(138 часов до)

Воздух был сухим и ясным, в меру прохладным, и Милов неспешно шагал, пытаясь внушить себе, что ничего, собственно, с ним не происходит — находится в очередной командировке, и сейчас вот, в перерыве между делами, просто прогуливается. Вскоре он увидит у дороги то самое, что было ему обещано и сейчас очень нужно: ресторан. Да, вскоре он увидит ресторан, войдет, выберет уютный столик, раскроет карточку, вдумчиво, без лишней торопливости, выберет закуску…

— Черт! — проговорил он вслух, хотя рядом не было никого.

Но это было сказано весело, с неким удовольствием даже: впереди близ дороги и в самом деле виднелось строение, больше всего похожее именно на придорожный ресторан. Даже, может быть, на гостиничку с рестораном: одиноко стоявшее здание было трехэтажным.

Ну что же, вот он и пришел. Всё правильно. Хотя в его времена здесь ничего подобного не было. Не для кого было открывать тут такое заведение: надзиратели и охрана питались кто дома, кто в своей части а кроме них и заключенных, которым и подавно ресторанных разносолов не полагалось, здесь бывали — изредка — разве что их родственники, навещавшие тех, кому было разрешено свидание. Ну, а когда приезжало начальство, его принимали в колонии почище, чем оказалось бы под силу любому ресторану — не интуристовскому, разумеется.

А теперь кабачок тут, несомненно, был. И даже музыка доносилась оттуда. Жизнь явно не стояла на месте. Даже в Технеции. Даже в этом достаточно отдаленном от столицы уголке, у дороги, которая никак не относилась к большим автомобильным магистралям.

Милов пошел еще медленнее, на ходу обдумывая, как поступить.

Что здесь за клиентура? Во-первых, у посетителей заведения есть деньги. И во-вторых, люди эти — если они люди — принадлежат к тому слою общества, чьи представители предпочитают провести время за столиком и под музыку, а не закупить, допустим, ящик «Кристалла» и употребить его дома, подальше от посторонних.

Такими здесь могли быть причастные к Производству-два. И, значит, число их было достаточно велико, а интерес к подобному виду отдыха — устойчивым. Кстати, вот почему указания Лесты не ассоциировались у него с давно знакомым местом: само представление о ресторане совершенно не вязалось с его воспоминаниями; слово помешало увидеть действительность. Бывает.

Он остановился; теперь надо было решить основной вопрос: пройти мимо, не привлекая к себе ничьего внимания, и ждать, пока не появится, выполняя обещание, Леста — или зайти?

Наверное, миновать привлекательное место было бы разумнее. Но против этого возражали самое малое два соображения. Ему так хотелось есть, что уже при одной мысли о хорошем ужине рот мгновенно наполнился слюной — пришлось даже сплюнуть, но не помогло, слюна возникла снова. А кроме того — там, где люди расслабляются, проводя досуг за бутылкой вина («вина» — он подумал из любви к литературным оборотам, на самом деле в этой стране исстари предпочитали что покрепче), всегда в воздухе плавает громадное количество информации, которую надо только уметь выудить. Да и полезные знакомства и связи не раз возникали именно в таких местах. И хотя лучше, конечно, было бы появиться на людях в сопровождении женщины, околачиваться поблизости и не входить было намного опаснее, чем войти в одиночестве: заметь его кто-нибудь — а здесь наверняка имелось некоторое количество наблюдателей, — это сразу вызвало бы совершенно ненужные подозрения.

И все же Милов, может быть, колебался бы еще некоторое время, если бы на крыльце не показался кто-то — вышел, огляделся, заметил стоявшего поодаль Милова и не совсем уверенной походкой направился к нему.

— Риш? — громко спросил он, приближаясь.

— Увы, нет, — ответил Милов. — Вы ошиблись.

— Не имеет значения. Опыт науки показывает, что отрицательный результат не менее важен для исследования, чем положительный. Согласны?

— В банке мне никогда не удавалось доказать справедливость этой истины, — ответил Милов.

— Хотите сказать, что вы на мели? Наплевать. Сегодня мы абонируем весь кабак. Маленькое торжество. В честь маленькой удачи. Хотя вру: удача как раз немалая, но мы скромны. Пошли, пока не нагрянула еще какая-нибудь голодная стая, и есть свободные места.

— Боюсь, что мой облик придется не по вкусу…

— Ерунда. Мы здесь по-домашнему. Да мы и есть дома, если разобраться. Так что черный галстук не обязателен. Судя по оборотам речи, вы не рядовой технет, уныло воплощающий смысл. Этого вполне достаточно: вам не будет скучно с нами, а нам — с вами. Всякое новое лицо здесь приветствуется, не так-то их и много бывает.

Они медленно шли ко входу.

— А как вы вообще сюда попали? — поинтересовался как бы между прочим представитель здешнего общества.

— Люблю вечерние прогулки.

— А, вы со станции?

— Строго говоря, — сказал Милов, — я сошел в Сандре по ошибке. В поезде задумался и проехал свою остановку.

— Не секрет — какую же?

— Секрет, конечно, — улыбнулся Милов, — но вам скажу: Таре.

Он ничем не рисковал: городок Таре находился на этой же ветке, километров на десять дальше от границы.

— Милое местечко. А здесь бывали?

— Впервые. В Тарсе я лишь на время, по делам.

— Это и так понятно: видно, что вам не хватает опыта. Поживете в этих краях подольше, и научитесь ценить все, что выходит за пределы обыденного. Тут ведь нас развлечениями не балуют, а новостями — и того меньше. Так что каждый человек и каждая новая процедура приобретают такую ценность, какой в другом мире наверняка не имеют. Кстати, о новостях: вы едете с востока — что там такое стряслось? Из объявления мы мало что поняли.

— Да я не совсем в курсе. Вроде бы задержали какую-то банду, но те то ли просто сбежали, то ли при этом отлупили и обобрали охрану — что-то в этом роде. Говорили в поезде, за подлинность информации не ручаюсь.

— Воистину, мы живем в диком мире, и он становится с каждым днем все хуже и хуже. Идите, идите, не упирайтесь, смелее! Не изображайте стеснительную девицу, все равно я вам не поверю. Хотя что я: девица давно уже была бы за столиком и, возможно, успела бы перестать быть девицею… Но вам повезло, что вы пошли по этой дороге.

— Разумеется. Не думаю, что такие приятные заведения находятся у вас при каждой тропе.

— Такие — нет. Зато есть другие. И если бы вы, идя от станции, на развилке взяли левее, то я смог бы познакомиться с вами разве что на ваших похоронах.

— Дикие звери?

— Нет, зверей давно съели люди, а что еще оставалось, подобрали технеты. Простите, я не обижаю ваше расовое чувство? Нет? Ну, весьма рад. Не звери, нет. Электроника и автоматика. При этом никакой старомодности, никаких этих «Стой, кто идет» и тому подобное. Прицеливание и огонь — автоматические, днем и ночью. Без предупреждения. Собственно, предупреждения есть — на щитах, но в сумерках вы могли бы их и не заметить.

— О, — сказал Милов, — потрясающе интересно. Что же вы здесь так охраняете?

— Избранные секреты моей бабушки. Извините — швейцара сегодня нет, мы отправили его к чертовой родительнице: все швейцары — наушники Сипо, и мы их не любим. Ничего, я приглашаю вас, выполняя его функцию.

Он отворил дверь и изящно поклонился.

— Прошу вас… простите, я не расслышал?

— Флим, — сказал Милов. — Моё имя Флим.

— Так я вас и представлю… Кстати, я отзываюсь на кличку «Силене», сиречь «молчун», если переводить с латыни. Не подумайте только, что я принадлежу к пифагорейцам и должен Соблюдать обет молчания. Отнюдь! Но думаю, вы уже смогли оценить справедливость данного мне прозвища.

— Вы скорее последователь Цицерона. А что у вас сегодня за праздник?

— Этакие посиделки, суарэ, парти… Давняя традиция. Понимаете, мы стараемся сохранить какие-то людские традиции — иначе можно опуститься, отехнетиться… Ну, это то же самое, что бриться и чистить зубы — проявлять какое-то уважение к себе, как к человеку… А вообще-то, как я успел уже намекнуть, — успел, не правда ли? — нам тут удалось решить одну задачку, и в результате в этих местах сразу станет легче дышать. Решили, правда, на бумаге — но очень быстро она воплотится в материал. И уж не отметить такое дело было бы непростительным нарушением всего на свете.

— Насколько я понял — здесь собираются люди, не технеты?

— А что им тут делать? На нашем месте технеты быть не могут — мы тут не дрова колем… а их головы только на это и годятся, скажу вам откровенно.

Сейчас, войдя в маленький, но хорошо освещенный холл, Милов смог оглядеть своего собеседника, и сделал это с откровенным любопытством: очень уж не вязалась его речь с обликом. Тот усмехнулся:

— Видите! А вы еще опасались за свою экипировку. Не думайте, мы и в самом деле могли бы собраться в тэксах, но приходим в рабочем — потому что техи на нашем месте пришли бы расфуфыренными до плюс-минус бесконечности. Ну, а теперь приведите себя в несколько легкомысленное состояние, иначе какой же праздник?