На орбите Трансцербера все спокойно. Капитан Лобов сидит в кресле и поглаживает щеку, на которой уже отросла щетина. Но капитан еще не бреется.

— И запишите, — скучным голосом говорит капитан Лобов. — Тело, именуемое Трансцербером, за пять минут до предполагавшегося столкновения обогнуло «Гончий пес» и ушло курсом сорок семь — двести двенадцать северным. Способность к маневрированию и изменению скорости полета в широком диапазоне заставляет предположить, что указанный объект оснащен двигателями, хотя нам не удалось заметить ни одного признака, который говорил бы о наличии двигателей какой-либо из известных нам систем. Сейчас тело, именуемое Трансцербером, более не наблюдается. Запишите: работа двигателей, во всяком случае, иногда, сопровождалась излучением в световом

— а возможно, и не только в световом — диапазоне. Ось луча не совпадает с направлением движения тела, следовательно, свет не истекает из двигателя. Можно предположить, что такого рода излучение происходит при установлении связи с неизвестным нам пунктом отправления или назначения…

— Мы еще не можем говорить с уверенностью… — прерывает капитана один из ученых.

— Вы не можете, а я могу, — отрубает капитан.

— Они подходили к нам и рассматривали, как… как…

Инженер Риекст запинается. Он не может сразу найти нужное слово.

— Как маленькую рыбку, вот как.

— Они нам наделали дел, — говорит капитан. — Из-за этого их излучения у нас полетел реактор, я уверен.

— Между прочим, — предполагает ученый, — если на минуту отвлечься от строго установленных фактов и допустить некоторые предположения…

— Ну, ну, — поощряет капитан Лобов.

— …то я сказал бы, что здесь мы имели дело не с населенным, гм… телом. Будь на нем… так сказать… обитатели, они гораздо быстрее поняли бы, что наш корабль — искусственное сооружение. А логическим устройствам для этого требуется значительно больше…

— Да вот мы же не поняли, — говорит капитан. — То ли логики не хватило, то ли было ее слишком много…

— Во всяком случае, — говорит инженер Риекст, — излучение это неизвестно людям.

— И еще, — говорит капитан, — не забудьте: при изменении скорости тела наблюдался слабый запах. Позволительно думать, что запах вызван излучением, сопровождающим или работу двигателя, или выход на связь с кем-то… так?

Все четверо ученых разом кивают. Пусть капитан диктует, но выводы-то сделали они!

— Вот если бы, — говорит один из ученых, — пройти за ним по его трассе…

— У нас пока не те скорости, — словно оправдываясь, напоминает инженер Риекст.

— Ну, конечно, — ворчит ученый. — У нас всегда чего-то не хватает…

— Отставить! — говорит капитан Лобов. — Это не записывать. Где там «Джордано»? В пределах видимости? Собрать багаж, готовиться к швартовке!

Соединение кораблей происходит как на показательном учении: без единого лишнего маневра, без единого нарушения правил. Корабли уравнивают скорость. Строго говоря, это делает лишь «Джордано». Вот совпали оси люков. Гармошка переходника «Джордано» начинает медленно расправляться. Вот она коснулась борта «Пса». Электромагниты цепко схватываются за обшивку. Под давлением подается герметизирующий состав. Затем воздух. Все в порядке. Можно открывать люки.

Первыми покидают «Гончий Пес» ученые. Они увешаны приборами и записями, сделанными уже после отправления космического разведчика. Потом они возвращаются и снова выносят багаж. И еще раз… Космонавт, исполняющий на «Джордано» обязанности боцмана, зажав в зубах пустую трубку, не выдерживает и урезонивающе говорит:

— Осторожнее! Вы перегрузите машину!

Никто не обращает внимания на ворчуна. Да и сам космонавт ворчит более для порядка.

За учеными переход совершают пилоты. Капитан Лобов покидает потерпевший крушение корабль последним. Предварительно он проверяет, все ли выключено и заблокировано. Ведь корабль не пойдет ко дну, которого нет в пространстве. Он останется здесь, на орбите, которая теперь будет называться орбитой «Гончего пса».

Капитан покидает корабль. Автоматы закрывают за ним люк и отключаются. На небесном теле «Гончий пес» отныне будет действовать только радиомаяк.

И вот капитан «Гончего пса» на борту «Джордано». Капитан «Джордано» ждет его у самого люка. Они обнимаются.

— Ну вот, — говорит Велигай. — Все в порядке.

— Как полагается, — подтверждает Лобов.

— Ничего не забыли?

— Нет.

— Отделиться! — командует капитан «Джордано». — Курс обратный. Старт

— через полчаса. — Он обращается к Лобову. — Ну, что скажешь?

— Мои устроены?

Велигай пожимает плечами.

— Тогда — стаканчик чаю. И неплохо бы побриться.

— Идем, — говорит Велигай.

Он ведет Лобова к себе в каюту. Они садятся и долго, долго смотрят друг на друга. Смотрят и молчат. Никто не задает вопросов: столько раз уже продумано и представлено то, что пришлось перенести другу. И никто ничего не рассказывает: по сравнению с тем, что пережил другой, свои труды и заботы кажутся такими незначительными…

— Ты вроде бы похудел… — говорит, наконец, Лобов. Он произносит эти слова как объяснение в любви, тон не соответствует их простоте; что поделаешь — капитан Лобов не то чтобы не знал нежных слов, но не привык к ним.

— В моем возрасте это полезно, — утешает Велигай. — А ты как? Не издергался? Как твои подколенные рефлексы?

Кажется, это отголосок какого-то воспоминания. Ведь они не один год пролетали вместе, Велигай и Лобов. При случае находится, что вспомнить. Но и голос Велигая на этот раз не свидетельствует о желании шутить или вспоминать. Даже этот резкий голос становится нежным.

— Рефлексы в порядке, — говорит Лобов. — Отдохнуть, конечно, не мешает…

Появляется чай. Капитан Лобов пьет с наслаждением.

— Слушай-ка, — говорит он. — А куда потом пойдет «Джордано»?

— Решит Земля, — негромко отвечает Велигай. Он откинулся на спинку кресла и смотрит в потолок.

— Я еще одну, — извиняющимся тоном говорит Лобов. — А кто пойдет… Да ты что: никак, дремлешь?

— Устал немного…

— Еще бы! Мы вам задали работы. Тебе бы тоже отдохнуть не мешало.

— Отдохну, — соглашается Велигай.

— Вот и ладно. Я уж побреюсь там, у себя. Ну, а как Ирэн?

Не получив ответа, он поднимает глаза.

— Слышишь? Да ты что, уснул?

Он видит открытые глаза Велигая. Капитан «Джордано» не уснул. Он отправился на отдых.

— Велигай… — шепотом говорит Лобов и закрывает лицо руками.

В сумерках Кедрин в последний раз прошел мимо того места, на котором еще, кажется, так недавно возвышался памятник «Джордано». Корабль возвращается, но еще много километров отделяет его от Земли, да корабль и не собирается больше опускаться на Планету. И место, прежде занятое памятником, пустует. На нем пока не устанавливают ничего иного.

Со временем здесь поставят памятник. Не «Джордано» — его капитану. Памятники все-таки надо ставить людям.

Лодка ожидала Кедрина. Он постоял возле нее еще минуту, оглядываясь. Памятник… А я знал этого человека. Знал мало и плохо. Но и сейчас могу сказать: он остался в душе. Пусть и нет гранита.

Кедрин уселся в лодку. В сумерках зажигались звезды. Лодка медленно летела в своем эшелоне, автопилот пощелкивал и помигивал синими огоньками. За прозрачным куполом зажглись опознавательные фонари, на пульте засветился экран локатора.

Через час обширное, высокое здание космовокзала поднялось за бортом лодки. Террасы здания поднимались выше отведенной для лодок зоны полета. Тогда Кедрин отключил автопилот и взял управление сам. Он мог и не делать этого, но спутник-семь уже овевал его своим дыханием, и неподвижное лицо Велигая чудилось рядом. А Велигай в таких случаях всегда брал управление в свои руки.

Кедрин посадил лодку точно в узкую щель между тяжелым, многокрылым энтомоптером и округлым треугольником аграплана. Потом медленно прошел в вокзал. Цветные залы тянулись длинной анфиладой. Предстартовый зал был последним.

Здесь уже чувствовалось пространство. Матовые стены убегали вверх, переходя в круглый потолок. Люди собирались группами, по кораблям; стало видно, что орбитальники отличаются от жителей Приземелья и от многочисленных обитателей лунных морей и материков. Пахло яблоками; почему-то все везли с собой в космос яблоки.

Кедрин подошел к одной из стен зала — прозрачной, чтобы еще раз увидеть вблизи Землю. Следующее свидание их состоится нескоро…

Прозвучала команда, вспыхнули табло. Посадочная площадка висела в воздухе на уровне люков корабля. Кедрин уселся в кресло, система страховки плотно обхватила его. Потом загудели двигатели.

Снова были спутники, начиная с первого; корабль обходил их по очереди. В седьмой Кедрин вступил с ощущением, словно именно здесь прожил он все годы своей жизни.

Он медленно шагал по коридорам. В его каюте все осталось без перемен. Кедрин повесил в шкаф плащ: здесь он больше не понадобится, тут люди носят иные одежды. Он посидел с минуту, привыкая, потом вышел. На перекрестке он остановился. Налево вел путь к Ирэн. Кедрин повернул налево.

Ее каюта была пуста.

Кедрин вошел и присел. Он посидел с минуту, потом недоуменно огляделся. Разве это ее каюта? Такое чувство, что произошла ошибка. Нет того волнения, которое возникало… Это та самая каюта. Сомнения нет. Но здесь больше не живет она…

Кедрин встал. Шаги его были неверны. Он пошел прочь.

Гура также не оказалось в каюте. Кедрин растерянно остановился: ему хотелось увидеть кого-нибудь из самых близких… Он пошел в кают-компанию. Гура он встретил на полдороге.

Они пожали друг другу руки и несколько секунд стояли молча. Потом Гур сказал:

— Вот так, Кедрин.

Кедрин кивнул. Действительно, все было именно так.

— Ирэн нет. Ты знаешь?

Кедрин опустил глаза. Он знал это, побывав в ее каюте. И даже еще не прилетев на Спутник, знал. Иначе не могло быть.

— Как он умер? — спросил Кедрин.

— Просто. Как делал все.

— Что мы будем делать теперь?

Гур пожал плечами.

— Строить корабли. Я во всяком случае.

— Я тоже, — сказал Кедрин.

— Это правильно.

— Она… не сказала, вернется ли?

— Нет. Да вряд ли она и сама знала это.

Кедрин помолчал.

— В какой мы теперь смене?

— Во второй.

— Что будем строить?

— Еще один Длинный. Тот, который хотел построить Велигай. На который у него не хватило времени.

— Его надо будет назвать…

— Возможно. Хотя сам Велигай не согласился бы. Он сказал бы: на Земле и вне ее так много людей, именами которых стоит называть корабли…

— Ну, ладно, — сказал Кедрин. — Я пойду. Или, может быть, посидим вместе?

— Не исключено, вернувшийся друг мой, — сказал Гур, и в глазах его на миг показалась прежняя усмешка.

— Странно: ведь все-таки прав оказался ты. В деле с Трансом, я имею в виду.

— Я немало летал, — сказал Гур. — Надо много летать, чтобы всерьез относиться к самым фантастическим предположениям. Но рано или поздно всем придется примириться с тем, что так называемые фантастические события происходят гораздо чаще, чем мы думаем. И чем дальше, тем чаще. Потому что необъяснимые факты определяются примерно квадратом числа фактов, уже известных и объясненных. Природа развивается, и еще неизвестно, познаем ли мы ее быстрее, чем развивается она. Хотя в конечном итоге опередим ее, безусловно, мы.

— Ты думаешь?

— Уверен. А что касается исчезнувшего Трансцербера… у меня сейчас впереди работа, которая как раз связана с этим,

— Эксперимент?

— Нет, куда серьезнее и тяжелее. Предстоит вычистить мой праздничный костюм со всеми регалиями. Потому что в ближайшем будущем, дорогой мой друг, я предвижу много необычных встреч.

— А я, — задумчиво сказал Кедрин, — хотел бы дожить до всего лишь одной.

— Надейся — и доживешь. А если ты еще зайдешь в Центральный пост, где она оставила свой адрес… на случай, если кому-нибудь понадобится…

В следующий миг Гур оказался прижатым к стене. Раскрытым ртом он ловил воздух.

— И ты тут рассуждал?!

— Фу, как банально — душить живого человека. Я ждал, пока… — Гур яростно схватил рукой воздух. — Да послушай!..

Он смотрел вслед убегающему, пока Кедрин не, скрылся за углом поперечного проспекта. Потом улыбнулся.

— Что же, когда-нибудь ты встретишься с нею. А пока — пока будешь строить корабли. Беги, кричи, родившийся… Ибо дважды рождается человек, и оба раза — в любви и боли. Впрочем, я кажется становлюсь серьезен?

Он повернулся и зашагал — вразвалку, как ходят монтажники, люди Приземелья.