(57 часов до)

Дальше (восстанавливал Милов события дня), дальше случилась первая неожиданность — хотя даже не совсем и неожиданность, но все же приятная, подтверждавшая, что всё было рассчитано правильно. Пока добирались до сегодняшнего рабочего места — проехали по широкой просеке. И чуть в стороне от нее на расчищенной от мусора полянке стояли уже четыре здоровенных тягача с полуприцепами — того сорта, что колесят по всей Европе и еще дальше; на тентах, накрывавших трейлеры, виднелись яркие надписи — названия транспортных фирм, которым машины принадлежали, а также были на бортах круги, закрашенные в национальные цвета Технеции — две коричневых полосы и одна посередине — желтая; здесь, впрочем, были не полосы, а кольца. Машины, видимо, прибыли недавно — шофера похаживали вокруг них, заглядывали снизу, били ногой в тяжелой бутсе, сильно размахнувшись, по громадным тугим скатам, словно хотели гол забить невидимому противнику. И было все это не что иное, как Восточный конвой, встречи с которым Милов так ждал, и который ему удалось наконец впервые рассмотреть как следует в неподвижности. Впрочем, понятие неподвижности относилось только к самим машинам, зато вокруг них прямо сейчас, на глазах Милова, начиналась какая-то суета: легко оттеснив шоферов, подошла целая группа технетов, вооруженных кистями и краскопультами, банками с краской, легкими стремянками — словно бы тут, на месте, собирались заняться если не капитальным, то во всяком случае косметическим ремонтом машин. Милов, естественно, и вида не подал, что маляры его хоть как-то интересуют, даже головы не повернул в ту сторону; как, впрочем, и остальные технеты, наверняка видевшие эту колонну не в первый раз. А это свидетельствовало о том, что окно контрабандистов находилось и на самом деле недалеко; эта мысль доставила тогда Милову удовольствие: постепенно он приближался к местам главных событий. Ну, и какая же ошибка была им допущена в это время? Никакой.

Дальше. Проехали мимо машин; шофера проводили трактор с платформой равнодушными взглядами. Шоферам этим до самой темноты, надо полагать, делать тут было ну совсем нечего, и они, уступив поле деятельности мастерам цвета и линии, теперь лениво укладывались на припеке, непосредственно усваивая солнечную энергию и преобразуя ее во что-то, им нужное — а может быть, и не преобразуя вовсе, кто их знает. Так поступали все водилы, кроме одного; тому отчего-то на месте не лежалось, не сиделось и не стоялось, был у него, наверное, какой-то конструктивный дефект или что-то в нем вырастили с брачком; не иначе, как обрабатывали его в конце месяца а то и полугодия, когда не до качества, гони вал. Вот он смотрел на проезжавших мимо с какой-то истовой внимательностью, успевая за доли секунды измерить и взвесить каждого и сделать какой-то вывод для себя, создать программу действий. Милов тоща отметил этого технета чисто механически, органы чувств сработали без участия сознания, без команды; органы эти подчас лучше знают, что нужно их владельцу, чем его хваленый здравый смысл.

Они проехали, наблюдатель остался позади. Но уже через час тип этот приперся на делянку, где звено, включавшее и Милова, занималось своими делами. Ну, явился — и хрен с тобой, присутствуй, но только не мешай, не путайся под ногами, здесь опасно, особенно без сноровки, тут и острый инструмент, и деревья падают то и дело, и тракторы снуют, тянут хлысты, и укладывают лес в штабели — бывает, что бревно срывается и грохочет вниз, грозя переломать все на свете, — так что нечего здесь шататься посторонней личности. Однако, этому технету все было, похоже, трын-трава, и он бродил туда-сюда, пока не надоело. И бродил — сейчас это Милову вспомнилось совершенно ясно — все время неподалеку от Милова, как бы описывал круги, в центре которых Милов оказывался постоянно, как бы ни приходилось ему менять местоположение. Милов уже и тоща это заметил, днем, но почему-то не оценил должным образом; все-таки сказалась расслабленность. А ведь мог бы сообразить сразу, что было в этом какое-то несоответствие логике и смыслу.

Но вот кончилось рабочее время и пришла пора для куда более важных дел: предстояло выйти на связь, и, пожалуй, не только с Востоком, но и с другими, кто должен был слушать его в ближайшие два часа; если он не успеет, то связь отложится на целые сутки, а сейчас (подсказывало все то же не обманывающее предчувствие) за сутки могло произойти очень много событий — и предвиденных, и совершенно неожиданных. И надо же было, чтобы теперь, очень некстати, опять появился этот тип, и на сей раз все-таки заставил обратить на себя серьезное внимание.

Наверное, главным тут оказался все же его взгляд; тогда, днем, на делянке, когда он нарывался на скандал, глаза его оставались привычно бесчувственными, а на этот раз эмоций в них было столько, что через край переливалось. И стало ясно, что это вовсе не технетские развлечения, а что-то совсем другое.

Однако, время не прошло для Милова даром: кое-что он успел понять, к чему-то приготовиться, а главное — снова и снова прокручивал в голове всю новую информацию и сопоставлял с тою, что досталась ему от Мирона в ракетной шахте. Некоторые выводы он для себя сделал, и сейчас только искоса поглядывал на отдалявшегося хулигана. Тот вышагивал неторопливо и важно, словно чувство-, вал себя крупной величиной здесь, среди вальщиков леса. Шагал, заложив руки за спину…

«Ну, что же, друг мой милый, — подумал Милов не без некоей мрачной ироний; — ты ведь сам решил для меня некую задачку, к которой я еще только примерялся. Заслуживаешь благодарности — только боюсь, что будет она выглядеть несколько своеобразно. Нет-нет, не сию минуту еще, гуляй себе спокойно, у меня есть дела более срочные, но как только разделаюсь с ними — я к твоим услугам. Сейчас пошел уже отсчет моего времени, сейчас люди тут и там внимательно прослушивают эфир, и я не хочу заставлять их волноваться понапрасну…»

Так он думал; и тем не менее, что-то заставляло его по-прежнему идти в том же направлении, не выпуская технета из поля зрения. Наверное, опять предчувствие — хотя где-то в мозгу хронометр отсчитывал минуты и секунды.

Да, идет, заложив руки за спину. Руки за спину…

Это и было тем маленьким толчком, какого не хватало Миловской памяти, чтобы исправно сработать. Руки за спиной! И вся походка — немного расхлябанная, и в то же время напряженная, долгими годами выработавшаяся у человека, привыкшего ощущать затылком пристальный взгляд конвоира и слышать перестук его сапог. И тут же, как по заказу, фигура эта совместилась в памяти Милова с той, что он видел — и тоже со спины — ночью в складе на Базе: тот, что явился туда, чтобы заменить пораженного лучевой, похоже, болезнью водителя. И все стало таким же прозрачным, как ключевая вода в месте, достаточно удаленном от цивилизации.

Итак, ты его, как говорится, вычислил; но все его поведение свидетельствует о том, что и он опознал тебя, окончательно убедился — и теперь будет немедля что-то предпринимать. И уж коли все стало вроде бы ясно, ни в коем случае нельзя спускать с него глаз, но напротив — следить за каждым шагом, выяснить, что он собирается предпринять, и если понадобится — упредить. Он опасен. Здесь и сейчас. Что будет потом — увидим, но с ним надо решать сейчас. И не только для того, чтобы обеспечить собственную безопасность. Этот урка теперь состоял тут в ранге водителя на машине конвоя, был одним из четырех (кстати, а пятая машина куда девалась? Их раньше было пять, совершенно точно — пять. Значит, должна подойти позднее? Или вообще не будет участвовать в предстоящей вылазке? Но это потом, потом…). И если он выбывает, то открывается вакансия — та самая, что так нужна сейчас Милову: теплое местечко для него самого. То есть, налицо тот самый случай с одним выстрелом и двумя зайцами.

Выстрел, впрочем, следует понимать метафорически. Не из чего сейчас стрелять, да и лишний шум. Есть, однако, другие способы…

Уже почти совсем стемнело. Милов изменил направление и теперь приближался к водителю. Сама собой возвратилась способность двигаться беззвучно, хотя под ногами полно было хрусткого материала.

Теперь стало уже ясно, что шофер направлялся к стоянке машин. Если это действительно он, то наверняка намеревается сейчас сообщить на Базу — ведь именно на Базе заметил он Милова, и именно с подачи Базы занял место выбывшего из строя водителя в конвое, — да, сообщить на Базу, что беглый Милов обнаружен. Как сообщить? Ну, это не составит для него трудности: нельзя представить себе, чтобы машины конвоя не были радиофицированы. Именно это он сейчас и сделает.

Да — если это действительно тот самый… Но пока это всего лишь умозаключения, хотя и весьма правдоподобные. Потому что в лицо ты его не видел и опоздать не можешь. Для того, чтобы считать факт установленным, нужно услышать его голос. Прямо сейчас.

А это, в свою очередь, означало, что придется отложить связь и постараться окончательно установить технета. Потому что опознание его может изменить условия игры, и весьма основательно.

Пришлось прибавить ходу, чтобы по дуге, ведшей через кустарники, обойти противника и занять близ машин такую позицию, с которой можно будет видеть и слышать, а при нужде — помешать происходящему. Это удалось. Никаких подходящих укрытий близ машин не было, и пришлось с десяток метров проползти по-пластунски и остаться лежать, прижавшись к земле — зато совсем рядом с крайней машиной, которая, насколько Милов понял, и принадлежала старому его знакомцу.

Милов не знал, улеглись ли уже шофера в своих кабинах на ночь, или проводят свободное время где-то в другом месте. Возвращаясь, они могли его заметить; но приходилось рисковать.

Он едва успел подумать об этом, как услышал звук отворяющейся дверцы. Он донесся от первой машины, что принадлежала старшему небольшого каравана. Видимо, хозяина в машине не было; во всяком случае, никто не заговорил. Чуть скрипнуло сиденье: кто-то сел в машину. Был ли то ее водитель или миловский недруг? Если он, то почему забрался в чужое обиталище? Что там было такого, что могло бы срочно понадобиться тому, кто преследовал Милова? Весьма интересно, — подумал Милов, подползая поближе, и еще не закончив движения, понял: телефон. Из четырех машин только над кабиной головного грузовика поднималась короткая антенна стандартного радиотелефона. Итак, преследователь действительно спешил выйти на связь — и не по радио, как предположил было Милов, а просто по телефону. Значит, тот, с кем он собирался разговаривать, находился не так уж далеко. Хотя — здесь ничто не находилось далеко.

Милов удобно устроился под машиной, под ее кабиной, слева, так что человек, набиравший сейчас номер, находился прямо над ним на высоте примерно полутора метров. Легкие щелчки кнопочного аппарата были хорошо слышны отсюда. Потом зазвучал и голос — приглушенный, хрипловатый: сомнений не было — тот самый, с блатным акцентом, что слышал Милов и на плацу у себя за спиной, и позже — в складском эллинге:

— Хрящ это… Граф близко? Нарисуй его, дело есть. Сказал — есть, давай по-быстрому…

Наступила пауза. Милов старался дышать медленно, бесшумно, чтобы не мешать самому себе слышать каждое слово из тех, что будут здесь сказаны: нутром чувствовал, что разговор будет и для него значительным, не только для звонившего.

— Граф? Слушай, буду говорить по делу. Послезавтра с арбой буду в цветной миске, прикачу с аллеи любви… Ну да, завтра за нитку и сразу назад… Звоню? С бревна. Нет, это верняк, тут не бугор, тут сделаем — бабки встанут колом… Слушай балоту, сделаешь, как я скажу, чтобы никакого бездорожья! Там, в миске, большая коробка, ты знаешь, ты там бывал, встарь ее Хилый брал на абордаж базаром, увел шмотье. Теперь по-другому сделаем. Нас разгрузят, варилы разбегутся, останется один кнацаль снаружи, а ты с урками найдешь метро — там было, было с давних пор, менты не надыбали, — проедешь в мазуху и нижним кабуром нарисуешься. Надо, чтобы и амбалы были — тащить придется. Бригантину подгони… Нет, гамлы там нет, все сделается окейно, усек?

Милов внимательно слушал без особого, впрочем, интереса: можно, конечно, было бы (в другие, лучшие времена) довести до сведения местной полиции о задуманном ограблении какого-то склада неизвестно где — скорее всего, в каком-то порту, — но не в том положении находился сейчас Милов, чтобы вступать в контакт со здешними стражами порядка. Это их проблемы. Однако похоже было на то, что волноваться ему вовсе и не следовало: речь шла не о нем… Хотя… что он там сейчас?

— Помнишь, — продолжал разговор тем временем шофер, — тут в старые времена был такой вязало вздрюченный — ну тот, что нас тогда заштопорил, когда мы вагон дури тем сдавали… Во-во. Пес легавый…

«Чисто ботает по фене, — промелькнуло в голове. — Не отвык, хотя немало лет уже минуло, а среди технетов этот язык вряд ли в большом обиходе. Да, так что он там? Похоже, добрался-таки до моей душеньки?».

— …Я его всю жизнь, как срок отволок, вентилировал, да он юзанул вовремя, я уж думал — ввек не наклекаю, а он вот он — объявился, неделю назад я его слепил. Он меня? Да пока не показал, хотя он, падло, конечно, не васек. Сдать здешним мусорам? Так Он меня с ходу заложит, я же себе не враг… А зачем же он тут, по-твоему, случился? За мной ведь там, у них, еще тот вьюк числится, вот он и прилетел. Может, у них соглашение такое случилось, ты не знаешь? Ну, а чего ему еще тут искать? Нет, мне отсюда когти рвать нет никакого резона: дело золотое. Остается его завалить, тут и думать нечего. Да прямо сейчас. Я тут чистенький, да и…

Говоривший замолчал, слушая; на том конце линии, видимо, возражали. Потом заговорил снова:

— Да уймись… Усеки вот что: кроме прочего, мне это дело заказали. Он оттуда, с Базы, сорвался, ясно? И им надо ему перекрыть кислород, усек? Меня потому и воткнули в эту хренацию. Ну, как, как — много будешь знать… Ну, и что, что База — не контора? Конечно, если Он тут со здешней ментаврой повязан, ежели тихарек этот с нашими в одну игру играет, то искать станут, но я уже на трассе буду, да и кто что вякнет? Нет, тебе незачем: он нам не нужен, лаз туда у нас есть, да только чего мы там не видали? Ну все, кончаю, пока боярин меня не зашухерил. Значит, ты усек все точно: послезавтра на большой песочной орбите, там сразу и увидимся. Сам скорее всего к тому же часу подбегу, а ты до послезавтра будь на приколе — вдруг что понадобится. Бывай здоров.

Милов прополз под машиной к правой ее стороне, выбрался из-под нее. И, как ни спешил, все же не пропустил мимо внимания одну конструктивную особенность полуприцепа, под которым лежал. А именно: в отличие от тех конструкций, какие ему приходилось в свое время встречать, этот фургон снабжен был, как оказалось, зачем-то нижним люком, который запирался, надо полагать, изнутри; располагался он не посредине, а с правого бока. Милов понятия не имел, понадобится ли ему этот лаз когда-нибудь (на самом деле не лаз, конечно — люк был достаточна велик, чтобы через него можно было грузить и средней величины ящики), — но, так или иначе, увиденное запомнил. И пополз дальше, на свежий воздух.

Какая-то мысль, вернее, хвостик ее, промелькнула в голове, но сейчас не время было задумываться над этим: шофер вот-вот вылезет из кабины, и надо было мигом решать, что делать с ним, и что — с собой.

«Кажется, — смутно вспоминаться стало, — действительно пересекался он когда-то с этим ярилой; да, похоже, это ярило был, но какой-то стороной прикасался и к гадости — уж не взяли ли его тоща на кайф-базаре? Повязали тоща большую кодлу, и, верно, пришлось ему тянуть долгонько до звонка, если на всю жизнь затаил он обиду и сейчас, через немало лет, опознал. Он, значит, полагает, что по его душу я и сюда явился; наверное, есть за ним что-то такое, только я об этом ничего не знаю, и не до него мне совсем. Но раз он напуган — постарается меня начисто заделать; а мне сейчас нарезать дубаря вовсе не в цвет…»

Незаметно и сам Милов стал думать по фене — старое нахлынуло. А в молодости все мы были решительными и скорыми на действия, — подумалось мельком, — иначе не выжить было в годы крутого расцвета уголовщины после распада империи, о которой Милов и сейчас еще вспоминал, как о стране спокойствия — хотя на самом деле далеко не так было. Но что пройдет — то будет мило…

Он затаился у задней стенки длиннющего фургона в ожидании водилы, но тот все медлил — наверное, решил поинтересоваться зажитком своего коллеги, где-то задержавшегося к собственному ущербу.

«Ну что же (продолжал Милов размышлять в том же духе), дорогой утюг, придется и мне с тобой поступить круто, потому что зуб даю — у тебя перышко где-то под рукой. У меня ничего такого нет, однако же обойдемся, надо думать, и своими силами…»

Негромко хлопнула, наконец, дверца, и визитер из прошлого тенью заскользил от машины, шагов через десять остановился, прислушиваясь, и тронулся дальше. Туда, где по его расчетам должен был бы сейчас коротать время Милов.