– Нарь, что загрустила? Страшно перед стартом? Не бойся, в капсулах мы ничего не заметим. Ни прыжка, ни пребывания в Просторе…
Нарин подняла взгляд на Река. Взгляд был грустным; хотя – нет, пожалуй, не грустным, но каким-то таким… сосредоточенным.
– Тебе уже приходилось бывать в таких полетах?
Рек слегка смутился:
– В общем… да. На имитаторах. А что? За меня не волнуйся. Лучше скажи откровенно: что тебя заботит?
– Я тут осмотрела наши капсулы…
– Ага, понял! И тебе не понравилось, что они – отдельные. Ты не отказалась бы от двуспальной, верно?
Тут Нарин, не выдержав, все же улыбнулась. Но тут же вновь стала серьезной.
– Двуспальные бывают только на пассажирских кораблях.
– Что же тебя смутило?
– У нас свинчена техника выключения. Ну, другими словами, усыпления. Значит, в Просторе спать нам не придется. А почему? Военные действия там не ведутся, это я точно знаю…
– Откуда у тебя такая уверенность? Все из той же родительской семьи?
– Тебя обучили по полной программе. Там было хоть что-нибудь о сражениях в Просторе?
– Гм… пожалуй, ни слова. То есть, существуют легенды… но к ним никто не относился серьезно. А ты что-то знаешь об этом?
– Не больше твоего. Но если в Просторе не воюют, то почему же мы должны находиться в сознании? Это ведь означает боевую готовность.
Рек пожал плечами:
– Объяснят, если понадобится. Мы в армии, Нарь, здесь лишней информации не дают, но уж то, что нужно, доводят до каждого. Если ты думаешь иначе, то…
Нарин медленно покачала головой. На самом деле она, конечно, думала иначе; всякий действующий разведчик думает иначе, потому что он-то и добывает информацию, а потом вольно или невольно замечает, как она используется; и тут начальство не всегда поступает так, как, по мнению разведчика, следовало бы. Но спорить об этом с Реком нет смысла. Да и не это беспокоило ее. А другая причина, по которой их не хотели усыпить, а наоборот, оставить в сознании в то время, как все войско будет спать.
Такая причина, по мнению Нарин, могла быть только одной: провал. И сейчас она мысленно проигрывала все свои действия, начиная со злополучной аварии над Чусом и до последней минуты. Искала ошибку – и не находила. Всеми своими действиями тут она зарекомендовала себя хорошим, классным, нестандартно мыслящим и уверенно действующим солдатом. Никто пока и не заподозрил в ней женщины. Ничего удивительного: в разведкорпусе был специальный, серьезный курс, под названием «Ты – настоящий парень!». Для женщин, конечно; мужская часть проходила другую науку, именовавшуюся «Ты – красотка, что надо!». Нет, тут она не оступилась ни разу, не позволяя себе даже изредка взглянуть на Река женским взглядом, любующимся, чувственным. И все же…
Для провала не обязательно совершить ошибку, засветиться самой. Разоблачающая информация могла прийти и извне. От какой-то из служб Редана. Или – с борта мадигского корабля.
Не от Река; в этом она была более чем уверена.
Кто еще хоть что-то знал о ней – настоящей?
Ее в настоящем облике видел, пусть и мельком, Вин. Видел и в солдатском, и не мог не подумать о том, какую роль и ради чего она играет. Если бы у нее была возможность поговорить с ним, она постаралась бы убедить его в том, что все предпринято ею только для того, чтобы не разлучаться с Реком. По сути дела, так ведь оно и было… самое малое, на три четверти. Вин, сам только что расставшийся с близкой женщиной, наверное, поверил бы. И не стал бы…
Хотя в этом уверенности как раз нет. Нарин не могла, конечно, сколько-нибудь внимательно разобраться в Вине, но и то, что успела увидеть и понять (опять-таки помогла усвоенная в Корпусе наука), сказало ей, что друг и родственник Река был совершенно на него не похож. Чувства мало волновали его, в его душе они были загнаны в самые темные уголки. Все, кроме одного: мощного влечения к бою, к сражению, к победе. И тесно связанного с ним честолюбия. Для Река, каким бы он ни был отличным солдатом, самым страшным было бы – отнять у него чувство любви. Это на нем прямо-таки написано большими буквами. А вот для Вина самое страшное – посягнуть на его воинское достоинство. Если от него уйдет женщина – он не воспримет это как катастрофу и быстро утешится. Но если кто-то выиграет у него схватку – да, это может привести к совершенно неожиданным действиям.
Итак, он – возможный источник. Кто еще?
Пожалуй, можно подумать и о нескольких недоброжелателях из числа мадигской делегации и корабельного экипажа. Потому что она так и не подпустила никого к себе, а иным этого очень, очень хотелось – что и неудивительно в такой обстановке. Мог ли кто-нибудь из них пойти на предательство интересов Мадига ради удовлетворения собственного самолюбия или ненависти?
А если это – само мадигское командование?
«Вряд ли им удалось выяснить, что я вломилась в их центр связи и скопировала отчет о сделке. И еще менее – что мне там повезло сверх ожидаемого: я выудила не только их отчет, но и перехваченный ими отчет продающей фирмы – правительству Редана. И сравнить суммы. Заподозри они это – меня если и не убьют (на чужом корабле им сделать это вряд ли удастся), то могут просто сдать. Чтобы здесь со мной поступили так же, как с Гертом, тем коллегой. Могут… Хотя за выдачу арендованного ими разведчика им придется потом отвечать Корпусу. Но это в будущем, а их, безусловно, волнуют сегодняшние проблемы. Они могли сдать. И не зря я жду неприятностей. Серьезных.
Значит, надо уже сейчас делать что-то для нашего – моего с Реком – спасения?
Но сейчас ничего сделать невозможно. А в Просторе и подавно.
Что же остается? Видимо, пока просто служить – надеясь, что мои опасения неверны и со мной не собираются расправиться. А если все же я права? Что предпринять?
Очень просто: в любой схватке стремишься обезоружить врага.
Ты поняла, подруга, что тебе следует делать, не дожидаясь, пока тебя потащат на допрос?
Да.
Сыграть дурочку. Всемерно симпатизирующую Легане и ее высокой миссии. Раскрыться перед здешним командованием. Прийти с повинной. Мотив: не могла смириться с действиями Мадига, направленными против Леганы и ее армии. Пример – попытка сделать меня диверсантом. Доказательство – запись разговора с капитаном Симодом. По сути дела, ты – перебежчица. И можешь принести немалую пользу. Как солдат. Но не только.
Захотят ли они поверить? Или потребуют, для доказательства, предоставить им мой чип? Но законы Корпуса запрещают это. Они возьмут силой. Но ведь они все равно сделают это, если я не приду сама, а меня возьмут по доносу с «Покоряющего». Пока все это, конечно, предположения. Но очень правдоподобные. Кто меня защитит? Рек? Он способен воздействовать на людей. Но только, если убежден сам.
Значит, прежде – открыться Реку. Объяснить, как все было в действительности – начиная с аварии и моего появления рядом с ним.
Да. Открыться Реку…
Легко сказать! «Рек, милый, ты уж извини – я тебе врала все время, начиная с первой минуты знакомства. То есть, не во всем врала, конечно. Не играла в страсть: я и вправду ее испытывала, и сейчас, и всегда буду испытывать, всегда-всегда, пока жива… Видишь ли, я не туристка, я всего лишь разведчица, обслуживавшая Мадиг, и оказалась в твоих краях для того, чтобы установить – собирается ли ваше начальство надуть их командование, или нет. Приняла твою помощь для того, чтобы получить хоть какую-то информацию. Но я полюбила тебя, это оказалось главным, и теперь я хочу только одного: быть с тобой, жить твоей жизнью, помогать тебе во всем, заботиться о том, чтобы ты был счастлив. Так что прости меня и, если можешь, забудь все плохое…» И так далее.
Сможет ли он забыть? И захочет ли? Мужчины не любят, когда им врут.
Ну а если промолчу и меня арестуют у него на глазах? Это будет лучше? Постой: да ведь и его могут арестовать! Даже наверное. Он взял меня в свои прикрывающие, то есть помог утвердиться здесь. Конечно же, меня сочтут сообщником – и…»
Мысль прервалась: в их каюту – унтер-офицерскую, или, по здешней терминологии, угловую, на двоих, вошел суперлейт – корабельный офицер порядка. Вошел без стука, конечно: тут не гостиница, а казарма, и понятия о приличиях совершенно иные.
Оба вскочили, вытянулись, как положено.
– Суперлейт, боевое звено в составе…
Офицер кивнул, прерывая доклад.
– Вольно. – Окинул взглядом каюту – все было на местах, закреплено, готово к старту, крышки капсул подняты.
– Десять минут до старта. Почему не в капсулах? Чего ждете?
Нарушая порядок, ответила Нарин:
– Имею доложить командованию – срочно, важно!
Краем глаза заметила, как напрягся Рек. Понятно: для него такое заявление было совершенно неожиданным и потому тревожным. По этой ли причине или по другой, он сразу же продолжил, прерывая женщину:
– Только что нами установлена неисправность в оборудовании капсул.
Офицер усмехнулся:
– Вы имели в виду отсутствие усыпляющего устройства? Похвальная бдительность. Не волнуйтесь: эти штуки вам не понадобятся. Спать вам сейчас не придется. Так что можете смело укладываться.
Перевел взгляд на Нарин:
– Именно об этом вы и хотели доложить… рядовой?
Странную паузу сделал он перед тем, как огласить ее невысокое звание. Случайно? Или намеренно, со значением? Думать не осталось времени.
– Так точно, именно об этом, суперлейт.
– Считайте, что доложили. Выполняйте команду!
Повернулся и вышел, четко ступая. Рек посмотрел на Нарин, ничего не сказал, только покачал головой. И первым улегся в капсулу, надел изолирующую маску, нажал нужную кнопку – и крышка медленно опустилась, загерметизировалась. Нарин отстала от него лишь на две секунды. Ее крышка затворилась одновременно с разнесшимся по внутренней трансляции сигналом полной готовности к старту.
Разговор теперь шел по внутренней связи между капсулами.
– Как ощущения, Нарь?
– Это я должна спросить: как ты там? Я-то не впервые переживаю прыжок. А вот ты… Осложнений не возникает?
– Как тебе сказать… Что-то такое было. Вроде бы раздвоение сознания, даже не сознания – личности, меня самого на какую-то долю секунды сделалось двое. Так и должно было быть?
– Совершенно нормально, Рек. Значит, все проходит нормально.
– А ощущение своей прозрачности – словно видишь со стороны и себя, и сквозь себя?
– Тоже бывает, хотя и не обязательно. Но у многих. Не бойся: это не психоз. Вскоре пройдет бесследно.
– Откуда ты все это знаешь? Меня этому не учили. Вот бы и мне знать столько же!
– Узнаешь, Рек, еще много чего. Информации будет много, радости от этого – ох как мало…
– От чего, например?
Нарин задумалась. Открыться ему сейчас, когда Рек ее не видит?
Нет. Только когда глаза в глаза. Только слыша ее, он мало что поймет и еще меньше простит. А вот глядя на нее… Тогда все станет воспринимать иначе.
– Расскажу при случае. А сейчас… чувствуешь – ощущение, как бы всплываешь в капсуле, хотя крышка не приближается. Вот… сильнее, еще сильнее…
– Верно. А что это значит?
– Вышли в Простор, вот что. Можно вздохнуть свободно.
– Почему, Нарь?
– В Просторе не воюют. Наука не позволяет. Вот почему.
Слышно было, как Рек усмехнулся:
– У нас все-таки не война будет. Всего лишь учения – в обстановке, приближенной…
Нарин вздохнула – только мысленно, чтобы он не услышал. Рек, милый, ты уже взрослый мужик вроде бы, но до чего же наивным остаешься… А хотя – солдату хорошо быть наивным. Верить всему, что тебе говорят. Так легче служить.
Но рано или поздно приходится узнавать истину. Чтобы оказаться готовым к тому мгновению, когда она перед тобой откроется во всей красе.
– Ты хотел понять, какие от знания бывают печали? Не передумал?
– С чего бы вдруг?
– Ладно. Тогда слушай…
Вот незадача. Снова зуммер вызова. Совершенно не вовремя.