Эту коротенькую историю ленинградская учительница, а в годы блокады начальник детского приемника-распределителя Н. Трунина припомнила уже после войны. Шло занятие в дошкольной группе. Самое обыкновенное занятие. И вопрос был задан обыкновенный:

— Что падает с неба?

Она задавала этот вопрос, вероятно, сотни раз. И столько же раз ей отвечали: снег! Но воспитательнице хотелось, чтобы ребята посоревновались в наблюдательности, рассказали, каким он бывает. Сейчас неожиданно для себя она услышала:

— Бомбы.

В растерянности воспитательница попыталась повернуть разговор в привычное для нее русло:

— А что еще?

— Снаряды.

— Осколки.

— Кирпичи с крыши.

— Парашютисты.

О снеге никто так и не вспомнил. Ребята начинали сознательно воспринимать мир в годы войны, и небо существовало для них совсем в другом качестве, нежели для их довоенных сверстников. В 1943 году оно оставалось грозным и часто несущим смерть. Несмотря на то, что ленинградская противовоздушная оборона постепенно набирала прежнюю мощь. Гитлеровцы посылали теперь на Ленинград одиночные бомбардировщики или небольшие их группы. В марте и в апреле они прокрадывались в наше воздушное пространство чаще всего в сумерках или в ясные лунные ночи, когда наблюдение за ними затруднено, а в мае стали появляться днем, пересекая линию фронта на большой высоте, с приглушенными моторами и с разных направлений. Бомбардировки несли не только жертвы и разрушения, многочасовые воздушные тревоги нарушали деловую жизнь города. 22 мая, слушая отчет командования армии ПВО, бюро горкома партии потребовало от него решительнее переходить к контратакам. Рекомендации бюро горкома партии были приняты к исполнению, и наступательная тактика, в частности штурмовые удары по вражеским аэродромам, дала свои результаты. В июне по сравнению с прежним к городу прорвалось в девять раз меньше вражеских самолетов.

Во второй половине года от бомб пострадало всего 12 человек, причем убитых не было вовсе, только раненые.

Главной опасностью с этого времени стали артиллерийские обстрелы.

Свои крупнокалиберные батареи фашисты оттянули на позиции, до которых большинству наших артиллерийских систем было не достать. Чтобы как-то бороться с ними, на кораблях по фарватеру в Финском заливе, проходившему в трех километрах от берега, занятого врагом, на Ораниенбаумский плацдарм наше командование перебросило два артиллерийских полка и ряд других подразделений. Фашистские артиллеристы, разрушавшие город, теперь не оставались безнаказанными, но уничтожить их не удавалось: в 43-м году в Ленинграде разорвалось свыше 68 тысяч снарядов — намного больше, чем в 42-м.

Все еще не исключалась вероятность вражеского штурма города. Меры, направленные на укрепление его обороны, обсуждались 17 мая на городском собрании партийного актива. Ленинградцы снова взялись за кирки и лопаты: приводили в порядок созданные ранее оборонительные линии, строили и новые огневые точки. Рабочие батальоны, составлявшие внутренний гарнизон города, получали на вооружение танки, полевые пушки, минометы, противотанковые ружья, пулеметы и автоматы. К 19 учебным пунктам в городских районах прибавилось 25 новых учебных центров на крупных предприятиях, причем курс военной подготовки наравне с мужчинами проходили женщины.

Да, враг оставался у стен Ленинграда, но город продолжал набирать силы. Сразу после прорыва блокады в Москву вызвали главного инженера «Электросилы» Д. В. Ефремова: крупный специалист-электротехник, профессор, он был в числе тех 16 с лишним тысяч ленинградцев, которые вступили в партию в тяжелейшем 1942 году. Ефремова прямо спросили:

— Способно ли предприятие в сложившихся условиях нормально работать?

Он не колебался:

— Мы мечтаем о восстановлении довоенного производства и готовимся к этому. Электросиловцы с радостью возьмут на себя любое, самое сложное задание.

Постановление «О мерах по восстановлению производства турбогенераторов, гидрогенераторов и крупных электромашин на заводе „Электросила“» Государственный Комитет Обороны принял 6 марта. На второе полугодие заводу дали производственную программу. С Большой земли ему отправляли сотни металлорежущих станков, литье, поковки валов, листовое железо и многое другое. 500 строителей выделила заводу армия, 15 строительно-монтажных бригад организовали на самом заводе. Общезаводское партийное собрание, состоявшееся 23 марта, обязало всех членов и кандидатов партии принять личное участие в восстановительных работах, прежде всего в монтаже оборудования. Квалифицированных монтажников тем не менее недоставало — их собирали, по указанию горкома партии, со всех предприятий города, на «Электросилу» было командировано 110 слесарей. Потом выяснилось, что необходимого оборудования в срок с Большой земли не доставить. Как быть? Работники горкома партии посоветовали:

— Пройдите по предприятиям — может, найдете, что вам нужно. Мы даем на это добро.

Коммунисты обошли 50 предприятий и действительно отыскали больше 90 станков.

Наступала третья декада апреля, а график выдержать не удавалось. 23 апреля партийное бюро «Электросилы» собралось на экстренное заседание. В числе принятых им решений были такие: всех коммунистов, знакомых с монтажом, мобилизовать на сверхурочную работу; длительность рабочего дня не ограничивать. Полуразрушенный турбогенераторный корпус восстанавливался на глазах, его южный фасад скоро заблистал в лучах солнца непривычными для ленинградцев-блокадников огромными застекленными окнами.

— Везде стекло, ни одной фанерки, — радовались электросиловцы. — Лучше, чем до войны.

Уже чувствовалось приближение первомайского праздника, и ленинградцы готовились к нему. 24 апреля отдел торговли Ленгорисполкома известил о крупной выдаче продуктов сверх плана. В извещении, в частности, говорилось: «…грибы сухие, овощи сухие, сельдь, грецкие орехи, мука, манная крупа выдаются за счет продовольствия, поступившего от трудящихся Горьковской и Ярославской областей, Приморского и Красноярского краев, Узбекской ССР, Казахской ССР и других областей и краев…» Значительная часть подарков передавалась прямо на предприятия. Словом, все налаживалось, до пуска цеха оставалось четыре дня, когда вдруг 26 апреля один за другим на территории завода начали рваться снаряды. 48 разрывов, 25 убитых и раненых. Новые разрушения. В том числе и в только что восстановленном цехе. В воздухе еще висела пыль, а люди уже возвращались на рабочие места. Увидев воронки там, где стояли станки, а в остекленном фасаде рваные раны, оцепенело останавливались. В первый момент казалось, что все рухнуло, ничего уже не поправить. Потом кто-то взялся за лопату, кто-то за кирку, кто-то за лом:

— Что ж делать!? Начнем снова!

1 Мая, в день пролетарского праздника, как и было назначено, в цехе ровно и мощно запели станки. В 1943 году электросиловцы поставили гидрогенератор для Рыбинской ГЭС, которая давала тогда ток столице, 100-тысячный турбогенератор для Челябинской ТЭЦ, турбогенераторы для Алтайского тракторного и Челябинского металлургического заводов, машины для восстанавливающихся донецких электростанций и металлургических заводов и многое другое.

Кроме «Электросилы» задания ГКО или наркоматов в первом полугодии получили еще 26 предприятий. Сегодня факт этот звучит буднично. Между тем выполнение таких заданий требовало усилий, далеко выходящих за пределы обычного даже по меркам военного времени. На «Русском дизеле», например, сгорели все цехи. Коллектив стекольного цеха «Светланы» состоял из двух инженеров и единственного рабочего-выдувальщика. На Кировском заводе искали, но не нашли ни одного трудоспособного прокатчика, а первый квалифицированный литейщик появился только в конце года, и лишь потому, что после тяжелого ранения его демобилизовали. Довоенного оборудования в целом по городу оставалось не больше 30 процентов, пускать в ход приходилось даже станки, списанные на лом. Склады пустовали: почти все запасы сырья и материалов были или вывезены или израсходованы.

Как быть!? В Ленинграде работало уже свыше 80 процентов населения, в том числе много людей пенсионного возраста и 14—15-летних подростков. Татьяна Андреевна Петрова, в то время второй секретарь Смольнинского райкома партии, в своем рассказе, записанном еще в 1943 году, процитировала такую «накладную» 15-летнего бригадира кровельщиков. Он жаловался на одну из своих работниц: «Я сделал ей замечание, так как она плохо работала, потому что она принесла с собой куклу и играла на крыше с куклой. Когда я сделал ей замечание, то она после обеда принесла кроме куклы еще и куклину кровать. Прошу принять меры…» Да, все резервы рабочей силы были исчерпаны, единственный выход состоял в том, чтобы перераспределить работающих, и в Ленинграде снова пошли на это. По решению горкома партии, принятому в июле, законсервировали еще несколько заводов, ликвидировали или слили в более крупные десятки артелей, проектных организаций, высвободив около 20 тысяч рабочих. 10 тысяч работников дало сокращение управленческого аппарата. Понятно, что одной из важнейших партийных забот стало профессиональное обучение. Обретали прежнюю силу нормы партийной жизни. Состояние внутрипартийной работы рассматривалось, в частности, на прошедших летом пленумах райкомов и собраниях партактива, снова стали проводиться отчеты и выборы в первичных парторганизациях, в ноябре во всех районах прошли собрания районного партийного актива, где по существу обсуждались отчеты райкомов партии. Снова открылись курсы пропагандистов, возобновлялись занятия в сети политического просвещения. В ряды партии в течение 1943 года вступило свыше 20 тысяч человек. Если учесть, что населения в городе осталось немного, что во всей партийной организации к началу года не было и 44 тысяч человек, что коммунисты продолжали уходить на фронт, то это очень большая цифра.

Крепнущая боеспособность партийных организаций давала себя знать в непрерывно растущей инициативе, энергии трудовых коллективов. Комсомольцы Адмиралтейского завода выступили с призывом пересмотреть нормы, намеренно заниженные зимой 1941/42 года, когда рабочих косила голодная смерть; повсюду теперь вводили в действие технически обоснованные, расчетные нормы. Оживало рационализаторское движение. Новыми формами обогащалось социалистическое соревнование. На «Электросиле» завели книги подарков фронту, входили в обычай трудовые стахановские вахты в честь освобождения советских городов.

План производства промышленной продукции ленинградцы выполнили досрочно, по итогам Всесоюзного социалистического соревнования 11 производственных коллективов заняли первые места и были награждены переходящими Красными знаменами ГКО, 99 предприятий получили Красные знамена ВЦСПС или ЦК профсоюзов и наркоматов. Продукции выпустили на 2,5 миллиарда рублей. Ленинградские заводы вновь стали поставлять крупнокалиберную морскую артиллерию, строить малые корабли и катера, в том числе тральщики. Был налажен выпуск мин, снаряженных новыми видами пороха, развернуто массовое производство артиллерийских снарядов. Автоматов в Ленинграде изготовили свыше 160 тысяч, ручных и станковых пулеметов — в четыре раза больше, чем в предыдущем году.

Что еще примечательнее, в городе появились предприятия, частично или даже полностью перешедшие на мирную продукцию. На заводе имени Воскова вновь стали выпускать инструменты, на «Светлане» — электровакуумные приборы; на заводах имени Ильича, Макса Гельца, имени Второй пятилетки и других возрождали станкостроение. В городе действовало 13 вузов, правда, занятия в них проводились большей частью по вечерам, так как студенты в основной своей массе работали. Расширяли тематику исследований научно-исследовательские институты.

Ленинградские художники представили на свою весеннюю выставку свыше 300 произведений живописи, скульптуры, графики. Музыканты провели конкурс на лучшее симфоническое и вокальное произведение. Александр Прокофьев и Вера Инбер писали свои поэмы «Россия» и «Пулковский меридиан», которым суждено было приобрести широкую известность, так же как созданным в Ленинграде стихам Николая Тихонова, Ольги Берггольц, Михаила Дудина.

3 июня в торжественной обстановке началось вручение медалей «За оборону Ленинграда», отчеканенных в Ленинграде на Монетном дворе. До конца года эту почетнейшую награду получили около 300 тысяч ленинградцев.

Да, враг еще стоял перед Пулковскими высотами и перед Колпином, в Лигове, в Пушкине, в Петродворце, город еще оставался под огнем вражеских батарей, но никто уже не сомневался, что Ленинград выстоял. Выступая на торжественном заседании, посвященном 26-й годовщине Великого Октября, второй секретарь горкома партии А. А. Кузнецов сказал:

— Сейчас перед нами не стоит проблема обороны города. Эта проблема решена. Мы должны быть готовы к тому, чтобы полностью снять блокаду Ленинграда, нанести сокрушительный удар по немецко-фашистским захватчикам.

Этот вывод ни для кого не был неожиданным, ленинградцы готовились к снятию блокады.

Еще 15 сентября гвардейские дивизии 30-го стрелкового корпуса генерал-майора Н. П. Симоняка после мощной артподготовки, разрушившей всю систему вражеских траншей и ходов сообщения, после трех дней боев захватили наконец Синявино и утвердились на Синявинских высотах; железная дорога, связывавшая Ленинград со страной, была теперь вне поля зрения вражеских артиллеристов.

И прежде ленинградцы не просто мечтали о будущем, а планировали его. Горком партии и горисполком еще зимой 1941/42 года сочли необходимым позаботиться об обеспечении города проектами и сметами восстановительных работ. Теперь наступала пора рабочих чертежей. В октябре 1943 года по решению горкома партии и горисполкома в Ленинграде энергично взялись за разработку основных положений генерального плана восстановления Ленинграда и плана восстановительных работ первой очереди. Инициативу Ленинградской партийной организации сразу же поддержало Советское правительство. 9 ноября оно приняло решение «О восстановлении и развитии промышленности строительных материалов в г. Ленинграде». Под проекты ленинградцев закладывалась солидная материальная база. В ноябре — декабре проводятся собрания коммунистов, курс сразу берется на максимум возможного, речь идет не только о восстановлении разрушенного, но также о новом градостроительстве, в том числе о необходимости «повернуть Ленинград лицом к морю», преобразовать хаотически застроенную прибрежную зону в морской фасад города.

В мечтах и проектах забегали на годы и годы вперед, и, чем смелее и дерзновеннее получались проекты, тем больше хотелось строить уже сейчас, несмотря на продолжавшуюся войну. Оделись в строительные леса Ленинградский филиал музея В. И. Ленина, Публичная библиотека имени М. Е. Салтыкова-Щедрина, Академический театр оперы и балета имени С. М. Кирова, Адмиралтейство, Русский музей, другие здания. В некоторых районах принялись высаживать кустарники и деревья. Приступали к очистке каналов и рек. Ремонтировали жилье, дороги…

Вести, доходившие из Ленинграда до гитлеровцев, приводили их в неистовую злобу, они еще могли мстить за свое поражение и мстили. Гитлер приказал обстреливать город непрерывно, притом, как он особо настаивал, «не столько оборонительные сооружения, сколько жилые кварталы». Обстрелы продолжались многие часы подряд, был день, когда в городе разорвалось свыше двух тысяч снарядов. Нанести максимальный урон всему советскому — такие цели ставило теперь перед собой командование группы армий «Север». Оккупированные ими районы фашисты вознамерились превратить в зону пустыни и теперь торопились вывезти все оставшееся в живых население в свои тылы…

* * *

Странно видеть этот одинокий домик посреди пустынного, кочковатого луга. Почему бы не перебраться ему на пригорок? Или хотя бы к лесу? Наконец, прямо к воде? Только когда подойдешь поближе, становится понятным, что помешало строителю выбрать участок удобнее. По обе стороны небольшой быстрой речушки (это хорошо известная ленинградцам Оредеж) тянутся старинные булыжные дороги. И тесно, один рядом с другим, — фундаменты домов да развалины русских печей. Домик поставлен точно там, где был до войны, на исчезнувшей деревенской улице. Словно солдат, первым прибежавший на поверку и застывший на привычном ему месте. Только затянулась поверка. Никого не появилось больше в шеренге. Некому заново рубить дома, складывать печи, рыть колодцы…

— Большим Заречьем называли наше село. Большим, — напоминает хозяин домика Григорий Васильевич Федотов. Когда я был у него в 1971 году, он служил у метеорологов, наблюдал за уровнем воды в Оредеже. — Дворов у нас набиралось около 180. Во многих дворах по два-три дома. Улицы и на той стороне реки были, и за погостом. Все пожгли фашисты. С факелами ходили. Людей поизничтожили. Здесь погибли жены двух моих братьев — Евдокия и Пелагея…

Мы приезжали в Большое Заречье вместе со скульптором Марией Тимофеевной Литовченко. Она — один из авторов мемориала, который вскоре встал над Оредежем: площадка, цветник над братской могилой, две невысокие стелы и огромная фигура партизана, склонившего голову перед павшими. Высота памятника вместе с пьедесталом почти семь метров.

— Сколько я вариантов перепробовала, — взволнованно делилась Мария Тимофеевна. — На фигуре партизана остановилась уже потом. Сначала лепила рельефы, хотела воспроизвести трагические сцены гибели деревни…

Трудно представить это, но он был, последний для Большого Заречья день — 5 октября 1943 года. Пылающие избы под хмурым небом. Слякоть. Фигуры фашистов с канистрами, полными бензина, или с факелами в руках. Отчаянные женские мольбы. Детский плач. Сухой треск автоматных очередей.

— Как зверей, вылавливали, — глухо звучит голос Федотова. — Гранаты кидали в землянки. Пятерых женщин нашли вон там, в бункере. Всех постреляли. Многих погнали в Глумицы. Заперли в избу и сожгли…

Всего, по неполным данным, 5 октября было сожжено заживо 53 человека, расстреляно —13. Рысевых пятеро, в том числе детей двое, один трех лет, другой трех месяцев, Лукиных шестеро, в том числе детей трое, восемь Максимовых, семеро Тимофеевых, в том числе детей пятеро — Миша, Федя, Галя, Лида, пятое имя не вспомнили; трое Шумиловых и ребенок, Егорова Евгения Георгиевна и двое ее детей, учительница из деревни Донцо, фамилия ее забылась… Это из списка сожженных. Дальше расстрелянные: Федотовы Пелагея Михайловна и Евдокия Васильевна, 13-летний Борис Куприянов, жена мельника Мария Степановна…

— Кто остался, поселились после войны в Глумицах, там много сохранилось пустых изб. Так и получилось, что я тут один… — говорит Григорий Васильевич.

Списки погибших как незажившая рана. Время может притушить боль, но она снова и снова будет возвращаться в сердца детей, внуков, правнуков. Мемориал — вещественное воплощение неутихшей боли. Одна из стел напоминает о сожженных и расстрелянных. Вторая — о партизанах, сложивших головы неподалеку от Большого Заречья. Среди них были: первый секретарь Волосовского райкома партии В. Т. Кашерин, тогдашний председатель Волосовского райисполкома Н. В. Суворов, еще один секретарь райкома — В. А. Клюшин, народный судья О. И. Конькова. Один из героев партизанского движения, командир 12-й партизанской бригады А. А. Ингинен знал их лично и хорошо помнит.

— В апреле 42-го по их следам много дней неотступно шли каратели, — рассказывает Александр Адольфович. — Партизаны было оторвались от карателей, но в деревне Черное их выдал староста. — К счастью, немецкий офицер был пьян, орал, солдаты галдели, партизаны услышали шум и успели скрыться. Целую ночь, оборванные, голодные, шли по болотам к Большому Заречью. Там их обогрели, собрали для них продукты, одежду. Они пошли дальше, но каратели снова стали настигать их. В одном из хуторов, километрах в шести от деревни, им пришлось занять круговую оборону. Отбивались до последнего. Живым фашисты взяли только израненного Ивана Николаевича Пантина, секретаря райотдела НКВД. Пытали его, издевались над ним, но он ничего не сказал…

От Волосовского партизанского отряда осталось человек десять — группа Ингинена, скомплектованная из лучших лыжников, она выполняла другое задание. В те дни фашисты кидались по каждому лыжному следу, выезжали на каждый выстрел, жгли дальние хутора и деревни. Хотели разом положить конец партизанскому движению. Уцелевшие партизанские группы уходили от преследователей, неся большие потери. Но не сдавались. Нападали сами, расклеивали листовки по деревням, вели разведку, снова и снова собирали силы, комплектовали новые отряды.

— Еще в 1942 году повсюду стали создаваться по решению Ленинградского обкома подпольные межрайонные партийные центры. В 1943 году только в северо-западных районах Ленинградской области партизаны освободили свыше 400 населенных пунктов. Фашисты уже чувствовали, что им не удержаться на чужой земле, и готовились к тому, чтобы оставить после себя пустыню, увести за собой все население. Приказ о массовой эвакуации они издали 21 сентября 1943 года. Было объявлено: уклоняющиеся от выезда будут рассматриваться как партизанские пособники.

— Народ повалил к партизанам. Мирное население переполнило партизанские лагеря. Часть населенных пунктов мы взяли под вооруженную охрану и не допускали туда фашистские эвакуационные команды. На Большое Заречье сил у нас не хватило, деревня была расположена слишком близко к крупным немецким гарнизонам. Но жители все-таки пытались спастись, никто не хотел в неволю. Тогда и разыгралась трагедия. Не только в Большом Заречье. Горели десятки деревень…

Оценив сложившуюся обстановку, 24 сентября 1943 года Ленинградский обком партии обратился к населению оккупированных районов с призывом:

— Поднимайтесь все на беспощадную истребительную войну против немецких оккупантов!

По данным на 1 января 1943 года, в партизанских отрядах насчитывалось около 3 тысяч человек, 1 ноября партизан было уже свыше 14 тысяч, в декабре — 35 тысяч. В течение года ленинградские партизаны истребили без малого 36 тысяч гитлеровцев, разгромили 94 вражеских гарнизона, взорвали 447 мостов, вывели из строя свыше 600 километров линий связи…

Это были уже не отдельные диверсии, налеты, рейды. Это было массовое всенародное восстание.