(130 часов до)

Наверное, еще можно было что-то сделать. Рискнуть. Поставить всё на карту. Но Милов, и не скашивая глаз, видел: и справа, и слева надвигаются темные силуэты — со всех сторон, и их достаточно много, чтобы схватить и задержать одного лишь. Готовых ко всяким неожиданностям. Если даже удалось бы прорваться, пусть они и не станут стрелять — всё равно, бегают они быстрее, ничего не поделаешь, да и места знакомы им досконально, ходы и выходы. Нет, поздно. Уже ничего не успеть. И они это понимают. Так что задержание его выйдет совершенно естественным: ничто не говорит о том, что человек на самом деле просто-напросто сдается. Ну, придется, конечно, сделать несколько выразительных телодвижений — но не переусердствовать, а то ведь запросто могут попортить здоровье.

— Вы задержаны. Следуйте с нами.

Милов и на самом деле прибег к телодвижениям — не совершил действий, но, что называется, показал их. Его попытки пресекли сразу же. Тогда он смирился. Затих. И пошел с ними. Один сипо шагал перед ним, другие сзади. Здоровые, мускулистые, молодые технеты. Безнадежно. Не тратьте, кумэ, силы, опускайтесь на дно. Шедший сзади сипо на ходу ухватил Милова за кисти рук, отвел назад. Милов ощутил холодок металла. Щелкнули наручники. Вот и сподобился он кандалов. Смешно. Смешно до слёз.

Он вдруг почувствовал, что совершенно спокоен. Страха не было. Чего бояться теперь: самое ужасное произошло. Взяли. Ну, и веди себя спокойно, коли так: суетой делу больше не поможешь. Хотя и не чрезмерно спокойным должен он оставаться: чтобы не зашевелилось у них в головах никакой лишней сейчас мысли. Нет, ты взволнован, конечно, однако понимаешь, что сила солому ломит, и подчиняешься в надежде таким способом как-то облегчить свою нелегкую участь…

Он и не стал суетиться — даже когда они прошли мимо все еще освещенного ресторанчика, где продолжала играть музыка, хорошо слышная через отворенное окно. Там большинство, верно, успело забыть о нем… В окне Милов увидел Зилу — она смотрела на их процессию, и что-то не вполне определимое почудилось арестованному в ее глазах: удивление? Сочувствие? Еще что-то? Может быть, испытывала неудобство оттого, что приняла какое-то участие в его поимке? Во всяком случае, она могла так думать — да и все они. Но, собственно, разницы уже не было.

Пока оставалось одно: ждать, как станут развиваться события.

«Сам ты сейчас направлять их не можешь, — сказал он себе. — Во всяком случае, сию минуту ты на это неспособен. Но будь внимателен. Держись настороже. Шахматная партия всегда начинается первым ходом — одним из достаточно ограниченного числа возможных, — но чем дальше, тем больше возможных ходов возникает; порой противник ошибается даже тогда, когда этого не ждешь. Сейчас инициатива у них, ты, можно считать, пожертвовал им фигуру. Но постарайся дальше этого не делать. В эту минуту ты для них — подозрительный неизвестный в закрытой зоне, и ничего более. Значит, в объеме информации ты уже имеешь преимущество: тебе-то хорошо известно, кто ты на самом деле. Итак, веди себя спокойно…»

И тут же он нарушил это своё только что принятое правило. Чуть не сбился с шага. Едва не вынудил заднего налететь на него, что сейчас было бы вовсе ни к чему. И сердце вдруг рванулось и зачастило.

Потому что навстречу шла Леста, собственной персоной. Каким-то, ей одной известным способом успела обогнать их — по лесу, наверное, — зайти вперед и теперь спокойно шагать навстречу.

Леста поравнялась с маленькой процессией. И вдруг остановилась прямо перед ними, тем самым поставив охранников перед выбором: то ли отстранить, оттолкнуть ее, то ли остановиться и самим. Наверное, оттолкнуть ее было не так-то и допустимо; они остановились.

— Ребята, — сказала она. — Куда это вы такой компанией? А посты что — побросали?

— Операция по задержанию, — негромко ответил ей охранник, что, наверное, был тут старшим. — Хотел скрыться. Но далеко не убежал. Не зря мы его весь вечер пасли — от самой станции… Ничего себе дело придумал псих: напал на конвой! И как только в живых остался?..

«Весь вечер пасли… — повторил Милов мысленно. — Вот, значит, какие пироги. Действительно, партия разыгрывалась по замыслу, а не с листа. Очень полезные сведения. Спасибо, красавица…»

— Кто же это? — продолжала меж тем она. — Ну-ка, дайте полюбоваться…

И, не обращая внимания на неудовольствие охранников, подошла к Милову вплотную.

— Э, да это наш вечерний гость? Как интересно…

Язык ее самую малость заплетался; собственно, так и должно было быть: весь вечер она не дистиллированную водичку пила. Видимо, и охрана, понимая это, обходилась с нею не так строго, как должна бы. Но возможно, ей такое обращение полагалось по занимаемому в здешней табели о рангах положению?

— Просто невероятно, — говорила между тем женщина, говорила весело и с усмешкой в голосе. — А я-то с ним весь вечер рядышком просидела, думала, что порядочный… Он что же, получается: вроде того, кто два дня назад хотел пробраться в Круг? Ну, тот, которого подстрелили и схватили так же, как этого…

— Этого не подстрелили, — сказал охранник, — здоровенький пока что. А того подстрелили, но взять не удалось. Исчез, падло. Без следа. Ничего, поищут — и найдут.

— Как жалко, что не нашли, — сказала Леста. — Ничего, зато хоть этот никуда не делся. Попалась птичка. Ну, что: теперь его в подвал? Или же повезете в главную контору, для серьезной разборки? Только он ведь технет — точно, точно, он мне сам сказал. А раз технет, то куда же? Передадите ремсам? Ему ведь тоща полагается экспертиза и либо ремонт, либо — утилизация…

— Наше дело — доставить, — сдержанно проговорил охранник. — А уж ремсы сами разберутся. Не наша забота.

— На экспертизу, ясно, — словно сама себе подтвердила женщина. — Раз его так ждали, значит, птица с богатыми перышками. Ну ничего, из него там повытрясут всё, что нужно. Нелегко ему придется, бедняге… Голова кругом пойдет — выболтает все, что надо и чего не надо. У него никакой блокировки нет, треплется напропалую…

Эти слова можно было воспринять просто как болтовню охмелевшей женщины. Это был текст для охранников. Но можно было и — иначе. Как предупреждение. Как указание: готовься, гость дорогой, к серьезным вещам… И это была уже информация только для него. Блокировка. Ладно, будем иметь в виду… Ничего, если всё действительно обстоит так, то на этом игра не закончится. Терпение. Так или иначе, она сделала то, что сделала.

Милов почувствовал, что на душе стало легче. И веселее. Он приободрился, хотя по его облику никто не подумал бы такого. Всё очень хорошо. Похоже, начинается желаемая игра. В таком случае — поиграем. Этому нас учить не надо. Покрутимся. Неужели наша людская причудливость не осилит элементарной технетской логики? В конце концов, человек, играя в шахматы, чаше побеждает логическое устройство, чем проигрывает ему. Почему бы и здесь не повториться тому же? Конечно, комбинация задумана весьма сложная, а следовательно и уязвимая. И тем не менее… Тем не менее, сейчас надо исходить из того, что этот гамбит был оправдан.

Он почувствовал, как, вопреки правилам, ему вдруг захотелось улыбаться. Хотя положение все еще оставалось достаточно невеселым. И перспектив на быстрое его улучшение не имелось.

А вот — весело стало.