно было бы считать серьезными ходовыми испытаниями – и машины, и экипажа. Это объясняет, почему официально он и сейчас отправится не к Марсу, а в проверочный полет. Однако если станет известно, что послан он в автоматическом режиме, без единого человека, – при такой смене условий даже не самый умный аналитик поймет, что это значит. А это совершенно ни к чему: слишком рано. Россия уже, как вы помните, подняла свой «Ураган» – с полным экипажем; машину поменьше нашей и несколько легче вооруженную, но тем не менее способную на выполнение серьезных задач. Китай достраивает свою – идет доводка, – и их корабль будет, по всем данным, самым лучшим. Трудно рассчитывать, просто невозможно, что истинная цель и смысл нашего полета останутся непонятыми – хотя общество вряд ли будет информировано об этом. Так что в принципе можно допускать любые возможности. Выслеживание, преследование, попытка задержать или даже – по недоразумению – уничтожить – ничто из этого набора не может быть априори отвергнуто. Хотя лично я не много поставил бы на такую возможность, тем не менее… Но с другой стороны, никто не может утверждать, что совершенно исключен такой вариант: некто сумел построить корабль суперкласса, искусно отвлекая всеобщее внимание на другие объекты. Вы заложили, скажем, два корабля, из них один – супер; именно его вы гоните изо всех сил в каких-нибудь адских подземельях, а то и на дне морском, так что системы космического слежения не видят ни черта, – и в то же время публично раскручиваете вторую модель – послабее, или же затягиваете сроки, опять-таки у всех на виду. А свой запускаете втихомолку – сделав его невидимкой к тому же для локаторов, да если еще выбрать метеорную погодку, когда небеса просто искрят – и поскольку он удаляется, возможность вовремя заметить его уменьшается с каждой секундой… Вы думаете, сказочка?

Последнее замечание явилось скорее всего ответом на явно недоверчивые взгляды слушавших.

– Поднять в космос корабль с такими параметрами? Да всю планету трясло бы так, что… – не выдержал один из астронавтов. – Одни сейсмологи подняли бы такой шум, что мало не показалось бы.

– Разумно, – кивнул генерал. – Но разве я сказал хоть слово о его характеристиках?

– Астрономы же видят…

– Да. То, что им показывают. Они видят виртуальную картинку. И ее увидели именно тогда, когда ее стали показывать. Источник же ее – сам корабль – может быть с ноготь величиной. Поэтому и нужно лететь туда – чтобы на месте разобраться: что – реальность и что – лишь видимость. Или вы полагаете, что такая операция не по силам современной технике?

Собравшиеся промолчали: сказанное звучало достаточно убедительно.

– Итак, вот причина полета и его задача. И вот почему, по нашему мнению, участие людей в полете желательно – пусть и не всего состава. Но на деле полетят ли на нем астронавты – зависит целиком и полностью от решения каждого из вас. Конечно, если бы шла война – никто не стал бы никого спрашивать. Но войны сейчас, как известно, нет. Никакой сиюминутной угрозы тело не создает. А мы не собираемся бросать наших людей в огонь, если это всего лишь топится камин. Отсюда – вывод: не подвергать вас чрезмерному риску. Хотя если вас интересует мое мнение, то я всегда больше верил людям, чем компьютерам – особенно в разведке. Но когда летит одна лишь электроника, мне спится спокойнее, хотя уверенность в надежности результатов уменьшается…

– Я вас понял так, – сказал Брюс, командир «Амбассадора» («Посол на Марс» – имелось в виду). – Никто не хочет подставляться – и потому нам заявляют, что никого в этот полет посылать не станут. Но если кто-то будет уж очень настаивать – то пусть летит на свой страх и риск. Я прав?

Директор ответил спокойно:

– Каждый имеет право на свое мнение.

– Я всегда думал, что вы – хитрый сукин сын, – сказал командир.

– Ты меня переоцениваешь, – ответил директор. – Но вообще-то без этого нельзя.

– Ладно, – сказал командир корабля. – Мы подумаем.

Они обдумывали не так уж долго. Слава всем нравилась – но не посмертная. Возраст был еще не тот. И были жены и дети, а у большинства еще и родители. Уровень же риска был куда больше предусматривавшегося. Каждый из астронавтов был уверен, что с шутками природы они справились бы. В надежности корабля сомнений, в общем, не было, но и тут все, кажется, возможные нештатные ситуации были проиграны и выходы из них отработаны. Америка, черт бы ее взял, если что-то делает, то делает хорошо – потому она и Америка, лучшее место в мироздании. Но вот…

– Тут сразу увязаешь в вопросах выше колена, – молвил Брюс, командир «Амбассадора». – Если эта штука – действительно чей-то виртуальный корабль на обкатке, то он наверняка вооружен по полному штату… И увидеть нас поблизости вовсе не доставит им радости. Понятно ведь, что случайно там никто оказаться не может; ни о каком рандеву с ними мы, ясно, не договаривались. Вывод? Если они и на самом деле так секретны, то они откроют огонь на уничтожение, не дожидаясь наших верительных грамот. А нам первым начать – так не для этого вроде бы полет. Или такой оборот просчитывался? Дальше: он населен? Наверняка: испытательный полет без людей на такую дистанцию был бы еще большей глупостью, чем наш. В принципе я считаю: против автомата должен воевать автомат, а вести переговоры должны люди с людьми. Есть еще время, чтобы выяснить это и все прочее? Хотя бы – какие словари брать с собой?

– Времени у нас – полный ноль, – сказал директор.

– Ну, тогда… не знаю. Собственно, у меня не может быть своего решения. Оно зависит от остальных. Один я за такое не возьмусь, это точно. Но и никому другому корабль не отдам, раз уж я командир.

Все члены экипажа после раздумий признали, что риск, пожалуй, будет слишком велик. Кроме одного. А вернее – одной. Капитана авиации ВМС Бриджит Полонски. Единственной женщины в экипаже.

– Я полечу, – сказала она уверенно. – Я лошадей не меняю. Все. Обсуждать не будем.

И тряхнула головой так, что волосы взлетели бы высоко в воздух, чудесные черные кудри – не будь они так коротко острижены.

Таким женщинам, как она – у кого немалая сила не портит красоты и изящества, скрывающих характер высшей закалки, – возражать решаются редко: при малейшей попытке она сразу же шла в лобовую атаку – и не сворачивала никогда. Ее любили в экипаже, потому что обычно она была все же своим парнем. Но сейчас посмотрели с неприязнью:

– Бриджит! Ты что – заболела?

– Заключение комиссии есть в моем файле.

– Значит, получается, что ты одна – героиня, а мы – дерьмо? Плоды феминизма?

Бриджит думала в этот миг: «Ребята, все не так. Но у меня такие обстоятельства, что не лететь я не могу. Чем бы это ни кончилось». Но вслух проговорила другое, что тоже было правдой:

– Я этого много лет ждала. Пусть не Марс – так даже интереснее. Вы все знаете – я человек, одержимый любопытством, иначе мне жить очень уж скучно. Я готова лететь куда угодно – но не согласна болтаться два года на станции, где ничего нового не будет, потому что и быть не должно. Я лечу, и все. Да и это для всех лучше: вы ведь слышали, что с человеком все-таки надежнее. Не надо меня отговаривать. У меня другого решения быть просто не может. И не спрашивайте больше: комментариев не будет.

– И все же это нам не нравится, – сказал инженер экипажа. – Наверное, придется просить, чтобы тебя отстранили официально. По причине легкого психического расстройства.

– Тогда уж лучше убейте меня здесь, на месте. Это то же самое. В конце концов, я что – не вправе принять собственное решение?

Отговорить ее так и не удалось. Ну что же: каждый человек – хозяин своей жизни и смерти. А обстоятельства у любого могут быть разными. Но…

Это «но» одновременно пришло в голову каждому. И все глаза повернулись к Бриджит. И она без задержки ответила на подразумевавшийся вопрос:

– Сенсаций не будет, мальчики. Я слышала все, что он сказал. Значит – полечу с ним. Кто-то удивлен?

Если кто и удивился, то не очень. Сослуживцам, конечно, никто не рассказывает всего о своих личных проблемах, но люди догадливы. Две скороспелые, пусть внешне и беспроблемные семьи распадались, не для того ли, чтобы образовалась третья – новая? Брюс улыбнулся. Директор подумал: «Свадебное путешествие за счет налогоплательщиков? Хорошо придумали».

Генерал же сказал сухо:

– О вашем решении будет доложено.

На такой ноте обсуждение и закончилось.

Несколько странно было все это. Вооруженные силы – не конгресс, там вышестоящие шлют вниз не темы для обсуждения, а приказы. И все. «Ай-ай, сэр». Но почему-то вот в данном случае…

Может быть, такой способ действий был рекомендован откуда-то – с еще большей высоты?

Впрочем – к чему гадать? Узнаем. Может быть. Хотя скорее – нет.

Что еще тут можно сказать? Корабль, конечно, не автомобиль: куда комфортабельнее и просторнее. И намного престижнее, чем мотель. Впрочем, любви все равно, в каком она существует ковчеге, лишь бы не мешали. Формально же никого ни в чем упрекнуть нельзя – даже с позиций самой строгой морали.

Штаб экспедиции был таким решением несколько озадачен. У самых бдительных возникли даже сомнения: не старается ли парочка скрыться – то ли от ФБР, то ли даже от ЦРУ? Или просто – от несговорчивых супругов? Но оба астронавта никогда не были, по всем сведениям, замешаны в чем бы то ни было – за ними не числилось даже штрафов за неправильную парковку или превышение скорости. Совершенно нормальные американцы, патриоты к тому же. Да и если бы они и в самом деле хотели сбежать к русским – это был бы далеко не лучший способ. Не могло это быть и бегством от долгов: им просто неоткуда было взяться. Детей ни у него, ни у нее не было, жена Брюса – президент не очень большой, но вполне добропорядочной компании, владевшей двумя ресторанами и двумя кафе, так что семья никак не бедствовала. Муж Бриджит был представителем давно и очень богатой семьи. Вполне благополучные люди. Эти оба, конечно, немного crazy – но это, казалось, для такого дела было скорее полезно, чем наоборот.

Что же: пусть летят. Тем более что даже один человек на борту обеспечивал и большее правдоподобие всему, что должно было произойти, а уж два – тем более. Да и живой глаз все-таки способен порой уловить и интерпретировать больше, чем самый лучший объектив, и точнее, чем компьютер, который еще не научили фантазировать, выдвигать сумасшедшие гипотезы.

Счастливого пути – вот чего пожелали им все.

 

5

Мисс Лу Королефф была в бассейне, и московский политик уже собирался присоединиться к ней, как его мобильник – второй, спутниковый, с кодирующим устройством, защищенный от прослушивания – неожиданно подал сигнал. Это вызвало у владельца аппарата прежде всего гримасу досады. Он уже совсем было настроился на совместное купание – предвкушал его, переживал заранее, чего с ним не бывало уже лет… лет… Много, одним словом. Давно не бывало. И вдруг…

Он сам видел себя и как бы со стороны, и посмеивался: вот, значит, как бывает, когда – бес в ребро!.. Но недаром говорят, что каждый мужчина до самой смерти остается мальчиком со всеми ребяческими причудами. Он отлично понимал, что не произошло никаких случайностей, что Столбовиц, осуществляя какие-то свои (или тех, кто стоял над ним) планы, просто забросил удочку со вкусной наживкой – и он попался на крючок, как молодой. Еще бы ему не понимать этого – со всем накопленным в разведке и политике опытом! Но, поняв, даже не обиделся (хотя бы потому, что никакого нарушения правил игры в этом не было), а лишь усмехнулся: таким все это показалось вдруг незначительным, мелким по сравнению с тем чувством, какое сейчас владело им и на какое он давно уже считал себя не способным; словно крылья выросли у души. Чем таким по сравнению с этим упоительным переживанием были политика, карьера, вся судьба планеты, наконец? «После нас – хоть потоп!»

Политик понимал – рассудком, да и интуиция подсказывала, – что все это счастье ненадолго: и потому, что женщина отыграет свою роль – и исчезнет, а также и по той причине, что его самого просто не хватит на сохранение чувства на таком, сегодняшнем уровне: душе более не по силам марафон, время не обманешь – но пока она еще способна бежать, ну пусть не десять тысяч, не пять даже – по пусть хоть восемьсот метров пробежит в полную силу! И вот пока не будет пройден последний метр из этих восьмисот – он намерен был пренебречь всем остальным на свете.

Сейчас, после того как минувшей ночью они сблизились окончательно (женщина, умница, понимала, что взрослого мужчину не нужно, да и нельзя вываживать на удочке, как зеленого юнца, он должен получить свое побыстрее – и тогда привяжется всерьез, потому что для него это уже не спорт, скорее судьба), – сейчас он ощущал себя в зените и даже почти убедил свой недоверчивый рассудок в том, что и Луиза не только делает свою работу, но и тоже стала относиться к нему не просто как к объекту задания. Да, несомненно, ее отношение стало другим, да и почему бы и нет? Не первой женщиной она стала бы, у которой возникло к нему серьезное чувство.

Вот так убаюкивал он сам себя – а нет ничего легче, чем поверить в то, во что верить очень хочется.

Так что неожиданный вызов был совершенно ни к чему. И в первый миг он решил не откликаться. Нет его – и все тут. Был, да весь вышел. Такое поведение подсказывали чувства. Но телом пока еще владел рассудок, хотя и не в полной уже мере, так что рука сама собой вытащила трубку, палец нажал кнопку, а губы привычно выговорили:

– Шесть пальцев.

– Привет. Ноль в остатке. Свободно?

Гридень, конечно. Да и кто другой мог бы?..

Москвич убедился, что в доме он один – охрана находилась на периметре, Лу – слышно было – плескалась в бассейне, – и лишь после этого ответил:

– Чисто. Слушаю.

С Гриднем давно привык общаться на языке паролей и намеков. И правильно понял обращенный к нему вопрос:

– Как вы собираетесь спасаться от жары? В этих же краях, где сейчас? Или поближе к нам?

– А как там у вас погода?

– Поначалу было ясно, тепло; сейчас, правда, погода неустойчивая, так что придется вам, пожалуй, пока оставаться на месте. Во всяком случае, здоровье ваше только выиграет.

Вот и прекрасно! Он и сам хотел того же.

– Я вас понял. В наши места? Я пока об этом как-то не очень задумывался, слишком много дел. Хотя – по слухам, эпидемия там у вас не получила широкого распространения? Если добраться до Москвы не представляет серьезной опасности, придется всерьез поразмыслить. Но лучше я вам об этом сообщу несколько позже.

– Благодарю. Но думать ни о чем не надо. Слушайте внимательно. Дела серьезны. Предстоит переориентация. Полная. До поры до времени. Не удивляйтесь, вы сейчас просто не в курсе. Очень скоро вам будет сделано предложение от имени вашего оппонента, а может быть, и лично им – и вы его примете, это предложение. Оно связано с продолжением пребывания в тех краях, где вы сейчас. Я вам сейчас изложу суть этого предложения – но, конечно же, для вас оно окажется совершенной новостью, и вы даже поколеблетесь, прежде чем принять его, – но примете. Теперь внимание…

Политик слушал, и плечи его поднимались все выше – от удивления. Да, такого поворота событий он никак не ожидал…

– Но почему…

– Получите всю информацию. И будете выступать – от имени и по поручению. Если хотите точно – вам будет предложено занять пост посла России в Вашингтоне. Неофициально – известно, что агреман на вас будет дан. Не удивляйтесь. Все прошлое пока там и оставим – в прошлом. Скажу кратко: угроза из космоса, о которой вы же мне и сообщили, оказалась совершенно реальной, и работать надо сообща. Поверьте: вы ничего не проиграете, можете только выиграть – если выиграем мы все. Можете по-прежнему полагаться на вашего хозяина дома. Он будет тщательно заботиться о вас. Вы все поняли?

– Я вас понял. Конечно, неожиданно. Но я всегда считался с вашим мнением. Сейчас тоже.

– Рад этому. Итак – спокойствие, внимание, осторожность, а когда все произойдет официально – будете действовать по протоколу. Всего доброго.

– Конечно же, я сообщу незамедлительно о любых переменах.

– Кстати: тут был слух, что и у вас там гуляют болезни. Говорят, что занесли от нас – туристы, наверное. Так что повторяю: поберегитесь.

– Спасибо. Займусь профилактикой.

– Вот именно. Ну, еще раз – всего вам доброго.

– И вам – наилучших успехов в делах. И – здоровья, здоровья в первую очередь.

На этом разговор закончился. Москвич удовлетворенно кивнул: как бы ни злобствовал президент, без своего главного оппонента ему, выходит, не обойтись.

– …Ну, куда ты пропал?..

Кто это? Ах да. Женщина. Луиза…

Необходимо, не теряя времени, ввести всех наших здесь в новую обстановку. Объяснить. Иначе с ними будет сложно. И, конечно, не по телефону. Встретиться с ними лично, захочет того Столбовиц или нет.

– Ты идешь? Жду! О Господи!

– Бегу! Извини, замешкался. О, на тебя больно смотреть – так ты красива! Знаешь, Лу, к сожалению…

 

6

«Амбассадор» был (как и все корабли такого класса) собран на орбите и состыкован со станцией, экипаж должен был добраться до него на шаттле. Так что официальные проводы, совершившиеся на мысе Канаверал, были как бы предварительными, настоящие же должны были состояться на станции – и состоялись. Там, конечно, журналистской братии было поменьше, чем внизу, тем не менее и прощальные объятия, и наилучшие пожелания, и переход экипажа на корабль – все было в прямом эфире передано на Землю, хотя час для прямого эфира был для Америки не слишком удобным – то ли слишком рано, то ли, наоборот, для других слишком поздно. Зато все Восточное полушарие получило возможность пережить в реальном времени то решающее мгновение, когда между «Амбассадором» и станцией возник просвет и начал превращаться в расстояние, которому предстояло стать большим и очень большим.

Обычный персонал станции – очередная смена – на это время, по просьбе американской стороны, был уменьшен, три его члена – русский, итальянец и японец – были заблаговременно отозваны на Землю – поскольку требовалось разместить тех, кто прилетел сюда на два дня для проводов. Станция, постоянно пополнявшаяся новыми модулями, стала к этому времени уже походить на не очень сложный, но все же лабиринт; поэтому экипаж корабля – за исключением известных нам двоих – смог вернуться на станцию, не попав в объективы телекамер, и находился в самом далеком модуле, пока последний гость не покинул ее, чтобы вернуться на Канаверал. То есть для соблюдения секретности было сделано все возможное. И в самом деле истинный маршрут корабля и цель полета так и остались неведомыми обществу. Во всяком случае, пока.

 

7

Но общество – обществом, а Службы – Службами. И поскольку внимание их в России (теперь, когда все, кому положено было, ознакомились с действительной обстановкой в космосе) было накрепко привязано ко всему, что происходило в космосе, в особенности ближнем, все пригодные для выполнения такой задачи средства наблюдения – в основном космических войск – вели «Амбассадор», не выпуская его из поля зрения ни на секунду. Поскольку наблюдали за новым кораблем всегда, начиная еще с процесса монтажа.

В результате уже в начале четвертых суток полета по начальству было доложено: корабль отклонился от сообщенной НАСА расчетной траектории, которая должна была привести его в район испытаний.

Такое бывает, и мгновенной реакции на это в Москве не последовало – до тех пор, пока еще через полсуток не стало фактом, что корабль не предпринимает никаких действий, чтобы вернуться на расчисленную траекторию. Наоборот, расхождение между теоретической и реальной орбитой росло.

Однако, судя по всему, штаб испытательного полета в Штатах это ничуть не взволновало. И в его релизах, систематически, как и полагалось, вбрасываемых в прессу, не было ни полуслова о том, что полет вышел из-под контроля и вообще – что ситуация возникла нештатная.

В России же командующий космическими войсками доложил министру обороны о наблюдаемых обстоятельствах, а также и о своих соображениях по этому вопросу. Немедленно был поставлен в курс президент. Он сразу же вызвал обоих на совещание, в котором, кроме них, приняли участие директора Росаэрокосмагентства и внешней разведки. Командующего сопровождал начальник Космической инструментальной разведки, директора Главкосмоса – заведующий отделом обитаемых полетов. С директором внешней разведки прибыл главный астрономический специалист этой службы; такая должность возникла там совсем недавно, но занявший ее ученый уже стал человеком необходимым.

– Мы просчитали возможности, – доложил он совещанию, – исходя из предположения, что имеем дело не с аварией, а со вполне рассчитанными действиями экипажа; судя по реакции НАСА – это не какой-либо эксцесс экипажа, но заранее предусмотренный маневр. Удалось засечь моменты, когда на корабле включались корректирующие двигатели; и они постоянно увеличивали отклонение, а не пытались сократить его, как можно было бы ожидать. Наблюдения с ориентированных спутников КИР это подтверждают.

Начальник космической инструментальной разведки согласно кивнул.

– Исходя из этого, – продолжал астроном, – мы заложили в компьютеры центра все исходные данные, чтобы получить возможные прогнозы на дальнейшее развитие событий. Из полученных двадцати двух вариантов мы отобрали три, которые сочли наиболее правдоподобными, и проанализировали их. Параллельно с нами этим занимались и специалисты КИР, поскольку все это время мы работали в постоянном контакте с ними.

На этот раз синхронно кивнули оба разведчика: и инструменталист, и директор.

– И таким образом пришли к общему мнению: из этих трех самым реальным является вариант, по которому «Амбассадор» целью полета имеет сближение с Телом Угрозы. Правда, пока еще невозможно сказать: для контакта или всего лишь для наблюдения на минимальной дистанции.

– Как это воспринимается в самих Штатах?

– С восторгом. Но не как техническое или даже военное достижение. СМИ делают из этого романтическую историю: это, мол, вовсе не испытание, а свадебное путешествие двух влюбленных астронавтов – и он, и она входили в состав предполагаемой марсианской экспедиции. Некоторые из наших пересекались с ними на МКС – подтверждают, что там действительно любовь, а на Земле возникли сложности между каждым из них – и семьями: оба – люди семейные. Публика в восторге: романтика по-американски! Общество уже готовит им встречу, какой, по словам обозревателей, Америка еще не знала, а значит – остальной мир и подавно. О деловой цели полета не говорится практически ничего. И о сходе с планировавшейся орбиты – тоже.

– Понятно, – сказал президент, откинувшись на спинку стула. – Прошу огласить ваши выводы – относительно возможных целей такого полета, его смысла. Разведка?

– Как бы это ни выглядело на первый взгляд, – проговорил директор, – но что касается небесного тела – мне представляется почти стопроцентным вариант такого рода: мы имеем дело с запущенным заблаговременно – скорее всего с целью испытаний – новым космическим суперкораблем. Возможно, населенным. Возможно, предназначающимся для дальних экспедиций – вместо того же «Амбассадора». Дальше возникают варианты. Самое простое – по каким-то причинам полет затянулся во времени, нужно пополнить запасы пищи, кислорода, всего прочего. Тогда те, кто летит к ним, – снабженцы. Могут быть отказы техники. Тогда двое – это ремонтная бригада, везущая с собой нужные запчасти. Мы помним – мало ли у них выходило компьютеров из строя? Может быть – неисправности неустранимы. Тогда они – эвакуаторы. Может быть – болезнь экипажа. Мы ведь не знаем – пока, – когда они стартовали, откуда, как далеко забрались в своих испытаниях. Но не исключено, что целью полета явится ликвидация объекта – если происходящее там может привести к нарушению секретности. Тогда им надо его уничтожить, пока он находится еще достаточно далеко от Земли и не может быть идентифицирован другими государствами, имеющими космические службы. Тем более что вряд ли корабль такого рода является безоружным; а если и так – мы ведь знаем, что любая цивильная машина такого рода без особого труда преображается в военный вариант. А оружие на борту может быть тоже сверхсекретным каким-нибудь.

– Военные?

– У нас сомнения, – проговорил, как бы от имени остальных, министр обороны, – касаемо населенности корабля. Не свадебного, а предполагаемого, то есть тела. Наши инструменты ведут его достаточно давно и очень внимательно, и во всех диапазонах; за все это время не установлено никакого радиообмена между Землей и телом. Ни телеметрии, ни другой информации. Хотя попытки делались и нами, и американцами. Мы склонны думать, что корабль испытывался без людей, но что-то там забарахлило – и теперь к нему летят, чтобы привести все в порядок или же – или же дорулить до Земли вручную.

– Понятно. Но ведь есть и еще один вариант, вам не кажется? – Президент выдержал паузу. – Вряд ли они в мышлении намного отличаются от нас. И если мы можем предположить, что это – их корабль, разве они не могут думать то же самое о нас? И в таком случае полет этот – просто разведка. Возможно это?

Слушавшие кивнули – один за другим. А директор Аэрокосмического агентства проговорил:

– Полагаете, что они о нас такого высокого мнения?

– Ну, у страха глаза велики. Кстати, своих предположений вы так и не высказали.

– А у меня их, в общем, и нет. Я, может быть, несколько больше в курсе уровня современного космокораблестроения – и не очень верю, что машину с такими параметрами, какие нужны для выполнения подобных полетов, можно построить так, чтобы об этом никто и не знал. Маловероятно. На Луне, что ли? Но до такой степени она еще очень долго не будет освоена. Да и туда же все нужно завозить грузовыми кораблями – думаете, это прошло бы незаметным? Не верю. Я слишком высокого мнения о нашей разведке.

– Ну, – сказал инструменталист, – построить-то можно и в кратере спящего вулкана. Тогда старт такого корабля можно без усилий истолковать как начало извержения пробудившегося вулкана – тем более что после такой встряски он наверняка и действительно проснется, так что получится полная правдоподобность. Но – странно, конечно, что его никто не замечал, пока он удалялся от Земли. Хотя… если есть самолеты-невидимки, разве нельзя предположить, что они построили и корабль-невидимку? Этакий космический «Стелс». А потом на нем что-то пошло враздрай, он стал видимым, его и увидели. И теперь они послали людей туда, чтобы восстановить это его свойство – там, где никто не станет заглядывать им через плечо.

– Вот насчет этого они скорее всего ошибаются, – проговорил президент. И повернулся к командующему космическими войсками: – В каком состоянии сейчас «Ураган»?

– Доводка практически закончена.

– Значит, впереди – новые испытания?

– Совершенно верно.

– Вот это и будет таким завершающим испытанием. Поглядеть им поверх плеча. Только нужно хорошо рассчитать: это не на МКС полет, а подальше. Чтобы хода хватило и всего прочего тоже.

И добавил, не отводя взгляда от командующего космическими войсками:

– А вы – ускорьте подготовку экипажа.

– Экипаж в полной готовности, хоть завтра на старт. Но разрешите вопрос? Обкатывать собирались без оружия. Так оставить?

– Нет, конечно, – установить все штатное вооружение на «Урагане». Береженого, как говорится, Бог бережет.

И еще пробормотал – себе под нос, тихо, невнятно:

– Ах, янки, ах ты, сукин сын…

 

8

Может быть, и странно, но план, возникший у двух беглецов как бы из ничего, оправдался. То ли исчезнувших не очень искали (на самом деле было не так, но им было спокойнее так думать), то ли ловили на современном уровне – то есть в поездах и самолетах, но не на подмосковных проселках и задних дворах, – так или иначе, добраться до унаследованного (хотя еще законно не оформленного) имения парочке удалось без приключений.

Однако же донельзя уставшими, грязными и истосковавшимися по горячей еде. Самым желанным для них сейчас была бы горячая ванна и не менее горячий обед; правда, здравый смысл заставил отказаться от и того, и другого – во всяком случае, до выяснения обстановки.

На первый взгляд она была совершенно спокойной. Похоже на то, что за время отсутствия нового как бы хозяина жилье не навещал никто – даже воры.

С одной стороны, это было понятно: место не было дачным и потому не привлекало профессиональных «чистильщиков», их здесь просто не завелось. Но вот соседи пусть и не совсем рядом, но в окрестности были – хотя бы в той же деревне; им наверняка было известно, что дом пустует, поскольку в него и попасть нельзя было иначе, как проехав или пройдя по главной деревенской улице. Большинство деревенских жителей – люди, разумеется, весьма приличные; но при всем при том прибрать к рукам то, что плохо лежит, считают грехом далеко не все; а в брошенном доме ничто не лежит хорошо. Так что – учитывая примитивный уровень замков – вполне можно было ожидать, что кто-нибудь из них да произвел негласную ревизию и, так сказать, снятие остатков. Поэтому Минич заранее предупредил Джину:

– Скорее всего там хорошо подчищено. Привыкни к этой мысли заранее.

– Зачем горевать прежде времени? Войдем – и увидим…

– Насчет «войти» придется обождать. Сначала обнюхаем территорию.

– Боишься, что в доме засада?

– Это было бы уж слишком романтично. Не такие мы опасные преступники. Просто постараемся понять что к чему.

Для Джины мысль эта так и осталась не вполне ясной. Но в таких случаях – понимала она – лучше не перечить.

– Лишь бы его материалы уцелели, – только и сказала она. – И телескоп, конечно. Остальное – черт с ним…

Пришли они, естественно, ночью, и вовсе не по деревенской улице: знали, что люди их среди ночи, конечно, вряд ли увидят, но собаки – непременные обитатели каждого двора – услышат и учуют и уж никак не промолчат. А им такого рода огласка была ни к чему. Поэтому они свернули с дороги еще не дойдя до околицы и дальше шли по бездорожью, оставив деревню в стороне.

Обошлось без шума. Идти было неудобно: грунт неровный, пашня остается пашней, а кустарник темной ночью, можно было подумать, размножался с небывалой скоростью, так что куда ни сверни – обязательно утыкались если не в куст, то в заросль репейника, что было ничуть не лучше. Пожалуй, последние эти километры дались им труднее, чем все, что было пройдено за предшествовавшие дни.

Минич медленно, по сантиметру, отворял калитку, опасаясь скрипа; но обошлось. По тропинке направились к дому. Тропинка оказалась изрядно замусоренной листьями и ветками, сорванными и сломанными недавним ураганом, прошумевшим, когда они находились под гостеприимным кровом Кудлатого. Никто здесь явно не убирал; это не значило, однако, что никто и не навещал. Минич только предупредил:

– Ноги поднимай повыше, ступай осторожно – поменьше треска чтобы…

Подошли к входу. На крыльце мусора тоже хватало; если бы после урагана кто-то входил в дом, то невольно хотя бы ногой отшвырнул сухой голый сук, ветром, наверное, заброшенный сюда, – иначе дверь было бы и не открыть. Минич, чуть поколебавшись, осторожно отодвинул сук в сторону, но сразу открывать не стал. Медленно провел пальцем по щели между дверью и косяком. И не зря: щель была в одном месте перекрыта полосой плотной бумаги шириной сантиметров в семь-восемь.

– Ну, ясно, – пробормотал он.

– Что ты там нашел?

– Вход опечатан.

– Почему?

– Спроси у них. Надо полагать – чтобы никто не входил. И мы в том числе. Вообще-то понять можно: наследство пока не оформлено, и дом как бы бесхозный.

– Что же – мы так и не попадем под крышу?

– Это было бы уж очень глупо. Попадем – только не через этот вход.

– А другого тут и нет.

– Зато окна есть.

– Будешь стекла бить?

– Ни в каком разе. Заметят. Но тут на окнах запоры не бог весть какие. Найти какую-нибудь железку… Ладно. Пошли дальше.

– Куда еще? – испугалась Джина. – Разве мы не пришли уже?

– Посмотрим, где еще они наставили печатей. Сарайчик и вышку обследуем – и тогда начнем проникать внутрь. Потерпи еще немножко…

– Потерплю, – вздохнула она.

По-прежнему стараясь не шуметь, приблизились к сарайчику. Здесь печатей не оказалось. На двери висел замок. Минич достал ключи, нашарил длинный, плоский, явно кустарной работы. Ключ подошел. Он медленно отворил дверь. Воздух в сарае был застоялый, невкусный. Минич впустил Джину. Затворил дверь. Засветил зажигалку.

– Похоже, ничего не взято. – Джина огляделась, прежде чем прийти к такому выводу.

– Думаю, что и в доме тоже все сохранилось. Его опечатала власть, и теперь что-нибудь унести отсюда – значит украсть у властей. Для негастролера это роли не играет, но для местных – тут все обо всех все знают, и портить отношения с участковым никому не хочется.

Прежде чем погасить огонек, Минич подошел к полке, где лежал немудреный инструмент. Взял долото, сунул в карман – ручкой вниз.

– А нам придется рискнуть, – вздохнула она.

– Нам уже хуже не будет. Пошли.

– Давай заодно посмотрим и вышку.

– Непременно. Хотя думаю, что зеркало стали бы красть, только если бы ничего другого не осталось. Вещь, по бытовым понятиям, никчемная. Даже не побреешься перед таким.

– Ну почему же. Гостей смешить, например, подвыпив.

– Ого – конструктивно мыслишь.

– Не забудь – лесенка там хлипкая. Если ее не поправили, конечно.

Не поправили; это вселяло надежды. Установив факт, Минич сказал:

– Я вскарабкаюсь; обожди здесь.

– Я и не собиралась.

Минич, покряхтев, забрался, минуя сломанную перекладину. Погодя чуть скрипнула дверка, отворяясь. Минуты через три скрипнула снова. Минич осторожно спустился.

– Все как в госбанке: в сохранности.

– Неудачно сравнил.

– Надо было сказать – в идеальном госбанке. Ладно. Пошли вламываться. А то я скоро усну на ходу.

Из окон он выбрал кухонное. Повозился несколько минут. Ставня подалась легко. Тускло блеснуло стекло. Минич занялся рамой. Выругался.

– Что? – встревожилась Джина, стоявшая, прислонившись к стене: уже не оставалось сил держаться прямо.

– Ничего – щепка откололась. Ладно, потом замажем, чтобы не светилась. Кстати, ее и пальцем можно было отколоть: рамы состарились до последнего.

– Люциан, вечная ему память, давно уже собирался затеять ремонт. Но экономика у него так и не успела выправиться – после расходов на астрономию…

– Внимание: вхожу!

Он перевалился через подоконник. У окна стоял кухонный столик; Минич вполз на него. Стал отодвигать в сторону. Что-то упало, судя по звуку – стоявшее у стола ведро. Пустое.

– Нас с тобой никто не слышит… – пробормотал он. – Давай руки. Залезай на завалинку.

– Ты не хочешь зажечь свет?

– Я жить хочу. Ну – раз, два, три… Постарайся коленом достать до подоконника. Ну – я тащу.

Джина забралась почти без его помощи. Он изнутри закрыл ставню, за ней – раму.

– Ну что? Ужинать и спать – или спать и завтракать?

– Спать, спать и спать, – категорически потребовала она.

Кровать Люциана была неширокой, но сейчас им хватило бы и узкой лавочки. Все-таки – не на земле и не под открытым небом. Уснули сразу. И никто их не потревожил. А говорят – чудес не бывает. Надо только учитывать, что чудо – это то, что не повторяется. Тогда это уже – система.

Выспались. А уже на следующую ночь не утерпели – полезли на вышку, к телескопу. Взобрались не без труда, особенно Джина: той, сломанной ступеньки ей очень не хватало. Но и думать было нечего о том, чтобы починить лесенку – хотя работа была бы пустяковой: происшедшее изменение могли бы заметить. Не сейчас, конечно: отважившись лезть на вышку, они уповали, что среди ночи никого не принесет сюда нелегкая – ни проверяющих, ни ворья, которое вроде бы решило обходить это место стороной.

Еще прошлой ночью Минич убедился в том, что власти – или кто это был – не пожалели бумаги: дверца наблюдательной будки (хотя покойный Люциан при жизни не называл ее иначе, как обсерваторией, наверное, слово это придавало ему значения в собственных глазах) была заклеена. На бумагу не поскупились, нет: полоса была чуть ли не в полметра длиной. А вот клея у них то ли не хватало, то ли заклейщик мазнул, не глядя, и поленился, очень по-русски, еще раз макнуть кисточку – так или иначе, половина полосы с печатями держалась кое-как, а вторая просто прилегала к косяку; странно было, как бумажка уцелела при урагане – ну, еще ведь и не так бывает. Так что дверь можно было отворять и затворять, нимало не повреждая казенный символ.

Внутри все было в порядке, только механизм гидирования, естественно, не дышал – за отсутствием команды. Эта следующая ночь выдалась, к счастью, ясной. Минич, будь он один, конечно же, не разобрался бы в астрономической кухне: он вообще на небосводе уверенно находил только Большую Медведицу, а Полярную звезду – уже с некоторым напряжением сил, остальное для него оставалось безымянным.

Но с ним была Джина, а уж у нее хватало опыта и по этой части вообще, и применительно к этой обсерватории в частности: вспомним, что как раз на общности этих интересов и началась ее дружба со стариком. И в литературе, и в его журнале наблюдений, где все было аккуратно записано, она разобралась еще вечером и нашла нужный объект, почти не затратив усилий.

Впрочем, теперь найти его при помощи такого инструмента сумел бы и начинающий: за время, пока тут никого не было, видимая яркость тела достигла шести – то есть человек с нормальным зрением мог бы обнаружить его уже и невооруженным глазом. Она глядела и все не могла наглядеться; хотя, честное слово, тело оставалось световым пятнышком, никакой особенной красотой не отличавшимся от других; но человеку, не заболевшему звездной лихорадкой, этого не понять. Миничу пришлось чуть ли не силой оттащить ее от инструмента, пристыдив:

– Вот уж не думал, что живет в тебе такая жадность!

После этого он стал смотреть сам. Сперва как бы по обязанности: надо же было увидеть то, из-за чего пришлось ему – и еще наверняка придется – подвергаться всяческим неудобствам, чтобы не сказать – опасностям и даже страданиям. Решил с самого начала, что трех минут ему за глаза хватит, а пять будут уже явным перебором. Пять минут проскочили; он смотрел. На что, спрашивается? Пустота ведь при любом увеличении остается пустотой, а звезды – точками. Но эта пустота каким-то непостижимым образом всасывает твой взгляд, и вскоре начинает казаться, что взгляд этот стал как бы материальным, превратился в трос, в якорную цепь, на конце которой якорь так зацепился за что-то там, в бесконечности, что его не поднять больше – придется цепь расклепывать, и так каждый раз терять все новые и новые якоря – и забрасывать их снова и снова. Так он чувствовал с самого первого раза, когда Люциан пригласил его посмотреть в телескоп впервые в жизни. Но сейчас только ощутил газетчик, что родство, постоянная связь человеческого духа с космосом – не слова только, не поэтическая фигура, но реально существующее явление, заставляющее почувствовать, что вселенский простор и мы – одной крови… Он смотрел, а тело чуть трепетало в окуляре и от этого казалось живым и даже пытающимся что-то ему, Миничу, поведать, ему неизвестное, но очень, очень важное…

Теперь уже Джине пришлось отрывать его от инструмента. Оказалось, что чуть ли не целый час он смотрел – явный симптом того, что и он этой болезни был подвержен. А когда он оторвался наконец и потер уставшие глаза, она сказала только:

– Ну?

Он же ответил – столь же кратко и содержательно:

– Да-а…

– Не углядел ничего особенного? Хотя – откуда тебе знать…

– Такое впечатление, словно опять впервые увидел мир… Особенного? Откуда мне знать?

– И правда, – сказала она. – А вот мне показалось…

– Что? – спросил он, потому что она смолкла на полуслове.

– Нет… может, почудилось. Но пока рано говорить; надо вернуться к Люциановым записям и не скользить по ним, а проштудировать всерьез. Тогда, может быть, станет понятнее… Давай установим камеру, и пусть снимает автоматом. Потом сравним – у него были снимки этой части. Тогда и увидим.

– Да что же тебя так смутило?

– Похоже – он вовсе не это тело имел в виду. Но у него там есть, если ты не забыл, раздел такой: «Нарушения конфигурации». Вот в нем и будем разбираться в первую очередь. А сейчас – хватит.

И в самом деле – пора была возвращаться в дом (все тем же путем – через кухонное окошко): на востоке посветлело, а люди в таких местах не спят допоздна и поднимаются с зарей – если, конечно, не пересидели накануне за бутылкой снадобья домашней выделки.

– Да, время, – согласился он. – И проблемы. Ладно, на завтрак нам еще хватит.

– Тут ведь огород.

– Ни-ни. Разве что – если кто-то уже начал его обворовывать, тогда и мы сможем пользоваться понемногу. Иначе – первый же, кто придет проверить печати, заметит, начнет искать следы – и найдет.

Джина согласно кивнула. Как ни старайся, все равно какие-то признаки пребывания здесь людей обязательно остаются. Пусть малозаметные, такие, что не бросаются в глаза, – но они имеются. Другие могут много раз проходить мимо них, не замечая – до тех пор, пока не наткнутся на какой-то ясный, недвусмысленный, который сразу же заставит их мысли выстроиться в этом направлении, – и тогда все то, что только что не замечалось, сразу же начнет выстраиваться в неопровержимую логическую вереницу.

От вышки до окошка они добрались, даже чуть пригибаясь, хотя это, пожалуй, было уже явной перестраховкой. Влезли. Прежде чем снова затворить ставни и раму, Минич, вооружившись веником, свесился из проема и смел с завалинки невидимые сейчас, но скорее всего оставшиеся следы их ног. Сердито фыркал при этом. Джина утешила:

– Может быть, завтра уже сможем выйти открыто. Если тело проносит мимо.

Но сказала она это таким тоном – похоронным, как подумалось Миничу, – что он насторожился:

– Думаешь?..

Она слабо усмехнулась:

– Не обращай внимания. Это у меня с детства: всегда ожидать худшего варианта.

– А как твое ясновидение?

Джина медленно качнула головой.

– Трудно сказать… Во всяком случае, не воодушевляет…

Минич несколько раз прошелся по комнате из угла в угол. Сейчас, перед наступлением момента истины, он просто не мог оставаться в неподвижности: хотелось куда-то идти, бежать, что-то делать, что-то кому-то говорить, кричать, на худой конец – напиться, быть может… Впрочем, эта последняя мысль промелькнула как-то легко, без последствий.

– Не мельтеши, – попросила Джина. – Голова кружится от тебя.

Он неохотно остановился. Сжал губы, прежде чем сказать:

– Ну ладно. Что мы будем делать, если тело уходит, – ясно. А если расклад окажется другим?

Джина медленно подняла плечи. Опустила.

– Погибнем. Как и все другие.

– Глупо, – сказал он раздраженно. – Я не согласен. Если уж все равно конец, надо сопротивляться до последнего. Кричать во весь голос.

– Только покажись на людях. Успеешь ли крикнуть?

– Есть соображения, – сказал он. – Может быть, и успею. Только бы знать. Только бы поскорее узнать!..

– Поспим пока. Я валюсь с ног.

И в самом деле время пришло поспать. Но, начав уже раздеваться, Минич спохватился:

– Знаешь, пожалуй, так не пойдет. Сидеть тут голодными – вовсе не самое разумное. Схожу-ка я в магазин, вот что. Давай поищем тут емкость какую-нибудь – сумку, а лучше – рюкзак. С ним буду больше похож на туриста.

– Что-то не верится мне, – проговорила Джина с иронией в голосе, – чтобы здесь нашелся круглосуточный магазин. Ты все еще мыслишь по-столичному.

– Ошибаешься. Если я сейчас выйду, то пока отойду подальше – так же, как мы сюда шли, крюком, пока по дороге вернусь к деревне, уже не прячась, простым пешеходствующим горожанином, время уже подойдет к открытию: если не в семь, то уж в восемь лавочку наверняка отворят. Тут ведь есть магазин в деревне?

– Есть. Я однажды туда даже заходила. Нормальный для таких мест магазин – всего понемножку. Нужен хомут – купишь хомут, но и съестное тоже есть – без разносолов, конечно, но люди, как видишь, живут…

– На это и рассчитываю. Отоварюсь по максимуму – сколько смогу унести…

– Или – на сколько хватит денег.

– Кстати, как у нас с капустой?

– Какое-то время бедствовать не будем. Пока не проедим последний мой гонорар. Дальше – не знаю.

– Думаю, нас месяцами искать не будут. Найдутся другие дела. Кстати, если там найдется автомат – позвоню Хасмонею. Жаль, что из города не удалось.

Той ночью Минич, как и хотел, позвонил Хасмонею из автомата – раз и другой, и каждый раз никто не снимал трубки. Похоже, на ночь там телефон просто выключали из безобрывной розетки: Минич вспомнил, что у Хасмонея бывали нелады со сном, и он принимал меры, чтобы ночью никто не стал будить его звонком: уснуть после этого было для него невозможным. Но с утра, надо надеяться, он окажется доступным.

– Хорошо. А ты не боишься, что когда пойдешь назад – тебя заметят?

– А я назад и не пойду. Вперед. Пройду мимо поворота сюда, двинусь дальше по дороге, якобы к реке. И в удобный миг, когда никого не будет, сверну и сюда вернусь уже леском. Даже если и увидят, что путник сошел с тракта, ну и что же, значит, приспела надобность, мало ли… Постараюсь набрать столько, чтобы на неделю хватило, если не больше. Чтобы там не мельтешить. Иначе – начнут узнавать, а народ тут любопытный.

– Он везде такой. Ладно – наверное, ничего лучшего сейчас не придумать. Только прошу тебя – будь осторожен…

– Буду. А ты – из дому не вылезай, огня не разводи, на звонки – если будут – не отвечай, словом, тебя тут нет, и вообще никого нет. Уяснила?

– Я что, по-твоему, – совершенно глупа?

– Наоборот. Но горе-то бывает от ума – еще классик сказал. Вдруг захочешь достать снятый материал, заняться проявкой…

– Ничего подобного. Я просто спать лягу сейчас. По-моему, мне после этого нашего анабазиса надо неделю отсыпаться. Тем более если погода позволит ночами наблюдать… Так что будь спокоен. Иди.

– Приятных тебе снов. Только учти: окно и ставни я притворю – чтобы не будить тебя, когда вернусь, в случае если разоспишься.

– Учту. Вот держи.

Она протянула ему неизвестно откуда извлеченный рюкзак; собственно, не рюкзак в полном смысле слова, но некое его подобие – то, что на Руси почему-то носит название «сидор». Минич взял мешок, встряхнул, глянул критически:

– За туриста я с ним вряд ли сойду…

– Никак не сойдешь: у тебя и одежка не та. Ты не турист, а типичный бомж. Или еще лучше: освободившийся из мест…

– Нет. Прическа скорее под бомжа: слишком ее много отросло.

– И то правда. Поцелуй меня.

Он не преминул. И заказал:

– К моему приходу – согрей постельку.

– Уж об этом можешь не беспокоиться.

 

9

Кто обрадовался было – радовался рано.

Грукок, просмотрев последние результаты наблюдений своего ассистента, не мог не ужаснуться: полное подчинение тела известным законам действительно оказалось лишь эпизодом. Как будто незваный гость просто дал себе день-другой отдохнуть, повинуясь законным влияниям, а за это время обдумал, как станет вести себя впредь. И, кажется, придумал.

А придумав – решительно сошел с предначертанной орбиты в очередной раз. И добро бы, сойди он для того, чтобы выбраться из сутолоки понятных и непонятных воздействий куда-нибудь в более спокойное место; ничуть не бывало – его потянуло, как говорят футболисты, в борьбу, поближе к зоне малых планет. При этом продолжая сближать плоскость своего полета с плоскостью планетных орбит. И вероятность того, что тело сблизится с Землей теснее, чем информированным людям этого хотелось бы, сразу приняла в объеме и весе.

Но нашлись и люди, которым от этого стало пусть и немного, но все же легче. Среди них в первую очередь следует назвать двух астронавтов на борту «Амбассадора», уже совершавших свой путь навстречу телу. Правда, пришлось сразу же вносить в рассчитанный маршрут новые коррективы; но это неудобство с лихвой возмещалось тем, что времени в пути придется провести меньше, и вернуться домой можно станет скорее.

Хотя, откровенно говоря, трудно утверждать, что это их обрадовало.

Зато других – несомненно. Тех, кто принимал решения и отправлял корабль в разведывательный полет. Теперь они должны были получить интересующие их сведения раньше, чем предусматривалось, а значит, и быстрее принять нужные меры – если они, конечно, понадобятся.

А кроме этих людей, были и еще лица, крайне заинтересованные в эволюциях тела. В общем, по тем же причинам, что и названные выше.

Тело же продолжало свою экскурсию, нимало не подозревая, что его действия могут вызвать у кого-то большое неудовольствие. Поскольку для него не существовало ни людей, ни Солнечной системы, ни Вселенной вообще и даже его самого не существовало – поскольку оно не обладало никаким сознанием.

А впрочем – что мы знаем об этом?