Глава шестая

1

Настроение у Властелина Изара испортилось с самого утра.

Он не любил, когда время пропадало впустую. А в этот день – и это было известно заранее – несколько часов будет потеряно безвозвратно и бессмысленно.

Потому что сегодня предстояло совершить одно из самых пустых, по его мнению, ритуальных действий. А именно – получить согласие Совета на военные действия.

Совет включал в себя представителей сословий и донкалатов и уже много поколений не решал ничего. Входившие в него люди пользовались репутацией лихих говорунов, способных доказать что угодно, – но только самим себе, или же опровергнуть все на свете, – однако тоже лишь в собственных глазах. Иногда целые дни уходили в Совете на обсуждение пустякового процессуального вопроса, который решил бы за две минуты любой писец самого низшего уровня, если бы только ему позволили решать. Еще пока это сборище самолюбивых ничтожеств (так называл их Изар, – но, разумеется, лишь в мыслях, да еще в разговорах с Лезой такие определения иногда прорывались наружу) возглавлял Ум Совета, человек разумный и проницательный, знавший о каждом члене Совета даже больше, чем тот сам, и потому обладавший возможностью вовремя остановить слишком уж зарвавшегося оратора одним лишь намеком, таившим угрозу, – можно было не опасаться всерьез: даже самые нелепые решения (а именно такие почему-то нравились Совету больше всего и обсуждались с наибольшей горячностью) Ум Совета ухитрялся топить в самый последний момент, когда, казалось, сделать уже ничего нельзя. Однако Ум безвыездно пребывал теперь в своем сельском доме, а заменить его было решительно некем. В этом было даже что-то смешное: среди многих миллионов населения и многих тысяч политиков разных рангов нельзя было найти одного-единственного человека, которому можно было бы поверить и на которого положиться. Одному Властелину суждено было оставаться всегда одному – если бы не Леза, которую поистине судьба ему даровала.

Как Властелин предвидел, так и получилось. Казалось бы, каждый член Совета, знавший о предстоящей войне едва ли не с первого дня, имел достаточно времени, чтобы и самому с собой, и с ближайшими единомышленниками заблаговременно обдумать и обсудить, и принять определенное решение, которое потом и отстаивать. Тем более что решать, по сути, было нечего: никто не помнил случая, чтобы воля Властелина не была исполнена, на то он и был Властелином, а не какой-нибудь случайно понравившейся народу куклой. Но, наверное, именно то, что результат (все понимали) был предопределен, люди Совета пускались во все тяжкие, чтобы не сказать свое «да» как можно дольше; тем они доказывали и себе, а главное – всему миру Ассарта, что решают все-таки они, а иначе зачем вообще существовал Совет?

Властелин, кстати, этого искренне не понимал, и не далее как сегодня, сидя в своем, поднятом над всеми кресле в Зале Решений, глядя поверх головы очередного оратора, извивавшегося на трибуне, как танцовщица в кабаке самого низкого пошиба, и исходившего обильно смоченными слюной словами, Изар решил: довольно. Идея этого сборища давно уже изжила себя, и пришла пора просто-напросто разогнать толпу дармоедов. Сначала он подумал было, что наилучшим будет сформировать из них полк, назвав его хотя бы Патриотическим, и послать на передовую; но это сразу сделало бы войну похожей на комедию, чего Изару вовсе не хотелось. Подумав, он пришел к выводу, что придется, пожалуй, отложить разгон Совета до окончания военных действий.

Теперь, когда судьба Совета была решена, Властелину и совсем расхотелось оставаться в этом душном от произнесенных глупостей зале. Он встал. На трибуне очередной болтун доказывал, что церемонию Последней Пуговицы никак не следует проводить на площади перед Жилищем Власти, но необходимо перенести ее сюда, в Зал Решений, чтобы всем было ясно, что именно Совету принадлежит бремя решения, а следовательно, и главная заслуга в предстоящей победе. Кроме того, – вещал оратор, – проведение церемонии в закрытом помещении даст возможность ограниченного допуска к участию в ней, что было совершенно невозможно на площади. Присутствие большого количества горожан, по мнению выступавшего, снижало торжественность и превращало великую церемонию в подобие сельской ярмарки. Вопрос, как мы видим, был чрезвычайно важен и совершенно оттеснил в сторону другую тему обсуждений, а именно – нельзя ли перед началом войны предпринять хотя бы формальные дипломатические шаги, чтобы потом никто не смог упрекнуть Совет в том, что не были приняты все меры к решению проблемы политическим путем. Это Совет собирался обсуждать завтра, предполагая, видимо, что сможет затянуть операцию по дроблению воды в ступе еще самое малое на неделю. «Клоуны, – подумал Изар, – не понимаю, как их терпели до сих пор?» Он махнул рукой, когда зал поднялся, прощаясь с Властелином. Уже выйдя в специальный, только для него и его охраны предназначенный коридор, он еще слышал, как оратор доказывал, что на церемонии вообще не должен присутствовать никто с титулом ниже баронского; депутаты успели уже обзавестись титулами, которых, собственно говоря, еще не было. «Бедные знатные роды, – подумал Изар, – какие же олухи окажутся носителями исторических фамилий… Но что делать: план создания Истинной Истории должен быть выполнен до мельчайшей детали…»

Перед тем как выйти из коридора в вестибюль, он в нерешительности остановился: следовавшие по пятам телохранители от неожиданности едва не налетели на него. Время было еще достаточно раннее, и самым разумным было бы сейчас направиться в Жилище Власти, где заняться делами: военные заботы, особенно в последние дни, заставили Властелина совершенно забросить все то, что касалось повседневной жизни Ассарта. Сейчас он мог бы хоть немного разобраться в них. Однако он чувствовал, что сейчас дела у него не пойдут. После только что оставленного им заседания во рту был отвратительный вкус, как если бы его накормили чем-то несвежим. Нужно было отвлечься, нужно было забыть об этом.

Только одно место в мире давало такую возможность: домик, в котором обитала Леза.

Изар решил, что направится туда, хотя с утра у него были другие планы.

Он кивнул телохранителям. В их сопровождении вышел, уселся в машину, подождал, пока они заняли свои места. Водитель ждал. Изар сказал: «Домой». Водитель знал, конечно, где его дом.

Не успела машина отъехать, как перед аркой подъезда Зала Решений резко затормозила другая, только что, вопреки разрешенному движению, пересекшая с превышением скорости площадь. Из машины выскочили двое. Один из них был одет в форму личного телохранителя Жемчужины Власти. Непривычный покрой одежды другого заставлял увидеть в нем жителя какого-то из других миров. Они не вошли, а вбежали в высокие двери.

Известие о том, что Властелин соблаговолил уже убыть, похоже, ошеломило их. Они обменялись взглядами, в которых сквозило не одно только разочарование.

– Куда он поехал?

Служитель Совета лишь пожал плечами.

– Его Всемогущество Властелин не советуется со мной при выборе своего маршрута.

– Куда он мог сейчас направиться? – спросил телохранитель инопланетянина. – В Жилище Власти?

– Почему же тогда мы его не встретили?

– Он мог поехать и не кратчайшим путем. К ней?

– Слишком рано. Он всегда заканчивает дела куда позднее. Нет, не туда… Скорее всего его надо искать у военных. Все последнее время он чаще всего бывает именно там.

– Едем!

Машина рванулась и, не обращая внимания на отчаянные жесты стоявшего в центре площади стража благочиния, скрылась в ближайшей улице – вовсе не в той, по которой направлялся домой Изар.

Именно поэтому Властелин не получил в нужное время той информации, которая оказалась бы крайне полезной не только для него, но и, надо полагать, для всего Ассарта.

Он, однако, не подозревал об этом. И по мере приближения к милому жилью скверное настроение его отступало все дальше, уступая место всегдашнему нетерпению, какое он все еще испытывал перед каждой встречей с Лезой (то есть практически каждый день), и предчувствию спокойствия, охватывавшего Властелина уже не только в стенах дома, но и при одном лишь приближении к нему.

Доехали спокойно. Изар отпустил машину. Кивнул телохранителям, и они сразу же как бы растаяли; впрочем, он знал, что они все равно где-то рядом и он просто не видит их.

Весело напевая, он вошел. Было чисто и тихо. Все стояло, лежало, висело на своих местах. Только не было Лезы.

Но она не могла уйти далеко. Изар прилег на диван – ждать.

Здесь был покой. Никто не говорил глупостей. Чем-то приятно пахло; в доме Лезы всегда был какой-то неопределимый, но очень приятный запах. «Сейчас она придет, – думал Изар. – Она никогда нигде не задерживается. Сейчас…» Незаметно он задремал. Тут даже сны виделись приятные, не такие, как в Жилище Власти, где ему снилось, что он насилует то Ястру, то Лезу, – он просыпался в поту, вскакивал и долго ходил по спальне, убеждая себя, что это придется терпеть еще какое-то время, это – воздаяние… А тут сон был веселым, радостным – они с Лезой и ребенком (ребенок воспринимался как-то неопределенно, была во сне только уверенность в том, что это – ребенок, и именно их, этот самый) где-то на берегу одного из многочисленных Ассартских морей (Изар не мог определить, какое именно там было, но прекрасное море, теплое и такое чистое, каких уже, пожалуй, и не осталось на планете), были какие-то игры и смех, и все очень крепко любили друг друга…

Потом Изар очнулся от дремоты. Не так много он спал: сорок минут приблизительно. Леза не пришла? Не может быть. Пришла, конечно, увидела, что он спит, и бесшумно прошла – скорее всего на кухню: уже и час ужина недалек.

Он окликнул ее и не получил ответа. Тогда, недоверчиво покачав головой, Изар встал. На кухне ее не было. Не было в спальне. Лезы не было нигде.

Он снова опустился на диван и задумался. Он не обещал приехать сегодня раньше времени. Раньше этого не случалось. Так что время находилось в полном распоряжении Лезы. Как же она его использовала? Уходила из дому? Куда? Где она могла оставаться так долго?

Изар раньше не задумывался о том, ревнив он или нет. У него не возникало повода ревновать. Теперь он с тревожным удивлением ощущал в себе какие-то новые, темные чувства. Сами собою сжимались кулаки, зубы хрустели – так стискивал он челюсти.

Чтобы успокоить себя, он представил себе Лезу – какой она бывала в разные мгновения своей жизни. Нет, конечно, он не имел права думать о ней плохо. У него никогда не возникало ни малейшей причины подозревать ее хоть в малейшей неискренности. Если бы она охладела к нему, если бы у нее возникла более сильная привязанность – она не стала бы скрывать это. Никакое желание сохранить свой теперешний образ жизни, достаточно спокойный и беззаботный, не заставило бы ее лгать.

В конце концов у женщины могло быть сто тысяч надобностей, по которым ей пришлось отлучиться. Красота и здоровье требуют постоянного внимания. Может быть, она подвергается каким-то процедурам, отнимающим много времени. И кроме того, у нее ведь могут – и даже должны быть какие-то подруги, не в пустоте же жила она до встречи с ним. Вот она и задержалась. Но к тому часу, когда он обычно возвращался из Жилища Власти, она обязательно будет дома.

До этого времени оставался еще почти час. Властелин решил, что терпеливо подождет ее. Ничего страшного, ведь она каждый день ждала его; разочек мог потерпеть и он.

Он взял с полочки книгу и попробовал читать. Но уже смеркалось, а ему не хотелось зажигать свет. Казалось почему-то, что лишь ей принадлежало право сделать это.

Изар отложил книгу и стал ходить по комнате взад и вперед. Усидеть на месте он не мог.

Назначенный им срок пришел. Лезы все не было.

Только теперь Изару пришло в голову, что с нею что-то могло случиться. Какое-то несчастье. На улице ее могла сбить машина. Могло… Ну, мало ли что вообще может произойти в большом и не очень благополучном городе.

А охрана? Дом ведь негласно охранялся: значит, кто-то должен был видеть хотя бы, когда она вышла, в каком направлении двинулась, была ли одна или?..

«Великая Рыба! – подумал он, остановившись посреди комнаты. – Что происходит в мире? На пороге война. Держава, по сути дела, никем не управляется, кроме мелких чиновников. Сейчас она еще не понимает этого, но завтра поймет. Чем занимается в это время Властелин? Теряет время в ожидании своей – употребим истинное слово – содержанки: ну хорошо, пусть даже жены; но ведь Властелин! Человек, заранее знавший, что главным в его жизни всегда будет Держава, должна быть! И вот этот Властелин уже готов сам броситься неизвестно куда – на поиски этой женщины, предоставляя всему остальному прийти уже в совершенный разлад… Наверное, мир Ассарта никогда еще не постигала такая неудача с Властелином… Ну возьми себя в руки! Есть охрана, есть, в конце концов, Легион Морского Дна… Вот они и должны разыскать ее, выяснить – где она была и зачем. А тебя требует Власть, которую ты возглавляешь лишь до тех пор, пока соблюдаешь ее интересы… Власть – это лодка, в которой ты плывешь по океану; но стоит тебе перестать считаться с ветром, течениями, мелями и рифами, как лодка разобьется, опрокинется, получит пробоину и затонет – и какова тогда твоя судьба? Полдня потерял ты сегодня, выполняя прихоти своих чувств; больше нельзя. Немедленно вернись в Жилище Власти, и уже оттуда…»

Мысли прервались, потому что он явственно услыхал: звякнул отпираемый замок наружной двери.

«Ну вот, явилась наконец-то! И как тихо крадется – чувствует свою вину. Хотя в доме темно, и она вряд ли считает, что я здесь: машины у подъезда нет, охрана не попадается на глаза. Хорошо, сейчас она войдет сюда, зажжет свет – и увидит меня. И тогда я спрошу ее… нет, тогда я просто скажу: может быть, я больше не нужен? Может быть, стал тебе в тягость?..»

Тихие шаги приближались. И вдруг ему пришло в голову: что-то странное было в этих шагах, едва уловимых даже в полной тишине. Что же? Он напрягся и понял: это не были шаги человека, давно уже живущего в этом доме и даже в полной темноте знающего, что где стоит и как нужно пройти, чтобы ни на что не наткнуться. Кстати, почему в темноте? Почему хозяйка дома, войдя, не зажжет в прихожей свет, как сделает это любой нормальный человек? Полно, Леза ли это? Медленные, крадущиеся, неуверенные – разве это ее шаги?

Ступая не менее бесшумно, чем человек в коридоре, Изар отступил к двери и остановился с таким расчетом, чтобы дверь, когда ее отворят, заслонила его от входящего. Кто это может быть? Тут ему показалось, что он понял: кто-то из его охраны, обеспокоенный его исчезновением в неосвещенном доме, решил на свой страх и риск проверить обстановку, – вот что означают эти шаги. А крадется он потому, что предпринимать такие действия никто ему не разрешил, и он отлично понимает, что, если окажется, что в доме все в порядке, его ждет наказание не из самых легких; всем было известно, что Властелин охрану терпит – но никак не более того.

Дверь медленно, бесшумно отворилась. «Нет, я не стану пугать его, – подумал Изар. – Я позволю ему войти. Интересно, что он будет делать дальше, до какой степени может дойти наглость мелкого легионера. И лишь потом…»

Человек был уже в комнате. Изар понял это, когда темная фигура вычертилась на фоне окна; на улице было все же светлее, почти у самого дома стоял фонарь. Фигура была крупной, массивной, такой человек должен при ходьбе производить немало шума – если только он специально не тренирован… «Нет, – понял Изар, – это не из охраны». Он успел запомнить всех, кому было поручено заботиться о его безопасности, – таких носорогов среди них не было. Тогда кто же?

– Леза! – негромким, хриплым шепотом проговорил неизвестный. – Мадам Леза! Не пугайтесь, это я, Задира… Вы спите, мадам? Нам нужно срочно поговорить…

Не дождавшись ответа, он еще с минуту постоял посреди комнаты, лишь поворачивая голову. Властелин затаился в надежной тени, почти целиком прикрытый дверью. Ночной посетитель его не видел. Казалось, он ждал, пока глаза привыкнут к мраку. Наконец сделал шаг, другой – так же бесшумно, как и прежде. Он направлялся к двери, что вела в спальню. «Может быть, этот человек не впервые приходит к Лезе? – подумал Изар, сжимая кулаки. – Выходит, мои подозрения не напрасны? Нет, – тут же опроверг он сам себя. – Если бы они уговорились, она была бы дома – или он знал бы, что ее нет. И, во всяком случае, не стал бы так красться, боясь разбудить спящего или же предполагая, что она может оказаться не одна. Нет, Леза в этом не замешана. А значит…

Значит, ответ лишь один: человек этот пришел, зная, что тут находится – или должен находиться – он, Изар, Властелин Ассарта. Нет, это не любовная история, да и на обычного вора не похоже: тот не полезет в квартиру, не будучи уверен, что она пуста. Объяснение в том, что человек этот – убийца, и именно он, Изар, является целью его поисков. В Жилище Власти до него не добраться – значит, очередное покушение задумано совершить здесь.

Ах, охрана, охрана, – подумал он. – Не зря я всегда говорил, что от нее никакой пользы. Ну хорошо, искатель приключений, придется несколько испортить тебе настроение…»

Он терпеливо ожидал. Двери спальни отворилась так же беззвучно, как и та, за которой прятался Изар. Человек вошел. «Так, значит, это Задира, – думал Изар, подкрадываясь к входу в спальню и остановившись чуть в стороне. – Исполнитель. Но кто, интересно, его нанял? Неплохо было бы развязать ему язык…» – Изар прижался к стене, приготовился к стремительному броску. Угораздило же его не взять на этот раз оружие! Но он никогда и не приходил сюда вооруженным – охрана постоянно сопровождала его, и только сейчас, когда она действительно пригодилась бы, ее нет.

Проем двери слабо светился: человек включил неяркий ночничок. Видимо, темнота его чем-то не устраивала. Едва слышно скрипнула дверца бельевого шкафа. Все-таки грабитель? Властелин осторожно заглянул в дверь, готовый, если понадобится, к немедленному броску и жестокому удару.

Человек был сейчас виден в профиль. Он шарил в шкафу, потом разогнулся, на лице его было выражение некоторой растерянности. Как будто он был разочарован, не найдя в доме ни живой души. Значит, к отсутствию Лезы он не имеет отношения? Да, сомнений не остается: это тот самый Задира. Наемный убийца – вот кем он оказался на поверку. Ну, что же: такие не вправе сетовать на жестокость, если по отношению к ним применяются их же собственные методы.

Ночник погас. Изар сделал неслышный шаг назад, напряг все мускулы. Задира осторожно вышел из спальни и, не задерживаясь более, направился к выходу. Сейчас настал самый удобный миг, чтобы метнуться, нанести удар. Но Изар медлил.

Да, конечно, он был мужчина и боец. И если бы сейчас что-то угрожало Лезе… Но ее тут не было. А Изар был, кроме того, еще и Властелин Ассарта. И хотя все тело его и все нервы просили, требовали движения, атаки, схватки, он не уступил им, потому что понял: на это сейчас у него не было права. Задира был силен и наверняка вооружен. С другой стороны, раз он опознан, его можно будет в любой миг разыскать, арестовать, допросить, – чтобы узнать, наконец, кто ведет непрекращающуюся охоту на Изара и зачем. А также зачем ему понадобилась Леза, зачем он пришел в этот дом. Если бы он застал их обоих и убил Изара, то уничтожил бы и Лезу, свидетеля? Тем более что он все-таки знал Лезу раньше.

Надо предупредить охрану, хотя она и проспала.

Изар, прижимаясь к стене, беззвучно добрался до двери, ведущей в коридор. Выскользнул. Прокрался к выходу. Дверь за собой не стал закрывать на замок, опасаясь щелчка.

На улице все выглядело, как обычно. Фонарь по соседству рассеивал неяркий свет. Никого не было видно. Никто из телохранителей не показался. Интересно, чью безопасность они тут обеспечивают – свою собственную? Изар, ступая по-прежнему бесшумно, приблизился к широкой полосе кустарника, отделявшей газон от улицы. Там наверняка должен быть хоть кто-то из охраны.

Они там и были. Три человека. Тела были еще теплыми, но жизнь наверняка уже покинула их.

Похоже, дело было даже серьезнее, чем Властелин думал. Противник, кто бы ни направлял его действия, не считался со средствами. Раз он начал убивать, то так быстро вряд ли остановится.

Оставалось только спешить в Жилище Власти. На открытой для всех улице Властелин почувствовал себя очень неуютно.

Он двинулся по тротуару, прижимаясь к кустам, ежесекундно готовый к удару. На улице стояла тишина: в этой части города ложились спать рано, поутру всех ожидала работа. Народ здесь жил небогатый, и не было видно ни одной машины.

Так, ощущая опасность, Властелин добрался до Круглого проспекта. Здесь было много света и оживленное движение.

Изар решил принять все меры предосторожности. Добравшись до стоянки такси, где ожидали клиентов две машины, он, укрывшись в ближайшем подъезде, подождал, пока они взяли пассажиров и уехали, и только тогда вышел и остановил машину, проезжавшую мимо.

– В центр, на Площадь, – сказал он, опустившись на заднее сиденье, и на миг закрыл глаза, чувствуя, что начинает дрожать.

2

Уезжая вечером домой, Главный Композитор Истории Ассарта взял с собою целую кипу еще не просмотренных материалов. Отделы и секторы сделали свое дело, фрагменты истории были разработаны и приняты, но для объединения их в единую, непротиворечивую, убедительную и красочную картину еще чего-то недоставало. Наука сделала свое дело, теперь наступал черед искусства, и Главный Композитор хотел еще раз просмотреть все накопленное, чтобы хоть приблизительно наметить, кому из деятелей литературы будет доверена высокая задача. На первый взгляд, таких было немало, однако следовало прикинуть еще и еще раз: именно результат их деятельности будет представлен на высочайшее рассмотрение и утверждение, и каждая ошибка тут могла быть чревата неприятными последствиями.

Уже само чтение собранных и обработанных материалов, даже в нынешнем, сыром виде, было увлекательным занятием и доставляло Главному Композитору немалое удовольствие. Он уже привык к своему новому положению, и то, что вначале казалось ему самым главным – высокий статус в обществе и связанные с этим ощутимые блага, – теперь более не отвлекало, не заставляло любоваться самим собой, но лишь напоминало о великой ответственности, лежавшей на нем. Главный Композитор хорошо понимал, что с большой высоты больнее падать, какую бы мягкую подстилку ты ни готовил заранее. И к обязанностям своим относился чем дальше, тем серьезнее.

Он внимательно просмотрел уже шесть эпизодов, на каждом из них пометил имя того, кому будет поручена их художественная обработка, а также в каких пределах, в каждом случае можно будет отступать от фактов для придания тексту художественной правдоподобности и убедительности, когда в дверь позвонили.

Главный Композитор с неудовольствием поднял голову. Он никого не ждал нынче вечером, никого не приглашал; Композитор очень не любил, когда ему мешали. Если раньше, когда он был незаметным преподавателем, он любил, когда его по вечерам навещали дамы – он пользовался у них успехом, и это, при монотонном течении тогдашней жизни, доставляло ему, пожалуй, наибольшее удовольствие; то теперь все это отошло куда-то далеко, знакомства прервались, и ему было некогда даже пожалеть об этом. Вспоминая изредка о заброшенных утехах, Главный Композитор успокаивал себя тем, что вот уже скоро все будет готово и тогда настанет пора пожинать обильные плоды, – тогда будет и время, и обширные возможности для легкой, привольной и сладкой жизни. Но все это надо еще и заслужить, и надежно утвердить – теперь, часто бывая в Жилище Власти и общаясь с опытными политиками, Главный Композитор начал уже понимать, как это делается.

Итак, неожиданный звонок в дверь его нимало не обрадовал, скорее наоборот, рассердил. Он встал из-за стола и, направляясь к прихожей, минуя комнаты своего теперь весьма обширного жилища, уже в который раз подумал, что пришла все-таки пора завести постоянную прислугу – хотя бы для того, чтобы было кому открыть дверь перед посетителем в любой час дня и ночи. Он отворил дверь, даже не спросив, кому пришло в голову его беспокоить. Главный Композитор не боялся, у него, насколько он знал, не было серьезных врагов, а такими ценностями, какие заставили бы воротил преступного мира обратить на него внимание, он еще не обзавелся – опять-таки за недостатком времени.

Он отворил. На пороге стоял Задира.

Увидев его, Главный Композитор удивился, но не чрезмерно. То было удивление не тем, что какой-то малозаметный горожанин вдруг осмелился побеспокоить высокопоставленного деятеля в его доме; это, вероятно, почему-то считалось естественным. Скорее, Главного Композитора удивило то, что Задире понадобилось увидеть его именно сейчас.

Так или иначе, он отступил в сторону и гостеприимным жестом пригласил Задиру войти.

Вскоре оба оказались в кабинете, где Задира, не дожидаясь приглашения, опустился на диван. Главный композитор, не возвращаясь к столу, устроился в кресле напротив.

С минуту они молчали.

– Много работы? – спросил наконец Задира, найдя, видимо, отправную точку для разговора.

– Чем дальше, тем больше. Но конец уже виден.

– Конец уже виден… – медленно повторил Задира. – Но пока он не настанет, работы станет еще больше. Именно для тебя. До сих пор я не очень обременял тебя поручениями, верно?

Может быть, присутствуй при разговоре кто-нибудь третий, его удивило бы, что у квартального сутенера могут быть поручения Главному Композитору Истории, почти уже состоявшемуся герцогу, представителю древнейшего рода (хотя и с другой планеты). Но третьего не было, сам же Главный Композитор воспринял сказанное как вещь вполне естественную. Он поинтересовался лишь:

– Что-нибудь случилось?

Задира ответил не сразу:

– У меня пересохло в горле… Может быть, сваришь кофе?

– С удовольствием.

Быть может, Задиру действительно мучила жажда; но не исключено, что просьба его была вызвана и еще одной причиной: занимаясь делом столь приятным и привычным, как приготовление кофе, человек невольно успокаивается, и продолжение разговора воспринимает уже без того внутреннего напряжения, какое неизбежно возникает перед получением какой-то, может быть, не очень приятной информации.

– Только не «экспресс». Сделай, пожалуйста, на спиртовке, – добавил гость.

Хозяин кивнул и принялся за дело: все было под руками, кофе он обычно готовил для себя тут же, в кабинете, чтобы не ходить из конца в конец своих апартаментов. Когда спиртовка загорелась и кофейник был водружен на нее, Задира сказал:

– Придется тебе брать на себя отношения с Властелином.

– Я не совсем понял, – откликнулся Главный Композитор, не отрывая взгляда от кофейника. – Я и так общаюсь с ним каждый день.

– По вашим делам. А теперь пришла пора заняться моими.

Историк позволил себе бросить на гостя лишь короткий взгляд, постаравшись, однако, вложить в этот взгляд все свое недоумение.

– Дело в том, – сказал Задира, – что исчезла Леза.

– Ага, – откликнулся Главный Композитор, поглощенный в тот миг поднимавшейся в кофейнике шапкой пены. – Леза исчезла. Ну и что?

– Я еще не знаю, почему она исчезла и где находится сейчас.

– И хочешь, чтобы я выяснил это для тебя? Право, не знаю… Ты думаешь, ее где-то укрыл Властелин?

– Все это я выясню без тебя, специально заниматься этим тебе как раз не следует. Но если до сих пор его действия направляла она, то сейчас делать это придется тебе.

– Вряд ли я смогу заменить ему любимую женщину.

– Как женщина ты вряд ли составишь ей конкуренцию, – согласился Задира. – На этот счет у меня нет никаких иллюзий. Но твоя задача – заменить ее в качестве советника.

– Я и так главный его советник по вопросам истории.

– Ты не советник. Ты советчик. А нужно, чтобы ты стал именно советником. Человеком, к помощи которого прибегают в сложных положениях.

– Мне положение не представляется сложным.

– Просто потому, что до сих пор я щадил тебя, давал возможность заниматься твоим делом. Сейчас, как я уже сказал, настала пора моих – куда более важных.

Историк снял кофейник со спиртовки.

– Пусть отстоится немного… Пока что ты говоришь очень многозначительно, но не менее загадочно. Будь любезен, объясни.

– Для этого я и пришел. Как тебе известно, до начала войны остались считанные дни, чтобы не сказать – часы.

– Я в курсе государственных дел. Церемония Последней Пуговицы состоится – это крайний срок – завтра. После нее войну можно будет считать начавшейся.

– Ты хорошо информирован.

– Надеюсь, ты не станешь требовать от меня, чтобы я остановил войну?

– Ни в коем случае. Не для того все затевалось.

– Что же тогда?

– Нужно, чтобы Властелин с самого начала войны покинул Ассарт.

– Послушай, это совершенно невозможно. Во-первых, традиции. Порядок запрещает ему это. Во-вторых, простой здравый смысл… Если бы еще отправлялся один экспедиционный корпус – хотя и тогда… Но тут – семнадцать эскадр, семнадцать направлений… Нет, это не получится. Не глупец же он, в конце концов.

– Должно получиться.

– Послушай, а зачем?

– Затем, что едва эскадры стартуют, на Ассарт обрушатся семнадцать отрядов с семнадцати планет. Державе придется воевать на своей планете – впервые за сотни лет. И если в это время она лишится человека, имени, символа, вокруг которого люди привыкли объединяться, – Ассарт можно будет взять, что называется, голыми руками.

– Победить Ассарт? Но это же значит, что мы не реализуем своей истории, над которой столько работали!

– С этим тебе придется примириться.

– Но… Послушай, я так и не знаю, как следует к тебе обращаться…

– Можешь называть меня Магистром.

– Магистр, но я вовсе не хочу примиряться с этим! Затрачено столько труда! И потом, новая история ведь действительно вернула бы нас к жизни…

– Это не нужно.

– А кому нужно то, что ты предлагаешь?

– Силам куда более значительным, чем мы с тобой. А что касается истории – она еще пригодится. Не сейчас, но позже. Ведь Ассарт, в конце концов, не перестанет существовать!

– Не понимаю. Совершенно не понимаю.

– Я мог бы ничего не объяснять тебе. Но попробую. Когда Властелин покинет Ассарт в самый критический миг, это послужит поводом для его низвержения. Власть перейдет в другие руки.

– Но те семнадцать раздерут Державу на части!

– Успокойся. Могу обещать тебе: они не выиграют.

– Кто же тогда?

– Я. Ты. Те, кто действует заодно с нами.

– Заманчиво звучит. И все же… Нет, у меня не лежит душа к этому. Послушай, Магистр: я отказываюсь.

– Не лежит душа – значит, ляжет тело. И навсегда.

– Ты угрожаешь?

– Несомненно. Ты, историк, целиком зависишь от меня. Ведь стоит Властелину получить доказательства того, что ты с самого начала действовал по чужому замыслу, начиная с той самой драки… Что ты вовсе не потому пришел ему на помощь, чтобы спасти его, но для того, чтобы приблизиться, заслужить доверие. И что сама идея войны за историю возникла, увы, не в твоей голове… Стоит ему получить доказательства – и мне не придется даже пальцем пошевелить, чтобы тебя не стало. У Властелина тяжелый характер…

Главный Композитор Истории промолчал.

– Я вижу, ты оценил обстоятельства, – сказал Магистр. – Итак, ты принимаешь поручение.

– Если бы даже я всей душой стремился выполнить его, – медленно проговорил историк, – я никак не вижу способа убедить его. Доказательства должны быть более чем весомыми.

– Они есть. Прежде всего, тебе надо при первой же встрече попытаться определить: он ли скрыл Лезу от возможных опасностей или это сделал кто-то другой.

– Прекрасно. Подойти и спросить: Выше Всемогущество, это вы ухитрились припрятать свою девочку?..

– Не столь примитивно. Собственно, спрашивать даже не придется: ты и сам поймешь, понаблюдав за ним. Если ее увез он – Властелин будет спокоен. Если нет – ему вряд ли удастся скрыть беспокойство.

– Дальше?

– Дальше ты представишь ему доказательства того, что его предали, что все его планы давно раскрыты в других мирах и что эскадры его противников готовы обрушиться на Ассарт. Разумеется, ты сделаешь это после того, как основная часть Ассартского войска будет уже в броске к планетам.

– То есть раскрою ему действительное положение вещей?

– Именно так. Но ты сообщишь ему не только об этом. Ты скажешь, что командование объединенными флотами находится в определенной точке пространства. Назовешь координаты. И что единственный способ спасти положение – совершить внезапный рейд и захватить или уничтожить это командование. Операция, решающая исход войны в пользу Ассарта, невзирая на предательство и прочее. Разве он сможет отказаться от того, чтобы возглавить рейд? Один отряд в запасе у него наверняка останется…

– Останется, это совершенно точно.

– Зато все сколько-нибудь пригодные командиры будут уже далеко в пространстве. Разве не так?

– Видимо, да.

– Ну вот. Следовательно: или он – или никто.

– Да, – признал историк. – Звучит убедительно. Скажи… а что случится с ним там?

– Думаю, что ничего страшного.

– Надеюсь, ты не станешь прибегать к крайним мерам.

– Не преувеличивай моих сил, историк. Все будет зависеть не от меня. Просто я, как и ты, выполняю поручение. И не стыжусь признаться, что о его дальнейшей судьбе ничего не знаю – и не хочу знать. Для меня самого важно лишь, чтобы его здесь не было.

– Теперь я понимаю, на что ты рассчитываешь для себя.

– А что? По-твоему, я недостаточно красив для этой роли?

– Ну, это пусть решают женщины… Во всяком случае, ты хитроумен и не отягощен принципами.

– Но от этого я не чувствую себя плохо. Кстати, о женщинах: если ты убедишься, что о судьбе Лезы ему ничего не известно, можешь намекнуть, что ее умыкнули те же враги и она находится в этой самой резиденции командования флотами.

– Чтобы усилить его желание действовать лично?

– Совершенно верно, именно для этого.

– Ну что же… Видимо, ты не оставляешь мне другого выхода, как согласиться с тобой.

– Вот и хорошо. И разумно. Начинай завтра с самого утра. Времени у нас немного. Постарайся навести разговор на Лезу, ее судьбу. И – намекай, что начало войны нельзя затягивать. Дай ему понять, что у тебя есть надежные сведения: сегодня на планетах еще ничего не подозревают, но пройдет немного дней – и сведения о приготовлениях Ассарта заставят их зашевелиться.

– Он наверняка спросит, откуда у меня такие сведения.

– Мне ли тебя учить сочинительству? Это ведь легче, чем шить лоскутную историю… Ну скажи, что твой друг детства служит в торговом флоте… на космическом трампе, который постоянно бродит от планеты к планете. Недавно он садился на Ассарте, друг навестил тебя и все рассказал. Что пока все спокойно, но уже начинают ходить слухи…

– А если он захочет сам выслушать этого друга?

– Снова в рейсе. И неизвестно где. Трамп – не лайнер.

Магистр встал. Потянулся.

– Великая Рыба, как я устал… Ну что же: спасибо за кофе. Не стану больше отвлекать тебя от творческой работы. Доброй ночи!

Главный Композитор Истории провел гостя до выхода, запер за ним дверь. Медленно вернулся в кабинет, но не стал дальше читать материалы, а, усевшись за стол, задумался.

Мысли шли невеселые. Оказывается, все это была лишь игра. Чья-то непонятная, злая и жестокая игра. Ради нее его и множество других людей заставили много работать. Побудили поверить в красивую идею. А когда люди и идея свою роль сыграли – их смяли и выбросили, как ненужный клочок бумаги.

И все это при его собственном, весьма рьяном участии.

Конечно, если бы он с самого начала понимал, во что ввязывается, то еще очень и очень бы подумал. И, вернее всего, отказался бы. Ну а сейчас – слишком поздно.

Хотя и не с легкой душой будет он держать свое слово.

Значит, история – пустое место. Да и то, если подумать, – это ведь все же чужая история.

А какая – своя?

Этого никто не знает, какой она была на самом деле.

Наверное, если бы поискать как следует – нашлось бы. Прошлое – это клад. Давно и глубоко зарытый. Но от этого не переставший существовать.

Да что сейчас рассуждать об этом.

«Ты становишься воистину исторической личностью, – сказал себе Главный Композитор Истории. – И на самом деле создаешь ее. Только не таким способом, какой потом будут прославлять в поколениях. Напротив – таким, о котором всю жизнь придется молчать – и надеяться, что никто этого никогда не узнает.

Вот так оборачиваются дела. А все эти материалы, в которые вложено неимоверное количество энергии и фантазии – они сейчас стоят меньше, чем бумага, на которой они запечатлены. Их с чистым сердцем можно выкинуть.

Хотя лучше все-таки сохранить для памяти. Для истории.

Кроме того… Пока игра продолжается, они еще понадобятся. Властелин в любой миг может потребовать их на просмотр. Он ведь все еще думает, что именно ради этих разработок будет вестись война.

Скверно на душе.

А может быть, все-таки рискнуть – и…

Нет. Опасно.

А может быть, все-таки…»

3

Что-то мешало смотреть. Какая-то желтая пелена перед глазами, к тому же медленно вращавшаяся.

Это было странно.

Что – это? Что вообще было?

В затылке ощущалось какое-то неудобство, тяжесть.

Женщина попыталась пошевелить головой. Удалось, при этом тяжесть ощутимо перемещалась, как бы перекатывалась по затылку.

Попробовала сделать шаг. Это почему-то не получилось. Нога не нащупала опоры. Под ней была лишь пустота.

Женщина напряглась и вдруг поняла, что лежит. И на затылок давил жесткий валик.

Почему лежит? На чем? Где? Ни на один из этих вопросов она не находила ответа.

Голова была тяжелой, при движении в ней ощущалась тупая боль. И все же сознание понемногу возвращалось.

Прежде всего ей стало ясно, что она не дома. У нее дома не было ничего такого – желтого и обширного.

Ах да; это был потолок. Нет, у нее дома не было желтых потолков.

Не дома; а где же?

Она попыталась встать. Для этого сперва нужно было сесть. Не сразу, но это получилось. А вот встать оказалось слишком сложно. Ноги не хотели держать ее. Пришлось тут же опять сесть и опереться руками, чтобы снова не растянуться на спине.

Она сидела на неширокой, жестковатой кушетке. Такие бывают в кабинетах у врачей.

Кушетка стояла в небольшой комнате, в которой были еще стол и шкафчик, но не было окон. Дверь, правда, имелась.

Где же находилась эта комната? И как она, Леза, сюда попала?

Ведь она… Что – она? Ну конечно: она жила совсем в другом доме. Там у нее был Изар. И был… маленький, еще не имевший имени.

Вспомнив о маленьком, она судорожно прижала ладони к животу, словно опасаясь, что могла потерять его. Нет, живот был в порядке. Конечно, определить это на ощупь еще нельзя было, она просто почувствовала: все в порядке, он с нею.

Ей сразу стало спокойнее, и как будто даже прибавилось сил.

Силы требовались прежде всего для того, чтобы все-таки восстановить в памяти все, что с нею произошло.

Чтобы легче было вспоминать, она снова легла на кушетку. Желтый потолок опять оказался перед глазами, но теперь ощущалось расстояние до него. Кроме того, он перестал вращаться, и Леза поняла, что на самом деле прекратилось головокружение.

Итак, когда-то – вчера? Позавчера? Неделю назад? Или все-таки сегодня? – она была дома.

Несомненно, была дома. Изар уехал ранним утром, и уже после его отъезда она успела позавтракать. Да, успела.

Потом? Потом было что-то… Что-то она делала дома. Ах да, убрала посуду в мойку и включила воду. Затем? Пока посуда мылась, она читала какую-то книгу, название ее сейчас никак не хотело вспоминаться. Потом вынула посуду и расставила.

А потом был звонок в дверь.

Да, совершенно верно: был звонок в дверь. Она отворила и увидела на пороге человека, который передал ей очень нарядный конверт, не бумажный… Нет, конечно, не бумажный, из какой-то ткани, кажется.

Человек вежливо поклонился и сказал:

– Мне приказано ждать.

– Чего ждать? – не поняла она.

– Наверное, пока вы прочтете это письмо.

– Хорошо, – сказала она. – Заходите.

– Я подожду в машине, – сказал он и сделал шаг назад.

– Хорошо, – сказала она. – Я сейчас.

Она попыталась открыть конверт пальцами, но ткань была прочной. Пришлось войти в комнату, достать ножницы и отрезать краешек.

В конверте был вчетверо сложенный лист бумаги. Развернув его, Леза сначала посмотрела на украшавшую лист эмблему. Это была красивая и сложная эмблема, где рисунок обрамлял слова: «Ястра, Жемчужина Власти Ассарта».

Прочитав эти слова, она испугалась.

Наверное, в глубине души, сама себе в этом не признаваясь, Леза всегда боялась этой женщины. Воспитанная в уважении к закону, какое было свойственно средним слоям ассартского населения, она, что бы там ни говорил Изар, постоянно чувствовала, что закон и даже больше: весь Порядок – были на стороне Ястры и против нее, Лезы. Она понимала, что спокойное существование ее будет продолжаться ровно столько, сколько Ястра будет терпеть его. Каким бы всемогущим ни был Изар, но Порядок был выше и сильнее.

И вот теперь, едва успев разобраться с эмблемой, Леза решила, что всему пришел конец и письмо извещает ее именно об этом.

Первым движением ее было – бросить письмо, как будто оно жгло ей пальцы. Она так и сделала. Листок бумаги мягко опустился на стол.

Однако у подъезда ждал человек. И неудобно было заставлять его ждать. Письмо надо было прочесть, как бы тяжело это ни было.

Она подобрала письмо и стала читать медленно, по одному слову. Убедившись, что прочитанное слово не заключает в себе ничего страшного, она переходила к следующему. Слова неторопливо складывались во фразы. Когда фраза заканчивалась, Леза перечитывала ее еще два или три раза и только тогда понимала ее смысл. Она очень волновалась.

Письмо, к счастью, оказалось не слишком длинным. Скорее, коротким. В нем было написано вот что:

«Милая Леза. Не кажется ли Вам, что пришла пора поговорить о делах, которые смело можно назвать нашими семейными? Если у Вас нет серьезных возражений, приезжайте на чашку кофе или черной травы к часу пополудни. Машина в вашем распоряжении, это письмо послужит пропуском в Жилище Власти.

Неизменно к Вам благосклонная – Ястра, Жемчужина Власти».

Механически она взглянула на часы. Было без пяти двенадцать.

Лезе было страшно. Но ей и в голову не пришло, что можно найти какой-нибудь благовидный предлог и вежливо отклонить приглашение. Уважение к Власти было у нее в крови. Да и кроме того – отказ вызвал бы если не гнев, то во всяком случае неудовольствие Жемчужины. А если бы Супруга Власти захотела раздавить Лезу, она сделала бы это без всяких усилий.

Наверное, надо было одеться подобающим для такого визита образом. Но Леза почему-то решила этого не делать. Ей казалось, что, принарядившись, она будет чувствовать себя стесненной: что бы она ни надела, не ей тягаться с Жемчужиной Власти в обилии и богатстве туалетов. Лучше, если она останется такой, какой привыкла ощущать себя. Тем более что, откровенно говоря, не так-то плохо она одевалась и находясь дома: ведь там ее видел Изар, а для кого еще ей было одеваться?

Поэтому она взяла лишь более нарядную сумочку, положила в нее письмо вместе с конвертом и вышла из дома.

– Я готова, – сказала она человеку, стоявшему возле длинной, красивой машины с темными стеклами.

Человек вместо ответа улыбнулся и распахнул перед ней заднюю дверцу машины. Леза уселась, человек захлопнул за нею дверь, обошел машину – изнутри все было прекрасно видно – и сел за руль.

Чем больше Леза вспоминала, тем голова становилась яснее. Теперь уже не нужно было напрягаться, чтобы уловить зыбкие воспоминания и расположить их в правильном прядке. Теперь они уже спешили сами, обгоняя друг друга.

Совершенно ясно помнилось, как машина привезла ее к Жилищу Власти. Правда, Леза не сразу поняла, что оказалась именно у того известного во всем мире дома. Ей показалось, что это какое-то другое место, другое здание. Потом, уже поднимаясь по внутренней лестнице и узнавая помещения, давно и хорошо знакомые по фильмам и телерепортажам, она сообразила, что ее просто привезли не к парадному, торжественному входу, а к какому-то другому, служебному.

Вслед за провожатым она поднялась, кажется, на третий этаж и потом довольно долго шла по коридору, часто поглядывая на часики, подарок Изара, – боясь, что опоздает или, наоборот, придет раньше назначенного часа, что было бы столь же невежливо. Затем ей пришло в голову, что Ястре может не понравиться, что она носит на руке подарок Властелина, и она на ходу сняла часики и положила в сумочку – но тут ж достала и снова надела: конечно же, Супруга Власти об этих часах ничего не знала, а если стыдиться подарков Изара, то Лезе пришлось бы тут же раздеться догола. Она в душе посмеялась сама над собой, хотя на лице сохраняла серьезное выражение, приличествовавшее случаю.

Наконец провожатый подвел ее к двери и постучал. Лезе почему-то вспомнилось в этот миг, как ее привезли к Изару и она с таким же – нет, куда с большим волнением приблизилась к двери, за которой ее ожидало неведомое и в то же время давно угаданное и пережитое в мечтах. Сейчас она тоже не знала, что ее ждет, но недавно возникшая мысль придавала ей уверенности: никто во всей Державе не осмелится нанести какой-нибудь вред сыну Властелина: а сын этот сейчас жил в ней, и, если понадобится, она прибегнет к его защите.

Ястра ожидала ее, сидя на диване в комнате, убранной намного проще, чем представлялось Лезе. И сама Жемчужина была одета просто, хотя и со вкусом. В комнате был уже накрыт столик на двоих, но, кроме Ястры, там оказался еще и мужчина: Леза сразу догадалась, кто это, и с некоторой тревогой подумала, что он не идет ни в какое сравнение с Изаром. Не собирается ли Жемчужина все-таки вернуть себе законного супруга?

Жемчужина Власти, приветливо улыбаясь, поднялась навстречу и протянула сразу обе руки. Леза почтительно присела: она знала, как следует вести себя перед лицом Первой женщины планеты. Ястра улыбнулась на это и сказала:

– Только ради Великой Рыбы – не нужно церемоний. Мы не на Большом Преклонении. Садитесь, милая, и дайте как следует разглядеть вас. Как известно, лучше один раз увидеть… А слышала я о вас достаточно. Нет-нет, ничего плохого. Наоборот.

Леза послушно уселась на стул, на который ей было указано. Находившийся в комнате мужчина откровенно разглядывал ее, пока Ястра не сказала ему:

– Уль, у нас будет женский разговор. Наверное, у тебя есть множество дел, которыми следует заняться?

– У меня их всегда больше, чем хотелось бы. Поэтому я приношу свои извинения в том, что вынужден вас оставить.

– Скажи там, – напутствовала Ястра, – что мы ждем кофе.

Мужчина вышел. Почти сразу женщина прикатила столик, на котором стоял кофейник, вазы с лакомствами. Ястра принялась угощать Лезу. Кажется, это было вкусно, но четкого воспоминания не сохранилось: от волнения у Лезы тогда пересохло во рту, и, что бы она ни жевала, все имело вкус промокательной бумаги (почему-то Леза подумала именно так, хотя никогда в жизни промокашки не пробовала – разве что в самые детские годы).

Леза ожидала, что разговор сразу перейдет на ее жизнь, на отношения с Изаром – на все то, что было для нее самым важным. Однако Жемчужина Власти заговорила о совершенно других вещах: о погоде, о последних театральных спектаклях (некоторые из них Леза видела по телевизору, на другие собиралась сходить, но все как-то не выбиралась, да и не было желания идти одной, связи с былыми подружками (очень немногими) как-то распались, когда она переехала в теперешний свой дом, знакомых мужчин у нее просто не было, а с Изаром – о, не приходилось и мечтать об этом, вот тогда-то уж Ястра наверняка ей не простила бы…) – наконец они, кажется, добрались до серьезной темы. Поговорив о недавнем спортивном празднике, о котором Леза почти ничего не слышала и вынуждена была отвечать наугад, Ястра под конец спросила:

– Кстати, вы, по-моему, там не были? Откровенно говоря, я вам завидую – я ни за что не пошла бы, не такой уж я любитель спорта, – но таков протокол, мне надо было присутствовать, сидеть рядом с Изаром. Я надеюсь, он вас не очень обижает?

– Нет. – Губы были сухими, и слово прозвучало едва слышно. Пришлось облизать губы языком и повторить уже громче: – Нет, что вы! Он так добр ко мне…

– Приятно слышать; значит, и в нем сохранились еще человеческие черты…

Сколь ни была Леза исполнена почтения к собеседнице, но тут не выдержала:

– Как вы можете!.. Властелин – лучший из людей!

– Скажите, а вы и в постели называете его Властелином?

Леза не нашлась, что ответить, и лишь покраснела.

– Ну хорошо, девочка, простите меня – я, как вам, наверное, приходилось слышать от Изара, женщина плохо воспитанная и развратная. (Леза закрутила головой.) Разве он вам не говорил этого? Странно… Ну, в конце концов, это ваше дело. Почему вы ничего не едите? Позвольте, я налью вам еще кофе. Нет, если вы не выпьете хотя бы еще чашку, я буду считать, что плохо приняла вас – или что вы испытываете ко мне какое-то плохое чувство. Ведь нет?

Леза судорожно выпила чашку, чтобы сделать разговор на эту тему невозможным.

– Вот умница… Но ведь, откровенно говоря, вам не за что не любить меня – я никогда не сделала вам ничего плохого, да и не собираюсь. Вы боитесь за своего Изара?

Наверное, глаза выдали Лезу прежде, чем она смогла придумать хоть какой-нибудь ответ.

– Боитесь. Но только не бойтесь меня: я на него не претендую. Вы видели по телевизору – это?

– Да… Извините меня…

– За что же? Это для того и передавалось, чтобы все видели. Но с меня этого хватило. Надеюсь, что вас он никогда не насиловал? А то это иногда у них входит в привычку.

– Я бы согласилась и на это, – сказала Леза прежде, чем успела подумать. Слова вырвались как-то сами собой.

– Вы серьезно? Бедная девочка, оказывается, это у вас настоящее… Так вот: не бойтесь меня. Но всякий мужчина есть всего лишь мужчина. И если вы не хотите потерять его, то я искренне советую вам привязать его покрепче. Например, соберитесь с мужеством и родите ему ребенка…

Леза почувствовала, что неотвратимо краснеет.

– Леза, Леза, что я вижу! Следует ли понимать это, что вы уже?..

Леза смогла только кивнуть. Она боялась поднять глаза.

– Вот тебе и раз! – проговорила Ястра, смеясь. – Подруга по несчастью, вот как это следует назвать.

Леза поняла не сразу. А поняв, почему-то обрадовалась:

– И вы тоже?

– А почему нет? Высокое положение в обществе само по себе не является противозачаточным средством, уверяю вас… и прошу вас, девочка: не бойтесь – ваш Изар не имеет к этому никакого отношения, клянусь вам.

– Я верю… Но, Властительница, разве это не отразится на его судьбе?

– На чьей: Изара?

– Вашего мальчика. Ведь будет мальчик?

– Рожать девочек мне не полагается. Хотя в дальнейшем…

– Но он не сможет унаследовать Власть?

– А для вас так важно, чтобы он унаследовал?

– Да. Очень.

– Вот интересно. А почему?

– Потому что иначе… это был бы мой…

– Вот как… Пожалуй, вы правы. Но разве вам не хочется, чтобы ваш сын – а Изар уж позаботится, чтобы родился сын, на то у нас есть медицина, – чтобы ваш сын стал Властелином?

– О, только не это!

– Протестует ваша скромность? Я ведь вижу, что вы скромница.

– Может быть… но не это главное. Я не хочу… не могу представить, что мой сын со временем будет вынужден убить своего отца… что его с раннего детства будут приучать к этой мысли и обучать тому, как душить людей… Что придет час, когда он должен будет изнасиловать какую-то женщину, которую мне уже сейчас жаль, хотя она, наверное, еще не родилась на свет…

– М-да… Вас, пожалуй, можно понять.

– А разве вас такие мысли не приводят в ужас?

– Веселее мне от них не становится… Хотя, откровенно говоря, я как-то не задумывалась об этом всерьез. Ведь ко всему привыкаешь, особенно когда знаешь, что так происходит в каждом поколении. К любому свинству можно привыкнуть, если оно освящено веками и если тебе с детства внушали, что иначе просто не бывает, не может быть.

– Но ведь это и в самом деле чудовищно!

– Наверное… наверное, вы правы. Ну что же: до следующего сеанса пройдет еще много, очень много времени… а там видно будет. Однако вы заставили меня думать об этом – теперь такие мысли обязательно будут лезть в голову… хотя сегодня есть дела поважнее. Я рада, что вы пришли – мне приятно говорить с вами, да и полезно, наверное… Леза, что с вами: вы себя плохо чувствуете?

Лезе и на самом деле стало казаться, что с нею происходит что-то странное. Последние слова Ястры доносились словно из другой комнаты или даже с улицы – они звучали далеко-далеко… Ее одолела вдруг неудержимая зевота, глаза стали закрываться сами собой. Она нашла силы, чтобы лишь пробормотать:

– Простите… Да, со мной что-то творится… Не беспокойтесь, это, наверное, сейчас… пройдет… я никогда…

И, уже совсем засыпая, она услышала последнее:

– Великая Рыба, что за свиньи эти мужчины! Ведь решено было не так…

Вот что вспомнилось ей сейчас. Больше как будто ничего не произошло. Во всяком случае, не осталось в памяти ни единого обрывка даже, какой позволял бы думать, что Леза потом пришла в себя, покинула Жилище Власти – сама или с чьей-то помощью. Это заставляло решить, что никаких других событий не было. Уснула там, за столиком – и проснулась в этой вот комнате.

Быть может, ее усыпили? Так бывает в романах. Однако Леза вовсе не была уверена, что к тому, что пишут в романах, следует относиться с доверием.

Все было непонятным сейчас – кроме одного: ее судьба, видимо, сделала еще один резкий поворот. Неясно только – в какую сторону. Хотя ничего не указывало на то, что поворот был к лучшему. Потому что лучшего, чем было, просто нельзя было представить.

Леза встала. Сделала несколько нерешительных шагов. Ноги еще дрожали, но уже держали ее. Она отворила дверцу шкафчика. Он был пуст. Осмотрелась повнимательнее. Нет, больше в комнате не было ничего такого, что нуждалось бы в исследовании. Кроме узкой дверцы в дальней стене. Леза заметила дверцу не сразу: она ничуть не выдавалась и была выкрашена точно так же, как и стены. Но маленькая круглая ручка выдавала ее. Наверное, там помещались необходимые удобства, какие предоставляются даже арестантам. А это определение, кажется, сейчас как нельзя лучше подходило к ней.

Леза потянула ручку на себя, потом толкнула – но без результата. Тогда она попыталась повернуть ручку, и дверца отворилась, словно только того и ждала.

За ней начинался небольшой и слабо освещенный коридорчик, в котором были еще две дверцы. За одной, как она и предполагала, оказался туалет. Она отворила другую.

За другой дверью Лезе открылась длинная и узкая комната, уставленная вдоль длинных стен стеллажами, а у коротких стояли высокие, до самого потолка, шкафы. Полки были завалены увесистыми, аккуратно связанными пакетами и картонными коробками, на каждом пакете и на каждой коробке виднелись буквы и цифры, обозначавшие неизвестно что. И пакеты, и коробки были покрыты толстым слоем сухой пыли. Леза приоткрыла одну из коробок. В ней были бумаги, старые бумаги, желтые от времени и ломкие. Бумаги ее не интересовали. Она отворила один из шкафов. Там тоже стояли коробки, картонные и деревянные, с такими же обозначениями. Нет, в комнате не было ничего интересного.

Леза вышла из комнаты, притворила двери и в туалете вымыла руки. Полотенца не оказалось, и она держала ладони на весу до тех пор, пока они не высохли.

Очевидно, подумала она, ее не собирались держать тут долго. Потому что убить ее, наверное, не хотели, – хотели бы, так и убили бы уже, – а если бы решили заключить ее на продолжительное время, то хоть полотенце повесили бы, дали какое-то белье, одеяло… И, кстати, подумали бы о том, что ее нужно и кормить.

Вот именно. Леза почувствовала, что не прочь была бы что-нибудь съесть. Наверное, немало уже времени прошло после той чашки кофе, если она успела проголодаться.

Но сейчас, понимала она, не в ее силах было изменить что-либо. Надо было только ждать. С ранних лет она знала, что судьбе нужно покоряться: все равно она сильнее. Судьба любит спокойных и умеющих ждать. Такие в конце концов выигрывают. Им дают белье, приносят еду…

Она вспомнила, что не успела приготовить Изару ужин и он наверняка остался голодным. Ей стало очень жалко Изара. Обремененному множеством очень важных дел, ему теперь приходится еще и тревожиться о ней. Леза не сомневалась, что он тревожится. Жаль, что ему неизвестно, что с ней случилось и где искать ее.

Она снова села – ничего другого не оставалось – и стала грустить об Изаре. Как и всегда, он оставался главным в ее мыслях. Не о себе же было ей думать: о ней наверняка думают те, кто с нею так поступил. Нечестно.

Наверное, сейчас время обеда. Какого дня? Скорее всего все-таки завтрашнего, подумала она, непроизвольно ощущая себя еще в том дне, когда все произошло – вероятно, во вчерашнем, но для нее он был пока что сегодняшним.

Потом от мыслей об Изаре она перешла ко вчерашнему-сегодняшнему разговору за чашкой кофе и решила, что Ястра, в общем, неплохая женщина, хотя в жизни ей, конечно, пришлось нелегко и это не могло не повлиять на нее.

Она вспомнила Задиру и решила, что он тоже хороший человек, хотя сначала и трудно было в это поверить.

Вслед за ним пришел черед того человека, которого она увидела у Ястры. Кем он приходился Жемчужине? Она не могла назвать его мужем, так же как, разговаривая сама с собой, никогда не называла себя женой Изара: знала, что это не так. Кем же был тот мужчина? Любовником? Если ее, Лезу, недоброжелатели могли бы назвать содержанкой Изара, то как можно было назвать этого? Содер… Содержимым, вдруг подумала она и невольно рассмеялась. Это и правда было смешно: содержимый человек!..

И, кажется, назвав его так, она накликала его приход. Потому что сейчас же – словно только того и ожидали – за дверью послышались шаги. Негромкие, спокойные. И Леза почему-то сразу подумала, что приближается именно содержимый человек. И не ошиблась.

Металлически щелкнул замок, и он вошел. Леза невольно встала, хотя и не считала, что человек этот по уровню выше, чем она. Он жестом показал ей, чтобы она села, и сам огляделся – но не нашел ничего, на что мог бы присесть. А пристраиваться рядом с ней на кушетке не захотел, видимо, – то ли считал это для себя унизительным, то ли боялся, что она поймет это неправильно: ведь, по сути, она тут была целиком в его власти, и он, конечно, был сильнее.

Итак, он остался стоять у столика, посреди комнаты, внимательно глядя на Лезу. Потом улыбнулся – улыбка ей неожиданно понравилась – и снова сделался серьезным.

– Наверное, вы на нас в большой обиде, – сказал он. – Сейчас я постараюсь все объяснить вам. Но прежде познакомимся. Меня зовут Ульдемир. Я советник Жемчужины Власти.

Он говорил свободно, но с уловимым акцентом. Возможно, так говорили в каких-нибудь дальних донкалатах. Но речь его была речью образованного человека, и это позволило Лезе почувствовать себя более спокойно: она считала, что люди образованные не любят делать зло – хотя в этом была, к сожалению, далека от истины.

Представившись, он сделал паузу, – как будто ожидая вопросов. И Леза действительно спросила:

– Вы ее любите?

Он сперва высоко поднял брови, потом засмеялся:

– Вопрос на засыпку… Думаю, что да.

– Разве об этом нужно думать?

– Бывает и так, – сказал он. – Обо всем в жизни приходится думать. Вот вы наверняка успели уже многое передумать, оказавшись здесь.

– Нет, не очень, – сказала она. – Я недавно проснулась.

– Да, мы усыпили вас основательно, – признался он, хотя, кажется, без особого сожаления.

Так она и предполагала: если она не станет задавать главных сейчас вопросов, он сам заговорит об этом, и для нее так будет лучше.

– Да, – сказала она в ответ, – мне показалось, что кофе был с привкусом. Но я подумала – может быть, она так его готовит.

– Ну да! – сказал Ульдемир. – Станет Ястра сама готовить кофе, как же! Это – моя обязанность у нас в доме.

– А я всегда варю сама, – сказала она.

Протянулась пауза.

– Ну, – сказал Ульдемир, – что же вы ничего не спрашиваете?

– Я думаю, что вы объясните сами; вы ведь обещали.

– Вы трогательный человек, – усмехнулся он. – Считаете, что обещания даются для того, чтобы их выполнять.

– А как же иначе?

– Иначе может быть по-всякому. Ну, хорошо. Итак, мы усыпили вас – если быть точным, то это сделал я, но решали все. И поместили вот здесь. И вам придется пробыть тут… некоторое время.

– Вы сделали нехорошо, – сказала она. – Изар… Властелин будет беспокоиться, потому что он меня любит. А ему сейчас нужно быть очень спокойным.

– Пусть он лучше волнуется и совершает правильные поступки, чем остается спокойным – и делает ошибки.

– Разве Властелин может ошибаться?

– Последнее время он только это и делает. И, к сожалению, его ошибки угрожают самому существованию Ассарта. На это мы не могли согласиться.

– Кто – вы?

– Те, кто знает об истинном положении вещей.

– Вы – те, кто вокруг Ястры?

– Можно сказать и так.

– Значит, дело все-таки во мне?

– Да, во многом все упиралось в вас.

– Но ведь она говорила, что он ей не нужен! Она лгала?

– О чем вы, Леза?.. Ах вот что! Нет, дело совершенно не в этом. Ваше счастье с Изаром никому не мешает само по себе, и я надеюсь, что, если все закончится благополучно, оно продлится у вас долго, долго. Нет, Ястра совершенно не ревнует.

– Но тогда я не понимаю…

– Мы так и думали, что вы не понимаете. Дело в том, Леза, что Властелин очень верит вам. И, наверное, в этом он прав – в том смысле, что у вас нет никаких задних мыслей, вы искренне любите его и стремитесь ему помогать от всей души.

– Вы правы, – сказала она.

– Он следует вашим советам.

– Он считает меня своей женой.

– А советам жены надо следовать, не так ли? Знаете, я в этом не так уверен… но это, в конце концов, мое собственное мнение, и Властелин, конечно, волен считать иначе. Беда не в этом, Леза. А в том, что вы даете плохие советы.

– Но я ведь не даю никаких советов! Просто, когда он спрашивает, я говорю то, что думаю.

– Вы? Или кто-то другой думает?

– То есть… А, вот что. Ну, мне приходится иногда слышать, что думают и другие люди, что они говорят. И нередко их мысли кажутся мне верными.

– Например, мысли Задиры, верно?

Леза нахмурилась.

– У меня с ним никогда ничего…

– Да Господи! Вас постоянно сносит не на тот курс. Как по-вашему, Задира – хороший человек?

– Я уверена.

– Вот тут вы ошибаетесь. Он – человек очень плохой. И вовсе не тот, кем вы его считаете.

– Кто же он по-вашему?

– Я могу сказать, но вы вряд ли поймете. Если я назову его эмиссаром Заставы – это что-нибудь прояснит для вас?

– Что это такое?

– Ну, вот видите… Леза, сейчас и вы, и Властелин, и весь Ассарт, и остальные семнадцать миров не по своей вине оказались втянутыми в игру, где они лишь пешки. И очень немногие знают, кто и зачем двигает фигуры. Задира, как его здесь принято называть, – один из тех, кто знает. Знаем и мы. С вашей подачи Изар принимал неверные решения. Мы надеемся, что губительные последствия их можно еще предотвратить – хотя, может быть, уже поздно. И во всяком случае нам надо было сделать так, чтобы вы больше не передавали ему того, что вам внушает Задира.

– Но я же совершенно не знала! И сейчас не уверена…

– Вам ничего другого не остается, как поверить мне. Ассарту, Властелину сейчас нужно, чтобы вас не было рядом с ним – хотя сам он, конечно, уверен в обратном.

– Вы так думаете? – живо спросила она.

– Я это знаю. Мы боимся даже, что ваше исчезновение подействовало на него сильнее, чем мы предполагали. Он и на самом деле очень вас любит. Так что мне даже завидно.

– Это потому, что я его очень люблю. Если бы вы кого-нибудь любили очень сильно, вам ответили бы тем же самым.

– Хотелось бы, чтобы это было так – хотя, по-моему, чаще получается наоборот… Одним словом: какое-то время вам придется провести здесь. Не в этой обстановке, конечно: мы тут немедленно все устроим, чтобы вам было удобно, вы подумайте и скажите, что вам здесь нужно, чтобы вы чувствовали себя – ну, не как дома, конечно, но более или менее нормально. Будете заказывать завтраки, обеды, ужины – готовить для вас будут повара Ястры, это великие мастера своего дела.

– О, это меня не очень волнует, дома я стряпала главным образом для Изара – чтобы он мог вкусно поесть.

– Некоторое время ему придется обойтись без ваших яств.

– Какое это время – некоторое?

– Точно сказать не могу. Но – к счастью или к беде – все будет решаться очень скоро. Могу обещать только, что, если дела пойдут плохо и нам придется спасаться, мы не бросим вас здесь. И вы сможете разделить с Изаром его судьбу. Если захотите.

– Я не захочу ничего другого.

– Ну вот, я, кажется, объяснил вам все, что мог. Я понимаю, что вы чувствуете себя не наилучшим образом и ваши мысли о нас далеки от добрых. Что поделать: вы сами попали в беду и потащили за собой очень многое. Так что, по сути дела, мы пытаемся спасти и Ассарт, и вас самое.

– Я могу дать вам честное слово: если вы меня сейчас выпустите, я…

– Об этом не стоит даже разговаривать. Исключено.

Он сказал это так жестко, что Леза поверила.

– Я не ради себя прошу. Ради Изара. Ему и в самом деле намного спокойнее, когда я рядом с ним. Вы ведь только что сказали, что сейчас он очень волнуется. А я знаю: когда он беспокоится о чем-то, он становится очень резок, и… Послушайте, а может быть… Может быть, вы сможете передать ему письмо от меня? Нет-нет, я не буду раскрывать ваших секретов. Напишу только, что жива и здорова, и люблю его, и уверена, что мы скоро встретимся. И… напишу, чтобы он с доверием отнесся к передавшему письмо человеку. Знаете, я ведь вам поверила…

– Хорошо! – сказал Ульдемир. – Иду за ручкой и бумагой!

4

– Вот это письмо, – сказал Ульдемир. – Я прочел его. В нем нет никаких подвохов.

– Право, не знаю, – проговорила, пожав плечами, Ястра, – за что его так любят женщины.

– Это как раз вопрос в повестку дня послевоенной мирной конференции, – усмехнулся Уве-Йорген Риттер фон Экк. – Сейчас перед нами проблемы менее возвышенные, но неотложные. С точки зрения простого солдата – с моей точки зрения, – мы сидим по уши, и отнюдь не в меду. Во всяком случае, судя по тому, что рассказал Георгий.

– Он не сказал ничего такого, о чем мы не догадывались бы. Просто подтвердил, что так именно дело и обстоит.

– Не ревнуй, Питек, мы знаем, что ты разведчик ничуть не хуже, – сказал Ульдемир. – Не грусти – к сожалению, вся война еще впереди. Итак, каким нам представляется ближайшее будущее?

– В случае, если нам не удастся вмешаться, – медленно, как бы размышляя вслух, молвил Рыцарь, – возникает такая трогательная картинка: под ликующие крики народа семнадцать эскадр с развернутыми знаменами и оглушительно играющими Марш Победы оркестрами стартуют в ближнем пространстве и разгоняются для прыжка – каждая эскадра к своей планете. На борту корабли имеют непобедимое воинство из расчета: на одного профессионального космического десантника – полдюжины резервистов и добровольцев, из всей военной науки освоивших лишь сбор трофеев, преимущественно у капитулировавшего населения. Несколько раньше в семнадцати стартовых районах начинают свой путь ровно столько же эскадр, находящихся в несколько более предпочтительном положении, потому что на одного солдата там приходятся только четыре мародера. Так, Георгий?

– По моим наблюдениям, получается именно так.

– Дальше. Они находятся в лучшем положении еще и потому, что о предстоящем нападении Ассартских флотилий на любой из планет знает каждая кошка, а на Ассарте о встречной атаке известно только нам, и ни одна душа не пожелала нас выслушать, когда мы хотели предупредить об опасности, – сказал Ульдемир. – Даже Ястра…

– Я вам верю, – сказала Жемчужина. – Однако… Я начинаю сомневаться: а нужно ли нам было похищать эту девочку? Сегодня утром я попросила Изара принять меня. Он поинтересовался, известно ли мне что-нибудь о местонахождении Лезы, о том, кто и зачем ее похитил, и так далее. Когда я сказала, что ничего не знаю, – а что еще я могла ответить?..

– В той ситуации – ничего, – подтвердил Ульдемир.

– …он заявил, что никакие другие вещи его сейчас не интересуют и он с удовольствием выслушает меня после войны.

– Если бы вы сказали ему, что дело как раз и касается войны…

– Разумеется, я так и сделала. Я сказала, что мы проиграли войну уже заранее, что у меня есть достоверные данные.

– Что же он?

– Посоветовал не есть на ужин мясного, тогда обойдется без ночных кошмаров. Встал, пробормотал что-то в свое извинение и ушел. Что же мне оставалось делать?

– Тоже уйти.

– Конечно. Но я этого не сделала, а предприняла еще одну попытку. Если бы у него был советник, я попыталась бы поговорить с ним. Но советником он так и не удосужился обзавестись; и я пошла, сама пошла, хотя могла вызвать к себе, – к человеку, к мнению которого Изар, кажется, более или менее прислушивается…

– Скорее менее, – сказал Ульдемир. – Более – он теперь не прислушивается ни к кому.

– Одним словом, я направилась к этому – к историку, или как он там называется…

– Главный Композитор Истории, – подсказал Ульдемир.

– Блестящее звание, – сказал Уве-Йорген. – К нему хорошо бы еще брюки с лампасами шириной в ладонь и эполеты с бахромой из карандашей и ручек. На лампасах следует напечатать популярные исторические тексты вперемежку с народными сказками…

– Посоветуй Академии, – остановил его Ульдемир. – Так что же, Ястра?

– Этот юноша выглядел весьма озабоченным, хотя, увидев меня, сразу начал улыбаться и вилять хвостом. Такой сладкий мальчуган, тот тип, что пользуется несокрушимым успехом у горничных…

– Ваша Прелесть!

– Ну, хорошо, хорошо – хотя, по-моему, это имеет немалое значение: дает понять, на кого теперь опирается Изар… Так вот, это молодое светило изволило выслушать меня. Потом категорически опровергло – силлогизмы он строит по всем правилам. И по-своему прав: чтобы прислушаться к нам, необходимо знать о существовании этой – Сторожки?

– Заставы, Ястра.

– Пусть Заставы. Короче: его заботит лишь одно – что начало войны, по его мнению, непозволительно затягивается. И что именно об этом он и скажет Властелину – если тот соблаговолит его выслушать, в чем историк далеко не столь уверен, как старается показать. Вот и все мои результаты. От него я поспешила сюда.

– Вернемся к войне, – предложил Ульдемир.

– Пора бы уже, – согласился Уве-Йорген. – Итак, семнадцать эскадр Ассарта выскакивают на позиции, каждая – перед назначенной ей планетой. Дальше события могут развертываться по-разному. Где-то их встретят уже на подступах – там, где осталось еще достаточно кораблей обороны. В других местах им позволят выбросить десанты – и будут расстреливать еще в воздухе, а на уцелевших набросятся, не успеют они опуститься – так что вместо церемониального марша по изумленной планете им придется вести бой в кольце, бой с противником, обладающим подавляющим численным преимуществом. Я достаточно высокого мнения об ассартских профессионалах, но существует предел возможностей. Короче – мало надежды, что кто-нибудь из семнадцати эскадр захвата сможет вернуться сюда.

– Здесь тоже будет не сладко, – пробормотал Гибкая Рука, до сих пор молчавший.

– Без сомнения. Потому что если где-то удар и окажется внезапным, то именно здесь. На планете остается, по сути дела, инвалидная команда…

– Не совсем, – перебила Ястра. – Тарменары Изара – полк со всем своим вооружением и кораблями – остаются в его распоряжении.

– Ну что же, это прекрасные бойцы – однако они могут добиться успеха в одном месте, а таких мест будет семнадцать. Так что игра здесь будет проиграна задолго до того, как начнут появляться те корабли, которым посчастливится унести ноги с планет. Нет, тут действительно все обречено еще до начала.

Наступило молчание.

– И все же, – через минуту нарушил его Ульдемир, – что-то тут не так. Мы, разумеется, не знаем, с какой подлинной целью разыгрывается вся партия. Однако не ради того, о чем распинался Охранитель на Заставе. Потому что если то, что он говорил, правда – то для них не должно быть никакой разницы между Ассартом и любой другой планетой. В результате всякой войны кто-то выходит сильнейшим, начинает определять погоду во всем Скоплении. И неизбежно – годом раньше, тремя позже – выйдет на ту же самую звездную экспансию, которая Охранителю так не по душе. Нет, что-то не то…

– Не может быть войны без победителей, – убежденно сказал Уве-Йорген.

– Верно. Однако победителем может оказаться не одна и не вторая из сражающихся сторон, а кто-то третий – стоящий поодаль.

– Для этого ему нужно, чтобы участники выбили из игры друг друга. Но тут слишком очевидна направленность против Ассарта…

– Это исходя из того, что нам известно. Однако нам наверняка не известны куда более важные вещи…

– Больше нет времени узнавать, – сказал Питек.

– Так и есть. Что же нам остается?

– Сделать все, – сказал Ульдемир, – чтобы как угодно – уговорить, заставить, вынудить Властелина отменить войну.

Ястра с сомнением покачала головой.

– Будь он менее упрямым и более уравновешенным… Увы.

– И тем не менее, мы обязаны. Любой другой вариант ведет к проигрышу.

– Рискуем головой, – предостерег Ульдемир.

– Ну что же, – усмехнулся Уве-Йорген. – Значит, наши головы годны хоть на это. Вряд ли на что-нибудь другое, потому что в последнее время мы только проигрываем. Например, мы ожидали, что тот тип, обнаружив, что Леза исчезла, сразу кинется на связь с Охранителем – и мы таким путем выйдем на канал. Если бы нам удалось достучаться до Мастера, он наверняка смог бы что-нибудь посоветовать. Гибкая Рука стер подошвы до дыр, бегая за объектом. Но тот так и не прибегнул к связи. Видимо, происшествие его не очень взволновало.

– Ты нигде не отпускал его, Рука? – спросил Ульдемир.

– Однажды, примерно на полчаса. Вчера вечером. Он навестил дом Лезы. Кстати, там в то же время находился и Властелин.

– Они встретились?

– Непохоже. Властелин вышел первым, тихо и спокойно. Его, правда, несколько расстроило, когда он увидел, что вся его охрана выведена из игры навсегда. Но он быстро пришел в себя.

– Кто разделался с ними?

– Задира. Я не стал вмешиваться.

– Понятно… Значит, Задира оставался там с полчаса? Что он там делал? Лезы ведь уже не было.

– Не знаю.

– Может быть, он оттуда и вел связь?

– Может быть, конечно… Во всяком случае, у него дома ничто не указывает на выход канала. Я обнюхал там каждый гвоздь.

– Надо побывать в доме Лезы. Кстати, захватить кое-что из ее вещей. Для нее.

– Дом под наблюдением.

– Ну… – пренебрежительно сказал Питек.

– Хорошо. Ты и Рука. Сегодня ночью. Дальше. Кто идет с письмом на половину Изара? Ястра?

– Нет. Он меня просто убьет, едва заподозрит, что я замешана в этом деле. Да и… чтобы убедить его, нужна не женская логика, а более… прямолинейная.

– И останется еще одно дело, – сказал Ульдемир. – Георгий, к счастью, привел корабль. К счастью – потому что, если войну не удастся предотвратить, машина нам очень и очень пригодится. Хотя бы для спасения женщин.

– Спасибо, милый, – сказала Ястра, – что ты думаешь обо мне, а не только о ней. Я чрезвычайно тронута.

– Я просто знаю, что ты не бросишь ее на произвол судьбы, – ответил Ульдемир.

– Ах, конечно, конечно…

Голос Ястры не предвещал ничего доброго – однако Ульдемир на сей раз пренебрег угрозой.

– Корабль надо не только привести в порядок, но и дооборудовать. Вы понимаете, о чем я. Пока война еще не стартовала, материалы можно просто купить в магазинах. А как смонтировать, знает Уве-Йорген.

– Ты собираешься вести бой? – спросил Питек.

– Почему бы и нет? – ответил вместо капитана Рыцарь.

– Все может быть… Итак: Питек и Рука – обнаружение связи. Уве и Георгий – корабль. Значит, мне остается самое приятное.

– На то ты капитан, – сказал Уве-Йорген серьезно.

– Уль, – проговорила Ястра. – Я боюсь. Я действительно боюсь. Изар… Ты его не знаешь.

– Но и он меня тоже, – сказал Ульдемир. – И это аргумент не в его пользу.

– Почему-то, – сказала Ястра, – именно тогда, когда нужно быть серьезным, ты начинаешь говорить глупости.

– Мне всю жизнь приходилось быть серьезным. Наверное, поэтому я и говорю так много глупостей.

– Да, – подтвердила Ястра, – очень много. Пожалуйста, в беседе с Изаром постарайся говорить их поменьше. Обещай мне.

– Торжественно обещаю, – заявил Ульдемир. Он чувствовал себя странно взвинченным, готовым на какие-то неожиданные поступки – может быть, крайне благоразумные, но может быть, и как раз наоборот.

– Я буду с нетерпением ждать тебя, – сказала Ястра.

– Постараюсь вернуться. А если нет…

– Ну, – сказал Уве-Йорген, – тогда Властелин получит войну даже раньше, чем рассчитывает.

5

Началось с того, что мне было сказано: Властелин не принимает. Он слишком занят. Однако такого рода штуки были мне давно знакомы, еще по родной планете и родной стране. Так что отказ меня не очень смутил.

– Прошу вас доложить Властелину, – сказал я молодому человеку, всячески старавшемуся имитировать военные манеры и военную подтянутость (это удавалось ему не очень), – что у меня к нему важное послание.

– Гм, – сказал он. – Вы разносчик писем?

– Почти, – сказал я. – На самом деле я Советник Жемчужины Власти, Первой Женщины Державы.

В его глазах пробудилось любопытство. Он наверняка слышал обо мне достаточно, но повидать меня до сих пор ему не удавалось. Ничего удивительного: я человек скромный и никогда не стремился позировать разной секретарской шушере.

– Ах, я вас не узнал, приношу почтительные извинения, – сказал он; по-моему, несколько более нахально, чем ему полагалось по рангу. – Позвольте просить вас передать послание мне. Я немедленно доложу его Властелину.

– Его Всемогуществу, – поправил я. Называть Изара Властелином в официальных разговорах имели право только люди, начиная с определенного, достаточно высокого ранга, – если хотите точности, то с шестого, – а прыткий юноша к нему явно не принадлежал.

– Разумеется. Еще раз приношу извинения.

И он протянул руку, словно ожидая, что я немедленно подам ему на бедность.

Я посмотрел на него, не более. По-моему, мне удалось взглянуть именно так, как я хотел: чтобы, не произнося ни слова, дать человеку понять следующий текст: мальчик, если сам ты не больно умен, не ожидай того же и от других. Он, по-моему, прочитал текст довольно грамотно, потому что извинился в третий раз и пообещал:

– Я немедленно доложу, как только Властелин освободится.

– Опять? – спросил я с некоторым оттенком угрозы в голосе. Тут он покраснел и, кажется, немного испугался: на верхах не любят непочтительного к себе отношения. Хотят, чтобы секретари, шоферы и прочие принимали их всерьез. На всякого мудреца все-таки простоты приходится куда больше, чем было бы желательно.

– Могу ли я спросить, как доложить о послании: от кого оно?

– От близкого Властелину человека.

– Должен ли я понять это так, что послание – от Жемчужины Власти?

– Ни в коем случае. Наоборот, вы должны твердо усвоить, что послание это – от другой женщины.

Тут он, безусловно, понял. Находись в этой комнате собака, она поняла бы все на полчаса раньше, но собаки вообще умные животные, а секретари – не обязательно. Но он понял; глаза его раскрылись до такой степени, что в каждый могло въехать по грузовику, а уж легковушки могли бы двигаться в два ряда. Он покраснел, потом его прошиб холодный пот. Видимо, приближенные действительно побаивались своего повелителя. Интересно, награждает он их тумаками или поддерживает страх лишь разными оборотами речи?

– Если мне будет позволено напомнить, – он не проговорил это, а нежно прошептал, словно я был девушкой и ему хотелось увести меня в кустики погуще, – сановники в ранге Советников Первых Лиц имеют право входа без доклада…

Я отлично понял его: видимо, соваться с докладом, касающимся Лезы, не зная сущности сообщения, было достаточно опасно, а что я ему такой информации не предоставлю, он уже выучил наизусть. Так что он принял мудрое решение: кто принес известие – возможно, дурное, – пусть сам и принимает все последствия на себя. В смысле, что это я должен подставить шею для воздаяния. Однако мне только это и нужно было.

– Хорошо. Я обожду, пока Властелин освободится.

Он вздохнул.

– У него на докладе Личный Врачеватель Семейства. Разговор может затянуться…

Я немножко подумал и нашел выход:

– Доложите ему не лично, а по связи, что ему доставлено письмо от человека, которого он разыскивает, и что посланец просит принять его незамедлительно, ибо дело безотлагательное. Ну а уж войти я как-нибудь войду сам.

Он восхитился элегантной простотой решения, тут же присосался к аппарату и заворковал, как голубка на подоконнике, когда по другую сторону стекла сидит кошка. Потом повернулся ко мне и сообщил – по инерции тем же голосом:

– Его Всемогущество сейчас освободится…

После этого он достал розовый платочек, вытер пот и надел на лицо такое выражение, словно он только что атаковал вражеский корабль и переломил его о колено. По-моему, мысленно он уже дырявил грудь своего вицмундира, чтобы было куда привинтить орден.

Властелин оказался человеком слова. Не прошло и трех минут, как дверь, что вела в его кабинет, распахнулась, и Главный Клистир вышел. Позволив двери за его спиной мягко затвориться, он тоже достал платок и стал вытирать пот. Можно было подумать, что за дверью этой по меньшей мере вещевой склад и он только что перетаскивал туда контейнеры.

Он посмотрел на меня – сначала пустыми глазами, потом его взгляд сфокусировался и что-то в нем мелькнуло. Я не сразу определил – что, но, во всяком случае, доброжелательным вниманием я бы это не назвал. Скорее – прикидочным, оценивающим: как ты держишь удар? – как бы спрашивал взгляд. – И как бьешь в ответ?

Ну, ко всякого рода взглядам я привык давно. И постарался просигналить ему тем же способом: смотри, не переоцени своей весовой категории!.. Хотя и не понимал, какие, собственно, у него могут быть ко мне вопросы. Я тогда еще полагал, что для всех здесь по-прежнему являюсь неизвестным членом уравнения, темной лошадкой. Потом выяснилось, что я был не прав. Но, к сожалению, только потом.

А пока, завершив церемониальный обмен взглядами, я подступил к двери и отворил ее с ощущением, как будто бросаюсь в холодную воду. Все-таки властелинов любого рода я до сих пор наблюдал разве что на экране телевизора (если не считать Мастера и Фермера, да еще Охранителя; но они не властелины, они нечто большее). И вот пришла пора вступить в соприкосновение – и не скажу, что моя позиция в тот миг казалась мне предпочтительнее.

Властелин сидел за столом в противоположном от двери конце обширного продолговатого помещения, где, похоже, не было ничего лишнего – например, столика, за которым можно было бы угоститься чашкой кофе или еще чем-нибудь. Да и то – угощают чаще всего равных или почти равных, а таких на этой планете не было. Во всяком случае, в представлении хозяина этой резиденции. Тут не было даже ковра на полу, и каждый шаг раздавался четко, давая представление о состоянии духа вошедшего. Я постарался пройти строевым, за пять шагов до стола остановился и проделал все, что полагалось по строгому ассартскому протоколу. В ответ Властелин кивнул, и я не принял его кивок за одобряющий; он выражал скорее нетерпеливое желание побыстрее от меня отделаться. Потом еще несколько секунд я ожидал, что он предложит мне сесть, но он, наверное, забыл: не думаю, чтобы тут запросто присаживались без его позволения. Он поелозил по мне глазами, – уж не знаю, какие выводы пришли ему на ум, но, похоже, ничего особо выигрышного для меня он не разглядел, – и сказал, сразу переходя к сути дела:

– Письмо действительно от нее?

Перед тем как утвердительно поклониться, я позволил себе чуть приподнять брови, как бы выражая удивление тем, что меня можно заподозрить в детском розыгрыше.

– Давайте.

Пришлось снова дать нагрузку сгибателям-разгибателям и прочей необходимой при поклонах мускулатуре. Потом я подошел к столу и положил письмо перед Властелином, а затем, как и полагалось, отступил на исходную позицию.

Единственным, что как-то выдало его волнение, был жест, каким он схватил письмо: раза в два быстрее, чем следовало бы, если он хотел продемонстрировать мне спокойную уверенность. Когда он разворачивал листок, пальцы его едва заметно вибрировали. Он уперся в письмо таким взглядом, что я не на шутку испугался, что бумага сейчас вспыхнет. Судя по затраченному времени, Властелин прочитал эту пару строк не менее четырех или пяти раз. Потом, справившись с собой, медленно сложил письмо и спрятал его где-то на груди – во всяком случае, он засунул руку за борт мундира, из которого не вылезал, насколько мне было известно, все последние недели, напоминая всему миру, что сейчас он прежде всего Верховный Главнокомандующий.

Пока он занимался письмом, я разрешил себе ненавязчиво, но тем не менее внимательно оглядеть его: я никогда не видел его так близко, а экран, как известно, чаще врет, чем говорит правду. Я знал, что он еще молод, но сейчас он выглядел значительно старше, чем ему следовало бы, казался осунувшимся, основательно усталым, и, если только то не был отблеск света, в темных волосах его уже пустила корни седина. Черты лица говорили о решительности и жесткости, доведенных до предела, за которым – совсем рядом – были уже и жестокость, и отчаяние. Это мне не понравилось. Балансируя на этой грани, человек способен принимать эмоциональные, неразумные решения. Опасные не только для меня (в конце концов, они стали бы лишь фактом моей биографии), но и для Ассарта, а значит – в какой-то мере – и для Вселенной, в которой мы с ним обитали – и еще несколько биллионов человек; впрочем, последнего он мог и не знать. Наверное, если бы у меня было время полюбоваться на него более основательно, я составил бы о нем мнение, лежавшее ближе к истине. Но таким временем я не располагал, потому что даже пять раз прочесть две строчки можно всего лишь за несколько минут.

Итак, он спрятал письмо где-то в области сердца и наконец поднял взгляд на меня. И мне сразу сделалось не то что не по себе – мне стало просто страшно. Таким взглядом смотрят на мертвецов, никак не относящихся к категории дорогих усопших. Наверное, так смотрит бык на поверженного тореро.

– Если хоть волос упадет с ее головы, – сказал он каким-то клекочущим голосом, – хоть один волос… вы и все, кто с вами, пожалеете, что родились на свет, и будете жалеть долго, долго, с каждой секундой все больше, с каждым часом, с каждым днем… Молитесь Рыбе – или кому там вы молитесь – чтобы у нее не нашлось… повода для малейшей жалобы, для самомалейшей. Ее полное благополучие будет означать для вас легкую смерть – и большей милости вам не в силах пообещать никто.

Так он сразу вывел меня за круг живых. Наверное, у меня могли найтись возражения, но он не был настроен их выслушивать.

– Я не был предупрежден о вашем визите, – продолжал он, стараясь, чтобы ирония не уступала хорошо приготовленной горчице, – и поэтому принял свои меры. Так что сейчас я и без вас знаю, где она находится. Весь ваш расчет построен на том, что я не могу сейчас пренебречь делами даже ради нее; сегодня не могу. Но уже смогу завтра! Поэтому вы проживете еще сутки. Вы увидите… Вы узнаете о конце ваших сообщников; он будет страшным. Ваш настанет после них…

Откровенно говоря, когда я готовился к разговору с Властелином, я представлял себе все несколько иначе. Мне рисовалось нечто, смахивавшее на мирную конференцию, на которой стороны усердно ищут взаимоприемлемых путей к достойному выходу из окопов и убежищ. В конце концов, письмо Лезы было лишь предлогом, чтобы попасть к нему, темой же разговора, по моему разумению, должно было стать совсем другое: положение Ассарта накануне войны и неизбежный разгром его вскоре после ее начала. Однако для осуществления моего замысла нужно было прежде всего, чтобы он вообще захотел меня выслушать, а кроме того – чтобы он был способен разумно воспринимать аргументы. На самом же деле оказалось, что он не желал первого и, вероятнее всего, не мог второго.

– Ваше Всемогущество! – сказал я, когда он сделал передышку на мгновение; я старался, чтобы голос не дрожал. – Мне кажется, в прочитанном вами письме мне дана определенная рекомендация. Скажу больше: автор письма, считая, видимо, что может обещать от вашего имени, гарантировала мне мою неприкосновенность. Она ошибалась? В таком случае я сожалею, что захотел принести вам хоть какое-то успокоение.

Я рассчитал верно: такой поворот оказался для него неожиданным. Он знал, что он всемогущ: он знал, что никто не смеет хоть что-либо обещать от его имени – если только он сам не повелел сделать это. Никто. Но Леза не относилась к этим «никем», она была единственным, пожалуй, человеком в мире, замены которому не было: нет замены тем, кого ты любишь. Тут была область совсем другого права, по которому больше власти у того, кто любит беззаветней. По этому праву Леза была выше – хотя бы потому, что Изар все же делился между нею и властью, которая тоже была его любовью, – в то время как для нее он занимал весь мир. И сказать сейчас: «Это все женская болтовня, я не позволял этого!» – для него было все равно что предать ее. Да по сути дела, так оно и было бы.

Так что он ответил мне лишь после паузы, понадобившейся ему, чтобы прокрутить в голове всю эту ситуацию:

– Я уже сказал: вы доживете до ее освобождения. А тогда… Тогда я могу предположить, что окончательное решение будет зависеть от того, что скажет она.

Я отметил про себя, что это уже не был голос разгневанного пророка: интонации звучали почти нормально. И хотел поблагодарить Властелина за разумное решение, но он заговорил прежде, чем я успел придумать подходящую к случаю формулировку: царедворцем я был никудышным всю жизнь и сейчас остаюсь таким же.

– Но при одном условии, – сказал он. – Когда я отправлюсь, чтобы вызволить ее и наказать преступников, вы послужите мне лоцманом. Это ускорит события, а время дорого.

Я удивился не так сильно, как можно было бы ожидать. Уже в самом начале я понял, что он не имеет ни малейшего представления о том, где на самом деле находится Леза: знай он это, у него на спасательную экспедицию ушло бы никак не более четверти часа, потребной, чтобы вызвать охрану и перейти в противоположное крыло Жилища Власти. Он не знал; но кто-то подсунул ему другой вариант – и теперь я начинал понимать кто; я не знал только, в чем этот вариант заключался и где, согласно ему, должна была находиться плененная принцесса. Мне подумалось, что недурно было бы это выяснить, если уж он стал таким разговорчивым.

– Я с искренней радостью выполню эту миссию, – сказал я, – поскольку уверен, что Ваше Всемогущество предпримет этот поход, когда угроза войны будет уже устранена.

Он высокомерно посмотрел на меня.

– Угроза войны? Вы прекрасно знаете, что такой угрозы для Ассарта не существует. Она есть лишь для противостоящей стороны. И мне совершенно не нужно, чтобы она (он почему-то никак не хотел назвать Лезу по имени; возможно, ему казалось, что в разговоре с такой низкой личностью, какой ему представлялся я, имя это будет если не осквернено, то во всяком случае унижено) находилась там – вы знаете где – до часа победы. Я освобожу ее, как только корабли стартуют.

– Ваше Всемогущество! Могу ли я высказать предположение, что вы ошибаетесь?

Ух, как он вздернул голову! Как если бы я расположился с бутылкой и закуской на могиле его родителей – если бы такая существовала.

– Уж не считаете ли вы (бездна презрения была в этом «вы»!), что знаете положение вещей лучше, чем я?

«Надо идти в атаку, переться напропалую, – подумал я. – Иного выхода, кажется, не существует. Опасно, конечно: он может опять закусить удила, и тогда… Но – кто не рискует, тот здоровеньким помрет…»

– Ни в коей мере, Ваше Всемогущество. Я не думаю, что знаю положение лучше вас. Я просто его знаю. А вы – нет.

На его лице почти так же ясно, как на телеэкране, видна была борьба мнений: то ли уничтожить меня немедленно – за наглость, то ли позволить себе некоторое развлечение. Я думаю, что в развлечениях у него ощущался недостаток: так или иначе, он выбрал такой вариант.

– О-о, – протянул он, – я и не знал, что моя достойная и верная супруга набирает советников из числа ясновидцев. Мне думалось, что она оценивает их по другому признаку.

И он опустил взгляд несколько ниже с таким выражением, будто у меня что-то там было расстегнуто. Я, однако же, знал, что там у меня все в порядке.

– Тогда, может быть, вы соблаговолите поделиться со мною вашими бесценными сведениями?

«Ура! – подумал я. – Наша ломит!»

– Почту за счастье! – постарался я ответить совершенно серьезно.

– Я с нетерпением жду.

Я заговорил. Для того чтобы изложить всю информацию и те выводы, к которым пришли мы с экипажем, мне понадобилось, помнится, минут десять. Он меня не перебивал – спасибо за это! – но по его поведению нельзя было сказать, как он воспринимает сказанное мною, да и воспринимает ли вообще. Хотя казалось, что слушает он внимательно. Когда я закончил и принялся ожидать вопросов к докладчику, он еще секунду-другую помедлил, потом улыбнулся и покачал головой, то ли осуждая, то ли одобряя.

– Ну что же, – сказал он затем. – Должен признать, что сообщение ваше сделано по всем правилам искусства. Безусловно, его составляли способные люди, и мне искренне жаль, что они не принадлежат к числу моих. Я не ошибусь, если скажу, что все, изложенное вами, могло бы произвести впечатление, больше того – даже убедить людей, не располагающих подлинными данными.

– Это и есть подлинные данные, – не уступил я, хотя нутром уже почувствовал, что какие-то не учтенные мною обстоятельства помешали Властелину воспринять сказанное мною всерьез и с доверием.

– Вы прекрасно знаете, что нет. Вы все прекрасно знаете. Но, чтобы показать вам, что я знаю не меньше, а, наоборот, больше, чем вы, я отвечу любезностью на любезность и обрисую картину такой, какой она представляется с моей позиции.

И он опустил на стол кулаки, как бы указывая, что позиция его находится именно здесь.

– Я знаю, – продолжал он угрюмо, – что о наших приготовлениях стало известно в других мирах. У меня еще нет доказательств, я имею в виду прямые улики того, что это – дело ваших рук. Однако я в этом не сомневаюсь и думаю, что искать подтверждения моих подозрений долго не придется. Но и без них все достаточно ясно. Во-первых, моя супруга. Она достаточно унизила меня своей связью с проходимцем, подобранным ею в грязи, никому не известным…

Я слегка поклонился, как бы благодаря Властелина за столь высокое мнение обо мне.

– Но этого ей показалось мало. И она решила ударить меня в самое больное место: помешать выполнению моих замыслов, направленных на духовное обновление, на моральное воскрешение всего Человечества Ассарта. Но что ей Ассарт и что – человечество, что ей наши традиции, в соблюдении которых мы видим основу нашего существования! Да, конечно, традиции порой требуют от нас неприятных действий, без которых мы с радостью обошлись бы – будь это возможно. Могу сказать вам откровенно, хотя вы того и не заслуживаете: когда мы выполняли то, что от нас требовалось, мне было ничуть не легче, чем ей. Намного труднее: ведь помимо обязанности, связанной с нею, у меня была еще одна, куда более тяжкая и горькая – по отношению к моему отцу. Мне труднее еще и потому, что я знаю, что мне со временем предстоит – и это тоже горько. Но для меня превыше всего Ассарт, а для нее – ее собственные эмоции, ее самолюбие, все отвратительные ее черты!

Я мог бы сказать Властелину, что таких черт было не так уж и много. Не больше, чем у любой нормальной женщины. Как-никак, я знал ее куда лучше, чем он. Однако было бы бестактным прерывать его, когда он говорил столь прочувствованно.

– И вот она решает сорвать мои замыслы. Для этого она находит вас. Вы оказались под рукой в нужное мгновение и в нужном месте. Вы, прибывший неизвестно откуда, человек чужого мира, для которого Ассарт и все, что к нему относится, – ничто, звук пустой, всего лишь материал для построения собственного благополучия. Не сомневаюсь, что вас направили сюда именно с такой целью сразу же после того, как возникшее между мной и ею охлаждение стало известно мирам – а такие новости распространяются со скоростью света. Шпион в роли советника злобной женщины, обладающей, согласно тем же традициям, не только определенной властью, но и полной неприкосновенностью: она ведь должна стать матерью будущего наследника, моего сына, и обойтись без этого никак нельзя. О, если бы это было возможно – ни она, ни вы не отравляли бы воздух Жилища Власти ни одной лишней минуты. Но Порядок и здесь превыше моих желаний, и я лишь его слуга.

Итак, при ее и вашей помощи, – наверное, есть еще кто-то, и я непременно узнаю – кто, – другие миры узнают о нависшей над ними угрозе. Естественно, они в панике. Потому что понимают – мы не станем нарушать и другой нашей великой традиции: побеждать в любой войне. К сожалению, вы, наверное, плохо объяснили им, что в предстоящей войне они пострадают минимально: все, что им придется отдать, – это некоторое количество старых бумаг, музейных экспонатов и развалин. Все, чего они лишатся, – это право говорить, писать, вспоминать о некоторых эпизодах своей истории. Только и всего. Многие были бы рады отдать нам это добровольно – если бы не влияние со стороны. Если бы не ваше с ней влияние.

Мне известно, что вы заронили в их умы вздорную идею относительно объединения всех миров против Ассарта. Чушь. Будь их и в два раза больше, Ассарт все равно оказался бы сильнее. Кроме того, такому множеству непохожих друг на друга миров нужно, чтобы их объединил кто-то, за кем они пойдут. Я не знаю ни одного такого Деятеля. И уж во всяком случае ни вы, ни она на эту роль не годитесь. Пожалуй, объединить эту разнородную ораву в один организм смог бы я; и, возможно, я впоследствии и займусь этим. Но сперва примерно накажу их. Хотя бы некоторых. И, как говорит мой историк, прочие услышат и убоятся.

Во всяком случае, даже не для того, чтобы объединиться против меня, но для того, чтобы хотя бы серьезно подумать об этом, им нужно время. И они – самые умные среди них, а таких совсем немного, – решают это время выиграть. Каким способом? Они ведь знают, что переход от мира к войне для Ассарта – привычное дело и происходит быстро. И вот сочиняется сказка относительно состоявшегося объединения, относительно организации обороны каждой планеты, и еще больше: о якобы готовящемся нападении на сам Ассарт. Короче говоря – все то, что вы мне только что с таким увлечением рассказывали. Расчет очевиден: если я поверю вашим россказням хоть на одну десятую, я буду вынужден отложить начало войны и принять меры для проверки вашей информации – и таким образом они получат передышку и, может быть, что-то и на самом деле придумают. Вот зачем, уважаемый советник Жемчужины Власти – жемчужины, увы, поддельной, – вот с какой целью вы явились ко мне. А для того, чтобы получить ко мне доступ, вы пошли на мерзкое преступление – а впрочем, чего же другого ожидать от вас? – и похитили женщину, никому в жизни никогда не причинившую ни малейшего вреда, не пожелавшую зла, собирающуюся стать матерью, а похитив – отправили куда-то в пространство на корабле, предоставленном для этой цели какой-то из враждебных планет; вы мне сообщите ее название или я узнаю его иным путем, это безразлично, но виновная планета пострадает куда серьезнее других, могу обещать вам уже сейчас. Да, ворвавшись в жизнь доброй, скромной и – утверждаю – счастливой женщины, в лучших традициях былого пиратства, вы заточаете ее в трюме, – ну пусть даже в каюте – какого-то корабля и надеетесь, что он укроется от моих глаз в пространстве. Да, пространство обширно, но кто знает предел моим возможностям? Высокочтимый советник, вы помните, надеюсь, как в свое время поступали с пиратами? Их вешали, любезный мой. Слава Рыбе, мы далеко ушли от тех примитивных времен. И все, кто так или иначе замешан в этом деле, будут молить меня о веревке – но не получат ее. Если же у вас сохранилась хоть капля порядочности, вы захотите спасти их от страшной смерти, воистину страшной, заменить ее смертью быстрой и безболезненной; а спасти вы сможете лишь одним способом, я уже сказал вам – каким: как только я прикажу, вы проведете мой корабль туда, где они находятся. Только не говорите мне, что вы не знаете где. Иначе мой гнев сметет все границы.

Возможно, Властелин ожидал от меня ответа на этот как бы не заданный, но на самом деле все же заданный вопрос. Я предпочел ответить в таком же неявном ключе: просто пожал плечами – пусть понимает, как хочет. Однако, не уверенный в том, что он сейчас способен логически мыслить (думаю, что нет), я на всякий случай добавил:

– Я подумаю.

Кажется, он даже немного опешил от моего нахальства. Чуть ли не полминуты понадобилось ему, чтобы переварить мою реплику. Потом он усмехнулся и сказал:

– Думайте. Я предоставляю вам возможности для этого.

– Я хорошо думаю только в привычной обстановке, – заявил я, стараясь поколебать его в принятом решении. Он кивнул.

– Вы и окажетесь в привычной для вас обстановке. Не станете же вы уверять меня, что никогда в жизни не сидели в тюрьме? Не надо, вам никто не поверит. Но неужели вы воображали, что после всего, что было здесь сказано, вы выйдете из моего кабинета иначе, как под стражей?

Сидеть в тюрьме мне до сих пор как-то не приходилось. Но я даже не заикнулся об этом – чтобы не разрушать возникший в его представлении мой целостный и колоритный образ.

Он нажал кнопку и вызвал стражу. Приперлись сразу пятеро громил. Вообще-то их было шестеро, но шестым был Рука – вахтенный телохранитель. Они остановились в моей окрестности, и каждый из пятерки, по-моему, сразу нарисовал на мне тот участок, которым намеревался всерьез заняться.

– Увести государственного преступника, – распорядился Властелин, – и держать его под замком. Не допускать общения ни с кем. Поняли? Ни с кем – включая даже самых высокопоставленных особ. Все – только с моего личного разрешения. Ясно?

Он тут же получил множество горячих заверений в полной ясности, причем этот негодяй Рука старался больше всех.

– Прикажете держать его в наручниках? – осведомился он.

Властелин поразмыслил:

– По-моему, этот не из таких. Грязную работу за него делают другие. Так что он не сбежит – если только кто-нибудь из вас не выломает для него решетку или не сломает замок.

Они переглянулись, как бы разбираясь – кто из них окажется виновным в таком нарушении всего на свете. Потом поняли, что это была шутка, и хором заржали, как табун на лужайке.

– Куда Вашему Всемогуществу угодно его запереть? – выскочил неугомонный вахтенный телохранитель. – Увезти в Централ? Или держать здесь, в Подвальных камерах?

– Мне нужно, чтобы он, когда потребуется, был доставлен ко мне быстро и без всякого риска. В городе у него наверняка есть сообщники.

Индеец сделал большие глаза, наверное, поражаясь тому, что у подобного типа могут оказаться еще и сообщники: выражение его физиономии свидетельствовало о том, что в глубине души он лучшего мнения об ассартском народе. Однако противоречить Властелину он, уважая субординацию, не стал.

– Ну, топай, ублюдок, – обратился он ко мне и даже сделал жест, показывавший, что телохранитель готов придать мне некое поступательное движение при помощи собственного колена.

Однако Властелин осадил его.

– Никаких грубостей, – сказал он.

Преступник или не преступник, но все же я был сановником, а они – всего лишь солдатней. В Ассарте всем полагалось то, что полагалось. Мне – вежливое обращение, если, конечно, я сам не дам повода для крутых мер.

– Прошу идти, – на этот раз Рука обратился ко мне вежливо и официально.

Даже не взглянув на него, я гордо поднял голову и прошествовал к выходу. Шестерка окружала меня, как наследники – больного дядюшку. В дверях я остановился – они чуть не налетели на меня, поскольку сзади у меня не установлены стоп-сигналы, – и, обернувшись, сказал хмуро глядевшему нам вслед Властелину:

– Думаю, Ваше Всемогущество, что понадоблюсь вам раньше, чем вы полагаете. И буду рад оказать серьезную услугу.

Я знал, что он меня не поймет. Сейчас – не поймет. Для этого у него не хватало опыта. Но похоже, что от этого дефицита он быстро избавится.

6

Война спешила родиться.

На Ассарте день ее появления на свет отмечался торжественно. Для этого с давних пор существовал праздник Последней Пуговицы. Правда, на сей раз его как-то заторопили и немного скомкали. Могло создаться впечатление, что война рождается несколько недоношенной. Но большинство людей не обращало внимания на такие мелочи, не позволяло себе сомневаться. Все знали: войне бы только родиться, а там – своевременные ли были роды, или преждевременные – ее выкормят, укрепят, позволят встать на ножки.

В этот день на площадь Ассарта уже с самого раннего утра со всех концов города стекались люди.

Движение транспорта разрешалось лишь до внутренней границы Первого городского цикла. Дальше шли пешком, богатые смешивались с бедными, здоровые – с больными, старики с молодыми, горожане с провинциалами. Никогда единство жителей Ассарта не ощущалось столь наглядно и убедительно, как сейчас.

Даже хмурый и озабоченный Изар не выдержал. Едва успев позавтракать, он переоделся в простое платье и больше часа провел среди людей, на ближайших улицах и площадях – как всегда в таких случаях, загримированный до неузнаваемости. Он хотел увидеть своими глазами и услышать своими ушами, как выглядят и что говорят люди.

И тем, и другим он остался доволен. Наверное, на ассартиан подействовала и сама война, – когда ее объявляешь ты, это всегда поднимает дух и прибавляет уверенности, – а также и то, ради чего она была задумана: героическое прошлое. Об истории говорили все больше, и теперь разве что злостные скептики не высказывали убеждения в своем благородном происхождении и неоценимых заслугах предков.

Глаза блестели, голоса звучали звонко и уверенно, упругой стала поступь, горделивой осанка. Хотя жизнь пока еще не успела стать лучше, чем была до сих пор, теперь можно было уже смело предсказывать: ощутив себя сильными, люди не захотят более вести то полунищее существование, которое до сих пор они терпели просто потому, что не знали о своем праве на лучшее.

Изар во время своей прогулки убедился в том, что массы его уважали и правление его одобряли. Множество разосланных Легионом Морского Дна соглядатаев и прежде давали такую же информацию, но полезно и приятно было убедиться в народной любви нынче.

Вернувшись в Жилище Власти и приведя себя в порядок, Властелин выслушал командоров семнадцати эскадр, доложивших о полной готовности.

Корабли были полностью заправлены топливом. Боезапас доведен до военной нормы. Призванные резервисты обмундированы, снаряжены и вооружены в полном соответствии с уложениями. Генералы успели даже провести их через краткосрочные восстановительные курсы, чтобы напомнить подзабытые многими азы солдатского искусства, заключающегося в том, чтобы поразить врага и выжить самому. Космический десант и гвардия – за исключением тарменарского полка, которому предстояло, приняв участие в сегодняшнем празднике, остаться в качестве личного резерва Верховного Главнокомандующего – были уже посажены на корабли и усердно обживали их. Погрузка остальных войск должна была начаться сразу же по завершении праздника.

К полудню движение людей на площади прекратилось. Не потому, что устали или успокоились, но движение стало просто невозможным: десятки тысяч людей на площади успели сцементироваться в единую массу, текучая субстанция превратилась в твердое тело, в гигантское, но неделимое существо с единой мыслью, единым чувством, единым дыханием.

Тогда грянули барабаны. Пронзительно возопили военные рожки. Через несколько тактов взорвался сводный оркестр, и на его призыв единое существо на площади отозвалось низким слитным рокочущим вздохом; так дышит океан.

Одновременно на балконе, возносившемся над парадным крыльцом Жилища, появились: справа – Властелин с приближенными, слева – Жемчужина Власти в окружении наиболее высокопоставленных дам Державы. И на него, и на нее тут же устремились десятки тысяч взглядов, любопытствующих и испытующих. Безулыбчивое обычно лицо Властелина на этот раз украшала улыбка – радостная и доброжелательная. Что касается Жемчужины, то раскрытый веер, который она держала на уровне губ, непрерывно обмахиваясь (день выдался жарким), не позволял составить определенное представление о том, находилась ли Супруга Власти в духе или, как уверяли некоторые, радовалась меньше, чем следовало бы в столь великий миг.

Снова барабаны, и снова оркестр. Черный клин полка тарменаров, ожидаемо и все же неожиданно возникший в устье Проспекта Предков, легко, словно горячий нож сквозь масло, прошел через уже до предела, кажется, спрессованную толпу, раздвигая ее и оставляя за собой коридор, который не закрывался более, потому что, продвигаясь, полк как бы одновременно и таял: задние шеренги его, одна за другой, отставали и, развернувшись, останавливались спинами к толпе, образуя как бы стены этого коридора. А уцелевшая часть, дойдя до самого крыльца Жилища Власти, тоже начала распространяться во все стороны, – давление в толпе при этом стало можно уже сравнить даже с давлением, существующим, как полагают, в самом центре планеты. В результате в конце коридора возникла достаточно просторная круглая площадка.

Тогда двери Главного Крыльца распахнулись. Выбежавшие оттуда служители тащили с собой какие-то металлические штанги и полосы. Из них в мгновение ока на круглой площадке было собрано нечто вроде платформы, возвышавшейся над толпой и позволявшей всем и каждому видеть все, что будет на ней происходить. Верхняя плоскость возникшей конструкции оказалась на том же уровне, что и балкон. Сразу же часть балюстрады балкона была убрана, и между площадкой и балконом перекинули легкий металлический мостик, немедленно закрепленный с обеих сторон надежными болтами.

Завершение строительства было отмечено еще одним музыкальным взрывом. Потом на секунду-другую взметнулась тишина. И рухнула под согласованным ударом барабанных палочек. Барабанщики выбивали быстрый марш.

И в ритме, заданном их рокотом, со стороны того же проспекта в коридор вступили и торжественно промаршировали мимо сдерживавших давление толпы тарменаров уже не гвардейцы, а обыкновенные ассартские солдаты, вооруженные и одетые в скромную полевую форму. Их было всего лишь пятнадцать – мельчайшее подразделение армии, основа ее структуры, носившее название «палец» и составлявшее одну пятую часть «кулака».

За солдатами выступали еще трое военных в невысоких чинах, тоже в скромных мундирах и без оружия – если не считать висевших на поясах кинжалов. Один из этих трех нес на вытянутых руках небольшую кожаную шкатулку; те, кто стоял ближе к коридору, могли увидеть на крышке шкатулки вытисненную эмблему Вооруженных Сил, но и те, кто не видел, знали, что она там находится. Остальные двое были оснащены объемистыми сумками, висевшими через плечо.

Двигаясь все тем же размеренным шагом, военные миновали коридор и приблизились к помосту на круглой площадке. Прозвучала команда, и все на мгновение замерли. Еще одна команда – и «палец» из колонны перестроился в шеренгу, обращенную лицом к помосту.

Снова барабаны сменились оркестром, и под торжественные звуки с балкона на помост перешли четверо генералов. Четко ступая, они заняли места в четырех углах помоста.

Снова короткая пауза – и опять команда. Она прозвучала с помоста и тут же была повторена внизу. По этой команде солдат, стоявший в середине шеренги, вышел из нее и парадным шагом подошел к ведущей наверх лесенке. В том же ритме ступая со ступеньки на ступеньку, он поднялся наверх, сделал еще несколько шагов (настил площадки глухо гудел от его уверенной поступи) и остановился в самой середине. Приставив ногу, он выполнил висевшим на груди фламмером артикул, называемый «На караул», приветствуя Властелина и всех находившихся здесь представителей Властных сил, и застыл, как изваяние.

Еще одна команда раздалась. На этот раз пришли в движение те трое, что не были вооружены. Колонной по одному они в свою очередь поднялись на площадку, перестроились в шеренгу и остановились в трех шагах позади солдата.

Теперь оркестр звучал, не умолкая. Но это не могло помешать тем из толпы, кто обладал хорошим зрением, заметить одно неприятное упущение. У солдата, поднявшегося на площадку и, видимо, олицетворявшего собою в этот миг все Вооруженные Силы, обмундирование было не в порядке. А именно: в самом низу спинной части его полевого мундира, там, где на фалдах полагается быть двум медным, ярко начищенным и оттого блестящим пуговицам – у этого была только одна! Там же, где полагалось быть второй, зияло гладкое место, даже хвостика нитки не было.

Конечно, это заметили не все. Но будь в толпе даже слепой, вообще неспособный увидеть что-либо, он все равно бы знал точно, что на солдатском мундире не хватает одной пуговицы. Ибо будь она на месте, праздник никак не мог бы состояться.

Теперь пришли в движение все четыре генерала. Покинув свои углы, они, двигаясь с точным расчетом, какой вырабатывается долгими годами военной службы, также образовали шеренгу, находившуюся позади безоружной троицы.

Тем самым завершился предварительный ритуал. Оркестр вспыхнул в последний раз, и воцарилась тишина столь глубокая, что шаги Властелина, покинувшего свое место и подошедшего к самой балюстраде балкона, разнеслись, без преувеличения, по всей площади. Они прозвучали как поступь самой Истории.

Остановившись на виду у всех собравшихся, Властелин поднял руку.

– Сограждане! – громко сказал он, и хорошо укрытые микрофоны тут же разнесли раздавшееся слово по множеству усилителей для последующей передачи народу. – Благодаря вашей самоотверженности, с какою вы отозвались на мой призыв, сегодня можно с уверенностью сказать: мы готовы выступить на борьбу за то, что по справедливости и необходимости должно принадлежать нам. Мои верные генералы, ответьте всему народу: готовы ли мы?

Все четверо названных глубоко вдохнули воздух.

– Ваше Всемогущество, мы не готовы! – отрапортовали они хором.

– Не может быть! – громко удивился Властелин. – Не могу поверить, что после неустанного труда всех и каждого на Ассарте мы можем не быть готовыми! Чего нам не хватает?

– Еще не пришита последняя пуговица к мундиру последнего солдата! – без сучка и задоринки отрубили генералы.

– У нас не хватило пуговицы? Нет ниток? Может быть, чувствуется недостача в портных?

– Вооруженные Силы Ассарта обеспечены всем, что им нужно, Ваше Всемогущество!

– В таком случае, – провозгласил Властелин, – приказываю: немедленно пришить последнюю пуговицу к мундиру последнего солдата!

– Будет исполнено! – услышал в ответ он – и все, кто был на площади, а также наблюдал за церемонией сидя, стоя или лежа у телевизоров.

И торжественное действие началось. Тот из безоружных военных, что нес кожаную шкатулку, плавным движением открыл ее и осторожно, словно драгоценность, извлек необходимую пуговицу. Она была начищена не хуже, чем все те, что были пришиты к мундиру заранее. Второй военный расстегнул свою сумку и достал из нее сантиметр и пластинку мела. Подойдя к не шелохнувшемуся солдату (у которого только лицо побагровело от сознания важности церемониала и гордости за свое в нем участие), представитель искусного племени военных портных тщательно измерил сантиметром расстояние имевшейся непарной пуговицы от нижнего края фалды и от заднего разреза. Отыскав искомую точку, он пометил ее прикосновением мела.

Пока он производил столь важные предварительные действия, второй портной, также раскрыв свою сумку, вооружился иглой и катушкой прочнейших военных ниток, а также ножницами. Отмотав нужной длины нитку, он уверенным движением вооруженных ножницами пальцев отрезал ее и, сунув ножницы, как и катушку, обратно в сумку, поднял на уровень глаз руки, в которых держал: в левой – иглу, а в правой – нитку, и одним неуловимым и точным движением вдел нитку в игольное ушко.

Затем измеритель сделал два шага назад, пришиватель же, напротив, два шага вперед и занял место, на котором прежде стоял измеритель. А тот в это время проделал ловкую эволюцию и снова оказался близ солдатской спины, но уже левее. После чего изящным, но решительным движением взялся обеими руками за фалду, приподнял ее и одновременно растянул. Пришиватель, не выпуская из рук иглы, склонился, готовый к работе.

Тогда пришел в движение тот из портных, что хранил пуговицу. Он также приблизился, приложил пуговицу к намеченной мелом точке и, как и двое его товарищей по оружию, как бы окаменел.

– Ваше Всемогущество, разрешите приступать? – испросил позволения генерал, стоявший на правом фланге начальственной шеренги.

– Разрешаю!

Получив таким образом свободу действий, правый генерал незамедлительно обратился к другому, что стоял на левом фланге.

– Прикажите шить!

Генерал набрал в легкие побольше воздуха.

– Слушай мою команду!.. – раскатилось над площадью и над всей державой, и человечество замерло в горячем нетерпении.

– Последнюю пуговицу к мундиру последнего солдата!..

Напряжение становилось воистину невыносимым. И тут, как гром в засуху, как высшее откровение, прозвучало одно-единственное, но такое нужное в тот миг краткое слово:

– Шить!

И – в который уже раз сегодня – звуки разлетелись из-под барабанных палочек. В толпе раздались ликующие выкрики. Портной-пришиватель с коротким выдохом вонзил иглу в ткань мундира решительным движением, каким, наверное, погрузил бы клинок кинжала в грудь неприятеля в рукопашной схватке. Игла скрылась из глаз, но в следующую долю секунды снова взлетела – и опять устремилась вниз, причем на пути и туда, и обратно она неукоснительно пронзала не только ткань, но и ушко пуговицы, чье отсутствие так задержало победоносную войну.

Ровно двенадцать раз просверкала игла. Затем пришиватель сделал руками еще несколько неуловимых профессиональных движений, закрепляя нитку, а измеритель, уже стоявший наготове с раскрытыми ножницами, отсек остаток вместе с иглой, отпустил фалду и для верности потянул за пуговицу.

Пуговица держалась прочно.

Тогда измеритель повернулся к генералам, сделав четкое «Кругом!»:

– Разрешите доложить: ваше приказание выполнено, пуговица пришита!

Генеральский доклад не заставил себя ждать:

– Ваше Всемогущество, Властелин и Верховный Главнокомандующий! Почтительно докладываю: во исполнение вашего приказа Последняя пуговица к мундиру последнего солдата – пришита!

– Благодарю за службу!

Властелин снова повернулся к народу.

– Соотечественники! Теперь Ассарт совершенно готов к выполнению своей высокой миссии! Поздравляю наши Вооруженные Силы, поздравляю всех вас! К победе! Ура!

Ураган поднялся над площадью, извержение, космический катаклизм! Рев был таким, что оркестра совершенно не было слышно, хотя каждый видел, как усердно музыканты надували щеки.

Ритуал был совершен. Теперь начиналось народное гулянье, и моторизованные лавки и киоски уже подкатывали к площади со всех сторон одновременно.

Служители сноровисто разобрали опустевшую площадку. Солдаты и портные промаршировали через площадь в обратном направлении, погрузились в машину и отправились к месту прохождения службы. Балкон вслед за Властелином и Супругой Власти покинули и все там присутствовавшие. Последними ушли тарменары своим стелющимся шагом.

Войска в точках накопления начали погрузку на корабли.

7

Люди, как правило, находятся в опасности – не в одной, так в другой. И, как правило, об этом не знают. Те, кому угроза известна, предпочитают людей не информировать. Людей, может быть, и любят, но им не всегда верят.

Ну что же, может быть, это и правильно. Люди продолжают заниматься своими делами, и это лучшее, что они могут сделать.

Уве-Йорген медленно, с расстановкой, вытер руки и швырнул грязный конец в ведро.

– Ну, кажется, готово, – сказал он. В его голосе звучало удовлетворение.

– Жаль, – откликнулся Георгий, – что нельзя провести испытание.

– Мне тоже жаль. Но это не та игра, которую играют в открытую. Мы даже не знаем в конце концов, кто наш союзник и кто – противник.

– Вернее сказать – чьи мы союзники.

– Пусть так. Что же, осталось последнее: привести в порядок жилую палубу. Как-никак, на борту могут оказаться даже женщины. Причем привыкшие к удобствам. Так что придется поработать. Хотя, признаться, в этой области я не чувствую себя уверенно.

– Я еще менее. Но все же – попытаемся, по своему разумению.

– За дело, воин, время уходит. Глянь на задний экран: последние корабли Властелина вытягиваются на стартовые…

Последние корабли эскадр Ассарта и в самом деле вытягивались на стартовые позиции. Однако один еще находился на планете. Таким было распоряжение Властелина.

То был корабль, на котором, кроме других, находился и тот атмосферный штурмовик, что самим своим существованием не так давно помог Властелину одолеть нахлынувшую было тоску.

Теперь, когда машина эта вместе с ее пилотом отправлялась в бои, Изару захотелось проводить их обоих самому. Несмотря на множество дел, он нашел для этого время.

Ответив на положенные по уставу приветствия, он неторопливо прошел вдоль строя пилотов и командиров, пожимая руку каждому. А когда дошел до того летчика, на чьем месте сидел в ту ночь, – не удержался и обнял его.

Пилот даже растерялся, потому что таких ситуаций уставом не предусматривалось. И не сделал никакого встречного движения, но продолжал держать руки по швам. Однако Властелину и не был нужен ответ.

– В лице одного из вас, такого же, как все вы, – сказал он громко, отступив на несколько шагов, – я прощаюсь с каждым и желаю славных дней и уверенных побед. Обещаю: когда полк возвратится с победой, я встречу вас на этом самом месте.

Он сделал паузу.

– Надеюсь, верю, что и тогда увижу в этом строю каждого из вас!

Властелин повернулся к Острию полка:

– Начинайте погрузку.

– К погрузке! – незамедлительно прозвучала команда. – Направо! К назначенным люкам! Шагом – марш! Бегом!

Властелин еще с минуту постоял на опустевшем плацу. Круто повернулся и направился к выходу.

Перед тем как сесть в машину, он спросил адъютанта:

– Мое распоряжение относительно Жемчужины Власти выполнено?

– Да, Ваше Всемогущество! Разумеется, Ваше Всемогущество! Передвижение Жемчужины ограничено, у всех выходов поставлены караулы.

– Хорошо.

Он уселся, адъютант захлопнул дверцу и сел впереди. Машина тронулась, за ней – другие, с охраной. Война началась. Теперь уже ничего нельзя было изменить.

Здесь было не так уж плохо. Только одиноко и тоскливо. И не хватало простора, хотя бы улицы, хотя бы внутреннего дворика, какой был у нее дома. Деревьев. Птиц. Воздух, правда, был чистым, кондиционеры работали исправно.

Леза просила, чтобы поставили телевизор, но ей не обещали и на самом деле не поставили. Видимо, те, кто заточил ее здесь, не хотели, чтобы она знала о событиях, происходящих в мире.

Правда, книги ей пообещали – но тоже не принесли. Никаких. Наверное, просто забыли – у них, как Леза догадывалась, было много дел, куда более важных.

От нечего делать она притащила из комнаты с полками и шкафами одну из картонных коробок с бумагами. Осторожно стерев пыль, открыла. И начала читать бумаги – одну за другой.

Сначала занятие это показалось ей очень скучным. Но никакого другого не было. Потом возник интерес. А еще потом – ощущение, что с каждой прочитанной бумагой привычный мир, в котором она родилась и жила, немного изменялся. Иногда больше, иногда чуть-чуть, но изменялся. Вместо привычного мира возникал другой – новый, неожиданный, интересный.

Вскоре она уже не жалела об отсутствии телевизора и книг. Ящики и связки старых бумаг с успехом заменили ей и то, и другое.

Жаль только, что не с кем было поговорить о прочитанном, поделиться возникавшими мыслями. Иногда ей казалось, что о ней совершенно забыли. Нет, еду приносили вовремя, еда была вкусной. Но приносили какие-то совершенно ей незнакомые люди, ни один из которых так и не заговорил с ней – несмотря на то, что она пыталась вызвать их на беседу. Даже на вопросы о Властелине, о его здоровье ей не отвечали. Но по взглядам, которые при этом люди бросали на нее, она понимала, что с Изаром ничего плохого не случилось: взгляды были спокойными, уверенными.

Приходилось ждать. Это она умела. Рано или поздно о ней вспомнят. У Изара станет поменьше дел…

А читать было очень интересно.

Интересно, что сказал бы о прочитанном муж Ястры? Ну, не муж, конечно, но… Как он тогда назвался? Да, Ульдемир. Все-таки с его стороны было невежливым ни разу не заглянуть после того единственного визита.

Не то чтобы ей хотелось увидеть его больше, чем других. Просто с ним она хоть немного поговорила, других же и вовсе не знала. Но даже Ульдемир не приходил.

Не потому, правда, что был невежливым. Нет, бывал, конечно. Однако на этот раз, как мы знаем, причина была иной.

Он тоже находился под замком в одной из камер подвала, только в противоположном крыле Жилища Власти. В отличие от того помещения, куда заперли Лезу и которое, собственно, никогда для этой цели не использовалось и вообще уже давно ни для чего не использовалось, а когда-то, давным-давно, служило для работы с материалами особо тайного архива Власти, который располагался именно там, где Леза его и обнаружила. Лет, пожалуй, десять тому назад об этом архиве забыли, потому что скончался его хранитель, все собиравшийся привести его в порядок и описать; времена в ту пору были напряженными, они вообще редко не бывали напряженными, и назначить нового хранителя забыли; подвальный закоулок, в котором располагались и архивные помещения, давно никто не посещал – как раз потому, что к архиву непосвященным и приближаться было строго заказано. Посвященных не осталось, но непосвященные по-прежнему этих мест сторонились. Разве что Ульдемир этого не знал и в поисках места, удобного для сокрытия Лезы, случайно набрел. Но бумагами интересоваться не стал: не до того было.

А вот самого его водворили в камеру, которая именно для таких целей всегда и служила. Так что никаких материалов для чтения на досуге там не сыскать было.

Да и сам досуг – откуда ему взяться в такое время? То, что он сидел в камере, лишенный возможности передвигаться, встречаться с людьми, еще ничего не значило: сейчас главным было – думать, анализировать факты, строить планы действия для себя и для каждого из команды. Потому что если не думать – то оставалось лишь тосковать. Не о свободе: капитан был уверен, что она придет очень скоро. И даже не о Ястре, хотя мысли о ней его порой согревали. Но – о той, которой больше не было в планетарной стадии, так что встречи с которой надо было ждать. И о той, маленькой, что осталась на Земле и не знает, куда он пропал, почему не показывается, не пишет, не звонит… Одним словом, было о чем тосковать. Но не нужно. И он думал, думал, думал и лишь недовольно поднимал голову, когда его беспокоили, принося немудреную – не такую, как у Ястры, – еду.

Итак, Властелин не пожелал внять голосу здравого смысла. Не прислушался к сказанному. С ним очень хорошо поработали перед тем, как он принял Ульдемира. И дезинформация шла уже не по каналу Лезы. Значит, имелся запасной канал у Охранителя. Кто? Вероятнее всего – историк. Главный Композитор. Трудно, конечно, судить о том, ведает ли он, что творит, или его используют вглухую, как ту же Лезу. Очень приятная, кстати, женщина, везет Изару… Да, историк. Что же – надо передать ребятам, чтобы взялись за него.

Интересно, побывали они дома у Лезы? Что нашли?

Что делать теперь, когда война неизбежно начнется – а может быть, уже и началась? Как охранить от грозящих бед весь экипаж, Ястру, ребенка, которого она носит, Лезу – ее ведь могут, если потребуется, подставить те же, кто ее использовал – чтобы отвести удар от себя?

Видимо, придется покинуть планету – хотя бы на время, чтобы не подвергать никого лишним опасностям.

Как там с кораблем?

Было, было о чем поразмыслить.

Но вот – мешают…

Снова лязгнула дверь. Показался охранник – принес обед. Охраняла капитана избранная публика – из числа телохранителей Властелина. Те самые, что привели его сюда и заперли. Так что сейчас тоже появился один из шести. Поставил поднос, накрытый салфеткой, на столик.

– Ну как? – спросил капитан негромко.

– Сложно, – кратко ответил охранявший. И, покосившись на дверь, добавил: – Но будь готов в любую минуту.

Капитан кивнул.

– Мне собраться недолго. Корабль?

– Все в порядке. Если не брать дам, было бы куда проще.

– Нет, – сказал капитан.

– Значит, нет, – согласился телохранитель Его Всемогущества Властелина. – Ладно, вывернемся. А вообще – женщины тебя погубят, Ульдемир.

– Нету той женщины, – сказал капитан невесело. – Ладно, иди. Не то спохватятся, чего доброго, подсадят тебя ко мне, а здесь и одному тесновато.

– Двоих им не удержать, – уверенно ответил Рука. – Они и тебя проворонят, а уж если нас будет двое…

Он кивнул, прощаясь, и пошел к двери. Обернулся:

– Что передать?

– Любовь и поцелуй. На словах поцелуй, понял?

– Нет, – сказал Рука. – Может, у тебя и дети от слов рождаются?

Пока капитан собирался с ответом, Рука вышел, и ключ, звякнув, повернулся в замке.

Не было той женщины, это верно.

Хотя вообще-то она была.

В пространстве, на исходной позиции, флагман эскадры мира Нельты, десантный крейсер высшего класса, обращался на установленной орбите, повинуясь закону тяготения. По корабельному времени была ночь, и все спали – кроме тех, кто стоял вахту и кому в этот час спать не полагалось.

Дежурный по центральному посту, средний офицер космического флота, сидел за пультом, облокотившись на его край локтями, положив подбородок на кулаки. Было спокойно и скучно.

Потом в рубку неслышными шагами вошла женщина. Она медленно прошла перед пультом, скользнула по среднему офицеру взглядом, затем с интересом принялась разглядывать экраны и приборы.

Офицер нахмурился. Протер глаза кулаками. На миг закрыл их. Когда открыл, женщина стояла около пульта управления огнем и трогала пальцем круглую клавишу залпового пуска.

– Э-э!.. – забормотал офицер и замахал руками. – Нельзя! Не положено! Вы! Вы!..

Женщина не обратила на него никакого внимания, но и нажимать клавишу не стала. Она сделала еще несколько шагов, остановилась возле штурманского кресла, попробовала рукой – мягко ли, кажется, хотела даже присесть – но передумала. Офицер смотрел на нее, выкатив глаза, челюсть его отвисла. Он знал, что женщин на корабле не было и быть не могло. Надо было, конечно, броситься, схватить ее, поднять тревогу – но он лишь поворачивал голову, не в силах даже приподняться с места.

Наконец гостья снова обратила взгляд на вахтенного. На этот раз заметила его и даже улыбнулась.

И он тоже улыбнулся в ответ, сам того не сознавая – глупой, изумленной улыбкой.

Она сделала еще шаг, другой – и перестала быть в центральном посту.

Теперь офицер наконец встал. Он обошел пост, заглянул под каждое Кресло, в каждый приборный шкаф. Женщины там не было. Он, однако, был уверен, что только что она тут была. Кажется, после нее остался даже слабый аромат духов.

Он покачал головой. Вытер лоб. Уселся на свое место. Придвинул к себе микрофон вахтенного журнала. Включил. Но, поразмыслив, выключил. Он понял, что фиксировать в записи появление тут женщины вряд ли стоит. Потому что за все отвечал он, дежурный. И обмолвись он о случившемся хоть полсловечком, его съедят без соли.

И еще он понял, что, если в начинающейся войне придется драться не только с Ассартом, но и с привидениями – добра не дождешься.

Хотя, может быть, то было доброе привидение? Или вообще не привидение?

Было над чем подумать.

Среди экипажа крейсера офицер не знал такого смельчака, который расхрабрился бы настолько, чтобы протащить на борт женщину, твердо зная, что отправить ее обратно на планету не будет уже никакой возможности. Офицер и сам был не робкого десятка, однако о таком проступке даже и подумать было страшно. А, собственно, думай – не думай, все равно было страшно.

«И кто это сочинил, – подумал он, – что военных привлекает война? Конечно, и среди нас попадаются дураки – но не до такой же степени…»

Не очень сознавая, что делает, офицер сполз с кресла на пол, преклонил колени и начал молиться.

– Господи, – бормотал он, – убедительно прошу тебя, умоляю: кто бы ни был виноват в этом, прости его и нас всех, если же это невозможно, потому что нарушение и в самом деле страшно велико – то покарай лишь его, а корабль пусть сохранится в целости и сохранности, и мы все на нем, не виноватые ни сном, ни духом… Пусть его разжалуют, или у него заболят зубы, или жена узнает о его проделках и устроит ему основательный скандал – потом, когда все мы вернемся на базу; но снизойди к моей просьбе – охрани и избави нас от ракет противника, и лазеров противника, и таранных ударов противника, и штурманских ошибок, и командирских ошибок, и всего, что грозит кораблям в пространстве, когда идет…

Мысли его прервались от пронзительного свиста: проснулся аппарат специальной связи. Полученные сигналы в тренированном мозгу офицера сами собой сложились в слова:

– Тревога! Приготовиться к разгону корабля! Доклад о полной готовности – через пятнадцать минут!

Он уже забыл про женщину и помнил только, что нужно включить внутреннюю сигнализацию срочного старта. Так он и сделал.

Продолжать обращение к Господу более не было времени.

8

– Я послал Элу в Нагор, – сказал Мастер Фермеру. – Она давно не выходила. Пусть освоится.

– А потом?

– Наверное, ей придется играть роль посыльного. Во всяком случае до поры, когда мы сумеем нейтрализовать блокаду.

– У тебя есть какие-то планы на этот счет?

– Весьма условные. Прежде чем мы поймем, как им удалось изолировать нас, я ничего не смогу сделать.

– А как ты собираешься узнать?

– Думаю, ответ нужно искать на Заставе.

– Соваться в осиное гнездо? Очень большой риск. Кто рискнет? Или – кем осмелишься настолько рисковать ты?

Мастер пожал плечами.

– Выход есть только один, – ответил он после паузы. – Туда нельзя послать простого эмиссара: наверняка Охранитель принял меры от такого вторжения. Только Космический человек может рассчитывать пробраться туда – и вернуться.

– Опять Эла?

– Да.

– И твоя совесть спокойна?

– Нет, конечно. Однако… просто не вижу иной возможности.

– Есть ведь еще Пахарь.

– Да. Последний резерв.

– Почему же не он сейчас?

– Потому что я уверен: Эла сделает это лучше. У нее, я бы сказал, более эластичный ум.

– Пожалуй, так и есть. Но что можно установить на Заставе?

– По-моему, тут возможен только один вариант. Ведь ни ты, ни я при помощи доступных нам средств не смогли бы так полно заблокировать, скажем, ту же Заставу. Или, быть может, тебе известны какие-то способы, каких я не знаю?

Фермер отрицательно покачал головой.

– Так я и полагал, – кивнул Мастер. – Следовательно, если он все-таки сделал это, то в его распоряжении имеются какие-то другие возможности. Но это не может быть какое-нибудь новое умение. Воспользоваться личными качествами мог бы даже не человек Высоких сил, но лишь Высших. Значит, Охранитель пользуется чем-то… какими-то устройствами.

– Тебе известны такие?

– Нет. Но не забудь: он побывал во многих местах, где мы никогда не появлялись. Миры многообразны, человеческие способности тоже; где-то такие устройства, возможно, имеются.

– Но послушай, пользование какими-либо механизмами нам ведь не рекомендуется. Даже больше: не разрешено! Потому что, пока мы применяем свои личные силы и умения, мы всегда чувствуем, где та грань, на которой следует остановиться. Мы ощущаем это собственным организмом, всеми нашими чувствами. Механизм же не одушевлен и может вместо пользы принести вред!

– Это известно каждому из нас. Но тем не менее Охранитель наверняка сделал это.

– Иными словами, признал свое бессилие в качестве существа нашего ранга?

– Да, он сам себя поставил на один уровень с людьми слабых возможностей. На одну ступень с людьми Планетарной стадии. Но если для них пользование механизмами в определенную пору развития является неизбежным, то для него…

– Ты прав, Мастер. Как знать… не предопределил ли он таким способом свою дальнейшую судьбу?

– Ну, она не зависит от наших желаний. Меня куда более интересует то, что Охранитель, поступая так, показывает и подставляет нам свое уязвимое место. Мы не можем нанести вред ему лично: он человек все-таки. Но что касается любого мертвого устройства…

– Да, тут у нас руки развязаны.

– Теперь ты понимаешь, что должна Эла искать на Заставе?

– Будем надеяться, что это окажется ей по силам.

– В этом я нимало не сомневаюсь. Я думаю о другом: лишь бы это обошлось для нее благополучно.

– Сообщений еще не было?

– Почему же. Она выходила на связь. Пока она резвилась на кораблях. Оказывается, там возникла коалиция против Ассарта. Война если и не началась, то начнется через считанные часы.

– Мы не можем предотвратить?

– Блокада…

– Проклятое положение! Остается только ждать.

– Пока – ничего другого.

– А твои люди там?

Мастер нахмурился.

– Пока я даже не знаю, живы ли они. Уверен, что они не сидят сложа руки.

– Надеюсь, что с ними не произойдет ничего плохого.

– Я тоже. Хотя если некоторые мои предположения верны, то опасность грозит не только им. Полная гибель мироздания – вот чем грозят игры этого недоучки.

– Я тоже пришел к такому выводу – узнав, что сейчас наша Вселенная находится как раз в состоянии неустойчивости.

– Верно. Однако период этот приближается к концу. И у меня появилась уверенность в том, что его планы и расчеты каким-то образом связаны с неустойчивостью Мироздания – это первое, а второе – что он спешит. Видимо, хочет успеть совершить нечто, пока пора неустойчивости не закончилась. И я очень надеюсь на экипаж. На то, что они смогут хоть в чем-то, хоть немного тормозить действия Охранителя. Пока это все, на что можно рассчитывать… Думаю, что потеря времени – это то, что сейчас больше всего беспокоит нашего оппонента.

– Я предоставил тебе транспортный канал, Магистр, вовсе не для того, чтобы ты дневал и ночевал на Заставе. Твое место – там, на Ассарте. Кажется, я в подробностях объяснил тебе все, что ты должен делать.

– Безусловно, Охранитель. И думаю, что в следующий раз появлюсь здесь лишь после победоносного завершения операции. И то лишь по твоему приглашению. Но сейчас…

– Ну, что же такое произошло сейчас?

– Мне важно убедиться, Охранитель, что Ферма не направляет сюда никаких дополнительных средств. Группа ее эмиссаров в моем представлении – бомба замедленного действия. Наверняка они что-то готовят. И едва лишь получат оттуда сигнал…

– Они не могут получить оттуда никакого сигнала.

– Вот в этом я и хотел бы убедиться.

– Хорошо. Пойдем.

Они вошли в дом, изнутри неожиданно просторный, но словно бы лишенный жизни – он казался необитаемым. Да и на самом деле в нем находилось очень мало людей. Поднялись на второй этаж. Прошли по коридору. Охранитель открыл дверь.

– Войди. Вот эта машина. На этом экране видно Мертвое Пространство. Видишь? Мрак без признаков чего бы то ни было…

– Разве? А мне почудилось, что там человек. Вот! Вот он!

И в самом деле, показалось – во мгле мелькнул светлый силуэт.

– Там не может быть людей! – хрипло проговорил Охранитель.

– И все-таки мне показалось, что это был человек.

– Вот и мне тоже. Это загадочно. А значит – плохо. Потому что объяснение может быть только одно: кто-то другой пытается овладеть пространством. Или того хуже: уничтожить его. Но кому это по силам? Здесь, в этой части Вселенной, – никому, кроме Мастера или Фермера.

– Следовательно, это был один из них.

– Ну, это поддается проверке: в моем распоряжении канал, ведущий на Ферму. – Охранитель усмехнулся. – Он предназначался для их эмиссаров здесь. Однако пришлось их обидеть. Сейчас, сейчас… Увидим…

Впереди, в стороне от черной пустоты, заклубилось нечто – зеленоватый туман.

– Сейчас… Каналу нужно время, чтобы уравновеситься…

Понемногу облачко стало принимать определенные очертания.

– Ферма, – негромко проговорил Охранитель, и в голосе его одновременно прозвучали и зависть, и ненависть, и еще что-то – тоска, может быть? – Теперь ни слова: сейчас канал сфокусируется, и они смогут услышать нас, если…

– И увидеть?

– Тсс!

Они увидели человека, стоявшего к ним спиной. Он был неподвижен – казалось, всматривался в другую часть Вселенной.

– Фермер, – одними губами изобразил Охранитель. – А вот и… Другой человек приблизился, и они заговорили – не было слышно о чем.

Магистр схватил Охранителя за руку. Молча кивнул в сторону Черного Пространства:

– Я видел – он опять промелькнул там. Человек!

9

Между тем наблюдавшие за Черным Пространством не ошиблись ни в первый, ни во второй раз.

В это пространство, где не может существовать жизнь в нашем понимании, и в самом деле проник некто.

Если справедливо то, что человеку вход в Черное Пространство заказан, то, вероятно, проникшего нельзя считать человеком. Или, быть может, уверенность Охранителя основывалась на неверных представлениях?

Скажем так: Охранитель был близок к истине. Но его суждения не до конца совпадали с нею.

Его мысль оказалась бы значительно точнее, если бы он изложил ее так: в Черное Пространство не может проникнуть, как не в состоянии и завязать там какие-то связи, человек, находящийся на определенной стадии своего бесконечного, но многообразного бытия. А именно – пребывающий в Планетарной стадии развития. Он слишком связан и в своих передвижениях, и в постижении великого множества существующих во Вселенных вещей и идей.

Все это он начинает обретать и постигать, лишь перейдя из Планетарной стадии в следующую – Космическую, на которой он становится из лица приземленного существом, причастным к управлению Вселенной, к ее жизни и развитию.

Правда, только одной Вселенной – той, в которой он пребывает. Эта стадия тоже конечна, хотя и неизмеримо более продолжительна по сравнению с предыдущей. Человек Космической стадии еще стеснен временем, еще зависит от него, хотя и не так жестко, как раньше.

Потом наступает стадия Многих миров. И наконец, стадия Универсальная, не имеющая никаких пределов.

Но при этом он продолжает оставаться человеком, то есть обособленной сущностью – если хочет, разумеется. Он свободен, и никто его к этому не вынуждает.

Он может, если хочет, сохранять – или снова принимать – свой традиционный облик, но отлично обходится и без него. В последнем случае он находится совсем в других взаимоотношениях с окружающей его средой: он независим от нее.

Человек, проникший в Черное Пространство, находился на Космической стадии развития. Он легко передвигался в не предназначенном для человеческой жизни пространстве, не испытывая ни малейшего страха. Тому, что составляет основу человека, ничего не надо бояться: нанести ему какой-то ущерб способны лишь самые Высшие силы. Они, однако, избегают этого, потому что назначение этих сил – не в причинении вреда, но, напротив – в создании блага.

Человек внимательно прислушивался и всматривался. Он мог делать это, так как сохранил свой облик, а значит, и те механизмы, при помощи которых человек видит и слышит. Если бы он отбросил тело, сведения об окружающем мире поступали бы к нему по другим каналам. Человек предпочел сохранить привычные способы анализа. Возможно, потому, что они были для него привычными. Это может свидетельствовать лишь о том, что в Космическую стадию развития человек этот вступил недавно.

Однако, несмотря на то что чувства его были напряжены до предела, долгое время человеку казалось, что здесь вообще ничего нельзя ни увидеть, ни услышать, ни ощутить каким-либо иным образом.

Немой мрак казался плотным, непроницаемым, как дикий черный утес. Настолько неуязвимым он представлялся, что, прежде чем сделать нужное движение и соприкоснуться с этим мраком, а потом и вступить в него, человек заколебался. Ему вдруг представилось, что мрак поглотит его и уже никогда не выпустит назад, в мир, где горели звезды, сияли туманности и жили люди.

Человек осторожно протянул руку и хотел прикоснуться к черному. Но рука не встретила сопротивления. Лишь в коже возникло ощущение, как будто человек погрузил руку в прохладный, насыщенный газом источник…

Человек поспешно отдернул руку. Обернулся. Мир успокоительно светился за его спиной. Фронт мглы был неподвижен: однако звезды едва уловимо перемещались, и человек понял, что на самом деле мрак находится в движении и он, человек, сейчас перемещается вместе с ним.

На всякий случай человек послал мысленный привет и свою любовь всем, кто был дорог ему и оставался в хорошем, звездном мироздании. Вздохнул и решительно двинулся вперед, чтобы утонуть во мраке.

Именно в это время пребывания в нерешительности он и был замечен глядевшими на Черное Пространство людьми Заставы.

Для того чтобы войти во мрак, достаточно было лишь пожелать этого; таков способ передвижения людей Космической стадии.

Человек пожелал: и мрак мягко обнял его со всех сторон. Когда через минуту человек обернулся, за спиной уже не было звезд. Нигде не было ничего, кроме тьмы.

Во всяком случае, так ему показалось вначале.

Мгла, однако, не была тяжелой. Не налипала, не давила, не душила. Наоборот, передвигаться в ней было легко. Хотя не возникало уверенности в том, что ты действительно передвигаешься: во мраке не существовало никаких ориентиров, по которым можно было бы судить о скорости и направлении движения.

Ощущение было как раз обратным: что сам ты неподвижен, зато окутывающая тебя мгла безостановочно проносится мимо, мчится без звука, без ветерка…

Понадобилось время, чтобы привыкнуть к этому впечатлению и признать, что оно, наверное, является нормальным; потому что ничего не происходило – только мчалась куда-то мгла.

И только когда возникла уже какая-то привычка к этому состоянию, монолитная мгла понемногу стала не то чтобы исчезать, нет, она оставалась столь же непроницаемой, и все же начала как-то расслаиваться. Вернее, во мраке стали выделяться какие-то различимые структуры. Они были так же беспросветны и как будто ничем не отграничивались от окружающего мрака; и тем не менее откуда-то появилась полная уверенность в том, что они действительно существуют.

По-прежнему управляя своими чувствами, человек продолжал углубляться в пространство мрака. Во всяком случае, так ему казалось.

Мрак вместе с включенными в него структурами продолжал нестись мимо, неощутимо обтекая человека. Потом дала трещину тишина. Собственно, нельзя было назвать звуками то, что возникло в глухом молчании. Наверное, человек в Планетарной стадии существования ничего не услышал бы даже при полном напряжении слуха. Нет, не звуки то были – скорее, если можно так сказать, изображения звуков в сознании, проекция звуков на экране человеческого воображения.

Но так или иначе, в них что-то было; звуки или нет, но они несли в себе какую-то информацию.

Человек не сомневался в том, что их можно понять. Потому что различные языки и наречия – неотъемлемое свойство Планетарного человека, но уже в Космической стадии бытия потребность в них исчезает, поскольку на самом деле в мироздании существует единый язык, как существует и единая истина.

Итак, понять можно было, если и не сразу, то притерпевшись к этим неожиданным впечатлениям. Труднее было разделить воспринимаемое на отдельные слова – как трудно перевести на язык слов музыку. Однако человек, углубившийся во мрак, еще не привык обходиться без слов, и такой перевод для самого себя представлялся ему необходимым.

Наверное, прошло какое-то время, пока то, что он воспринимал, не стало раскладываться на отдельные части речи. Впрочем, за это трудно ручаться: со временем здесь было как-то не так. Логически рассуждая, оно должно было существовать и тут: вряд ли движение возможно без времени, не так ли? Однако порою нам кажется совершенно реальным то, чего быть, казалось бы, вообще не может; и наоборот, то, что несомненно существует, представляется нам невероятным. По-видимому, время здесь если и было, то какое-то не такое, не привычное по планетарному бытию. Было ли время или нет, но что-то неслышно звучало. Хотя сначала появилось впечатление об источнике. Сигналы – назовем это так – поступали от тех самых структур, что проносились мимо человека, вкрапленные в массу мрака. Потом у человека сформировалось понятие интонации. То есть она почувствовала, что ее о чем-то спрашивают. Мы сказали – она?

Нет, это не оговорка. Потому что человеком, проникшим во мрак, была женщина.

Нам случалось встречать людей, сомневающихся, что разделение на мужчин и женщин продолжается и за пределами Планетарной стадии. Но это всего лишь заблуждение. Ибо корни этого разделения, которое многие полагают лишь узко функциональным, на самом деле столь же изначальны, как и существование материи в форме вещества и энергии и как существование материи вообще – и всеобъемлющего духа.

Однако мы здесь не собираемся доказывать столь очевидную истину, поскольку наша задача – лишь описывать факты.

Итак, это была женщина. И если бы ее мог увидеть капитан Ульдемир – он, без малейшего колебания, назвал бы ее одним из имен, под которыми она выступала в его жизни. Можно с уверенностью сказать, что прозвучало бы последнее из тех имен, что она принимала, а именно то, под которым знали ее на планете, где завершилась первая стадия ее бытия.

А сейчас она находилась в глубине мрака и уже начала понимать, что темноту эту пронизывали вопросы, обращенные к ней. Впрочем, вопросы ли? На самом деле то был один и тот же вопрос – только конкретное содержание его менялось.

«Ты помнишь?..» – спрашивал кто-то беззвучно.

И тут же она увидела перед собой – реально, рельефно, многоцветно – то, что должна была помнить, – и помнила, конечно. Они ехали вдвоем на машине, шоссе бежало сквозь лес; обогнали запряженную лошадью телегу, ездок сидел к ним спиной, свесив ноги. Но не он был интересен, а совсем еще маленький жеребенок, легко бежавший рядом – шоколадного цвета, блестящий, красивый. «Коник! – закричала тогда она. – Ой, коник!» Она никогда раньше не видела жеребят – на Ферме их, естественно, не было; Ульдемир засмеялся, телега свернула с магистрали направо – и все скрылось. Конечно, она помнила.

«А помнишь?..»

На этот раз то была их дача, июльский вечер, горячий, сухой, расслабляющий. Она сидела на крыльце, обнимая дочку – совсем еще маленькую, уже засыпающую. Закат отражался от сосновых стволов тяжелым золотым светом. Ульдемир был рядом, в двух шагах, и смотрел на них обеих так, словно, кроме них, в мире ничего не существовало и не должно было существовать. И она вдруг испытала странное ощущение достаточности всего, что в тот миг было: ощущение счастья.

«А вот это помнишь?..»

Эла спохватилась: она больше не двигалась во мраке, невольно остановилась, как бы боясь движением прогнать возникающие картины ее планетарной жизни – быть может, навсегда спугнуть. Как и в тот вечер на крыльце, сейчас пропало желание двигаться, казалось, так и нужно проводить все необъятное время, которое еще было впереди: в неподвижном просмотре той жизни, в которой – пусть не всегда, конечно, но все же бывало так неповторимо хорошо.

Неподвижность.

Вот оно что! – поняла она. Пространство стремится остановить ее, сковать. Сделать безопасной. Может быть, оно ничего плохого не имело в виду, это пространство, называемое почему-то мертвым. Может быть, оно для того и существовало – чтобы останавливать, успокаивать, усыплять.

Но разве для этого она оказалась здесь?

Пришлось сделать усилие, неимоверное усилие, чтобы отказаться от очередного воспоминания. Нет, не насовсем отказаться; когда все неурядицы закончатся, она, быть может, вернется сюда, чтобы вспоминать, вспоминать без конца. Если, конечно, это пространство к тому времени еще сохранится. Но не сейчас. Она пожелала покинуть мрак. И вскоре впереди забрезжили звезды.

Привычный мир показался ей теплым, хотя приборы сказали бы, что это далеко не так.

Наверное, сейчас следовало вернуться на Ферму и рассказать Мастеру обо всем, что она видела, пережила и передумала.

Однако в этой Вселенной время уходило безвозвратно. И женщину испугала мысль, что, пока она будет разговаривать с Мастером и Фермером, в звездном скоплении, на восемнадцати обитаемых планетах и в пространстве, разделяющем их, множество людей, успевших использовать лишь малую часть времени, которым они были наделены, погибнут – чтобы оставшаяся часть их времени была использована для расширения мрака и приближения конца.

Она понимала, что является всего лишь эмиссаром и не обладает и малой долей того могущества, какое было необходимо, чтобы помешать уже назревшим там событиям совершиться.

Рассудок говорил так. Однако она была раньше и оставалась теперь ненужной. То есть существом, в решениях которого чувства играли не меньшую, а порой и куда большую роль.

И женщина решила, что в первую очередь ей нужно отправиться туда, где можно было бы вмешаться в происходящее, а не туда, где за ним можно будет лишь наблюдать со стороны.

Возможно, были у нее и другие причины, касавшиеся только ее самой.

Человек в Космической стадии сохраняет и память, и чувства. В дальнейшем они уже не играют в его существовании такой роли, хотя никогда не исчезают бесследно. Просто впоследствии меняется отношение к ним.

Но до этой стадии ей было еще очень далеко.

Человеку Космической стадии, ей не были нужны для передвижения специальные каналы, как не нужны дороги, чтобы пересечь поросшую пахучими травами и яркими цветами поляну.

Она без труда определила направление (такое умение пришло к ней само собой) и наметила точку, из которой можно было бы хорошо видеть Ассарт – прежде, чем высадиться на него.

Чтобы добраться туда, ей достаточно было лишь пожелать.

Однако уже в следующее мгновение она передумала.

Она не знала еще, какая роль в предстоящих событиях была отведена Ассарту и его Властелину и какая – другим планетам и их вооруженным силам. Но ей было ясно, что и на Ассарте, и на планетах могли находиться, в лучшем случае, исполнители. Человека, знавшего тайну пространства, она там не найдет. Но именно он и был главной опасностью.

Ей, как и каждому из людей Мастера, было известно о существовании Заставы. Оставалось только отыскать ее.

Людям, лишь недавно начавшим выходить в Пространство, кажется, что в нем нет никаких указателей, какие смогли бы помочь в обнаружении предмета, координаты которого неизвестны. Точно так же человеку, не привыкшему к лесной жизни, кажется, что невозможно выйти, скажем, к охотничьей избушке, если ты заблудился и ее местонахождение тебе точно не известно.

На самом деле Пространство, как и лес, полно указателей, хотя воспользоваться ими может только человек, знающий их простой, но непривычный для большинства язык.

Женщина уже давно постигла язык Пространства – хотя, может быть, и не во всей полноте. Во всяком случае для того, чтобы отыскать путь к Заставе, ее знаний было достаточно.

Никто не поручал ей вести переговоры с Охранителем. Но она решила предпринять такую попытку на свой страх и риск. Охранитель, узнав, что и сущность его действий, и их мотивы стали известны, мог отказаться от своего замысла, потому что подобные планы удается реализовать лишь в тех случаях, когда они до самого конца остаются неизвестными большинству людей.

Конечно, Охранитель мог и не внять голосу здравого смысла. Но попробовать, во всяком случае, стоило.

К цели она приближалась осторожно. Некоторое время наблюдала за ней издали. Но на Заставе не было заметно никакого движения.

Тогда Эла решилась и, проскользнув серебристым облачком, вскоре уже стояла на черном песке, близ приземистого дома. Застава казалась вымершей.

Зная, что в таком виде – бесфигурном – ее вряд ли кто-нибудь заметит, если даже люди и попадутся навстречу, она проникла в дом и обошла его, комнату за комнатой.

В большинстве из них не было ничего, что привлекло бы ее внимание. Дом был оборудован бедно, было ясно, что это лишь временное пристанище, в отличие от Фермы, где жили постоянно. Большинство комнат было приспособлено лишь для отдыха; здесь можно было разместить пятнадцать-двадцать человек, если бы дела потребовали их присутствия на протяжении нескольких дней.

Лишь одно помещение на первом этаже было обставлено иначе. Чувствовалось, что обитатель его привык относиться к себе с большим вниманием и нежностью. Наверное, то был сам Охранитель.

Это само по себе тоже не представляло особого интереса. Но в соседней комнате, служащей, очевидно, рабочим местом, Эла обнаружила нечто, сразу привлекшее ее внимание. Чтобы получше разглядеть заинтересовавший ее предмет, Эла даже решила воплотиться, стать телом, чтобы обрести нормальное человеческое зрение.

То был лежавший на столе подробный план какого-то города. В центре его был изображен кружок, перечеркнутый крест-накрест.

Эла всмотрелась. Кружок с крестом был нанесен поверх тесной группы зданий. Впрочем, может быть, это было лишь одно здание, но обладающее очень сложной планировкой.

Перекрещенный кружок – это Эла давно знала – был знаком, предупреждающим о большой, очень большой, страшной опасности. Он употреблялся очень редко, но был известен каждому на Ферме – и не только.

На плане не было ни единой надписи, которая позволяла бы понять, какой именно город на нем изображен.

Однако Эла, человек Космической стадии, и не нуждалась в надписях. Она знала, что каждая вещь, созданная разумным существом, хранит в себе и свое имя, и принцип действия, и назначение – все то, что было в мыслях человека, когда он изготовлял этот предмет. Каждая вещь могла подробно рассказать о себе – надо было только уметь спросить ее. Люди Планетарной стадии этим умением не обладали, но у Элы оно теперь было.

Она спросила – и без труда выяснила, что город назывался Сомонт и находился на планете Ассарт. А место, отмеченное знаком страшной опасности, являлось резиденцией правителей Ассарта. План сообщил даже название этой резиденции: Жилище Власти.

Эле понадобилось несколько секунд, чтобы надолго запечатлеть в памяти этот план со всеми его подробностями – чтобы потом не описывать его Мастеру, но просто воспроизвести и показать.

Решив, что она увидела здесь все, что нужно было, она не стала задерживаться. И вскоре Застава осталась далеко позади.

Она не поднялась на второй этаж; сделай она это – и Эла обнаружила бы странную машину, находившуюся в одной из комнат. Это открытие оказалось бы, возможно, даже важнее найденного ею плана. Но она не сделала этого и растворилась в пространстве.

Она сделала это как раз вовремя. Потому что в следующую минуту на Заставе появился Охранитель. Встревоженный появлением неизвестного человека в Мертвом Пространстве, он летал туда, чтобы поймать пришельца и вывести его из игры.

Вернувшись на Заставу, он обнаружил ясные следы непрошеного посетителя уже на своей территории. Он расценил это как признак того, что Ферма пытается начать активные действия против него.

Волнуясь, он взбежал наверх, к машине. Но она оказалась в полном порядке. И Охранитель несколько успокоился.

 

Глава седьмая

1

Наверное, со стороны это выглядело красиво. Той красотой, от которой почему-то делается немного не по себе.

Возможно, тут немалую роль играет неожиданность. Представьте: вы наблюдаете – и не видите ничего, кроме совершенно пустого пространства – конечно, пустого лишь по нашему восприятию, но ведь для нас только оно и важно. И внезапно в нем возникает корабль, военный космический крейсер, сложная конструкция из сферических корпусов, длинных соединительных коридоров, широко распахнутых, непрерывно пошевеливающихся антенн, параболических ходовых зеркал и еще всякой всячины, которой мы не знаем даже названий. Это выглядит неестественно, необъяснимо – точно так же, как для нас выглядело бы само сотворение мира в результате одного лишь движения Высшей силы.

А ведь это появился, вынырнул из сопространства после прыжка всего лишь один корабль. Если же возникает из ничего целая эскадра, впечатление становится намного сильнее.

Наблюдатели, обозревавшие пространство в центральной области звездного скопления Нагор, увидели зрелище, еще более внушительное. Потому что для их глаза, просматривавшего все скопление Нагор, материализовалась сразу не одна лишь эскадра, но целых семнадцать.

У одного из наблюдателей это зрелище вызвало удовлетворенную усмешку. Двое других, в иной части нашего Мироздания, напротив, нахмурились.

Первый наблюдатель, правда, пробормотал, обращаясь к самому себе:

– И все-таки не опоздать они не могли!..

Вторые же – их было двое – обменялись репликами:

– Итак, они все-таки на позиции.

– Да. Но с запозданием.

– С очень небольшим. Вряд ли оно сыграет роль.

– Пока – нет. Но они накапливаются. И, я надеюсь, еще будут.

– Мы сейчас никак не можем повлиять на них?

– К сожалению, нет…

Но вернемся к военным кораблям.

Выход из сопространства никогда не происходит – и не может происходить, даже теоретически – с совершенной точностью. Поэтому эскадры уходили в прыжок – каждая со своей позиции, – предварительно сильно рассредоточившись, чтобы при возвращении в свое пространство избежать столкновений. Так что сейчас, завершив переход, они оказались разбросанными в пространстве на значительном удалении кораблей друг от друга. Убедившись, что переход прошел благополучно и ни кораблям, ни их экипажам не был причинен никакой ущерб, командующие эскадрами отдали приказание своим капитанам – сближаться и занимать отведенные им места в боевом строю. Одновременно каждая эскадра устанавливала связь со всеми остальными, поскольку они не находились в пределах прямой видимости одна для другой, а также с Центром Коалиции, который должен был координировать действия всех эскадр и подавать нужные команды.

Перестроение кораблей в боевые порядки также произошло относительно благополучно – если не считать того, что оно потребовало больше времени, чем можно было предположить. Но в этом нет ничего удивительного. Флоты семнадцати миров скопления Нагор были созданы и обучены в первую очередь для оборонительных, а не наступательных действий, и операции такого рода были им в новинку, времени же для серьезной тренировки и военных учений им просто не дали. Так что адмиралам и капитанам приходилось решать новые для них задачи «с листа». Учитывая это, надо признать, что они справились совсем неплохо.

Впрочем, первый наблюдатель остался недоволен. Хотя ему это простительно: он никогда не был ни адмиралом, ни даже командиром крейсера.

Когда каждая эскадра упорядочила наконец построение своих кораблей, наступил следующий этап операции: каждая эскадра должна была найти в пространстве и занять точно установленное для нее место. С таким действием они тоже сталкивались впервые: при обычных операциях по патрулированию своего околопланетного пространства, а также при дружественных визитах в другие миры Нагора или в учебных походах такая точность вовсе не требовалась, потому что после выхода из сопространства не имело особого значения, по какой именно траектории пойдут корабли – был бы правильно рассчитан курс. Здесь же дело обстояло иначе.

Цель у всех семнадцати эскадр была одной и той же: целью являлся Ассарт. Сейчас, заняв позиции, которые в этой операции именовались промежуточными, эскадры могли, конечно, устремиться к Ассарту, развив полный ход в своем привычном пространстве. Однако в составе каждой эскадры были корабли разных классов, обладавшие различными тактико-техническими данными; и если во время сопространственного перехода их скорости уравнивались – тут на них работало само сопространство, в котором, как мы уже знаем, не существует времени, а следовательно, нет и самого понятия скорости, – то при действиях в обычном пространстве каждая эскадра двигалась бы, как легко понять, со скоростью самого тихоходного из своих кораблей. В результате переход занял бы так много времени, что оборонительные силы Ассарта успели бы не только заметить приближение противника, но и занять выгодные для его встречи позиции, а также привести в боевую готовность войска на поверхности планеты, что значительно затруднило бы предполагаемую высадку десантов или сделало ее вообще невозможной.

Следовательно, единственно выигрышным вариантом являлся именно тот, который Коалиции и предстояло осуществить: заняв с точностью до десятков метров свои места, корабли должны были снова совершить сопространственный прыжок – с тем, чтобы вторично возникнуть из ничего уже не то что в пределах видимости, но в непосредственной близости планеты – и немедленно, не тратя более времени ни на какие уточнения и перестроения, приступить к высадке десантов и к уничтожению оборонительных кораблей Ассарта. Предполагалось, что главные силы воинственной планеты к тому времени сами уже отправятся в поход по семнадцати различным направлениям и будут находиться в сопространстве, где не смогут ни получить какую-либо информацию, ни тем более изменить курс на обратный, чтобы прийти на помощь своим немногочисленным и слабым кораблям защиты. План, как мы видим, был выигрышным, но выполнение его сулило множество сложностей, и в первую очередь – ту, что второй выход из сопространства предстояло осуществить буквально на пятачке, и уж тут так, чтобы избежать не только прямых столкновений (вероятность которых, по подсчетам, была необычно велика), но и просто путаницы, когда корабли разных эскадр, подчиненные разным командующим, могли оказаться в одном и том же районе пространства, и опять-таки потребовалось бы время, чтобы каждый из них нашел свой район и эскадры вновь обрели способность действовать слаженно и четко. Избежать подобных неприятностей можно было, лишь начиная переход из строго определенной точки и уходя в сопространство по точно рассчитанному и соблюдаемому курсу. Все это было непривычно и ново. Так что нет ничего удивительного в том, что и капитаны, и адмиралы, да и все экипажи изрядно волновались, готовясь к решающему броску, – а волнение, как известно, плохой помощник в делах, в которых требуются спокойствие и точность.

Спокойному, деловому настроению экипажей и даже командиров отнюдь не способствовало и еще одно обстоятельство. Совершенно непонятным образом по кораблям – и не одной какой-нибудь эскадры, но всей Коалиции – распространились странные и нелепые слухи о появлении на кораблях какой-то женщины, уже получившей в кубриках имя «Улыбающейся Дамы». Согласно этим слухам она совершенно неожиданно возникала то в центральных постах, то в кают-компаниях, то в кубриках, то у корабельных инженеров. Она была молода и красива, почти всегда улыбалась – правда, улыбкой не обязательно доброжелательной, ни с кем не разговаривала, но ко многим приближалась; она, как гласили те же слухи, совершенно точно понимала все, что ей говорили – хотя охотников завести разговор с Улыбающейся Дамой было не так-то много, – на сказанное реагировала изменением выражения лица, немногими жестами, при попытках вступить с нею в физический контакт могла тут же исчезнуть – но были якобы случаи, когда дама тут же появлялась снова в другом конце помещения; она внимательно читала показания приборов, что посторонним ни в коем случае не полагалось делать; однако не пыталась каким-либо образом повлиять на действия людей или на движение кораблей. Говорили, что один из младших офицеров некоего корабля (правда, названия тут приводились разные, что лишний раз свидетельствует о том, что все эти истории были высосаны из пальца и являлись обычной травлей, без какой не обходится ни на одном корабле) испугался до такой степени, увидев, что дама протягивает руку к пульту управления огнем крейсера, что выпустил в нее семь пуль из личного оружия – и без всякого успеха (шепотом прибавляли даже, что одна из пуль срикошетировала от переборки так неудачно, что поразила в плечо самого стрелка, которого пришлось подменить на вахте и отправить в госпитальный отсек). Командирами кораблей и командующими эскадрами, а также старшими офицерами всех боевых единиц были приняты серьезные меры для искоренения вредоносных слухов – вплоть до чтения лекций о материализме как единственно верном философском учении. С глубоким сожалением мы должны отметить, что нижние чины кораблей, не возражая против материализма как такового, от веры в Улыбающуюся Даму нимало не отказывались, ибо, по их представлениям, она была не менее реальна, чем, скажем, командующий эскадрой. Однако проведенная работа все же увенчалась определенным успехом, заключавшимся в том, что о Даме перестали говорить громко и в присутствии командиров. Если уж быть совершенно откровенными, мы должны упомянуть и о том обстоятельстве, что сами старшие офицеры в Улыбающуюся Даму верили не меньше, а может быть, даже больше, чем их подчиненные, – поскольку в офицерских каютах и кают-компаниях она появлялась даже чаще, чем среди нижних чинов. Одним словом, эти труднообъяснимые явления, как мы уже упоминали, никак не способствовали спокойствию и четкости действий экипажей по нахождению и занятию промежуточной позиции перед решающим броском на Ассарт.

Однако всему на свете бывает конец – в том числе и маневрам космических крейсеров. Нужные позиции были наконец заняты с большей или меньшей точностью – но командование убедилось, что более высокой точности достичь просто невозможно, потому что пока одни корабли, чуть дыша двигателями, уточняли свое местоположение, другие со своих мест сходили – хотя бы потому, что из-за близости кораблей друг к другу возникали неучтенные гравитационные влияния. Так что в Центре Коалиции в конце концов решили уповать на Бога (не входя в обсуждение – какого именно, поскольку семнадцать миров обладали семнадцатью основными религиями и неучтенным количеством мелких конфессий) и дали команду на старт.

И вот только что оживленное, как воскресный базар, пространство вдруг заколебалось, семнадцать эскадр двинулись – и снова наблюдать можно было лишь равнодушную пустоту.

2

Ничто не утомляет так, как отдых.

К такому выводу я пришел, когда наступил третий день моего заключения. Действительно, условия для отдыха здесь были если и не первоклассными, то, во всяком случае, вполне приемлемыми. Было на чем спать и на чем сидеть, кормили неплохо, потому что за неимением специального тюремного хозяйства в Жилище Власти мне подавали все то, что готовилось для самого Властелина и его оравы; допросами мне не докучали – тот памятный разговор с Изаром так и остался единственным, потому что ему сейчас, надо полагать, было не до меня, а с другими мне и разговаривать было не о чем – или, если вдуматься, это им нечего было мне сказать. Соблюдалось и еще одно непременное условие настоящего отдыха: отсутствовали все и всяческие средства массовой информации, так что политика – основной источник нервного расстройства в любом обществе – для меня в эти дни оставалась совершенно черным ящиком. То есть все было, как по заказу, приспособлено для того, чтобы расслабиться и набраться сил для возможных – а я думал даже, что неизбежных – усилий и неприятностей.

И все же мне было не по себе. Чего-то не хватало. Сперва я думал, что Ястры. Потом, на миг представив ее в этих апартаментах, ясно понял: нет, не ее. Недоставало чего-то другого. Я слегка напрягся и сообразил: дела. Дела мне не хватало. Я, к сожалению, давно разучился отдыхать больше одного дня, и с этим ничего нельзя было поделать.

Придя к выводу, что мое пребывание здесь слишком уж затягивается, я мысленно произнес несколько неодобрительных слов в адрес Руки, который, вопреки обещаниям, после единственного визита сюда так ни разу и не показался. Впрочем, я ругал его не очень крепко, потому что понимал: в нынешней неопределенной обстановке и с ним каждую минуту могло произойти нечто подобное тому, что случилось со мной – а могло и намного похуже. Самым разумным было бы набраться терпения и ждать. Однако терпение здесь не выдавалось ни на завтрак, ни на обед, ни на ужин, а прежний мой скромный запас я успел уже целиком растратить. Так что терпеть я более не желал.

Тогда я нашел наконец подходящее для моего положения и достаточно увлекательное занятие, а именно – принялся обдумывать способы, при помощи которых можно было бы как можно скорее и надежнее выбраться отсюда – и так, чтобы по возможности никогда не возвращаться в эту гостеприимную, но уж очень надоевшую мне камеру.

Способов было множество, но выбрать из них подходящий оказалось делом очень затруднительным. Те, кто изобретал эти способы, явно не имели в виду меня и мое положение. Например, мне пришлось начисто отвергнуть вариант побега с перепиливанием оконной решетки. Причиной послужило полное отсутствие как пилящего инструмента, так и самой решетки, а равным образом и окна, которое она должна была украшать. Конечно, классическая литература рекомендует в таких случаях получать пилку или напильник в пироге или хлебе; но и то, и другое мне подавали в нарезанном виде, Ястра же не догадывалась, видимо, что просто обязана поддерживать меня передачами – видимо, она читала какую-то другую литературу, не ту, что я. Да и, откровенно говоря, я прекрасно понимал, что ей сейчас наверняка не до передач: не исключено, что и сама она находилась под арестом – пусть даже домашним. Властелин, насколько я мог судить, был на нее очень зол. Вообще-то его можно было понять, если захотеть. Другое дело, что я не хотел.

Другой способ побега заключался в том, чтобы вырубить стража, когда он доставит мне очередной поднос с кормежкой, переодеться (опять-таки по классическим образцам) в его униформу, засунуть его в бессознательном состоянии и в упакованном виде под койку, запереть камеру снаружи и как ни в чем не бывало выбраться на свет Божий. Этот вариант, как мне сперва показалось, лежал ближе к истине, потому что для его осуществления не требовались никакие передачи с воли: обе руки были при мне, пара ног – тоже, и умение ими пользоваться меня пока еще не оставило. То есть технически этот проект можно было реализовать – во всяком случае его первую часть. Аллегро кон грациа. Но вот дальнейшее – Аллегро мольто виваче – как-то не очень конструировалось. Потому что я достаточно хорошо помнил путь, которым меня доставили сюда – по всем этажам и переходам, – и представлял, что прежде чем обрести свободу действий, я должен буду миновать, самое малое, три запирающиеся и охраняемые двери; причем охрана будет находиться не по мою, а по другую сторону каждой двери; охрана принадлежит к той же самой команде, что и тот парень, который принесет мне еду – и трудно предположить, что они примут меня за него и любезно отворят двери, чтобы позволить нокаутировать себя с первого удара. Нет, хотя в этом варианте что-то и было, но при тщательном анализе он показался мне слишком уж сложным; а я всегда, начиная с первого класса начальной школы, предпочитал решать задачки в один, от силы в два вопроса, а вовсе не систему уравнений с тремя неизвестными, да еще под радикалом.

Что еще? Сделать подкоп? Но из орудий у меня были, как уже сказано, лишь руки, а для того чтобы пробиться через бетонный пол, десять пальцев – не самый лучший инструмент.

Иными словами, могло показаться, что все классическое образование ничего не стоит, если не может подсказать верного способа выбраться из заключения. Однако классика всегда способна постоять за себя – если только сохранять верность ей. Так получилось и в моем случае. Классика все-таки помогла. Правда, не она одна, но еще и те разнообразные умения, какими меня наделили на Ферме, когда я проходил там ускоренный курс эмиссарских наук. Помню, тогда я сперва изрядно удивился тому, что эмиссар Мастера должен уметь не только вести сложные дипломатические переговоры на любом уровне, но и драться, и даже умирать. Да, между прочим, умирать меня там тоже научили. Правда, не более чем на два часа; при нарушении этого срока смерть могла оказаться необратимым процессом, что в данной обстановке казалось мне преждевременным.

Итак, я решил умереть, как один из персонажей одного из великих романистов моей планеты (я имею в виду не Ассарт). С той лишь разницей, что там умер один, а ожил другой, я же намеревался объединить обе эти функции в собственном лице.

Для того чтобы умереть по-настоящему, мне требовалось время. Подсчитав, я пришел к выводу, что лучшее время для смерти – примерно минут за сорок до обеда. Когда страж притащит свою палитру с закусками и прочим, я уже буду приятно прохладным на ощупь, да и все прочее будет именно таким, каким полагается.

Такое решение оставляло мне еще целый час на подготовку. Это только тем, кто не пробовал, кажется, что взять и помереть – так просто. Ничего подобного; во всяком случае, когда вы делаете это по собственной инициативе и с точным расчетом. Прежде всего, я выбрал место. Самым удобным казалась койка (я понимал, что некоторое время мне придется пролежать на одном и том же месте; на койке будет по крайней мере мягко), но, поразмыслив, я пришел к выводу, что это будет выглядеть слишком уж благополучно, а такое впечатление было мне ни к чему: я ничем не болел, не жаловался, так что умирать мне было вроде бы не с чего – однако для полного правдоподобия должна была существовать ясная и очевидная причина. Так что койку пришлось, хотя и не без сожаления, отвергнуть. Я решил, что умру на полу, возле стола. Я чуть было не сказал «на голом полу» – однако это было бы отступлением от истины, поскольку пол в моей камере был затянут ковром, хотя и не Бог весть каким. Так что умереть мне предстояло около стола, лежа навзничь на коврике.

Именно около стола: он-то и должен был послужить орудием моего убийства – или, может быть, в данном случае уместнее сказать «самоубийства»? Человек падает; предположим, он пытался проделать какое-то гимнастическое упражнение, скажем, сделать сальто – и ему не повезло: он ударился виском об угол стола – и дело с концом. Несчастный случай. Я знал, что происшествие никого особенно не удивит: наверное, не было такого охранника, который не видел бы, как я разминался в камере несколько раз в день – просто так, от скуки и для поддержания тонуса. Так что – все ясно, все очень печально…

Найдя нужное место, я еще подумал относительно своей позы, в которой меня должны найти. Навзничь – да, красиво, но насколько убедительно? Поразмыслив, я решил, что изобретать здесь нечего: я просто сделаю сальто, не доведу его до конца, и как упаду – так уж и останусь лежать. Все должно быть естественным, даже смерть. Конечно, стукаться виском об стол я не собирался, это было совершенно не нужно.

Что же – можно и приступать. Я снял с себя все лишнее и остался в таком виде, в каком обычно проделывал свои упражнения. Сейчас главным было – чтобы никому не вздумалось нанести мне внеочередной визит; но я был уверен, что ничего подобного не случится. Тогда я уселся неподвижно и сосредоточился, создавая выразительный синяк, подкожную гематому в области левого виска, с небольшой, но достаточно заметной ссадиной в центре. Это довольно простое дело – для тех, кто обучен, все зависит от того, насколько вы владеете своим организмом – или просто состоите при нем. Я почти всю жизнь состоял при своем капризном организме – пока Мастер не заставил меня взять свое тело в свои руки.

Через несколько минут синяк уже красовался на выбранном для него месте. Он был не то что совсем как настоящий – он и был настоящим, и любой врач не сказал бы ничего иного. Потом я разыграл все как по нотам: размялся, сделал хорошее сальто, а второе неудачное и упал, как мне и полагалось. Теперь оставалось главное: умереть.

Для этого прежде всего нужно было отвлечься от всего, что не имело прямого отношения к делу, и сосредоточиться. Умереть – хотя бы временно – дело серьезное. Не меняя позы, я закрыл глаза, приводя себя в нужное состояние. Когда почувствовал, что оно достигнуто, начал запасаться воздухом. Это вовсе не значит – раздуть легкие до предела: там его все равно хватит не более чем на несколько минут, а мне нужно было набрать воздуха на два часа – предел моих возможностей. Для этого нужно растворить как можно больше воздуха в крови, а также зарядить им многие составные части организма – те, какие обычно в этом процессе не участвуют не потому, что не могут, а по той причине, что никто от них этого не требует. Делать это нужно с большой осторожностью, чтобы не нанести большего вреда, чем получить пользы. Я действовал тем осторожнее потому, что практика моя была ничтожной: на Ферме я умирал всего два раза – там решили, что с меня хватит, они, вернее всего, полагали, что на практике это умение вряд ли мне пригодится. Но вот – понадобилось…

Когда я понял, что воздуха во мне не меньше, чем в баллонах акваланга (хотя и не под тем давлением), пришло время перейти к главной части действия. И тут я вдруг понял, что боюсь. Просто боюсь. Мало ли что я делал там, на Ферме: там рядом были инструкторы, во все глаза наблюдавшие за мной и в любой момент готовые помочь: они-то знали, что происходящее со мной является процессом обратимым. А те, кто найдет меня здесь, будут уверены в противоположном и не только не постараются мне помочь, но, напротив, – еще сделают что-нибудь такое, после чего не останется сомнений в моей смерти не только у других, но и у меня самого. Да и вообще – в одиночку умирать как-то намного тоскливее, чем на людях…

Но другого выхода я сейчас не видел. И в конце концов справился со страхом, усердно нашептывавшим мне, что сидеть здесь вовсе не так уж плохо и можно терпеть еще неопределенно долгое количество времени. В конце концов, не мой это был мир, не мои проблемы тут решались, моя планета находилась далеко, и там у нас хватало своих вопросов. Страх порой находит очень убедительные аргументы. И поскольку добром его утихомирить оказалось невозможно, я грубо приказал ему заткнуться; от некоторой растерянности он умолк, а я тем временем решился и остановил сердце– в точности так, как меня учили. В конце концов, мне не впервые было умирать. Когда это случилось в первый раз, я очнулся в далеком будущем и полетел к звездам. Где-то я очнусь сейчас?.. Во второй раз меня разнесло в мелкие дребезги; интересно, не придется ли мне на этот раз собирать себя по кусочкам?

Вот такие веселые мысли посетили меня, пока угасало сознание и я более не мог его регулировать.

Потом я оказался в стороне и наверху – кажется, под самым потолком. С интересом полюбовался на мое тело, лежавшее внизу у стола в очень неудобной позе, и порадовался тому, что оно сейчас ничего не ощущает. Тело было ничего, вполне приличное, стыдиться его особо не приходилось. Только уж очень безжизненное какое-то. Мне стало обидно, что вот оно лежит, а никому и в голову не приходит поинтересоваться – как там тело заключенного Советника Жемчужины Власти – в порядке ли оно, не промахнулось ли оно, делая очередное сальто, не ударилось ли виском об угол стола… Нет, какие-то уж очень равнодушные, бесчувственные люди в Жилище Власти на планете Ассарт…

Однако вскоре мне пришлось изменить свое мнение о них. Сразу после того, как мне – бывшему мне – принесли обед. Интересно было смотреть, как страж совершенно спокойно вошел в камеру, неся поднос со всякими вкусными вещами (но мне почему-то совершенно не хотелось есть), увидел лежащее тело, вздрогнул, подбежал к столу почему-то на цыпочках – словно я спал, – освободился от подноса и наклонился ко мне. Он сделал все, что полагается в таких случаях. Поискал пульс на руке и на шее; поднял веко и заглянул мне в глаз – не мне, конечно, моему телу. Наконец из какого-то из своих многочисленных карманов вытащил зеркальце («Франт, – подумал я, – еще зеркальце с собой таскает!» Но стражник был молодым парнем – почему бы ему и не думать о своей внешности?) и поднес его к моему лицу – к губам, к носу. Тело не дышало; не для того я с ним столько работал. Стражник снова взял тело за руку – на этот раз с какой-то опаской, как хрупкую и неприятную на ощупь вещь. Я подумал, что уже можно почувствовать, что температура значительно упала, немного времени осталось и до окоченения. Парень, видимо, убедился в том, что тело больше не живет. И опрометью кинулся в коридор, даже не подумав запереть за собою дверь. Да и зачем, если разобраться?

Прошло еще немного времени – и в мою камеру набилось столько всякого народа, что трудно было понять, как они все там умещаются. Среди них были стражники, какие-то чиновники и, самое малое, два врача.

Некоторое время они мудрили над моими бренными останками, хотя не знаю, что там было раздумывать и пробовать. Но наконец пришли к единогласному выводу, что я мертв. Спросили бы меня – я бы сразу сказал им то же самое, и не пришлось бы терять столько времени. А время – не знаю, как им, а мне было дорого. Потому что прошло уже – я чувствовал это совершенно точно – никак не менее сорока пяти минут с момента моей смерти. Следовательно, я располагал еще лишь часом с четвертью – после чего пришлось бы либо оживать, либо умирать всерьез и надолго (не скажу «навсегда», потому что навсегда не умирают; надолго – да, это возможно). Я надеялся, что за это время меня вынесут отсюда куда-нибудь – где полагается пребывать покойникам до совершения печального ритуала. Я предполагал, что место это не будет охраняться столь бдительно, как эта часть Жилища Власти. Так что оттуда я смогу исчезнуть без особых трудностей – а им впоследствии останется лишь удивляться тому, что какой-то псих стащил мертвое тело для неизвестного употребления. Но все это, повторяю, – лишь в случае, если они со всеми своими делами уложатся в час пятнадцать… нет, теперь уже в один час десять минут.

Правда, констатировав смерть, они вроде бы зашевелились поактивнее. Сделали, я полагаю, несколько дюжин фотографий с разных точек; одновременно один из присутствовавших строчил протокол. Притащили носилки; тело подняли без особого почтения и положили на них. Стащили с моей же койки простыню и накрыли меня вместе с носилками. Я – тот, что наверху, – почти совершенно успокоился: у меня оставалось еще пятьдесят пять минут, и за это время они куда-нибудь меня да принесут. Но тут-то и произошло самое неожиданное и опасное, о чем я почему-то вовремя не подумал. Хотя если бы и подумал – что изменилось бы?

Короче говоря – в камере появилась Ястра. Нет, появилась – не то слово. Она вторглась, ворвалась, влетела со скоростью (и с температурой) добела раскаленного метеорита. Расшвыряла всех. Опустилась на колени у носилок. Сорвала и отбросила простыню. Уронила голову мне на грудь. И заплакала. Прочие потерлись около стенок и стали понемногу ускользать в дверь – вроде бы из чувства такта, чтобы не мешать Жемчужине переживать утрату; на самом же деле, полагал я, потому, что всякий обитатель Жилища Власти хорошо знал, что Супруга Власти бывает крута на расправу, так что лучше было не попадаться ей под руку, когда она находилась не в себе. А сейчас именно так и обстояло дело. Поэтому вскоре на месте происшествия остались только те, кому предстояло нести носилки, да еще один из медиков; но и они сгрудились у дверей с другой стороны, в коридоре, так что тут мы с Ястрой остались наедине.

Она плакала искренне, и мне было очень жалко ее. Я ругал себя за то, что не подумал о ней, когда замыслил применить такой вот способ освобождения. Может быть, полагал само собою разумеющимся, что печальная весть дойдет до нее лишь после того, как я освобожусь – честное слово, я рассчитывал, что как-то смогу ее предупредить, да и вообще я надеялся в первую очередь спрятаться у нее, в наших с нею апартаментах, а потом уже найти удобный случай выскользнуть из этого дома вообще. Но сейчас все эти идеи и сожаления были ни к чему. Ястра плакала, а время шло.

И тут я вдруг подумал: а так ли уж мне хочется возвратиться в это мое тело?

В самом деле. Оно не так уж мало пожило на свете. Повидало и почувствовало всякого. Конечно, я привык к нему, мне было в нем не так уж и плохо; однако все равно ведь придется расставаться с ним, теперь уже скорее чуть раньше, чем чуть позже. Так стоит ли подвергать его – и себя – еще каким-то дополнительным переживаниям, передрягам, неудобствам– когда сейчас я все сделал наилучшим образом, и единственное, что мне осталось совершить, – это не возвращаться в свой организм. И все.

И сразу – к чертям все заботы, которые мешали мне спокойно существовать. Не мои заботы к тому же. Чужие. Итак?..

Ястра прощается со мной. Вот сейчас. Для нее я умер. И вряд ли смогу воскреснуть. Все-таки, как правило, люди умирают единожды. Я – исключение. Вряд ли мне нужно подвергать ее излишним потрясениям. И, с другой стороны, ничто больше не помешает мне снова встретиться с Элой. С единственной и всеобъемлющей.

«Так ли уж ничто? – подумал я. – Но Мастер, кажется, не напрасно предупреждал меня? Он может помешать.

Он рассчитывает на меня – а я выйду из борьбы и тем самым подведу его. И то дело, которым он занят.

А Мастер не занимается пустяками.

И еще. Ястра – сейчас, тут – останется без защиты. Никто не будет стоять рядом с ней, как все последнее время – со дня нашей встречи – стоял я. И никто не закроет ее от удара.

Нет, – подумал я. – Конечно, уйти сейчас было бы очень приятно. Но не по-мужски. Мужское и приятное – совсем разные вещи.

Нет, капитан. Нет. Такой выход – не для тебя. Разве ради этого тебя дважды вытаскивали из небытия?

Нет. Придется тебе влезть в свою старую барабанную шкуру. И пусть жизнь отстучит на ней еще пару-другую маршей.

Сколько у меня остается времени? Четверть часа».

Но, к счастью, носилки с моим телом уже подняли. И несут. Миновали одну охраняемую дверь. Вторую. Третью. Прекрасно. Вот я и вышел из-под охраны.

Постой, а куда, собственно, меня несут? И почему Ястра идет не позади носилок, как приличествовало бы, а впереди? Однако знакомые места, знакомый коридор… О! Мы же направляемся прямо в наше крыло Жилища Власти! В апартаменты Ястры. И, кстати, мои тоже.

Ну и что же в этом удивительного? Неужели можно было подумать, что Ястра позволит, чтобы меня похоронили как неизвестного бродягу? Я же как-никак Советник, царедворец высокого ранга. Может быть, уже и герцог? И во всяком случае ее – ну, скажем, очень близкий человек.

Естественно, что она хочет, чтобы прощание со мной было обставлено должным образом. И поэтому моему телу полагается лежать не где-нибудь, а в самой большой и соответственно убранной комнате ее половины.

Прямо жалко становится, что мне не придется этим полюбоваться. Потому что времени у меня уже почти не осталось. Считанные минуты.

Интересно, куда меня сейчас положат? Ага: занесли в мою комнату. Тело уложили на мою же кровать. Очень любезно.

Гони, гони, их, Ястра! Вот так, молодец. Теперь закрой дверь поплотнее. Ага, ты и сама выходишь? Наверное, чтобы отдать необходимые распоряжения. Напрасные хлопоты. Мне, право, жаль, что я доставил тебе столько излишних волнений.

Ну, вот и время…

Почему-то сначала было очень трудно дышать. И кружилась голова. Но я заставил себя спустить ноги с постели и сесть. Несколько минут я приноравливался к новым – вернее, старым, но сейчас новым ощущениям. Не думал, что от своего тела можно отвыкнуть так быстро. Теперь придется привыкать заново.

Надо поспешить. Потому что самым лучшим было бы исчезнуть, пока никто не пришел. Даже Ястра. Если она увидит меня воскресшим, то наверняка не упадет в обморок, нет, этого с нею, насколько я знаю, не бывает, но уж завизжит обязательно. И поднимет на ноги весь дом. После чего меня в лучшем случае опять посадят. А в худшем – примут за порождение нечистой силы и начнут стрелять. Но не ради этого ведь я возвратился в свою бренную оболочку!

Медленно-медленно восстанавливается температура. И мысли текут как-то тяжело, вязкие, как смола. Вне тела думается намного легче.

Шаги в коридоре. Ее шаги. Наверное, надо снова лечь. Чтобы она хоть не начала визжать с порога. И потом сделать вид, что медленно-медленно прихожу в себя. Что, кстати, будет весьма недалеко от истины.

Я едва успел плюхнуться на кровать, когда она вошла. Придвинула стул к кровати. Села. И застыла.

Все-таки очень тяжело причинять близкой женщине столько горя.

Прошло минут пять полной неподвижности. Потом я не утерпел и чуть-чуть приоткрыл глаза.

И встретился прямо с ее взглядом. Нет, он не выражал ни горя, ни растерянности. Взгляд был пристальным и спокойным, а на губах Ястры играла легкая усмешка, не сулившая мне ничего доброго.

Когда она увидела, что мои ресницы дрогнули, она сказала совершенно спокойным, будничным голосом:

– Ну, вставай, вставай. Не то дождешься пролежней.

Ничего другого не оставалось. Я сел на кровати.

– Ах ты, комедиант задрипанный, – сказала Жемчужина и Супруга Власти мира Ассарт.

После этого она дала мне пощечину. Крепкую, от всей души. Потом поцеловала. Засмеялась. Выдала по второй щеке. И снова поцеловала.

– Ну, хватит, хватит, – сказал я. – Хорошего понемножку. Нет, целовать можешь и дальше. Эх, ты. Могла бы и еще поплакать.

– А я и плакала, – сказала она. – Пока не поняла, что все это – твои штучки.

– Как же ты это поняла?

– Именно потому, что долго плакала.

Я напрягся и понял. Она ревела, лежа головой на моей груди. Значит, я остановил сердце все-таки не до конца, и раз в минуту или две оно сокращалось. Ни один врач не станет выслушивать покойника две минуты. А Ястра не спешила. И уловила этот единственный, быть может, стук. Нет, с женщинами хитрить бесполезно, это я давно понял. Но все-таки не удержался и спросил:

– Но если ты поняла, что я жив… почему не сказала им?

– Потому что поняла: так тебе нужно.

– Разве ты знала, что я умею умирать?

– Я о тебе знаю все на свете, – сказала она.

– Откуда?

– Да от тебя же. Великая Рыба! Если бы ты знал, как много говоришь всякого, когда…

Тут она ухитрилась несколько покраснеть. Я просто не мог не поцеловать ее. Через некоторое время Ястра сказала:

– Ну, не будем терять времени.

– Что ты намерена делать?

– Не я, а ты. Уезжать немедленно.

– Здесь нельзя укрыться?

– Сейчас – нет. Я ведь сама под арестом. Изар сменил всю охрану. Теперь кругом – его люди. Твоих среди них нет.

– Где они?

– Точно не знаю. Они не настолько мне доверяли, чтобы… Но насколько могу судить, местом вашего сбора назначен ваш корабль.

– А ты?

– Пока останусь здесь. Иди. Машина внизу. Поведешь сам. Удачи!

– Береги себя! – сказал я ей на прощанье.

3

Странно, однако, когда стало ясно, что войны не избежать, на душе сразу полегчало.

Наверное, произошло это потому, что воевать для всех на Ассарте было привычно. Не приходилось ломать голову над тем, что нужно делать, а чего не нужно, и в какой последовательности делать, когда начать и когда остановиться. Война всегда катилась по наезженной колее.

И хотя Властелин искренне хотел уладить дело миром, получить свою историю без единого выстрела, сама жизнь показала, что без принуждения никто и ничего отдать не хочет; однако даже небольшая угроза оружием делает всех куда сговорчивее.

Да и в Державе – он чувствовал – война будет воспринята с большим удовлетворением, чем долгие, запутанные и простым людям, как правило, непонятные переговоры.

Последняя пуговица была пришита. И это означало, что к войне готовы все и готово все. Можно было начинать хоть сию минуту. Корабли уже заняли свое место в пространстве, чтобы по первой же команде уйти в прыжок и каждой из семнадцати эскадр вынырнуть у назначенной планеты.

Но Властелин медлил.

Медлил он потому, что не чувствовал полноты, достаточности сделанного. Самое малое, одно действие еще не было совершено. Сначала Изар думал, что можно будет выполнить его уже в ходе военных действий. Однако чем дальше, тем больше понимал, что не будет чувствовать себя спокойно и уверенно, если до того, как будет подана первая команда, Леза с их будущим сыном не окажется в безопасности. В самой большой безопасности, которую он только способен обеспечить.

Где находится Леза, было известно. Оставалось лишь ударить по этому так называемому Центру, истребить всех, кто намеревался защищать его, и освободить маленькую, но такую нужную ему женщину.

Разумеется, столь несложную операцию можно было поручить любому – даже не генералу, а просто достаточно опытному офицеру. Но Властелин решил, что проведет ее сам. В конце концов, то было его частное, можно сказать – семейное дело. И он никого не собирался в него вмешивать.

Ни один корабль и ни одна воинская часть из тех, кому предстояло атаковать планеты, не будет отвлечена от своей задачи. Налет на Центр Изар собирался совершить, используя лишь свою – Властелина – эскадру и свой полк. Уже этих сил было более чем достаточно.

Правда, в последний миг возникли, как это обычно бывает, новые осложнения. Советник Ястры, человек, который должен был, по замыслу Изара, провести корабли кратчайшим путем к объекту налета, ухитрился увильнуть от выполнения высочайшего приказания. Как доложили Властелину, арестованный Советник умер; погиб в результате несчастного случая. Безутешная Ястра похоронила его лично, при участии лишь немногих приближенных. Изар признал, что это было сделано правильно: слишком уж сомнительной личностью был покойный Советник, чтобы проводить полный, полагающийся сановникам такого ранга прощальный ритуал.

Изар даже искренне, от души пожалел Ястру. Каким бы подозрительным ни был покойный, но к ней он был близок, Ястра, судя по всему, испытывала к нему искреннее, подлинное чувство – а Изар теперь по самому себе знал, что такое остаться без того, кто тебе ближе и дороже всех остальных. При этом для него, Изара, разлука была временной, Ястра же попрощалась со своим фаворитом раз и навсегда.

Жалость к официальной супруге заставила Властелина несколько смягчить домашний арест, под которым Ястра находилась. Во всяком случае, ей была разрешена свобода передвижения в пределах Жилища Власти.

То, что Изар лишился проводника, не заставило его изменить свои намерения. Приблизительные координаты станции, которая теперь именовалась таинственным словом «Центр», были ему известны, его эскадра всегда отличалась мастерством своих штурманов. Так что из-за отсутствия проводника операция могла, по расчетам Властелина, затянуться от силы на несколько часов. Эти несколько часов, подумал он, не играли никакой роли в предстоящей войне.

Однако, чтобы не вызвать никаких кривотолков, которые могли бы повлиять на боевой дух войск, Изар решил всю операцию по налету провести в условиях сохранения полной тайны. Весь Ассарт должен был считать, что Главнокомандующий по-прежнему находится в Жилище Власти и производит последние уточнения.

Кстати сказать, экспедиция по разгрому Центра имела и некоторый чисто военный смысл. Хотя сам Изар ни на секунду не поверил в то, что на станции действительно располагается какой-то явно мифический Центр по руководству сопротивлением планет – тем не менее экспедицию можно было представить и как рейд, имеющий целью лишение противника централизованного руководства. Если, паче чаяния, окажется, что в этой точке пространства расположился ну хотя бы небольшой центр по сбору и распространению информации, то налет можно будет после его завершения характеризовать как успешную военную операцию и именно ею датировать начало войны.

И во всяком случае, этот мотив служил достаточным объяснением для эскадры Властелина и его гвардии. Если военные вряд ли пришли бы в восторг, узнав, что им предстоит рисковать жизнью ради вызволения из плена любовницы Главнокомандующего, – то лихой налет для уничтожения хоть и не очень, может быть, значительного, но все же военного объекта являлся действием, вполне достойным и гвардии, и самого Властелина, желающего показать, что он способен воевать не только на карте в комфортабельной безопасности своего кабинета.

Перед тем как стартовать, Изар должен был решить и еще одну достаточно важную задачу. Хотя он намеревался отлучиться лишь на краткое время, но Держава даже и нескольких минут не должна была оставаться без официального повелителя. Обычно в таких – весьма редких, впрочем – случаях покидающий планету Властелин передавал бразды власти в руки либо Наследника – если Наследник существовал, либо Супруги Власти, которая существовала всегда. Если к тому времени Наследник оказывался еще слишком маленьким, чтобы самостоятельно решать государственные вопросы, его мать исполняла обязанности регента при правящем Наследнике, а при ней, в свою очередь, должен был находиться Советник – не только ее, это само собой разумелось – но Советник Властелина, Ум Совета, второе лицо среди политиков Державы.

Для Изара положение, как мы понимаем, осложнялось тем, что Наследника у него пока еще не было и не было Советника: старый Ум Совета, Смарагд Власти, после неудачных переговоров на Лезаре окончательно порвал с политикой и уединился в своем Лесном доме, достаточно далеко от Сомонта. Что касается Супруги Власти, то, как мы знаем, ее отношения с Властелином были более чем натянутыми, и она была на деле лишена всякой силы, если не считать ее крыла в Жилище Власти, где ее распоряжения по-прежнему не обсуждались.

Что мог предпринять Властелин? Ускорить появление на свет какого-либо Наследника он никак не мог. Конечно, в его власти было – назначить наконец собственного Советника. Однако именно этого Изар никак не хотел. Он не видел вокруг себя таких людей, чьему совету мог бы безоговорочно доверять – такова была первая причина. Вторая, вытекавшая из первой, заключалась в том, что согласно Порядку Советник Властелина был несменяемым сановником, хотя нигде, ни в каком законе это и не было записано. Главная же для Изара причина заключалась в том, что он знал свою слабость – легкую внушаемость, – и предпочитал не иметь рядом таких людей, у кого было бы законное право внушать ему хоть что-либо. Пусть он решает не всегда лучшим образом, – думал Властелин о себе, – но зато решает сам. Если же за него будет решать кто-то другой – то кто тогда, если разобраться, будет действительным Властелином?

Как было уже сказано, он признавал своим Советником, пусть неофициальным, одну лишь Лезу. Сейчас ее не было рядом; но ведь он и собирался в экспедицию ради того, чтобы она вновь оказалась рядом. Ее страшно не хватало, и Властелин всерьез решил официально объявить ее своим Советником, как только вернет ее на планету – и уже не в маленький домик в Первом городском цикле, но в Жилище Власти.

Но пока этого не произошло – оставалось лишь одно: формально передать власть Ястре. Никакого другого решения официальный Ассарт не понял бы и не принял. В Державе традиции всегда были сильнее законов. Передать власть ей, но при этом самым серьезным образом предупредить, чтобы она не вздумала этой властью пользоваться – под страхом обвинения в антидержавной деятельности, вслед за которым неизбежно последовал бы официальный развод и исчезновение экс-супруги Власти в полной безвестности.

Так он и сказал ей, пригласив ее в свой кабинет и попросив всех оставить их наедине.

Ястра, казалось, ничуть не удивилась очередной прихоти судьбы. А на строгое предупреждение ответила лишь:

– Можешь поверить: Ассарт мне дорог не менее, чем тебе. Это и моя Держава.

– О, разумеется. Но я боюсь, что ты сейчас не в самом уравновешенном состоянии… и можешь принять какое-либо необдуманное решение. Тем более что и ты осталась без советника. Или, может быть, уже подобрала кого-нибудь?

– Нет, – покачала головой Жемчужина Власти. – Я не спешу, беру пример с тебя.

– Итак, ты обещаешь?..

– Готова. Но у меня возникло несколько вопросов.

– Вот как? Ну пожалуйста, я слушаю.

– Переходят ли ко мне и обязанности Главнокомандующего?

Изар невольно улыбнулся: столь нелепым показалось ему такое предположение.

– Ну, ты ведь отлично понимаешь, что – нет.

– Кто же заменит тебя?

– Официально – начальник Департамента Стратегии.

– Должен ли он будет согласовывать свои решения со мной?

Изар ненадолго задумался.

– А какой в этом будет смысл? Что ты понимаешь в военных делах?

– Мне кажется более важным – что в них понимает он. Ну хорошо. Будет ли он осуществлять общее командование и в случае если… если в твое отсутствие военные действия начнутся на нашей планете?

– Ты тоже наслушалась всяческих бредней! – рассердился Изар. – Этого не произойдет. Да я ведь и отлучусь на считанные дни…

– И все же ответь.

– Ну ладно, – с досадой махнул рукой Властелин. – В таком случае командовать будешь ты. Устраивает тебя такой оборот дел?

– Да, – проговорила Ястра невозмутимо. – Во всяком случае, постарайся не очень задерживаться там.

– Этого ты могла бы и не говорить.

– В таком случае желаю тебе успехов.

Как будто все было сказано; но Изар почему-то еще медлил. Наконец спросил:

– Ну… а как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно. Тронута твоим вниманием.

– Я узнал, что ты… так сказать, в положении?

– Я и не собиралась скрывать этого.

– И будешь рожать?

– Мне кажется, это совершенно естественно.

– И что же – ты полагаешь, что тот, кем ты разрешишься от бремени, наследует Власть в Ассарте?

– Об этом я пока не думаю. Еще не время.

– Вот как! Когда же оно наступит?

– Когда станет ясно – под силу ли тебе будет изменить ритуал наследования.

– Великая Рыба! – не удержался он. – Что происходит с женщинами!

– Им приходится заменять мужчин, – без промедления ответила Жемчужина.

– К счастью, пока еще не везде, – не остался в долгу Изар. – Итак, я прощаюсь. Ненадолго.

– Надеюсь. Еще раз желаю удачи и победы.

«Ну что же, – подумал Властелин, глядя на затворившуюся за Супругой Власти дверь, – характер у нее остался тем же. Другой вопрос – к лучшему ли это? Однако мне пора».

Он встал. Обвел кабинет взглядом. Хотя и покидал его очень вроде бы ненадолго. Но война, пусть даже еще не объявленная, всегда чревата неожиданностями. «Вот именно, – подумал он. – Чревата, то есть беременна неожиданностями. Все беременны неожиданностями: Ястра, Леза, война…»

– Эфат!

– Бриллиант Власти?

– Я улетаю на пару дней. Власть остается у Ястры.

– Это мне уже известно, Властелин.

– Ты знаешь все на свете. Знаешь, как можно помочь имеющему власть и как помешать ему – если возникает такая необходимость.

Эфат не улыбнулся.

– Да, Властелин.

– Надеюсь на тебя.

– Не сомневайтесь.

– А может быть, мне тебя и назначить Советником. Эфат?

– О нет, Бриллиант Власти. Тогда я сразу лишусь всех преимуществ своего положения.

– Наверное, ты прав. Машина подана?

– Все сделано, Властелин.

– Будь здоров, Эфат.

– Берегите себя, Властелин. В мире тревожно.

Изар усмехнулся. Кивнул. И вышел, больше не оглядываясь.

Корабли Эскадры Властелина стояли на стартовых. Небольшие скоростные пространственные бриги. «Гвардейцам будет тесновато, – подумал Изар. – Может быть, следовало взять с собой хотя бы один десантный транспорт? Нет, он бы заставил нас тащиться ползком. И такие транспорты – первая мишень для ракет противника. Ничего, пусть и гвардия немножко потерпит – ведь для нее, вероятнее всего, война этим и ограничится. Зато будет о чем поговорить потом на балах и празднествах в честь победы».

Победы, которая не замедлит прийти.

Изар стоял близ флагманского корабля своей эскадры до тех пор, пока последние гвардейцы не исчезли в посадочных люках кораблей. Он чувствовал, что волнуется. Не потому, что ощущал какую-то опасность или заметил хоть малейшую неполадку. Нет. Просто потому, что война всегда волнует. Как и всякое неведомое.

«Победа, – думал он. – Потом – История. А за Историей последуют и всяческие изменения. И прежде всего – во всяком случае, в числе первых – пострадают ритуалы наследования. Ради этого все и затеяно. Ради женщин. Ради их детей…»

А жаль, – подумал он затем, – что, по сути, командую этой операцией не я. При всех своих чинах и титулах. Не хватает опыта. Ну что же – буду набираться. Начиная с таких вот пустяковых, если говорить откровенно, операций…»

Два Острия – эскадры и гвардейского полка – подошли к нему одновременно и торжественно.

– Бриллиант Власти! Посадка войск на корабли завершена.

– Бриллиант Власти! Эскадра готова к старту!

– Благодарю, – ответил Изар.

Он зашагал к трапу флагманского брига. Оба командира следовали в двух шагах позади. «Слишком много начальства для одного кораблика, – подумал мельком Изар. – Но тоже – ничего не попишешь. Таков Порядок. Зато хоть будет с кем поболтать, пока не придем на место…»

– Адмирал! Вы уточнили курс?

– Мы точно знаем место выхода, Властелин. Туда уже запущен маяк.

– По-моему, этого не следовало делать, – кашлянув, пробормотал командир полка. – Если там бдительно несут службу…

– Не волнуйтесь, – сказал адмирал. – Это далеко от станции.

– Что сделано, то сделано, – подвел итог Изар. – Hу – в полет!

4

– Магистр! Вы меня слышите?

– Я вас прекрасно слышу, Охранитель.

– Сообщаю новость, которую вы непременно должны знать и использовать: Властелин, его эскадра и гвардия покинули Ассарт. Иными словами, уловка удалась.

– Я очень рад, Охранитель.

– Сейчас у нас возникла возможность наверстать все потерянное нами время. И это осуществите именно вы.

– Объясните, Охранитель.

– Все очень просто. Необходимо, чтобы силы Ассарта начали действия раньше, чем ими предусматривалось. Еще до возвращения Властелина на планету.

– Я считал, что он вообще не вернется…

– Разумеется, для этого будет сделано все возможное. Однако не исключены различные неожиданности… Так или иначе, все семнадцать эскадр должны покинуть окрестности Ассарта буквально через считанные часы. Это позволит нам предпринять штурм планеты значительно раньше, чем мы предполагали. Сейчас выигрыш времени для нас – самое важное.

– Полностью согласен с вами, но не вижу реальной возможности поторопить Ассарт. К сожалению, вооруженные силы Державы мне не подчиняются… Во всяком случае, пока.

– Я прекрасно знаю, что в отсутствие Главнокомандующего войсками повелевает Начальник Департамента Стратегии, генерал высшего ранга Уган Темер.

– Совершенно верно, Охранитель.

– Вам необходимо как можно скорее попасть к нему.

– Может быть, вы подскажете – как?

– Очень просто. Явитесь немедленно в его департамент и заявите, что у вас важное поручение генерала Гор Аса.

– Это имя я где-то слышал.

– Это командующий войсками мира Вигул.

– Я не знал, что он заодно с нами.

– Заодно или нет – не имеет значения. Важно то, что он – старый друг Начальника Департамента. В молодости генерал Гор Ас проходил стажировку в Вооруженных Силах Ассарта.

– Что же я должен буду передать от имени генерала?

– Вы сообщите, что генерал, исключительно по велению старой дружбы, предупреждает своего коллегу о том, что следует воздержаться от военных действий против планет. Потому что самое позднее через три дня – через три дня, Магистр, это очень важно! – все войска планет будут находиться уже на оборонительных орбитах и всякая попытка атаковать миры кончится печально для нападающих. Поскольку генералу Гору Асу известно, что через три дня войска и флот Ассарта еще не достигнут полной готовности, всякое их действие будет обречено на провал. Они будут разгромлены – каждая группа на подступах к той планете, которую им будет приказано покорить.

– Кажется, я вас понимаю, Охранитель.

– Было бы странно, если бы вы не поняли.

– Однако все это я должен буду передать на словах?

– Неужели кто-нибудь подумает, что такое сообщение может быть записано? Это ведь смертный приговор писавшему!

– Логично. А что, если он поинтересуется, кто я такой и почему генерал Гор Ас избрал именно меня для передачи этой информации?

– Вы объясните, что выполняли на Вигуле торговое и разведывательное задание Властелина – как и многие другие.

– А если Начальнику Департамента захочется убедиться в том, что я действительно принадлежу к числу посланных, и он заглянет в списки?

– У меня есть основания полагать, что списки эти находятся в секретной части Жилища Власти, куда без специального разрешения Властелина не получит доступа ни один сановник. Но Властелина нет на планете.

– Разрешение Властелина – или того, кто его заменяет.

– Вы знаете, кому он передал власть?

– Не имею представления.

– Я тоже не знаю. Но простая логика заставляет предположить, что единственным человеком, которому он мог передать полномочия, является его супруга.

– Ну, если учитывать их отношения…

– Сейчас, когда ее Советник более не стоит между ними, отношения эти могли измениться.

– Пусть так. Где гарантия, что она не разрешит ему?

– Сомневаюсь, чтобы ее полномочия распространялись так далеко. Пройдет еще немало времени, прежде чем Властелин начнет доверять ей по-настоящему. Вернее было бы сказать: прошло бы немало времени… Потому что на деле Властелин вряд ли вернется на Ассарт и снова сможет пользоваться властью.

– Я готов рискнуть, Охранитель.

– Я и не ожидал иного. И еще одно, Магистр. Думаю, что ситуация складывается крайне благоприятно для вас. Власть у Супруги Властелина. Он, вероятнее всего, погибнет. Не кажется ли вам, что именно теперь вы должны официально выступить на сцену и предъявить претензии на Власть? Тогда передача ее вам могла бы произойти совершенно в рамках традиций и Порядка.

– Я понял вас, Охранитель. Постараюсь сделать и то, и другое.

5

Начальник Департамента Стратегии Державы Ассарт выглядел человеком одновременно окрыленным и угнетенным. Окрыляло его, как нетрудно понять, внезапное – пусть и временное – возвышение до роли Верховного Главнокомандующего. Угнетала же неизбежно связанная с подобными возвышениями мера ответственности. Начальник Департамента, носивший на погонах пять лучей и два солнца, был теоретиком и философом войны, но никак не строевым командиром. И сейчас несколько растерялся от обилия неизбежных перед началом войны вопросов, по которым ему полагалось иметь и с уверенностью высказывать собственные суждения.

Находись он на своей обычной высокой должности, он ни в коем случае не стал бы тратить время на выслушивание какого-то штатского недоумка, вообразившего, что он может передать высокому генералу что-то важное. Однако сейчас дело обстояло иначе: Начальник Департамента готов был уцепиться за любую, даже самую маленькую возможность еще на какое-то время отсрочить тягостный момент принятия решений. Просто тянуть время до возвращения Властелина и не принимать никаких решений, не отдавать никаких приказаний ему не позволяла его совесть; однако если можно было отложить все эти запутанные дела на потом по той причине, что возникло нечто более срочное и, быть может, даже важное, то такую возможность следовало, разумеется, использовать на все сто процентов, а то и больше. В свое оправдание генерал постарался даже припомнить примеры из старой и средней истории, когда именно гражданские лица оказывали определенное положительное влияние на ход военных действий и даже на судьбы армии. Правда, ничего конкретного так сразу не припомнилось, однако генерал отчетливо помнил, что где-то в истории такие примеры были. А это все равно, как если бы он помнил все это наизусть.

Поэтому, к удивлению собственных адъютантов и всех прочих, кто присутствовал в этот час в его приемной, временный Главком приказал пропустить к нему этого самого штатского в обход множества достойных военачальников, дожидавшихся решения своих проблем. Они никак не могли предположить, что вся разгадка в том и заключалась, что у них были военные проблемы, а у штатского – нет. Во всяком случае, так считал Начальник Департамента Стратегии до того, как посетитель, заняв место в указанном кресле, заговорил о приведших его к Главкому причинах.

Услыхав фамилию генерала Гор Аса, Начальник Департамента просто обрадовался. Он понимал, конечно, что в предстоящей войне бывшие – да и нынешние, если как следует разобраться – друзья выступят по разные стороны линии фронта. Однако для профессионалов (а оба генерала, безусловно, были высокими профессионалами) такое положение не является столь уж редким: сегодня – по одну сторону, завтра – по разные, а послезавтра – отнюдь не исключено, что и снова по одну и ту же. Вот таких примеров из истории Начальник Департамента мог, даже не напрягая памяти, привести целые десятки, и даже не из столь отдаленных эпох. Получить хоть какую-то весточку от друга было очень приятно. Совершенно непроизвольно в памяти стали одна за другой воскресать милые сердцу картины безмятежной юности – а в жизни не бывает ничего слаще таких воспоминаний.

– Да, да, – проговорил он несколько размягченно. – Наш милый Гор Ас… Ну, как вы нашли его? Надеюсь, в полном здравии и благополучии? Мне кажется, служба его протекает весьма успешно… А как вам показалось?

– Совершенно так же, Ваше Могущество.

– А его супруга, очаровательная Лима – все так же порхает?

– Разумеется, Ваше Могущество.

– Ну, я рад, очень рад… Бесконечно трогательно с его стороны, что он не забыл передать мне свой привет.

– Разумеется. Но он просил передать не только это.

– Ну, и наилучшие пожелания, разумеется…

– Безусловно. А также некоторые конкретные и крайне конфиденциальные сведения.

– О, узнаю нашего Гора: у него всегда было такое множество секретов. В особенности по женской части, м-да… О, милая молодость. Надеюсь, то, что он просил вас передать конфиденциально, не имеет отношения к женщинам?

– Ни малейшего.

– Это меня успокаивает. Что же, тогда рассказывайте.

Штатский гость заговорил. И по мере того, как он передавал информацию, якобы исходившую от генерала Гора Аса и предназначенную Начальнику Департамента Стратегии Ассарта, временный Главнокомандующий все менее помнил о проделках и шалостях игривой юности и все более проникался пониманием серьезности и в чем-то даже исторической неповторимости момента.

Изложение информации, как мы знаем, не могло занять сколько-нибудь долгого времени. Магистр старался быть по возможности кратким и выразительным. Свое сообщение он завершил нейтральным:

– Вот все, что меня просили передать.

– Гм… да, – сказал Начальник Департамента. – Вот вы и передали, да. Несомненно…

Он схватил себя пальцами за подбородок и задумался.

– Скажите… вы передали это только мне?

– Эти сведения предназначались только для вас: как же я мог передать их кому-либо другому?

– Да-да, я так и подумал… А вы были там сами лично?

– Но как иначе я смог бы встретиться с генералом?

– Тоже верно. Если вы находились там с таким заданием, какое, по вашим словам, было на вас возложено, то, надо полагать, вы составили и собственное мнение о том, что там происходит?

– Мои впечатления, Ваше Могущество, не расходятся со словами генерала. Вигул, как и все остальные планеты Нагора, активно готовится к обороне.

– Ну естественно. Не к наступлению же им готовиться! Это было бы по меньшей мере смешно.

– Совершенно с вами согласен.

– Когда вы вылетели оттуда?

– Позавчера.

– Следовательно, если тогда он говорил о трех днях…

– Прошу извинить меня, Ваше Могущество: он говорил о пяти. Это я взял на себя смелость привести цифры в соответствие с сегодняшним днем.

– Вас не в чем упрекнуть, вы поступаете и мыслите весьма четко. Даже странно встретить такое в гражданском обществе… Итак, три дня. И он считает, что через три дня они смогут сделать нам от ворот поворот?

– По-моему, сказанное им нельзя истолковать никаким другим образом.

– И он уверен в том, что мы через эти три дня еще не будем готовы к удару?

– Совершенно уверен, судя по его словам.

– Милый Гор, – проговорил Главком, но уже без всякой нежности в голосе. – Значит, он полагает… Гм. Смеху подобно. Так что же – он рассчитывает, что мы, получив такую информацию, сразу же скомандуем «отставить»? Протрубим отбой?

– Мне трудно судить, что он имел в виду…

– Ах, да, разумеется. Я понимаю… Нет, но каков Гор! Решил, что мы убоимся! Впрочем, он и в юности не отличался знанием логики. Что же, по его мнению, я должен сделать, получив подобное сообщение?

– Ну, вероятно… Конечно, мое мнение штатского человека не имеет никакого значения…

– Разумеется, ровно никакого. И все-таки интересно, что в таких случаях может подумать именно штатский человек.

– Я полагаю, что единственное, что вы должны сделать, – это доложить полученную информацию Властелину. А затем – выполнять его указания.

– В армии не указывают, к вашему сведению, в армии приказывают, мой друг. Доложить Властелину, вы говорите. Но можно ведь сказать и иначе: доложить Главнокомандующему. Разве не так?

– Разумеется. Это ведь одно и то же.

– Не всегда, уверяю вас, далеко не всегда… Бывают ситуации, когда… М-да. Но это уже внутренние дела Вооруженных Сил, и вам, человеку штатскому, они совершенно неинтересны. Но вот давайте предположим, что я доложил, как вы сказали, эти новости Властелину. Как вы полагаете, какой была бы его реакция?

– Н-ну… думаю, что он решил бы отложить начало военных действий…

– Так я и думал. Типичное мышление гражданского лица. Вот именно. Отложить? На какое же время? И чего ради? В военном деле это называлось бы промедлением. Преступным промедлением. Но есть и другие слова в нашем языке. Например – упреждение! И я более чем уверен, что Властелин избрал бы именно упреждающий вариант!

– Простите, но я не понимаю, почему вы должны гадать, что решит Властелин, когда вам нужно лишь известить его…

– Ничего подобного! Я уже говорил вам: Властелин – понятие гражданское. А у нас существует Верховный Главнокомандующий! Или же военачальник, которому доверено, на которого возложено выполнение функций Верховного.

– Но какое значение…

– Что, по-вашему, это лишь терминология? Ошибаетесь! Потому что в настоящее время, например, во исполнение приказания Властелина Изара, обязанности Верховного Главнокомандующего исполнять доверено вашему покорному слуге! – Начальник Департамента Стратегии встал из-за стола и даже, кажется, стал выше ростом, произнося эти слова. – Доложить Верховному я смог бы лишь через эти самые три дня. Но это означало бы – допустить промедление! А сейчас командую я! И если генерал Гор Ас полагает, что мы неспособны оказаться над его планетой – и всеми остальными – через три дня… а ведь он так и считает, верно?

– Судя по его словам – да…

– Так вот, он разочаруется. Да, мы не появимся там через три дня, в этом отношении он прав. Но мы будем там уже через полтора! Уже послезавтра! Не знаю, кто информировал его о положении дел на Ассарте, но могу с уверенностью констатировать: эта информация не стоила и самой мелкой чешуйки! Потому что она лжива! Наши войска на кораблях, корабли – на исходных и ожидают лишь команды, чтобы рвануться и выполнить боевое задание. И они получат этот приказ незамедлительно!

– О, Ваше Могущество… – почтительно проговорил гражданский посетитель. – Воистину своей смелой решимостью вы завоевываете для себя почетнейшее место в истории наших дней… Да что – во всей истории Ассарта!

– С историей сейчас творится черт знает что, – сказал Главнокомандующий. – Но сейчас важно выиграть войну, потом разберемся, что к чему, кого надо вешать на стенку, а кого – на фонарь… Нет, не думайте, я не имею в виду Гора Аса. Вешать генералов – дурной тон, признак скверного воспитания. Однако, когда после падения Вигула его доставят ко мне, я скажу ему… Впрочем, это неважно. Я сердечно благодарю вас за доставленную информацию и вообще за ваш визит. Однако не смею более злоупотреблять вашим временем. Тем более что пришло время мне отдать несколько приказаний… Желаю вам всего наилучшего!

– А вам – самых больших успехов, Ваше Могущество.

– Надеюсь, гм, да. Надеюсь!

Не дожидаясь, пока Магистр покинет кабинет, Начальник Департамента вызвал адъютанта.

– Немедленно всех, ожидающих приема – в штабной зал. И вызвать всех начальников служб и направлений. Одновременно передать на корабли: с этой минуты – состояние стартовой готовности номер один!

– Слушаюсь, Ваше Могущество…

Уже оказавшись за дверью, Магистр слышал:

– Ах, этот Ас, Гор Ас! Ничего не скажешь, высокого же он о нас мнения…

Строго говоря, соблюдая все формальности, временный Главнокомандующий после принятия решения об ускорении старта эскадр – а следовательно, и начала войны – на три дня, и перед официальной передачей приказа на корабли должен был получить согласие того, кто заменял Властелина во всем остальном, кроме командования войсками. Иными словами – у Супруги и Жемчужины Власти.

Он, однако, не то чтобы пренебрег этим, но просто как-то вылетело из головы. Да и, если разобраться, какое дело женщине до военных вопросов? Что она способна в них понять? В Ассартских Вооруженных Силах женщины не служат – и слава Рыбе! Потому в них и существует порядок, чего никак не скажешь об остальной жизни…

Так что временный Верховный не только принял решение, но и сразу же довел его до исполнителей. Из которых никому и в голову не пришло ставить приказ под сомнение. Начальник Департамента был назначен приказом Властелина и, надо полагать, если уж поступал как-то, то не иначе как по согласованию с ним.

Сам же временный Верховный был страшно рад тому, что все проблемы и проблемки как-то сразу отшелушились, отпали сами собой. Война все заслонила. Так всегда бывает: возникновение одной громадной проблемы губительно для проблем помельче: она их просто съедает.

Если бы только их…

Для всей планеты случившееся прошло как-то незаметно. Собственно, это и понятно. Все слезы, расставания, пожелания и прочее произошло еще несколько дней тому назад – когда было приказано грузиться на корабли. Когда корабли вышли на исходные орбиты, всякая связь между войском и теми, кто оставался на тверди, прервалась. Хотя война еще не начиналась, но их все равно как бы больше не было. Теперь они появятся, только когда военные действия отгремят и они возвратятся с трофеями и наградами.

А стартуют корабли и транспорты со своих орбит днем раньше или неделей позже – это населения совершенно не касалось, целиком оставаясь в ведении только лишь Верховного Главнокомандования.

Оно приказало, приказ дошел до командиров эскадр и кораблей, полков и отдельных батальонов: адмиралы приказали капитанам, капитаны отдали необходимые команды.

Загорелись призрачным светом зеркала квантовых двигателей. Огоньки чиркнули по небу – и исчезли. Флоты ушли в прыжок. И началась война.

6

За городом горьковато пахло прелыми листьями. Недавно прошли дожди, и мокрая дорога отблескивала в свете фар.

Машина шла отлично. Я быстро приноровился к ее характеру и некоторым особенностям управления, какие отличают ассартские автомобили от привычных мне земных – хотя, конечно, были у этой машины и такие способности, которые я не мог использовать просто потому, что не имел о них никакого представления. Но это меня не очень заботило. На небольшом светящемся экране на приборной панели был нанесен мой путь, красная, медленно продвигавшаяся точка показывала мое местоположение; в конце концов дорога должна была привести меня к одному из небольших космодромов, где Георгий совершил посадку после возвращения с Киторы и где сейчас должна была собраться вся наша команда. Так что все, что оставалось мне делать сейчас, было следить за дорогой и не выпускать руля. «Не выпускай, моряк, руля!» – напевал я под нос старую песенку.

Стояла светлая ассартская ночь. Облаков не было, и звезды заливали планету своим сиянием, таким ярким, что Ута и Латон неразличимо сливались с ним. Дорога, по которой я ехал, не принадлежала к числу основных магистралей, исходивших из Сомонта, и движения почти не было, ни встречного, ни попутного. Последнее особенно радовало меня: оно означало, что бегство мое прошло незамеченным, никто не бросился вдогонку, не поспешил организовать преследование. Снизив скорость, я спокойно проезжал через попадавшиеся время от времени поселения; одни уже спали, по улицам других еще ходили люди – но никто из них не обращал на меня ни малейшего внимания. Энергии в машине, как сказала, прощаясь, Ястра, должно было хватить на два таких маршрута, как тот, по которому я следовал. Одним словом – бегство превратилось в приятную ночную прогулку, не более того.

Корабль находился на расстоянии шестисот с лишним километров от Сомонта, и я рассчитывал проехать это расстояние часов за семь-восемь. Можно было бы и быстрее, но мне не хотелось рисковать, к тому же за рулем я не сидел уже достаточно долго. Учитывая замедления на сложных участках и в населенных пунктах, мне надо было на дороге держать скорость не более ста километров в час. Поэтому, по старой водительской привычке, я первые десятки километров проехал примерно на сто двадцать; когда после этого уменьшаешь скорость, управлять становится совсем легко: кажется, что машина едва ползет, когда на самом деле она делает восемьдесят и девяносто.

Я был уже примерно на полдороге, когда это вот самое ощущение медленной и безопасной езды сыграло со мной скверную шутку.

Случилось это на участке дороги, с обеих сторон стиснутом подступившим вплотную лесом. Дорога и так была сырой, а тут, видимо, и асфальт был каким-то ненормальным, чрезмерно скользким. Такие участки попадаются на многих дорогах. Я чувствовал, что еду не быстро, но решил на всякий случай еще уменьшить скорость. И тут меня неожиданно понесло. Колеса, казалось, совершенно утратили сцепление с дорогой, как если бы машина летела в воздухе, медленно поворачиваясь вокруг вертикальной оси. Ну что же, нормальный занос, не впервой. Я сделал все, что полагалось, и рулем, и газом (на самом деле никакого газа, понятно, не было, машина была электрической, как и весь транспорт Жилища, так что я просто отпустил педаль мощности, ожидая, пока телега не начнет снова слушаться руля), но машина так и не пришла в повиновение – ее развернуло на шестнадцать румбов, обеими левыми колесами вынесло на окаймлявший дорогу каменный бордюр, выступавший над поверхностью сантиметров на двадцать; уткнувшись в него, машина непринужденно взмахнула правыми колесами, завалилась на левый бок, но не удержалась в таком положении, а перекатилась на крышу, задрав колеса к небу – так усталая, набегавшаяся собака отдыхает на спине, подняв все четыре лапы. Пока машина делала свое полусальто влево, я успел лишь выключить ток – и повис на ремнях вниз головой.

Две-три секунды ушли у меня на то, чтобы убедиться в целости и сохранности моего организма. Это было уже кое-что. После этого понадобилось как-то переориентироваться в пространстве – попросту говоря, из перевернутого положения перейти в нормальное. Это удалось далеко не сразу, но в конце концов я выпутался из системы ремней, в отличие от наших напоминавших скорее конскую сбрую, и встал на ноги. Попытки открыть двери не увенчались успехом: двери, разумеется, заклинило. Как ни странно, уцелели все стекла. Чтобы выбраться из машины, пришлось пожертвовать лобовым.

Я вылез и оглядел место происшествия. Ясным было одно: что своими силами мне машину не вытащить. Ожидать, что кто-нибудь проедет мимо и поможет мне, вряд ли имело смысл: если до сих пор мне повстречались не то три, не то четыре ездока, и ни один не обогнал – да и встречные эти попадались куда ближе к столице – то тут вполне можно было прокуковать до утра. К тому же потом наверняка потребовалось бы вызывать дорожную полицию, или как она тут называлась, и предъявлять документы, которых у меня не было. Так что автомобильную часть моего путешествия можно было считать завершенной.

Значит, следовало выбрать образ действий на дальнейшее. Я задумался. Идти пешком по дороге? Те триста километров, что сейчас отделяли меня от цели, я одолею в самом лучшем случае за неделю, а то и за десять дней. Надеяться, что днем движение тут оживится и кто-нибудь подвезет? Но мне не очень хотелось оставлять четкие следы на дороге. Конечно, для большинства я умер– но кто их знает, может, они искренне верят в скоропостижное воскресение из мертвых. Нет, пожалуй, меньше всего следовало держаться за дорогу, раз уж мне на ней так не повезло. Нужно нечто принципиально новое, неожиданное.

Придя к такому выводу, я снова нырнул в машину. Смешно, однако экран, показывавший мой маршрут, исправно светился и сейчас. Перед моим отъездом Ястра успела мне объяснить, как пользоваться этим устройством, лишь в самых общих чертах. Там были всего три клавиши, которыми можно было оперировать в разных комбинациях. Учитывая, что экран сейчас находился по отношению ко мне где-то ниже колен, работать с ним оказалось не очень-то удобно. И все же пришлось. После нескольких попыток, в результате которых на экране возникало то время, то прогноз погоды в этом районе, то вообще что-то, похожее на сводку биржевых курсов, мне удалось вызвать к жизни карту, подобную той, что была вначале, но с одной разницей: на ней, кроме самой дороги и ответвлений от нее, аккуратно пронумерованных, были обозначены и населенные пункты. При слабом свете экрана я перерисовал часть карты с ближайшими поселениями на листок блокнота, который неизменно ношу в кармане, сам не знаю зачем. Надо было, решил я, добраться до ближайшего из обитаемых мест, а там уж на месте решить, как действовать. Вернее всего – угнать какую-нибудь машину, но могли возникнуть и всякие другие варианты, каких заранее не предусмотришь. До ближайшего из этих обиталищ человека разумного было, по моей прикидке, ходу с полчаса. Правда, оно находилось в стороне от остальных, как бы нанизанных на дорогу – судя по условным знакам на карте, это было уединенное лесное жилище, скорее всего дом лесника. Эта уединенность, подумал я, могла как раз оказаться мне на руку: она давала определенную свободу действий. Нет, я не хотел ничего дурного. Однако в данном случае речь шла не только и не столько о моей шкуре. И это обстоятельство давало мне определенные права. Во всяком случае, оправдывало бы меня в собственных глазах, если бы пришлось пойти на нетривиальные меры воздействия.

Перед тем как пуститься в путь, я принял единственную меру предосторожности: хотя и с некоторыми усилиями, но все же снял с машины номера. Потому что это был собственный автомобиль Ястры и в городе поставить на него другие номера просто не было времени. Утром его найдут, но поскольку он окажется без номеров, то не сразу определят, чей он и откуда. По версии Жемчужины, конечно, машина окажется угнанной, но чем позже до нее доберутся, тем лучше. Номера я прихватил с собой и, лишь свернув через полкилометра на лесную дорогу, как велела карта, отошел в сторонку и зарыл их в землю – вернее, просто врезал в нее, нажав каблуком, а сверху присыпал всяким лесным мусором.

Первый отрезок пути я занимался тем, что всячески ругал себя. И в самом деле. Если бы я не расслабился до такой степени, не поверил, что все идет и будет идти наилучшим образом – то наверняка уловил бы, что свойства дороги изменились, и успел бы уменьшить скорость до полностью безопасной – и сейчас находился бы уже за сотню километров отсюда, часах в трех езды от корабля. Так нет же, понадобилось петь песенки и не думать о том, что дорожные опасности кончаются лишь в тот миг, когда ты останавливаешься у цели – да и то не всегда. Потом, минут через десять, самоедство мне надоело, и я начал представлять себе, что никаких неприятностей не произошло, просто я отправился на ночную прогулку по прекрасному лесу. Иду не торопясь и ничего не опасаясь, дышу чудесным воздухом (что правда, то правда – он и был таким), любуюсь окружающим, которое совсем иначе выглядит, чем днем, и не зря сказал поэт: «Свет ночной, ночные тени, тени без конца…»; игра ночного света и теней делает мир иррациональным, и реальные проблемы как-то тушуются – или начинают выглядеть, как ни удивительно, проще. Итак, я гуляю, но не просто так, а иду по направлению к дому, где живут добрые люди, готовые встретить меня, принять по-дружески…

Как ни странно, но так оно и получилось.

Огонек я заметил издалека. Дорога шла не совсем к нему, но я держался ее до мгновения, когда мне показалось, что она стала отдаляться. При сиянии звезд, делавшем ночь белой, я без труда отыскал место, где от дороги в сторону огонька отходила колея – вернее даже намек на колею: тут проезжали, видимо, крайне редко. Я попрощался с дорогой и направился к огоньку, заранее прикидывая, как поведу себя при встрече с собакой – или собаками, которые здесь просто обязаны были водиться.

Постепенно стволы, отделявшие меня от жилища, все более редели, и можно стало рассмотреть и само строение. В первые секунды мне показалось, что дом этот мне знаком – хотя никогда я тут не бывал, я готов был дать руку на отсечение. Я приближался к нему медленно, настороженно, – собаки ведь могли броситься и молча, без лая – иногда их специально тренируют на такие действия. Пока что их, к счастью, не было. Где же я видел этот дом? Ну, пусть не этот, но очень, очень похожий. Хотя… хотя тот был наверняка побольше. Да, совершенно точно – тот был больше. И обнесен был весьма серьезным забором, а здесь – просто живая изгородь, да и то чисто условная. Ну конечно же: Летняя Обитель Властелинов! Вот что напоминает мне эта лесная усадьба. Но такое сходство наверняка не может быть случайным. Надо полагать, не леснику пришло в голову использовать этот архитектурный проект. А кому же?

Возможно, я сразу нашел бы ответ, но тут наконец подала голос собака. И это не испугало меня, а, напротив, успокоило. Потому что лай донесся из дома. Значит, в следующую секунду пес на меня не набросится и я имею полную возможность подойти к двери и попросить разрешения войти.

Я так и сделал – поднялся на невысокое крыльцо и постучал. В ответ через секунду-другую надо мной – под навесом – загорелась лампа. Лай в доме не стих, наоборот, приблизился к входной двери с той, внутренней стороны. Затем послышались неторопливые шаги. Стихли. Несколько секунд длилось безмолвие: наверное, изнутри разглядывали меня, хотя трудно было определить – при помощи какого устройства: примитивного «глазка» в двери не было. И наконец послышался голос, принадлежавший, судя по тембру и манере, немолодому, но уверенному в себе человеку:

– Можете войти, ничем не рискуя. Открывается наружу.

Я потянул ручку двери, и она мягко отворилась без малейшего скрипа. Массивная, толстая дверь, какую не пробьет пистолетная пуля. Хозяин дома стоял в прихожей, крепко держа громадного пса за ошейник. Он – хозяин – и вправду был более чем немолод, но, судя по первому впечатлению, еще достаточно крепок. Хотя – мое впечатление, строго говоря, не было первым. Я узнал его сразу. Он же, когда я вошел в прихожую – правильнее было бы назвать ее холлом, – несколько секунд колебался, вглядываясь в меня. Однако с памятью у него, видимо, все было в порядке.

– Добрый вечер, – поздоровался я.

– Добрый вечер, коллега. – Он улыбнулся. – Не сразу узнал вас. Прошу извинить.

– Мы виделись лишь однажды, – сказал я. – И то мельком. Так что ничего удивительного…

– Два раза, – поправил он меня. – На прощании и на торжествах по случаю бракосочетания вашей патронессы.

– Да, совершенно верно: два раза.

– Проходите же! – пригласил он, сделав шаг в сторону и открывая путь в ярко освещенную комнату, откуда плыло тепло. Я почувствовал, что оно будет как раз кстати. На дворе все-таки стояла осень, а одет я был для машины, не для продолжительной пешей прогулки.

– Сидеть, Пилот! – Это он скомандовал собаке. – Свой. А вас прошу вот сюда. Поближе к огню. Думаю, согреться вам не помешает. И снаружи, и изнутри, если не ошибаюсь?

На столике близ камина еще до моего прихода была водружена бутылка с Золотым Соком Холмов – судя по семи концентрическим кольцам – семилетней выдержки. Не только водружена, но, кажется, уже и почата. Я не стал отказываться. Ум Совета поставил второй бокал, низкий и широкий. Налил. Затем добавил и себе.

– Благословение гостю, приходящему вовремя, – провозгласил он и поднял бокал. – За исполнение ваших грез!

– И ваших также, – откликнулся я, повторяя его движение.

– В моем возрасте, – сказал он, выпив и поставив бокал, – грезы относятся главным образом к прошлому. А вот у вас есть еще возможность мечтать о до сих пор не совершенном.

– Кто знает свой возраст? – ответил я, слегка пожав плечами. – Если исчислять его правильно, то есть не прожитыми годами, а теми, что еще остались до смерти…

– До перехода в иное качество, – улыбаясь, подсказал он.

– Согласен, до перехода в иное качество… то может оказаться, что проживший половину круга времени младше того, кто преодолел лишь четверть – потому что первый проживет, возможно, еще десять или двадцать лет, второго же судьба может подстерегать за порогом.

– Какое-то недавнее событие заставило вас рассуждать так?

– Вы проницательны, Советник, – признал я. – Но то была чистая случайность. Перевернулась машина. Я же, как вы можете судить, ничуть не пострадал.

– Видимо, это произошло неподалеку отсюда?

– В получасе ходьбы.

– Вы направлялись ко мне?

– Я и представления не имел, что вы обитаете в этих краях.

Он кивнул:

– Да, это известно немногим. Но куда же вы направлялись в таком случае? Эта дорога ведь никуда не ведет. Или почти никуда. Кроме разве что… Ага. Понял. Частный космодром Арфим. Угадав, я выигрываю еще бокал.

– Вы его выиграли.

Однако он не стал наливать.

– Космодром Арфим. Там не садятся и не взлетают корабли Державы. Торговцы тоже не очень любят его; они предпочитают площадки с удобными подъездами. Ваш собственный корабль?

– Я бы сказал так: собственность группы людей, среди которых нахожусь и я.

– Очень любопытно. Хотя не более, чем само ваше появление при дворе. Если меня не подводит память, это первый случай, когда столь высокое положение занимает человек, возникший буквально из ничего.

– Может ли что-то – или кто-то – возникнуть из ничего?

– Если под «ничем» понимать пространство – отчего же нет? Из каких же далей явились вы? Признаюсь, сначала я решил, что вас подбросила одна из семнадцати планет. Потом понял, что это не так. Вы, во всяком случае, не из скопления Нагор.

– На чем основана ваша уверенность?

– Всего лишь на вашем скелете.

– Что?!

– Нет-нет, вы не ослышались. Именно ваш костяк позволил мне прийти к такому выводу.

– Простите, – сказал я в некотором недоумении, – но я не очень представляю, как можно было исследовать мои анатомические особенности, не потревожив меня самого. А я что-то не помню…

Советник засмеялся.

– Это очень любопытный штрих для создания вашей характеристики. Я заговорил о скелете – и у вас сразу же возникли ассоциации со стальными лезвиями, кровью, гибелью… Это кое-что говорит о том образе жизни, который вы ведете. Я же имел в виду совершенно иное: обычную рентгенограмму. Разве вы не помните?

Я вспомнил.

– Да, действительно. Очередное, как мне сказали, медицинское обследование, проводящееся дважды в год… Это была хитрость?

– Ни в коей мере. Обследования действительно проводятся. Но мне просто пришло в голову поинтересоваться той частью вашего существа, которую нельзя наблюдать простым глазом, пока вы обретаетесь в этом мире. И я попросил показать мне снимок.

– И что же вы там увидели?

– Всего лишь один лишний позвонок, коллега.

– Вам не пришло в голову, что это может быть лишь случайная аномалия? Шутка природы?

– Пришло, разумеется. Это было первой моей мыслью. Но когда оказалось, что той же особенностью позвоночного столба отличаются еще два телохранителя Властелина и один – Жемчужины, версия о случайности отпала.

– Однако такие аномалии могут возникать в определенном месте под влиянием – ну, предположим, повышенного радиационного фона и носить строго локальный характер, вам не кажется?

– Могут, не спорю. Однако, судя по тому, что сообщил о себе каждый из вас, вы происходите из мест, весьма далеко отстоящих одно от другого. Согласитесь, что в четырех разных местах вряд ли могут возникнуть совершенно одинаковые аномалии – и к тому же на Ассарте, не где-нибудь на планете, которую мы знаем недостаточно хорошо, но на Ассарте, в котором мы уж как-то разбираемся и на котором ничего подобного никогда не наблюдалось. Нет, коллега, вы не убедите меня. Да и не нужно. Я ведь не собираюсь ни с кем делиться своими заключениями, и уж подавно меня о них никто никогда не спросит.

– Иными словами, – спросил я, несколько успокаиваясь, – вы уверились в том, что, откуда бы я ни взялся, моя деятельность не является вредной для Ассарта?

К моему удивлению, он отрицательно покачал головой.

– Нет, в этом я вовсе не уверен. Напротив – полагаю, что вы можете заниматься делами, далеко не ведущими ко благу Державы. Хотя все может обстоять и совершенно обратным образом.

– Но… неужели, питая такие подозрения, вы не попытались найти им подтверждение – или, напротив, опровергающие их факты?

И снова Советник ответил отрицательно:

– Я не пытался. Отчасти, может быть, потому, что я достаточно стар и полагаю, что заслужил право провести остаток этой жизни в покое. В покое – значит вне политики. Она мне более не по силам.

– Но ведь достаточно было поделиться вашими сомнениями с другими – с Властелином хотя бы…

– О, Властелин и так ненавидит вас от всей души. Он не стал бы объективно разбираться во всех «за» и «против». Он просто стер бы вас с лица Ассарта. Вместе с вашими соратниками. А я остался бы в мучительных догадках: к лучшему это или наоборот?

– То есть вы хотите сказать, что деятельность, направленная против Ассарта, может привести к лучшему?

– «Против Ассарта» – для меня сейчас не существует такой категории. Против Властелина Изара – может быть. Но является ли Изар сейчас тем Властелином, который нужен Державе? В этом я как раз не уверен.

– Однако, если я правильно понимаю, он унаследовал Власть и получил ее в полном соответствии с Порядком и традициями?

– Безусловно. Однако это лишь одна сторона дела. Вам приходилось слышать когда-нибудь об Ублюдке Властелина?

– Н-нет…

– Естественно. Эта информация имеет хождение лишь в самых узких кругах. Настолько узких, что даже сам Изар ничего об этом не знает. Наверное, его камердинер в курсе. Но вряд ли он стал огорчать своего господина, у которого и так немало забот.

– Ублюдок Властелина… То есть незаконный ребенок?

– Совершенно верно. Не Изара, конечно, а его отца. Вообще, в истории Ассарта подобные ублюдки – не такое уж редкое явление. Но ни одному из них еще не удавалось прийти к власти, свергнув тем или иным способом законного наследника. Однако сейчас у меня такое впечатление, что нынешний Ублюдок занимается именно этим. И пользуется чьей-то весьма сильной поддержкой.

– Чьей – вы не знаете?

– Знаю лишь, что наверняка не моей.

Я подумал, что, пожалуй, знаю, чьей поддержкой пользуется незаконный принц, и знаю, следовательно, кто он такой, под какой маской выступает. Однако отставному Советнику знать это было ни к чему. И я промолчал, а спросил другое:

– И вы считаете, что этот Ублюдок может оказаться лучшим Властелином?

– Если бы я думал так, я бы поддерживал его. Но я этого не делаю.

– Но, видимо, вы отказываете в поддержке и Изару?

– Я думаю, это достаточно точная формулировка.

– Но почему? Только ли из-за усталости?

– Не только. Прежде всего потому, что я не знаю, какая судьба сейчас явится для Державы наилучшей.

– Вы знаете, что начинается война?

– По сути дела, уже началась. Да, знаю.

– Вам известно, что против Ассарта создана Коалиция?

– Старые друзья нередко делятся со мной новостями.

– И вы ни о чем не предупредили Властелина. Не предостерегли его. Вы, десятки лет проведший рядом с его отцом.

Полузакрыв глаза, старик проговорил:

– Рядом с ним, да. Но то был другой Ассарт. Да, может быть, это мы и сделали его таким, каким видим сегодня. Но с мертвых – и умирающих – плохой спрос. Однако я ощущаю и свою вину. И именно поэтому…

Он прервал свою речь, чтобы налить в бокалы. Поднял, приглашая последовать его примеру, и выпил – на этот раз без тоста. И лишь после этого продолжил:

– Именно поэтому я не принимаю ничьей стороны.

– Но ведь вы, с вашим политическим весом…

– Я и боюсь положить этот вес не на ту чашу.

– Вы желаете Ассарту разгрома? – прямо спросил я. – Но ведь именно теперь Властелин Изар замыслил сделать планету иной. Дать Ассарту новую, высокую историю. Облагородить…

– Вы занимались когда-нибудь садоводством, Советник? – перебил он меня.

– Нет.

– Я понимаю: вы не достигли еще того возраста, когда у горожан возникает тяга к подобным занятиям – когда они начинают тянуться к земле, из которой вышли и в которую лягут… Так вот, когда вы займетесь этой благородной деятельностью, вам придется столкнуться с понятием прививки. К стволу уверенно растущего, но неблагородного дерева вы прививаете черенок другой породы – не столь выносливой, но дающей прекрасные плоды. Но для того, чтобы дерево выросло таким, каким вы хотите его видеть, нужно срезать все старое – оставив лишь ту часть ствола, к которой привит новый сорт. Понимаете? Остальное – безжалостно срезать!

– Вы видите здесь аналогию с Ассартом?

– Самую прямую. Во всяком случае, мне нередко так кажется.

– То есть, по-вашему, прежде, чем перейти в новое качество, Ассарт должен… его надо срезать?

– Он должен потерпеть фундаментальное поражение. Остаться на развалинах. На голой земле. И не ввозить свою историю откуда-то. Но начать ее именно с этого пустого места.

– Вы в этом уверены?

Он медленно покачал головой.

– Если бы я был в чем-либо уверен, я бы принял соответствующую сторону. Может быть, помогал бы врагам нынешнего Ассарта – ради блага Ассарта будущего. Или наоборот, сделал бы все, что еще остается в моих силах, чтобы он выиграл эту войну – и занялся своей новой Историей – ведь за нее в конце концов тоже будет заплачено кровью… Вся моя беда в том, что я не уверен ни в том, ни в этом, не принимаю до конца и не отвергаю совершенно ни того, ни другого. Кстати, моя беда – это ваше благо.

– Я должен понять это так, что именно поэтому вы позволяете мне действовать по моему усмотрению?

– Именно. Я в любой момент мог – и могу еще – нейтрализовать вас. Но… я не знаю, чего вы хотите, и не желаю слышать об этом. Не знаю, ко благу это – или ко злу. Не знаю, где зло и где благо. Во всяком случае, не собираюсь мешать вам. Просто завидую, что вы еще во что-то верите. И знаете – или полагаете, что вам известно, – что хорошо и что плохо. И все, что я могу сделать для вас, – это предложить вам еще бокал Сока Холмов и спросить, согрелись ли вы и как себя чувствуете.

– Чувствую себя прекрасно, Советник, и сердечно вам благодарен. Однако есть еще одна вещь, кроме этого бокала, о которой я хочу вас просить.

– Не надо. Не просите.

– Я ведь еще не успел…

– Я и так понимаю. Вы не станете просить о ночлеге: он сам собою подразумевается, коль скоро вы уже находитесь в этом доме. О чем же вы можете просить еще? Только об одном: помочь вам добраться до цели вашего путешествия. Как можно скорее и безопаснее преодолеть расстояние, отделяющее вас от вашего корабля.

– Вы угадали, Советник.

– Я не угадал, но сделал простой логический вывод. Нет.

– Что «нет»?

– Я не окажу вам такой помощи.

– Но, Советник…

– Вы ведь на одной из двух сторон, коллега, не так ли? Помогая вам, я и сам встал бы по эту же сторону. Но я достаточно ясно объяснил вам, почему я этого не хочу.

– Чего же вы хотите: чтобы я вышел на дорогу и силой овладел первой же машиной, которая остановится на мои отчаянные сигналы?

Советник усмехнулся:

– Разве для этого нужно обязательно выходить на дорогу и нелепо размахивать руками?

– Не понял вас…

– Я говорю: к чему дорога, если у меня в гараже стоит машина – моя машина с полностью заряженными элементами?

– И вы позволите ею воспользоваться? Но ведь об этом я и хотел…

– Разумеется, я вам не позволю. Но если вы готовы силой отнять машину у ни в чем не виноватого ночного ездока, то почему вам не сделать того же самого со мной? Я не дам вам машины, но если вы хотите отобрать ее силой – я просто не смогу вам сопротивляться: вы моложе, намного крепче, не исключаю и возможности, что вы вооружены…

– Неужели вы живете в таком уединении – и не имеете оружия?

– Конечно, оно у меня есть. Но, право же, машина не стоит человеческой жизни. Она не стоит даже жизни моей собаки, и потому я не стану натравливать ее на вас. Примените силу – и поезжайте на все четыре стороны…

На этот раз усмехнулся я:

– Пожалуй, я так и сделаю, Советник.

– Ну что же: это останется на вашей совести.

– Однако вам будет нанесен немалый ущерб…

– Надеюсь, что нет. Дня через два я заявлю, что моя машина похищена. Я надеюсь, что ее найдут где-то близ космопорта Арфим в полном порядке. Я теперь выезжаю редко, так что два-три дня вполне смогу обойтись без нее.

– В таком случае, Советник, я требую выдать мне ключи от вашего гаража и от машины. Если вы не отдадите их добровольно, вынужден буду применить силу.

– Что же, – сказал старик. – Я уступаю силе. Вот ключи. Они все на одном кольце. Кстати, как вы переносите спиртное?

– Достаточно спокойно. Почему вы спросили?

– Потому что не знаю, следует ли предложить вам еще бокал. На прощание.

– Думаю, что это будет очень кстати.

Он с готовностью налил.

– В таком случае – счастливого пути.

– А вам – счастливо оставаться.

Советник проводил меня до двери. И прежде чем отворить ее, проговорил:

– Скажите… Ястра любит вас?

– Наверное, об этом лучше спросить ее…

– Ну хорошо. А вы ее?

– Признаюсь, мне не совсем ясен смысл…

– А вы не ищите обязательно смысла. Его может и просто не быть. Однако в моем вопросе, признаюсь, смысл есть. И он заключается вот в чем: не переживайте слишком уж глубоко.

– Что вы имеете в виду?

– Настанет день, когда ей придется выбирать между вами и Властью. Не разочаровывайтесь, если женщина выберет не вас. Она знает вас не так уж долго, а с Властью сроднилась издавна.

Я миг колебался: поблагодарить за совет – или хлопнуть дверью? Но в конце концов нашел компромиссный выход:

– Поживем – увидим.

– К гаражу – направо! – крикнул старик мне вдогонку.

Но я уже и без него увидел строение с широкими воротами.

Где-то километрах в ста от космодрома Арфим я почувствовал себя странно. Мурашки забегали по коже, руки и ноги стало слегка ломить, чуть зашумело в ушах…

Мне было понятно, что это значит. И я поспешил съехать на обочину и остановить машину. Вышел из нее, отошел на несколько шагов и остановился в ожидании. Мне хотелось верить, что я не ошибся. Хотя уже давненько не испытывал таких ощущений.

Я и впрямь не ошибся. Потому что не прошло и минуты, как где-то в глубине себя, в неизведанных закоулках мозга, я услышал знакомый голос:

– Капитан! Ульдемир! Ты слышишь?

– Слышу, Мастер! – не замедлил откликнуться я. Без слов, конечно.

– Ну наконец-то! Где ты? Что у вас там?

Я принялся рассказывать. Краткое изложение обстановки заняло минут десять. Мастер слушал, не перебивая.

– Вот так это мне сейчас представляется, – закончил я.

– На самом деле несколько сложнее, – ответил он. – И речь идет не только о судьбе Ассарта или даже всего скопления Нагор… Но не стану объяснять всего, чтобы не запутать тебя. Что предполагаете делать?

– Видимо, сейчас надо поддерживать Властелина? Потому что против него – Застава с Охранителем. Он поддерживает планеты…

– Нет. Он поддерживает только сам себя, всем остальным он пожертвует.

– И теми семнадцатью?

– Не только. Всем Мирозданием – если только удастся.

– Это звучит невесело, Мастер.

– Выглядит это еще хуже, чем звучит. Но и у нас есть еще некоторые шансы. Сейчас Охранителю удалось выиграть время. Тебе известно, что силы Ассарта стартовали раньше срока?

– Нет. Вероятно, я был уже в дороге…

– Возможно. На этот раз он выиграл время. И довольно много. Ваша задача сейчас, всей команды – замедлять процесс. Мешать войне. Если он просрочит – он проиграл. У нас такого ограничения нет. В этом наше преимущество. Правда, кое-что нам тут и самим неясно. Но в этом вы помочь никак не можете. Так что сейчас вам нужно, во-первых, беречь Изара. Не подставлять его под удар. Стоит он того или нет, но вся оборона Ассарта основана на его имени. А Ассарт должен продержаться как можно дольше, выигрывая время. Если с Властелином что-то произойдет – я не уверен, что вы найдете замену. Такое имя, за которым пойдут.

– Тут сложно, – отозвался я. – Есть претендент. И не без оснований…

– Знаю. Охранитель использует его, как только может. Это вторая ваша задача: нейтрализовать претендента. Этим сейчас и занимайтесь. По мере того как будут развертываться события, могут возникнуть и другие задачи. Когда ты встретишься с экипажем?

– Через час-полтора.

– Хорошо. Объясни им всю обстановку. О ваших перемещениях старайтесь сообщать мне.

– А он не заблокирует снова все каналы?

– Думаю, что больше это ему не удастся. Мы приняли меры. Я кончаю. Еще много дел.

– Тепла тебе, Мастер!

– И тебе, капитан!

Машина Советника оказалась куда мощнее, чем та, что лежала сейчас в придорожной канаве. Так что полтора часа я назвал лишь для очистки совести, с большим запросом. На самом деле прошло пятьдесят минут с момента окончания разговора с Мастером – и впереди засветились яркие огни – место въезда в космопорт.

Я оставил машину на стоянке и не стал никого спрашивать, потому что еще издалека отыскал взглядом своеобразные очертания нашего корабля и бегом направился туда, искренне радуясь тому, что все мы, вся команда, наконец снова собираемся вместе.

К сожалению, ненадолго. Потому что – как ни неразумно это выглядело – я пришел к выводу, что мне сейчас ни в коем случае не следовало покидать планеты. А остальным никак не нужно было на ней оставаться.

Мы говорили об этом в тесной кают-компании корабля.

– Так что уступаю мостик тебе, Уве-Йорген.

Я не сказал бы, что это ему не понравилось. Но он все же счел своим долгом возразить:

– Мне это не нравится, Ульдемир. Кажется, для нас наступает наконец пора активных действий, каждый из нас окажется на счету. А чем в это время будешь заниматься ты?

Я усмехнулся.

– Воспользуюсь тем, что Властелин покинул планету, и займу его трон.

Я думал, что они воспримут это как шутку, однако они всерьез поверили в такую возможность.

– Ну что же, – сказал Питек. – В конце концов, управлять планетой несколько легче, чем кораблем.

– Не знаю, – ответил я. – Вот и сравню.

– Решено, – сказал Уве-Йорген уже капитанским голосом. – Какой приказ получает корабль?

– Разыскать в пространстве Центр, который сейчас ищет и Властелин со своей эскадрой.

– Кого атаковать? Центр или Властелина?

– Там хватит желающих атаковать Властелина и все его воинство. Ваша задача – не допустить, чтобы с ним что-то случилось. Как это сделать – разберетесь сами. Потом доставить его на Ассарт. Там встретимся и будем думать дальше.

– Что же, ясно, – сказал Уве-Йорген.

– Стартуем немедленно.

– Я тоже, – кивнул я.

Ничего не поделаешь; Советник получит свою машину чуть позже…

7

Эскадры Ассарта стартовали, как мы знаем, одновременно. И хотя миры, являющиеся их целью, находились на разных расстояниях от Ассарта, корабли должны были, выйдя из прыжка, оказаться каждый близ планеты назначения тоже в одно и то же время. Хотя в сопространстве каждой эскадре предстояло преодолеть иное расстояние – для одних достаточно краткое, для других наоборот, – но поскольку в сопространстве время не течет, там любое расстояние проходится в одно и то же время, а вернее – за ноль времени. И когда корабли вновь материализуются в своем пространстве, часы на любом из них показывают тот же час, минуту и секунду, в какие начался прыжок.

И на этот раз получилось так же.

Корабли, ориентируясь на заранее заброшенные маяки, вышли именно там, где должны были. И где – к полной для них неожиданности – их уже ждали.

Эскадра под флагом адмирала трех лучей Зергена вылетела из сопространства близ многострадального Лезара. За считанные минуты должно было произойти перестроение кораблей в боевой порядок. Затем последовал бы огневой удар по узлам обороны на поверхности планеты и выброска десанта, в то время как небольшие и верткие корабли эскорта вели бы бой с лезарским флотом обороны.

Так и получилось бы, если бы атака эскадры оказалась для обороняющихся неожиданной. Однако, как мы знаем, дела обстояли совсем иначе.

Корабли появлялись из сопространства с интервалом в несколько секунд. Совершенной синхронности тут добиться никогда не удавалось и не удастся, потому что эта секундная разница зависит не от точности действий экипажа при выполнении маневра, но от состояния самого пространства в этой именно точке и в миг входа в прыжок, и в мгновение выхода. Так что, когда говорят об одновременности выхода, эта разница в несколько секунд как бы сама собою подразумевается.

Обычно она не играет никакой роли в дальнейших действиях кораблей и эскадр. Но сегодня обстановка в пространстве не была обычной. И на первом же вынырнувшем из сопространства корабле – по прихоти судьбы, это оказался десантный транспорт второй очереди, чьей задачей была высадка второй волны десанта на уже захваченный первой волной плацдарм – в считанные мгновения был сосредоточен огонь пяти находившихся вблизи точки выхода кораблей противника. Слабо вооруженный транспорт не успел сделать ни единого ответного выстрела: пораженный прямыми попаданиями тяжелых ракет, он разломился на части. Погибли все, находившиеся на его борту, и это сразу же на четверть ослабило те силы эскадры, которым предстояло воевать на поверхности Лезара.

Правда, корабли эскорта, появившиеся из сопространства с такими же интервалами вслед за транспортом, пострадали не столь жестоко. Значительно меньшие по размерам, они не являлись такой же удобной целью, как первый корабль. Однако тех мгновений, которые нужны были экипажам эскорта, чтобы изготовиться к бою, оказалось достаточно, чтобы огонь Лезара вывел из строя два корабля эскорта, а остальные заставил разлететься в разные стороны вместо того, чтобы перестроиться для ответной атаки. Таким образом, эскорт не мог выполнить своей основной – на первом этапе операции – задачи: обеспечить безопасность выхода из прыжка главных сил эскадры.

Тем временем в пространстве возникали все новые и новые корабли Ассарта. Лишенные в сопространстве и связи, и возможности каких-либо действий, они могли предпринимать какие-то маневры лишь очутившись уже в нормальном пространстве – но оно как раз теперь не было для них нормальным. И если даже вновь выходившие из прыжка корабли и не становились сразу же объектом прицельного и жестокого огня, то уже сам факт – засада противника в месте выхода – наносил удар по психике и боевому духу экипажей и десанта: удар еще более мощный, чем ракетно-лазерные залпы.

Сказалось и то, что не менее трети пилотов и даже командиров кораблей были призваны из запаса считанные дни назад. И потому не были готовы к принятию самостоятельных решений в непредусмотренной обстановке. Однако и те приказания, какие отдавал командующий эскадрой адмирал Зерген и которые были направлены на хоть какую-то организацию боя, по большей части не выполнялись из-за многих причин: связь между кораблями эскадры заглушалась помехами со специальных установок Лезара: полученные обрывки распоряжений истолковывались неверно, и корабли предпринимали действия, обратные тем, какие следовало совершить: и наконец, многие капитаны просто не видели возможности выполнять указания командования в этой обстановке.

Поэтому эскадра, не говоря уже о массированной атаке на Лезар, оказалась не в силах даже противопоставить противнику организованное сопротивление. Разумеется, корабли сопротивлялись, но каждый в отдельности; сражение разбилось на множество отдельных очагов, благодаря чему корабли Ассарта были лишены также и возможности оказывать помощь тем из них, кто в эту секунду более всего в ней нуждался.

Корабли, в зависимости от умения и характера их командиров, вели себя по-разному. Нескольким удалось, отразив первый налет противника, разогнаться и уйти в обратный прыжок, не выбирая направлений, но пытаясь лишь спастись от гибели: в сопространстве, где нет времени, никакие военные действия невозможны – да и любые действия вообще. Другие, вступив в огневую дуэль с кораблями Лезара, сражались до последнего; благодаря самоотверженности их командиров и экипажей оборонительный флот Лезара понес весьма ощутимые потери, хотя это уже не могло повлиять на исход операции в целом. И, наконец, еще одна часть кораблей эскадры, избежав первых, самых опасных залпов Лезара, продолжала, презирая опасность, действовать по первоначальному плану. Таким образом, десант на поверхность Лезара все-таки был выброшен, и в отдельных районах планеты завязались ожесточенные бои, приведшие к крупным потерям и с той, и с другой стороны. Однако обреченность храбрецов была ясна с самого начала; так что через несколько часов бои на поверхности Лезара стали стихать, хотя вызванные жестоким огнем десантников пожары продолжались еще долгое время после того, как был сделан последний выстрел. К изложению этих печальных событий можно добавить лишь, что ни один корабль и ни одна капсула десантных сил не поднялась с Лезара, чтобы устремиться в обратный путь: все они были уничтожены. Та же судьба – только несколько позже – постигла и тех, кто сражался в пространстве.

Таким образом, уцелели лишь те, кто покинул поле боя вскоре после его начала и ушел в обратный прыжок. Можно было ожидать, что они вновь возникнут в своем пространстве в самых разных его точках, потому что при уходе в прыжок им было не до выбора правильного курса. Так что вряд ли кто-нибудь из них мог выйти в непосредственной близости Ассарта – в той части пространства, где они оказались бы очень и очень кстати. Наверняка им пришлось бы, вынырнув, готовиться и совершать новые прыжки – на сей раз уже по нужному направлению. Произошло, однако, то, чего трудно было ожидать вообще: в предполагаемое время корабли эти вообще не вышли из сопространства. Такие случаи прежде не были известны. Видимо, кто-то оказался в силах влиять на сопространство таким образом, что оно не спешило вытолкнуть погрузившиеся в него корабли, как это обычно бывает, но, напротив, сумело удержать их в себе – и пока еще неизвестно, смогут ли они когда-либо покинуть его или обречены находиться там вечно. Поскольку их заключила там некая новая сила, то надо полагать, что и для освобождения их понадобится вмешательство какой-то силы, не уступающей первой, скорее, даже превосходящей ее. Но пока мы действия такой силы ни в чем не наблюдаем.

Так прошла операция по захвату Лезара для завоевания элементов Новой Истории. Что касается прочих шестнадцати планет и соответственно шестнадцати ассартианских эскадр, то, не вдаваясь в подробности, можем сказать лишь, что, в общем, события там развивались по такой же схеме. Конечно, не бывает двух сражений, во всем похожих одно на другое; так что в некоторых местах – например, в пространстве близ мира Тулесир, а также около Фегарна и Серитога ассартианские эскадры, в которых основная часть личного состава была профессиональной, смогли оказать достойное сопротивление флотам названных планет и вести бой на равных, так что потери и с той, и с другой стороны были примерно одинаковы. Но защитников планет было больше; так что, отразив их натиск, адмиралы, независимо друг от друга, пришли к выводу о бессмысленности десантирования и под прикрытием кораблей эскорта снова ушли в сопространство – где их постигла та же судьба, что и бежавшие единицы эскадры адмирала Зергена.

В других местах – в частности, у миров Ктол и Бодин, – эскадрам удалось даже подавить защитников, поскольку эти планеты не обладали сколько-нибудь сильными оборонительными войсками и флотами. На эти планеты были, согласно боевому приказу, высажены десанты, сумевшие даже овладеть некоторыми узлами противокосмической обороны. В этих узлах они и были осаждены – и надолго.

В целом же такого разгрома Ассарт не переживал еще никогда.

8

Читать оказалось так интересно, что Леза как-то незаметно для самой себя примирилась с неволей, – а ведь казалось, что в несвободе она задохнется очень быстро, как в безвоздушном пространстве. Может быть, так получилось потому, что она от природы была человеком внутренней жизни, для которого внешние ее условия вовсе не являются главными – привыкнув, он вообще перестает их замечать, зато внутри него постоянно происходят бурные процессы, растут и рушатся миры, вытесняя друг друга. Для такого человека хорошая информация (хорошая – значит пригодная для размышлений над нею) куда важнее сегодняшнего меню или новой тряпки. Леза до сей поры даже не подозревала, что она именно к таким людям относится; и лишь тут, в заключении, это стало ей ясно – благодаря тому, что поместили ее, как мы помним, в закоулок, где хранились – да нет, не «хранились», конечно, а просто были свалены какое-то время тому назад – документы личного архива последнего перед Изаром Властелина – а значит, и множества предшествовавших: все они тут копились, недоступные ни для каких исследователей – историков, генеалогов и разных прочих. И за многие десятки – или сотни, может быть, – лет маленькая женщина оказалась первой, у кого возник доступ к этим документам, а кроме того – что весьма существенно – было достаточно времени для того, чтобы ими всерьез заняться. Все равно больше ей делать было нечего.

Начала она рыться в этих бумажках именно от скуки – чтобы хоть как-то отвлечься от тоски, от черных мыслей о себе, о будущем ребенке и, конечно же, об Изаре. Первые несколько дней она ждала, что вот-вот появится он на пороге – и освободит ее, и строго накажет тех, кто с нею так обошелся. Но дни приходили и уходили без него. И постепенно она перестала ждать. То есть верила по-прежнему, что он придет и освободит – но уже не думала, что это произойдет сейчас вот – через минуту, через час, через день. Свободная поневоле от хозяйственных забот, она не могла придумать, куда девать себя – пока не обратила внимания на связки и коробки. Сначала занятие показалось ей скучноватым. В архивном деле не сразу входишь во вкус. Но уж когда раскусишь до сердцевины – ничто другое никогда их не заменит.

Бумаги хранились в порядке, далеком от образцового. Видно, когда их откуда-то переносили сюда, то не позаботились о том, чтобы сложить хотя бы в хронологическом порядке или в каком-то тематическом. Так что рядом с неофициальной перепиской, посвященной устройству второго брака Властелина Тенара – прадеда Изара – могли оказаться отчеты по ведению дворцового хозяйства за предыдущее десятилетие, а также справки о деятельности Коронного дома призрения инвалидов за середину прошлого столетия. Сначала Леза, прочитав, возвращала связку или коробку на прежнее место, позже любовь к порядку, делавшая ее прекрасной хозяйкой, заставила придумать какую-то систему, так что в архиве стала возникать некая структура. Это неожиданно помогло и ей самой: вместо отдельных эпизодов перед ней вдруг забрезжило какое-то строение истории ее мира – истории нецензурованной и неподдельной, неокультуренной, но и не искаженной тоже. Мысли о ней оказались неожиданно захватывающими. Но, кроме этого общего интереса, пока еще оставался и каждодневный: берясь за очередную коробку, она могла лишь гадать, в какое время, в какие события попадет, кто ей там встретится из персонажей уже знакомых, а с кем она столкнется впервые. Так что каждый новый день начинался для нее с этой как бы игры – в ней проигрывать было интереснее, чем выигрывать, потому что проигрыш сулил что-то новое, то, чего она не могла заранее угадать, потому что ни о чем подобном не имела ни малейшего представления.

Сегодня тоже перед тем, как взять очередную связку бумаг, Леза задумалась. Последним, чем она занималась вчера, были неофициальные протоколы переговоров, ведшихся на высочайшем уровне перед началом Семнадцатой Цизонской войны – двести семьдесят лет назад. Что попадется сейчас? Может быть, в виде исключения эта связка окажется продолжением предшествовавшей и будет заключать в себе частные донесения с театра военных действий? Загадывая так, Леза уже понимала, впрочем, что будет что-то совсем новое: и бумага была совсем другой, и степень сохранности, и сам лак, консервировавший документы, имел совершенно не тот оттенок. Леза набралась уже достаточного опыта, чтобы определить: возраст этих бумаг исчислялся немногими десятилетиями, никак не веками и не циклами.

Она вынесла связку в жилую комнату, удобно устроилась на постели – раскладывать документы здесь было легче, чем на маленьком столике. Бережно, как всегда, сняла эластичные пластиковые кольца, стягивавшие пачку, сняла предохранительные картонки. Внимательно, хотя с некоторым недоумением прочитала надпись на верхней из них: «То, что касается Ублюдка Власти». Ублюдок? Это было что-то ругательное, насколько она могла судить. Но что же значит «Ублюдок Власти»? Леза, как и любой житель Ассарта, с детства знала, что Власть – то же самое, что Властелин – с той лишь разницей, что Властелины с течением времени менялись, Власть же оставалась. Но, пока Властелин был жив, он и был Властью. Поэтому существовали Супруга Власти, Наследник Власти, наконец, Вдова Власти. Но о существовании Ублюдков Власти ей до сих пор слышать не приходилось.

Со странной осторожностью – словно боясь, что бумага вспыхнет в ее пальцах – она взяла первый документ: двойной листок бумаги, исписанный четким, крупным, она почему-то подумала – женским почерком. Прочитала несколько строк и остановилась, не уверенная в своем праве читать дальше. Потому что в руках ее оказалось письмо, совершенно частное, написанное женщиной человеку, которого она, несомненно, любила. Человеком этим, как следовало из текста, был Властелин. Не Изар, конечно – судя по дате в конце письма, Изара тогда и на свете не было. Его отцу, вот кому предназначалось послание. И было им получено – судя по тому, что оно оказалось в этом архиве.

«Родной мой, уж не знаю, обрадуешься ты или только сделаешь вид, но все завершилось благополучно, и маленький Миграт уже существует на свете. Я назвала его так – помня, как ты говорил не очень давно, что, если у тебя будет сын, ты хотел бы дать ему это имя. Крупный, прелестный мальчик, и очень похож на тебя – или это мне только кажется? Ему уже исполнилось три дня, и он ест с удовольствием, наверное, вырастет таким же сильным и жизнелюбивым, как ты…»

Дальше шло совсем уж интимное, и Леза невольно краснела, читая откровенные строчки. Сумела бы она так написать Изару, если бы тут кто-нибудь взялся передать ему письмо? Нет, наверное, она была воспитана в умении открываться почти до конца, не нарушая определенных правил приличия. Хотя и не всегда это удавалось… Она вспомнила их первую ночь и покраснела еще сильнее. И, чтобы отвлечься от горячего воспоминания, подумала: былой Властелин, сколько она его помнила, всегда был старым и не очень крепким, и как-то не получалось представить его с женщиной. Теперь она внезапно как бы увидела его молодым и, наверное, заслуживавшим любви – раз женщина писала ему такие письма. Женщина… Кем она была для него? И вдруг Лезу словно ударили пониже груди – она даже согнулась от боли, почти физической. Кем? Да тем же самым, кем ты служишь для Изара: любовницей, матерью незаконного сына… Ну конечно! Ублюдок – вспомнила она из давно прочитанного – это ведь и есть всего-навсего незаконнорожденный сын…

Значит, у старого Властелина был другой сын – вернее, другим был Изар, а тот – первым. Но где же он? Если у Изара есть брат, каким бы он там ни был по закону, Изар ведь не мог бы бросить его на произвол судьбы: брат мог – и даже должен был – носить другое имя, не дающее ему права на Власть, – но тем не менее ему следовало находиться где-то близ Власти, а не вдали от нее. Хотя… то, что Изар никогда о своем брате не заговаривал, могло означать лишь, что он ничего о нем не знал – или же история эта завершилась так давно, что уже и не вспоминалась… Впрочем, что толку строить предположения, когда здесь, в этой вот связке, и должна быть разгадка.

Леза стала перебирать бумаги, одну за другой, то бегло проглядывая, то подолгу задерживаясь на некоторых из них. Там было еще два письма от той же женщины – на бумаге другого, намного худшего сорта; другим было и содержание – в них чем дальше, тем больше сквозили печаль и обида, а в последнем женщина прямо требовала отдать ей сына. «Ни он, ни я никогда не будем тебя беспокоить, не станем напоминать о нашем существовании – только не разлучай нас, потому что я уже потеряла тебя – неужели я должна потерять еще и сына? Зачем тогда жить?..»

Всем сердцем сочувствуя обиженной и обездоленной женщине, Леза напрасно искала среди документов еще хоть какое-то упоминание о ней. Бумаги молчали; это заставляло думать, что от женщины поспешили отделаться. Леза уже давно поняла, что Власть безжалостна, что она не умеет быть другой.

Ну а мальчик? Да, о нем здесь было немало; по сути дела, все остальные бумаги были так или иначе связаны с ним. Регулярные донесения воспитателей – сначала спокойные, потом – выражавшие все большую озабоченность некоторыми чертами характера мальчика, отрока, юноши: жестокостью, нежеланием подчиняться старшим, своеволием, дальше – грубостью, несдержанностью… Положительными были разве что характеристики, данные преподавателями сугубо мужских наук: владения клинком, кинжалом, огнестрельным и электронным оружием, умения водить все виды средств передвижения – по тверди, воде, воздуху и в пространстве. Особый человек, называвшийся Воспитателем нравственности, с тревогой сообщал о все более частых угрозах в адрес самого Властелина, его супруги и всего их окружения. Видимо, Миграт знал, как поступили с его матерью, и отнюдь не собирался прощать.

Так что Леза не очень удивилась, обнаружив в конце связки копию документа, подписанного самим Властелином. Распоряжение это предписывало «принять самые серьезные меры, чтобы утихомирить воспитуемого и нейтрализовать его угрозы» – так там было сказано. Леза невольно покачала головой. За свою недолгую жизнь вблизи Власти она успела уже понять смысл определенных выражений. И знала, что «утихомирить» означало вовсе не доброжелательную беседу с юношей, целью которой было бы показать ему всю нелепость и тщетность его поведения и – должно быть – притязаний; нет, это слово было равнозначно другому – «убрать», с той лишь разницей, что первое относилось к людям знатным, второе же употреблялось применительно ко всем остальным. Итак, мальчика должны были убить.

В связке не оставалось уже почти ничего, и следующий – предпоследний листок Леза взяла с внутренним содроганием: по логике, это могло быть лишь донесение о том, что распоряжение выполнено. Однако содержание оказалось совсем другим. В докладной говорилось, что распоряжение, к прискорбию, выполнить не представилось возможным вследствие того, что воспитуемый в тот же день, когда ему стало известно о рождении истинного Наследника Власти, совершил побег и попытки разыскать его до сих пор не увенчались успехом. Поиски, однако, продолжались с привлечением к ним всего корпуса Заботников донкалата, так что автор доклада выражал твердую уверенность в том, что они не сегодня-завтра приведут к ожидаемому результату.

Однако, судя по отсутствию дальнейших донесений, успеха не последовало. Кроме этого последнего рапорта, в связке оставался лишь один конверт. Леза открыла его и вынула фотографию. Портрет юноши с крупными чертами лица, с тяжелым, недобрым взглядом. Ему могло быть лет пятнадцать-шестнадцать. Это было более тридцати лет назад – если последние события датировались рождением Изара. Значит, сейчас ему сорок пять – пятьдесят. Лицо… Никогда не виденное и все же чем-то знакомое лицо: и черты, и взгляд…

И вдруг Леза ладонью закрыла рот, чтобы не вскрикнуть в голос. Потому что узнала.

Задира; вот кем стал молодой человек. Задира – брат Изара? Враг Изара? Претендент?..

Не может быть.

И тем не менее, так и есть.

Вот с какой стороны грозила – и грозит – опасность Изару…

Ей на мгновение захотелось вскочить, заколотить кулачками в дверь, закричать: немедленно предупредить Властелина, он не знает, с какой стороны будет нанесен удар!..

Но в следующий миг боязнь за Изара отступила, отдавая место другой, куда более серьезной тревоге.

Ублюдок Властелина… Но тот, кто родится у нее, тоже будет носить такое же обозначение. Ублюдок Властелина Изара…

Ублюдку Миграту была предуготована смерть. К его счастью, такое решение было принято лишь тогда, когда он стал уже вполне самостоятельным, сильным, знающим свою цель человеком. Потому что Изар родился намного позже.

Но законный наследник Изара, сын Ястры, явится на свет примерно в то же время, что и ее, Лезы, ребенок. И те, кто заботится о династических делах Ассарта, могут принять такое решение сразу же. Причем даже не спрашивая соизволения Властелина. Просто не ставя его в известность – если им покажется, что такой выход из положения может ему не понравиться. Да, его просто не спросят. И крохотного мальчика убьют. О себе она уже не думала. Но его, еще не родившегося, надо было спасти.

Еще одна мысль заставила ее совершенно утвердиться в принятом решении. Как знать – не для этого ли ее заточили в этой комнате? Чтобы никуда не девалась, была бы под рукой в тот миг, когда решение окончательно созреет и надо будет приводить его в исполнение. Такое решение вполне могло исходить от Ястры. И это естественно: каждая мать хочет обеспечить будущее своего сына, и если это требует принесения в жертву кого-то другого – она не остановится перед таким шагом.

Лезе подумалось, что и сама она, никогда никого не обижавшая, оказавшись в таком же положении, пожалуй, не проявила бы особой жалости. Тем более что Ястре ведь не придется ничего делать самой. Найдется достаточно людей, готовых за самые небольшие блага выполнить пожелание Супруги Власти, матери Наследника. Жемчужины.

Нет, бежать, только бежать. Пока она, Леза, еще физически способна на это; через месяц было бы, пожалуй, поздно. Куда бежать? Не имеет значения. Главное – скрыться, растаять в воздухе, чтобы убийцы не нашли ни ее, ни мальчика. Ускользнуть отсюда; а там – она пойдет куда угодно – даже к Задире… к Миграту, расскажет ему все, и он, многоопытный, если сам не сможет помочь, то хоть посоветует…

Чего он потребует за это? А все равно. Чего угодно! Пусть! Бежать. Как? Надо подумать. Подумать – и способ найдется…

9

Ни один из кораблей Ассарта, отправившихся штурмовать семнадцать планет, не вернулся, как мы знаем, в окрестности своего мира. Это никого не беспокоило, потому что никто и не предполагал, что они могут вернуться так скоро, и тем менее мог догадываться о той странной задержке в сопространстве, какая с ними произошла благодаря вмешательству какой-то посторонней силы.

Это, однако, совершенно не значит, что ближнее пространство Ассарта оставалось пустым.

Собственно, совершенно пустым оно не было никогда: патрульные корабли сил обороны, как всегда, обращались вокруг Ассарта на своих орбитах, держа под неусыпным контролем каждый кубический километр пространства.

И естественно поэтому, что появление вынырнувших из сопространства эскадр никак не могло остаться незамеченным.

Если бы командиры патрульных кораблей были заранее предупреждены о готовящейся звездной атаке Ассарта, они наверняка сразу же открыли бы огонь по возникающим кораблям, препятствуя им построиться в боевые порядки и начать штурм.

Но любой человек и на патрульных кораблях, и в наземных войсках, да вообще кто угодно на Ассарте готов был предположить что хотите, но только не то, что было на самом деле. Нападение на Ассарт было делом немыслимым: всегда нападал он сам, прочим отводилась роль обороняющихся. Нападение на Ассарт? Такого и в дурном сне не привидится.

Поэтому первые секунды и даже минуты после обнаружения выходящих из сопространства кораблей ушли на патрульных машинах, во-первых, на доклады в Планетарный центр обороны, а во-вторых, на дискуссии по поводу того – кто же это такие.

Мнения по этому поводу разделялись и видоизменялись. Сперва большинство командиров, разговаривая на общей волне, предположили, что это возвращается эскадра Властелина. Стражи пространства не могли, конечно же, не знать о том, что эскадра эта ушла для выполнения специального задания. Им не полагалось лишь знать, что на флагманском борту находился и сам Властелин: и они этого не знали.

Однако такое предположение продержалось считанные секунды. Ровно столько времени прошло между возникновением в пространстве первой эскадры – то был флот мира Ра-Тиг, – и второй, третьей, четвертой… Ясно, что эскадра Властелина, какими бы боевыми качествами она ни обладала, не могла во время краткого похода размножиться до такой степени.

Незамедлительно возникла мысль, что это возвращается ассартианский, только недавно стартовавший флот. Можно было только гадать о причине, заставившей корабли вернуться буквально с полдороги: ясно, что за прошедшее время нельзя было не только выиграть войну, но даже толком ее начать. Однако в космическом флоте Ассарта, как и на любом другом флоте любой планеты, и не только на флотах, но и в любом роде вооруженных сил давно привыкли ничему не удивляться, поскольку всегда все возможно, а команда «отставить» часто следует в тот самый миг, когда ее совершенно не ожидают.

А когда стало понятным, что это не ассартианские эскадры, было уже несколько поздно начинать атаку, потому что ее успел начать противник, и ракеты Коалиции уже приближались к целям, а десантные корабли пятнадцати эскадр занимали стартовые позиции для броска на поверхность планеты, в заранее распределенные между ними районы.

Пятнадцать, именно; и никак не семнадцать. Потому что две эскадры (мы вынуждены назвать их, хотя не в наших правилах бросать тень на исправных, в общем-то, воинов: то были флоты миров Тулесир и Нерошах) не то чтобы не вышли из прыжка: они мелькнули было в окрестностях Ассарта, но тут же, даже не пытаясь перестроиться для боя, развернулись «все вдруг» и устремились в обратный прыжок.

Для того чтобы хоть в какой-то мере оправдать их, спешим заверить вас, что если командиры и экипажи кораблей, входивших в эти две эскадры, и были повинны в случившемся, то главная вина лежит все же не на них.

Главная вина, без сомнения, должна быть возложена на Улыбающуюся Даму.

Да, конечно; она была одна, а кораблей в обеих эскадрах насчитывалось никак не менее двух десятков. Поэтому мы совершенно не беремся объяснить, как это у нее получилось. В рамках нашей привычной логики это просто-напросто невозможно. Однако наша логика – всего лишь сильно ограниченная логика людей Планетарной стадии. Улыбающаяся же Дама, как вы уже поняли, принадлежала к иной, более высокой ступени длинного человеческого пути – она была человеком Космической стадии. А этим людям посильно многое из того, о чем мы стараемся не думать и во что пытаемся не верить, хотя и без особого успеха, ибо каждому воздается по вере его.

Короче: Дама появилась одновременно – или, может быть, почти одновременно, хронометража при этом никто не вел – и в центральных постах, и на постах управления оружием каждого из этих кораблей.

Это произошло в те мгновения, когда эскадры, стартовав с исходных позиций, стремительно набирали скорость, чтобы уйти в сопространственный прыжок. Но и когда они выскочили из прыжка, Улыбающаяся еще находилась в тех же местах.

Собственно, никакого вреда она ни кораблям, ни людям на них не нанесла. Она просто дождалась, пока все ее заметили и, оторвавшись от пультов и экранов, сосредоточили испуганно-изумленные взгляды на ней. Тогда она, укоризненно улыбаясь, покачала головой, как бы упрекая людей в каком-то неблаговидном поступке, и погрозила пальцем, словно намекая на некие, могущие воспоследовать неприятности. Потом тем же пальцем указала на экраны, отошла в сторону и уселась на свободное место. Единственное, чем различалось ее поведение на разных кораблях, заключалось именно в том, что свободными там оказались разные места, так что на флагмане эскадры Тулесир она угнездилась в кресле второго штурмана, который лежал сейчас в своей каюте в коконе, потому что должен был вступить в исполнение обязанностей только после выхода из прыжка; на десантном транспорте этой же эскадры Улыбающаяся Дама устроилась на сиденье главного боцмана, находившегося сейчас среди десантников в трюме, чтобы положительно влиять на настроение непривычных к сопространственным прыжкам людей (транспорт вез главным образом призванных из запаса), а на флагмане эскадры Нерошах она осмелилась даже занять кресло самого адмирала, который, завидев ее, почему-то пулей вылетел из центрального поста (нет, он, разумеется, не струсил, но по какой-то неведомой причине вообразил вдруг, что против Улыбающейся Дамы может помочь жидкость против укусов насекомых – он вез с собой несколько баллончиков, предполагая, что на Ассарте множество комаров. Он вернулся, но лишь тогда, когда Дама исчезла, а корабли уже заканчивали разворот для обратного прыжка). В остальном же и ее поведение, и его результаты во всех случаях оказались совершенно подобными. А именно: когда она указала на экраны, все послушно перевели свои взгляды на них – и к собственному ужасу увидели на них вовсе не то, что полагалось видеть, но просто черт знает что: вместо планеты Ассарт и, на ее фоне, кораблей патрульной службы, вместо цифр, которые обозначали бы расстояние до цели и необходимый угол прицеливания – какое-то кабаре, голых девиц, пляшущих что-то несусветное и совершенно неприличное, вслед за которыми последовала реклама лучшего в мире Тулесир хлебного пойла и маринованных пауков, которыми, как всякому известно, полагается этот напиток закусывать. Затем снова появились девицы, но не одни, и учинили такое, что всех, находившихся в центральных постах, стало бросать то в жар, то в холод, а под конец они чуть не стали бросаться уже и друг на друга. Но вовремя опомнились и всей братией накинулись на Даму – которая тут и исчезла, успев лишь еще раз указать на экраны, на которых теперь красовалось мрачное изображение черепа и костей: в скоплении Нагор, точно так же, как и в местах, знакомых нам гораздо лучше, картинка эта является предупреждением о грозящей гибели.

После сказанного вряд ли следует удивляться тому, что обе эскадры, не размышляя о возможных неприятных последствиях, предпочли немедленно покинуть поле еще не начавшегося боя. И вот почему эскадр вокруг Ассарта оказалось не семнадцать, а только пятнадцать. Разумеется, и этого вполне достаточно; однако надо принять во внимание, что именно десант мира Тулесир должен был штурмовать город Сомонт, столицу Ассарта, и овладеть им; эскадра же с планеты Нерошах имела целью вывести из строя путем уничтожения Резервный центр обороны Ассарта, находившийся в противоположном полушарии. Таким образом, два очень важных объекта на атакованной планете оказались – во всяком случае, на некоторое время, а может быть, и совершенно – выведены из-под удара.

Что касается остальных флотов, то они честно выполнили свой долг и к настоящей минуте успели уже расстрелять почти в упор только-только пришедшие в себя патрульные корабли ассартиан. Теперь ничто не мешало высадке десантов. И она началась.

10

Штурм Ассарта силами Коалиции по времени почти совпал с появлением эскадры Властелина Изара в той части пространства Нагор, где находился пресловутый Центр объединенных сил: старая космическая станция Глубокого пространства, на которой некогда велись исследовательские работы в некоторых областях энергетики Скопления, а все последние годы она просто болталась в пространстве, протирая борта, дожигала последние кубики топлива коррекционных двигателей. Наверное, излишне говорить, что никакого Центра на ней не было; зато ее использовали для устройства засады.

Станцию можно было уничтожить одним-единственным ракетным ударом эскадры. Однако об этом никто и не заикнулся, потому что по имевшимся у Властелина сведениям там находилась Леза. Поэтому задачей эскадры было: или разгромить охраняющие Центр корабли, или, на худой конец, завязав бой, стараться увести их в сторону, чтобы сделать возможной высадку на станции не весьма многочисленного, но отборного и отменно вооруженного гвардейского десанта.

К сожалению, из этого прекрасного плана ничего не получилось, потому что кораблей охраны близ станции не оказалось; как вскоре выяснилось, они охватывали широким, но достаточно плотным кольцом ту часть пространства, где находилась и сама станция, и вся вышедшая из сопространства эскадра. Так что силам Властелина был нанесен удар в спину.

К чести его войска надо сказать, что эскадра ничуть не растерялась, сразу же стала отвечать огнем на огонь противника и некоторое время успешно противостояла постепенно сжимающемуся кольцу. Но все же противники сражались в неравных условиях: корабли кольца были гораздо более рассредоточены, обладали поэтому большей свободой маневра и успешнее уклонялись от огня ассартиан. Конечно, эскадра могла без особого труда перестроиться даже под огнем противника и прорвать блокаду, в которой оказалась, ценой даже не очень больших потерь. Однако при этом та цель, ради которой эскадра и сам Властелин здесь и оказались, осталась бы невыполненной. Об этом Изар и подумать не мог. Подчиняясь его воле, командиры лишь отвечали огнем на огонь и маневром на маневр, все более стягиваясь к станции, откуда они ожидали еще одного удара, предполагая, что те, кто устраивал тут засаду, никак не могли не использовать станцию с этой целью. Однако станция не подавала никаких признаков жизни, так что в конце концов Властелин приказал десанту действовать. Десантные корабли полным ходом направились к станции, и первые капсулы с бойцами отделились от них и вскоре достигли цели. Вскрыть запертые люки было для них делом нескольких минут. Предоставив адмиралу руководить боем, Властелин напряженно следил за действиями десанта. Вот они скрылись внутри станции. Преодолевая возникшие сомнения, Изар приказал командиру корабля приблизиться к станции – чтобы, как только понадобится, причалить к ней и взять на борт Лезу. Так он скомандовал, внутренне уже чувствуя, что Лезы там нет и скорее всего никогда и не было. Корабль приблизился к ближнему причалу станции и уже готов был выбросить переходник, когда станция сделала то, для чего была приготовлена: она взорвалась.

Взрыв был огромной силы. Разумеется, находившиеся в отдалении от нее корабли эскадры практически не пострадали – долетевшие до них обломки не могли нанести ощутимого вреда. Зато десантный корабль и тот, на котором находился Изар, были практически уничтожены – не говоря уже о людях, проникших внутрь станции.

Изар получил ранение в голову и потерял сознание. Уцелевший второй пилот с трудом втащил его в спасательный катер и кое-как выбрался из обломков корабля, а затем устремился подальше от боя.

 

Глава восьмая

1

– Дьявольщина! – пробормотал Уве-Йорген, когда корабль, за пультом которого Рыцарь сидел, вырвался из сопространства в намеченной точке.

Сомнений не было: они опоздали. На фоне усеянного звездами пространства догорало несколько кораблей, обломки того, что должно было быть станцией, пролетали, удаляясь по радиусам от центра недавнего взрыва; так будет лететь каждый из них, пока тяготение какой-то из далеких звезд не заставит его искривить свой путь и в конце концов замкнуть орбиту. Но еще несколько кораблей находилось неподалеку, на первый взгляд невредимых; они неторопливо перемещались, подчиняясь импульсам двигателей, сходились к одной точке, чтобы образовать, быть может, какой-то единый строй. Уве-Йорген наблюдал за ними, прищурив глаза: похоже, в нем зрело желание ввязаться в бой, атаковать, несмотря на численное превосходство крейсеров с эмблемами разных миров на закругляющихся бортах: пилот знал, что в искусстве маневрирования может потягаться с любым, вооружен он был лучше – и, в конце концов, надо же было на ком-то сорвать злость, овладевшую им, злость на собственную нерасторопность – или на чрезмерную торопливость тех, кому помогать он летел. Наверное, Уве-Йорген так и поступил бы, если бы Георгий не подсказал ему:

– Рыцарь, по-моему, кто-то все же уцелел. Посмотри в правый верхний угол…

Пилот перевел взгляд туда, куда указал спартиот. И в самом деле, там – в изрядном уже отдалении – один из крейсеров Коалиции, быстро ускоряя ход, преследовал какую-то скорлупку: не корабль, конечно, удиравший скорее напоминал какое-то спасательное средство.

– К маневру! – скомандовал Уве-Йорген, приняв мгновенное решение. Но уже за мгновение до его команды все было выполнено: никто не сомневался в предстоящем, и все понимали, что маневр будет выполняться на пределе перегрузок. Поэтому громкие щелчки предохранительных устройств прозвучали одновременно со словами пилота.

Грянули дополнительные, на химическом топливе, двигатели экстренного торможения. Одновременно мягко включились рули. Описывая крутую циркуляцию, корабль на миг оказался в опасной близости от перестраивающейся в походный ордер эскадры – далеко не полной уже эскадры, но все же сохранявшей боеспособность. Уве-Йорген стиснул зубы: проклятое трижды ощущение – когда ожидаешь удара в спину, пока твои маршевые лишь начинают разгонять машину и до предельной скорости еще далеко… Удара не последовало: видимо, наблюдатели на кораблях Коалиции не сразу заметили, а еще вернее – с замедлением сообразили, что это за кораблик внезапно возник поблизости; а если и поняли, то маневр «Алиса» оценили как попытку спастись бегством. Им и в голову не пришло, что не ради спасения своего экипажа корабль устремился прочь, но ради атаки – единственного, на что сейчас его команда была настроена.

– Конец маневра! – оповестил Уве-Йорген. – К бою!

Бой уже шел на самом деле – только не здесь, где находился сейчас «Алис», а там, впереди. Впрочем, можно ли было назвать это боем: настигающий беглеца крейсер открыл огонь, спасательный же катер лишь увертывался – то ли не было на нем оружия, чтобы ответить, а может быть, оружие было, но некому стрелять из него: не исключено, что единственным человеком на борту был пилот. И все равно, пусть хоть одного, но «Алис» обязан был спасти, чтобы его экипаж не потерял уважения к самим себе.

– Рука, что же ты?

– Еще не время, Рыцарь: он не в зоне. Ты можешь быстрее?

– Нет. Мы и так на форсаже. Сколько еще по твоей шкале?

– Минут через десять можно открывать огонь на поражение.

– Не годится! За десять минут он его наверняка зацепит. Ему и одного попадания хватит, это же бумажный кораблик…

– Чем я могу помочь, Рыцарь?

– Открывай огонь сейчас!

– Впустую потратим…

– Наплевать!

– А что потом?

– Потом пойдем на сближение. И ударит Питек. А сейчас хоть отвлечем его внимание. На крейсере, похоже, думают, что могут тешиться игрой безнаказанно– как борзая с зайцем…

– Хорошо, пилот.

– Сейчас я, между прочим, капитан, – не утерпел Уве-Йорген без особой, впрочем, обиды; однако порядок ведь должен был быть даже и в такой крайней ситуации. Гибкая Рука это понял и спокойно ответил:

– Виноват, капитан. Открываю огонь…

Две ракеты автоматического наведения выпорхнули из своих гнезд и яркими звездочками унеслись вперед. И пилот, и Рука знали, что не радиус действия этих ракет делал их уязвимыми: они долетели бы, даже находись цель вдесятеро дальше. Дело тут было во времени, потребном для их обнаружения и уничтожения средствами перехвата, какими обладал каждый корабль. Зона уверенного поражения начиналась там, где ракетам требовалось меньше времени, чтобы долететь до цели, чем противнику – обнаружить их и уничтожить. Сейчас времени нужно было слишком много, поэтому не приходилось рассчитывать на то, что они поразят цель.

Так и получилось: ракеты «Алиса» были замечены крейсером вовремя, и через считанные секунды с борта большого корабля стартовали перехватчики. Огоньки на экранах стремительно сближались. Взрыв. Вот и второй. Опасность для крейсера миновала – первая опасность.

Однако, как Уве-Йорген и предполагал, ракеты были потрачены не впустую. Крейсер еще несколько секунд продолжал мчаться за катером, однако уже прекратил огонь. Во всяком случае на срок, нужный для того, чтобы оценить нового противника и принять решение. На это решение следовало повлиять.

– Рука! Повторить!

– Командир, но мы останемся…

– Разговоры! Огонь! Пуск!

Гибкая Рука повиновался. Еще две ракеты ожили, покинули привычные места и устремились к теперь уже хорошо видному крейсеру. Их тоже перехватили; но на этот раз они взорвались куда ближе к кораблю Коалиции, чем первые. И, видимо, это серьезно обеспокоило командира крейсера: с «Алиса» было заметно, как замерцали частыми импульсами тормозные и крейсер начал сходить с курса преследования катера.

– Ага! – сказал Уве-Йорген удовлетворенно. – Так я и думал. Уровень младших классов.

– Не понял, – отозвался Гибкая Рука.

– Я думал, что он предпримет такой маневр. Дурачок.

– А что бы сделал ты?

– Как-нибудь сообразил бы, что сейчас нельзя терять скорость, наоборот – увеличить до предела. Он же позволяет нам подойти на дистанцию ближнего боя.

– У него есть свой резон, – откликнулся индеец.

– Какой же это?

– Они умеют считать до четырех. Мы выпустили четыре ракеты.

– Я тоже умею до четырех…

– Кораблям нашего класса – по их представлениям – и не полагается иметь больше. Они наверняка принимают нас за суденышко, уцелевшее от эскадры Властелина и теперь ищущее почетной гибели вместо позорного возвращения… Думаю, что единственное, чего они сейчас будут опасаться, – это того, что мы пойдем на таран, чтобы взорваться вместе.

– Ну что же, – сказал Уве-Йорген. – Я не против. Пусть думают так. Не знаю только, долго ли им еще остается думать…

– Не отвлекайся! – предупредил Георгий. – Он лег на контркурс.

– Лучшего и желать нельзя, – удовлетворенно пробормотал Уве-Йорген, наклонившись над пультом и не сводя глаз с экрана. – Питек, как у тебя?

– Полная готовность, капитан.

– Мы идем хорошо?

– Возьми два градуса в направлении одиннадцать – десять…

– К маневру!

– Капитан! – окликнул Георгий. – Эскадра преследует нас.

– Спохватились… Сколько до них?

– Полторы предельных дистанции.

– Тогда все в порядке. Питек, как идем?

– Лучше не бывает.

– Внимание… Ах, сто чертей!

– Да, – согласился Питек. – Могли бы на пару секунд позже.

Он имел в виду ракеты, только что выпущенные крейсером и быстро приближавшиеся к «Алису».

– Знают, что у нас не должно быть перехватчиков…

– А у нас их и нет. Капитан, разреши – я их…

– Раскрыть карты раньше времени?

– Все равно, им деваться некуда…

– Капитан! Эскадра же открыла огонь! Бьют лазерными импульсами.

– Идиоты. Так они скорее зацепят своего…

– Капитан! Или я действую – или мы окажемся сами в опасной зоне…

– Отставить! Есть другой вариант…

– Есть отставить.

– Уве! – Это был снова Георгий. – Те, сзади, нас нащупывают. Еще полминуты – и…

– Внимание! К срочному прыжку!

Команда выполнилась автоматически: начни люди размышлять, они не успели бы.

«Алис» шел на предельной скорости. Уйти в прыжок можно было в любой миг. Уве-Йорген сделал это, когда выпущенные первым крейсером ракеты находились уже менее чем в минуте полета от, казалось, беззащитного кораблика.

Мгновение – и он исчез из пространства. Точно направлявшиеся ракеты промчались сквозь пустое место и понеслись дальше – их искатели уже нащупали вместо пропавшей цели массивные корабли эскадры, и теперь снаряды, чуть изменив курс, устремились к флагманскому кораблю. Тот был вынужден отбиваться перехватчиками, одновременно замедляя ход и заставляя сделать то же самое другие следовавшие за ним корабли.

Сбежавший катер теперь уже трудно было бы обнаружить в пространстве, если бы даже его немедленно принялись искать. Однако эскадре было сейчас не до того. Один из лазерных импульсов эскадры, возможно даже – самый последний, задел быстро сближавшийся с эскадрой крейсер. Поражение было не смертельным, но все же чувствительным, и получившему повреждение крейсеру требовалась помощь. Так что пришлось оставить мысль о преследовании – да и догонять, собственно, было больше некого.

Уве-Йорген вывел свой корабль из сопространства с ювелирной точностью – почти там же, где «Алис» и ушел в прыжок. Эскадра отсюда воспринималась как скопление огоньков, едва различимое на ослепительном звездном фоне. Зато был ясно виден спасшийся катер.

На обычном корабле ни одному пилоту, даже самому умелому, осуществить подобный маневр оказалось бы не под силу. Однако «Алис» не был обычным кораблем. Недаром его снаряжала Ферма.

Рыцарь осторожно подвел корабль к катеру. Двигатели того были выключены – или выключились сами, израсходовав всю энергию. Чтобы предупредить о своем приближении, Уве-Йорген включил носовой прожектор. Катер никак ни отозвался. Если на борту его и были живые люди, то они либо находились без сознания, либо ничего не понимали в управлении машиной. Последнее казалось маловероятным. Уве-Йорген уравнял скорости.

– Георгий, видишь люк?

– С этой стороны его нет.

– Сейчас обойдем…

Несложный маневр: подтормозить, потом на мгновение включить планетарный двигатель – и снова тормозить.

– Вижу, капитан.

– Выдвигай переходник.

После недолгой паузы Георгий доложил:

– Переходник не поможет. Совсем другая конструкция, Уве. Наш «Алис» ведь родом не из этих краев…

– Ясно… – проворчал капитан Уве-Йорген. – Придется выходить. Питек и Рука, вы оба. Возьмите инструменты. Сколько у нас костюмов?

– Два мы наденем – значит, останутся четыре.

– Захватите с собой.

– У них на борту наверняка есть свои.

– Кто знает, что у них там творится. Возьмите.

– Есть.

Почти двадцать минут ушло на то, чтобы выйти в пространство. Две фигуры промелькнули в луче прожектора. Еще четыре костюма плыли за ними на буксире.

– Уве! Выключи прожектор – слепит…

– Извини, Питек. Я не сообразил.

Прожектор погас. Достаточно было и звездного света.

– Ну, что там?

– На стук не отзываются. Придется вскрывать люк.

– Опасно. А если у них не в порядке тамбур?

– Что другое можно придумать?

– Обождите минутку…

– Капитан!

– Погоди, Георгий… Ну, что у тебя?

– Кажется, та свора пришла в себя. И, похоже, нащупали нас. Движутся в нашем направлении.

– Этого только нам не хватало… Питек! Рука!

– Внимательно слушаем, капитан!

– Просверлите люк. И побыстрее. По напору воздуха сообразите: он уходит только из тамбура – или теряет атмосферу весь катер. Если катер – немедленно пробку и изоляцию.

– Ясно. Но мне кажется, лучше сделать по-другому.

– Именно?

– Мы тут пока что разобрались в замке. Он несложный. Предлагаю обшивки не нарушать, а вскрыть замок и одному из нас вскочить в тамбур, люк сразу же закрыть. Если даже тамбур разгерметизирован, воздух не успеет выйти. Да и наверняка здесь есть какой-то резерв…

– Разумно. Сколько на это потребуется времени?

– Что-нибудь изменилось, капитан?

– Эскадра идет курсом на нас. Может быть, конечно, случайное совпадение. Но не исключено, что нас заметили.

– Охотничий азарт?

– Дело не в названии. Действуйте быстро.

– Четверть часа у нас есть?

– У тебя – нет.

– Понял. Тогда пусть Георгий подменит меня.

– Не выйдет. На борту не осталось ни одного костюма.

– Да, верно… Хорошо. Тогда в катер пойдет Рука. А я вернусь сразу же, как он закроет за собой люк.

– Выполняйте!

На экране хорошо видно было, как двое возились около люка. Замок, хотя и простой, поддавался неохотно. Минута, другая, третья…

– Питек! Вы что – уснули там?

– Сейчас, Уве, сейчас… Какой-то кретин его заблокировал изнутри. Но мы уже… Рука, давай! Налегай, не бойся…

– Питек…

– Да погоди, капитан…

Наконец-то крышка люка отошла. Одна из фигур на экране рванулась к проему. Исчезла внутри. Вторая сразу же налегла на крышку. Замигал двигатель за спиной пустотного скафандра. Люк закрылся. Оставшийся в пространстве человек, не выключая движка, устремился к «Алису». Еще через пять минут освободившийся от костюма Питек вскочил в рубку.

– Я готов, капитан.

– На сей раз, кажется, без тебя не обойтись.

– Где они там? – Питек вгляделся. – Да, безусловно – идут на нас. Будем маневрировать?

– Ни в коем случае. Тут катер, и в нем – Рука…

– Ясно. Но коррекции не избежать.

– Готов, – сказал Уве-Йорген. – Куда?

– От оси шесть-восемь, пять градусов…

«Алис» начал медленно менять ориентацию.

– Стоп, стоп! Так стоять!

– Готово.

– Всю энергию на меня!

– Выполнено.

– Начинаю отсчет. Пять. Четыре. Три…

Уве-Йорген и Георгий невольно съежились в креслах. Знали, что толчок будет не сильным, не сравнить с прыжковыми перегрузками. Но все же…

– Один. Залп!

Короткая дрожь прошла волной по телу корабля. Что-то звякнуло, что-то лязгнуло. И снова покой…

Здесь, на корабле «Алис». Но вовсе не там, где находилась в этот миг готовящаяся к очередной ракетной атаке эскадра.

Корабли ее шли пусть и не на предельной скорости, но все же на хорошей, в стремлении побыстрее выйти на дистанцию уверенного поражения цели. Они летели не в кильватерном строю, но в звездном – все располагались в одной плоскости, перпендикулярной линии, соединявшей эскадру с «Алисом», линии огня. Такой строй давал возможность вести огонь одновременно, не мешая друг другу.

И поэтому они одновременно налетели на стену.

На стену, незримую, неощутимую даже в десятке метров от нее: возникшую мгновение назад – сразу после того, как Питек в своем кресле нажал всей ладонью на красную грибную шляпку.

Выброшенное кораблем поле преградило путь эскадре так же уверенно, как если бы это была стена из сверхпрочного металла.

Поле это могло существовать в пространстве – без связи с генерировавшим его кораблем – лишь несколько секунд. Поэтому самым важным и трудным было – выбросить его с точным расчетом по определению расстояния до объекта и его скорости. Однако и то и другое определяли, к счастью, не люди, а редко ошибающиеся приборы.

С кораблями эскадры произошло то же, что происходит с любым телом, летящим со скоростью десятков километров в секунду и вдруг врезающимся в неодолимое препятствие.

То, что после удара отскочило от стены, больше никак нельзя было назвать кораблями. Это были груды раскаленного металла, прослоенного расплавленным пластиком и клочьями органики.

В скоплении Нагор такого оружия не было. И к защите от его воздействия не был готов никто.

– Рука! Что у тебя?

– Ничего особенного. Все в порядке.

– Есть люди?

– Двое. Оба без сознания.

– Пилот, это ясно. А кто еще?

– Тот, кого мы обязаны охранять.

– Властелин? Ты не ошибся?

– Я достаточно на него насмотрелся, чтобы отличить от другого.

– Что с ним?

– Сейчас – ничего. Я уже упаковал его и заканчиваю пеленать пилота.

– Я спрашиваю: что с ним?

– Ранен. Но кто-то уже успел перевязать его. Наверное, пилот.

– Но он жив?

– Живы оба.

– Сейчас Питек идет тебе на помощь. Мы тем временем приготовим места для их размещения. Придется класть в коконы.

– Я тоже так думал. А что там противник?

Уве-Йорген ухмыльнулся.

– Разве был какой-то противник? По-моему, это тебе просто померещилось от страха.

– Ага, – невозмутимо откликнулся Гибкая Рука. – Очень может быть.

На то, чтобы оказать необходимую помощь Властелину и пилоту спасательного катера, уложить их в противоперегрузочные коконы и приготовиться к движению, ушло около часа. Потом прозвучала привычная команда: «По местам – к старту».

– Куда мы сейчас, капитан?

– На Ассарт – куда же еще.

– Ты думаешь – там сейчас спокойно?

Уве-Йорген пожал плечами.

– Не имею представления. Но если беспокойно – думаю, мы там пригодимся.

– А пассажиры?

– Наверное, Властелин там нужнее, чем в любом другом месте. Даже раненый. Да что гадать: долетим – сориентируемся. Еще вопросы? Тогда почему не слышу докладов о готовности?

Доклады прозвучали один за другим, в раз и навсегда установленном порядке.

– Начинаю отсчет. Пять, четыре, три…

И корабль двинулся, ложась на курс для разгона к прыжку.

2

– К вам посетитель, Жемчужина Власти… Настоятельно просит принять по крайне важному и неотложному делу.

– Кто он? – Ястра лениво подняла бровь.

– Я бы сказала, что он – простонародного вида… Хотя одет, как знатный вельможа.

– Вы никогда его не видели?

– Нет, Жемчужина Власти.

«Может быть, кто-то из людей Уля? – подумала Ястра. – Они, кажется, обожают такие представления с переодеваниями…»

– Пусть войдет. Но прикажи охране проследить, чтобы у него не оказалось оружия. Если он из простых, то может не знать заведенных порядков.

– Да, Жемчужина. Разумеется, Жемчужина…

Ястра ощутила даже некоторый интерес. Какое-то, пусть и маленькое, но приключение: неизвестный посетитель. Может быть, для решения какого-то государственного дела? Интересно… Но он медлит. Наверное, там его основательно проверяют…

Камер-дама впорхнула снова:

– Магистр Миграт – к Вашему Всемогуществу…

И отступила – с приседанием, как полагается, – в сторону.

Человек вошел. Крупный, массивный, с тяжелыми чертами лица, на котором сейчас играла, однако, приятная улыбка. Остановился вовремя, поклонился – как ни странно – тоже с соблюдением всех правил этикета. Одет он был действительно как вельможа, но что-то не соответствовало. Однако Ястра встретила его тоже с соблюдением всех правил. Указала на кресло.

– Я готова выслушать вас, Магистр. Надеюсь, вас привело сюда достаточно важное дело?

– Крайне важное, Жемчужина. Но одновременно и строго конфиденциальное. Поэтому вынужден просить вас о беседе без свидетелей.

Но Ястра медлила, хотя и понимала, что камер-дама должна удалиться по первому же ее кивку. Та и в самом деле уже готова была исчезнуть – разумеется, чтобы подслушивать с той стороны двери. Однако Ястру охватило вдруг странное волнение, сродни страху. Ей не приходилось оставаться наедине с мужчиной с тех пор, как… Не считая Уля, конечно, но Уль был своим… Да, очень глубоко засел в ней страх.

– Прошу поверить – мною движут лишь самые благородные намерения.

– Хорошо… Инида, оставьте нас… но не уходите далеко.

Камер-дама присела и исчезла.

– Итак, Магистр?

– Прежде всего разрешите задать вопрос… О да, я знаю, что особам вашего ранга вопросов не задают. Однако чрезвычайные обстоятельства заставляют меня пойти на такое нарушение этикета.

«Забавно: он говорит как хорошо воспитанный человек. А в этой одежде явно чувствует себя стесненным, да и она на нем как-то топорщится – похоже, он сегодня надел ее впервые…»

– Чрезвычайные, вы сказали?

– Да, Жемчужина, и об этом как раз мой вопрос. Известно ли Вашему Всемогуществу, что происходит сейчас на Ассарте и рядом с ним?

– Полагаю, что да, Магистр. Наши доблестные войска собираются нанести удар по тем, кто отказывается выполнять наши справедливые требования…

– Увы, это несколько запоздалые сведения. Наши войска уже попытались нанести тот удар, о котором вы говорите. И повсеместно потерпели поражение.

– Но это невозможно!

– Свершившийся факт не может быть невозможным, Властительница. Но это не совсем то, о чем я спрашивал. Я говорил об Ассарте и его окрестностях. Что происходит сейчас здесь?

– Где именно? В Жилище Власти?

– Нет, не столь буквально. В Державе.

– Я полагаю, то же, что всегда…

– Вы глубоко заблуждаетесь. Планета окружена эскадрами семнадцати миров. И через считанные часы, а может быть, минуты на Ассарт будут высажены десанты. Это будет означать конец Державы, Властительница.

– Если это шутка, то она не очень остроумна.

– К сожалению, это не шутка. Повторяю: это уже свершившийся факт.

– Но пусть это даже так. Полагаю, что Властелин Изар сумеет дать достойный Ассарта отпор авантюристам.

– Властелин Изар… Рискую глубоко опечалить вас, Жемчужина Власти, но у меня есть серьезные основания считать, что ваш высокий супруг не пребывает более среди живых.

– Это ложь!

– Но вы согласны с тем, что он некоторое время тому назад покинул планету вместе со своей эскадрой и гвардией?

– Откуда это вам известно?

– Мне известно не только это. Но и то, что в том месте, куда он направлялся, ваш супруг и его войска были встречены превосходящими силами антиассартской коалиции и разбиты наголову. С прискорбием вынужден сообщить: не уцелело ни одного корабля.

– Ложь! Ложь! Ложь!

– Это можно повторять, сколько угодно; но вы лишь потеряете время без малейшей пользы. Тогда как еще существует возможность выйти из создавшегося положения с честью и даже без особого ущерба для Державы.

– Что вы имеете в виду?

– Высадку десантов, покорение Ассарта, крушение Власти еще можно предотвратить.

– Каким образом?

Магистр пожал плечами.

– Это в моих возможностях, уверяю вас.

– Так сделайте же это! Незамедлительно!

– С радостью – как только вы выслушаете мои условия и согласитесь на них.

– Магистр! Кто вы такой, чтобы ставить мне какие бы то ни было условия? Не слишком ли вы забываетесь?

– Нимало. Я имею право ставить вам условия, потому что ранг мой равен вашему. И потому, что сейчас управляю событиями я, а не вы, дорогая родственница.

– Родственница? Какая наглость! Да кто же вы?

– Всего лишь старший брат вашего – увы, покойного – второго супруга. Или, выражаясь иначе – старший сын вашего первого супруга. Тоже покойного.

– Но это какой-то бред!

– Нет, мадам. Всего лишь одно из хитросплетений жизни. Вы когда-нибудь слышали об Ублюдке Властелина?

– Н-ну, кажется… Но ведь это все легенды!

– Не кажется ли вам, что я слишком массивен для того, чтобы быть легендой, мадам? Да, я и есть этот Ублюдок. Порожденный вашим первым супругом, когда вас еще и на свете не было. Пусть так называемый незаконный, но я – его сын. И во мне течет кровь Властелинов!

Ястра ощутила вдруг, что человек этот не лжет. Была в нем какая-то внутренняя уверенность в своей правоте.

– Ну хорошо, допустим… допустим, что все обстоит так, как вы говорите. Но…

– Я вынужден перебить вас, Жемчужина. Признаете ли вы теперь за мной право ставить какие-то условия для того, чтобы спасти Державу – нашу Державу – от несчастья и позора?

Ей хотелось закричать ему, чтобы он ушел, оставил ее в покое, что она не желает больше ничего слышать ни о каких бедствиях, десантах, покорениях, оккупациях, крушениях… Но Ястра вовремя вспомнила, что сейчас именно она – Власть, именно она повелевает Ассартом. И потому не вправе проявлять малодушие.

– Во всяком случае, я готова выслушать ваши условия, – она постаралась произнести это как можно высокомернее, чтобы он понял: плохие, страшные новости не сломили ее – и не сломят. – Но не могу давать вам какие-либо предварительные согласия…

– Я их и не требую. Потому что знаю: вы женщина умная и практичная. И достаточно дорожащая Властью и своим положением в системе этой Власти. Мои условия ничего этого не затрагивают, а остальное, думается, не играет для вас столь существенной роли.

Ястра не стала говорить ни «да», ни «нет». Произнесла лишь:

– Я сама знаю, что мне свойственно и что – нет. Ну, так чего же вы требуете?

– И все же я вынужден сказать еще несколько слов о вас. Ясно ли вы поняли, что снова овдовели? В очередной раз сделались Вдовой Власти – то есть человеком, который может править Ассартом в полном соответствии с законами, традициями, обычаями и Порядком?

– Нет, Магистр. Мне нечего понимать. Все, что я знаю о судьбе Властелина Изара, – это ваши слова. Но я не могу, и никто не сможет считать их доказательством.

– Я и не претендую на это. Но военная суматоха очень быстро уляжется – и требуемые вами доказательства возникнут. Потому что Изар погиб, мадам. И следовательно, он не вернется. Сколько времени вы намерены ждать его? Я думаю, что присущий вам здравый смысл подскажет, что время это не сможет и не должно будет оказаться слишком долгим. Потому что – конечно, если предположить, что сейчас все кончится для Ассарта благополучно, – все это время ожидания нести все тяготы верховной власти в Державе придется вам самой. Но это, мадам, свыше ваших сил. Вы к этому не готовы – потому что никогда не готовились, это было совершенно не нужно. Вы не сможете поэтому править успешно. А это лишь поощрит какого-либо авантюриста – или каких-либо авантюристов – воспользоваться вашей слабостью и неумелостью и захватить власть. Не кажется ли вам, что я рисую достаточно верную картину?

– Пока я не услышала ни одного условия. Не заставляйте меня ждать, Магистр.

– Это совершенно не в моих намерениях, скорее наоборот. Итак, мадам, если признать справедливость сказанного мною, то для вас остается лишь один достойный выход: законно имеющуюся у вас власть не менее законным образом передать человеку, которому она по плечу и который сможет справляться с нею и пользоваться ею на благо Ассарта.

– Передать законным образом? Я могу разве что завещать ее – но я еще не собираюсь умирать, можете мне поверить.

– Ну зачем же сразу такие высокие тона… Существует другой способ – тот самый, при помощи которого вы передали власть моему младшему брату…

– То есть… вы имеете в виду брак?

– Именно это, Жемчужина.

– И в супруги предлагаете, если не ошибаюсь, самого себя?

– Не надо быть ясновидящей, чтобы угадать это. Да, себя. Потому что у меня есть все права на это. Как я уже сказал вам, я – сын Властелина, причем первый сын, старший; я не женат – следовательно, мне не придется ничего расторгать и делать кого-то если не несчастным, то во всяком случае ущемленным.

– Это трогательно. Но ведь вы хотите жениться не на мне, а на Ассарте. И вам не страшно?

– Я не боюсь власти, мадам. Я достоин ее.

– Это мало сказать.

– Доказательства не замедлят. Я ведь уже обещал вам: если вы соглашаетесь на мои условия – на Ассарт не ступит нога чужого солдата. Не говорит ли уже одно это о моих возможностях? Поверьте: они куда больше, чем у моего предшественника и младшего брата.

– Возможности, да… Скажите, это вы покушались на жизнь Изара? И не один раз! Но не лгите! Мужчины не лгут!

– О, мужчины лгут женщинам от начала времен – и им отвечают тем же. Но сейчас я не стану. Отвечу так: мне было известно об этих покушениях.

– И ни одно из них не удалось. Не кажется ли вам, что это противоречит вашим декларациям о бескрайних возможностях?

– Ничуть. Мои способности и возможности лежат в области большой политики, а не террора. То, что покушения эти провалились, должно скорее свидетельствовать в мою пользу, чем против меня.

– И покушение на меня тоже дело ваших рук?

– Покушение на вас? М-м…

– Вы обещали не лгать!

– Вот что я вам отвечу: раньше я не знал, как вы очаровательны, как вы… притягиваете. Вы были для меня просто безличной политической и династической силой, фигурой. Клянусь вам: знай я раньше, каковы вы – мне и в голову не пришло бы ничего подобного. Даже больше. Вот мой брат знал вас издавна, был, как говорят, неравнодушен к вам и пользовался взаимностью…

– Магистр! Это низко…

– И все же я закончу: так вот, будь я тогда на его месте – никогда в жизни и ни за что не допустил бы… не совершил бы… вы понимаете, о чем я говорю, в этом случае не хочу называть вещи их именами…

– Я благодарна вам за это, Магистр… – глухо проговорила Ястра.

– Счастлив сделать вам приятное. Итак, мое условие вы слышали. Прежде, чем вы задумаетесь над ним, хочу добавить еще нечто. Мне достаточно многое известно и о вашей жизни в последние дни и месяцы. Я уважаю право каждого человека на чувство… И клянусь вам: ваши привязанности, ваши отношения, ваши приближенные, кем бы они ни были – все это останется без изменения. Я не намерен посягать на вашу свободу. Ребенок, которого, как мне известно, вы носите – этот ребенок будет безоговорочно признан наследником Власти. Но ему не придется со временем убивать меня – очень не люблю, когда меня душат, и думаю, что найду способ обойтись без этого милого ритуала. И единственное, что я могу еще сказать в этом отношении, заключается в следующем: при всей свободе ваших отношений с людьми, если вы изредка будете вспоминать о том, что я существую на свете не только как Власть, но и как живой человек, вы сделаете меня бесконечно счастливым…

Женщине опасно слушать такие речи; Ястра сознавала это, но прервать эти излияния не могла – или не хотела, быть может. Она не смотрела на Магистра, когда тот говорил, чтобы он не заметил выражения ее глаз; а когда он умолк – сказала:

– Я обещаю вам обдумать все, сказанное вами.

– Я рад этому, Жемчужина. Но вынужден напомнить: думать придется быстро. Десантные корабли Коалиции не станут бесконечно кружить около Ассарта; они должны либо уйти восвояси, либо выполнить приказ. У вас – считанные минуты.

– Я должна подумать, – упрямо повторила она.

Магистр Миграт встал с кресла.

– Быть может, я могу помочь вам прийти к решению?

Неторопливо ступая, он подошел и остановился совсем близко от нее – так близко, что Ястра – показалось – даже ощутила тепло, мощной волной идущее от его тела. Жемчужина Власти попыталась сосредоточиться, но думать было трудно, думать не хотелось, снова проснулся страх, зашептавший, что самое простое – подчиниться, снять с себя ответственность за все, что происходило и еще могло произойти. Массивная фигура рядом излучала ощущение надежности, от нее веяло решимостью и силой. «Великая Рыба, – подумала Ястра какими-то ускользающими мыслями, – неужели я ни на что другое не пригодна – только на то, чтобы меня покоряли силой, заставляли делать то, чего я не хочу?.. Но если я и на самом деле такова – не могу же я изменить самое себя…»

Она почувствовала, как Миграт взял ее руку, поднес к губам. Они были горячи. «Нет! – беззвучно кричала она самой себе. – Не хочу! Нет!» – и чувствовала, что не выдержит, что сейчас согласится на все, чего он требует – и еще потребует – она знала, что потребует вот прямо сейчас. «Проклятая судьба…» – подумала она, невольно закрывая глаза. Его тепло придвинулось еще ближе, другая рука обняла ее за спину.

– Я не помешал? – В ее сладкое поражение ворвался насмешливый голос. И рухнуло волшебство. Ястра вскочила, Миграт сделал шаг назад – на допустимое приличиями расстояние. Однако не поздно ли уже было?

– Сердечно приветствую вас, эмиссар! Но не слишком ли вы поспешили?

Ульдемир. Да, сомнений не было – это ее советник стоял посреди комнаты, подбоченившись, усмехаясь. Фигурой, ощущением силы он уступал, конечно, Миграту – однако некая уверенность в себе исходила от него. И Ястра вздохнула облегченно.

– Как ты вовремя… – пробормотала она скорее самой себе, чем ему. – Я так рада…

– Да, действительно, – согласился он. – Сейчас опаздывать вредно… Эмиссар, угодно ли вам, чтобы я проводил вас к выходу? Или предпочитаете разобраться в отношениях немедленно?

Однако Миграт уже пришел в себя, от растерянности, охватившей его в первое мгновение, не осталось и следа. Он решительно двинулся к капитану; остановился в трех шагах.

– С каких пор приживалы входят к своим господам без стука и позволения?

– Стука долго ждать не придется, – заверил Ульдемир. – Вы этого хотите, любезный Задира? Только не забывайте: вы не на Заставе и не в вашей излюбленной улице Трущоб – или как там она называется?

И он вытянул вперед руку с растопыренными пальцами. Боец не поступил бы так перед схваткой; но тут речь шла не о рукопашной, и Миграт это прекрасно знал. Он невольно сделал шаг назад, сложил кисти так же вытянутых рук вместе, раздвинув ладони: такой должна была быть защита от энергетического удара.

– Не думайте, отсюда вы не улизнете так легко, как с Заставы! – проговорил он хрипловато.

Ястра переводила растерянный взгляд с одного на другого. Она ничего не понимала. Ульдемир засмеялся.

– Бежать придется вам, любезнейший, – предупредил он. – Вы, я полагаю, уже поняли, что здесь ничего не добьетесь? Кстати, я тогда не сделал вам больно – в Летней Обители? Никогда не думал, что существо вашей комплекции может исчезнуть так стремительно, как это удалось вам тогда.

– Я привык отдавать долги. И сейчас вы в этом убедитесь…

Еще несколько странных жестов и телодвижений с той и другой стороны; Ястре показалось, что двое мужчин исполняют какой-то экзотический танец, чей язык не до конца понятен, но смотреть на который интересно. И после каждого такого движения воздух ощутимо электризовался, как перед сильной грозой – Ястре показалось даже, что у нее из волос начинают сыпаться искры.

– Перестаньте! Уймитесь же! – взывала она. Но тщетно.

– Не волнуйся, – успокоил ее Ульдемир, продолжая внимательно следить за действиями Миграта. – Наш гость… – Он сделал неожиданный выпад, из пальцев его вылетели длинные искры – но Миграт был начеку, округло взмахнул ладонями – и разряды ушли в пол. – Наш гость пытается приглушить страх, охватывающий его при мысли, что скоро придется докладывать хозяину, что он зря потратил время… Зря, не правда ли, эмиссар? А ведь Охранитель, как известно, превыше всего ценит время? Как же вы решились задержать атаку на Ассарт ради своих маленьких интересов? Или вы всерьез считаете, что Охранителю не все равно, кто будет сидеть в кресле Властелина Ассарта? Бедный эмиссар! Ему не нужен ни Ассарт, ни вы, и надо быть слабоумным, чтобы не понимать этого…

На этот раз Ульдемир едва увернулся от мощной атаки Миграта; но она оказалась слишком рискованной: Магистр на миг утратил чувство дистанции, и капитан, пользуясь этим, мгновенно выбросил вперед обе руки. Разряды вспыхнули с сухим треском, и Миграт, остановленный в прыжке, невольно схватился руками за грудь.

– И еще, любезный! – крикнул Ульдемир.

Но Миграт не стал дожидаться продолжения. Может быть, он почувствовал, что энергия иссякает, или же удачная атака Ульдемира слишком потрясла его; однако скорее всего он вспомнил, что и в самом деле напрасно теряет время – то самое время, беречь которое так заклинал Охранитель.

– В следующий раз! – прорычал он. И неожиданным прыжком сразу покрыл половину расстояния, отделявшего от двери.

– Прощайте, эмиссар! – проговорил Ульдемир негромко и даже, могло показаться, печально. Однако взгляд его был холоден.

Он вытянул руки вдогонку убегающему, чтобы нанести еще один удар – последний, после которого Миграт уже не оправился бы. Но удар не состоялся: Ястра, подбежав сзади, схватила его за руки.

– Нет! Уль, нет!

– Сумасшедшая! – сразу охрипшим голосом упрекнул он. – Ты же могла получить весь заряд… Зачем помешала? Ты…

– Ульдемир! Ты ведь не знаешь, кто он!

– Я-то как раз знаю. Эмиссар Охранителя, его цепной пес. Он хотел убить тебя, кстати, и не только тебя…

– Это мне известно, – сказала Ястра уже почти нормальным голосом. – Но ты не знаешь другого: он ведь брат Изара!

– Вот оно что… – не сразу протянул Ульдемир. – Поэтому вы тут и собрались целоваться?

– Уль, как ты можешь…

– Как можешь ты – я не спрашиваю. Да и ты права – во мне нет ни капли вашей крови…

– Скажи лучше: что будем делать сейчас?

Ульдемир пожал плечами.

– Защищаться. Что нам остается? К сожалению, через полчаса, я думаю, десанты Коалиции будут уже на планете. Приказывай, Власть!

3

Для того чтобы послать к мирам скопления Нагор семнадцать боеспособных эскадр, пришлось использовать все имевшиеся у Ассарта корабли – за исключением настолько состарившихся, что ими нельзя было рисковать: ни один из этих ветеранов не смог бы выдержать перегрузок, неизбежных при совершении пространственного прыжка. Таких нашлось немногим более полутора десятков; и ясно, что они не смогли оказать сколько-нибудь заметного сопротивления эскадрам Коалиции, совершенно неожиданно оказавшимся на ближних подступах к планете. Впрочем, неожиданность практически неизбежна при таких операциях – если своевременно не сработала разведка. На этот раз, как мы знаем, единственному человеку, принесшему на Ассарт точные сведения о готовящемся ударе, так и не удалось довести свою информацию до сведения Властелина, а Начальник Департамента Стратегии, по горло занятый подготовкой к началу войны, отказался принять человека, стоявшего в самом низу военной табели о рангах: официально он был всего лишь телохранителем.

Тем не менее полтора десятка старых кораблей, укомплектованных экипажами, состоявшими главным образом из резервистов где-то на пределе возраста, с честью выполнили свой долг. Сообщив на планету, в оба центра обороны – главный и запасной – о вторжении вражеских эскадр, корабли, объединенные в семь звеньев, не размышляя, устремились на сближение с теми эскадрами, которые оказались ближе прочих к каждому из звеньев. Они шли в атаку, не открывая огня, и поэтому были замечены не сразу. Видимо, капитаны надеялись подойти на дистанцию надежного удара; однако удалось это лишь немногим. Зато противник, заметив наконец защитников планеты, открыл огонь сразу же. Корабли защиты даже не имели на борту столько ракет-перехватчиков, сколько потребовалось бы для уничтожения всех запущенных по ним снарядов; так что нет ничего удивительного в том, что не менее половины защитников было уничтожено, когда они еще не успели по-настоящему вступить в сражение. Однако уцелевшие достигли наконец рубежа, за которым имело смысл открывать огонь и самим. Большая часть ракет была уничтожена крейсерами, однако шесть или семь достигли цели и нанесли кораблям десанта повреждения – не очень, впрочем, значительные. Двум кораблям защиты удалось даже прорваться сквозь заградительный огонь крейсеров, и они героически пошли на таран, взорвавшись вместе с атакованными кораблями Коалиции – одним крейсером второго класса и одним десантным транспортом. По сути дела, только это и можно считать реальным результатом действий защитников; все прочее носило скорее демонстративный характер. Спастись от огня противника удалось трем кораблям защиты, один из которых потерпел аварию при посадке на свою базу: у него были, как потом выяснилось, выведены из строя тормозные двигатели. Так была сыграна увертюра ассартского сражения.

Теперь вся ракетная мощь пятнадцати эскадр обрушилась на поверхность планеты. Излишне говорить, что местонахождение узлов противокосмической защиты было давно и точно известно противнику – так же, как для Ассарта не составляли тайны схемы такой же обороны любого из семнадцати миров. Правда, обстрел не принес стопроцентного результата: получив предупреждение кораблей защиты, командование Воздушного рубежа обороны успело поднять с аэродромов никак не менее трети аграпланов противодесантных соединений. Поразить их в полете огнем с космических крейсеров можно было разве что случайно: на сей раз случайностей не было, и ни один аграплан Ассарта не был уничтожен таким способом. Однако в атмосфере планеты уже затормаживались штурмовые аграпланы десанта, сразу же завязавшие бои с машинами Воздушного рубежа. Здесь некоторое преимущество было даже на стороне обороняющихся. Тем не менее, вынужденные вести бои в своих районах обороны, противодесантные силы не смогли перекрыть все возможные направления высадки десантов, и противник, естественно, этим воспользовался. Первая волна была выброшена, а вторая и дальнейшие – высажены вовсе не там, где происходили воздушные бои, но на второстепенных гражданских аэродромах, лишив таким образом обороняющихся возможности перебрасывать войска тверди в нужные районы при помощи пассажирских самолетов, используемых как транспорты; такую возможность, напротив, получили нападающие. Таким образом, уже через шесть часов после начала операции основные города Ассарта были либо заняты, либо блокированы многочисленными десантными соединениями Коалиции, которые хотя и понесли потери, но вовсе не были обескровлены. Захватом этих городов была выполнена одна из основных задач: тем самым командование Ассарта было лишено значительной части коммуникаций, так что управлять войсками приходилось в основном при помощи радиоцентра Сомонта; однако эффективность дальней радиосвязи была сведена едва ли не к нулю мощной службой помех, наводившихся с лежавших на орбитах крейсеров Коалиции.

Да если бы все приказы и распоряжения Сомонта и доходили бы до адресатов, это вряд ли помогло бы делу. Во-первых, по той причине, что Властелин, которому традиционно поверили бы, что бы он ни сказал (когда начинается война, вступают в действие совсем другие традиции, не те, что движут людьми в спокойные дни), – не обратился к Ассарту, а поскольку практически никому не было известно, что к началу событий его не было на планете, то сразу же возникли самые разнообразные слухи: говорили о гибели Властелина, о его бегстве, о том, что он отправился воевать вместе с одной из эскадр Ассарта – и только потому якобы противник осмелился напасть. Так или иначе – Властелин молчал, и это служило важным деморализующим фактором. Во-вторых, Начальник Департамента Стратегии, в отсутствии Властелина исполнявший, как мы помним, обязанности Главковерха, уже в самом начале операции сообразил – увы, даже такая быстрота мышления больше уже не могла ничего исправить, – что его провели, как маленького, и что отданный им приказ эскадрам стартовать раньше назначенного времени был, по существу, равносилен акту капитуляции Ассарта. Генералу с самого начала стало ясно, что нормальное управление военными действиями в такой обстановке практически невозможно; что если бы оно даже было возможным, то он бы все равно не сумел осуществить такое управление – потому что ведение войны на территории Ассарта военной наукой никогда всерьез не рассматривалось, а следовательно, и соответствующая подготовка войск не велась; и наконец – что вся война на планете в этих условиях быстро сведется к возникновению отдельных районов обороны – там, где командующие отдельными частями, соединениями или районами окажутся достаточно инициативными и грамотными; как долго такие районы смогут противостоять противнику, обладающему возможностями широкого маневра и подавляющим преимуществом в ближнем космосе, откуда можно было вести достаточно действенный ракетный огонь по очагам наиболее упорного сопротивления, – смогут ли эти районы продержаться до возвращения экспедиционных эскадр Ассарта – а только на это и стоило надеяться, – представлялось весьма сомнительным.

Может быть, временный Главнокомандующий, впрочем, принял бы все хоть сколько-нибудь возможные меры для организации хотя бы обороны Сомонта и создания пусть и приблизительного плана ведения действий на всей планете – если бы не одно обстоятельство. Обстоятельство заключалось в том, что, хотя все корабли ассартианских эскадр, которым удалось уцелеть при атаках на планеты Коалиции, ушедшие, как мы знаем, в прыжок, чтобы вернуться к Ассарту, до сих пор из прыжка так и не вышли – одному кораблю это все же удалось. Правда, к Вооруженным Силам Ассарта корабль этот не принадлежал, то был «Алис» под командой Уве-Йоргена. Очень точно выйдя из прыжка чуть ли не в верхних слоях атмосферы Ассарта, корабль не стал ввязываться в драку, – по мнению Рыцаря, сейчас это было бы преждевременным, – но сразу же пошел на посадку, выбрав для этого военный космодром неподалеку от Сомонта – тот самый, на котором базировалась лейб-эскадра Властелина, более, к сожалению, не существовавшая.

Сесть Рыцарю удалось без помех – прежде всего потому, что Сомонт вообще остался пока что как бы в стороне от войны: эскадра, которой следовало штурмовать его, как известно, вообще не приняла участия в операции, напуганная неким труднообъяснимым явлением. Точно так же без помех экипажу удалось добраться до Жилища Власти. Власть сейчас принадлежала Жемчужине; так что оказалось достаточно одного лишь приказания ее Советника – и прибывшие были незамедлительно впущены и столь же незамедлительно приняты на самом верху.

– Что происходит в Нагоре? – таким вопросом встретил их Советник.

– Хороших новостей мы не привезли, – ответил Уве-Йорген. – Ассарт разбит.

– Где Властелин? Вам удалось хотя бы напасть на его след? – На этот раз спросила Ястра. Она хотела казаться спокойной, но это удавалось ей не до конца.

– Властелин ранен. Он у нас.

– На корабле? Почему вы не доставили его сразу же?

– Нужен специальный транспорт. С медицинским оборудованием. Мы не хотели рисковать.

– Тяжелое ранение, Уве? – перехватил инициативу Ульдемир.

– Легким я его не назвал бы.

– Способен он действовать?

– Он без сознания. И нуждается в серьезном лечении.

– В клинику? – подумал вслух Ульдемир. – В какую?

– Не говори глупостей, – решительно вмешалась Ястра. – Никаких клиник. Только здесь. И так, чтобы никто не знал. Распорядись немедленно: медицинскую машину и охрану – всех, кого можно собрать.

– Мы проводим, – сказал Уве-Йорген. – Не беспокойтесь.

Ястра пристально взглянула на него.

– Можешь верить ему, как мне, – проговорил Ульдемир.

– Если бы я тебе верила… – пробормотала Ястра, и не понять было, в шутку это сказано или всерьез. Пожалуй, и сама она этого не знала.

– Да и я тебе тоже не до конца, – Ульдемир не остался в долгу. – Может быть, все-таки безопаснее будет в больнице? Охрану мы обеспечим… Властелин нам понадобится живым и здоровым.

– Неужели ты думаешь, что я способна повредить ему? – вспылила Жемчужина. – Наши с ним личные отношения… – она на миг замялась, – сейчас не имеют никакого значения. Ровно никакого.

– Рад слышать, – ответил Ульдемир. – Рыцарь, поезжайте и привезите его. Мы тем временем подготовим его апартаменты.

– Ни в коем случае, – сказала Ястра безапелляционно. – Только здесь, у меня. На его половине ничего не должны знать. Никто. Даже его камердинер. Этот старик.

– Значит, привезите его сюда, – заключил Ульдемир, – а я сейчас же поставлю в известность Главнокомандующего. Нет, не о Властелине, конечно. О нашем военном положении.

– Положение хуже пикового, – сказал Уве-Йорген уже от двери. – Мы достаточно много видели, пока садились. Все подступы к планете перекрыты кораблями Коалиции. И на поверхности идут бои. Удивительно, что еще не штурмуют Сомонт.

– Думаю, что они окажутся здесь очень скоро, – сказал Питек. – Насколько можно было понять, глядя с высоты – бои идут в трех смежных районах обороны. Так что можно ожидать нападения с трех сторон сразу.

– Вот это я и передам Начальнику Департамента.

– Это, и еще кое-что, – проговорила Ястра.

– Что именно?

– Что я отстраняю его от должности и сама принимаю командование.

– Разумно ли? – усомнился Ульдемир. – Уве, что ты медлишь? Спеши! Как только обеспечим безопасность Властелина, соберем военный совет. Если, конечно, Ее Всемогущество не станет возражать.

– Я согласна.

– Мы уже в пути, – сказал Уве-Йорген, закрывая за собой дверь.

– Ты берешь на себя тяжкую ношу, – покачал головой Ульдемир.

– Другого выхода нет. И, кроме нас, нам никто не поможет.

– Как знать, – задумчиво проговорил капитан. – Может быть, все еще не так безнадежно… Итак, я иду к Начальнику Департамента.

– Нет, это делается иначе. Немедленно вызови его сюда. От моего имени.

Ульдемир опасался, что Главнокомандующий не приедет. Однако он ошибся. Старый генерал был, вероятно, выбит из колеи всем происходящим и вовсе не чувствовал себя настолько уверенно, чтобы не подчиниться носительнице Власти.

Слушая Ульдемира, он лишь все больше бледнел. Он ни разу не поднял глаза на Ястру. Зато она не спускала с него презрительного взгляда.

– Как вы думаете действовать дальше? – Она задала ему единственный вопрос, когда Ульдемир умолк.

– У нас нет связи, – ответил старик. – Войска разобщены. В таких условиях организованное сопротивление невозможно.

– Что нам остается делать?

– Выслать парламентеров и просить хотя бы о перемирии.

– Ваше мнение предельно ясно, – сказала Ястра. – Генерал, я отстраняю вас от командования. Вы виновны во многих преступлениях против Ассарта. Вы оставили державу без войск. Вы заслуживаете смерти.

Генерал не стал оправдываться.

– Разрешите мне удалиться. – Это было все, что он сказал.

– Можете идти.

– Должен ли я сам объявить о моем смещении?

– Не нужно. Это сделаем мы.

– Слушаюсь.

Генерал повернулся и вышел.

– Наверное, надо арестовать его, – сказал Ульдемир.

– Зачем? – спросила Ястра. – Ему осталось жить несколько минут. Он умрет, как только получит свое оружие у охраны.

– Думаешь?

– Генералы у нас не переживают такого, – сказала Ястра высокомерно. – Иди, поручи кому-нибудь распорядиться телом.

Ульдемир вышел, не сказав ни слова. Он вернулся через четверть часа.

– Ты была права, – сказал он негромко.

– Разумеется. Пойдем.

Перед дверью в ее спальню Ульдемир остановился.

– Ястра, я…

– Ты непоправимо поглупел. Неужели ты подумал, что… Сейчас мы поместим тут Изара. А большую и малую гостиные предоставим врачам. Ни одного из них я не выпущу из Жилища, пока Властелин не встанет на ноги.

– Хорошо. Только сделай все это, пожалуйста, без меня. Тут достаточно прислуги.

– Ты ревнуешь? – усмехнулась она.

– Ни в коем случае. Мне просто нужно срочно сделать одно дело.

– Могу я знать – какое?

– Пока нет, – ответил он, не задумываясь.

Похоже, Ястра хотела возразить что-то достаточно резко. Но в последнее мгновение сдержалась.

– Хорошо. Иди.

Через час с небольшим Властелин был со всеми предосторожностями доставлен в Жилище Власти. Его внесли через подъезд снабжения и укромными переходами дотащили носилки до крыла Жемчужины Власти. Носилки были закрыты одеялом.

Изара уложили на кровать Жемчужины. Он был по-прежнему без сознания.

– Благодарю, – сказала Ястра Уве-Йоргену и сопровождавшим его членам экипажа. – Вы справились с этим прекрасно. Теперь вам предстоит привезти врачей и всех, кто окажется им нужен. Не объясняйте ничего. Говорите просто: по велению Власти.

– Да, Жемчужина, – вежливо ответил Уве-Йорген. – Разумеется, Ваше Всемогущество.

– Сразу же после этого буду ждать вас в моем кабинете. Необходимо что-то сделать для защиты хотя бы Сомонта.

– Совершенно справедливо, Жемчужина.

– Как вы думаете: это возможно?

Уве-Йорген улыбнулся.

– Мы все – старые головорезы, мадам, – сказал он в ответ. – Как-нибудь вывернемся.

– Вы имеете в виду себя или Ассарт?

– Ни то, ни другое, Властительница.

– Что же тогда?

– Вселенную, – сказал Уве-Йорген и, прощаясь, щелкнул каблуками.

– Мастер… Мастер… Мастер!

Сосредоточившись, закрыв глаза, Ульдемир посылал сигналы.

– Я здесь, – наконец уловил он ответ. – Это ты, капитан?

– Я, Мастер, тут на Ассарте…

– Не нужно докладывать. Мы отсюда видим.

– Что нам делать?

– То же, что и раньше: затягивать время.

– Ассарт долго не выстоит.

– Нужно, чтобы он держался.

– Безнадежно – если Коалиция по-прежнему будет контролировать ближний космос. У нас нет кораблей, чтобы помешать им.

– Неужели все семнадцать эскадр Ассарта уничтожены до последней машины?

– Я в это тоже не верю. Но ни одна из них не вернулась к планете.

– Это Охранитель, я уверен.

– Что он мог сделать?

– Уничтожить их он не мог. Так же, как и я не могу уничтожить корабли Коалиции. Однако он мог задержать их в сопространстве. В прыжке.

– Разве это возможно?

– Иногда.

– Что можно противопоставить этому? Как освободить корабли?

– Не могу ответить тебе сразу. Но попытаюсь помочь.

– Мастер, мы постараемся всеми силами оборонять Сомонт. Пока столица не взята – власть существует и существует сопротивление. Но счет пойдет на часы, самое большое – несколько дней, вот все, что у нас есть.

– Я понял тебя, капитан. Держитесь и ждите помощи. Не будем терять нашего времени: пусть они теряют свое. Иди. Тепла тебе. И всем нашим.

– И тебе, Мастер!

– Ну вот, и весь Военный совет в полном составе.

– Постой Ульдемир. Ты что же – не хочешь пригласить ни одного из наших генералов?

– Ни одного, Властительница, ты права.

– Но среди них есть прекрасные военные!

– Вот пусть они и выполняют прекрасно то, что им будет приказано. Мы не станем вмешиваться и учить их, как оборонять город или укрепленный район. Мы должны думать о другом.

– Я считала, что созываю Военный совет…

– Именно. Совет, который должен оценить положение, известное нам лучше, чем любому генералу, и, оценив, решить, что можно противопоставить противнику. Здесь генералы будут нам лишь помехой. Генералы должны сражаться с генералами.

– А вы?

– А мы, эмиссары Сил, должны сражаться с другими эмиссарами. И пока мы не одержим победы над ними, наши генералы не выиграют войны, хотя, может быть, одержат победу в одном-двух локальных сражениях.

– Ты еще говоришь о выигрыше войны…

– Только на такой исход мы согласны. Но не будем терять времени на сотрясение воздуха. Итак: наша стратегия заключается в одном: любой ценой удержать Сомонт. Удержать его до прибытия помощи. Сейчас нельзя еще назвать день, в который она будет нам оказана. Знаю только и могу заверить Властительницу в том, что помощь эта придет. Чтобы удержать столицу, нужно суметь перебросить сюда как можно больше мобильных войск, сейчас разбросанных по всей планете. Перебросить, пока еще не перекрыты все пути.

– Нет связи, Ульдемир.

– Знаю.

– Все спутники связи сбиты или блокированы;

– Все это известно. Уве, тут придется поработать тебе.

– Я, кажется, догадался: использовать наш «Алис» в качестве спутника связи?

– Да, пусть он послужит ретранслятором. Конечно, дело опасное. Тебя засекут. Будут охотиться.

Уве-Йорген лишь усмехнулся в ответ.

– Сюда пусть отправляют только профессионалов. Резервисты должны остаться на позициях и продолжать драться. Это поможет нам здесь.

– Разумно.

– Когда ты отработаешь как средство связи – можешь порезвиться. Но не вступай в драку с кем придется. Ищи флагманов.

– Хорошо бы разыскать этого Охранителя, – мечтательно пробормотал Питек.

– Пока это не наша задача. Если такое дело окажется в наших силах – нам скажут.

– Мы порезвимся, капитан, – кивнул Уве-Йорген. – А то и в самом деле можно потерять квалификацию.

– Вот этим мы и должны заниматься сейчас. И постоянно держите связь с нами – со мной и с Властительницей.

– Обязательно.

– Там, наверху – постарайтесь вывести из строя еще и те корабли, которые генерируют помехи.

– Принято, – согласился Рыцарь.

– Ну, по-моему, все…

Постучали. Впорхнула камер-дама.

– Врач просит позволения преклониться перед Властительницей.

– Пусть зайдет. Что у него еще?

Врач не заставил себя ждать.

– Ваше Всемогущество, Жемчужина Власти…

– Если вам что-то нужно, говорите сразу.

– Не хватает сестер – для постоянного дежурства у постели больного.

– Постараемся помочь. А пока…

– Властительница, минутку, – попросил Ульдемир.

– В чем дело?

– Я только что вспомнил. Может быть, предложить дежурить у его постели… Лезе?

– Этой… Нет. Ни за что. Наоборот, ее нужно… Я подумаю. Но здесь во всяком случае обойдемся без нее. Я буду дежурить сама, пока мы не найдем человека, на которого я смогу целиком положиться. – И она повторила уже громко, чтобы слышал врач: – Я возьму дежурство этой ночью на себя. За это время найдем кого-нибудь. В чем еще вы нуждаетесь?

– Возможно, нам понадобится оборудовать операционную. Пусть укажут, какое помещение мы сможем использовать для этого.

– Вам покажут все помещения, выберете сами.

– Совет окончен, – сказал Ульдемир. – Займемся делом.

4

Историк Хен Гот чувствовал себя скверно.

Оказалось, что его заветная мечта – новая, прекрасная история его планеты – уже обошлась и еще обходится слишком дорого. Крушение Державы – вот чем обернулись его замыслы, которые так понравились самому Властелину…

Но мало этого. Оказалось, что и замыслы, и сам Властелин стали жертвами предательства. И предал их не кто иной, как он сам – историк Хен Гот. Главный Композитор Новой истории Ассарта. А на деле – слабый, недальновидный, запутавшийся человек…

Да, война еще продолжалась. Сомонт не был занят противником. При желании можно было даже и сейчас продолжать работу: уточнять историю, шлифовать отдельные эпизоды, размышлять над тем, какое влияние окажет плод их трудов на сознание всех живущих на Ассарте. Можно было – никто не отменял повелений Властелина, и все созданные им учреждения продолжали существовать. Но какой смысл имела сегодня их работа?

И все-таки хотелось думать, что сделанное не пропадет зря.

Война. Историк знал, что корни происходящего сегодня непременно нужно искать в прошлом. Это как с крапивой: ее можно рвать и косить сколько угодно – но если сохраняется без изменений ее корневая система, которой каждое растение связано со множеством других, – она снова вырастет, и раз, и другой, и третий…

Нужно было найти корни хотя бы вот этой самой войны. Найти не в новой, уже созданной ими, но еще не вступившей в силу истории, но в той, которая была на самом деле. Нет, конечно, не в учебниках истории следовало искать: слишком много было в них лжи. И даже не в фундаментальных трудах официальных историков: они писали ради чего угодно, но только не для поисков истины.

Нет, искать корни происходящего следовало в первоисточниках. В архивах. В документах, оставленных в наследство прошлым.

Несколько дней Хен Гот с утра до поздней ночи работал в Главном Державном архиве. Изучал описи дел. Там можно было найти многое. Но того, что было ему нужно, не отыскивалось.

Постепенно он понял: должен существовать еще, самое малое, один архив. Не особенно большой. Закрытый для всех. В нем и хранятся самые важные свидетельства.

Где искать его?

После нескольких часов напряженных раздумий историк пришел к выводу, что такие документы могли храниться только в одном месте: в Жилище Власти.

Значит, туда и надо было отправляться. Почему-то Хену Готу казалось, что главное – попасть туда, а уж там, на месте, он разыщет архив быстро. Хотя бы просто открывая дверь за дверью. В конце концов, там не может быть бесконечного количества дверей.

Попасть же туда для Главного Композитора Истории особого труда не составляло: находясь в ранге, соответствующем директору департамента, он обладал и правом посещения главного дома Державы.

Однако, уже в какой-то степени понимая механику придворных дел, он изготовил и еще несколько официальных документов от имени Департамента Истории и Академии Истории. В документах этих, подписанных и снабженных печатями, высказывалась твердая уверенность в том, что предъявителю их, Главному Композитору Истории, будет оказано всяческое содействие в уточнении некоторых деталей истории, связанных именно с ее древним центром – Жилищем Власти. После некоторых колебаний Хен Гот включил в текст официальных писем еще одну фразу, из которой следовало, что все эти уточнения производятся не только с ведома, но и по личному указанию самого Властелина.

Как и подобало столь высокопоставленному лицу, в Жилище Власти он вошел через главный, или, как его еще называли, торжественный вход. Небрежным жестом предъявил двум охранникам в подъезде свой документ, удостоверявший его личность и ранг.

Однако, к его удивлению, документ не произвел на охрану никакого впечатления. Наоборот, книжечка в изящной кожаной обложке тут же была возвращена историку с лаконичным примечанием:

– Посетителей не принимают.

– Позвольте, но я же имею право.

– Вы приглашены?

– Нет, но…

– Посетителей не принимают.

Оставалось только повернуться и уйти. Что историк Хен Гот, Главный Композитор, и сделал.

Однако неожиданное препятствие, против ожидания, не охладило его. Наоборот, ему еще больше захотелось проникнуть в здание и поскорее разыскать архив. Почему-то именно теперь он окончательно уверовал в то, что именно здесь он найдет искомое – хотя и не понимал как следует, в чем это искомое должно заключаться. Как это порой случается с историками, он уповал на свою интуицию – качество, воистину бесценное в разного рода расследованиях.

Теперь он попытался проникнуть в Жилище Власти с тыла, через какой-либо из служебных и подсобных входов. Однако каждый из них охранялся. Самое большее, чего он добился, было разрешение позвонить по внутреннему телефону кому-нибудь в Жилище, кто мог бы пригласить его внутрь. Таким правом обладали не все.

Минуту-другую он в задумчивости стоял перед столиком, на котором располагался телефон. Оказалось вдруг, что он не знал здесь ни одного сколько-нибудь значительного лица. Он успел поверхностно познакомиться с двумя или тремя служителями – но в этом случае никто из них не смог бы помочь ему. Если бы он даже знал, как им позвонить. На самом деле: кто они такие? Официант, рассыльный, смотритель одного из этажей – кажется, третьего, но может быть, и второго; нет, на них рассчитывать не приходится.

Историк хотел уже повернуться и уйти, сохраняя на лице достойное выражение. Однако в последний миг вспомнил: да, в Жилище был еще один человек, с которым он успел установить какие-то человеческие отношения; и человек этот, без сомнения, мог бы помочь ему, если бы захотел. Во всяком случае, можно было попробовать.

Он решительно снял трубку и набрал номер. Номер этот ему запомнился с первого прочтения, он был очень легким: один, два, три, четыре.

Несколько негромких гудков ушло в пустоту. Историк уже решил было положить трубку, когда на другом конце провода слабо щелкнуло и тихий голос проговорил:

– Камер-служба Властелина.

– Окажите любезность – позовите господина личного камердинера Эфата.

– Я слушаю, – отозвался тот же голос, и Хен Гот как наяву увидел перед собой рослого старика в красной ливрее.

– Вас беспокоит Хен Гот, Главный Композитор Истории. Вы должны меня помнить, господин Эфат.

– Прекрасно помню, – ответил старик так же равнодушно-спокойно. – Чем могу быть полезен?

– По делу службы мне нужно попасть в Жилище Власти. Раньше я проходил свободно…

– Теперь многое изменилось, донк.

– Но мне действительно нужно. Помогите мне!

– Увы, – после краткой паузы ответил Эфат. – Я могу пригласить только от имени Властелина. Но он сейчас в отсутствии.

– О, Всесильная Рыба! – вздохнул Хен Гот. – Кто же тогда поможет мне, если не вы? А я так на вас рассчитывал.

– Неужели это и в самом деле так важно? Сейчас, когда идет эта страшная война…

– Но ведь мое дело тоже касается войны.

– Неужели?

– Да. Имеет к ней самое прямое отношение!

Камердинер снова помолчал.

– Ну что же, попробую что-нибудь сделать… Только не зовите никого к телефону. Я уже сказал: мое приглашение роли не сыграет. Сделаем… да, сделаем иначе. Откуда вы звоните?

– Из третьего подсобного входа…

– Как только мы закончим разговор, выходите из Жилища. Идите по площади направо, свернете по второй улице. Пересеките весь первый цикл. Когда войдете во второй – спросите пивную «Синий Осьминог». По соседству с ней увидите дом номер восемь. Войдите во двор. Там ждите.

– Ждать чего?

– Меня.

– Но мне нужно сюда, а не в пивную!

– Вы здесь и окажетесь. Вы запомнили все, что я сказал?

– Разумеется.

– Тогда отправляйтесь немедля.

Путь до назначенного места занял сорок с лишним минут. Улица, пивная, дом, подворотня, грязный, замусоренный двор – ничто не вызвало у историка ни малейшего энтузиазма. Прождав пять минут, он уже пришел к выводу, что старик просто-напросто разыграл его – чтобы отделаться. Еще через пять минут он решил, что пора уходить и искать каких-то иных путей. И тут в дальнем конце двора он увидел неизвестно откуда взявшегося старика – поверх ливреи на нем был надет черный плащ. Старик жестом подозвал историка.

– Вы вооружены? – спросил он вместо приветствия.

– Я? Никогда не ношу оружия.

– Очень хорошо. Идемте.

Историк недоверчиво усмехнулся.

– Вы хотите сказать, что отсюда мы можем попасть в Жилище Власти?

– Я ничего не хочу сказать. Увидите сами. Вот сюда, пожалуйста. Пригнитесь: тут низко. Здесь направо.

– Ну, наконец-то хоть какой-то свет впереди.

– Раньше освещался весь ход. Теперь свет тут отключен.

– Тут немудрено заблудиться.

– Только не мне. Осторожно – сейчас будет лестница.

– Далеко еще?

– Нет. Мы уже под Жилищем.

– Скажите, Эфат… Где находится архив?

– Державный? Насколько я знаю, в Первом городском цикле, на улице.

– Нет. Архив Жилища Власти.

– Гм… Вы полагаете, такой существует?

– Я не полагаю – я знаю. Но Властелин не успел объявить мне, где именно он находится.

– Властелин говорил вам об архиве?

– Иначе откуда бы я знал о нем?

«Конечно, это ложь, – подумал про себя историк. – Но ведь это для пользы дела…»

– Попробую припомнить…

Они помолчали, пробираясь узким коридором. Эфат отворил еще одну дверь.

– Ну, вот мы и в Жилище. Вам, историк, следовало бы знать об этом ходе.

– Ради того я и хочу поработать в этом архиве, – ответил Хен Гот. – Для историка это все равно что найти клад. Может быть, вы успели вспомнить, где хранятся документы?

– Совершенно точно знаю, что на половине Властелина ничего подобного нет. Эта часть жилища известна мне до мелочей. Видимо, он располагается где-то в том крыле, который занимает Жемчужина Власти.

– Но вы поможете мне разыскать его?

– Не думаю, чтобы там я мог бы помочь вам в чем– то. Там своя охрана, своя прислуга.

– Неужели никак нельзя попасть туда?

– Ну, если поискать, то можно, конечно, найти ход. Это не самое сложное. Но, допустим, вы оказались там и кто-то остановил вас. Не забудьте: держава в состоянии войны, сейчас не станут долго разбираться. Солоно придется вам – да и мне, как только узнают, что это я провел вас.

– От меня они ничего не узнают!

– Это вам так кажется… Ну что же – раз уж я взялся помочь вам… попытаюсь отыскать хоть какие-то следы, чтобы не действовать вслепую. Идемте.

– Куда мы направляемся сейчас?

– Ко мне. Вы обождете там, а я поговорю с комендантом Жилища. У него имеются дубликаты всех ключей. Если там отыщется ключ от нужной вам двери, найти ее будет гораздо проще.

– Я так и знал, что вы найдете выход.

– Пока это только предположение. Вот и моя каморка. Милости прошу.

Хен Гот вошел и огляделся. Каморкой это было никак не назвать. Обширные апартаменты царедворца.

– Хотел бы я жить в такой каморке.

– Порой это надоедает. Но в конце концов привыкаешь. Садитесь вот сюда. Я постараюсь не задерживаться.

Историк уселся и приготовился ждать. Минуты утекали. Первый азарт поиска схлынул, и вернулись мысли о себе самом, о своей судьбе. Пусть против своего желания, но он все же стал пособником тех, кто выступал, самое малое, против Властелина Изара, а значит, и против Новой истории. Может быть, конечно, никто об этом никогда не узнает. И все равно, память и совесть будут мучить его до конца дней. Это – в случае, если Властелину удастся все же отбить нападение, одержать победу. Хен Гот поймал себя на том, что внутренне никак не допускает иного исхода: на него, как и на всякого ассартианина, действовала инерция традиции, масса официальной истории, в которой Ассарт всегда побеждал. Однако сейчас события разворачивались явно по другому сценарию. Ну а если верх возьмут другие? Тогда что – к власти придет Магистр? Он считает историка своим сторонником? Быть может. Однако люди такого склада, придя к власти, стараются побыстрее избавиться от тех, кто был свидетелем их предыдущей жизни, не столь бедной такими действиями, о которых не должен помнить никто. Возможно ли, что Магистр попытается заставить его замолчать? Просто-напросто убрать, иными словами? История Ассарта насчитывает десятки, да что там – сотни таких примеров… Во всяком случае, надеяться на порядочность и доброту Магистра было бы нынче самым глупым.

В таком случае зачем он, Хен Гот, тратит сейчас время на поиски архива Властелинов? Это интересно, разумеется, но уж никак не является вопросом жизни и смерти. Логически рассуждая, самое разумное теперь – махнуть рукой на все и спасаться, бежать, куда глаза глядят, найти какую-то нору, в которую можно забиться и отсидеться, отлежаться до того времени, когда опять наступит покой…

Где найдешь такое место на Ассарте? Казалось бы, планета достаточно велика, на ней множество городов, поселков, крестьянских жилищ – а ведь есть еще и леса, и горные страны. Как же не найти в этом обилии надежного укрытия?

Однако он знал, что, как бы ни был велик, допустим, тот же Сомонт и сколько бы людей его ни населяло – все они на виду и на счету. Исчезновение каждого человека обязательно будет где-то замечено, а появление нового – сразу же зафиксировано, и последует негласное выяснение и установление его личности и обстоятельств его появления. Таков мир, таков Ассарт, и не зря о всеведущности и могуществе Легиона Морского Дна рассказывают легенды.

Хорошо бы вообще исчезнуть с планеты. Не навсегда – но хотя бы на достаточно продолжительный срок. Оказаться в каком-нибудь из семнадцати других миров Нагора.

Но об этом можно только мечтать. Ни в один мир не дойдешь пешком, не доплывешь на лодочке. А попасть на корабль, да еще в дни войны…

И ведь это было бы еще только началом. Ну допустим, ты попал на корабль и этот корабль привез тебя куда-то. Как ты объяснишь тамошним властям свое появление в их мире? Ну хорошо, честно скажешь: бежал, спасаясь от неминуемой смерти. Предположим, тебе поверят. Разрешат остаться. Ну а дальше? Как жить там? На что? Твоя специальность – история Ассарта. Хорошо, в конце концов такой специалист может и понадобиться. Однако, по сути дела, кем ты стал, кто ты сейчас? Крупный специалист по Новой истории Ассарта – прекрасной, но нереальной и никому, кроме самого Ассарта, нигде не нужной. Что ты сможешь предложить любому другому миру?

Нет, кажется, он попал в безвыходное положение.

И вдруг он встрепенулся, едва не вскочил с кресла.

Архив!

Да, вот этот самый архив, поисками которого он сейчас занимается. Хотя бы десяток-другой, хотя бы несколько таких документов, касающихся династии Властелинов, при взгляде на которые загорелись бы глаза даже не у историка, но у политиков на любой планете Нагора. Это ведь только несведущим кажется, что документ – всего лишь бумага. Это – взрывчатое вещество огромной силы, таким не обладают ни одни вооруженные силы всех миров! Смертоносное оружие! Обладание им очень многого стоит…

Обладая этим оружием, можно уцелеть даже и тут. Предупредив, что в случае, если с ним плохо обойдутся, сработает некий механизм и документы окажутся обнародованными. Для этого их, конечно, следует держать не при себе. И даже не на Ассарте, а в сейфе самого надежного банка на самой далекой от Ассарта планете. На Тулесире или Рое.

Значит, все-таки нужно попасть туда. А прежде – найти доступ в этот архив. И убедиться в том, что такие документы там есть.

Не могут не быть.

Теперь Хен Гот и на самом деле вскочил с места и стал расхаживать по комнате из угла в угол.

Что же медлит старик?..

Мысль эта возникла в тот самый миг, когда дверь неслышно отворилась и вошел Эфат.

– Вот то, что вам нужно, – сказал он.

Историк повертел в пальцах массивный, с двойной бородкой желтый ключ.

– Вы уверены, что это ключ от архива?

– Я не примерял его, – несколько суховато сказал старик. – Но из всех ста сорока восьми ключей Жилища Власти этот оказался единственным, на котором не было бирки с названием помещения. Во всяком случае, ничего другого сделать нельзя.

– Я искренне вам признателен, – спохватился Хен Гот. – И хотел бы иметь возможность ответить вам любой услугой, какая может понадобиться. А теперь прошу вас: объясните, как мне найти дверь, которая отпирается этим ключом.

– Очень просто, – сказал камердинер. – На ушке ключа выбит номер.

– Да, я заметил. Сто шестнадцатый.

– Совершенно верно. Значит, вам нужно помещение номер сто шестнадцать.

– На дверях есть номера?

– Думаю, что сейчас уже не на всех. Но по закоулкам они наверняка сохранились.

– Вы поможете мне попасть в ту половину Жилища?

– Я обещал, и я это сделаю. Но только поставлю условие.

– Согласен на любое!

– Нет, оно не потребует от вас ни малейших усилий. Отперев дверь, вы в любом случае вернете мне ключ.

– Он вам так нужен?

– Во всем должен быть порядок. Этому ключу полагается находиться у коменданта Жилища. Но не беспокойтесь: пока вы там будете заниматься своими делами, я сделаю – закажу – вам дубликат. Пожалуй, самое лучшее будет сделать так: вы, убедившись, что попали туда, куда нужно, войдете, и я запру вас. А вечером приду и выпущу, и тогда же отдам вам дубликат ключа. Согласны?

– Видимо, у меня нет другого выхода.

– Очень хорошо. Да, у вас нет другого выхода. Идемте.

5

Странные отношения были у Мастера с одним из его эмиссаров, в своей Планетарной стадии носившим сан иеромонаха, а здесь, на Ферме, имевшим прозвище Пахаря. Странные потому, что если все другие – а было их немало – признавали Мастера представителем Высших Сил, то иеромонах, безусловно соглашаясь с тем, что во всех делах практических Мастер понимает и может куда больше, тем не менее считал, что по отношению ко всем Высшим Силам, включая и Наивысшую, он стоял выше Мастера, поскольку обладал саном, которого ни у Мастера, ни у Фермера, по его убеждению, не было. И разубедить его в этом было невозможно. Поэтому Мастер, всегда старавшийся щадить самолюбие своих эмиссаров, не считал зазорным лишний раз выказать иеромонаху свое уважение – понимая, должно быть, что от такой мелочи дело не пострадает, что же касается его, Мастера, престижа, то о таких вещах Мастер и вовсе никогда не задумывался.

Вот и на этот раз вместо того, чтобы пригласить Пахаря прийти в дом, Мастер сам отправился туда, где иеромонах проводил и дни и ночи – поскольку постоянно теплая и ясная здесь погода это позволяла.

Иеромонах молился; Мастер сел на землю, опустив ноги в придорожную канаву, и с удовольствием расслабился, позволяя себе несколько минут не думать о делах, которые становились все более и более серьезными и в самом ближайшем будущем – Мастер отчетливо ощущал – должны были и вовсе закрутиться лихой каруселью. Да и закрутились уже, собственно. Он сидел, с удовольствием отдаваясь теплому ветерку, мягкому запаху земли и трав, неумолчной перекличке птиц на недалекой опушке светлого леса. И лишь когда пахарь, завершив свое дело, приблизился к нему, Мастер вернулся в привычное для него состояние собранности и готовности к любым действиям.

– Тепла тебе, Мастер, – приветствовал его Пахарь.

– И тебе, – откликнулся Мастер, как всегда, с удовольствием оглядывая крепкую фигуру; в отличие от многих других людей, пребывавших в Космической стадии своего пути, иеромонах не спешил отказываться от плоти – здесь, на Ферме, он мог обладать ею постоянно. И лишь в случае крайней необходимости он переходил в иные формы. – Доволен ли ты работой?

– Славно работается, – ответил Пахарь.

– Не надоело?

– Как не надоедает дышать.

– Не соскучился ли ты по друзьям?

Пахарь улыбнулся, открывая зубы, сверкавшие белизной в черном обрамлении бороды и усов.

– Я всегда по ним скучаю.

– Не желаешь ли увидеться с ними?

Пахарь, подумав, ответил:

– Встреча с друзьями – праздник; но на один праздник приходится много будней, недаром в седмице лишь одно воскресенье. Но ты не случайно заговорил о них, Мастер. Не помню случая, чтобы ты делал что-либо без другого смысла.

На этот раз улыбнулся Мастер.

– Ты прав, конечно. Есть и другой смысл.

– Изложи. Им приходится трудно?

– Не только им. Всем нам.

– По себе я пока не чувствую.

– Ты у нас один такой. Вот и бережем тебя, – серьезно ответил Мастер. – И только тогда призываем, когда никто, кроме тебя, не справится.

Пахарь был простодушен и не подумал, что эти слова могут быть всего лишь лестью.

– Ну что же, – сказал он. – Сейчас как раз можно. Все пошло в рост. Ты только насчет дождя не запамятуй, Мастер. Я Творца просил, конечно, но и ты не забудь. Понеже воля Его исполняется через нас, многогрешных.

– Не забуду.

– Теперь говори, что стряслось.

– Начну с того, что придется тебе на время покинуть Ферму.

– Ох, не люблю я этого, – вздохнул Пахарь. – Сам знаешь, не по мне это. Ведь бестелесно придется путешествовать?

– Ты и сам понимаешь.

– Понимать-то понимаю… Ну а куда же? Опять на какой-нибудь планете неувязка? Когда же научатся без нас обходиться?

– Когда научатся, мы и нужны не будем, – ответил Мастер. – Но до этого еще ждать и ждать… если только нам не помешают.

– Кто же это окажется в силах?

– Как будто ты сам не знаешь.

– М-да, – сказал Пахарь после паузы, – силен, силен враг рода человеческого. Равно и присные его. С ними, что ли, тягаться?

– От тебя ничего не скроешь. С ними.

– Где же и как?

– На планеты тебе пока не нужно. Есть Застава. Как Ферма, только не наша. Но лучше начну я с самого начала – тебе потом меньше придется спрашивать.

– Погоди, только воды напьюсь…

Пахарь слушал внимательно, не перебивая, приопустив тяжелые веки, мощные руки сложив на животе. Когда Мастер умолк, он заговорил не сразу, как бы раскладывая в уме услышанное по разным полочкам и коробам:

– Значит, Эла там была.

– Была. И обнаружила интересные вещи. Она мне сообщила. То, что там видела, я думаю, поможет нам многое понять. Но… не довела дело до конца. Не увидела чего-то, что, я уверен, там должно быть. Машина, устройство… Ты должен разобраться. Найти.

– Господь надоумит. Ну, пришел я туда, разобрался. Дальше что? Сломать? Я ведь без тела. А таким воздействием, как ты учил, у меня не больно-то получается. Знаю, пробовал.

– И все же надо. Мы тут с Фермером думали и, похоже, догадались. Охранитель этой механикой изолирует нас от Мироздания. И держит множество кораблей в сопространстве. Корабли Ассарта, которые нужны сейчас для защиты планеты.

– Где они нужны, это я понял. Однако уповаю на Господа… Наши-то мужики там?

– Там. И в опасности.

– Ну, об опасности ты мне не говори, Мастер. Что им станется? Будут как я, как Эла – только и всего. Так или иначе ведь…

– Не тебе судить. Не заносись, иеромонах.

– Грешен, – проворчал Пахарь. – Великий грешник есмь. Но все равно – без тела мне с таким делом не справиться. А в теле туда не попасть. Кругом шестнадцать.

– Обожди еще причитать. Сначала проберись туда. Осмотрись. И если сам уж никак не сумеешь – тогда придется тебе отправиться на планету. На Ассарт, к нашим. Хотя бы одного из них доставишь в то место. На Заставу. Как – не знаю. Придумайте. Вдвоем уж как-нибудь справитесь.

– Не простая задачка.

– Ради простых не отрывал бы тебя от дел.

– Это так, это я понимаю… Мастер, но ведь куда проще было бы тебе самому туда пожаловать. Ты-то ведь с легкостью управился бы, разве не так?

– А вот и не так, – сказал в ответ Мастер. – Как же ты – человек серьезный, а такой простой вещи не понимаешь. И Фермер, и я – мы ведь только с живым имеем дело. И на это поставлены. А то, что не живет – это не наше. А ведь машины, даже самые тонкие, не живут. Существуют, но не живут.

– Так-то так. Но все же не очень в это верится. Вы с Фермером все-таки поумнее нас. Намного.

– Так. А ты – умнее лошади?

– Ну… должно быть.

– Управлять ею можешь?

– Уж как-нибудь.

– А если тебя вместо нее в оглобли поставить – ты лучше повезешь?

Иеромонах засмеялся, покачал головой.

– Язык у тебя ловок, Мастер. Ну ладно. Пойду и сделаю, как ты говоришь.

Он поднялся, отряхнув приставший сор.

– Постой, – сказал Мастер. – Только хочу предупредить: если наткнешься на Охранителя – будь осторожен. Он силен.

– Имя он себе выбрал, прямо скажу, не по чину. Но хоть как он зовись – что он мне сделает? Я уже давно не планетарный…

– Что сделает? Воплотит хотя бы.

– Ну? А он может?

– Может. Как и я могу, и Фермер. Только не в человека. Чтобы воплотить снова в человека, нужны те, кто сильнее нас. Но во что-нибудь пониже.

– Но ты же не слабее, Мастер?

– А где я тебя тогда найду? Нет, уж лучше поберегись, если придется с ним столкнуться. И сразу, как только все осмотришь, сообщи мне сюда. Вот, теперь – идем. Я тебя отправлю прямо туда.

6

Леза чувствовала: еще немного, вот-вот – и она впадет в черное, безвозвратное отчаяние, из которого выход только в смерть. Ее и умереть не очень устрашило бы; однако она уже не сама была и не для себя, но только для другого – того, кто, не желая признавать никаких резонов, упрямо рос в ней и уже ощутимо толкался. Напоминал, как будто она могла о нем забыть.

Ныне ясно было, что его, – а значит, и ее спасение лишь в том, чтобы бежать отсюда, исчезнуть в безвестности, раствориться в окружающем мире. Подальше от власти, от каждого, кто представлял и кто олицетворял ее – Власть, не имеющую ни совести, ни жалости, не знающую любви, не останавливающуюся перед подлостью, перед предательством, перед убийством. Мысли об Изаре, прежде бывшем для нее главным в жизни, не исчезли из ее сознания, но как-то поблекли, стушевались, утратили объемность и стали плоскими – как будто не с ней произошло это – любовь к Изару, недолгая жизнь с ним, но было прочитано в какой-то книге, и пока читала – волновало, а когда, дочитав, закрыла книгу, – перестало тревожить, потому что скорее всего было кем-то придумано. Нет, она нимало не жалела обо всем, что было, и даже не отказывалась от возврата – но не прежде, чем совершенно уверится в том, что ребенку ее ничто не грозит, что он надежно укрыт и никогда не ввяжется в холодную и смертельную борьбу за высочайшее в Державе кресло – да и ни за какое другое. Иногда бегло проскальзывала мысль: а почему? Ведь он как раз и будет единственным, обладающим подлинным правом на Власть; но тут же за этой мыслью приходила другая, верная: полноте, кто же в борьбе за власть считается с правом? Не более, чем с моралью. Право выглядит хорошо, когда за его спиной стоят густые шеренги войск и полные залы политиков; иначе оно обречено.

Бежать нужно было, бежать без оглядки.

Но только – как?

Сперва она решила было, что сумеет договориться по-хорошему с теми, кто привел ее сюда и запер. С Жемчужиной Власти. По первому знакомству, оказавшемуся пока и последней их встречей, Ястра показалась женщиной не злой и даже не очень коварной. Чем-то она Лезе даже понравилась. Может быть, тут сказалось и то, что Леза, несмотря на высокое положение Жемчужины и все, с ним связанное, – Леза ее скорее жалела и уж никак не завидовала. Не то чтобы она забыла свою собственную готовность подвергнуться тогда насилию – его насилию, но ведь это шло от любви, когда ничто не страшит, Ястра же Изара, надо полагать, не любила, иначе не отвергла бы его и не утешилась так скоропостижно. И вот Лезе показалось, что, если откровенно с Жемчужиной Власти поговорить, сказать, что готова исчезнуть навсегда и отовсюду, хоть в другой мир переселиться, что ее ребенок никогда не выступит претендентом, она готова любой клятвой поклясться, – Жемчужина поймет ее как женщина женщину и как будущая мать может понять другую будущую мать; поймет и не только отпустит, но даже и поможет укрыть все концы, запутать следы… Придя к такому выводу, Леза, как только ей принесли очередную еду, попросила стража передать, кому следовало, что она просит Жемчужину о свидании. Немногоречивый страж кивнул, но в отличие от прошлых своих посещений, этим не ограничился, а позволил себе даже произнести несколько слов.

– Только навряд ли, – сказал он. – Война ведь.

Война! А она и не знала этого. Теперь становилось куда понятнее, почему Изар до сих пор не разыскал ее тут: война – это уж такое дело, самое главное для мужчин. И не только ему, но, наверное, всем хватает работы, даже и Жемчужине Власти. Госпитали, благотворительность – по книжкам Леза знала, чем в такие дни занимаются высокопоставленные дамы. Но ведь и она в конце концов собиралась просить о благотворительности – только в иной, необычной форме.

– Вы передайте все же. Ладно?

И она улыбнулась, как умела делать, когда хотела понравиться.

– Отчего ж не передать, – сказал страж, забирая утреннюю посуду.

Когда он снова появился вечером, Леза не стала спрашивать, только посмотрела на него ожидающим взглядом. Он понял и только пожал плечами. Наверное, это следовало понимать так: передать передал, но ответа никакого не получил. Но ведь, собственно, ему и не должны были отвечать. Кто-нибудь другой придет и передаст, что ему прикажут, – или, еще вернее, прямо велит идти за ним и отведет к Жемчужине. Интересно, будут ли ее и на этот раз угощать кофе? Наверное, не станут. Но хоть выслушают…

Однако и на другой день никто не приходил, не передавал и не приглашал следовать за ним. И Леза ясно поняла: сегодня никому не до нее, судьба ее не волнует ни Ястру, ни того человека, что заменил рядом с ней Изара – ну совершенно никого.

Пришлось искать другие возможности. И в сознании вдруг всплыл другой человек, который, если бы очень захотел, наверняка смог бы каким-то способом посодействовать ей. Задира. Ублюдок Властелина. Или, как она теперь называла его про себя, – Претендент Миграт. Он был человеком сильным, это чувствовалось в нем сразу, и решительным. Конечно, освободить ее, действуя извне, – дело опасное. Ради чего Миграт захотел бы пойти на немалый риск? Что могла Леза предложить ему? Подумав, она нашла две такие вещи. Первой была полная откровенность. Не может быть, чтобы Миграт остался равнодушным к судьбе другого человека, пусть еще даже не родившегося, но уже отмеченного той же, что Миграт, судьбой. Наверное, это затронет какие-то струны в душе претендента. Если же этого окажется недостаточно, Леза могла вдобавок предложить только себя. Она с той, самой первой встречи, почувствовала, что нравится ему – и ведь, в конце концов, он не поступил с нею плохо, значит, испытывал к ней какое-то другое чувство, не только чисто плотское влечение; но если даже и только это интересовало его – она готова была за спасение сына заплатить такой ценой; жизнь ребенка была дороже чести, дороже верности и даже любви: все это были чувства вторые, а к ребенку – первое и главное.

Вот только решить – это было меньшей половиной дела; а как сделать, чтобы ее зов долетел до Миграта? Лезе было страшно просить стража, чтобы он отправился во второй городской цикл и разыскал там человека по имени Задира, которого знали все; но уж совершенно невозможным было – передать стражу то, что она хотела сказать Миграту. Оставалось написать – и уповать на то, что страж согласится, выйдя из Жилища Власти, бросить письмо в ящик, предварительно не прочитав его. Конечно, точного адреса Задиры Леза не знала, однако решила, что можно написать на адрес запомнившейся ей пивной на той улице – как раз напротив этой пивной все тогда и произошло; а что, попав в пивную, письмо дойдет до Задиры, она не сомневалась.

Писать, правда, было нечем и не на чем. Снова дождавшись стража – сегодня это был другой, – она попросила листок бумаги и ручку. Страж посмотрел на нее как на пустое место и никак не дал понять, что он вообще услышал обращение к нему. Леза повторила просьбу. Страж собрал посуду и молча ушел. Всего их было трое, и тот, добрый, должен был появиться лишь послезавтра. Приходилось ждать.

Чтобы как-то скрасить это ожидание, Леза вновь принялась за архив. А в промежутках между документами раздумывала о том, что станет делать, если с Задирой ничего не получится. Выходило, что останется возможным лишь одно: напасть на стража, когда он снова придет, чем-нибудь сильно ударить, чтобы он упал в обморок, и убежать. Леза не имела ни малейшего представления о том, как станет выбираться из Жилища Власти, но сейчас об этом и не стоило думать: сначала – убежать из этой комнаты, а уж там, дальше, останется только надеяться на доброту судьбы. Сейчас оставалось лишь окончательно решиться на такое действие, противное ее представлениям о жизни. Но человек, оказавшийся в безвыходном положении, способен идти на все.

Вот только чем ударить? Она медленно обвела глазами комнату, как бы заново знакомясь со всем, что тут находилось. Кажется, самым подходящим был стул. Леза попробовала поднять его над головой. Стул оказался очень тяжелым, она не могла долго держать его на весу. Наверное, следовало поднять его, как только снаружи начнут отпирать дверь, и, стоя рядом с дверью, ударить, едва страж войдет. Да, наверное, именно так следовало поступить. Главное – не испугаться в тот миг, когда надо будет нанести удар, не смутиться мыслью о крови, и вообще – никакой жалости! Совсем никакой! Ее тут никто не жалеет…

Но, может быть, все же не надо заходить так далеко? Неужели нельзя добиться своего иначе как применением оружия – хотя бы столь примитивного, каким был стул?

Пока еще оставалось время, она села на это самое оружие и принялась убеждать самое себя в том, что необходимо проявить твердость характера – и во всяком случае, если уж бить, то изо всех сил, потому что если она ударит слабо, то ей сделают очень плохо, сразу же поймут ее намерения и поступят как с настоящей преступницей. Никакого прекраснодушия! Ведь если…

Мысли прервались. В коридоре зазвучали шаги – все громче, все ближе. Но странно: их было слишком много – шагов. Ступал явно не один человек, а самое малое два. Леза отошла на шаг от стула, за спинку которого уже было ухватилась. Двое? К ней? Если один – страж, наверняка страж, то кто же второй? Она перехватила дыхание. Может быть, ее просьба наконец дошла до Ястры, и сейчас ее позовут, отведут к Жемчужине Власти? Не верится? А зачем еще могли прийти к ней – сейчас, когда не время еще было приносить еду? Но может быть и наоборот – ее заберут отсюда, чтобы перевести в другое место – в настоящую тюрьму, возможно? Она невольно съежилась, захотела стать маленькой-маленькой, незаметной для глаза. Шаги остановились возле двери, и она услышала, как ключ скользнул в замочную скважину.

Ни о чем не думая больше, Леза шарахнулась от двери. Выбежала в коридорчик. Оттуда – в архивную комнату. Спрятаться тут было совершенно некуда. Она не могла уменьшиться до такой степени, чтобы поместиться в коробке из-под документов, и даже на полке шкафа было слишком мало места. Судьба была против нее. Внезапно ослабели ноги. Леза опустилась на пыльный пол. Больше ничего нельзя сделать. Будь что будет.

Напрягая слух, она ловила каждый звук. Замок звякнул, как всегда, у замка был громкий голос и звонкий. Люди вошли. Заговорили. Голоса не были ей знакомы. Или нет… один, уже старческого тембра, она как будто уже слышала, но когда и где – сейчас не вспомнить было. Другой – другой голос, моложе и громче, наверняка незнаком. Что они говорят? Не рискуя приоткрыть дверь в коридорчик, Леза приложила к двери ухо.

Странно: никто не удивился, что ее нет, что она не встречает пришедших. Хотя именно ее отсутствие должно было в первую очередь удивить их. О чем они?..

– Вы уверены, Эфат, что не ошиблись? По-моему, здесь живут. И во всяком случае на архив это не очень похоже…

– Однако он должен находиться здесь. Пока мы пробирались, я вспомнил, что когда-то был в нем – много лет назад. Да, здесь. Но постойте. Видите – другая дверь. Вероятно, хранилище там.

– А все это?

– Возможно, кто-то работал здесь сутками. Не исключено и то, что при архиве может находиться хранитель.

– Что ж, это было бы естественно… Но тогда где он?

– Мало ли где? Вышел по своим делам.

– Может быть и так. Но все же повремените немного. Хочу убедиться в том, что действительно оказался там, куда хотел попасть.

– Пожалуйста, не медлите. Не хочу, чтобы меня застали на половине Жемчужины. И Властелину это очень не понравится, когда он вернется.

А! Теперь Леза вспомнила – в тот же миг, как услышала слово «Властелин». Конечно же: старик был тем самым, кто встретил ее, когда ее привезли, вытащив из постели, по приказу самого Изара. Старик этот – Эфат, да, совершенно точно, – и ввел ее в комнату, где ожидал сам Властелин…

Она подумала сейчас об Изаре, как о ком-то постороннем, как о Властелине – и ни о ком больше.

Снова шаги. Вот отворилась дверь из той комнаты в коридор. Так. Остановились у первой двери. Наверное, заглядывают туда…

– А знаете, здесь совершенно темно!

– Свет наверняка есть. Поищите, найдите выключатель. Но скорее, ради Рыбы…

– Сейчас, сейчас… Нет, я и так вижу: это не то. Но есть еще одна дверь…

Леза мгновенным движением выключила свет. Отступила и стала так, чтобы дверь, отворившись, прикрыла ее. Хотя и понимала, что это ровно ничего не даст: стоит вошедшему протянуть руку – и он нащупает выключатель и, конечно, тут же увидит ее.

Хотя, собственно, – чего ей бояться? Она не сама забралась сюда и ничего не собирается похищать. Но, может быть, этот человек поможет ей хотя бы передать письмо Задире?

Вот только Эфат не должен видеть ее здесь.

Странно: еще так недавно она сочла бы появление старого камердинера великой удачей: он сразу же сообщил бы Властелину, где она находится. Но сейчас Властелина здесь нет, – они только что говорили об этом, – да и если бы он находился тут, теперь она очень крепко подумала бы, прежде чем прибегать к его помощи. Что-то изменилось в ней, когда она узнала, что у Изара есть брат, которому он за много лет не оказал ни малейшей помощи, ни разу даже не упомянул о нем. Но ведь не может быть, чтобы Изар ничего не знал! Нет, наверное, она просто слишком мало знала его, не понимала до конца… Нет. Не надо, чтобы видел Эфат.

А неожиданный гость уже стоял в дверях. Сейчас вытянет руку…

Мысль блеснула мгновенно. С находившейся рядом полки она схватила первую попавшуюся в темноте папку с документами. И приложила к стене – поверх выключателя. В следующее мгновение рука вошедшего легла на твердый картон, скользнула, пошарила выше, ниже и опустилась.

Человек пробормотал что-то про себя, едва слышно – но, кажется, что-то грубое. Осторожно двинулся вперед. Пересек узкую комнату и налетел на полку. Снова проворчал что-то. Потом щелкнула зажигалка, и слабый огонек осветил стеллажи и связки бумаг на них.

Леза едва удержалась от того, чтобы вскрикнуть: даже ей было ясно, насколько опасен огонь здесь, в помещении, набитом пересохшей бумагой, где, казалось, сам воздух уже стал воспламеняющимся. Но и посетителю, видимо, пришло в голову то же самое; огонек погас, и человек поспешно вышел в коридор и дальше – в комнату. Он не закрыл за собою дверей, и то, что он сказал, Леза слышала очень хорошо.

– Вы правы, Эфат, это то самое.

– Я очень рад. В таком случае, ухожу.

– А я сразу начну смотреть. Чувствую – здесь много интересного…

– Значит, я могу не очень торопиться?

– Не очень, но все же… я буду спокойнее, получив свой ключ.

– Несомненно. Я не промедлю. У нас в Жилище – свои мастера… Но на самый худой конец – у вас здесь есть возможность отдохнуть.

– Надеюсь, мне не придется ею воспользоваться.

– Счастливо оставаться.

– До встречи.

Потом стукнула дверь, и замок снова издал звонкий звук – на этот раз запираясь.

Эфат ушел. А этот – второй – остался.

Это было совершенно неожиданно.

Что он собирается тут делать? Работать с архивом? Почему же его не предупредили, что архив сейчас используется как тюрьма?

Хотя понятно, почему его привел Эфат – значит, и второй является человеком из окружения Изара, а не Ястры.

Интересно, надолго ли он собрался задержаться. Конечно, Леза может просидеть здесь еще какое-то время. Но близится время ужина. Придет страж. И немало удивится, увидев, что кто-то проник в помещение, которое ему, наверно, полагалось охранять.

Нет, лучше все же предупредить этого человека, объяснить ему, в какую ситуацию он попал. Рассказать что-то и о себе. И, быть может… быть может, он согласится помочь?

И она вышла из темного архива, намеренно громко стуча каблуками. Увидев изумленные глаза и сам собой раскрывшийся рот гостя, не могла удержаться от смеха. Она так давно не смеялась!

– Здравствуйте, – как ни в чем не бывало приветствовала она. – Милости прошу. Чувствуйте себя как дома!

– Здра… – издал он, горло перехватило, он откашлялся и только после этого смог договорить: – Здравствуйте… Кто вы? Откуда?

– Быть может, я крыса? – вслух подумала Леза. – Архивная крыса. Вы слышали о таких?

– Крыса? Нет! Архивная фея, может быть?

Леза улыбнулась.

– Садитесь на стул. Не люблю, когда незнакомые мужчины располагаются на моей кровати. У нас есть еще немного времени, и я хочу кое-что рассказать вам.

– Вы собираетесь уйти?

Кажется, в его голосе прозвучало огорчение. Но в такие мужские интонации Леза не верила.

– Уйду с удовольствием, если вы поможете. А сейчас потерпите. Я буду объяснять. Потом мне принесут ужин. Если вы будете хорошо слушать, я, пожалуй, поделюсь с вами.

Хен Гот, пока она говорила, успел в какой-то степени прийти в себя.

– Рассказывайте, – сказал он, усаживаясь на указанное место. – Потому что мне вскоре принесут ключ, и…

– Это очень хорошо, – сказала Леза. – Итак: кто я? Наверное, вы когда-нибудь слышали какие-то разговоры обо мне…

Дворцовый слесарь, в чьем распоряжении имелись не одни лишь ручные напильники и надфили, но целый парк точных станков, сделал бы ключ за каких-нибудь десять минут – считая с мгновения, когда в его руках оказался бы оригинал.

Чтобы длинными переходами добраться до отдаленной части подвальных помещений, где располагались мастерские, Эфату, человеку весьма немолодому, могло потребоваться не менее получаса.

Однако он не появился в мастерских ни через полчаса, ни через час, ни даже через два.

Нет, с ним не произошло никакой беды, не возникло никаких неприятностей, в которые он оказался бы замешан. Скорее наоборот.

Когда он, соблюдая все меры предосторожности, уже приближался к условной границе, отделявшей помещения Жемчужины Власти, где он чувствовал себя неуютно, от остальной территории Жилища, в которой ему дышалось легче, – его вдруг остановил человек, показавшийся камердинеру отдаленно знакомым.

Почти сразу он вспомнил: это был один из тех людей, что выручили Властелина во время столкновения на какой-то грязной улице; человек этот, вместе с еще двумя (одним из которых был теперешний Главный Композитор Истории; не помоги он тогда Властелину, вряд ли Эфат согласился бы содействовать в его поисках, но те, кто тогда защитил Изара, даже не зная его, заслужили, по мнению камердинера, самого большого уважения) – итак, человек этот был приглашен Властелином в Жилище Власти, а впоследствии определен в личную охрану Жемчужины. Так или иначе, он не был человек вовсе незнакомый. И Эфат даже не очень испугался. Повернувшись к остановившему его, он лишь вопросительно поднял брови.

– Чем я могу быть вам полезен?

Охранник Жемчужины смотрел на него немигающими глазами.

– Идите со мной, – сказал он.

– Приношу извинения, – вежливо отказался Эфат, – но я спешу по очень важному делу. С удовольствием встречусь с вами несколько позже.

– Сейчас нет более важного дела, – сказал страж, – чем то, в связи с которым я вас приглашаю.

Похоже, что он говорил серьезно. Эфат заколебался.

– Я нужен вам надолго?

Страж, кажется, чуть улыбнулся.

– Это вы решите сами. Как только разберетесь в деле.

– И все же… вы ведь случайно наткнулись на меня! Если бы вы меня не встретили здесь…

– То я разыскал бы вас в любом месте, где вы находились бы. Сейчас я как раз возвращаюсь из вашего жилища. Мне нужны именно вы, донк, личный камердинер.

Эфат вздохнул. Видимо, искали именно его, хотя он и не мог представить – зачем. Он мог, конечно, отказаться и сейчас. Но этот плечистый и длиннорукий молодец мог просто-напросто унести его, взяв в охапку. Здесь он был хозяином. Здесь было государство Ястры.

– Хорошо. Я иду с вами.

Страж – видимо, для вящей уверенности – взял его под руку, и старик ощутил тугую хватку сильных пальцев.

Они свернули в широкий коридор и двинулись, приближаясь к апартаментам Властительницы.

– Может быть, вы все-таки скажете?..

– Вы все увидите сами.

Страж постучал и, не дожидаясь ответа, отворил дверь. Это был малый, или, по другому названию, интимный холл. Здесь находился Советник Жемчужины.

– Ага, – сказал он. – Вот и вы. Прекрасно. Идемте.

Страж остался в холле, а Советник повел камердинера по анфиладе комнат. Одна за другой они оставались позади.

– Донк Советник, вы, кажется, ведете меня в спальню?

В следующей комнате, куда они вступили, сильно пахло лекарствами, и на столах из розовых и оранжевых сортов дерева Раш, уже больше не произраставшего на планете (один такой столик был ценнее современного самолета), стояли какие-то медицинские приборы, аппараты, в углу возник автоклав, не более уместный здесь, чем железный контейнер для мусора. Автоклав огорчил Эфата, а остальное – встревожило.

– Властительница захворала? Серьезно?

– Властительница в добром здравии. Не задерживайтесь. Нас ждут.

– Но тогда зачем…

– Я сказал вам: увидите сами.

Наконец они подошли к последней двери.

– Донк Советник, но это же спальня Ее Всемогущества! Я надеюсь, вы не ведете меня в спальню?

– Я веду вас туда, где вам следует находиться.

И Советник отворил дверь.

На кровати Жемчужины кто-то лежал. Но не она; она сидела в креслице рядом с кроватью и держала лежавшего за руку.

– Подойдите ближе, – приказала она.

Эфат подошел и взглянул.

На постели лежал Властелин Изар. Глаза его были закрыты.

Эфат опустился на колени рядом с кроватью, даже сам не контролируя своих действий. Он прижался губами к бессильно лежавшей поверх белоснежного одеяла руке. Потом повлажневшими глазами посмотрел на Жемчужину.

– Он жив, – сказала она. – Недавно на несколько минут пришел в себя. Хотел видеть вас.

– Я… Конечно! Великая Рыба! Властелин жив! Будет ли мне позволено остаться здесь? Я готов… все, что угодно…

– Вы останетесь, даже если не захотите этого. Потому что никто в Жилище, никто во всем городе не должен знать того, что теперь знаете вы.

– Разумеется! Благодарю, благодарю вас, Жемчужина Власти…

Он забыл в этот миг об историке, ожидающем ключи, как забыл обо всем на свете. Властелин здесь, и он, Эфат, будет ухаживать за ним. Днем и ночью.

– Ну вот, – сказала Ястра Ульдемиру. – Теперь я смогу отдохнуть. И не нужно никаких дополнительных сестер. Этот старик стоит трех, если не больше.

Послышались шаги.

– Ну вот он наконец. Все-таки в старости люди становятся страшно медлительными.

– По-моему, нет. Скорее, это несут мой ужин. Вам лучше спрятаться.

– А если все же Эфат? Вы не хотите, чтобы он вас увидел…

– Придется прятаться обоим. Если ужин – выйду я. Если камердинер – вы.

Времени на раздумья не оставалось. Стараясь ступать потише, историк и Леза скрылись в коридоре.

Замок сыграл свою протяжную ноту.

Они стояли в темном коридоре. Рука Хен Гота легла на плечо Лезы. Легким движением она сбросила руку. Он не повторил попытки.

– Ужин, – прошептала она. И вышла. Страж собрал обеденную посуду, составил на поднос. Беглым взглядом окинул комнату. И вышел, не сказав ни слова. Ключ повернулся. Леза обождала, пока шаги не отдалились на безопасное расстояние.

– Можете выйти, – сказала она.

Историк вышел, держа в руке связку бумаг.

– Жертвую вам половину, – сказала Леза. – Даже больше. Мужчины, по-моему, всегда испытывают голод. Но, к сожалению, нет второго прибора. Вы не запаслись случайно?

– О чем вы? А-а. Нет… – рассеянно откликнулся он, пробегая глазами документ – кажется, какое-то донесение, написанное от руки, но украшенное печатью размером чуть ли не с блюдце. – Нет, нет, спасибо, но я совершенно не хочу есть. – Он пролистал еще несколько бумаг. – Великая Рыба, какой клад здесь…

– Я успела прочитать довольно много… Да садитесь же, не придерживайтесь приличий так неукоснительно. Мы не в том положении.

– Но я и в самом деле… Кроме того, я полагаю, Эфат сообразит, что я остался без ужина – и обеда тоже, но об этом он вправе не знать.

– Вот и начинайте.

– Потом… после вас.

– Я беру себе вилку, а вам придется обойтись ложкой.

– Мне не привыкать, – сообщил он все так же отвлеченно, не отрывая глаз от бумаг. – Вы прочитали, говорите? Завидую. Нет, я не уйду отсюда, пока не разберусь во всем. Я занимаюсь историей достаточно давно, но такого себе не представлял. Для ученого этого хватит на всю жизнь, да что – на две, на три жизни!

Через несколько минут Леза отодвинула тарелку.

– Уступаю вам место. Только придется прямо из салатницы, а это – с блюда.

– Да-да, – откликнулся он и сел на освобожденный Лезой стул. Еду отодвинул в сторону, перед собой положил бумаги.

– Мне с детства внушали, что читать за едой – значит демонстрировать свою невоспитанность.

– Да, – согласился он, – я скверно воспитан, это правда. – Со вздохом отодвинул бумаги в сторону и потянулся за салатом. – Подумать только – если бы мне не пришло в голову искать этот архив, он еще сколько-то лет оставался бы неведомым науке…

– Но ведь вы, если я правильно вас поняла, занимаетесь совсем другой историей?

– Занимаюсь, это верно. Но боюсь, что этому пришел конец.

– Почему?

– Потому что для ее создания пришлось воевать. Наверное, никакая история не стоит того, чтобы за нее умирали. Тогда она теряет естественность. Становится похожей на театральное представление.

– Вы жалеете, что взялись за этот труд?

Он вскинул голову.

– Почему? Театр ведь – искусство! История – тоже. Во многом. Почему мне надо было отказываться от творчества?

– Из-за войны хотя бы.

– Ну, я ведь не думал… – Он помолчал, прожевывая. – Но теперь все больше думаю, что я виноват во многом. В той беде, которую теперь приходится переживать.

– Вы о войне? Но разве это беда! Победы украшают жизнь, как и вашу историю.

– Но сейчас-то победы не будет. Мы уже разбиты, если говорить откровенно.

– Н-не понимаю. Мы? Разбиты?

– Вы что – сегодня родились? Где вы были все последнее время?

– По-моему, я рассказала вам об этом. Вы не слушали? Могу повторить: здесь я была, здесь. И никто не сообщал мне новостей. Разбиты?

– Ах да, простите, вы действительно говорили. Нет, я слушал, конечно, но в то же время что-то меня постоянно отвлекало.

– Я рассержусь. Что вас отвлекало, когда я говорила?

– Вы. Я смотрел, как вы рассказываете.

– Вы… вы не должны говорить так.

– Но если это так и было?

– Тем более. Не надо. Если же действительно так плохо, как вы сказали…

– Это вы насчет войны? Да, так. А может быть, и еще хуже. Но, в конце концов, не ваша же это вина!

– Я уверена, что моя. Хотя я и не хотела, чтобы получилось так…

– Нет. Виноват я. Если бы не эта моя идея насчет Новой Истории…

– Но что же в ней было плохого? Вы ведь никого не подговаривали воевать?

– Этого только не хватало бы. Нет, конечно. Но я историк. И мог бы вовремя сообразить, что именно так и получится. Потому что мы просто не умеем иначе. Мы привыкли решать силой все – начиная от женитьбы и кончая собственной историей. Силой!..

– Да. В этом вы правы. Я тут успела прочитать немало бумаг, и везде – сила или если не сила, то подлость. Но ведь и силу можно применять по-разному. Если вы побеждаете в войне – это разве плохо? Людям ведь от этого только лучше, разве не так?

– Наверное, все-таки нет. Потому что им-то, может быть, и становится чуть лучше жить – на краткое время, однако сами они становятся еще немного хуже – а может быть, и много. Привыкают брать силой. Признают силу достоинством, уравнивают силу с правдой. И потом, когда эту силу применяют уже к ним – они покоряются, именно потому, что признают за силой правоту. Вот сейчас нас разобьют – и мы смиримся, мы признаем, что победившие – правы.

– Вот в этом и заключается моя вина. В том, что вас разбили. Или еще разобьют – все равно.

– Можно подумать, что это вас назначили Верховным Главнокомандующим…

– Вы даже не понимаете, как вы близки к истине. Он мне верил!

– Разве не следовало вам доверять?

– Ну… Надо было понять, что я тоже могу ошибаться.

– Вы слишком много хотите. Он ведь любил вас?

– Сейчас – не знаю. Если он догадался… Но тогда, по-моему, любил. Как и я его. Но мне кажется… я не смогу больше увидеть его. У меня просто не хватит сил взглянуть ему в лицо. Наверное, мне лучше было бы умереть.

– Это невозможно. Вы больше не одна.

– Только это меня и держит… Хен, мне надо бежать. Куда угодно. Скрыться. Чтобы спокойно все обдумать…

– Точно так же и мне. Но я не знаю никого, кто бы захотел мне помочь.

– Я тоже. Нет, я думала, что такой человек есть. Но теперь поняла… Узнала, что на него рассчитывать нельзя. Он-то и виноват во всем. Претендент Миграт.

– Кто это? Я не знаю такого имени. Претендент? На что?

– Сейчас я покажу вам один документ… Я спрятала его отдельно.

Леза встала, пошарила под матрацем. Вынула бумагу.

– Вот, смотрите. Вы все поймете.

Хен Гот сперва пробежал бумагу, потом прочитал медленно, слово за словом.

– Ошеломляюще… Это единственный документ?

– Нет. Здесь их целая пачка…

– Дайте. Я хочу побыстрее посмотреть все.

– Я думаю, нам надо прежде всего спастись отсюда. Я возьму все это с собой.

– Да, наверное, так будет лучше всего. Спастись.

– И забрать все это. Понимаете? Без этих бумаг он ничего не сможет доказать – о своем праве…

– Дело не только в этом. Леза, бежать надо для того, чтобы разыскать его. И убить.

– Вы говорите так жестоко…

– Он этого заслуживает. У меня есть личные причины хотеть его смерти. Если бы они были и у вас…

– У меня они есть.

– Тогда вы должны помочь мне.

– Не знаю… Я никогда…

– Я тоже. Но теперь… Однако об этом мы еще успеем поговорить. Вы знаете, я начинаю серьезно беспокоиться. Где старик? Ах, напрасно я позволил ему унести ключ…

– Теперь поздно жалеть.

– Но как же мы выйдем отсюда без ключа?

– Утром мне принесут завтрак…

– Ну, и… А, я понимаю, что вы имеете в виду. – Историк поежился, и это его движение не прошло незамеченным.

– Я понимаю: от этой мысли вам не по себе.

– Вы угадали.

– Но как иначе?

– Может быть, удастся уговорить сторожа…

– Бесполезно. Я уже пыталась.

– Ну что же, если другого выхода не найдется…

– Поверьте мне: нет.

– Тогда – утром…

– Утром мы должны освободиться, а пока советую вам отдохнуть. Ложитесь на мою кровать…

– Это невозможно! А вы?

– О, за время, что я провела здесь, я успела выспаться на много дней вперед. Не беспокойтесь за меня. Я побуду в архиве. Там далеко еще не все прочитано…

– Совершенно верно. Вот этим я и займусь. Я ведь и пришел сюда, чтобы найти этот архив. Нет-нет, спорить бесполезно. Вы будете спать, а я заниматься своим делом. Поверьте, в таких бумагах я разбираюсь куда лучше вас. Все-таки я профессионал.

– Но если завтра у вас не хватит сил для того, что мы задумали…

– Не беспокойтесь. Хватит. А вас, я вижу, уже клонит в сон.

– Да, здесь такой регулярный режим.

– Ложитесь. Чтобы вас не смущать, я уже иду в архив. Ах да, там нет света…

– Есть. Вы просто не смогли нашарить выключатель. Я вам помешала. Сейчас вы наткнетесь на него сразу.

– Спокойной ночи, Леза.

– Хотела бы пожелать того же и вам…

Может быть, ей приснилось, что ночью Хен Гот приходил к ней и она его не оттолкнула. Но ранним утром, когда она проснулась, его не было. И все же… Все же были кое-какие доказательства того, что то был не совсем сон. Странно: она не пожалела об этом. Все, что было раньше, было в другой жизни. Ушедшей.

Завтрак принесли точно, минута в минуту. Охранник вошел с подносом, поставил его на столик. Леза сидела на кровати.

– Помогите встать, – попросила она. – У меня что-то с ногой…

Охранник вынужден был повернуться спиной к внутренней двери. И тяжело осел на пол. Удар был силен.

– Рвите простыню… Так. Теперь он безопасен. Ну – вперед!

7

С каждым днем Сомонт все более уподоблялся одинокому мирному острову в море войны. Местные центры обороны Ассарта один за другим поглощались этим небывалым в истории планеты разливом. Одни сопротивлялись дольше, другие складывали оружие почти сразу. Они не были готовы к долгой борьбе у себя дома. И прав был историк Хен Гот: воспитанные в безграничном уважении к силе, люди привыкли подчиняться ей – и подчинялись, едва убедившись в том, что сила действительно велика, а значит, и право на ее стороне. Немалую роль играла и растерянность: все знали, что войска Ассарта самые сильные во всех мирах – но войск этих не было, они исчезли, растаяли, как тает кусочек сахара в горячей воде, когда делают настой душистых лекарственных трав. И уж если они столь непонятным образом пропали – значит, такова была воля Великой Рыбы, такой оказалась судьба.

Конечно, если бы кто-то, кому они верили, обязаны были верить, тот же Властелин, прежде всего, – если к людям обратились и просто и ясно объяснили бы, что они сейчас должны сделать – они послушались бы. Потому что привычка повиноваться Власти была еще глубже и сильнее, чем рефлекс повиновения силе. И вполне понятно: Власть являлась Силой Сил, превыше ее не существовало ничего, и если какой-то частной силе можно было противопоставить что-то другое, то Власти – ничего: не существовало на свете такой вещи, что не покорялась бы Власти. Но сейчас и Власти не оказалось вдруг. То есть, может быть, где-то она и была, но ни слова, ни звука от нее до людей до доходило. Газеты не выходили, на экранах возникали одни только полосы, напоминавшие морскую зыбь, а по радио визжала и улюлюкала какая-то нечисть, так что ничего членораздельного не уловить было. Каждый район, каждый город или поселение любого донкалата были предоставлены сами себе и, не зная, как идут дела в других краях обширной Державы, делали вывод, что и там все обстоит никак не лучше, чем здесь, что ни на какую помощь рассчитывать не приходится – и решать нужно самим; но всякое решение несло за собой ответственность, и наименее безопасным было бы решение противостоять гнетущей силе осаждающего противника: оно могло привести к лишним потерям и в любом случае не обещало ничего хорошего, если противник (как оно скорее всего и получится) одержит вверх, то придется отвечать перед ним за сопротивление, которое обязательно назовут бессмысленным; если же счастье в конце концов все-таки останется на стороне Ассарта – Власть, весьма возможно, обвинит в слишком уж обильных жертвах, без которых, как непременно окажется, вполне можно было бы обойтись. Так что самым лучшим оказывалось – никаких особых решений не принимать и позволять событиям развиваться так, как им того хотелось. А уж там жизнь подскажет, что и как.

Разумеется, так происходило не везде и не всегда. В донкалате Самор глава местной власти донк Яшира, убедившись в бесполезности обороны своего главного города, собрал все войска и увел их в глухие леса, какими донкалат обладал в немалом количестве, они занимали, пожалуй, три четверти его территории. Не один донкалат Самор порос лесом, но не везде находились такие лихие военачальники, как донк Яшира (кстати, в войсках никогда не служивший по причине непригодности по здоровью и очень от этого переживавший, а теперь наконец нашедший применение своим ранее не востребованным талантам). Скрывшиеся в лесах войска позволили противнику (в этих местах десантировались войска Цизона) овладеть городом, но когда напавшие решили, что дело сделано, и возымели желание двинуться, как им было приказано командованием Коалиции, на поддержку соседней группы войск экспедиционного корпуса мира Нельта, то к немалой своей озабоченности убедились вдруг, что выйти из города оказалось куда труднее, чем войти в него. Из четырех основных магистралей, входивших в город с четырех разных направлений, три, начиная чуть ли не с городской окраины, ныряли в соморские дебри, и едва первая колонна Цизона миновала опушку и углубилась в темную чащобу, как по ней был открыт жестокий прицельный огонь, причем стрелявшие не были видны, дорогу же они, надо полагать, успели пристрелять давно и тщательно. Войска Цизона вынуждены были попятиться, колонна втянулась в город, где и принялась подсчитывать свои потери. Такая же судьба ожидала цизонцев, когда они тронулись по второму шоссе; использовать третью лесную магистраль они даже не пытались. Так что для выхода из города, захваченного в полном соответствии с диспозицией, осталась одна лишь большая дорога, и войска благополучно вытянулись по ней из города и добрались до самого моста через широкую и обладавшую скверным характером реку Грис; мост был достаточно широким и надежным, но, к сожалению, взлетел на воздух, как только техника заполнила его почти на всем протяжении моста. Горя желанием выполнить полученный приказ, командование Цизона попыталось навести временные переправы – однако безуспешно, потому что для успешного их наведения следовало хотя бы овладеть каким-то, пусть небольшим, плацдармом на том – высоком – берегу, но и первая, и вторая попытки показали, что без авиации сделать это будет весьма затруднительно, если только вообще возможно: стрелковый и легкий артиллерийский огонь с того берега уничтожал средства переправы еще до того, как они достигали середины реки, а прихотливое течение, то и дело завихрявшееся водоворотами, совершенно не способствовало выполнению задачи. Была вызвана авиация, которой в этой группе сейчас не было, поскольку единственный аэродром вблизи города был заблаговременно приведен ассартианцами в полную негодность и теперь ремонтировался. Атмосферная же авиация, ее цизонская часть, базировалась по этой причине на аэродромы соседнего донкалата, откуда и пришлось ее вызывать. Первая попытка сделать это не увенчалась, однако, успехом, потому что командование экспедиционного корпуса Нельты, действующее в соседнем донкалате Рамин, заявило, что авиация в данное время нужна им самим и они ничем помочь не могут. Это обстоятельство вполне можно понять, если учесть, что донкалат Рамин отличался еще более густыми лесами, чем Самор. Обещано было высвободить цизонские эскадрильи лишь через два дня – эскадрильи, или то, что от них к тому времени останется, поскольку командование Нельты, как нетрудно понять, на самые опасные задания посылало не свои самолеты, а чужие; наверняка командование Цизона, окажись в таком положении, поступало бы точно так же. Не желая терять эти два дня, Цизон связался с флагманом своей эскадры, находившимся, как и все прочие, на орбите близ Ассарта, и потребовал подвергнуть район бывшего моста основательному обстрелу. С орбиты было отвечено, что эскадра имеет крайне ограниченные возможности поддержки наземных войск, поскольку предназначенный для этого боезапас был в основном израсходован при подавлении противника перед высадкой десанта; то же относилось и к энергии, необходимой для действий атмосферных агра-штурмовиков. В конце концов удалось договориться о том, что один налет штурмовики все же совершат, и они его совершили. Чтобы обеспечить безопасность своих войск, командование Цизона заблаговременно отвело свои силы от моста; однако впоследствии выяснилось, что зорко наблюдавшие за их действиями ассартиане правильно расшифровали этот отход и сделали то же самое. В результате налет не дал ничего, хотя израсходовано при этом было много ракет и снарядов; как только штурмовики скрылись, Цизон вновь выдвинулся на свой берег – и тут же убедился, что ассартиане повторили их маневр не менее быстро. Поняв, как обстоят дела, командование войсками Цизона почло за благо оставить один десантный полк у моста, остальным же войскам вернуться в город – до лучших времен, и во всяком случае до того времени, когда командование сможет оперировать своей же авиацией. Вот так развертывались события в донкалате Самор и еще в нескольких.

Однако на большей части планеты Ассарт дела складывались в пользу Коалиции. В районах обороны, граничащих с Сомонтом, сопротивление погасло быстро, и объединенное командование Коалиции – в качестве полномочного представителя этого командования на Ассарте выступал теперь уже всем известный Магистр, с небывалой быстротой переносившийся из одного района в другой, – командование это приказало войскам, овладевшим этими районами, сомкнуть фланги и таким образом взять Сомонт в кольцо, наглухо блокировать с тем, чтобы ничто не могло ни выскользнуть из столицы, ни, тем более, проскользнуть туда. Войскам предписывалось планомерно продвигаться все ближе к городу, сжимая кольцо с тем, чтобы в недалеком будущем добиться его безоговорочной капитуляции в предвидении грозящего голода и недостатка энергии, без которой большой город существовать не может. Командующие корпусом трех миров – эти войска и образовали кольцо, – пытались возражать, указывая на то, что такой образ дейстий заставит потратить на осаду города множество времени, если подвергнуть столицу – в которой, как им было известно, почти не было войск, если не считать пары гвардейских полков (слишком ничтожные силы, чтобы противостоять одновременному штурму со всех направлений) – планомерному артиллерийскому обстрелу, ударам с воздуха, а затем и атаке с применением штурмовой техники, то городом можно будет овладеть в один, самое большее – в два дня. Магистр, однако, на это никак не соглашался, говоря, что высшему командованию, у которого, естественно, и соображения были высшими, Сомонт нужен в целости и сохранности, а вовсе не в виде развалин. Корпусные командования отлично знали, что взятый город есть взятый город, а в каком виде он взят – дело десятое, война есть война, на ней и убивают, и разрушают, и вообще бывает все на свете. Однако эти же самые командования, высказав мнение, не могли предпринять ничего иного, как только выполнять приказы, спускавшиеся свыше, – и выполняли. Так что в дни, когда половина городов Ассарта уже если и не лежала целиком в развалинах, то во всяком случае хорошо поняла и ощутила, что такое война на своей территории, Сомонт оставался целым и невредимым. Жителей это радовало. Однако у тех, кто взял на себя руководство обороной столицы, да и всей войной, вызывало некоторое недоумение. Ясно было, что с этой щадящей политикой что-то связано. Только что?

– Где ты был?

– Ездил по внешнему обводу обороны.

– Там все в порядке?

– Все везде в порядке – пока противник не начал обстрела. А что будет тогда – можно только гадать. Там, где стоит гвардия, я спокоен. У твоих Черных Тарменаров, по их словам, руки чешутся – хочется в драку, а сидеть и ждать им смертельно надоело.

– Это хорошие солдаты, Уль.

– Не сомневаюсь, Властительница. Но вот почему противник не начинает подготовки к штурму – честное слово, не понимаю.

– Я думаю, что понимаю, Уль. Это Миграт.

– Что он там, я и сам знаю. Но при чем тут Ублюдок?

– Возможно, ему хочется сохранить столицу – для того, чтобы прийти к власти с большой помпой.

– Нет. Слишком мало. Это еще не аргумент, что ему хочется. Я думаю… думаю, тут должно быть что-то посерьезнее. И касающееся не только Миграта. Хотя и его тоже. Наверняка.

– Что бы это могло быть?

– Тут, пока я возвращался, пришла в голову такая мысль… Хорошо, он пришел к тебе и доложил, что у него есть такие-то и такие-то претензии и права. Чудесно. А он как-нибудь пытался доказать их? Подтвердить?

– Ты же помнишь, что нет.

– Я ничего не помню: я застал вас в минуту, когда он доказывал свои права несколько иным образом.

Ястра чуть покраснела.

– Уль, в конце концов, сколько можно…

– Хорошо, не буду. Значит, никаких документов, ничего такого при нем не было?

– Во всяком случае он не демонстрировал.

– А ведь он пришел к тебе для самого серьезного разговора. Из этого следует, что таких доказательств у него просто нет.

– Ну и что же?

– То, что в этой ситуации твое согласие для него действительно очень важно: оно дает ему законное право властвовать. Такое же право дали бы документы, свидетельствующие о том, что он и вправду сын – пусть хоть трижды незаконный – покойного Властелина.

– Откуда бы они могли оказаться у него? Ты что думаешь, ему выдали такое свидетельство перед тем, как он сбежал?

– Думаю, что нет. Но ему такие свидетельства нужны.

– Зачем, если у него сила?

– Затем, что потом, когда настанет мир, ему нужно стать законным Властелином. Если он просто захватывает Власть, то тут же появится еще дюжина, несколько дюжин претендентов уже по праву сильного. Он этого не хочет. Потому что защита у него окажется весьма слабой. Теперь, когда вооруженных сил по сути дела не останется.

– Останется Легион.

– Да. И могу поручиться, что его командир будет одним из самых серьезных претендентов. Так что Миграту вряд ли придется рассчитывать на эту силу. Нет, ему нужна прежде всего законность.

– И поэтому ему нужен Сомонт.

– Вряд ли так широко. Но полагаю, что Жилище Власти его весьма интересует. Пожалуй, не появись я вовремя, он постарался бы задержаться здесь подольше.

– Потому, что нужные ему документы могут оказаться здесь?

– А где еще они могут быть, по-твоему?

– Но Жилище Власти велико. Их можно здесь разыскивать годами – и не найти.

– Ты ведь не станешь искать их в швейцарской? Или у поваров на кухне? Таких мест очень немного, где они могли бы столько лет храниться настолько надежно, что о них не возникло даже никаких слухов. Я уверен, что в распоряжении Властелинов находится этакий небольшой, но хорошо укрытый архив. Было бы очень странно, если бы его не оказалось.

– Не знаю, Уль. Никогда не слышала о таком.

– Ты не так-то уж долго живешь в этом доме. Надо искать ветеранов. Тех, кто вхож в эти покои много лет. Или еще лучше – обитает тут постоянно.

– Постой… Ну конечно. Далеко ходить не надо: один из долгожителей у нас под рукой.

– У нас? Тут?

– Буквально в соседней комнате.

– Властелин? Но он…

– Нет. Старый Эфат!

– Черт! Я мог бы сам сообразить. Верно!

– Сходи за ним, Уль.

– Что я – лакей?

– Кто, кроме тебя, сможет оторвать его от постели Изара?

– Ну хорошо. Хотя… Что там еще?

Это была камер-дама.

– Властительница, один из охранников просит позволения преклониться. Уверяет, что весьма важно.

– Ну вот до чего мы дожили. Уже и охранники начали обращаться прямо к Власти! Советник, пожалуйста, внуши ему, что каждый должен знать свое место.

– Да, Властительница. Разумеется, Властительница. – Он круто повернулся и уже от двери не утерпел: – Только вышибалой я еще и не был.

Он вышел из комнаты едва ли не разъяренным. И тут же остыл. Потому что нахальным охранником оказался Питек.

– Черт! А я думал – ты в полете с Рыцарем…

– Там хватает и тех ребят, но дело не в этом. Новость для вас обоих: наша девочка слиняла.

– Наша девочка? Какая девочка? Откуда?

– Ну и память у тебя, капитан. Стареешь?

– Давно уже состарился. Ну, быстро!

– Да Леза – какая же еще?

– Ах, ты… Мы о ней совсем позабыли. Откуда она сбежала?

– Да их архива, понятно – где сидела.

– Архива? Постой… Разве то был архив?

– А ты не знал? Ну, это тебе любой охранник скажет…

– Там и в самом деле хранятся документы?

– Ну, каких-то бумаг полно. Но разве это важно?

– Сейчас именно это и важно. Пошли туда. Быстрее! Не медли!

– Бегу, бегу. Вот как тебя разобрало, капитан…

 

Глава девятая

1

Незримым для обычного человеческого ока облачком иеромонах Никодим возник близ Фермы; заклубился, исчез – и в то же самое мгновение (если пользоваться принятым на планетах отсчетом времени) оказался совершенно в другой точке пересечения многих пространств. Остановил свое движение перед таким же невидимым Ничем, каким показались бы планетарному наблюдателю извне и Ферма, и Застава, и все другие пространственные станции Высоких Сил. Отличаясь одна от другой внутри, внешне они никакого облика не имели и, следовательно, не наблюдались никакими приборами – чтобы не понуждать людей на планетах, в обитаемых мирах строить излишние гипотезы.

Однако для людей Космической стадии такие структуры видимы и осязаемы. В отличие от людей планетарных, космические могут появляться на подобных станциях даже и без приглашения. Другое дело, что они стараются этими возможностями не злоупотреблять.

Но сейчас было положение, в котором приличиями приходилось пренебречь.

Все еще не принимая никакой конкретной формы, Никодим внимательно изучал Заставу – то, что сейчас находилось внутри нее. Мне трудно объяснить, как это у него получалось, а вам столь же трудно понять: потому что все мы пока – люди Планетарной стадии и обо всем, что касается Космической, узнаем, хочется надеяться, не очень скоро. Хотя и этого нам знать не дано.

Так или иначе, все то, что находилось и происходило в сей миг на Заставе, было для Никодима явственно. Он без труда убедился как в том, что самого Охранителя на Заставе не было, так и в том, что другие существа там находились; но всего лишь Планетарные люди, для Никодима серьезной опасности не представлявшие.

Помимо них одна очень незначительная часть объема Заставы оказалась занятой чем-то непонятным. Непонятным – потому что, если вся Застава, как и все подобные станции, была создана из субстанции, хотя и способной принимать облик любого материала, какой можно встретить на планетах, однако по структуре своей ничего общего с этими материалами не имевшей, – здесь, в малой части Заставы, находились какие-то предметы, сооруженные именно из материалов грубых, тяжелых – планетарных, одним словом. Надо полагать, то и были пресловутые устройства, которые пришлось использовать Охранителю, поскольку собственных его сил и возможностей не могло хватить для осуществления его замысла.

Никодим попытался на расстоянии постичь смысл и устройство этих чужеродных конструкций. Однако это ему не удалось, и неизбежным стало – войти во внутреннее пространство Заставы. В этом не было ничего трудного, просто Никодим не любил появляться где-либо непрошеным гостем; но сейчас выбирать не приходилось.

Все тем же бестелесным облачком иеромонах приблизился вплотную к внешнему рубежу Сторожки. Будь он планетарным существом, ему это не удалось бы: мощное поле и поток частиц вещества обрушились бы на него, убивая и отбрасывая. Но сейчас бояться было нечего.

Точно так же, невидимо для обычного взгляда, он, пройдя сквозь многослойную границу, оказался внутри Заставы, завис над бесконечным, казалось, простором сухого черного песка, примерно в полверсте от дома. Приближаясь к строению, он ощутил некий след в пространстве, как бы воспоминание его о предшествовавшем посещении. Следы в пространстве отличаются один от другого не менее четко, чем отпечатки ног телесного человека на сырой глине. И сейчас Никодим безошибочно определил, что слабый след оставлен был Элой. Кроме всего прочего, это означало, что Охранитель не пользовался услугами эмиссаров, пребывающих в Космической стадии, может быть, просто не имел их. Находись такие эмиссары здесь, внутреннее пространство Заставы наверняка пестрело бы их следами.

Ну что же: пока все шло хорошо.

Поравнявшись наконец с домом, Никодим снова повис неподвижно. Он не спешил принимать облик: тогда ему пришлось бы ограничить себя обычными человеческими чувствами – в частности, он не мог бы видеть и слышать сквозь стены, а сейчас это казалось ему важным.

Внимательно, систематически осматривая снаружи дом, помещение за помещением, он убедился в том, что планетарные люди – их было двое – находятся в той же части строения, что и чужеродные устройства. Видимо, людям этим было вменено в обязанность то ли охранять машины, то ли ухаживать за ними, а может быть – и то, и другое вместе. Подумав, Никодим решил, что это хорошо. Оставаясь незримым и наблюдая за этими людьми, он мог скорее получить какое-то представление о странных машинах, чем если бы попытался разобраться в них сам.

Пронизав несколько стен и внутренних переборок, иеромонах через секунду-другую оказался в нужном помещении – не в том, где находились механизмы, но в соседнем. Отсюда он мог видеть и слышать все происходящее в соседней комнате так же хорошо, как если бы находился там, совсем рядом с людьми.

Там были действительно двое. Но уже через несколько мгновений Никодим понял, что если они и были людьми, то, во всяком случае, не такими, каким был он сам и с какими ему до сих пор приходилось встречаться. Общего было много, но и различия бросались в глаза. В частности, один из этих двоих вдруг, на глазах Никодима, раздвоился, и несколько секунд их в комнате находилось трое, причем возникший двойник не повторял действия первого, но совершенно самостоятельно отошел в другой конец помещения (не такое уж маленькое, оно казалось тесным из-за наполнявших его механизмов), склонился над той частью машины, что находилась там, что-то повернул, что-то потянул на себя – и, не сказав ни слова, возвратился и слился со своим прототипом, никак на это не отреагировавшим. Хотя, быть может, все было наоборот, и к машине подходил прототип, а двойник в это время оставался за него и поддерживал разговор с другим находившимся здесь созданием.

Приблизившись вплотную к разделявшей комнаты переборке и частично даже углубившись в нее, Никодим стал прислушиваться к разговору. То есть не воспринимать колебания воздуха, как сделал бы, если бы находился сейчас во плоти, но следить за возникновением и движением мыслей у одного и другого собеседника.

Но уже через несколько мгновений он убедился в том, что установить контроль над мыслями разговаривавших он не в состоянии. Возникало такое впечатление, что и тот, и другой были надежно заэкранированы и от внешнего контроля, и, надо полагать, от попыток воздействовать на них извне.

У Никодима возникло искушение все же попробовать. И он, пользуясь приобретенным на Ферме умением, послал луч своей сфокусированной воли в направлении головы того эмиссара, что умел раздваиваться. Никодим потребовал, чтобы эмиссар повторил только что выполненные им действия: снова разделился и проделал с машиной ту же самую операцию.

Сначала ему показалось, что попытка пройдет успешно: неторопливый разговор в соседней комнате прервался. Оба враз подняли головы, настороженно огляделись. Потом обменялись какими-то оставшимися непонятными словами; судя по интонации, это не было продолжением прежнего разговора, скорее, они ощутили какую-то, пока еще непонятную опасность и предупредили о ней друг друга. Затем, умолкнув, они начали медленно поворачиваться, как бы лоцируя пространство в поисках источника беспокойства. Никодим поспешил заглушить свою активность: он не боялся быть обнаруженным, но полагал, что раньше времени настораживать сторожей-механиков ни к чему. Он пожалел даже, что, не подумав как следует, предпринял эту единственную попытку.

Тут же он изменил свои намерения. Если раньше он хотел войти в ту же комнату и, уютно устроившись где-нибудь под потолком, понаблюдать подольше за машиной и ее операторами, то теперь посчитал возникающий при этом риск чрезмерным. Он твердо знал, что если ты имеешь дело не совсем с людьми, то нельзя поступать в точности так, как будто имеешь дело с людьми обычными: разница между теми и другими может оказаться роковой. Кто знает – может быть, они могли если не видеть его в его космической фазе, то во всяком случае ощущать его присутствие.

Он так и остался в соседней комнате, решив, что достаточно много сможет увидеть и оттуда – если не сразу, то со временем. А временем он распоряжался по своему усмотрению.

Машина, видимо, работала постоянно в одном и том же режиме, и операторы ее никаких особенных действий не совершали. Однако понемногу кое-что становилось ясным. Например, Никодиму стало ясно, что на самом деле тут было не одно устройство, а самое малое два – одно побольше, другое поменьше; что сейчас работало лишь одно из них, а именно – малое, большое же бездействовало, и на него оба сторожа-механика не обращали никакого внимания, зато за маленьким следили очень внимательно. Видимо, информацию о его работе они получали с экрана, на который поминутно глядел то один, то другой. Если бы здесь на месте Никодима находился бы Мастер, он наверняка смог бы увидеть и то, что показывал экран; Никодим же, в своей бестелесной форме, воспринимал лишь игру токов, но расшифровать ее, чтобы представить себе картинку, не умел. Для того чтобы увидеть изображение, ему следовало воплотиться; это было опасно, но – чем дальше, тем больше убеждался он в этом – было необходимо: понять, чем именно занимаются эти существа со своей машиной, означало проникнуть в замыслы Охранителя гораздо глубже, чем просто наблюдая за действиями операторов. Приходилось идти на риск.

Решив так, Никодим с некоторым сожалением оставил уютное местечко в стене и опустился на пол. Произнес формулу воплощения. И с удовольствием ощутил свой вес, почувствовал массу тела – того, к которому за многие годы успел привыкнуть и привязаться.

Привыкнуть, да, но и отвыкнуть немного – даже за то краткое время, что провел вне плоти. Ощутив, что стоит на полу, Никодим открыл глаза; оказалось, что в комнате, где он находился, было темно. Это скорее обрадовало его, чем огорчило. Он сделал несколько движений, чтобы почувствовать, что тело, как раньше, беспрекословно подчиняется ему. Пожалуй, можно было действовать.

Однако Никодим не сразу представил, что же будет делать. Ему нужно было увидеть экран, понаблюдать за ним хотя бы несколько секунд. Одну-две – и это уже дало бы материал для умозаключений. Но, к сожалению, стена более не была для него прозрачной, и увидеть изображенное на экране можно было, лишь оказавшись в той же комнате, где были машины и их операторы. Его наверняка заметят. Задержать, конечно, не смогут: его плоть, тело Космической стадии, было несовместимо с веществом Планетарных людей – они могли проходить друг сквозь друга, не встречая никакого сопротивления. Так что Никодима не могли схватить, не способны были и нанести ему хоть малейшее повреждение. Но и он им – тоже. Весь риск заключался в том, что Застава тогда уж будет точно предупреждена о том, что о машинах известно и что они могут подвергнуться более серьезной атаке. Была, конечно, еще и другая сторона риска: все, что знал Никодим о взаимодействии тел Планетарных и Космических, относилось к тем разновидностям людей, что были ему ведомы. Может быть, эти обладали иными свойствами, другими, более высокими умениями? Тогда, не исключено, мог бы пострадать и он сам. Но, как ни странно, эта последняя мысль не только не охладила его, но, напротив, укрепила в решении действовать.

И все же он не утратил обычной осторожности. Попросив у Бога содействия в своем начинании, он бесшумно вышел из своей темной комнаты в коридор. Если бы дверь в соседнюю комнату оказалась открытой, он поднялся бы в воздух и попытался проникнуть туда, держась под самым потолком и зная, что, ощутив какую-то опасность, люди станут смотреть прежде всего не на потолок, но на дверь – на уровне примерно своего роста. А пока они будут оглядываться, Никодим успеет увидеть – и крепко-накрепко во всех деталях запомнить – то, что в те секунды покажет экран. Ну, а остальное уже не представлялось ему важным.

Дверь, однако же, оказалась закрытой. И пытаться отворить ее – если даже она не была заперта или защищена каким-либо другим способом – означало наверняка раскрыть себя раньше времени. Нет, его не могли удержать, и к экрану он прорвался бы – однако люди могли прежде всего выключить его – а сам Никодим по уже названной причине не мог ни включить его, ни вообще внести в работу устройства даже малейшие изменения; он был с ним несовместим. И вся суматоха ни к чему бы не привела.

Оставалось использовать другой способ – хотя тоже не дававший полной уверенности в успехе, но все же более, как подумалось иеромонаху, уместный.

Тут же, в коридоре, он мысленно произнес вторую формулу – и через мгновение исчез. Тело, которым он только что обладал, беззвучно растаяло в воздухе, вызвав едва ощутимый ветерок, который через закрытую дверь никак не мог достигнуть стражей.

Оказавшись опять в космической форме, Никодим легко, хотя и осторожно, проник через сделавшуюся проницаемой дверь и, ни на миг не останавливаясь, направился к машине. Он знал, в каком месте ему следует остановиться, чтобы, во-первых, ясно видеть экран, а во-вторых, не сразу оказаться на глазах операторов. Это место находилось позади них – в узком промежутке между стеной и их сиденьями. Там и надо было воплотиться. Конечно, думал Никодим, они почти сразу ощутят тепло, которым повеет от вновь возникшего живого тела; однако иеромонах уповал на то, что те двое не сразу сообразят, что это за тепло и где следует искать его источник.

Он так и сделал. Пока незаметное облачко под самым потолком пробиралось в намеченный угол, оно не привлекало ничьего внимания. Потом медленно опустилось на пол, принимая веретенообразную форму – и за мгновения около стены возникла массивная фигура плотного бородатого человека, чьи руки были непроизвольно сжаты в кулаки, хотя это ничему не могло помочь.

Никодим открыл глаза и увидел перед собою экран. Близко, на расстоянии не более сажени.

На экране виднелись корабли. Большие военные пространственные крейсеры с гербом и эмблемами Ассарта на матовых бортах.

Но, может быть, то были не сами корабли, а рисунки? Неумелые рисунки, на которых не было глубины; корабли казались плоскими, как лист тончайшей бумаги. Плоскими и мертвыми.

Хотя в следующую секунду Никодиму показалось, что они не так и мертвы: почудилось, что на одном из них произошло какое-то крохотное движение. Просто мигнул огонек.

Здесь, на Заставе, оба оператора машин перебросились краткими словами. Смысл их остался непонятным Никодиму, зато совершенно ясным было последовавшее за ними действие: второй оператор – не тот, что раздваивался – протянул руку и коснулся одного из многих лимбов на панели перед ним.

И тут в голову Никодиму ударила озорная мысль. И он мгновенно сконцентрировал волю и послал импульс: не в голову оператора, как пытался раньше, но в руку – в локтевой сустав, вернее – рядом с ним, в нервный узел.

Рука оператора дрогнула. Лимб повернулся на одно или два, видимо, лишних деления.

Огонек на корабле, вместо того чтобы застыть, сильно замигал.

Двойной оператор (так его назвал для себя иеромонах) резким тоном выбросил несколько слов. Совершивший ошибку что-то проворчал в ответ и повернул лимб в противоположную сторону, восстанавливая порядок.

В тот же миг Двойной, почуяв неладное, оглянулся и встретился глазами с насмешливым взглядом Никодима.

Надо отдать оператору должное: реакция у него была мгновенной. Вскочить, повернуться, нанести удар – все это заняло у него ничтожную долю секунды.

Кулак Двойного оператора прошел сквозь космическую плоть Никодима и ударил в стену. Удар, должно быть, оказался болезненным, однако на лице оператора не дрогнула ни единая черточка.

Он мгновенно раздвоился, и теперь удары Никодиму нанесли уже двое. Видимо, они еще не поняли, в чем дело, а неудачу первой атаки объяснили тем, что он уклонился от кулака.

Однако Никодим успел уже произнести формулу. И его не стало.

Едва заметное облачко ушло в стену. Вылетело из дома. Углубилось в черный песок Заставы. И оказалось в свободном пространстве.

2

Архивные комнаты со связанным и оглушенным охранником остались за поворотом коридора. Историк и Леза, выскочив, как им показалось сгоряча, на волю, на деле же – в этот самый коридор, еле освещенный, многоколенчатый, с затхлым воздухом – оказавшись в нем, сначала кинулись бегом, бессознательно слишком буквально воспринимая слово «побег». Хен Гот опомнился первым, замедлил шаг, схватил Лезу за руку, – она все рвалась дальше, дальше…

– Кто-нибудь встретится, – сказал он негромко. – Бегущих заподозрят сразу. В этом доме не принято бегать. Здесь шествуют.

Она не сразу поняла, но подчинилась, хотя крайне неразумным казалось терять так много времени. Они шли, повинуясь прихотливым поворотам коридора. Потом он раздвоился. Историк уверенно выбрал направление.

– Вы не ошиблись? – на всякий случай спросила Леза.

– Нет. Меня привели сюда этой же дорогой.

– Хорошо. Я вам верю.

Он лишь пожал плечами – словно ему можно было не верить!

Коридор спускался все ниже, сухой пыльный воздух понемногу сменялся влажным. Возникали короткие лестницы – в четыре-пять ступеней. Спускаться приходилось осторожно: белесые фонари попадались все реже, потом их и вовсе не стало.

– Хорошо бы фонарик, – пробормотал Хен Гот. – Или хотя бы факел.

– Факел даже лучше, – ответила Леза. – Более гармонировал бы с обстановкой. Мы что – скрываемся в подземелье?

– В общем, да. Скоро свернем в самый настоящий подземный ход.

Ему вдруг стало казаться, что они не от реальной опасности спасаются, а просто играют в детскую игру, веря и одновременно не веря в реальность окружающего их мира.

– А мы не заблудимся в такой черноте?

– Постараемся не заблудиться.

У него была хорошая память и способность ориентироваться даже в полной темноте: он это знал и на эти свои достоинства надеялся. И оказался прав: темные переходы все-таки вывели их в тот угол обширных подвалов, залегавших в три этажа под Жилищем Власти – да только ли под ним? – где находилась наразличимая для незнающего дверца подземного хода.

– Хотите передохнуть, Леза? Вы устали?

– Я и на самом деле давно не двигалась… Но не будем медлить. Нам еще далеко идти?

– Так, как двигаемся мы, – полчаса; может быть, чуть больше. Смотрите: здесь хоть можно присесть, – он кивнул в сторону слабо различимых ящиков, сваленных в одном из углов. – Там, под землей, присесть будет не на что.

– Все равно, идемте. Здесь… здесь мне страшно.

– Повинуюсь, – сказал он и отворил массивную, лениво повернувшуюся на петлях дверцу. Из открывшегося хода дохнуло промозглой сыростью. Леза невольно вздрогнула.

– Вы слишком легко одеты.

– Меня приглашали на чашку кофе, – она принудила себя усмехнуться. – Не в тюрьму… и не в подземный ход.

– Позвольте предложить вам мой мундир.

Он и в самом деле был в мундире – рассчитывал, что в нем произведет большее впечатление на охрану Жилища Власти – не понимал, что они понавидались всяких мундиров, не только какой-то Исторической службы. Правда, после ночи в архиве мундир выглядел не по-парадному.

– Благодарю вас, пока не надо. Потом, может быть…

Однако сказано это было не очень уверенно, и Хен Гот снял свою униформу и накинул ей на плечи.

– О, – сказала Леза, – какая тяжесть!

– Служба вообще вещь нелегкая. Ну, идемте?

– Ведите, генерал!

– Вы напрасно шутите. – Историк, казалось, всерьез обиделся. – Мой ранг как раз соответствует генеральскому. И не самому низшему притом!

– Если вы будете меня пугать, – сказала Леза, – у меня отнимутся ноги и вам придется нести меня на руках.

– Может быть, попробуем?

– Нет, – сказала Леза. – Пока я еще способна двигаться самостоятельно.

Историк тщательно затворил за ними дверь. И сразу их обняла полная тишина. В подвалах ее не было: огромное здание наверху действовало как резонатор, и негромкий, но непрерывный гул все время доносился и до самых укромных закоулков. Сейчас звуки как отрезало, и от этого Лезе стало почему-то страшно. Она старалась идти, производя как можно меньше шума, и заметила, что Хен Гот ступает беззвучно, как бы непрерывно подкрадываясь к кому-то.

– Вы чего-то опасаетесь? – спросила она едва слышным шепотом, нашарив его руку.

– Ничего такого, – ответил он так же. – Но здесь звуки разносятся далеко и не одни мы знаем об этом ходе. Так что давайте не будем разговаривать без крайней нужды. Полчаса можно потерпеть.

Леза восприняла это как упрек болтливости, обиделась и даже не ответила.

Они прошли еще сотню метров. Внезапно Хен Гот остановился.

– Что случилось? Вы сломаете мне руку…

– Тсс! Слышите?

Леза прислушалась.

– По-моему, это капает вода. Падают капли.

– Это по-вашему. На самом деле это шаги. Кто-то идет из города. Звуки здесь звучат немного не так, как на просторе…

Она вслушалась. Да, шаги. Звонкие шаги человека, которому нечего бояться.

– Хен! Я не хочу, чтобы нас здесь видели!

– Да я и сам не жажду, но как тут разминуться? В такой узости… Хотя постойте. Вспомнил. Ну-ка, идемте – быстро, быстро!

– О чем вы вспомнили?

– Здесь поблизости развилка. Свернем в боковой ход, пропустим встречного – тогда он нас не заметит. Только снимите туфли.

Она повиновалась.

– Какой холодный пол!..

– Да, простуда почти обеспечена. Но лучше она, чем…

Они бежали бесшумно – навстречу приближающимся шагам.

– Леза, не дышите так громко.

– Я не привыкла… Я просто задыхаюсь. Тут душно…

– Мы уже совсем рядом!

Еще несколько шагов – и он, обняв женщину за плечи, заставил ее свернуть в узкий отросток, мимо которого можно было легко пробежать, не заметив.

– И как вы ухитрились не пропустить его?

– Я неплохо вижу в темноте. Врожденное.

– Вы просто коллекция разнообразных талантов.

– Не стану опровергать. А теперь – тишина!

Шаги зазвучали вдруг совсем громко; видимо, человек вышел из-за последнего поворота. Поравнялся с ответвлением. Не задерживаясь прошел мимо. Хен Гот судорожно прижал Лезу к себе. Шаги вновь сделались глуше: человек свернул, повинуясь очередной излучине подземного хода – той, которую они только что миновали прежде, чем свернуть, затаиться.

– Леза! Вы узнали его?

– В этой мгле и вас не узнала бы! Не все столь одарены!

– Это Ублюдок Миграт.

– Вы шутите!

– Хотелось бы. Но не шутится.

– Он идет в Жилище Власти? Хен, я боюсь. Он идет наверняка не с добром…

– И я так думаю.

– Но все равно. Давайте уйдем побыстрее!

– Право, не знаю, Леза… Наверно, мы должны…

– Я ничего не должна! Если бы еще там был Изар… Остальные меня не волнуют. Идемте же!

Они вышли. Сделали несколько шагов. Историк остановился.

– Ну, Хен, что вы опять?

– Прислушайтесь. Внимательно.

– Ничего не слышу…

– И я тоже. Шагов не слышно. А ведь ему еще далеко до выхода.

– Что это может означать?

– Хотел бы я знать. Ага! Снова!

– Да. Я слышу.

– Леза, он возвращается!

– Идемте! Если мы поспешим, он нас не догонит.

– Вы правы.

Они двинулись дальше, по направлению к городскому выходу. Шаги преследовали их, и они невольно ускоряли ход.

– Далеко еще, Хен?

– Я сбился со счета. От волнения. Но, по-моему, уже близко.

– Давайте передохнем минуту-другую.

– Хотите, чтобы он налетел на нас?

– Он не налетит. Он не идет за нами больше.

– Что за… Да, в самом деле. Не понимаю. Шел туда… Остановился. Повернул обратно. А теперь – ни туда, ни сюда…

– Знаете, а я поняла!

– Что же?

– Он свернул по тому ходу, в котором мы укрывались.

– Гм… Да, ему и в самом деле больше некуда было деваться. Какое счастье, что мы вовремя выбрались оттуда.

– Вы боитесь его, Хен?

– Он наверняка вооружен, а я – нет. Судя по уверенности, с какой он шел, он видит в темноте не хуже меня – а может быть, и лучше. А если бы он одолел меня – что было бы с вами?

– Да, конечно. Идемте. Я уже отдохнула.

– Погодите.

– В чем дело?

– Что он может искать там, куда свернул?

– Понятия не имею. А что там находится?

– Откуда мне знать? Но это, по-моему, важно.

– А по-моему, нет. Вы идете?

– Да. Вдогонку за ним.

– Хен!

– Вам вовсе необязательно следовать за мной. Отсюда – прямой путь к выходу. Вы не собьетесь, даже если пойдете одна.

– Нет. Нет! Вы не можете бросить меня!

– Наоборот, это вы хотите бросить меня. Я жалею об этом – но не могу заставить вас.

– Нет, я… я не согласна. Что я буду делать в городе одна? Идти домой? Я боюсь, там меня могут подстерегать – наверное, уже обнаружили, что я бежала. О вас ведь никто не знает, а обо мне…

– Тогда идите за мной.

– Мне страшно. Теперь, когда я знаю, кто он такой… Мне его жалко, но я боюсь.

– Леза, у меня нет времени. Решайте сразу: или – или.

Она вздохнула.

– Я с вами… У меня просто нет другого выхода.

– Поспешим!

Через самое большее пять минут они вновь оказались на развилке. Остановились, напряженно вслушиваясь. Неторопливые шаги едва доносились сюда. Теперь звук был глухим, как если бы шагали по земле, а не по каменному полу.

– Идемте.

– Тут я могу надеть туфли? Не будет слышно: земля… Совсем закоченели ноги.

– Пожалуй, я сделаю то же самое.

– Я готова.

Они шли узким – двоим не разойтись – ходом, бессознательно замедляя шаги, словно рассчитывая, что ход может кончиться на каждом шагу. Однако он уводил все дальше и дальше.

– Хен, может быть, он кончается в том полушарии?

– Все может быть. Пока могу лишь сказать, что он по спирали уходит ниже, это не выход в город – и не путь, ведущий куда-нибудь в другое крыло Жилища Власти. Это что-то совсем новое.

– Очень таинственно…

– М-да, но дворцовые тайны чаще всего пахнут кровью.

Леза непроизвольно втянула воздух.

– Нет… Чем-то слегка пахнет в самом деле, но не знаю – нет, во всяком случае не кровью…

– Вы так хорошо различаете запахи?

– Ну, кровь пахнет очень… очень выразительно.

Они прошли еще сотню метров, спускаясь все ниже.

– Хен, может быть, отложим это исследование до другого раза? Обещаю вам…

– Тшш! Внимательно посмотрите – вперед и вниз, по направлению хода.

– Ну и что?

– Вам не кажется, что там… чуть-чуть светлее?

– М-м… Может быть. Самую малость.

– Идемте!

Впереди и в самом деле светлело – медленно, постепенно. Вероятно, где-то там находился источник света. Скорее всего один.

– Теперь помедленнее, Леза…

– Ой, Хен, мне очень страшно…

– Да ведь бояться нечего, Леза. Ну, подземный ход. Ну, свет.

– Ну, Миграт. Так, по-вашему?

– Сссс…

Наверное, он хотел сказать «стойте!», но не выговорил всего слова.

Они остановились.

Спиральный ход тут заканчивался. Его перегораживала каменная стена. Похоже, вся она была одним монолитом. Отсюда исходил и свет: неярко светился свод.

Перед стеной, лицом к ней, стоял человек. Даже сзади можно было узнать в нем Задиру – Миграта: массивного, как бы истекающего силой.

Сначала осторожно выглянувшим из-за поворота Лезе и Хену Готу показалось, что он стоит просто так, ничего не делая. Но вот он поднял руки. Сделал несколько странных, необычных движений ими, одновременно произнося непонятные слова.

Видимо, это был какой-то не известный ни историку, ни его спутнице ритуал. Он продолжался с минуту. Под конец Миграт воздел руки к потолку и на несколько секунд застыл в этой позе. Казалось, он спросил о чем-то – или попросил чего-то, и теперь ожидает ответа.

Однако вокруг ничего не изменилось.

Слышно было, как Миграт глухо вздохнул. Опустил руки. Постоял неподвижно, склонив голову, словно набирался сил. И начал снова – уже другие движения в новых сочетаниях. Теперь он не произносил слова, но негромко пел. Мелодия казалась странной, дикой, но что-то в ней привлекало, странный, сложный ритм заставлял даже сторонних зрителей двигаться, не сходя с места, как бы извиваться, словно змея под дудочку заклинателя.

Закончился и этот ритуал. И снова – без каких-либо последствий. На этот раз во вздохе Миграта – резком, почти судорожном – ощущалось уже раздражение.

Совладав с собой, он начал еще раз – и опять по-новому. На этот раз он попытался изобразить какие-то танцевальные движения. У него это получалось плохо – и не только из-за телосложения, но, видимо, он просто не умел танцевать. Тем не менее танец, казалось, захватил его – наверное, нужная музыка звучала в нем самом, и он двигался все быстрее и быстрее, все время обращенный лицом к камню. Наконец он остановился, широко раскинув руки, тяжело, хрипло дыша.

Тогда произошло чудо. Иначе назвать это было трудно.

Нет, каменная стена не поднялась, не опустилась, не отползла в сторону и не распахнулась. Проход по-прежнему оставался закрытым. Но ниоткуда, из ничего – или из этого камня – появилась женщина.

Она была красива. От нее исходил свет. Неяркий, он не резал глаза, не растворялся в том освещении, что исходило сверху, а существовал как бы отдельно от него, изливаясь из женщины и возвращаясь в ее тело. Он пугал и привлекал одновременно, и заставлял верить, что совершится что-то небывалое – хорошее или плохое. Хен Гот непроизвольно поднес руку к глазам. Леза лишь тихо ахнула. Иначе было с Мигратом: нелепо взмахнув руками, он рухнул на каменную площадку, которой заканчивался ход, судорожно вытянулся и затих. Потерял сознание. Или, может быть, умер? Женщина не обратила на него внимания. Улыбаясь, она двинулась вперед. Шаги ее были легки и совершенно беззвучны.

Она шла прямо на историка. Хен Гот попытался посторониться, но некуда было – настолько узким стал ход перед преградой. Но женщину, казалось, не смущало, что путь закрыт. Она приблизилась к историку вплотную; он невольно вытянул руки, чтобы удержать ее от столкновения, но руки не ощутили ничего, женщина же нимало не замедлила шага и в следующее мгновение прошла сквозь человека, а вслед за ним и через стоявшую позади, прижавшись к нему, Лезу и удалилась по ходу – дошла до поворота и скрылась за ним.

Они постояли, не двигаясь, несколько минут, постепенно приходя в себя. Хен Гот повернулся лицом к Лезе, и они обнялись, крепко обхватили друг друга, словно бы находя силу и защиту один в другом. Оба дышали часто и судорожно. Хен Гот почувствовал, что все лицо и все тело его покрылось потом. Он раздвинул губы – нерешительно, словно сомневаясь, что сохранил дар речи.

– Что это было, как ты думаешь?..

– Женщина…

Бессмысленность этого ответа почему-то вдруг успокоила историка. Он сумел даже усмехнуться. Медленно разжал объятия.

– Это я заметил…

– Что же еще я могла сказать?

– Да, верно…

Способность думать и действовать возвращалась к нему. Он перевел взгляд на Миграта. Претендент лежал в той же позе, повернув голову направо, глаза его были закрыты. Он был жив: редко, но высоко поднимавшаяся грудь свидетельствовала об этом.

– Задира, – сказал Хен Гот, как будто в этом еще могли быть сомнения.

– Что мы будем с ним делать?

– Н-не знаю. Разве надо что-то делать с ним?

– Он принес нам зло. А теперь оказался в наших руках. Наверное, это не случайно – кто-то решил, что так должно случиться…

Но размышлять о материи столь неопределенной Хен Гот сейчас не мог.

– Что с ним сделать… – пробормотал он. – Нам и самим помоги, Рыба, ускользнуть. А еще с ним… Нам его даже не вытащить: узко, да и весит он наверняка больше, чем мы с тобой вместе. – Он наморщил лоб. – Хотя – можно просто убить его, а?

– Это… это страшно. – Голос Лезы дрогнул.

– Я понимаю… Мне тоже не по себе.

– Слушай, а может быть, вернемся и скажем, что он здесь. Пусть тогда они решают сами.

– Если мы вернемся, то во второй раз нам уже не удастся…

– Наверное, ты прав. Тогда уйдем поскорее.

– Да, – согласился он. – Это будет самым разумным.

Но он не тронулся с места.

– Ну, что же ты, Хен?

– Постой… Знаешь, все это очень странно. Этот ход. Преграда. За ней что-то кроется. Недаром оттуда появилось… это. – Он не решился на более точное определение, не сказал «женщина» или «призрак». – Ты помнишь? Миграт пытался открыть проход при помощи заклинаний, ведь так?

– Мне тоже так показалось.

– Но где-то, где-то… нет, у меня совершенно память отшибло… Где-то попадались мне какие-то старинные заклинания. Еще со времен доисторических… Вот только где?

– В этом архиве я ничего такого не видела.

– Нет, не в этом. Раньше. В Державном архиве? Нет, и не там. Определенно не там.

– Может быть, когда-то в детстве ты их сам придумывал? Есть такая игра…

– Да, я знаю. Но никак не в детстве. Это было недавно, совсем недавно. Что еще я читал за последнее время, кроме исторических материалов? Где еще бывал? Ах, синий осьминог…

– В библиотеке?

– В библиотеке? Гм… Нет… Но что-то в этой мысли есть. Библиотека…

– Хен! Смотри! Он пошевелился!

– Очень некстати. Библиотека…

– Потом вспомнишь! Сейчас он придет в себя. Сделай же что-нибудь!

Когда женщина произносит такие слова, трудно оставаться бездеятельным.

– Хорошо. Стой здесь!

Хен Гот решительно вступил на каменную площадку. Все тело его было напряжено – чтобы в случае малейшей опасности метнуться назад. Миграт теперь дышал громче, но сохранял неподвижность. Историк склонился над ним, потом опустился на колени. Легкими прикосновениями пальцев ощупал тело. Что-то, видимо, обнаружил: сунул руку во внутренний карман Миграта, вытащил оттуда лучевой пистолет. Миграт не пошевелился. Хен Гот направил оружие на него. Замер на секунду-другую. Медленно опустил оружие. Встал.

– Нет… не могу. Как угодно… О!

Последний звук прозвучал громко, очень громко. То был выкрик.

– Что? Что с тобой?

– Музей!

– Какой музей?

– Музей ранней псевдонауки! Вот где!

– Тише же, молю тебя: потише!

– Не страшно. Теперь я вооружен. Идем!

– Ты придумал – куда?

– Я же говорю: в музей! Там, там я видел все, что касается древних заклинаний: и тексты, и движения – весь ритуал описан подробно.

– Там надежно?

– Других описаний все равно нет.

– Великая Рыба, я спрашиваю: там можно надежно укрыться?

Они шли по узкому ходу быстро, не слыша встречных шагов и не опасаясь погони.

– Укрыться? Думаю, нам будет не до того.

– То есть как?

– Разве ты не поняла? Надо раздобыть эти заклинания и вернуться сюда. У меня такое ощущение, что за тем камнем кроется что-то важное.

– Сейчас важное – выжить.

– Ну ладно, я постараюсь тебя как-то устроить.

– Нет! Я одна не хочу! Мне страшно.

– Ну, знаешь ли… Мы люди независимые.

– Да? А ночью?

– Что – ночью?

– Что было минувшей ночью?

– А, ты об этом… – смущенно пробормотал он, замедлив шаг.

– Ты думаешь – это просто так?

Помолчав, он проговорил:

– Наверное, ты права… Но все равно, сейчас выберемся – и первым делом в музей. Пока нас никто не опередил. А там посмотрим.

Узкий отросток кончился; у развилки они постояли немного, чтобы убедиться, что и главный ход свободен. Там стояла все та же тишина; видимо, ходом этим пользовались все же не так часто. Они вышли из ответвления и свернули налево – к городскому выходу.

– Хен, далеко еще? Я страшно устала.

– Ну, соберись с силами… Близко уже.

– Совсем близко?

– Ближе некуда.

Метров двадцать прошли молча.

– Хен, а кто была все-таки та женщина?

– Пока ничего подходящего не придумал. Но одну вещь уже понял. И очень, мне кажется, важную.

– Какую вещь?

– Да опять о нашей истории.

– А-а…

– Нет, не «а-а». Это очень важно. Мы ведь всегда полагали, что все эти легенды, все то, что передавалось изустно с давних времен, очень давних – что это просто сказки. И в исторической науке не найдешь об этом ни слова. Но, оказывается, что-то такое было?

– Ну и что, если даже было?

– А то, что в таком случае нашу историю… Ладно, потом.

Хен Гот прервал сам себя потому, что ход наконец закончился. Маленькая дверца. Подвал. Лестница. Городской шум. Ускользнули…

3

Сообщив Мастеру все, что могла, о своем непродолжительном визите на Заставу, Эла предупредила его, что вернется не сразу, но прежде хочет побывать на Ассарте, чтобы своими глазами увидеть места, в которых, возможно, придется действовать. Она не сказала, что хочет повидать Ульдемира: к этой идее Мастер отнесся бы плохо. Поэтому она добавила лишь, что, если представится возможность, она попробует найти место, обозначенное у Охранителя знаком страшной опасности; найти и понять, в чем же эта опасность заключается. С этой мыслью Мастер согласился, только по старой привычке предупредил, чтобы она не очень рисковала; наверное, он каждый раз забывал, что в нынешнем ее положении никакого риска для нее вообще не существовало: разве что конец Вселенной мог оказаться опасным. Тем не менее Эла серьезно выслушала его и обещала остерегаться.

Конечно, это второе дело было куда более важным. И все же Эла гораздо больше думала о том, что скоро увидит Ульдемира. Пусть незаметно, украдкой. Пусть так, что он даже не почувствует этого…

Хотя – наверное, почувствует, но не сможет понять вдруг возникшего ощущения. Не сообразит, что это Эла смотрит на него, сама оставаясь невидимой.

Она знала, что после этого одностороннего свидания ей какое-то время будет трудно. Но удержаться не могла. Те воспоминания, что нахлынули на нее в Мертвом Пространстве в виде предельно четких, жизненных картин, не хотели оставить ее в покое и продолжали преследовать – пусть и не такие ясные, зато их было больше и они непрестанно сменяли одно другое.

Приближаясь к Ассарту и желая как можно больше сократить путь, Эла заранее наметила для себя прямой курс вместо того, чтобы огибать планету – и, серебристым вытянутым облачком пронизав атмосферу Ассарта, не задерживаясь, углубилась в тело планеты, почти столь же проницаемое для нее, как и пустота.

Человек Космической стадии может продвигаться внутри вещества разными способами. Можно двигаться по прямой; такой путь помогает выиграть время, но заставляет потратить лишнюю энергию на преодоление трудных участков пути – потому что вещество неоднородно и бывают легкие и тяжелые для проникновения сквозь него участки. А можно, сберегая энергию, перетекать из одного легкого участка в другой и появиться у цели несколько позже – но зато сохранив почти весь запас энергии, которую можно получать главным образом наверху, в пространстве, наиболее свободном от помех.

Эла выбрала второй способ. И, к ее удовлетворению, почти сразу попала в область очень легкого проникновения. Там можно было двигаться почти прямолинейно, и к тому же путь этот приводил ее почти точно к цели; она лишь немного отклонилась от первоначального маршрута, когда почувствовала невдалеке присутствие такой легкопроницаемой области и направилась к ней.

Странно: чем глубже проникала Эла в толщу планеты, тем ей становилось легче двигаться. И наконец сопротивление внезапно и почти бесследно исчезло, и из планетного вещества Эла вышла в свободное пространство на глубине примерно ста с лишним метров от поверхности.

В пустом пространстве этом находилось нечто, трудное для восприятия человека, не обладающего плотью. И именно эта трудность восприятия заставила Элу задержаться и принять человеческий облик – воплотиться, хотя раньше она если и собиралась сделать это, то лишь для того, чтобы глазами увидеть Ульдемира, и то в совершенно безопасной обстановке, то есть в такой, где никто, в том числе и он, не мог бы ее увидеть. Но сейчас пришлось воплотиться раньше предусмотренного времени.

Приняв облик человека и обретя таким образом способность видеть, Эла с любопытством огляделась.

Пустоту, в которой она сейчас оказалась, уместнее всего было бы назвать обширной пещерой, озаренной холодным голубоватым светом.

Пещера не носила никаких следов присутствия человека – сейчас или когда-либо. В ней не было никаких изделий человеческих рук – ни каменных рубил, ни электронных машин. Эла поняла это сразу, потому что любой предмет, изготовленный человеком, на все время своего существования сохраняет способность генерировать некое слабенькое поле – одно из тех, какие входят в состав очень и очень сложной конструкции, называемой человеком и являющейся непременным участником и условием развития всех мирозданий – а их существует бесчисленное количество в области, покорной Высшей Силе.

Нет, человеку это помещение явно не было знакомо. И, однако, это не была простая причуда природы, результат игры космогонических процессов. Человек Планетарной стадии не понял бы этого, но Эла, Космическое существо, безошибочно почувствовала наличие в этой пещере признака Целесообразности, который можно назвать также и несколько проще – Признаком Цели. Этот признак считается проявлением деятельности Разума; так оно и есть – если только понятие Разума не ограничивать определением «человеческий».

Иными словами – пещера эта существовала не просто так, а для чего-то. И создана и предназначена была не человеком.

Эле было известно о таких явлениях. Однако ни от Мастера, ни от Фермера она никогда не слышала об этой громадной каверне в теле планеты Ассарт. Это могло свидетельствовать о том, что на Ферме об этом просто-напросто не знали. Хотя Эле было известно, что за скоплением Нагор, как и за соседними такими же, Ферма вела наблюдение едва ли не с начала их образования.

Ощущение целесообразности исходило, как поняла Эла, от сооружения, или, скорее, образования, находившегося в центре этой обширной пустоты. С первого взгляда оно могло показаться просто вздыбленным нагромождением пород, выдавленных из недр во время вулканического процесса и застывших в миг своего устремления вверх, к поверхности планеты; в процессе застывания эти породы, выходившие из глубины как бы отдельными мощными струями, были какой-то неимоверной силой закручены вокруг общей оси. Струи были разного цвета и теперь напоминали причудливое елочное украшение или огромную конфету, которая оказалась бы по зубам лишь сказочному великану.

Эла неторопливо приблизилась к забавной фигуре и почувствовала себя странно. Излишне напоминать, что силы, действующие на обычного планетарного человека, не имели над нею никакой власти, но даже при этом Эла ощутила сопротивление пустоты, в которой передвигалась. Она поняла, что обычный человек не только не смог бы подойти к многоцветной спирали на такое расстояние, на какое приблизилась она, но скорее всего был бы уничтожен уже в первые мгновения своего пребывания здесь. Во всяком случае – если бы, не будучи предупрежден заранее, он не принял бы каких-то необходимых мер защиты.

Но ей все же удалось преодолеть это сопротивление, остановиться на расстоянии полуметра, вытянуть руку и прикоснуться к сооружению. Оно было холодным на ощупь, но не показалось безжизненным – хотя вряд ли его можно было счесть живым.

Эле захотелось подняться на вершину непонятного образования. Однако карабкаться по его крутым плоскостям было бесполезно. Ей пришлось взлететь.

Сверху она увидела, что возвышение это кончалось не острием, как можно было подумать при взгляде снизу, но крохотной площадкой – плоскостью, на которой вряд ли мог бы уместиться человек. Разве что стоя на одной ноге.

Эла опустилась пониже, чтобы повнимательнее рассмотреть эту плоскость: ей почудилось, что на ней возникают и движутся, быстро сменяя друг друга, какие-то нерезкие, неопределенные линии. Повиснув на расстоянии приблизительно метра от площадки, она стала всматриваться в нее.

И линии как бы ощутили чужое влияние; они задвигались быстрее, стали делаться все более четкими, а затем начали группироваться, образуя какой-то рисунок. И не один.

Первым, что они изобразили, был тот самый знак опасности: перечеркнутый круг. Эла смогла увидеть его, хотя находилась в форме облака; это означало, что то, что она тут воспринимала, и было предназначено не для обычных планетарных людей, но для иных форм бытия – в том числе и той, в которой она находилась в эти минуты. Планетарный человек, попади он сюда, скорее всего не увидел бы вообще никакого рисунка. Да он и не мог бы проникнуть сюда или же, проникнув – уцелеть; Эла почему-то вдруг совершенно уверилась в этом. Видимо, она получила информацию каким-то неизвестным ей путем.

Затем знак исчез, и на плоскости возникло незнакомое Эле лицо. Нет, она никогда не встречала этого человека; но показанное ей лицо глубоко запечатлелось в ее памяти, так что, если ей придется когда-нибудь встретить его, она, без сомнения, узнает его сразу же.

И одновременно с лицом она усвоила тем же непонятным ей способом еще две мысли. Первая заключалась в том, что человеку этому плохо. Вторая – что его надо вылечить и что Эле это под силу.

Потом все исчезло, и Эла поняла – или ей внушили, – что она может продолжать свой путь. А плоскость вдруг исчезла – на ее месте возникло отверстие. Эла заглянула. Словно труба уходила куда-то вглубь. Кажется, по вертикали. «К центру планеты?» – подумала она.

Но отвлекаться больше не следовало – надо показать ее силу этим силам. Эла так и сделала и тем самым снова получила возможность мгновенного перемещения в любом пространстве. На миг возникла мысль: а может быть, воспользоваться этим и все же посмотреть, куда в конце концов приведет труба? Но желание увидеть Ульдемира оказалось сильнее; а кроме того, не лишним было бы сперва выслушать мнение Мастера: быть может, он отлично знает все, что касается и трубы, и пещеры, и появление там Элы только нарушит какой-то важный процесс. Труба, подумала Эла, никуда не денется, а Ульдемир и все остальные друзья по экипажу и Ферме, может быть, именно сейчас нуждаются в помощи; и тот неизвестный ей человек тоже.

Легким облачком она быстро поднялась к пещере, воспарила над вершиной каменной спирали (впрочем, камень ли то был – не так легко оказалось ответить на этот вопрос), опустилась, почти прикасаясь к дну, и снова воплотилась, стараясь теперь держаться подальше от центральной фигуры. Оглядевшись, без труда установила, что в одном месте к пещере примыкал узкий ход, запертый, впрочем, массивной каменной плитой, поставленной вертикально. Эла взглянула наверх; Жилище Власти Ассарта, куда она направлялась, находилось не прямо над нею, но чуть в стороне. Она решила воспользоваться ходом, который, как она предположила, должен был как-то сообщаться с Жилищем и наверняка давал возможность проникнуть туда, не показываясь множеству людей. Конечно, в Жилище Власти можно было влететь и облачком, и это было бы даже легче и проще, – но Эле почему-то не хотелось этого. Она шла на свидание с Ульдемиром и хотела прийти на него женщиной, а не чем угодно другим.

Она без труда прошла через каменную плиту; по другую сторону ее оказались люди, с одним из них она едва не столкнулась лицом к лицу (хотя столкнуться можно было, конечно, лишь фигурально). Еще не успев как следует подумать, она выключила этого человека, самое малое, на полчаса, и, проходя мимо, уголком глаза заметила, как тот неуклюже упал. Это ее не взволновало, как и два других человека, мужчина и женщина, глядевшие на нее в полном оцепенении; Эла прошла сквозь них, не причинив никакого вреда или хотя бы неудобства. Узкий ход влился в другой, пошире, а тот, в свою очередь, привел ее в Жилище Власти. Была ночь, длинные коридоры освещались плохо; Эла приглушила и свой собственный свет, чтобы нечаянно не обратить на себя чьего-либо внимания, постояла на месте, внимательно оглядывая дом изнутри – все этажи, все коридоры и комнаты. Ульдемира она нашла без труда – он спал в маленькой комнатке в другом конце здания. Перевоплощаться не хотелось, и Эла пошла по длинным, коленчатым коридорам, по узким лестницам и снова коридорам и галереям. Наконец вошла к нему и склонилась над кроватью.

Он был не один там – в этой же постели спала женщина. Эла внимательно рассмотрела ее. Чем-то женщина ей понравилась, чем-то, наоборот, оттолкнула. Но во всяком случае она не была столь красивой, как сама Эла, и это успокоило и позволило не причинять женщине никакого вреда. Эла только грустно улыбнулась: на людей, даже самых лучших, можно полагаться только до определенного рубежа; она имела в виду людей планетарных, разумеется. Ульдемир выглядел усталым, но, к ее удовольствию, был моложе, чем когда они с ним расстались там, на Земле – на весь остаток его планетарной жизни. Эла понимала, что это не настоящий облик его, это лишь рабочий возраст, данный Ульдемиру Мастером; но все равно было приятно видеть его таким… Она присела на пуф недалеко от кровати, ей было безразлично, сидеть или стоять, людям ее стадии не знакома усталость плоти – но ей хотелось вести себя так, как если бы она все еще была планетарным человеком. Было тихо. Она поняла, что война еще не пришла в Сомонт, хотя была уже где-то совсем близко. Кажется, пока ее помощь здесь не особенно требовалась.

И все-таки она не хотела уйти, так ничего и не сделав для него. Подумав немного, она нашла что сказать ему и, сосредоточившись, послала сигнал. Она передала Ульдемиру, что близ Жилища Власти находится нечто необычное, но, очень возможно, опасное, и поэтому, когда война начнется и здесь, надо постараться не допустить серьезного обстрела и бомбардировки самого здания и его окрестностей. А также – что более подробно он, наверное, сможет вскоре узнать у Мастера. А также – что она очень рада была повидать его, хотя и не очень довольна тем, что в постели он находится в обществе посторонней женщины. А также – что она, несмотря на это, по-прежнему любит его и знает, что и он так же любит ее – и будет любить до той поры, пока и сам не перейдет в ее состояние.

После этой передачи Эла посидела еще немного, просто глядя на него. Ульдемир заворочался и пробормотал что-то; она узнала свое имя. Свое – а не той, что лежала рядом. Эла улыбнулась.

Теперь можно было уходить.

Не затрудняясь поисками двери, Эла прошла сквозь стену в коридор. И хотела уже, развоплотившись, подняться прямо вверх – сквозь атмосферу в пространство, – но задумалась.

Там, внизу, где она вышла из пещеры, оставались три человека. Двух из них она даже не затронула. Что они там делали? Не пытались ли пробиться в пещеру? Ведь когда-то кто-то бывал там – иначе откуда было возникнуть ходу? Ход означал, что проникнуть туда можно – если знать способ сдвинуть с места каменную плиту. Люди вряд ли знали такой способ: иначе они не стали бы задерживаться перед этой плитой. И вряд ли они знали, что там, за плитой, находится. Не зная ни того, ни другого, они вполне могли воспользоваться, чтобы проложить себе путь, каким-нибудь опасным приемом: например, взорвать камень. Но она-то теперь понимала, что такое действие могло привести к самым скверным последствиям…

Нет, перед тем как покинуть эти места, следовало еще раз заглянуть туда, и если люди на самом деле решатся на какое-то опасное действие – помешать им. Эла понимала, что это в ее силах.

Вот почему вместо того, чтобы сразу же устремиться в пространство, она вернулась в подземелье. Из троих там сейчас оставался только один человек – тот, которого она выключила. Он едва успел прийти в себя и сидел на каменному полу, опираясь на руку, другой рукой потирая лоб и недоуменно оглядываясь. Потом он увидел ее. Элу поразило, как сразу изменилось его лицо: на нем возникло выражение ненависти.

– А, Ферма! – пробормотал он и с трудом встал; кажется, он еще не вполне оправился. – Везде эмиссары… Но я тебя не боюсь! Могу драться на равных! А ну-ка, ну-ка, посмотрим, как ты…

И он сделал выпад, какой применяют люди, прошедшие эмиссарскую школу, для воздействия на противника на расстоянии.

Будь он в здравом уме, он сообразил бы, что имеет дело не с эмиссаром из планетарных людей, подобным ему самому, но с человеком иного уровня; но он еще не был в здравом уме. Эла ж без труда поняла, что человек этот – эмиссар, и не с Фермы – тогда она обязательно помнила бы его; значит, он был эмиссаром другой стороны. Враждебной. И хотя она вовсе не настроена была сражаться, но иного пути сейчас не было. Да и собственно, о каком сражении могла идти речь?

Все же она помедлила, и человек, приблизившись на шаг, снова сделал выпад; однако разряд был слаб и не подействовал бы сколько-нибудь ощутимо даже на простого эмиссара; Эле же такие приемы не были опасны вообще. Но затягивать эпизод было незачем. Эла мгновенно скрестила перед собой руки, образовав энергетическую петлю, и легким взмахом накинула ее на противника. Резко опустила обе руки. Теперь он лишился возможности двигаться и лишь следил за нею белыми от бешенства глазами. Она улыбнулась. Человек этот в своей жалкой ненависти был даже забавен. Следующим пассом Эла подняла его в воздух. Повернулась и пошла по узкому ходу, даже не оглядывалась: знала, что он плывет за нею на расстоянии метра от земли. Иногда, когда коридор резко сворачивал в сторону, он легко стукался о каменную стену. Эле не было его жалко.

Она шла, решая, как же теперь поступить с ним. Ей он был совершенно не нужен. Однако у противника он наверняка играет немалую роль; ей удалось нечаянно взять эмиссара в плен – не выпускать же его?

Видимо, надо как-то переправить его на Ферму, к Мастеру. Если она обошлась с эмиссаром слишком резко – придется извиниться и отпустить его, но пусть это решают те, кто знает больше, чем она.

Однако ей самой это не под силу. Она-то может свободно передвигаться в пространстве, но он – всего лишь планетарный человек, и его перемещать можно только по специальным каналам. У нее такого канала нет. Единственное, что сейчас остается, – это укрыть его в каком-то надежном месте, связаться с Мастером или слетать на Ферму самой и попросить помощи.

Беда только, что такого укромного места в ее распоряжении не было. Для того чтобы найти его, ей тоже нужна была помощь.

Кого можно было просить о помощи?

Только кого-то из тех, кого знала она и кто знал ее. То есть из людей экипажа.

Может быть, даже Ульдемира. Хотя эта задача разрешима для любого из них.

Значит, покидать Жилище Власти еще рано…

Придя к такому выводу, Эла, выйдя в основной ход, снова повернула к Жилищу.

Только теперь у нее возникло такое ощущение, что она не только издали, как-то неопределенно, но помогает друзьям и на деле.

4

Кольцо осады проходило уже едва не по границам города. Но до сих пор по Сомонту не было сделано ни одного выстрела.

Командующие тремя экспедиционными корпусами Коалиции – силами этих корпусов и было создано кольцо – не раз уже докладывали Объединенному командованию, что после непродолжительной ракетной подготовки – с грунта, с воздуха и, если возможно, из космоса – город можно будет взять после непродолжительного штурма, для которого все уже было подготовлено: и штурмовая техника, и отборные бойцы. Тем самым война на Ассарте была бы закончена. Кроме столицы, сопротивление мог оказать еще только Резервный центр обороны, находящийся в другом полушарии; однако в Сомонте была Власть, и с капитуляцией этой Власти капитулировала бы и вся планета: признала бы поражение и смирилась с ним. А Резервный центр мог держаться, пока не съедят последнюю банку консервов – после этого защищающим его силам останется только, подняв руки, выходить на поверхность.

Так полагали командующие. Но, по совершенно непонятной для них причине, представитель Объединенного командования каждый раз отвечал одно и то же: «По Сомонту не должно быть сделано ни одного выстрела. Город нужен нам в целости и сохранности. И каждый, кто нарушит запрет на обстрел Сомонта, будет наказан по высшей строгости».

Командующие роптали. Однако, как люди военные, подчинялись. Другого пути у них не было. Однако они, используя свои права, вновь и вновь рапортовали начальству о необходимости обстрела и штурма: это не было запрещено ни одним уставом.

Последнее такое донесение, подписанное тремя командующими, было послано вчера. Так что сегодня следовало ожидать очередного представителя Объединенного командования, который, конечно же, привезет очередной отказ. О своем прибытии представитель осведомил заранее и ожидался сегодня с утра.

Однако прошел назначенный им час; прошло и время, которое командующие накинули – учитывая, что война есть война и передвижения не всегда происходят так, как планируются. Представитель командования не явился.

Трое командующих собрались в ставке Третьего Генерала Ли Пера из мира Ктол. Они несколько нервничали.

– Сколько можно ждать! – вопросил генерал Ли Пер, воздев руки.

– Может, его кто-нибудь сбил на подлете, а мы тут сидим и ждем, – предположил его коллега из мира Хапорим.

– Сделал благое дело, – проворчал генерал из мира Серитог.

– Так или иначе, – снова заговорил командующий корпусом Ктола, – мы подали рапорт и ответа на него не получили. Хотя по существующим правилам, в условиях военных действий, должны были получить его не позже, чем в десять часов утра сегодня по времени Ассарта.

– Но не получили, – подхватил генерал из Хапорима.

– Согласно Уставу Командных действий Серитога, – сказал генерал из названного мира, – если я испрашиваю у командования разрешение на определенные действия и в установленный срок не получаю отказа, то тем самым моя инициатива считается одобренной и я получаю права для ее реализации.

– Ну, и у нас точно так же, – подтвердил генерал из Хапорима.

– Что ж удивительного? Всем известно, что свой Устав вы списали с нашего, чтобы зря не напрягать мозги.

– Это вранье, – сказал генерал из Хапорима. – Просто один из членов нашего Уставного комитета удрал к вам вместе с проектом, которым вы и не замедлили воспользоваться.

– Господа генералы, – воззвал Ли Пер. – Лучше поговорим об этом когда-нибудь потом. После победы.

– Мы никогда не победим, если нам будут связывать руки, – заявил генерал с Хапорима.

– Я считаю, что нам не связывают руки, – возразил командующий с Серитога. – Во всяком случае сегодня нам их скорее развязали. Рапорт отправлен, ответа нет, следовательно – что? Следовательно, наша инициатива считается одобренной.

– Совершенно верно, – поддержал генерал с Хапорима.

– В таком случае, – подвел итог генерал Ли Пер, – нам остается только отдать соответствующие распоряжения. Когда мы можем начать обстрел? Мне, например, нужно не более шести часов.

– Я управлюсь за пять, – заявил Хапорим.

– А я даже за четыре, – доложил Серитог.

– Хорошо. В таком случае открываем огонь через пять часов.

– Через пять часов и семнадцать минут, – предложил Серитог. – Чтобы было ровное время. Сейчас без семнадцати три.

– Итак, в двадцать-ноль?

– Принято.

– Позвольте, господа, – усомнился Хапорим. – На какое время для подготовки мы рассчитываем? Не придется ли нам идти на штурм среди ночи?

– Ни в коем случае, – успокоил его Ли Пер. – Мы будем выпускать снаряды и ракеты десять часов подряд. Ночью это кажется особенно страшным – тем, на кого они падают. А в шесть-ноль поднимем войска в атаку.

– Отлично, – сказал Серитог.

– Если так, то я не возражаю, – примкнул к ним и Хапорим.

– В таком случае, господа, – по корпусам!

В войсках Коалиции дисциплина и порядок находились на хорошем уровне. Что было приказано, то и выполнялось. Поэтому штурмовые части заняли исходные позиции еще до начала огневой подготовки.

Артиллерия выдвинулась на свои рубежи, давно уже намеченные.

Ракетные наземные части – тоже.

С авиацией было несколько сложнее. У нее было свое объединенное командование. И на запрос авиаторы ответили, что такого приказа не получали.

Пришлось срочно связываться с Объединенным авиационным командованием. Доказывать, что Главное Объединенное командование не возражает против операции. И, в конце концов, речь идет лишь об оперативном подчинении командованию корпусов той авиации, что принадлежит их же планетам и, строго говоря, им же и должна подчиняться. Эти аргументы подействовали, но все же чего-то не хватало. И тогда в ход пошел последний козырь: авиационным начальникам было сказано, что операция гарантирует окончание всей надоевшей войны в трехдневный срок. А как только Сомонт падет и въехать в него станет безопасно – авиационные генералы будут первыми приглашены, чтобы полюбоваться результатами работы своих подразделений – а также и трофеями. Упоминание о трофеях оказалось очень кстати: каждому ведь хочется сохранить на память о войне, в которой участвовал, какой-нибудь сувенирчик – пусть даже мелочь… Поэтому, уточнив, что грузовикам авиационного командования въезд в город будет, безусловно, разрешен, воздушные генералы дали наконец требуемое разрешение и остались в приятном ожидании.

К назначенному сроку все было готово.

Генеральские часы были сверены заранее. И ни один из трех командующих не опоздал ни на секунду.

Прозвучали команды. Сотрясая установки, в воздух поднялись ракеты. Вылетели из орудийных стволов снаряды.

Считанные секунды понадобились, чтобы они достигли цели. Ни один выстрел, ни одна ракета не пропали даром: цель – столичный город – была достаточно крупной.

Огонь велся по площадям; это было проще, чем, наметив конкретные цели, стараться поразить их. Да в Сомонте – это было известно – и не существовало таких сооружений, которые носили бы военный характер и могли быть использованы в уличных боях во время штурма. Целью огневой подготовки было – напугать, привести к мысли о неизбежном поражении. Население города должно было деморализоваться само и оказать такое же воздействие на войска. После чего победу можно будет взять голыми руками…

Был вечер, и в Жилище Власти никто еще, естественно, не спал.

В Жилище Власти, на половине Ястры, кроме нее, Ульдемира и Питека, присутствовали еще два человека.

Одним из них была Эла. Сидя в углу, она старалась выглядеть как простая планетарная женщина. Однако все, кроме Ястры, знали, что это не так.

Другим был Ублюдок Миграт. Несмотря на то, что с виду он был совершенно свободен, на самом деле Миграт не в силах был пошевелить ни рукой, ни ногой. Петля, наброшенная Элой, держала его до сих пор.

Эла и Миграт появились здесь лишь несколько минут назад. И разговор, по сути дела, еще не успел начаться, когда в городе послышались первые взрывы.

– Что за дьявол! – вскочил Ульдемир.

Остальные повернулись к окнам, не говоря ни слова; никто не хотел поверить, что война в конце концов вступила и в Сомонт.

Только Миграт прохрипел:

– Идиоты! Все – идиоты!

– Кроме вас, конечно, – заметил Ульдемир. – Вы – известный мудрец, как же.

– Каким бы я ни был, но, пока я был свободен, ракеты на Сомонт не падали! Даже и сегодня я мог бы предотвратить… если бы не эта дама.

– С дамами вам вообще не везет, Магистр, – сказал Ульдемир. – А что касается обстрела города – это очень интересно. Вы так любили этот город, что всячески старались уберечь его? Или есть какие-то другие причины?

– Можете догадываться сами, – сказал Миграт, усмехнувшись. – Только боюсь, что у вас не осталось на это времени.

– Сколько бы у нас ни оставалось времени, – проговорил Ульдемир медленно, – у вас его всегда будет чуть меньше. Думаю, что ситуация вам понятна. Хотя в немалой степени она зависит от вас.

Снаружи снова рвануло; на этот раз уже ближе.

– В какой же степени? – поинтересовался Миграт.

– Если согласитесь ответить на вопросы, которые мы вам зададим, то мы во всяком случае оставим вас в живых.

– Это от вас уже не зависит. Потому что ракеты и бомбы Коалиции переправят нас в следующую стадию раньше, чем вы сумеете что-либо сделать. И если говорить обо мне – это не кажется мне наихудшим выходом.

– Не уверен, что вы понадобитесь Охранителю, перейдя в Космическую стадию, – покачал головой Ульдемир. – Потому что, собственно говоря, вы мало чем помогли ему. Так что вряд ли вам сейчас имеет смысл умирать. Подумайте, а я тем временем задам вам первый вопрос: почему вы, жертвуя Ассартом, так берегли Сомонт? Только не говорите, что вам нужна неразрушенная столица. Причина в чем-то другом. В чем же, Магистр?

Миграт молчал. Снова послышались взрывы – на этот раз несколько дальше.

– Может быть, Магистр, Сомонт нужен не столько вам, сколько Охранителю? Зачем? Что в этом городе такого? Зачем ему понадобилось сталкивать Ассарт со всеми остальными мирами?

– Попросите вашу даму дать мне возможность хоть немного двигаться. У меня затекло все тело.

– Сначала ответьте.

– Охранитель сам объяснил вам это – там, на Заставе.

– Это было объяснение для умственно отсталых.

– Можете считать меня умственно отсталым, но я ему верю.

– Нет, Магистр, не верите. Иначе вы не попытались бы сами увидеть – что находится внизу, под нами, куда ведет узкий ход.

– Нормальное человеческое любопытство.

– Малоубедительно.

– Ну, это уже ваше дело.

– У нас не возникает желания облегчить ваше положение.

– Спросите о чем-нибудь таком, что мне известно.

Ульдемир на несколько секунд повернул голову, прислушиваясь к тому, что безмолвно передавала ему Эла.

– Что за устройства находятся на Заставе? Для чего они и откуда взялись?

– Назначение их известно только Охранителю – и тем, кто ими управляет.

– Кто они?

– Из какого-то другого мироздания. Было бы хорошо, если бы вы поняли: Охранитель вовсе не считает меня своим лучшим другом и не исповедуется мне: его замыслы для меня ясны не более, чем любому из вас.

– Мы допускаем, что он вам не излагал их; однако вы, конечно, раздумывали о них – и какие-то выводы у вас имеются.

– Ну… возможно, дело в его отношениях с теми, кому служите вы. С Фермой. В их взглядах на сущность и смысл Мироздания.

– Может быть. Но ведь это пространство относится к Ферме – он что же, хочет совершенно вытеснить ее отсюда?

– Не исключено.

– А какую роль в этом должен играть Ассарт? Именно эта планета?

– Об этом знает только сам Охранитель.

– Видите, так или иначе мы возвращаемся к первому вопросу: что известно вам о… ну, назовем это хоть бы «Секретом Ассарта»?

– Известно, что там находится нечто.

– Точнее?

– Я уже говорил: точнее ответить не могу.

– А ваше мнение?

– Что-то такое, что может дать Охранителю возможность диктовать свои условия.

– Ну, это и так понятно… Что, Эла?

Забывшись, Ульдемир проговорил эти слова вслух, что было вовсе не обязательно – Эла воспринимала их непосредственно, без помощи акустики – как и он слышал ее мысли.

– Я ведь видела это, – передала она. – Была там, разве я не сказала? Там просто ход – ход вниз, возможно – к самому центру планеты. Я не успела исследовать до конца. Но сразу стало ясно, что он создан не людьми – и предназначен не для людей. Никто из нас не сможет разобраться в этом. Может быть, Мастер и Фермер…

– Спасибо, Эла, не забудь только: наш пленник так же хорошо воспринимает мысли, как и мы с Питеком.

– Я понимаю.

Снова грохот за стенами; теперь уже совсем близко.

– Скажите, Магистр, сохранить Сомонт от обстрела – целиком ваша идея? Или указание Охранителя?

– Сейчас уже не помню. Возможно, он подал такую мысль.

– Значит, он. И вам пришло в голову, что это связано с тем, что находится в глубине?

– Другого объяснения я не мог найти.

– А как вы узнали, что внизу вообще что-то находится? Он сказал вам?

– Нет. Он говорил только о необходимости всячески беречь Жилище Власти. Но я вовремя вспомнил, что в наших древнейших легендах имеются намеки на нечто такое… На то, что Жилище – вернее, то, что давным-давно находилось на его месте – предназначено для охраны и защиты не тех, кто наверху, но того, что ниже, в глубине.

– И вы поверили легенде?

– Древнейшая история всегда интересовала меня.

– И вы решили, что в легендах речь идет о действительных фактах?

– Я всегда верил им. И, как видите, не зря. Мы, в чьих жилах течет кровь Властелинов, всегда были наполовину устремлены в прошлое и лишь второй половиной – в будущее. Только мой брат хотел создать прошлое искусственно. Он не верил сказкам. Не его вина: так его воспитали.

– Не трогай Изара! – впервые вступила в разговор Ястра. – Ему сейчас тяжело.

– Я думаю, что ему сейчас как раз легко. Он простился с Планетарной стадией. И единственным законным претендентом остаюсь я. Поэтому предлагаю всем вам соглашение – примерно такое, какое уже предлагал Ястре.

– Для вас она – Жемчужина Власти! – нахмурился Ульдемир.

– Ну, между родственниками подобный этикет ни к чему… Да, предлагаю соглашение. Она передает мне власть законным путем. И все мы пытаемся найти разгадку того, чем же на самом деле является Ассарт.

– А что вы скажете Охранителю, Магистр?

– Вряд ли такие подробности будут интересовать его. Мои права на Ассарт он признает…

– А вы признаете его власть над собою. Но ведь мы точно таким же образом признаем старшинство Фермы! Как же вы предполагаете сочетать интересы тех и других?

– А никак. Это их проблемы.

– К сожалению, Магистр, мы никак не можем согласиться с вами.

– Они так уж вам дороги?

– Это само собой; кроме того, мы затрудняемся представить себе, что отношения между Заставой и Фермой возникли только вследствие чьих-то амбиций. Мы не знаем подробностей, но нам известно, что дело касается самого существования нашего Мироздания – во всяком случае, в его современном виде. Но, кроме этих причин, есть и еще одна; одно обстоятельство, которое разрушает все ваши планы.

Очередная серия ракет упала на город. Ястра сказала:

– Пора заканчивать бессмысленный разговор. Нам некогда.

– Да, – согласился Ульдемир. – Потому что после обстрела наверняка последует штурм. Мне нужно связаться с Рыцарем, Эле – с Мастером.

– И все же, – снова заговорил Магистр, – мне хотелось бы услышать, что это за обстоятельство.

– Оно заключается в том, дорогой Магистр, что Изар жив.

– Может быть, – усмехнулся Миграт, – вам даже известно, где он находится?

– Без сомнения. Вот за этой стеной. В соседней комнате.

– Прошу извинить, но я вам не верю.

– Ну, это ваше дело… Ястра, когда Властелин сможет обратиться к миру?

– Через два-три дня.

– Это комедия, – сказал Миграт. – Вы хотите убедить меня…

– Ничуть не бывало. Мы можем даже показать его вам.

– Будет очень интересно.

– Ульдемир! – воспротивилась Ястра. – Не надо! А вдруг этот… родственник сможет как-то повредить ему? Изар не в таком состоянии, чтобы сопротивляться.

– Ты могла бы и не говорить этого, – упрекнул ее капитан. – А что касается вреда, то не беспокойся. Мы попросим Элу присутствовать при этом. Она сильнее Магистра.

– Ты думаешь?

– Иначе его не было бы здесь.

– Ну хорошо… – согласилась она без особой уверенности.

Они вышли в коридор. Миграта приходилось тащить под руки: он все еще был лишен способности передвигаться самостоятельно. Отворили дверь в соседнюю – прежнюю спальню Жемчужины. Сидевший у кровати Эфат поднял на них усталый взгляд.

– Как чувствует себя Властелин? – спросил Ульдемир.

Взгляд Эфата, на миг задержавшийся на Магистре, переместился на капитана.

– Ему становится лучше, хотя выздоравливает он медленно.

– Что сказал сегодня врач?

– Возможно, завтра Властелин придет в себя.

– Ну, Магистр, – вы убедились?

Миграт промолчал.

– В таком случае, в ответ на ваши предложения выслушайте мои. Я думаю, что мои друзья поддержат их, – сказал Ульдемир.

– Интересно…

– Жемчужина! – вмешался Эфат. – Не хотите ли вы повелеть перенести Властелина в более надежное место?

– Чем вам не нравится это?

– Разве вы не слышите? Стреляют. Если попадут в Жилище Власти…

– Если попадут сюда, – резко прервал его Магистр, – то не спасется никто – даже в самом глубоком подземелье.

– Обождите, камердинер, – проговорил Ульдемир. – Итак, вот мое предложение. Оно основано на том, что ни вы, ни я не хотим разрушения Сомонта, и тем более – Жилища Власти. Вы согласны с этим?

– Согласиться нетрудно.

– Вы полагаете, что сможете, вернее, – смогли бы удержать наступающих от обстрела?

– Слишком много времени упущено. Но – может быть, что-то еще возможно сделать.

– Если мы отпустим вас, – сделаете вы это?

– М-м… Если быть честным – не знаю. Могу лишь обещать, что сделаю все, что сумею.

– Наверное, ведь Охранитель не откажется помочь вам?

– Только на него и можно надеяться.

– В таком случае, думаю, что мы не станем более задерживать вас.

Магистр поднял голову.

– Однако я не могу поручиться, что Коалиция отступится от идеи штурма. Обстрел и штурм – не одно и то же.

– Да, мы понимаем это.

– В таком случае – я согласен.

– Ульдемир! – воскликнула Ястра. – В уме ли ты, Советник? У нас нет более серьезного врага…

– Не было. Но сейчас самый опасный враг – их ракеты.

Как бы подкрепляя слова капитана, одна ракета из новой серии разорвалась, кажется, тут же, на площади. Будь в окнах Жилища Власти обычные стекла, вряд ли уцелело бы хоть одно из них.

– Я думаю, Советник прав, Жемчужина Власти, – почтительно обратился к Ястре Питек. – Важно, чтобы они прекратили огонь.

– Вы хотите, чтобы я поверила Миграту?

– И все же отпустим его. Он ведь прекрасно понял теперь одну вещь: он не укроется от нас нигде в пределах скопления Нагор. Эла найдет его. И не только она…

– А может быть, мне сопровождать его? – сказал Питек. – В качестве личного телохранителя. Я ведь не слабее его.

– Не так нас много, – отверг его мысль Ульдемир, – чтобы мы брали на себя еще и его охрану. Нет, думаю, что он не обманет – потому что это нужно ему не менее, чем нам.

– В этом я с вами согласен, – откликнулся Миграт.

– Эла! – мысленно обратился Ульдемир. – Доставь его, пожалуйста, к выходу – и отпусти. Дальше он сам найдет способ…

– Разумеется, – просигналил Миграт так же беззвучно.

– Однако, если вы попытаетесь вернуться в Жилище Власти…

– Я вовсе не обещал не делать этого. Штурм так или иначе состоится. Вам придется капитулировать. И тогда никто не сможет запретить мне…

– Хорошо. Но только тогда.

– Согласен.

– И еще, Эла. Потом вернись ненадолго…

Она улыбнулась.

– Ну, конечно же, – передала она. – Так хочется о многом поговорить…

– А мы тем временем займемся войсками. Проверим, насколько они готовы к штурму.

Миграт усмехнулся. Это было нелегко: затекли даже мускулы лица.

5

В комнате, где лежал Властелин Изар, остались, кроме него, только двое: Эфат и Ястра.

– Думаю, вам давно пора отдохнуть, камердинер, – произнесла Жемчужина Власти. – Видно, что вы бесконечно устали.

– Увы, Властительница, года… Но я еще могу ухаживать за ним. Кто другой сделает это так, как я?

– Хотя бы я.

– Вы, Жемчужина Власти? Но у вас сейчас так много важнейших дел…

– Самым важным мне кажется – чтобы Властелин вернулся к нам. Он очень нужен всем.

– Конечно, Властительница, мне очень хотелось бы этого…

– Вы сомневаетесь? Но ведь вы только что сказали…

– Вынужден признаться: мне пришлось солгать.

– В чем же?

– Доктор вовсе не говорил, что через день-два Властелин придет в себя настолько, что сможет обратиться к народу.

– Ах, вот как… – протянула Ястра.

– Наоборот – врач говорил, что такое состояние его может продолжаться долго, очень долго… Он объяснял – почему, но этого я не запомнил – его слова прямо ошеломили меня.

– Отчего же вы сразу не сказали, как обстоит дело?

– Как же я мог сказать, если рядом с нами находился этот… Ублюдок Власти? Его брат?

– Вы узнали его?

– Великая Рыба, да конечно же! Я помню его совсем молодым. Правда, давно не приходилось встречаться, но он такой… запоминающийся.

– Вы правы.

– И подозреваю, что у него не самые честные намерения в отношении Властелина.

– Почему вы так решили?

– Иначе он за столько лет нашел бы время, чтобы посетить нас. А ведь он даже не поздравил Властелина со вступлением во Власть…

– Да, вы снова правы – намерения у него не самые лучшие. Но это вовсе не значит, что вам не следует отдохнуть.

– Пожалуй… пожалуй, я воспользуюсь вашей добротой, Властительница. Если вдруг понадоблюсь, я буду у себя. Я оставлю вас ненадолго. Старики быстро приходят в себя, хотя и быстро устают.

– Отдыхайте спокойно, Эфат.

– Еще раз благодарю вас, Властительница… Ах!

– Что случилось?

– Нет-нет, ничего… Я просто забыл… одну вещь.

– Это касается Изара?

– Ни малейшим образом. Но, с вашего позволения, я ухожу.

– Идите, Эфат. Набирайтесь сил. Они еще понадобятся…

Оставшись наедине с Изаром, Ястра села на еще теплый стул, только что освобожденный старым камердинером. Задумчиво поглядела на белое, словно мукой обсыпанное лицо Властелина: слабо, одним уголком рта, усмехнулась. И задумалась.

Значит, на самом деле Изар не придет в себя ни завтра, ни в ближайшие дни. И уж подавно не сможет обратиться к миру Ассарта. А ведь только на это и были надежды. Только слово Властелина могло поднять людей, вдохнуть в них какую-то бодрость. Сейчас никто не хочет браться за оружие. «Мы сами виноваты, – подумала она. – Много, много лет понятие приверженности Власти подменяли приверженностью Властелину. Всегда казалось невозможным, что с ним что-нибудь может произойти. Властелин был надежно защищен, казалось бы, со всех сторон. Конечно, если вел себя разумно.

Изар так и не научился вести себя разумно. Как подобает истинному Властелину».

Ястра вздохнула.

Если бы он с самого начала повел себя иначе, то она… ну что же: чуть раньше или чуть позже, но она пришла бы в себя. Перемогла бы обиду, чувство оскорбленного достоинства; он же никогда не был ей безразличен. Немного времени – и она сердцем ощутила бы то, что всегда знала рассудком: что ради Власти приходится жертвовать многим – вплоть до самой себя. Смирилась бы. И стала верной помощницей ему во всех делах Власти.

Однако он, видите ли, решил обидеться сам. Словно это она валила его на пол… Не мог терпеливо обождать. Никто не научил его той простой вещи, что, когда ты ждешь чего-то от женщины, надо прежде всего научиться терпению. Ничто не ценится так, как готовность ждать, сохраняя в неизменности свои чувства. Нет, он обиделся – и завел себе эту, как ее…

Кстати, она, оказывается, удрала. Ухитрилась. А сперва показалась такой робкой, хрупкой девицею… Ничего, у нее хватило сил, чтобы заставить здоровенного охранника потерять сознание, связать его и каким-то способом выбраться из Жилища Власти.

Ну да Рыба ей судья. Исчезла – тем лучше и для нее, и для самой Ястры: не придется принимать никаких тяжелых решений.

Во всяком случае, по отношению к ней.

Она не опасна более. Потому что Изар – вот он. Лежит, редко и тяжело дыша. В бинтах, в датчиках, со здоровенными иглами в венах. Лежит – потому что кинулся искать свою ненаглядную – и это перед самым началом войны! И угодил в ловушку. Мальчишка, а не Властелин. Еще хорошо, что спасли…

Впрочем – хорошо ли?

Хорошо ли, если как следует подумать? Нужно ли было его спасать? Если подумать спокойно и откровенно.

Может быть, и нет?

Может быть, если ты, Изар, сейчас ничего не можешь сделать для своей Власти, для своего Ассарта, то тебе… тебе лучше вообще не быть?

В такие дни нельзя выступать от имени Властелина. Должен обращаться к людям тот, кто взял на себя ответственность и всю тяжесть Власти. Деятель. А не его доверенное лицо.

Я, например, не хотела бы сейчас выступать за тебя.

А вот за себя – смогла бы?

Почему бы и нет? О Власти я знаю не меньше твоего.

Конечно, сейчас не лучшее время для того, чтобы Власть перенимала женщина. Не потому, что она хуже; потому, что непривычно для Ассарта. Крутые повороты хорошо преодолевать, когда и машина, и дорога в порядке. А когда машина грозит рассыпаться, лучше всего ехать по прямой. Сейчас все колеблется. И мое появление могут не понять.

Ну что же; я могу оставаться за кулисами. А перед людьми пусть красуется он.

Он – иными словами, существо мужского пола.

У меня даже есть из кого выбирать.

Есть Миграт. И есть Ульдемир.

Миграт был бы естественнее. Та же кровь, коренной ассартианин…

Несомненно. Однако я буду ему мешать. И уж он постарается отделаться от меня как можно скорее. И никто не сможет ему помешать. Нет, он, наверное, был бы чересчур хорош в этой роли.

Тогда – Ульдемир?

Что же: ему в самом деле не обойтись без меня. Он сможет держаться только при моей поддержке. Но, кажется, решительности у него хватает. И способности действовать жестко.

Ну и, кроме того… тогда сын законно наследует власть. Конечно, без всех этих жутких ритуалов.

Фактически это будет означать смену династии. Время для этого как раз самое подходящее: война, и место Власти не может оставаться пустым.

Что же касается тебя, Изар…

Ястра снова глянула на неподвижное лицо Властелина.

…Что касается тебя, то, становясь Властелином, ты знал, на какую судьбу себя обрекаешь.

Властелин жив, пока он нужен Власти.

Жаль, что ты был нужен так недолго.

Впрочем, мне и не жаль. Ты не так повел себя. И я не успела простить тебя.

Ты не нужен, Изар. И тебе лучше уйти сразу, чем еще какое-то время мучиться в постели, а потом, выздоровев – увидеть, что все пошло прахом и нет больше ни Власти, ни Державы.

Так пусть лучше не будет тебя. Пока есть ты, нет ясности. Ты уйдешь – и ясность придет сама собой.

Уходи, Изар, уходи.

Но ты не можешь. Придется помочь тебе.

Неужели ты думаешь, что ты один умеешь убивать мягко и спокойно?

Ястра медленно вытянула руку. Положила ладонь на грудь Властелина, у самого подбородка. Еще чуть повыше – и там уже горло. Незащищенное горло человека, лежащего без сознания.

Нет, есть вещи, Изар, которых женщина не прощает…

Проскочила секунда, другая. Ястра медленно сняла руку с его груди, позволила ей свободно упасть с постели, только сильно сжала пальцы.

Нет, все-таки это нелегко. Так, сразу. Она ведь ничего такого не думала. Еще час назад и не помышляла. Откуда-то вдруг взялось…

Но ведь она права?

Конечно, Изару тоже нелегко было – своего отца…

Но ведь ему так или иначе предначертано быть задушенным. Раньше или позже. Таков Порядок, не так ли?

А если так, значит, она, Ястра, и ни в чем не виновата?

В самом деле: Властелин умирает, когда до естественной смерти ему остается день-другой, не более.

Однако никто не дает гарантии, что ты проживешь дольше. Врач, будь он откровенен, наверняка сказал бы именно так. И скажет, если спросить его достаточно строго.

«Сейчас, Изар. Сейчас. Кажется, я решилась. Сейчас, я только немного передохну. Чтобы не дрогнула рука, не сорвалась…»

Ястра закрыла глаза, откинулась на спинку стула, руки повисли, расслабленные.

Она решила просчитать до ста. Или – четыре правых руки, если применить ассартианскую систему счета.

Она открыла глаза, даже не досчитав, когда еще трех пальцев не хватало до полных трех правых. Открыла – потому что ей почудилось, что кто-то вошел.

Ястра взглянула – и поняла, что не ошиблась. В углу комнаты стояла неизвестно как попавшая сюда женщина. Та самая, что привела или, скорее, притащила в Жилище Власти бессильного Миграта.

Ястра понимала, что женщина эта – не такая, как все они. Хотя все, что касалось Планетарной и Космической стадий бытия, оставалось неизвестным ей.

Пожалуй, она назвала бы эту женщину призраком. Однако призрак, по представлению Ястры, как и большинства людей, должен был быть едва заметным, бледным, таинственным, тающим на глазах. А эта дама была или, вернее, казалась совершенно реальной – хотя Ястра ни за что на свете не согласилась бы прикоснуться к ней даже кончиком мизинца.

– Что вам угодно? – спросила Ястра; голос прозвучал хрипло, с натугой. И неудивительно: во рту было сухо, как в пустыне Кош.

Женщина, видимо, услыхала и поняла ее. Она улыбнулась, но не ответила. Вместо того чтобы что-нибудь сказать, она приблизилась и недвусмысленным жестом предложила Ястре встать.

Сама не зная почему, Ястра повиновалась.

– Чего вы хотите? – на всякий случай спросила она снова.

Женщина, по-прежнему не отвечая, заняла ее место. И странно: вытянув руку, положила ее на то же самое место, где две минуты тому назад лежала ладонь Ястры: на грудь Изара, под самой шеей. Сумасшедшая мысль возникла у Жемчужины Власти: эта женщина угадала ее замысел и почему-то решила исполнить задуманное вместо нее. То есть задушить Изара?!

Властительница рванулась вперед, чтобы сбросить гостью со стула, предотвратить…

Ее руки прошли сквозь женщину, не ощутив ни малейшего сопротивления.

Ястра в ужасе отскочила.

Женщина словно не заметила ее движения. Она сидела неподвижно, потом, примерно через полминуты, вытянула и левую руку и положила ладонь поверх правой.

Минуту или две все оставались в неподвижности.

Потом женщина опустила руки и встала. Повернулась к Ястре и улыбнулась ей. И исчезла.

Ястра невольно потерла глаза. Все в комнате оставалось таким, каким было. Только женщина – явилась и так же необъяснимо исчезла. И еще…

И еще пошевелился Изар.

Он вдруг стал дышать тише, спокойнее. Потом открыл глаза. Его взгляд оказался осмысленным. Изар зевнул, с трудом поднеся к лицу руку. Игла выскочила из вены – он не обратил внимания.

– Ты, Ястра? – медленно, как бы заново привыкая к речи, проговорил он. – Где я? Почему я здесь?

– Изар!..

– По-моему, это именно я. Что тебя удивляет?

– Как ты… как ты себя чувствуешь?

– Ничего. Только дикая слабость. Я что – болел?

– Да. Ты болел.

– Не ко времени… Что в мире?

– Многое, Изар…

Его голос окреп.

– Я спрашиваю: что в мире? Война? Мир? Победа? Поражение?

Она поняла, что он способен оценить положение.

– Война. И близко поражение.

Властелин сдвинул брови.

– Там… стреляют? Или это у меня в голове шумит?

– Город под обстрелом.

– Неужели не могли поставить меня на ноги раньше?

– Мы делали все, что в наших силах.

– Невелики ваши силы… Одеваться!

– Что?

– Одеваться! Эфата ко мне! Где он! Спит! И где я, наконец?

– Ты? В моей постели, Властелин, – усмехнулась Ястра.

6

– Капитан! Алло, капитан!

– Слышу тебя, Уве, слышу хорошо.

– Ну, мы висим здесь уже довольно долго: а вы так ничего и не передаете. Какие-то осложнения?

– В изобилии. Но это не важно. Передачи не было потому, что оратор до сих пор пребывал в отключке.

– Ну, ему досталось, ничего удивительного. А перспективы?

– Эла обещала поставить его на ноги в два счета.

– Медицина Мастера, понятно.

– Так что потерпите еще. Вам мешают?

– Пытаются.

– И что?

– Пока два – ноль в нашу пользу. Но, вероятно, они вскоре разозлятся всерьез.

– Хорошо, Уве. Не будем рисковать. Сойдите с орбиты. Успеете вернуться, когда понадобится.

– Сойдем. А дальше?

– Сомонт в кольце, Рыцарь.

– Он давно в кольце.

– И под обстрелом.

– Вот что! Недаром нам показалось… Но мы не были уверены.

– Мы вот более чем уверены. Но тебе сверху легче определить, кто это и откуда нас беспокоят. И, если получится, утихомирить одного-другого.

– С удовольствием, капитан.

– О результатах можешь не докладывать. Либо мы их почувствуем, либо нет, слова все равно будут ни к чему. Удачи, Уве!

– Аллес гуте!

Когда Уве-Йорген Риттер фон Экк снова чувствовал себя летчиком-истребителем, он невольно переходил на родной язык.

– Ну, – сказал он, поглядев на Георгия, а затем и на Гибкую Руку, – разомнемся немного, тряхнем стариной?

– Мы готовы, Рыцарь.

– Георгий, рассчитай орбиту… Зависнуть над Сомонтом, а оттуда увидим, кто это их осмеливается беспокоить. И сами их побеспокоим…

– Сейчас.

– Погодите-ка, ребята, – неожиданно услышали сзади все трое и не сразу сообразили, что сказано это было не вслух, не громко. Индеец понял это первым. Резко обернулся.

– О! – только и проговорил он. – Гость!

Теперь посмотрели и остальные двое.

– Пахарь!

– Он самый, бродяги беспутные.

– Ну, пути мы сами прокладываем… Значит, и ты не усидел там, в тихом местечке?

– Не я. Мастер попросил.

– Ну, значит, дело серьезное…

– Да уж полагаю. Вы что – втроем только?

– Тебе мало?

– Питек мне нужен.

– Он там. Внизу. А мы не заменим?

– Так вы, я смотрю, при деле? А у меня на него был умысел.

– Что делать надо?

– Разорить немного Заставу. Бывал там?

– Капитан был. А мы только слышали. Но и Питек там не был.

– Он мне подходит. Он… такой. Там ломать надо. Он это любит.

– Ну, это мы тоже умеем.

– Да ладно. Мне не объяснить. Я и слов таких не знаю. Но так чувствую.

– Ну, ничего не поделаешь. Что, подвезти тебя до Питека?

– Я быстрее вашего доберусь. Где он там?

– Как бы тебе объяснить…

– Просто. Словами. Я планету знаю. Мастер в меня вложил перед отправкой.

– Столица Сомонт. Жилище Власти.

– Это та крепость, что посреди города?

– Верно. А дальше – сам увидишь.

– Как не увидеть. Увижу. А вы что – тоже громить собрались?

– На то война.

– Ну, помогай вам Бог.

Иеромонах исчез. Снова их осталось трое.

– Хороший человек, – сказал Гибкая Рука.

– Все мы неплохие. Георгий, что у тебя?

– Готово.

– По местам. К старту!

Уве-Йорген включил двигатели. Тела потяжелели.

– Рыцарь…

– Слушаю.

– Скучно нам будет – опять болтаться на орбите, постреливать сверху.

– Да, занятие для отставников.

– А может…

– Я понял тебя, штурман. Пожалуй, так и сделаем.

– Тогда готовься к снижению – прямо над Сомонтом. Первую цель я успею подготовить. А там – бой покажет.

– Ну что же: вполне достойная программа…

– Готовься: ввожу поправки…

– Пилот готов.

– Поправки приняты. Командуй.

– Экипажу – внимание! Выходим в атаку!

И кораблик, словно сорвавшись с вершины горы, помчался вниз по крутому склону – однако не убыстряя, а, напротив, замедляя свой полет: предстоял вход в атмосферу, с которой шутки плохи.

– Внимание: выдвигаю крылья…

– Страховка включена!

– Пошли крылья!

– Крылья вышли! Стопора сработали!

– Вижу. Ну, держитесь за воздух!..

– Я требую, – высокомерно процедил Миграт, – чтобы обстрел города был немедленно прекращен!

– Увы, это совершенно невозможно! – развел руками генерал Ли Пер.

– То есть – как?

– Все приказания отданы, войска выполняют боевой приказ. Вы ведь не думаете, что кто-либо из нас станет отменять боевой приказ в ходе операции? И потом, ну что такого? Мы постреляем еще часа четыре, потом войска поднимутся в атаку – и все.

– Вы ничего не понимаете; «все» может наступить значительно раньше, если вы продолжите…

– Уважаемый представитель, мы не видим иного выхода, как продолжать обстрел.

– Но если… О дьявол!

Загрохотало, словно громадные валуны падали на толстенную чугунную крышу. Затряслись стены командного пункта. И генералы, и даже Миграт невольно пригнулись.

– Они отвечают? Это что-то новое…

– Неужели вы думали, что будете стрелять безнаказанно? – поинтересовался Миграт.

– Разумеется, нет, господин представитель. Мы давно готовы к этому. Произошла небольшая заминка с авиацией. Но только что мне доложили, что штурмовые агралеты уже в воздухе.

– Прикажите им вернуться!

– Господин представитель! Если бы вы были военным, то поняли бы, что это невозможно, как нельзя остановить выпущенный из орудия снаряд.

– Вы что, не понимаете, что если не остановите их сами, то это сделает противник?

– Неужели? Хотел бы я видеть, как это у них получится…

И генерал Ли Пер красивым жестом указал на экран.

Туда же посмотрел и Миграт.

– Похоже, генерал, что ваше желание сбывается…

– Уве! Нас атакуют – справа сзади, угол четыре.

– Прелестно! – ответил Уве-Йорген.

Еще раньше он перевел корабль на ручное управление и теперь мягко выбрал штурвал. Одновременно добавил газ. «Алис», не снижая скорости, полез круто вверх. Преследователи открыли огонь на секунду позже, чем следовало бы. Сейчас они остались внизу, четыре машины. Три из них почти сразу начали набирать высоту – решили преследовать.

– Сопляки! – сказал Уве-Йорген. – Георгий, твоя техника готова?

– Можешь не сомневаться.

– Сейчас они наверняка выпустят самонаводящиеся. Задняя полусфера – твоя.

– Не беспокойся, Рыцарь.

– И не собираюсь. Просто сделай так, чтобы они не помешали мне работать с наземными целями.

– Будет исполнено.

«Алис» начал круто снижаться, почти пикировать. Три истребителя, получив преимущество по высоте, бросились в атаку. Выпустили ракеты. Георгий сидел за пультом ведения огня, но даже не шевельнул пальцем: его техника сейчас работала сама. Искатели цели. В задней полусфере их действовало девять, в средней – двенадцать. Самонаводящиеся ракеты приближались к кораблю. Искатели цели ловили их, одну за другой, передавали коррективы в главный боевой мозг. Точно так же были пойманы и все три самолета.

– Даю залп, – предупредил Георгий.

Корабль даже не дрогнул. Девять лучей вырвалось из опоясывавшего корабль кольца. Девять огненных клубков возникло в небе. «Алис» слегка тряхнуло взрывной волной.

– Цели уничтожены! – доложил Георгий.

– Перехожу на подавление наземных, – ответил Уве-Йорген. Двенадцать искателей передней полусферы уже обнаружили свои цели – по стартовым вспышкам ракет.

– Даю залп, – сказал Уве-Йорген таким тоном, каким говорят: «Кушать подано».

– Ну, вот вы и увидели, генерал.

– Дьявол! Что это у них там, наверху, оказалось?

Вместо ответа Миграт спросил:

– Может быть, теперь вы воздержитесь от обстрела?

– Чтобы они решили, что напугали меня? Ни за что!

– Тогда, во всяком случае, постарайтесь не задеть самый центр города. Жилище Власти. У вас ведь имеется план столицы?

– Без сомнения. Но почему я должен щадить их гнездо?

Миграт ответил, не раздумывая:

– Разве вам не докладывали, генерал, что именно в Жилище Власти сосредоточены почти все ценности планеты?

– Дьявол! Нет, мне не докладывали!

– Видимо, Объединенное командование решило сохранить эту информацию для себя. Наверное, я не должен был говорить вам это…

– Но вы уже сказали. Какие там ценности?

– Драгоценности. Произведения искусства, стоящие миллионы чешуй… Вас напрасно не предупредили. Ведь вы, судя по всему, окажетесь там раньше, чем генералы из Объединенного командования?

– Еще бы! Ах, они…

– Ну, не стоит реагировать так болезненно. Теперь вы знаете, почему я просил вас сохранить город.

– Хорошо. Я прикажу ракетчикам… Связист! Командующего ракетами корпуса – к микрофону!

Несколько раз подряд дрогнула земля. Миграт механически считал: три, четыре, пять… двенадцать.

– Говорит командующий корпусом генерал Ли Пер. Командующий ракетами, приказываю усилить огонь по внешним циклам города и не обстреливать центр.

Ответ командующего ракетной артиллерией, видимо, состоял не из одного лишь «cлушаюсь!», а может быть, и вообще не содержал этого слова.

– Двенадцать установок! – голос Ли Пера поднялся до верхних пределов. – Одновременно? Лазерная артиллерия, вы говорите? Вся лазерная артиллерия Ассарта уничтожена еще до начала десантирования – вы же сами докладывали… Дьявол! Дьявол! Дьявол!

Миграт печально усмехнулся.

– Генерал, я на вашем месте начинал бы штурм, пока есть какая-то возможность – пока в городе еще не опомнились.

– Может быть, вы и правы, представитель. Но я не могу решать один – нужно связаться с остальными командующими…

– Так свяжитесь, сожри вас синий осьминог!

– Связист! Командующих корпусами!

Миграт покачал головой. Вышел из командного пункта. Поднялся на поверхность. Глубоко вдохнул свежий ночной воздух. Отошел от входа в подземелье. Присел на скамейку, заботливо поставленную кем-то. Посмотрел в небо. Там суетились огоньки. Новые звенья истребителей пытались сбить неизвестный корабль.

Командир звена истребителей был единственным, кому удалось увернуться от поражающего луча «Алиса». И он, не раздумывая, пошел в атаку. Ракет у него не осталось, и он хотел выйти на дистанцию уверенного поражения снарядами тех двух пушек, которыми была вооружена его машина.

Легкими движениями штурвала и педалей он загонял цель в самый центр прицела.

Матово поблескивающая поверхность корабля была хорошо видна на прицельном экране. Она приближалась к перекрестию.

Пилот положил пальцы правой руки на рычаг огня. В следующее мгновение он отшатнулся от прицела так резко, что затылок его, закрытый шлемом, ударился о спинку сиденья.

Вместо корабля он увидел в прицеле женщину. Она была без скафандра, на ней было платье, какие носят в теплые летние дни. Женщина сидела на носу машины так, как сидят в дамском седле для верховой езды: слегка согнув ноги и свесив их по одну сторону капота.

Пилот взглянул поверх прицела, через переднее стекло кабины.

Женщина сидела там. Она смотрела прямо в глаза пилоту. Потом, увидев, что он смотрит на нее, улыбнулась.

Женщина была очень красива.

Пилот вспомнил разговоры об Улыбающейся Даме. По мнению летчиков, ее появление предвещало беду.

Забыв о цели, пилот заложил крутой вираж и выжал газ до полного, рассчитывая, что Даме при таком маневре никак не удастся усидеть там, где она сидела.

Однако Дама, казалось, даже не заметила ни ускорения, ни резкого крена машины. Она еще секунду-другую улыбалась. Потом, опершись рукой о капот, легко спрыгнула с него и, придерживаясь за машину рукой, полетела рядом. Другой рукой, свободной, она дружелюбно помахала пилоту. И исчезла.

Летчик вывел машину из виража. По лицу стекал пот. Преследуемый корабль был уже далеко; внизу, на поверхности планеты, вспухали красно-черные взрывы.

Цель еще можно было догнать; однако пилот даже не подумал об этом. Снижаясь, он повел самолет на базу.

Лазерный луч сверху настиг его уже над аэродромом.

Улыбающаяся Дама все-таки принесла беду.

Миграт, все еще сидевший на скамейке, покачал головой.

У него начали возникать сомнения в исходе штурма. Если Ферма все-таки отыскала возможность активно помогать Ассарту, дело может повернуться самым неожиданным образом. Но нельзя позволить, чтобы все предпринятые усилия пропали даром. Пора Охранителю вмешаться по-настоящему. Самое разумное сейчас – отправиться на Заставу. Конечно, Охранителю это не понравится. Но пусть и он, в конце концов, сделает хоть что-нибудь!

Миграт сделал все необходимое, чтобы вызвать канал с Заставы.

– Вы не будете возражать, если мы проводим вас туда?

Миграт резко обернулся. Это был Питек. И еще кто-то с ним. Плечистый. Бородатый. И кажется…

А в следующий миг Миграт рванулся в сторону. Бородатый человек взмахнул руками.

Это снова была силовая петля. Да, Миграту не почудилось; этот второй был из тех же, что и женщина в Жилище Власти.

Он снова не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой.

– Я же говорил, – сказал Питек, – что его нельзя выпускать без присмотра. Сейчас он удрал бы – и кто тогда помог бы нам? Ведь вы окажете нам содействие, Магистр?

– Чего вы хотите? – с трудом проговорил Миграт. Надо было поддержать разговор, пока не найдется способ выйти из положения.

– О, самые пустяки. Нам нужно на Заставу, как и вам. Но у нас нет канала. Мы хотели бы воспользоваться вашим.

Миграт облизал сухие губы.

– Не думаю, чтобы на Заставе очень хотели видеть вас.

– В этом вы совершенно правы. Но мы хотим приготовить им приятный сюрприз. Маленькую неожиданность.

– Готовьте. Только без моей помощи.

– Подумайте как следует, Магистр.

– Все настолько просто, что думать не о чем.

– Напротив, настолько просто, что самое время поразмышлять. Вам не кажется, что картина боя начала меняться?

– Ну, это еще ничего не означает. Вам все равно не выстоять.

– У нас другое мнение. И если вы хоть немного вдумаетесь, то поймете: Ферма сильнее Заставы. И вообще, и здесь. Хотя бы потому, что вы тут – единственный эмиссар. А нас много. Больше, чем вы думаете.

Миграт помолчал.

– Что вы можете мне предложить?

– Мир.

– Не понимаю.

– Что ж тут непонятного? Мы беремся примирить вас с Властью Ассарта.

– Власть Ассарта – это я.

– Не очень-то похоже.

– Обождите немного – и убедитесь.

– Мы согласны обождать – ну, скажем, полчаса. За это время кое-что изменится.

– Неужели?

– Правитель Изар выступит перед миром.

– Это смешно. Я видел его не более часа тому назад. Он был не в том состоянии, в каком держат речь.

– Час – это очень много времени, Магистр. Но к чему спорить? Обождем – и вы убедитесь.

– Если даже окажется способным сказать несколько слов – их все равно никто не услышит.

– Вы так полагаете?

– Все ретрансляторы сбиты или снесены.

– А вы думаете, наш корабль зря расчищает для себя место на орбите?

Корабль, несомненно, существовал: новая серия взрывов на огневых позициях Коалиции лишний раз напомнила об этом.

Миграт и в самом деле задумался.

Он был крайне неосмотрителен. Действовал вопреки правилам безопасности. Допустил, чтобы к нему подобрались вплотную.

С этим уже ничего не поделаешь. Что же теперь?

Но, собственно говоря, о чем тут рассуждать?

Они хотят на Заставу? Почему бы на самом деле и не помочь им? Застава – это уже не их зона. Там есть люди Охранителя, не говоря уже о нем самом. Трудно сказать, в чем заключается замысел этих двоих. Однако там им трудно будет реализовать его, в чем бы он ни заключался.

Здесь же, наоборот, станет двумя серьезными противниками меньше.

Значит, в том, что он им поможет, нет ничего страшного.

– Хорошо, – сказал он, кажется, неожиданно для них. – Я согласен. Хотите на Заставу? Летим немедленно. Мне некогда.

– Приятно иметь дело с умным человеком, – пробормотал Питек.

– Отправляйтесь, – просигналил Никодим. – Я попаду туда быстрее вашего.

– Канал начинается тут, почти рядом, – сказал Миграт. – Вы дадите мне возможность идти?

Силовая петля по-прежнему связывала его.

– О, к чему вам затрудняться? – возразил Питек. – Я охотно отнесу вас. Только указывайте куда.

Миграт лишь стиснул зубы. Выбирать не приходилось.

Питек взвалил его на плечо.

– Хотел бы я знать, что делает его таким тяжелым, – просигналил он иеромонаху.

– Гордыня, – ответил тот, не задумываясь.

Они удалялись от входа в командный пункт корпуса. Мимо проходили военные. На постах стояли часовые. Ни один не заметил их.

– Направо, – пробормотал Миграт. – Знаете, все-таки даже на осле ездить удобнее.

– Не могу судить, – не замедлил отозваться Питек. – С ослом я впервые встретился сегодня. Сказать, как его имя? Впрочем, вы его и так отлично знаете.

– Не суесловь, – оборвал его Никодим. – Ну, вот и пришли. Я чувствую – это здесь. Счастливо. Встретимся на Заставе.

7

На Заставе все пребывало в покое. Кроме самого Охранителя.

С недавних пор его преследовали мрачные мысли.

Охранитель был человеком Больших Сил, как и Фермер, и Мастер; он по знаниям и умению не уступал ни тому, ни другому. И все же последние события, сколь бы благоприятными они ни казались, тем не менее недвусмысленно говорили о том, что они – там, на Ферме, – сильнее.

Они были сильны своими эмиссарами. Прежде всего их количеством. Но и качеством тоже.

Это можно было понять. Ферма существовала давно. Очень давно. И у Мастера с Фермером было достаточно времени, чтобы подготовить своих людей. Однако эта мысль оправдалась бы, если бы большинство эмиссаров принадлежали к людям Космической стадии, практически не ограниченным никаким временем. На деле же почти все эмиссары – за исключением двоих (Охранитель знал это уже совершенно точно) – были людьми Планетарной стадии, то есть краткоживущими на планетах существами. И тем не менее Ферма успевала не только выучить их – это было нетрудно для Охранителя, – но и воспитать. И люди служили им, не рассчитывая, похоже, на какие-то блага для самих себя. А вот Охранитель смог – за недолгое, правда, время, протекшее после его возвращения в это Мироздание, – подобрать всего лишь одного такого – и то привлечь его удалось, лишь пообещав немалую по человеческим представлениям награду: высшую власть на Ассарте.

Да, разумеется, протекло уже много циклов, как он не работал с людьми. И потому, что не хотел – он и на самом деле был убежден в том, что люди, разум являются болезнью Мироздания, а не закономерным явлением в его развитии. И еще потому, что долго странствовал по иным Мирозданиям и другим пространствам даже, нигде не задерживаясь надолго. Стоило ему где-то осесть и создать свою Станцию, как его начинало неодолимо тянуть в свое Пространство и Мироздание, и он срывался с места и снова устремлялся куда-то, нередко сам не зная, куда и зачем, но думая, что очередной скачок каким-то образом приблизит его к вожделенным краям.

На последней станции, перед тем как рискнуть и вернуться снова, он задержался дольше, чем позволял себе обычно. То было мироздание со встречным течением времени. Обладая, как ему и полагалось, умением видеть многие пространства и миры, Охранитель со своей небольшой, созданной им там станции постоянно наблюдал за мирами своего Пространства, за их постепенным возвращением к истокам бытия. Тогда он окончательно убедился в том, что любое Мироздание может существовать лишь в паре – иными словами, в другом пространстве существует Вселенная, чье время направлено в противоположном направлении. Пары эти напоминали старинные часы с гирями на цепи; гиря могла опускаться, увлекая за собой цепь, лишь при непременном условии, что вторая половина этой цепи одновременно поднимается. Иначе никакое движение не было возможно.

Наблюдения вначале интересовали его лишь теоретически: было интересно – и только. До той поры, пока он не увидел в прошлом своего родного Мироздания картину, которая его глубоко заинтересовала и заставила задуматься о практическом применении вновь полученного знания – такого, какого ни ему, ни кому-либо из того же гнезда не давали. Обладание новой информацией заставило его ощутить свое превосходство над теми, кто в свое время не соглашался с ним; а продолжительные размышления помогли построить план, согласно которому он не только получал возможность вернуться в свои миры, но и, оказавшись там, диктовать свои условия – диктовать, угрожая не только благополучию, но и самому существованию того Мироздания, куда он так стремился.

На этой станции ему удалось воспитать если не эмиссаров – слишком по-разному, по сравнению с ним, мыслили люди того Пространства, – то, во всяком случае, помощников, которые могли обращаться с той аппаратурой, что он вывез оттуда. Это была, конечно, не грубая механика, какую создавали люди на планетах – однако все-таки то были устройства, придававшие ему дополнительные силы и возможности, в первую очередь в обращении со Временем – или, если быть более точным, с временами, ибо их существует много. Недостатком этих аппаратов было то, что материя, из которой они создавались, была инертной, обладала массой покоя, то есть была веществом. У людей Большой Силы это считалось признаком неверия в свои собственные силы – обращаться к устройствам из вещества. Однако Охранитель рассудил, что если он выиграет, то никто не осмелится упрекнуть его ни в чем. Если же проиграет…

Но он не мог проиграть.

Так он считал. И в самом деле, если бы речь шла о том, чтобы он один выступил, скажем, против Фермера и Мастера сразу, то при помощи своей аппаратуры он имел бы больше шансов выиграть, чем они оба, располагающие только своими силами, пусть и большими. Однако когда события начали развертываться в действительности, то оказалось, что столкновение лицом к лицу с ними ничего не даст – борьба должна была быть сложной, многоходовой, и в ней без эмиссаров было никак не обойтись, потому что в схватку эту должны были включиться множество людей, простых планетарных людей, которых нужно было определенным образом организовывать, увлекать и направлять, и уж тут без посредников, без эмиссаров было практически невозможно.

В планах это выглядело иначе. Надо было всего лишь найти определенную планету, связанную с некоей точкой пространства и перемещающуюся вместе с этой точкой – иными словами, блуждающую планету. Найти там, где она находилась в настоящее для этого пространства время. Это было не очень легко (планета могла в это время существовать в пространстве как самостоятельное небесное тело, но могла оказаться в сфере притяжения какого-то светила и до поры до времени обращаться вокруг него, увлекая за собой и ту самую точку пространства; светило также могло существовать обособленно, но могло входить в состав какой-то ассоциации или скопления, и так далее), однако в этих поисках Охранителю помощники не требовались. Затратив немало времени, он нашел эту планету, и оказалось, что реализовался худший из вариантов: она была сегодня не только не одинокой, но и звезда, вокруг которой планета сейчас обращалась, входила в состав относительно молодого звездного скопления. Это бы еще с полбеды; самое же худшее заключалось в том, что она была давно и прочно обитаема – населена людьми, чья цивилизация находилась на техническом уровне если и ниже среднего, то, во всяком случае, ненамного. И эти обстоятельства нанесли первоначальным планам Охранителя весьма ощутимый удар.

И в самом деле: если бы планета оказалась безжизненной глыбой вещества, одиноко летящей в пространстве, ему было бы достаточно обосноваться на ней – и, убедившись в том, что все находится на своих местах, громогласно объявить Мирозданию свои условия. И всем пришлось бы с ним согласиться, потому что попытки воздействовать на него силой могли бы привести к страшным результатам, страшным для всего Мироздания. Это стало бы сразу понятно всем тем, к кому он собирался обратиться – не только Большим Силам, но и Высоким, и Высшим тоже. Что касается Наивысшей Силы, то Охранитель предполагал, что происшествия в каком-то одном пространстве из множества их – не такое значительное событие, чтобы Наивысшая Сила обратила на него внимание.

Теперь же, когда планета эта оказалась цивилизованной, да еще окруженной без малого двумя десятками других обитаемых миров, дело выглядело намного сложнее. Потому что до нужного Охранителю места надо было еще добраться, им надо было овладеть. И добро бы оно находилось где-нибудь в безжизненной пустыне, недоступной горной стране или обледенелом и необитаемом полюсе; нет, благодаря игре судьбы место это сейчас обладало наихудшими характеристиками: вокруг него не только раскинулся громадный город, но и на самом этом месте было воздвигнуто сооружение, которое являлось центром господствовавшей на планете власти. Воистину, хуже нельзя было бы придумать.

Да, сгоряча Охранитель подумал тогда, что судьба сыграла с ним неблаговидную шутку. Поразмыслив же основательно, понял, что все не так просто и судьба во всем этом вряд ли замешана. Просто он не был первым и единственным из обладающих этой информацией; не один он знал о том, какое значение имеет точка пространства, постоянно совпадающая с центром этой планеты. И тот – или те – кто прежде него узнал об этом – а может быть, знал и с самого начала, с мига возникновения этого Пространства, постарался как можно более обезопасить уязвимое место. Иными словами, были основания полагать, что и город на этом месте (вообще-то далеко не самом удобном для большого города) был не случайно построен, и дворец правителей, целая крепость, тоже далеко не игрой случая был сооружен на этом самом месте.

Что оставалось ему делать?

Казалось бы, для него, человека Больших Сил, все это не могло явиться сколько-нибудь значительной помехой. Что стоило ему одним из многих возможных способов проникнуть в нужное ему место и укрепиться там?

На самом же деле это было совсем не так просто.

Охранитель не без основания считал, что если некто позаботился о том, чтобы весьма основательно защитить место даже от приближения к нему, то уж от непосредственного воздействия оно должно быть застраховано во много раз сильнее. Причем защитные средства вряд ли были рассчитаны на людей: с ними было просто, если бы этот «некто» опасался людей, их просто не оказалось бы на планете. Но люди, напротив, сами выступали в роли предохранителя. Значит, опасались кого-то другого. Кого? Тех, кто располагал большими, чем обычные люди, силами. Иными словами, всех, подобных Охранителю – и тех, кто в иерархии Сил располагался еще выше.

Это, конечно, не означало, что в примененной там системе предосторожностей нельзя было разобраться. Наверняка можно. Однако не сразу, не с налета. Разобраться можно было (во всяком случае попробовать), располагая временем и свободой действий.

А если разбираться придется в непосредственной близости от такого весьма охраняемого места, как королевский дворец – или как он там у них называется, – и если учесть, что охрана этого места наверняка искусно вплетена в мифологию или в верования, в религию этих людей, наконец, то нетрудно представить, что свободой действий там располагать не придется. Наоборот, велика опасность вступить в конфликт с обитателями дворца, может быть – и всего города. Охранитель полагал, что он все равно оказался бы сильнее; но всякая борьба связана с игрой случайностей, неточностей и тому подобного – то есть связана с риском. Рисковать же Охранитель совершенно не собирался.

Следовательно, прежде чем начинать действовать на месте, нужно было обеспечить себе постоянный, беспрепятственный и надежный доступ к этому месту.

Мало того: это нужно было сделать, как, к собственному неудовольствию, рассчитал Охранитель, в очень краткий срок. Потому что если он не обратится к Мирозданию со своими требованиями (и угрозами) в немногое остающееся время, то наступит продолжительная пора, когда любая его угроза будет воспринята всеми, кто обладает хоть какой-то информацией, не более чем с улыбкой. Ибо процесс, на котором основывал свои расчеты Охранитель, имел циклический характер. Конечно, все это следовало начать несколько раньше. Но тут уже ничего нельзя было поделать.

Вот почему понадобились эмиссары: для того, чтобы в конечном итоге в этом самом дворце оказались люди – хотя бы один человек, но на командной позиции, – зависящие (или зависящий) от него, Охранителя.

Какой ценой удастся этого добиться, его не волновало.

Итак, он нашел человека, которого называл Магистром. Убедившись в широких возможностях Охранителя – планетарному человеку они должны были показаться неограниченными, хотя на самом деле это было не так, – Магистр откровенно рассказал и о себе, и о том, чего он хотел добиться в своей жизни и на своей планете. Он произвел впечатление сильного и решительного человека, и Охранитель дал ему требуемые гарантии.

Получив согласие Магистра, Охранитель наделил его некоторыми нужными эмиссару знаниями и умениями. Он понимал, конечно, что одного человека мало. Но искать и готовить других просто не оставалось времени.

Магистр выполнял свои обязанности, хотя и не так хорошо, как можно было бы желать и ожидать. Но не потому, что был недостаточно усерден. Просто ему мешали.

Охранитель понял, что его интересы столкнулись каким-то образом с интересами Фермы, в ведении которой находились эти места, вся прилегающая часть Мироздания. Хотя, насколько он мог судить, ни Фермер, ни Мастер не обладали информацией, какая была у него. То, что знал он, могло быть известно лишь на следующем уровне Сил. Вмешательство Фермы сразу же намного осложнило задачу. Но Охранитель уже никак не хотел отступать. Да и некуда было. Снова бежать в иные пространства и скитаться там? Это донельзя обрыдло ему.

Магистр же, при всей его активности, то и дело терпел неудачи. И это вызывало у Охранителя чувство острой досады.

Вот и сейчас. Это было уже совершенно недопустимо: Магистру не удалось предотвратить ракетный и орудийный обстрел города, хотя ему было совершенно ясно сказано, что этого делать нельзя: город предпочтительнее всего было занять без выстрела, ну в крайнем случае используя легкое стрелковое оружие. Но не ракеты же! Хорошо еще, что ядерное оружие в скоплении Нагор оставалось неизвестным. Не то – кто знает, что бы тут могло получиться: мир уничтожился бы даже без подготовленных Охранителем угроз. Исчез бы без всякой пользы для кого бы то ни было.

Охранитель не мог, конечно, не поинтересоваться – в чем крылась причина очередной неудачи. И, наблюдая с Заставы, понял, что Магистр, кое о чем, видимо, догадывавшийся, проявил недозволенное любопытство и попытался на свой страх и риск проникнуть на то самое место. Ему помешали – иначе он просто погиб бы. Кто знает, может быть, это и к лучшему оказалось бы? Однако вместо того, чтобы погибнуть, он попал в плен. Тогда и начался обстрел. Правда, по прошествии небольшого времени Магистру удалось вырваться, и Охранитель мысленно даже похвалил его. Однако ракеты продолжали лететь. Мало того: Сомонт начал отвечать! Это грозило затянуть так хорошо рассчитанную операцию. Магистр же, вместо того чтобы положить конец этому безобразию, ухитрился попасть в руки противника и во второй раз.

Это переполнило чашу терпения. И вынудило Охранителя пойти на то, на что он никак не согласился бы раньше: самому лететь на Ассарт и сыграть роль Главнокомандующего силами Коалиции.

Вообще, сколь ни странным это может показаться, люди Больших Сил не любят сами посещать планеты, предпочитая прибегать к помощи эмиссаров.

Причина заключается вовсе не в том, что планет много, а людей таких мало. Во всем множестве обитаемых времен вовсе не так уж часто возникают ситуации, требующие вмешательства Сил. Все процессы в мирах протекают по большей части согласно существующим законам, происхождение которых восходит к Наивысшей Силе. Так что управиться, пожалуй, можно было бы.

Однако люди Больших Сил на планетах чувствуют себя не очень хорошо. Как это ни странно – чувствуют себя неуверенно.

И не потому, что, привыкнув обитать вдалеке от больших тяготеющих масс, они болезненно воспринимают мощные гравитационные поля. Конечно, вначале, оказавшись на планете, они испытывают некоторые неудобства, но быстро привыкают и перестают их замечать. Не забудем: они – люди Больших Сил.

Мешает им другое: обилие людей. Великое множество слабых источников тех полей, к которым люди Сил являются наиболее восприимчивыми. Поэтому на планетах, в особенности в густонаселенных районах, они – любой из них – чувствуют себя примерно, как обычный человек, оказавшийся внутри громадного котла, рядом с клепальщиком: неимоверный грохот вызывает болезненное состояние, ведет к притуплению чувств, а может привести и к более печальным результатам.

Люди Сил предпочитают общаться с каждым человеком в отдельности. Они не любят толпы.

Вот почему Охранитель только теперь, впервые за все время, решился появиться на Ассарте.

Разумеется, он не стал пользоваться транспортным каналом: люди Сил обладают полной свободой передвижения во всех пространствах. Впрочем, об этом мы уже упоминали.

Однако, приблизившись к планете, он задержался в некоторой нерешительности. Там, куда он хотел попасть, как раз сейчас шла самая горячая ракетно-артиллерийская дуэль.

То есть, при неудачном стечении обстоятельств, там могли просто-напросто убить.

Люди Сил, хотя это может показаться неожиданным, в общем, смертны. Правда, для них это означает не совсем то, что для нас, людей всего лишь Планетарной – самой низшей стадии. С нашей точки зрения, они даже не совсем умирают – или совсем не умирают. Но они в таком случае оказываются вынужденными начинать все сначала. То есть они возвращаются в жизнь – но в качестве всего лишь людей Планетарной стадии. Становятся такими, как мы с вами.

Это ничуть не лучше, чем быть, допустим, разжалованным из маршалов в рядовые. Нет, это намного хуже. И совершенно призрачной становится надежда со временем перейти из Больших Сил в Высокие, а потом – как знать? – и в Высшие…

Движение существует везде, потому что оно везде необходимо. Оно есть даже в ахроническом пространстве, которое мы привыкли называть просто сопространством. Правда, там, где нет времени, движется все пространство как монолит, вместе со всем, что в нем содержится. Благодаря этому обстоятельству в нем и можно путешествовать.

Охранитель надеялся, продемонстрировав свое могущество, попасть в результате в Высокие Силы – а может быть, даже и в Высшие? Но никак не собирался погибнуть – чтобы потом очнуться прикованным на долгие годы к планете, да к тому же вовсе не самой лучшей в Мироздании.

Поэтому ему вовсе не улыбалось – возникнуть там, где рвались ракеты, звездно вспыхивали лазеры, где истребители Коалиции охотились за сумасшедшим, но до сих пор неуязвимым кораблем.

Излишне говорить, что в пространстве Охранитель находился не во плоти, поскольку организм его подчинялся тем же законам, что и тело самого заурядного человека. Поэтому он не мог ввязаться в драку и, допустим, укротить этот самый корабль. Зато тут сам он был неуязвим. Оказавшись на планете и воплотившись, он сможет совершать любые действия – но сам сделается уязвимым для любого оружия.

Поэтому единственное, что он делал, повиснув над планетой – уже войдя в атмосферу и беспрепятственно протекая сквозь нее, он выбирал место, которое было бы достаточно безопасным, но и не слишком удаленным от командных центров, которым он должен был навязать свою волю.

Задача была нелегкой. Охранитель всецело сосредоточился на ее решении и совершенно не контролировал всего остального, что находилось в его ведении. Поэтому он упустил момент, когда канал траспортировки Застава – Ассарт включился и траспортировал на станцию двух человек, одним из которых был Магистр.

Вместо того чтобы искать его на Заставе, Охранитель несколько минут безуспешно пытался увидеть Магистра на планете. Все-таки человеку Сил было бы легче иметь рядом кого-то другого, кому можно что-то поручить, а при случае и выслушать его мнение.

Приходилось действовать одному.

Охранитель опустился еще ниже – но так, чтобы не войти в зону, где снова и снова вспыхивал воздушный бой. И медленно скользил в атмосфере в поисках местечка поспокойнее.

Воздушный бой все не прерывался потому, что на помощь «Алису» Ульдемир, с разрешения Ястры, бросил все небольшие воздушные силы, какими располагала столица: две эскадрильи истребителей вертикального взлета. По вооружению они примерно соответствовали самолетам противника, хотя проигрывали в скорости. Зато были более маневренными, да и летали на них лучшие пилоты Ассарта.

Сражение в воздухе шло с переменным успехом. Иными словами, потери одной стороны примерно равнялись потерям другой.

Охранитель, как ему показалось, нашел наконец подходящее место, где можно было опуститься и воплотиться без особого риска. Оно было несколько в стороне, и он, к собственному удовольствию, стал отдаляться от района, в котором убивали.

Весь этот маневр, включая спуск, занял в атмосфере, где нельзя было двигаться слишком быстро, примерно полчаса.

Но за эти полчаса что-то вокруг него – и выше, и ниже тоже – изменилось.

Первым его впечатлением, когда он воплотился и смог теперь уже глазами воспринимать все происходящее, было, что воздушный бой переместился и велся теперь значительно выше, чем несколько минут назад, едва ли не в верхних слоях атмосферы.

Охранитель не настолько знал примитивную технику планет, чтобы сразу понять, что самолеты и одной, и другой стороны при всем желании не могли бы забраться на такие высоты, где не было воздуха, чтобы их поддерживать.

Тем не менее бой разгорался. Но не в верхних слоях атмосферы, а еще дальше – за ее пределами.

И дрались уже не атмосферные агралеты, а космические корабли.

Так долго пропадавшая неизвестно где, уцелевшая от разгрома – и численно достаточно сильная – часть ассартианского космического флота совершенно неожиданно для противника вынырнула из сопространства на самом пределе дозволенного сближения с планетой.

Все внимание кораблей Коалиции, лежавших на своих орбитах, было обращено на поверхность планеты, где вот-вот война должна была завершиться победоносным штурмом вражеской столицы. И даже те, кому следовало постоянно контролировать окружающее пространство, не спуская глаз с экранов, – даже они, уверенные в своей безопасности, больше смотрели на планету, чем на свои приборы. Поэтому мгновение, когда из сопространства начали возникать давно забытые корабли Ассарта, никем не было своевременно зафиксировано, а сигнал тревоги раздался с запозданием – только тогда, когда ассартиане уже шли в атаку.

Правда, люди на кораблях Коалиции быстро оправились от первого потрясения и открыли ответный огонь. Однако для того, чтобы перестроиться должным образом, требовалось некоторое время, а его-то как раз не было. Так что завязавшийся в ближнем космосе Ассарта бой с самого начала развивался неблагоприятно для Коалиции. И во всяком случае солдаты, сражавшиеся на поверхности планеты, более не могли рассчитывать на помощь сверху.

Видимо, быстрее всех в обстановке разобрался все-таки Охранитель. Он понял, что единственный выход – немедленно идти на штурм столицы. Если атакующие сумеют овладеть ее центром, можно будет объявить всему миру, да не одному – всем мирам, что Ассарт прекратил сопротивление и война окончена. Услышав, что Ассарт проиграл войну, вырвавшиеся из сопространства корабли вряд ли станут продолжать бой с такой самоотверженностью, с какой сейчас атаковали флот Коалиции.

Никем не ожидаемый и не встреченный, Охранитель появился в командном центре генерала Ли Пера. Все часовые пропустили его, застыв, как вооруженные куклы; подавить их волю и сознание не представляло для человека Силы никакого труда.

Так же поступил он с самим генералом и со всеми офицерами Коалиции, что находились в тот час внизу. Представляться им и давать им какие-то объяснения было просто некогда.

– Штурм, генерал! – заявил он. – Командуйте! Немедленно!

– А… остальные? – пробормотал Ли Пер.

– Сделают то же самое. Не медлите!

– Слушаюсь! – только и оставалось ответить генералу.

И, повернувшись к своим подчиненным, он уже своим обычным, раскатистым командным голосом приказал:

– Немедленно поднимайте войска! Приказ – атаковать и овладеть столицей противника городом Сомонт!

Командный пункт опустел.

– Не угодно ли будет пройти на наблюдательный пункт?

– Я прекрасно увижу и отсюда, – сухо ответил Охранитель. – А впрочем, пойдемте.

Они поднялись на железобетонную, не ими построенную вышку, надежно защищавшую наблюдателей от пуль и осколков.

Лежавшая перед ними пустынная, поросшая жесткой травой равнина, украшенная лишь кое-где возвышавшимися раскидистыми деревьями – не заселенная пригородная зона, существовавшая, как предполагалось, для сохранения баланса между природой и техникой, внезапно заполнилась людьми. Войска выходили из траншей и укрытий и спешно строились. Все громче становился рев прогреваемых моторов.

Охранитель удовлетворенно кивнул. Войск было много. Вполне достаточно для победы.

Радист, приютившийся в углу наблюдательного пункта, доложил:

– Союзные корпуса сообщают: их силы развертываются для атаки.

– Ну вот, видите, генерал, – сказал Охранитель.

– Передавайте, – приказал Ли Пер радисту, – вперед – марш!

Масса войск двинулась.

Последний, решающий бой на Ассарте начался.

 

Глава десятая

1

Само собой разумеется, что корабли Ассарта, задержанные Охранителем в сопространстве при помощи той особой аппаратуры, что была привезена им из другого мироздания вместе с людьми, умеющими с нею обращаться, – корабли Ассарта высвободились из плена и сумели возникнуть в окрестностях родного мира если и не в самый нужный момент, то, во всяком случае, не в слишком поздно, – не сами собой, но лишь при посторонней помощи.

– Ну вот, – хмуро проговорил Миграт. – Ваше желание я исполнил. Что дальше?

– Дальше вы пойдете с нами, – ответил Питек. Он заранее составил план действий – при участии Никодима, конечно, хорошо запомнившего все входы и выходы.

– Куда?

– В дом.

Миграт невесело усмехнулся.

– Мне не очень-то хотелось бы этого.

– Неужели? А мне казалось, что вы тут – свой человек.

– Только для своих людей. А здесь есть и чужие.

– Я знаю, о ком он, – просигналил иеромонах.

– Вот мы как раз и хотим познакомиться с ними, – безмятежно проговорил Питек.

– Боюсь, что это опасно.

– Кто же говорит, что нет?

– Зачем же я вам?

– Магистр! – сказал Питек. – По-моему, для вас самое время заслужить прощение.

– Пора искупать грехи, – выдавил Никодим.

– Не вам судить, в чем я виноват и в чем нет, – ответил Миграт. – Вы – чужаки, пришли и уйдете. А я если и буду разговаривать, то с теми только, кто останется.

– Но до такого разговора надо еще дожить, – сказал Питек.

– Я не боюсь угроз.

– Надо ли это понять так, что вы не желаете нам помочь?

– Вы поняли правильно.

– Что же, вы сами выбрали свою судьбу, – Питек смотрел на претендента холодным взглядом. – Только не думайте, что все обойдется словами. Я человек очень древней породы и никогда не боялся крови. Правда, в вашем мире любят убивать без крови, но душить – не мое занятие.

– Питек, – обратился к нему иеромонах. – Не бери греха на душу. Предоставь человека его судьбе. Господь назначит воздаяние.

– В таких вещах я не привык советоваться ни с кем, – не согласился Питек.

– Нам нужно спешить, – напомнил Никодим.

– М-да, ты прав. Ну хорошо – его я оставлю под конец. Сперва сделаем главное дело. Ты помнишь, куда идти?

– Хоть с закрытыми глазами.

– А куда бы на это время засунуть этого упрямца?

– В любую комнату.

– Он не сбежит?

– Ну, нет.

– А если кто-нибудь из здешних наткнется на него?

– Никто не сможет ему помочь. Здесь нет космических людей.

– Ладно. Поверю тебе.

Они вошли в дом и медленно шли по коридору. Медленно – потому что Питеку по-прежнему приходилось тащить Магистра на себе. Магистр же не стал легче ни на грамм.

– Ну, может быть, уложим его здесь?

– Почему бы и нет?

В первой же попавшейся комнате они уложили Магистра на узкую кровать.

– Пахарь, ты можешь сделать так, чтобы он не распускал язык?

– Конечно.

– Вот и сделай. Не то он начнет кричать…

Никодим наклонился над Магистром. Пальцами обеих рук сделал круговые движения возле его щек. При этом Миграт безразлично смотрел в сторону, но выражение его лица говорило о многом.

– А он нас не любит, – сказал Питек.

Никодим ничего не ответил.

Затворив за собою дверь, они двинулись по коридору дальше. Дом на Заставе казался вымершим. Но в нем и было очень мало постоянных жителей.

– Что мне надо будет сделать, Никодим?

– Сломать машину. Только и всего. Все равно как.

– Эти, надо полагать, будут мне мешать?

– Ну а как же иначе?

– Ты сможешь помочь?

– С машиной – нет. Защитить от этих людей? Постараюсь…

– Почему так неуверенно?

– Они – не такие люди. Кто знает, каковы их возможности?

– Ты уж постарайся.

– Не премину… Сейчас иди совсем тихо.

– Тут?

– Нет. Следующая дверь. Но пока обожди здесь. Я войду один. И постараюсь отвлечь их.

– Ладно. Как только начнется шум, я вскочу. Машина где – слева, справа от двери?

– Она достаточно велика, занимает всю противоположную стену. Управление – слева.

– Спасибо, этого пока хватит.

– Благослови, Господи, – проговорил Никодим тихо. И решительно толкнул дверь.

Она не поддалась.

– Изнутри заперлись, – констатировал иеромонах. – Нечистый их надоумил… Что будем делать?

– Ты-то можешь попасть туда?

– Хоть сейчас. Но с машиной мне ничего не сделать: другая материя…

Питек внимательно осмотрел дверь – не запертую, а ту, возле которой они сейчас стояли: дверь той комнаты, где не так давно укрывался Никодим.

– Хлипкая конструкция…

– Ну и что?

– Сделаем так: проникни туда и устрой шум. Я думаю, что такую дверцу высажу без труда.

– Ну что же – попробуем. Не возвращаться же.

И Никодим начал таять на глазах, превращаться в смутно различимое в слабом свете облачко.

Питек невольно поежился. Нет, он прекрасно понимал все, но тем не менее ему было не по себе: только что был человек – почти совершенно настоящий, и вдруг нет его, хотя в то же время он есть. Понимать одно, а принимать как естественное – совсем другое…

Облачко поднялось вверх – и на глазах человека стало уходить в дверь. Питек отвел глаза. Ни к чему смотреть на это. Настанет время – наверное, и ему придется так же. Но сейчас – как хорошо иметь ладное, крепкое, сильное тело – такое, каким можно, например, высадить такую вот дверцу…

Он застыл, напрягшись – ожидая. За дверью была тишина, только что-то слабо-слабо гудело. Машина, наверное. Ну, пусть погудит напоследок… Потом послышался негромкий – то ли вскрик, то ли один оператор окликнул другого – и снова тишина.

Ждать больше нечего, решил Питек. И, разбежавшись, сильно оттолкнулся – бросил себя на дверь, выставив вперед правое плечо.

Как он и думал, дверь не была рассчитана на такое обращение. Повторять бросок не понадобилось – она отскочила сразу же, и Питек, не сумев остановиться, влетел в помещение и упал.

Вскакивая, он сумел увидеть и оценить обстановку.

Иеромонах стоял у той стены, что была справа от двери. Два человека – или вроде бы человека – напротив него, слева, перед широким пультом.

Руки Никодима были вытянуты вперед – на уровне плеч, как если бы он собирался делать зарядку. Пальцы той и другой руки сложены щепотью. Каждой рукой он как бы целился в одного из двух, стоявших рядом.

Однако тут же их стало трое. Питек не успел уследить за тем, как это произошло. Просто третий возник и тут же двинулся в его, Питека, сторону.

Двое стояли перед пультом – иными словами, он был защищен. А Питек рассчитывал прежде всего вывести из строя именно пульт: тогда обо всей машине можно было бы и не заботиться. Никодиму, видимо, не удалось отвлечь их, заставить сойти с места.

Третий человек приближался. Надо было решить мгновенно: принимать бой? Или увернуться и попробовать разгромить все еще тихо гудевшее устройство?

Противник не дал ему возможности выбрать. Он прыгнул вперед, запрокидываясь на спину, чтобы в полете нанести удар ногами.

Хотел ударить: значит, был нормальным человеком – во всяком случае в том смысле, что состоял из такого же вещества, как и Питек. Эта мысль ободрила. Значит, драка будет обычной. Такой, какая Питеку нравилась.

Он уклонился и встретил летящего ударом колена в бок. После этого удара противник должен был грохнуться на пол.

Однако он ухитрился извернуться в полете и приземлиться на ноги. И снова рванулся вперед – на этот раз готовый бить кулаками.

Будь у Питека оружие, он закончил бы схватку в считанные секунды. Но оружия не было: его нельзя было переправить по каналу транспортировки. Впрочем, это не очень и огорчало. Питеку давно хотелось как следует размяться.

Он чуть присел и за долю секунды перед тем, как кулаки противника должны были обрушиться на него, взлетел в воздух – вверх и в сторону. И ударил ногой.

На этот раз удар получился выразительным. Противник остановился, как будто налетел на стену. И даже чуть осел. Но уже через полсекунды выпрямился и показал, что готов продолжать схватку.

Эти полсекунды Питек использовал для того, чтобы сделать шаг, приближаясь к закрытой кожухом машине.

Оценив его движение, противник снова кинулся вперед – с таким расчетом, чтобы оказаться между Питеком и машиной. Питек понял маневр и, не продолжая движения к машине, встал на пути ее защитника. Ни тот, ни другой не уклонились от схватки, и в воздухе замелькали кулаки, локти, колени, ноги…

Все это время Никодим и те двое сохраняли неподвижность, как бы удовольствовавшись ролью зрителей. На самом деле это было, конечно, не так; иеромонах удерживал на месте тех двоих, они же – его. Никодим сразу понял, что эти двое владели некоторыми из эмиссарских умений высшего ранга, в том числе и способностью навязывать противнику свою волю. Кулаки и любое оружие людей не смогли бы нанести Никодиму ни малейшего вреда; однако воля и его, и их принадлежала к одной и той же субстанции. Поэтому ему не удалось подчинить себе их, на что он сначала рассчитывал: с одним он бы справился, но их было двое. Зато и они вдвоем не могли одолеть его. И им оставалось сдерживать друг друга, предоставив Питеку с его противником решать судьбы машины и ассартских кораблей в поединке.

Еще одно столкновение, и еще одно. Удар – уклонение; удар – нырок и ответ – отбив и снова удар…

«Как на ринге, – подумал обрывочно Питек. – Кажется, ему нравится. Как и мне. Не время. Надо кончать. Ну!.. Не прошел. Ого, удар у него хорош. Ну а если…»

Вместо того чтобы, нырнув под руку, пытаться ударить в ответ, он прошел в ноги противника, – тот не ожидал этого хода, – обхватил ноги и, резко разгибаясь, швырнул своего противника прямо на кожух машины. Взмахнув руками, тот не смог изменить своего положения в мгновенном полете и всей массой своего крепкого тела обрушился на то, что так старался защитить.

Ровное гудение машины перешло в пронзительный визг. Ударили молнии. И одновременно один из тех двух, что все еще оставались за пультом, странно изогнулся, схватился за грудь и неловко, боком упал на сиденье перед пультом. Потому, наверное, что сраженный в рукопашной схватке боец был, по сути, им самим или, во всяком случае, половиной.

Оставшийся на ногах не мог в одиночку противостоять силе Никодима. И через секунду-другую, закрыв глаза, потерял сознание и тоже опустился на сиденье рядом со своим коллегой.

Теперь Питек, хотя и заметно хромая, заспешил к пульту. Машина продолжала выть. Изображения кораблей на экране судорожно дергались. Но корабли все еще сохраняли неподвижность.

Питек обрушил кулаки на пульт. Искры сыпались, превращаясь в небольшие облачка, которые, свою очередь, преображались в крохотные твердые шарики, дождем выпавшие на пол. Экран теперь вспыхивал зеленым пламенем в странном ритме, словно отражавшем затрудненное дыхание какого-то существа. Вой машины превратился в тонкий плач. Окажись здесь сторонний наблюдатель, надежно защищенный от воздействия машины, он наверняка заметил бы, что все, что происходило в помещении, включая действия самого Питека, подчинялось тому же ритму, то ускоряясь, то едва не останавливаясь совершенно; время в комнате пульсировало, выйдя из повиновения… Но наблюдать за этим было некогда: иеромонах исчез, убедившись, наверное, что помощь его тут более не нужна.

Машина агонизировала. Но в конце концов неподвижность победила ее. Искры становились все слабее и наконец погасли совершенно. Плач утих. Экран погас. Питек остановился, пошатываясь, вытирая с лица обильный пот. Костюм его местами обгорел, хотя сам человек остался, похоже, невредимым. Машина превратилась в груду оплавленных обломков. Воздух был насыщен запахом гари. Дышалось тяжело.

– Пахарь! – окликнул Питек, но не получил ответа.

Он огляделся, пожал плечами. Вышел, толкнув перекосившуюся дверь, и побрел по коридору, придерживаясь за стены. Пахаря он нашел у выхода на галерею.

– С теми покончено, – сказал Питек, усталый, но довольный. – Пора заняться этим типом.

Никодим покачал головой.

– Не придется. Я отпустил его. Уберег тебя от греха.

– Ох, Никодим… – произнес Питек, осуждающе качая головой. – Твоя доброта хуже жестокости.

– Человек! – ответил Никодим. – Не торопись нести зло! Если бы вы не привыкли так спешить, кто знает – может быть, и я был бы сейчас среди вас – а не в стороне.

Питек не нашел, что ответить, и только вздохнул.

– Ладно, – сказал он затем. – Что сделано – сделано. Только как я теперь вернусь на планету? Без него?

– Ну, отсюда настроить канал куда проще, – откликнулся Никодим. – Здесь он фиксирован, не то что там, на тверди. Неужели ты не справишься?

– Пожалуй, попробую.

– Постой. А что стало с теми – двумя или тремя, уж и не знаю, сколько их на самом деле?

– Не посмотрел. Не подумал даже. Я не такой нежный, как ты.

– Не могут ли они восстановить?

– Гм. Чего доброго… Пойдем, посмотрим.

Они вернулись в комнату, где происходило сражение. Обломки остывали. Людей не было – ни живых, ни мертвых.

– Сбежали, – пробормотал Питек с досадой.

– Сбежали… Может быть, и не так. Может, они и не людьми были, а всего лишь частью машины. Кончилась она – и они стали не нужны… Предоставим их их судьбе.

– Будь по-твоему. Значит, отпустил ты его… Зря. Он еще там дров наломает. Давай-ка поспешим к нашим, твое преподобие. Где тут искать канал?

– Наверное, как и у нас – наверху.

Они поднялись по лестнице, без труда отыскали помещение, где начинался канал.

– Лети, – сказал иеромонах. – Где встретимся?

– Там, где самая драка, – ответил Питек уверенно.

2

Улица была засыпана битым кирпичом, бетонными глыбами, обломками мебели, осколками домашней утвари; видимо, поблизости разорвалась боеголовка ракеты.

Земля под ногами слегка подрагивала, хотя новые взрывы не тревожили больше этот район; артиллерийский обстрел кончился, и на окраинах города шли бои.

– Тут недолго заблудиться, – сказал Хен Гот, помогая Лезе преодолеть очередную кучу мусора.

– По-моему, мы уже, – откликнулась она, потирая ушибленное колено.

– Интересно: всего три дома разбиты, а как все изменилось. И люди куда-то девались. Но я уверен – мы идем правильно. Музей где-то недалеко. Постой. Вот здесь начинался тот переулок…

– На такую гору мне не взобраться, Хен.

– Да и я тоже не такой уж скалолаз. Попробуем в обход: пройдем дальше, и там – дворами.

– Если только сохранились дворы. Хен, а может, отложим этот твой музей до другого раза? Мне хотелось бы отдохнуть, да и поесть не мешает.

– И отдохнешь, и поешь – но чуть позже. А в музей нужно попасть сейчас. Ты просто не очень ясно понимаешь, о чем речь. Если нам удастся первыми в мире попасть в то подземелье… Тут пахнет открытием вселенского масштаба! Ты что же – хочешь упустить такую возможность?

– Я не очень гонюсь за славой, Хен. Хочу тишины и покоя. И не только для себя одной.

– Я понимаю, понимаю, – откликнулся он таким тоном, каким говорят с детьми. – Конечно, у тебя есть на это все права. Но разве я против? Мы только заглянем в музей ненадолго…

– Думаешь, там сейчас кто-нибудь есть?

– Надеюсь, что нет… Ну-ка, давай свернем сюда.

– Не понимаю. Если там никого не окажется – что же ты станешь делать?

– Заберусь в хранилище и просто-напросто возьму то, то мне нужно. Если бы все было, как обычно, мне пришлось бы неделю выпрашивать разрешения познакомиться с этими материалами. В музее засели жуткие консерваторы и формалисты. А так – я просто отберу то, что мне нужно.

– То есть украдешь?

– Ну зачем же так… Просто позаимствую – на некоторое время. А потом возвращу в целости и сохранности… Но мы слишком медленно идем!

– Быстрее я не могу. Ушибла ногу.

– Хочешь, я понесу тебя?

– Не хочу. Только не беги так.

– Хорошо, хорошо… Вот в эту подворотню.

Они бродили по городу уже давно – с того самого времени, когда вырвались из Жилища Власти. Хен Гот, едва оказавшись на свободе, решил прежде всего посетить музей, а об укрытии и прочих бытовых деталях думать лишь потом. В нормальное время они доехали бы до музея за час; теперь же городской транспорт бездействовал – во всей столице не было энергии. Пришлось добираться пешком, и даже не самым кратким маршрутом: многие улицы стали совершенно непроходимыми, в других местах, особенно во втором и третьем городских циклах, порой приходилось менять направление, чтобы уклониться от встречи с попадавшимися тут и там небольшими группами людей, преимущественно молодых и, кажется, вооруженных. Мародеры, – назвал их Хен Гот, знавший о городской жизни куда больше, чем Леза. И действительно, многие магазины, мимо которых им приходилось пробираться, были дочиста ограблены – силы охраны порядка, надо полагать, были сконцентрированы в центре города, а может быть, наоборот, отправились на самые окраины столицы – воевать. Так что за все эти часы Хену и Лезе удалось разжиться лишь одной булкой, кем-то не замеченной в пустой булочной, и в другом месте – банкой консервированных осьминогов, которых Леза не любила, так что почти вся банка досталась историку.

И вот, они оказались где-то поблизости от цели.

– Хен, я просто не могу дальше идти. Нога пухнет…

– Дай-ка, я посмотрю.

– Ну, ну! Не так высоко! Колено…

– М-да, действительно. – Мгновение подумав, Хен Гот опустился на колени. – Ну-ка, садись мне на плечи.

– Хен! Ну что ты! Это просто смешно – как будто мы дети.

– Никто все равно не видит. Быстро, быстро. А то, чего доброго, стемнеет – тогда придется заночевать здесь.

– Нет, ни в коем случае! Хорошо, если ты хочешь…

Она уселась ему на плечи. Хен Гот разогнулся с заметным усилием.

– Я тяжелая, да? Что делать – нас ведь двое…

– Вы и вдвоем ничего не весите, – откликнулся он, перевел дыхание. – Во всяком случае, по ровному месту я могу вас нести далеко-далеко.

Неизвестно, насколько его хватило бы, но, к счастью, далеко идти не пришлось. Они вышли на почти полностью уцелевшую улицу, и Хен Гот, пройдя еще метров пятьдесят, остановился.

– Ну, хвала Рыбе – кажется, пришли.

– Музей? Где он?

Историк кивнул на дом этажей в пятнадцать-шестнадцать.

– Вот он. Можешь спешиться. Осторожно, береги ногу.

Леза съехала по его спине, остановилась перед тем, как нащупать здоровой ногой тротуар. Осторожно встала на здоровую ногу, совсем не опираясь на ушибленную.

– Хорошо бы компресс, – пробормотал историк, повернувшись к ней. – Ничего, придем домой – там я тебя вылечу.

– О чьем доме ты говоришь?

– О моем, понятно.

– По-моему, я еще не соглашалась на это.

– Хорошо, у нас хватит времени обсудить, пока будем выбираться отсюда. Перед нами сейчас другая проблема, под названием – двенадцатый этаж. Именно туда нам нужно попасть.

– Так высоко? Лифт, я надеюсь, работает?

– Какой лифт – город без энергии… Нет, сейчас можно передвигаться только пешком.

– Я не смогу, Хен. Да и тебе меня не донести так высоко.

– Донести-то я донесу… – проговорил он без особой решимости в голосе. – Но, конечно, не бегом. Да и – мало ли с кем там можно встретиться, так что руки должны быть свободными.

– Хен! Ты хочешь бросить меня здесь?

– Бросить тебя разумнее всего было еще в Жилище Власти. И если я не сделал этого там, то тут и подавно не собираюсь. Но и наверх тебе тащиться действительно незачем. Сделаем так: войдем в здание, и я тебя где-нибудь укрою – где понадежнее. А наверх отправлюсь один.

– Мне будет страшно…

– Ничего, мне вот всю жизнь страшно – и все-таки существую как-то…

Опираясь на историка, Леза кое-как доковыляла до подъезда. Хен Гот подергал дверь.

– Невезение, – сказал он. – Заперто, конечно. Ничего. Это не препятствие… придется тебе немного обождать.

– Постой! Куда ты?

– Сейчас вернусь.

Окна первого и второго этажей были забраны надежными решетками. Хен Гот обошел здание, используя пожарную лестницу, добрался до третьего этажа. Дверь, конечно, и здесь была на замке. Он перелез через железные перила и, держась правой рукой за них, правой же ногой опираясь о площадку лестницы, откинулся влево и оказался напротив ничем не защищенного окна. Рискуя порезаться, кулаком выбил стекло. Осколки, остро звеня, посыпались вниз. В обычное время это вызвало бы тревогу. Но сейчас никого не было ни вблизи, ни, наверное, в участке Заботы о порядке. Остатки стекла он вытащил, орудуя по-прежнему одной рукой. Потом вернулся на площадку, чтобы немного отдохнуть. Снова повис, но теперь не остался в таком положении, а по узкому и косому железному карнизу, какие тянулись вдоль каждого этажа – наверное, для удобства мойщиков окон – придерживаясь рукой за пустую раму, подобрался к окну вплотную и таким же способом выбил и внутреннее стекло. В нескольких местах все-таки порезал руку, но неглубоко. Наконец влез. Дальше было уже легко: замки изнутри отпирались простым поворотом ручки. Вышел в коридор, добрался до главной лестницы, спустился вниз и отпер входную дверь. Огляделся. Лезы не было.

– Леза! – позвал он негромко.

– Это ты? – Голос ее дрожал – от страха, наверное.

– Куда ты исчезла?

Леза была, оказывается, тут же, рядом – просто присела на корточки рядом с высоким крыльцом, съежилась – чтобы не заметил случайный прохожий – если бы такой вдруг возник.

– Заходи.

Впустив ее, он снова запер дверь, на всякий случай заложил и внутренний засов.

– Я все-таки не понимаю, – сказала она. – Где же люди?

– Наверное, убежали в центр, – сказал он, подумав. – Его почти не обстреливали. Может быть, даже указания такие были. Не всем повезло так, как нам.

Он имел в виду, что время самого сильного обстрела они провели в глубоком подземелье.

– Вот твои апартаменты. – Он отворил дверцу, что вела в маленькую швейцарскую. – Здесь тебя никто не побеспокоит. А я пойду на поиски.

– Ты надолго? – спросила она несмело.

– Ну, не очень. Где это хранилище, я помню. Может быть, придется повозиться с дверью. Ну и там какое-то время понадобится, чтобы найти… Но не волнуйся. Никакой опасности.

Он помахал рукой на прощание и быстро пошел, почти побежал по лестнице – через ступеньку, через две. Видно, ему не терпелось проверить свои предположения.

Леза только покачала головой. Села в мягкое, сильно вытертое кресло. Глянула на часики на руке. Четверть шестого. Вздохнула и почувствовала, до чего устала и проголодалась. В швейцарской стоял маленький холодильник. С трудом поднявшись с кресла, Леза подошла, вернее – допрыгала на одной ноге, другая болела все сильнее. Открыла. Лежал там кусок сыра, стояло три бутылки пива. Больше ничего. Леза схватила сыр, подумала и взяла бутылку пива, больше запить было нечем, идти на поиски воды она не собиралась, такая экспедиция сейчас была не по ее силам. Съела твердый сыр, запила, немного согрелась. И как-то незаметно задремала.

Проснулась, словно ее толкнули. В вестибюле музея, куда выходило маленькое окошко швейцарской, было темно. Ночь? Сколько же времени прошло? Чтобы разобрать, который час, пришлось включить подсветку. Четверть десятого! Четыре часа прошло! А его нет. С ним что-то случилось. Да, конечно же, что-то случилось – не мог он просто так, без серьезной причины, исчезнуть на столько времени, зная, что она сидит внизу и волнуется.

Леза почувствовала, что не в состоянии больше сидеть и ждать. Так можно было сойти с ума! Помедлила немного, собираясь с силами. Вышла из швейцарской и по темному вестибюлю, освещенному только отражавшимся от дома, что стоял напротив, светом звезд, двинулась к лестнице, с трудом удерживаясь от стона при каждом шаге.

На лестнице, как ни странно, стало легче: там можно было опираться о перила, налегать на них грудью – и медленно, ступенька за ступенькой, одолевать высоту. Наверное, она быстро сбилась бы со счета этажей – но, к счастью, номера их были нанесены светящейся краской напротив дверей, что закрывали шахты бездействующих нынче лифтов. Наверное, не прошло и часа, как она добралась до двенадцатого этажа. Дверь с площадки в коридор была приотворена.

– Хен! – негромко позвала Леза. Никто не ответил.

Ей не хотелось отрываться от надежных перил, и она окликнула еще раз, громко, так, что сама испугалась. На этот раз ей показалось, что в глубине этажа кто-то слабо отозвался – так тихо, что она даже не была уверена, что услышала звук на самом деле. Могло ведь и просто почудиться. Или то было эхо…

– Хе-ен! – Неожиданно для самой себя она закричала изо всех сил – совсем уже испугавшись, так что в голосе явственно слышались слезы.

– Иду! – На этот раз ей ответили, это было несомненно. И сразу послышались шаги – неуверенные, шаркающие. Словно человек, приближавшийся к ней, двигался из последних сил. Но хоть жив – это главное…

– Хен, это ты? Что с тобой?

– Леза? Ты как сюда попала?

Кажется, он был немного не в себе.

– По лестнице, как же еще? Ты ранен?

– Я? Да вроде бы нет… Кто мог меня ранить?

– Тут больше никого не было?

– А разве кто-то заходил?

– Нет… не знаю. Я никого не заметила.

Ей почему-то не захотелось признаваться в том, что она заснула и проспала четыре часа.

– Почему ты задержался так поздно?

– Искал… Читал документы. Ты знаешь, Леза, просто потрясающие новости…

– О новостях потом. Ты что же – читал в такой темноте?

– Нет, было еще светло… А потом я, наверное, заснул. Глаза устали, я хотел дать им немного отдохнуть – ну, и… – Он заговорил быстрее, оправдываясь: – Понимаешь, позапрошлую ночь я вообще не спал, а прошлую… очень немного…

Она усмехнулась – благо, он этого не видел. Да, прошлой ночью не так уж много оставалось у него времени для сна. Но теперь совершенно не было нужды признаваться в том, что и сама не выдержала усталости и волнений…

– Хен! Я просто слов не нахожу! Я там умирала от страха – за тебя…

– Ну, прости, – сказал он, нашарил ее руки, поцеловал. – Больше не буду.

– Что мы будем делать, Хен? Ведь почти ночь! Мы заблудимся в развалинах…

– А мы никуда не пойдем. До утра, во всяком случае.

– А если нас тут захватят?

– Ну, особенно засиживаться не будем. Но когда начнет светать, мне надо будет еще покопаться в этой старине.

– Ты нашел заклинания?

– Заклинания – дело десятое… Оказывается, тут, у них в хранилище, есть оригинальные, первичные тексты легенд – такие, какими они были тысячи лет назад, а не то, что нам подсовывали – в переработке, словно для малолетних детишек…

– А что – большая разница?

– Большая – это слабо сказано. Громадная!

– Ну, пусть так. Но нам-то что? Разве легенды – твоя специальность?

– Моя специальность тебе известна: история. Но в том-то и дело, что эти легенды, этот свод… По сути дела, он в древности был священной книгой.

– Ты путаешь. Священная книга – это «Слова Рыбы».

– Этот культ возник позже! А первоначально было вот это. Это не книга о богах, как их обычно представляют. Скорее – о чудесах, о том, что мы считаем чудесами, не находя иного объяснения. И об изначальной истории Ассарта. Такое, что голова идет кругом…

Он умолк, словно пытаясь найти нужные слова. Леза воспользовалась кстати подвернувшейся паузой.

– Мы что – так и будем стоять на лестнице до самого рассвета?

– Ох. Нет, конечно. Прости… Обопрись на меня. Пойдем.

В коридоре было чуть светлее. От звезд.

– Вот здесь, пожалуй, ты сможешь расположиться. Здесь есть даже диван. Правда, простыней не обещаю.

– Это возмутительно! – сказала она. – Как ты мог быть настолько непредусмотрительным и не взять с собой простыней?

Он лишь в последний миг понял, что его разыгрывают.

– Знаешь, пришлось выбирать: то ли взять белье с собой, то ли использовать, чтобы скрутить охранника.

– Ну конечно! Ты к охраннику относишься куда внимательнее, чем… чем…

Чем к кому? Эта мгновенная мысль заставила ее умолкнуть, не договорив. И в самом деле: кто она? Случайная женщина на одну, на две ночи? Именно так получалось. У нее ведь не было таких намерений. Просто – той ночью как-то само собой получилось. И он показался ей близким и надежным. А она ему?

– Хен, скажи…

И снова запнулась. А хотела спросить именно об этом: «Кто я тебе?».

– Я слушаю, Леза.

В голосе его больше не ощущалось улыбки.

– Скажи, что ты собираешься делать дальше?

– Завтра?

– Завтра, и… ну, потом.

Он помолчал, вздохнул и сказал:

– Пока не знаю.

«Это он обо мне», – подумала она, и ей захотелось заплакать и попросить, чтобы он не бросал ее.

– Не знаю, – повторил он медленно, задумчиво. – Понимаешь ли, то, что мне вдруг стало ясно, переворачивает наши представления об истории. Мы ведь считали, что все, что сказано в легендах об избранности Ассарта и о надмирном значении Сомонта и даже именно Жилища Власти – все это плод воображения, продукт фантазии… А ведь там говорится буквально вот что: «Пока есть Ассарт, есть мир жизни и мир звезд». Ну, мы считали это обычным центризмом первичной цивилизации, которая именно себя и место своего обитания почитает срединой мироздания. Но в легендах – в подлинниках – не сказано, что Ассарт – центр. Вернее, сказано именно: что он – ключевой камень небесного свода. И если уничтожить его, выбить – обрушится свод. Характерно для воззрений той поры, правда? Мол, небосвод тверд и может обрушиться. Все так, однако в том же своде, только в более ранней легенде, сказано, что Ассарт «пришел из пустого мира в мир звезд и утвердил свое место здесь». Понимаешь? То есть представления о звездном мире существовали уже тогда, а значит, звездный свод нельзя воспринимать буквально, а лишь как образ…

Наверное, он мог бы говорить на эту тему и действительно до самого утра. Но Лезу сейчас волновало не это.

– Значит, завтра и потом ты будешь размышлять на эту тему?

– Что? – Он молчал несколько секунд, словно собираясь с мыслями. – Да, конечно. Я понимаю, тебя не это волнует. Но ведь я, собственно, об этом и начал: можно, например, возвратиться в Жилище Власти, чтобы сказать: властители и коллеги, не нужно искать историю в чужих мирах, нужно реставрировать свою – как старую, от времени и грязи почерневшую до неразличимости картину, и она засияет небывало! Но кому я это скажу? Властелина нет. Твоего Изара.

Наверное, не надо было ему называть это имя – такая мысль посетила его с запозданием.

– То есть, – торопливо проговорил он, – я не имел в виду…

– Имел, имел, – сказала Леза усталым и каким-то безразличным голосом. – Да, моего. И его ребенка ношу под сердцем. И никуда не денусь от этого. Ладно, Хен. Давай спать. Я тут лягу, на диване. А ты где?

– Да найду что-нибудь по соседству, – сказал он невесело. – Вообще-то я и на полу могу. Приходилось в свое время.

– Тогда спокойной ночи. Только не проспи утром.

– Нет, я встаю рано. Я утренний работник. Послушай, Леза…

– Да?

– Ты напрасно. Я ведь не хотел сказать…

– Если я кому-то по-настоящему, всерьез нужна, – сказала она напряженно-сдержанным голосом, – то он не остановится и из-за десятка Изаров, и десятка детей от них. Если нужна я, а не мое жизнеописание.

– Да ведь ты же сама говорила, что он для тебя…

– Мало ли что я говорила. Надо уметь слушать. Все! Все об этом. Я и в самом деле хочу спать.

– Ну спи, – сказал он. И действительно встал и вышел из комнаты.

Дурак. Набитый.

Хотя, может быть, – так и лучше. И пусть живет со своими легендами. Такое она могла простить одному-единственному человеку. А больше никому.

Что же будет завтра?..

Леза уснула, так и не найдя ответа на этот вопрос. «Хорошо, – подумала она, засыпая, – если бы завтра началось с завтрака…»

3

Войска Коалиции двинулись на штурм Сомонта с яростью людей, по существу, уже одержавших победу и отделенных от окончания войны лишь бессмысленным упорством побежденных. В некоторых местах, там, где оборону держали полки, сформированные из резервистов, атакующим удалось сразу преодолеть окраины и углубиться в улицы четвертого городского цикла. В районах, где нападавшим противостояли гвардейские части, продвинуться не удалось, и бой там постепенно принимал позиционный характер. Но лишь на одном участке, где сражались Черные Тарменары Жемчужины, десантники Коалиции были отброшены и вынуждены перейти к обороне.

Судьба города, казалось, лежала на весах, чьи чаши никак не могли принять какое-то определенное положение и качались вверх-вниз, не в состоянии остановиться.

Находившийся по-прежнему на башне наблюдательного пункта Охранитель послал всех генералов, беспрекословно подчинившихся его воле, вперед – для непосредственного руководства войсками, оставив при себе лишь несколько связистов и младших офицеров – тоже в качестве делегатов связи. Благодаря своей способности видеть и то, что нельзя было охватить обычным человеческом взглядом, он наблюдал весь город с его окрестностями как бы сверху, не тратя времени на ожидание донесений с переднего края и своевременно отдавая распоряжения тем, кто находился непосредственно в войсках.

Наверху, в ближнем космосе, бой все еще продолжался. Охранитель не очень следил за ним: для взятия города космический флот не был нужен, а следить за всеми перипетиями сражения в пространстве из чистого интереса у него просто не оставалось времени.

Однако при всех своих возможностях, намного превосходящих возможности любого генерала, Охранитель все же не был профессиональным военным и не понимал, что одно лишь продвижение в глубь города, происходившее в результате того, что осажденные не уничтожались, а оттеснялись, было подобно процессу закручивания тугой пружины, которая в один прекрасный миг могла и начать раскручиваться с той же силой, с какой ее сейчас сжимали. Для того чтобы эту пружину сломать, следовало подвергнуть внутренние циклы города и его центр массированному обстрелу. Но на это Охранитель не пошел бы, даже понимай он положение до мелочей: ему было известно, чем такой обстрел мог бы закончиться. Пожалуй, ему одному из всех, принимавших участие в схватке.

Зато он обратил внимание на то, что население города, по сути дела, не принимало никакого участия в решении его судьбы. Укрывшись в подвалах, в подземных ходах и туннелях, сохранившихся с незапамятных времен (часть этих ходов использовалась для подземного транспорта, сейчас не работавшего из-за отсутствия энергии), население, похоже, готово было покориться любой участи, лишь бы наверху перестали убивать и разрушать. Исключение составляли, пожалуй, лишь группы молодых и совсем молодых людей, для которых романтика вооруженной борьбы казалась самым главным и интересным, и поэтому они охотно вливались в ряды оборонявшихся. Однако воевать они не умели и становились первыми жертвами очередной атаки или контратаки.

Охранитель наблюдал, распоряжался и одновременно не переставал следить за временем. Для этого ему не были нужны часы, течение минут и секунд он ощущал всем своим существом. Пока еще у него оставался даже небольшой запас времени. Потому что если и дальше его войска, пусть даже лишь с нескольких направлений, будут продвигаться к центру города в том же темпе, что сейчас, он сможет овладеть Жилищем Власти через час, самое большое – через полтора. А в его распоряжении оставались еще едва ли не сутки.

Это его вполне устраивало, и чем дальше, тем он становился спокойнее и увереннее в благоприятном исходе не только этого боя, но и всей борьбы, начатой им давным-давно.

– Уль! – сказала Ястра. – Я всегда была честна с тобой и такой хочу остаться.

– Ну, естественно… – пробормотал капитан. – Честность – двигатель торговли или чего-то там… С твоего разрешения, я прикажу тарменарской тысяче правого крыла выступить во второй цикл, северо-западный район. Там противник очень уж напирает.

– Зачем тебе мое разрешение?

– Потому что это наш последний резерв.

– Делай, как считаешь нужным. Но ты не слушаешь меня?

– Сию минуту. Только отдам распоряжение.

Он выглянул в коридор, где сейчас ожидал командир тысячи. Выслушав приказание, командир отсалютовал и поспешно направился к лестнице.

– Да, ты что-то хотела сказать?

– Хотела. И хочу.

– Если можно, не медли. Может быть, отложим?

– Нет. Не хочу, чтобы ты думал обо мне хуже, чем следует.

– Я всегда думаю о тебе лишь самое лучшее, – ответил он галантно, но как-то механически – в этот миг он внимательно всматривался в план города, в его северо-восточную часть.

– Я хотела, Уль, чтобы… чтобы ты всегда занимал положение, достойное твоих способностей и… отношения ко мне. Я думала, что ты сможешь быть даже Властелином. Властелином!

– А почему бы и нет? – отозвался он так же рассеянно. – Я был бы просто прекрасным Властелином, безусловно. Таким, что лучше и быть не может.

– Ты снова смеешься. А я вовсе не шучу.

Он оторвался от плана, взглянул на нее.

– Говори дальше. Начала ты интересно.

– Да, я хотела сделать тебя Властелином, моим законным супругом. Это было бы хорошо для нас обоих.

– А у вас существует развод?

– Для меня – нет. Но это не послужило бы препятствием.

– Ага… – пробормотал он, поняв. – Знаешь, я происхожу, как тебе известно, из простонародья, и для меня такие политические ходы, как убийство…

– Я не собиралась обременять тебя такой просьбой. И готова была сделать все сама.

– За что я всегда любил женщин, это за нежность и беспомощность, – сказал Ульдемир.

– Властительница – не только женщина, она еще и носительница Власти…

– Не понимаю все же, чего ты хочешь от меня. Благословения?

– Хочу, чтобы ты понял: на все это я была готова. Но ты сам все испортил.

– Я? Это для меня ново. Каким образом?

– Это ведь ты прислал ее… ну, ту женщину – чтобы она вылечила Изара?

– Мне показалось, что это будет очень кстати.

– Значит, ты. Я в этом была уверена. Но тогда ему оставалось, может быть, несколько минут, ну пусть часов, до конца. И было бы целиком в традициях – помочь ему уйти. Ради пользы Державы.

– По-моему, ты выступала против таких традиций.

– Пусть так. Но они существуют. Значит, нужно ими пользоваться, когда это выгодно.

– Великая вещь – политика, верно?

Ястра лишь отмахнулась от его замечания.

– Теперь я уже не могу этого. Он быстро поправляется. Совсем скоро сможет командовать. И больше я уже ничего не могу сделать.

– Почему же? Можешь благодарить судьбу за то, что она уберегла тебя от…

– Глупости. У меня не осталось выбора. Я могла выбирать между ним и тобою. Я выбрала тебя. Но ты все разрушил. И теперь я могу выбрать только его.

На этот раз он посмотрел на нее внимательно.

– Я понял. Ничего. Я переберусь в другую комнату. На худой конец, смогу ночевать в коридоре.

– И больше ничего ты сказать не можешь?

Она, кажется, всерьез была обижена – словно это он бросал ее.

Ульдемир улыбнулся.

– Не переживай, Ястра. Все так или иначе шло к концу. Неужели ты думаешь, что я мог бы остаться на Ассарте, когда все неприятности кончатся? Ты просто почувствовала, что так или иначе расставание близится.

– Ничего не почувствовала. И никуда ты не ушел бы – стоило мне захотеть. Где еще ты смог бы стать властелином целого мира? Такого мира!

– Нигде, ты права. Но послушай: значит, ты и Изар отныне – союзники?

– Ну… не совсем еще. Сейчас он в моих руках. И я поставлю ему условия. Если он на них согласится – мы заключим союз. Ты что: боишься, что он станет тебя преследовать? Не беспокойся. Одним из моих условий будет – обеспечить твою безопасность.

– Большое спасибо. Хотя это и вряд ли понадобится. Вот безопасность ребенка – об этом и в самом деле стоит подумать.

– Неужели ты думаешь, что я об этом не подумала? Ребенок унаследует власть; только на таких условиях Изар вновь получит ее сейчас – из моих рук.

– А он согласится?

– Он политик. И понимает: сейчас у него просто нет силы, которая могла бы мне противостоять. Согласится.

– Но в таком случае что станет с его сыном? С тем, который будет?

– Какое мое дело? Эта женщина исчезла. И это ее счастье. Я не беру на себя никакой ответственности за ее судьбу…

– Бедная девочка.

– Тебе-то что до нее?

– Ну как же. Ты меня бросаешь – разве я не вправе подумать о своем будущем сам?

– Ты… попробуй только! Я разыщу вас, где угодно!

– Ну ладно, ладно. Я шучу. На самом деле мне ее просто жаль. Потому что она-то не выиграет от ваших соглашений. Если только Изар не выставит своих условий.

– Он не настолько глуп. И знает, что власть дороже.

– Рад за него. Но мне хотелось бы поговорить о деле.

– Только недолго.

– Постараюсь. Нам удалось высвободить корабли Ассарта. Сейчас они ведут бой на орбитах.

– Мне это известно.

– Среди них – несколько транспортов с десантниками. С теми, кого должны были выбросить в других мирах – но, к счастью для нас, не успели.

– Очень хорошо, что они вернулись.

– Здесь, в Сомонте, противник сильнее нас. И если все так продолжится, то где-нибудь через час они с какого-нибудь направления прорвутся сюда, к Жилищу Власти.

– Этого нельзя допустить ни в коем случае! Командуй же, придумай что-нибудь!

– Нас могла бы спасти высадка нашего десанта – чтобы штурмующие оказались между нами и ими.

– Пусть высаживаются! Неужели трудно отдать приказание?

– Я пытался. Однако ничего не получается.

– То есть как?

– Моих приказов они не признают.

– Надо было приказать от моего имени.

– Именно это я и сделал. Но тебя они тоже не признают. Когда они стартовали от Ассарт, командование принадлежало тому старику, который…

– Да, да. Он потом покончил с собой. Надо было так и сказать им: что он погиб, и теперь командую я.

– Тоже пробовал. Однако они говорят, что это нигде не предусматривалось. Что в таком случае командовать должен следующий по старшинству, но никак не ты.

– О, это солдатское тупоумие! Кто этот старший?

– Понятия не имею. Да он нам и не нужен. У нас есть Властелин. Ему они подчинятся беспрекословно и с радостью.

– Ты уверен?

– Это их слова. Пусть им прикажет Изар.

– Получается, что я должна вернуть его к власти сейчас же?

– Иначе, боюсь, возвращать его будет ни к чему.

– О Великая Рыба… Я хотела еще подержать его в таком состоянии – чтобы он стал сговорчивее.

– Ничего не поделаешь. Он нужен сейчас.

– Как только он поймет, он станет упорствовать…

– Что же, тебе выбирать.

– Да нет, конечно. Выбирать не из чего. Хорошо. Сейчас я пойду к нему. Как долго я могу вести с ним переговоры?

– Я ведь сказал тебе: через час здесь может быть уже очень жарко. Как в пекле.

– Где это?

– Ах да, я и забыл, что в нашей преисподней, наоборот, адский холод. Видишь, как у нас, все по-разному.

– Глупости. Я иду. Надеюсь справиться за четверть часа.

– Алло, «Алис»! Уве-Йорген!

– Слышу тебя, капитан.

– Что у вас!

– Идет драка. Мы в ней пока не участвуем – с того времени, как тут появились корабли Ассарта. В конце концов, это их работа.

– Наверное, ты прав. Как насчет трансляции?

– Оратор будет?

– Минут через пятнадцать.

– Давайте. Столько мы здесь еще продержимся.

– Так горячо вокруг?

– Горячо. Можно зажарить теленка.

– Продержитесь. А потом, как только оратор выступит, уходите с орбиты.

– Куда?

– К планете, вниз. Поближе к Сомонту. Вероятно, после речи оратора Ассарт будет выбрасывать свой десант. Постарайтесь проводить их до поверхности. Если их начнут обстреливать во время спуска – подавите противника.

– Ясно. А потом?

– Потом – по обстановке.

– Понял. Как ты?

– Все нормально. Желаю удачи.

– Взаимно!

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Ястра, стараясь, чтобы голос прозвучал заботливо. Изар отмахнулся от ритуального вопроса.

– Мне эта комедия надоела. Неужели я должен силой вырываться отсюда?

– С чего ты взял? Я лишь пеклась о твоем здоровье. Если ты в состоянии, то можешь принять власть хоть сегодня. Хоть сейчас.

Изар вскочил.

– Хорошо! Ты еще не окончательно проиграла войну?

– Не начинай с острых вопросов. Не то я спрошу: не ты ли начал эту войну в условиях, когда она была с самого начала обречена на поражение.

– Хорошо, согласен. Я намерен прежде всего обратиться к Ассарту. У нас есть связь?

– Есть. У меня.

– Надеюсь, ты дашь возможность воспользоваться ею?

– Присядь, Изар.

– Некогда – я даже отсюда чувствую…

– Десять минут ничего не решат. Но если ты будешь упираться…

Властелин неохотно опустился на кровать.

– Говори.

– Я готова официально и фактически вернуть тебе Власть, которой ты меня наделил. Хотя могла бы этого и не делать. Ты покинул Ассарт в самый критический момент в его истории; одного этого достаточно, чтобы собрать Совет и лишить тебя Власти навсегда.

– Чего ты хочешь? К чему этот разговор?

– Сейчас услышишь. Я возвращаю тебе власть – но на определенных условиях.

Изар усмехнулся.

– Видимо, я должен все терпеливо выслушать.

– Боюсь, что иного выхода у тебя нет. Так вот. Мои условия таковы: во-первых, моя абсолютная безопасность.

– Неужели ты думаешь, что я мог бы…

– Думаю, Изар. А ты уверен, что – нет?

Ястра смотрела в глаза Властелина чуть насмешливо, и он был вынужден смутиться.

– Хорошо. Даю тебе слово. Дальше?

– Ты не будешь преследовать моих… друзей. Потому что если мы избежали поражения, то лишь благодаря их помощи.

– В этом я сомневаюсь. Горстка людей…

– Ты просто ничего не знаешь.

– Постараюсь узнать. Но, во всяком случае, принимаю твое условие – если только они не будут мозолить мне глаза.

– Думаю, что они у нас не задержатся.

– Ты говоришь это с таким сожалением…

– Мне действительно жаль. Но это уже мое дело.

– Хорошо. Принято.

– Теперь слушай внимательно. Ребенок, который родится у меня, наследует власть.

Изар вскочил.

– От этого ты могла бы меня избавить.

– Нет. Для меня это – самое главное. Ты… испытываешь еще что-нибудь к той женщине?

– Отвечу, как ты: это уже мое дело.

– Постараюсь, чтобы ты ее больше не увидел. Но если ты примешь мое условие – я обещаю оставить их в живых. И ее, и ребенка.

– Поклянись.

– Клянусь. Словами Рыбы.

– Ну… хорошо.

– Поклянись и ты.

– Клянусь Всевидящими Глазами Рыбы.

– Вот, по сути дела, все мои условия.

Изар вскинул голову.

– Как! И ни слова – о традициях, о ритуалах…

Ястра улыбнулась.

– Не думаю, что сейчас время говорить об этом. Людям Ассарта и так тяжело, если же мы начнем еще отнимать у них привычный мир, в котором они жили так долго…

Изар, помедлив, кивнул.

– Пожалуй, ты права. Но как быть с Историей?

– Выиграй войну. Тогда посмотришь сам.

– Нам необходима Новая История! Иначе мы будем скользить все ниже, ниже…

– История – это утеха мужчин. С меня достаточно того, что я уже сказала.

Секунду-другую они пристально смотрели друг другу в глаза. Ястра при этом улыбалась. Изар был серьезен.

Он догадывался, что Ястра сейчас представляла себе тот счастливый для нее, пусть и очень неблизкий миг, когда ее сын – ее ублюдок, если называть вещи своими именами, – наложит свои пальцы на его горло, горло старого Властелина. И нажмет…

Ну что же: пусть тешится хотя бы этой мечтой. Время покажет.

– Прекрасно, Ястра. Очень тебе благодарен.

– И я тебе. Теперь не теряй времени. Твой флот – та часть его, что уцелела, – над планетой. Они ждут твоего приказа, чтобы выбросить десант и спасти Сомонт. Связь тебе дадут те самые мои друзья, что так не нравятся моему супругу Властелину.

«Да, – подумал Изар, – супругу, никуда не денешься. Хотя я настолько отвык от нее, что это будет как бы новая женщина. А ведь, если подумать, так мало времени прошло».

– Да, дорогая супруга, – сказал он. – Не нравятся. Но это не относится к тебе.

– Тогда поцелуй меня!

Он выполнил просьбу с удивившей его самого готовностью.

– Не уходи в свою половину, – попросила она. – Хотя бы на эту ночь – не уходи…

– Не уйду, – обещал он. – Выздоравливая, я привык к твоей постели – и в ней чувствую себя неплохо.

– То ли еще будет! – пообещала она.

– Ну наконец-то! – сказал Уве-Йорген, когда с Ассарта поступил сигнал. – Рука!

– Слушаю, Рыцарь.

– Давай ретрансляцию!

– Включено.

– Идет передача!

Адмиралы на уцелевших флагманских кораблях внимательно выслушали приказ Властелина – Верховного Главнокомандующего.

– Слава Рыбе, – сказал один из них, – на Ассарте еще существует какой-то порядок.

И немедля отдал команду:

– Экипажу – по местам, готовиться к снижению. Десанту – полная готовность к выброске! Передать по кораблям!

Через несколько секунд корабли отрепетовали приказ.

– Всем атаковать и связать корабли противника. Транспортам – выполнять задачу по десантированию!

– Адмирал! – тихо проговорил командир корабля. – Кто это – вы не знаете? Явно не наш корабль – но выполняет задачу вместе с нами. Не атаковать ли его?

Адмирал подумал.

– Прикажите наблюдать за ним и при первом подозрении – сбить. Хотя это какой-то из наших торгашей. Пусть живет.

– Рыцарь, пошел десант!

– К маневру! Будем снижаться вслед за ними. До самой поверхности. Выпускаю крылья.

– Капитан! Чем это ты занимаешься?

– Собираю барахло. Пора переезжать.

– Получил отставку?

– Чистую. Тебя о результатах не спрашиваю: корабли высвободились и воюют. Трудно было?

– Пришлось пошевеливаться. Слушай…

– Угу. Никодим здесь?

– Летает по соседству. Как раз об этом я хочу сказать.

– Говори.

– Он уверяет, что заметил Охранителя.

– Что удивительного: вы же к нему в гости ездили.

– Не там. Здесь.

– На планете? Вот это новость. Значит, плохи его дела – не на кого положиться. И где же он?

– В нескольких километрах от границы города. Ты свободен? Или твои советы еще котируются?

– Я же сказал: свободен, как ветер. Как легкий бриз.

– Рискнем?

– О чем ты?

– Об Охранителе, конечно.

– Это кусок не по нам. С ним не справиться.

– Конечно, в плен мы его не возьмем, и думать нечего.

– Чего же ты хочешь, охотник?

– Чего может хотеть охотник? Подстрелить.

– Думаешь, у него не предусмотрена защита?

– Не знаю. Может, да, а может, и нет. Рискнуть-то можно?

– Рисковать нам никто не запретит… – проговорил Ульдемир медленно. – Ладно. Попробуем. Тут теперь обойдутся и без нас.

– Погоди немножко. У тебя есть связь с Рыцарем?

– С кораблем? Пока еще есть.

– Пусть садятся.

– Зачем?

– Все же нас будет не двое, а пятеро. И каждый из нас чего-то стоит.

– Да, верно… Но пока мы доберемся до них, пока все вместе приблизимся к Охранителю – он может и вовсе исчезнуть. Возьмет и вернется к себе на Заставу.

– Вряд ли. Раз уж он взялся воевать… А только сейчас и начнется настоящая свалка: ассартский десант высаживается на свою собственную планету. Получится такой слоеный пирог…

– Как я объясню им – куда садиться?

– А ничего и не нужно объяснять. Только предупреди, что сейчас их навестит Никодим. Он и покажет.

– Хорошо. Уговорил. Кто знает – может быть, и в самом деле что-нибудь получится. Будет очень смешно.

– Мир вам, братья, – беззвучно поздоровался иеромонах.

– До мира пока еще не близко, – откликнулся Уве-Йорген. – Впрочем, и тебе желаю того же. Как посевы?

– Слава Богу.

– Обожди немного.

Рыцарь перенес внимание на пульт управления: предстоял маневр. Приходилось крутиться, чтобы не мешать круто снижавшимся десантным транспортам и одновременно держать в прицеле замеченные еще из пространства установки зенитных ракет Коалиции.

– Ну, готово. Так что ты нам предлагаешь, отче?

– Погляди на правый нижний экран. Видишь?

– Вижу много чего. А точнее?

– Пониже середины – как бы гриб-поганка.

– Ну-ка, ну-ка… Вот это?

– Быстро схватываешь.

– Приходится. И что же?

– Там – Охранитель.

– Ого!

– Питек думает, стоит рискнуть атаковать его.

– Сжечь эту башню вместе с ним? Думаю, труда не составит.

– Ну, ну. Вряд ли он глупее нас с тобой. Ты решил, что он там не защитился?

– Если так, то что мы ему сделаем?

– Попытаться можем.

– Как?

– От луча, от пули, снаряда он наверняка прикрыт. От всего, чем здесь воюют.

– Ну, так и мы воюем тем же оружием.

– Так-то оно так. Но самое малое двое из нас владеют и иным.

– Что ты хочешь – чтобы я его таранил кораблем?

– Отнюдь. Рука и Питек – вот кто мог бы постараться.

Уве-Йорген протяжно присвистнул.

– Мысль оригинальная, – оценил он. – Лук со стрелой?

– И дротик, копье. Но чтобы только дерево. Металл до него не долетит. От металла он защищен.

– Рука! – окликнул Рыцарь. – Как ты, вождь, – совсем забыл старое искусство? Или что-то еще можешь?

– Это забывается только в могиле, – сказал Рука. – Только на всей планете вряд ли найдется хоть один хороший лук и пяток настоящих стрел.

– А если сделать самому?

– Серьезный лук надо делать дольше, чем продолжается вся эта война.

– Сделай несерьезный. И в шутку подстрели его.

– Хорошо, Рыцарь. Я попробую.

– Не надо, – сказал иеромонах. – Капитан с Питеком достали. Целых два. И стрелы. И дротики.

– Ограбили музей? – попробовал догадаться Уве-Йорген.

– Почти так. В том дворце есть комнаты, где стены увешаны всяким оружием. И новым, но и старым тоже. И очень старым. Вот они и взяли.

– Ну, – сказал индеец пренебрежительно, – разве в этих мирах могут быть хорошие луки?

– Уж какие есть. Старые. И стрелы очень старые. Я сказал, чтобы не брали с железными наконечниками. Только с каменными. Никакого железа.

– Очень хорошо, – сказал Уве-Йорген. – А где мы встретим наших?

– Я выведу, – ответил Никодим. – Закончите здесь, и сразу бери курс на эту вышку. Охранителю придется как раз труднее всего: десант успеет сесть, и ему придется отбиваться на две стороны.

– Да, – проговорил молчавший до сих пор Георгий. – Это правда, что у всякого человека, даже очень сильного, есть свое совсем слабое место.

– Знаем, – пробормотал Рыцарь. – Читали.

4

«Все усложняется, – подумал Охранитель недовольно. – Почему-то, когда дело приближается к концу, все становится куда сложнее, чем казалось».

Он имел в виду выброшенный кораблями Ассарта десант. Кораблями, которые вообще не должны были здесь появиться – и все же появились. Значит, кто-то овладел Заставой. Это мог сделать только Мастер. Вероятно, он тоже решил сам вступить в борьбу.

«Может быть, – подумал еще Охранитель, – все наши споры надо было решить поединком. Но прошли те времена…»

Сейчас он должен был в считанные мгновения решить – как действовать дальше. Пытаться оказать сопротивление десанту? На это было мало надежды: войска дрались впереди на городских улицах и площадях. В одиночку охранитель, пожалуй, мог бы задержать наступавших десантников там, где находился он сам; однако ассартиане точно так же, как войска Коалиции, образовали вокруг столицы кольцо, и тем, кто наступал с противоположной стороны Сомонта, Охранитель никак не мог бы помешать.

Нет, такая тактика не обещала удачи. Выход был в другом: надо было изо всех сил пробиваться все дальше вперед – чтобы овладеть Жилищем Власти до того, как десантники с тыла обрушатся на его войска и вынудят их драться на две стороны.

Овладеть Жилищем, проникнуть в подземелье – и оттуда, держа в руках судьбу Мироздания, диктовать условия.

Нет, ничего еще не было потеряно.

Однако отсюда, с наблюдательной вышки, вряд ли можно было добиться нужного успеха. Настала пора, когда войска нужно было не толкать вперед, а вести. Он мог это сделать, ничем, по сути, не рискуя, пользуясь своей неуязвимостью для пуль и снарядов, ножей и сабель. И даже для смертоносных лучей фламмеров.

Его неуязвимость воодушевит солдат, и они возьмут Жилище с ходу.

Решение принято. Значит, не нужно терять времени.

Охранитель не стал спускаться с вышки. Ему незачем было пробираться улицами, натыкаясь на обломки и тела. Он легко поднялся в воздух и направил свой полет туда, где – он знал – войска Коалиции отделяло от Жилища Власти самое малое расстояние.

В воздухе пахло гарью. Впереди вспыхивали разрывы, оттуда доносился неясный гул. Охранитель полетел быстрее. Сейчас ему уже казалось, что нельзя терять ни секунды.

– Вот она, башня!

Питек невольно говорил шепотом, хотя даже и громкий разговор вряд ли можно было услышать сверху.

– Только как в нее попасть?

Они осторожно, прижимаясь к стене, обошли круглое основание наблюдательной вышки. Входа не было.

– Наверное, туда ведет лаз из-под земли, – подумав, предложил Уве-Йорген. – Вход из командного пункта.

– Когда они успели все это сделать?

– Им незачем было успевать. Это центр одного из пригородных районов обороны. Захватили и использовали.

– А где командный пункт?

– Надо искать… Где-то тут он должен быть. Под землей, конечно. Никодим, ты не чувствуешь?

– Обождите…

Иеромонах растаял, превратившись в облачко. Поднялся на несколько метров и стал описывать вокруг башни все расширяющиеся витки.

Когда он отдалился от вышки метров на двадцать, никто уже не мог различить его в воздухе.

Четверо по-прежнему стояли, прижимаясь к бетону. Рука, сжимавший длинный лук со спущенной тетивой, негромко сказал:

– Очень тихо.

– О чем ты?

– Наверху тихо. Может быть, его там уже нет.

– А что ему шуметь? – проговорил Питек. – Смотрит, наверное. Не станет же он отсюда выкрикивать команды.

– И все-таки очень тихо.

Никодим появился перед ними неожиданно, снова воплотившись.

– Нашел.

– Далеко?

– Нет. Видите – кусты? Среди них ход вниз.

– Пошли.

– Постой, Уве. Никодим, может статься, что его тут больше нет. Может быть, ты посмотришь?

– Отчего же нет.

– Только не вспугни…

– Это как получится. Он все-таки не просто человек. Он меня и без плоти увидит.

– Нет, не будем рисковать. Бегом к входу.

Они добежали до входа на командный пункт за несколько секунд. Приблизившись к кустарнику, припали к земле.

– Охраны нет…

– Кажется – пустой номер. Сейчас выясним. Держите вход под прицелом…

Уве-Йорген встал и неспешной походкой направился к люку. Подошел беспрепятственно. Заглянул. Махнул рукой, подзывая.

– Тут никого. Спускаемся.

Спустились – чтобы убедиться, что командный пункт опустел. Помещение внизу было невелико. Ход на вышку обнаружили без большого труда.

– Наверх. Только потише!

Поднялись без единого звука. Круглое помещение наверху оказалось покинутым.

– Так и есть, – сказал Георгий. – Он не дождался нас. Что теперь?

– Минуту, – остановил его Рыцарь.

Переходя от одной амбразуры к другой, он всматривался в недалекий город.

– Вот, – указал он направление. – Там сейчас – самый жестокий бой. Значит, туда нам и нужно.

– Думаешь, это его работа?

– А если даже и нет? Раз там горячее всего, значит, наше место там. Все вниз. И – бегом марш!

Охранитель поднял тысячу в очередную атаку.

Они пробивались по улице, забрасывая гранатами окна, из которых стреляли, уничтожая пулеметы точными выстрелами безоткатных орудий.

Однако дома оживали и возобновляли огонь – уже в спину наступавшим.

Продвижение было медленным.

– В обход! – скомандовал Охранитель тем, до кого мог донестись его голос. И первым кинулся в подворотню. Оказался во дворе. Сверху начали стрелять. Несколько солдат, бросившихся за ним, открыли ответный огонь.

Охранитель прижался к стене. Перевел дыхание. Двор оказался тупиком. Из него можно было попасть лишь обратно – на улицу. Он махнул солдатам рукой, чтобы направить их обратно в бой. То ли они поняли его неправильно, то ли им не очень хотелось возвращаться туда, а может быть, они замыслили какой-то маневр – во всяком случае, они подбежали к нему.

– Дверь! – прохрипел один из них. – Черный ход! Ударим по ним!

И рывком отворил дверь, и солдаты бросились налево и вверх по узкой и грязной лестнице.

Охранитель не последовал за ними. Что-то остановило его. Какое-то неожиданное ощущение.

Он насторожился. Нет, это не было чувством опасности.

Охранитель сосредоточился, чтобы осмотреть то, что его окружало, проникая взглядом сквозь стены, потолок, пол.

За стенами не нашлось ничего интересного. Брошенные комнаты, распахнутые шкафы, опрокинутые кровати, стулья…

Наверху – за несколько этажей отсюда – засевшие там ассартские стрелки схватились врукопашную с ворвавшимися снизу солдатами.

Но внизу… внизу был ясно виден ход, постепенно уходивший вглубь и изгибавшийся вправо.

Охранитель попытался проследить его как можно дальше. Ему удалось увидеть ход почти на всем протяжении. Не было сомнений: ход уводил к Жилищу Власти. Но где-то – почти на его середине – от этого хода отходил другой – поуже. И круто уходил вниз.

Охранитель напрягся. Но этот второй ход просматривался плохо. Мешали какие-то помехи.

Охранитель улыбнулся. Судьба неожиданно помогла ему намного сократить путь к цели.

Судьба уличного боя перестала интересовать его.

Начало хода было в двух шагах. Все оказалось просто.

5

День начался с неожиданно близких, громких выстрелов, очередей, разрывов.

Леза испуганно вскочила с дивана.

– Хен!

Он не отозвался. И Леза бросилась на поиски.

Она обнаружила его в читальне. Историк сидел, обложившись рукописями. Он настолько углубился в чтение, что даже не услышал, как вошла Леза.

– Хен!

На этот раз в ее голосе звучал уже не страх, но гнев.

Хен Гот рассеянно поднял на нее глаза.

– А, это ты…

– Хен, ты собираешься что-нибудь предпринять?

– Ты же видишь – я работаю…

– Прислушайся! Стреляют почти рядом!

– Что? А, да, действительно…

– Ты хочешь, чтобы мы погибли здесь?

– Ну, что ты. Почему я должен хотеть…

– Или умерли с голоду?

Только теперь, кажется, он пришел в себя.

– Понимаешь, – проговорил он, оправдываясь, – я понял наконец-то! Совсем не так нужно писать историю, все, что мы делали, – это глупости, мальчишество! Настоящая история куда богаче, надо только прочитать ее! То, что мы считали сказками – было на самом деле, теперь у меня не осталось сомнений в этом! Оказалось, что это так просто: посмотреть с другой точки зрения, отнестись серьезно – и все становится на свои места…

– Это прекрасно, – сказала Леза. – Но ты же не хочешь, чтобы все эти мысли погибли тут вместе с тобой?

– Погибли? – переспросил он. – Почему? Воюют внизу, на улицах. А мы – здесь. Нельзя же бросить все эти сокровища! Конечно, – тут же спохватился он, – то не оригиналы, всего лишь копии, но все равно…

– Так возьми и пойдем, пока еще можно спастись!

– Великая Рыба! – воскликнул Хен Гот. – Мне и половины не унести…

– Я постараюсь тебе помочь.

– И потом – куда идти? Вчера здесь было тихо, а сейчас – надо ли нам соваться под пули? Подождем по крайней мере, пока бой не отодвинется куда-нибудь… Жаль только, что если они этим путем пробиваются к центру, то непременно зацепят и мой район. Дома сейчас будет не менее опасно, чем здесь.

– Но нельзя же сидеть здесь… Без пищи, без ничего.

– Ну, может быть, ты потерпишь еще какое-то время?

– Какое? Минуту, час, день, неделю?

– Нет, я не думаю, что они будут стрелять тут целую неделю. Наверное, сегодня как-нибудь разберутся.

– Это безжалостно! – крикнула Леза. – Зачем тогда ты забрал меня оттуда, из Жилища? Зачем уговорил бежать?

– Я? Тебя? Помилуй, это ты хотела…

– А ты должен был отговорить меня.

– Разве это возможно?

– Совсем как семейная ссора! Очень мило!

Это не были его слова, и Леза тоже их не произносила. Они принадлежали кому-то третьему. И голос показался знакомым.

Магистр. Ублюдок Власти.

Он стоял в дверях, заложив руки за спину, усмехаясь.

– Задира! – невольно произнесла Леза вслух. И тут же поправилась: – Миграт!

– К вашим услугам!

И он склонился в преувеличенно почтительном поклоне.

– Как вы здесь оказались? – спросил едва успевший опомниться от неожиданности Хен Гот.

– Как проник? По вашим, видимо, следам – через окно третьего этажа. Вас интересует, почему я забрался именно сюда? По той же причине, что и вы, Главный Композитор Истории. Хорошие мысли приходят не только в вашу голову. Хотя, вероятно, вы додумались до этого раньше.

Хен Гот непроизвольно попытался защитить рукописи, налегая на них грудью, охватывая руками.

– Ну, ну, – сказал Миграт. – Я не собираюсь отнимать их, тем более силой. Вы все-таки историк, в отличие от меня.

– А вам-то они зачем?

Миграт пожал плечами.

– Наивный вопрос. Владеющий прошлым – владеет будущим. А я еще не расстался с мыслью овладеть будущим.

Он сделал паузу, развел руками.

– На этот раз, должен признаться, это не удалось. Я оказался вне игры. Как и вы оба, кстати.

– Что это значит? – спросила Леза.

– Драку, по всей вероятности, выиграет Ассарт. У него оказалась более сильная поддержка, чем у… моей страны. Следовательно, это значит лишь, что надо по возможности скорее уносить отсюда ноги и рукописи тоже.

– Куда? – спросил Хен Гот.

– Туда, где можно будет спокойно над ними работать. Но на Ассарте такого места для нас не найдется.

– Но я же ни в чем не виновата! – воскликнула Леза.

– На этот счет могут быть и другие мнения. И, боюсь, они окажутся более близкими к истине. Знаете, как это будет сформулировано в обвинительном акте? Примерно вот как: «Воспользовавшись влиянием на Властелина, внушила ему мысль одновременного нападения на все миры скопления Нагор, вследствие чего вооруженные силы Державы оказались рассредоточенными, и…» – ну, дальше вы и сами можете представить.

– Но ведь это вы меня подговорили!

– Обо мне не печальтесь – мне наберут прегрешений не на один, а на десять таких актов – начиная с того, что я не дал убить себя в молодости. Не будем жадничать – обвинений хватит на всех. Ведь не кто иной, как уважаемый историк подсунул тому же Властелину мысль о создании Новой Истории…

– Но я же не уговаривал его воевать ради этого!

– Нет, конечно. Вы – маленький мальчик и полагали, что все охотно принесут вам все нужное на серебряном подносе. Только кто этому поверит? Конечно, решать каждый из вас будет за себя, но мой искренний совет – не теряя времени, бежать.

– Куда?

– В какой-нибудь мир подальше. Где не станут любить Ассарт потому, что он победит. Скорее, наоборот. Во всяком случае, я намерен поступить именно так. И не откладывая в долгий ящик!

– Нет! – сказала Леза. – Я вам больше не верю… Лучше мы признаем, что виноваты, но без умысла… Не может быть, чтобы с нами поступили очень жестоко!

– Да, разумеется, – согласился Миграт. – Представляю трогательную картину, как Жемчужина Власти Ястра прижимает вас к своей груди, а ваш животик – к ее собственному… Она ведь всегда относилась к вам с трогательной нежностью, не правда ли?

Леза понурилась.

– А вы, Композитор, бесконечно обрадуете Властелина Изара, объяснив ему, что воевать за историю не было никакого смысла, потому что искать ее надо было не где-то там, а тут, на месте. Надо полагать, он будет в большом восторге – если только забудет, что в драке за эту историю едва не лишился и власти, и жизни, и чуть ли не половина планеты лежит в руинах…

Миграт, возможно, ожидал ответа, но Хен Гот лишь пробормотал под нос что-то невразумительное.

– Самое же смешное заключается в том, – вновь заговорил Миграт, – что вы теперь можете выступать против этой идеи сколько угодно красноречиво – но никто от нее не откажется. Ни свежеиспеченные герцоги, графы и бароны, ни даже вся масса населения, которой нужно, необходимо что-то новое. Хотя бы в прошлом, если в настоящем создать его куда труднее. Эта идея оказалась сильнее вас, Хен Гот. И, пожалуйста, не говорите, что и в этом я виноват.

– Что же тогда делать с этим? – Историк поднял со стола несколько свитков и, разжав пальцы, позволил им упасть обратно.

– То, что вы уже начали. Работать. И ждать. Я жду власти много лет – и готов ждать еще столько, сколько понадобится. Советую и вам запастись терпением.

– Что же нам делать сейчас? – тихо проговорила Леза.

– Позавтракать. Как мне удалось услышать, вы успели проголодаться.

– К сожалению, у нас ничего нет. Мы не ожидали…

– Понимаю. Думать о последствиях каждого шага жизнь вас еще не успела научить. А пока этого не произошло – приглашаю вас разделить со мной мою скромную трапезу. Я запасся кое-чем, рассчитывая на долгие поиски. К счастью, вы, историк, сэкономили мне множество времени. Так что можете считать, что это угощение вами честно и безусловно заработано.

На столе, соседнем с тем, где лежали рукописи, он открыл висевшую на плече сумку, вынул несколько свертков, бутылку.

– Красное Ратанское. Вы не испытываете к нему неприязнь? В таком случае садитесь и угощайтесь. Ничего особенного – хлеб, сыр, окорок, зелень…

– О! – только и смогла воскликнуть Леза. Впрочем, сейчас она, наверное, съела бы что угодно.

Несколько минут все молчали. Потом Хен Гот не удержался от вопроса:

– Но как же вы рассчитываете покинуть Ассарт?

– Каналов сопространственной связи у меня, увы, больше нет, – ответил Миграт, прожевав кусок. – Остается общепринятый способ: на корабле.

– Вы надеетесь захватить корабль?

– Такой надежды у меня нет. Она была бы не к месту. Вы ведь понимаете, я надеюсь, что у меня на планете остались еще люди, сочувствующие мне? Я так и думал, что понимаете. Они тоже согласны ждать. А пока помогут мне оставить на время эти негостеприимные края.

– Но вряд ли ваш корабль стоит тут – рядом с музеем…

– Было бы неплохо, верно? К сожалению, он достаточно далеко отсюда.

– Как мы туда доберемся?

– Поверьте – все эти проблемы я решил еще до встречи с вами. Хен Гот, укладывайте рукописи в сумку. У меня есть еще вот этот мешок. Берите побольше. Лучше увезем ненужное, чем оставим здесь что-то важное. Боюсь, что в следующий раз нам придется побывать здесь очень не скоро…

– Если вообще удастся, – тихо проговорил Хен Гот.

6

По подземному ходу идти было удобнее, чем лететь. И Охранитель шел – широкими шагами, почти бежал. Нетерпение оказалось сильнее рассудка.

Он упрекал себя в том, что, находясь наверху, на Заставе, не удосужился внимательно рассмотреть Жилище Власти и все, что было вокруг него и под ним. Наверное, если бы он занялся этим всерьез, своевременно увидел этот подземный ход, – не понадобилось бы и затевать всю сложную операцию с войной. Пробраться в этот ход он мог бы и так. К сожалению, он был совершенно уверен в том, что интересующий его объект находится непосредственно во дворце и постоянно и бдительно охраняется. Магистр, правда, выражал сомнение в этом, но Охранитель не очень высоко ценил его осведомленность в том, что касалось внутренней жизни Жилища Власти.

Недоверчивость на этот раз подвела его.

Но, в конце концов, сейчас можно было уже и не сожалеть об этом. Потому что нужное место находилось тут, рядом, рукой подать…

С разбега Охранитель чуть не промчался мимо развилки. Но в последний миг заметил ее и свернул.

Вскоре он, опускаясь все ниже, заметил впереди слабый свет. Охранитель невольно замедлил шаг. Наступало мгновение воистину торжественное. И ему казалось, что он должен подойти к цели достойно и величаво, а не подбежать, подобно расшалившемуся мальчишке.

Наконец он вышел на освещенную площадку. Путь ему преградила каменная стена.

Это его никак не смутило. Охранитель знал, как привести камень в движение.

Напрягаясь, чтобы взглядом передать всю свою собранную в единый луч волю, Охранитель обвел глазами каменную плиту, как если бы пытался вырезать ее лазерным резаком.

Потом, вытянув руки перед собой, послал мощный импульс энергии вниз – туда, где каменная плита граничила с полом. И представил себе, что он медленно, в предельном напряжении, поднимает эту глыбу вверх, освобождая проход. С радостью он увидел, что глыба действительно начала подниматься.

Значит, он все запомнил верно. Да и что удивительного: столько раз он проделывал эти действия в мыслях…

Прошло несколько минут, и он чувствовал, что силы его уже на исходе, когда плита наконец поднялась до самого верха, и глухой стук сообщил ему, что она встала на предохранитель.

На несколько мгновений Охранитель расслабился. Не так легко оказалось сделать последние несколько шагов. Человек Сил, здесь, перед созданием неизмеримо более могущих умений и возможностей, он вдруг ощутил себя маленьким и незначительным элементом в сложной системе Мироздания. Прежде чем войти, надо было избавиться от этого стыдного ощущения.

Там, внутри, за открывшимся входом, было темно. Это удивило Охранителя: для его взгляда темноты не существовало. И тем не менее он ничего не видел впереди.

Наверное, это было еще одно средство защиты. Стоит ему войти, и он увидит.

Он решился и вошел в проход. Почти наугад сделал несколько шагов. Тогда стало светло. И он увидел.

Трое стояли перед странного вида сооружением посреди обширного подземелья. Справа Мастер. Фермер слева. И некто посредине.

Стоявшего в середине Охранитель никогда не видел. Но в свое время встречал подобных.

Это был Человек Высших Сил.

Охранитель понял, что он проиграл. Цель, к которой он так стремился, была сейчас защищена более чем надежно.

Но только ли затем оказались здесь эти трое, чтобы не подпустить его?

Он не успел как следует подумать об этом. Человек, стоявший посредине, протянул руку. И Охранитель почувствовал, как способность двигаться покинула его. Тело его словно окаменело. И ни владеть им, ни выйти из него было нельзя.

Человек заговорил. Голос его, казалось, заполнил всю громадную пещеру. Слова отражались от стен и ударяли в Охранителя, как будто он служил мишенью. Так он воспринимал их.

– Есть условие, – говорил Человек Высших Сил. – Наделенный Силой, пусть и наименьшей, не использует ее во зло и не помышляет об использовании ее во зло.

Человек Сил растит мир и Тепло везде, где он находится.

Человек Сил помнит, что без множества людей нет Тепла, нет развития Мироздания.

Человек Сил, стоящий перед нами, – как соблюдал он эти условия? Скажут те, кто знает.

– Я знаю, – сказал Мастер. И вздохнул.

– Мир сложен, – сказал он после краткой паузы. – И не всегда устойчив. Мы, на уровне Сил, знаем это, но не более. Мы заняты прежде всего не Мирозданием, а людьми. Мирозданием ведают другие.

Он повернул голову к Человеку Высших Сил, и тот кивнул.

– Мы не знаем, – продолжал Мастер, – каков ритм опасных для существования периодов и их продолжительность. Мы не знаем, где слабые точки Мироздания, воздействуя на которые можно потрясти Мироздание, а может быть, и разрушить его, позволив нашему пространству свертываться в высшем измерении вместе со всем, что его заполняет. Это ведомо и подвластно Высшим Силам.

Один из нас, принявший имя Охранитель, сделал содержанием своей деятельности охрану Мироздания не от тех процессов, которые действительно могут нанести ему ущерб, но от человека.

Он имел полное право на такие взгляды и действия – при условии, что они не поведут к нанесению вреда ни людям, ни Вселенной. Но он не имел никакого права на действия и даже на замыслы, приносящие вред.

Оставшись в меньшинстве, Охранитель надолго покинул наше Мироздание. Там, где он находился, ему удалось получить сведения об уязвимых местах нашей Вселенной. Близ одного из них мы находимся сейчас.

Ему удалось узнать, что к этой точке пространства, постоянно перемещающейся, поскольку и все пространство не является чем-то неподвижным, – к этой точке в качестве своего рода маяка издавна привязано небесное тело, которое мы сейчас называем планетой Ассарт. Мы ошибались, полагая, что люди возникли на Ассарте в результате нашего засева; они существуют здесь давно, появились гораздо раньше, чем считали мы, осваивая эту часть Мироздания. Правда, сами они об этом не помнят, поскольку уже давно заменили свою подлинную историю другой – сочиненной, которую, однако, считают истинной. На самом деле люди были поселены здесь как своего рода стража. Со временем они утратили представление об этом.

Но слабое место по-прежнему существовало и существует сейчас. И охрана его от всевозможных неожиданностей нужна так же, как и миллионы лет назад.

Однако Охранитель, узнав это, вознамерился использовать известные ему обстоятельства для того, чтобы сделать дальнейшую судьбу Мироздания зависящей от него.

Он решил поставить себя на место Высших и Наивысших Сил, хотя не обладает нужными для этого знаниями. Мало того: он, как теперь стало ясно, существует в противоположной этике. И это никак не может сочетаться с обладанием даже просто Высокими Силами, не говоря уже о Высших.

К счастью для мира, он начал свои действия, когда опасный период развития Мироздания – очередной опасный период – близился к концу. Ему пришлось торопиться. Еще не зная сущности его замыслов, мы на Ферме почувствовали их несоответствие самой сути Сил, которые никогда не позволят себе натравливать одно множество людей на другое ради каких бы то ни было целей. И мы по мере возможностей, практически наугад, мешали ему.

Опасный период близится к концу. Но он еще не истек. И становится опасным, если Охранитель сможет пользоваться свободой действий в нашем Мироздании.

Вот все, что я хотел сказать.

– Фермер, – сказал Человек Высших Сил. – Что думаете вы?

– Мастер высказал наши общие мысли.

– Охранитель! Хотите ли вы ответить?

– Только то, – сказал Охранитель, собравшись с силами, – что под моей охраной эта точка была бы надежно защищена от всяких случайностей.

– Конечно, – согласился Человек Высших Сил. – Потому что ваши намерения никак не назовешь случайностью.

– Я, Человек Сил, был несправедливо лишен своей области Мироздания! Все началось с несправедливости.

– Мы помним все о вашей деятельности. Десятки вымерших планет. Иные из них безлюдны до сих пор. Вы были не только не правы, Охранитель: вы были еще и жестоки. К людям. К Жизни, частью которой сами являетесь. Несправедливости не было. Была снисходительность. Сейчас нам приходится о ней пожалеть. Наверху, над нашими головами, люди убивают друг друга. Мы больше не можем быть снисходительными.

– Возможно, я в чем-то ошибался… – нехотя выдавил из себя Охранитель.

– У вас будет время подумать об этом.

– Вы… отпустите меня? – недоверчиво спросил Охранитель.

– Что же еще можем мы сделать?

– Да, – сказал Охранитель. – Никто из нас не подвержен смерти.

– Вы правы. Я сказал: у вас будет время подумать. Хочу добавить лишь: у вас не останется возможности осуществлять ваши замыслы.

– Я понимаю… – пробормотал Охранитель.

– Еще нет. Но вскоре поймете.

После этих слов Охранитель ощутил, что снова владеет своим телом.

– Я могу уйти?

– Разумеется. Мы сказали вам все, что хотели.

Охранитель повернулся. И выбежал из пещеры в узкий ход, более не думая о величии.

Пятеро гуськом шли по спрятанному ходу, приближаясь к Жилищу Власти.

– Ты уверен, Никодим?

– След его ощутим. Недавний. Он где-то здесь.

– Что ему тут делать?

– Может быть, решил ворваться в Жилище, поднять панику…

– Какой в этом смысл – сейчас, когда они сложили оружие?

– Может быть, он еще не знает.

– Тсс! Навстречу бежит кто-то…

– Никодим! Может, ты различишь?

– Это он! Он!

– Будь он неладен! В такой темноте…

– Да что ты! Тут и захочешь – не промахнешься.

– Рука, Питек! Приготовьтесь! Пахарь, это точно он?

– Теперь уже совершенно точно.

– Где он?

– Еще два колена… Теперь одно. Короткое.

Пятеро остановились. Питек опустился на колено. Гибкая Рука остался стоять. Оба натянули луки, наложили стрелы.

Частые шаги приближались. До изгиба было метров десять.

Оба спустили тетиву одновременно, едва Охранитель выскочил из-за поворота.

Обе стрелы попали в цель. Он упал ничком, повернулся на бок и затих.

– Готов, – сказал Уве-Йорген, подойдя и нащупав тело. – Идем.

– Нельзя, – возразил иеромонах. – Нельзя так бросить. Все же он был человеком.

– Что же нам – тащить его на себе до самой улице?

– Иначе нельзя.

– Вот еще забота…

– Нет, Пахарь прав.

– Ладно. Где тут руки, где ноги… Я взялся. Подняли?

Но поднимать не пришлось.

– Э, да он жив!

И в самом деле, Охранитель встал. Постоял, пошатываясь. И, не оглядываясь, минуя стоявших, зашагал к выходу.

– Значит, не суждено ему так умереть, – сказал Никодим. – Ну что, братья: пожалуй, отправлюсь восвояси. Похоже, дело свое мы сделали. Увидимся на Ферме. Вы тоже не медлите.

– Вот только захватим капитана.

– Питек, отчего же он не пришел, кстати? Он ведь хотел?

– Эла появилась. Он и остался. Сказал – на Ферме с ней не очень поговоришь. У Мастера свои правила.

– Это верно. Значит, жду вас там.

– Счастливо, Никодим. Лети с миром.

– Пребудьте с миром, – ответил иеромонах.

Корабль стартовал с отдаленного маленького частного космодрома. Скромный кораблик увозил в неизвестность трех человек и историю целого мира.

– Прощай, Ассарт, – грустно проговорила Леза, глядя на экран, на котором быстро уменьшалась планета.

– Скажи «до встречи», – посоветовал Миграт, – так будет вернее. Как сказано – пусть возвратится убийца и войдет в дом свой.

– Что-то нас ждет? – вполголоса спросил Хен Гот – кажется, самого себя.

– Судьба, – ответил Ублюдок Власти.

Человек вышел из подземного хода и долго стоял озираясь, не понимая, куда он попал.

Здесь больше не стреляли. Неизвестно откуда взявшиеся люди несли раненых, складывали во дворе тела.

Опасливо обходя мертвых, человек вышел на улицу. У первого попавшегося спросил что-то на совершенно непонятном тому языке. Житель Сомонта пожал плечами, развел руками и поторопился отойти.

– Чего он хотел? – спросил его спутник.

Они подняли с мостовой очередное тело.

– Ни слова не понял. Да это и не язык. Спятил, наверное.

Человек шел по улице дальше. Обломки стрел торчали из груди. Машинально он нащупал их и вырвал, один за другим. Бросил на мостовую.

Расчисткой улиц занимались и сдавшиеся бойцы Коалиции.

– Смотри-ка! – один из них подтолкнул локтем другого. – Кто идет!

– Кто?

– Ну, тот самый, который нами командовал в атаке!.. Видно, переживает поражение, лицо-то какое!

– Ну и черт с ним, – сказал второй и сплюнул. – Потащили!

Люди Сил не умирают физически. Они лишь возвращаются в Планетарное состояние, в котором становятся подверженными всем ударам судьбы.

Они еще не наговорились. Не хватило времени. Да и будь его вдесятеро больше, все равно не хватило бы.

– Ты скажешь ей, что встретил меня?

– Обязательно! Она ведь знает, что мы так или иначе должны встретиться… Она будет рада, когда я расскажу.

– Я очень хочу… но нельзя торопиться. Наоборот. Так что ты береги ее. И скажи, что я просила беречь тебя. А сейчас… кажется, мне пора.

– Уже?

– Я ведь тут с Мастером. Он строг. Ты знаешь.

– Знаю.

– Ты заедешь на Ферму?

– Да. Ненадолго. А потом домой.

– Соскучился по ней?

– Здесь – по ней. Там – по тебе. У меня вас всегда было двое.

– Да. Я помню. Что же – лети туда, на Землю… Отдыхай.

– Там сейчас не очень-то отдохнешь. Хотя и здесь не курорт. Слушай, Эла… Как ты думаешь – здесь все закончилось?

– Откуда мне знать?

– А как ты чувствуешь?

– Чувствую – вряд ли.

– Вот и мне кажется, что многое еще впереди.

– Значит, скоро опять увидимся?

– Значит, скоро, – сказал Ульдемир.