«Нью-Йорк таймс»:

«Перестрелка на индийско-пакистанской границе. Как сообщило из Карачи местное отделение АП, этой ночью на участке индийско-пакистанской границы западнее Биканера произошла схватка между группой неизвестных, пытавшихся пересечь границу с территории Индии, и индийскими пограничниками. В стычке применены стрелковое оружие, а также гранатометы и ранцевые огнеметы. Прорывавшаяся на запад группа прикрывалась огнем с пакистанской стороны. Однако прибывший на место происшествия отряд сил поддержания порядка ООН, в состав которого входило подразделение войск США, помог навести порядок. Нарушители границы отступили в глубину индийской территории и рассеялись. Представитель индийских властей заявил корреспонденту АП, что он не видит причин связывать происшествие с пресловутым бета-углеродом и что предположение о нахождении этого материала на территории Индии ни на каких реальных фактах не основано».

* * *

Ранним угром Мерцалов позвонил на квартиру, где всю ночь шла работа.

— Как наш клиент? — спросил он без предисловий.

Уже по тому, что на том конце линии помедлили, он понял: результатов никаких. Это подтвердил и ответ:

— Глухо пока что.

— Как ведет себя?

— Спокоен совершенно.

— Грозит, пробует взять горлом?

— Ничего похожего. Поглядывает на нас снисходительно и с некоторой даже жалостью, но разговаривать вообще отказывается. Кажется, однако, что на самом деле изрядно волнуется.

— Но что-то же сказал?

— Мечется из стороны в сторону. То разговаривает, как с урками, требует встречи с авторитетами. То перескакивает на другие рельсы и вот только что потребовал вызвать милицейского начальника. Заявил, что без него отвечать не будет.

— Милицейского начальника? Любопытно. А кого именно, не назвал?

— Нет. Сказал только, что ниже, чем с полковником, разговаривать не станет.

— Ну, давайте подробнее. Документы при нем обнаружили?

— Так точно.

— Какие? Российские?

— Да, наши. Документы подлинные. Загорский Петр Стефанович. Живет в Москве постоянно.

— Как же он получил номер в «Империуме»?

— Еще не выяснено. Однако установили, что он находился в отъезде и вчера прибыл из Великих Лук. Поездом. Прямо с вокзала приехал в отель.

— А он что говорит по этому поводу? Почему в гостиницу, а не домой?

— Мы его еще не спрашивали. Потому что блатным его документы не нужны, спросить его — значит, засветиться как милиционерам. А похоже, сейчас он больше боится урок.

— Ну, пока пусть еще потомится. Работайте. При малейшем сдвиге звони. Да, вот что: мне его фотография нужна немедленно. У вас там аппарат есть9 Ну тот, который снимки выдает, как он называется, запамятовал. Ага, «Поляроид». Щелкните его, но аккуратно, чтобы он не заметил. И сразу карточку мне сюда. А лучше две-три. Жду.

Положив трубку, Мерцалов задумался. С этим типом справиться будет не так-то легко. Во всяком случае, с позиций закона. По сути дела, он с поличным не взят. Нашли вырубленного и связанного в чужом номере — так тут он скорее жертва, чем преступник. Оружия при нем никакого, даже перочинного ножика. Я, допустим, могу предположить, что его не было потому, что оно у него всегда с собой — ребро ладони, кулак или на худой конец десять пальцев, но только никто нигде и никогда это оружием не признает… Как оказался в гостинице, если живет в том же городе? Ну, тут можно сочинить сорок бочек арестантов, и возразить ему будет трудно. То, что нам известно, — это не для суда, чисто оперативный материал, который засвечивать нельзя. Если он разберется в ситуации и сообразит, что мы не урки, то займет оборону непробиваемую и сможет хоть десять лет защищаться. А интересный ход: понадобился ему большой милицейский начальник…

Мерцалов покачал головой. Любопытно, не ложится ли это требование в одну обойму с самим фактом, что о приезде Докинга в Москву кому-то стало известно? Ну-ка, прикинем. Кто об этом вообще мог знать? Во-первых, в аэропорту, из пассажирских списков. Вполне вероятно. Во-вторых, если кто-то его специально ожидал — во что не очень-то верится. И в-третьих, наконец — знали, безусловно, здесь, в нашей конторе, начиная с бюро пропусков и кончая моим секретарем со мною. И Надворовым, конечно. Ну, себя с ним я отметаю сразу. Но насчет остальных надо подумать. Пусть Надворов сам и займется…

Он позвонил заместителю, отдал распоряжение. Полковник принял указание без особого воодушевления.

— Не верится мне, Сергей Симонович, что у нас кто-то такой завелся.

— Информация тем не менее утекла. Вот и наделай шороху, чтоб хотя бы в будущем поостереглись. Это ведь не обязательно умысел, кто-то мог просто по глупости где-то болтануть: нас, мол, иностранец посетил… Ну, сам понимаешь.

— Сделаю, Сергей Симонович.

После этого разговора Мерцалов снова вернулся к мыслям о задержанном. Надо, чтобы его опознали в гостинице. Выяснить, в каком номере там размещен, а скорее всего он остановился по липовым документам, может быть, иностранным, вряд ли он рисковал появляться в отеле нелегально, возраст уже не тот, да и все данные указывают на вариант с официальным поселением. В таком случае его липа закачена где-то в номере или в его окрестностях. Вот если мы эти корки найдем, тогда можно сделать и неплохой милицейский вариант. А пока не нашли, пусть он, сомневаясь, все же склоняется к мысли, что взяли его конкуренты. Для него это сейчас даже страшнее, потому что тем судебные доказательства не нужны, просто по подозрению поставят на перья…

Ну что ж, тут не остается ничего иного, как ждать.

Он снял трубку, вызвал одного из немногих сотрудников, что находились сейчас в конторе.

— Созвонись с квартирой, договорись, где встретишься поблизости от них, чтобы никому времени зря не терять. Возьмешь снимки. В «Империуме» по ним опознаешь человека, предположительно их постояльца. Осмотришь его номер очень внимательно. В первую очередь мне нужны его документы — иностранного гражданина. Ну и все остальное, что покажется интересным. Но документы обязательно. Если же его никто там не признает, ладно, будем думать дальше…

Мерцалов так ушел в размышления, что, услышав резкий, требовательный звонок, не сразу сообразил, что это международный, хотя рука автоматически и сняла нужную трубку. И обращенные к нему слова тоже уяснил не сразу, вместо ответа рявкнув:

— Эй там, говорите по-людски! — и только тогда спохватился: — Oh, I'm sorry! Mister Faircioth? Howe do you do, mister Faircioth.

Фэрклот, похоже, фыркнул в трубку — видимо, неожиданный прием его так позабавил, что не смог сдержаться. Но заговорил спокойно, как всегда:

— Генерал, не хочу вмешиваться в ваши дела, но поскольку случившееся определенным образом затрагивает и нас… Есть ли у вас что-либо новое об этом… ну, скажем, покушении на жизнь нашего работника?

— Я ведь говорил вам: человек задержан и находится у нас.

— Он дает показания?

Мерцалов полсекунды помялся — точно так же, как его оперативник полчаса тому назад.

— Пока ничего определенного. Очень опытный субъект, а у нас минимум доказательств. Но мы с ним работаем. К сожалению, сейчас мы могли бы предъявить ему лишь попытку кражи со взломом, не более.

— Надеюсь, вы так не сделаете? Иначе ничего больше вы от него не получите.

— Мы понимаем. Но почему вас интересует это происшествие?

— Я думаю, что Докинга хотели устранить. Вряд ли ломились ради вульгарного ограбления.

— Мы тоже так считаем.

— Весьма вероятно, что это связано с миссией Докинга в Москве. Инициатива исходила от Берфитта.

— Вы так полагаете?

— Берфитт знает, кто такой Докинг и чем занимается. С его приездом он ощутил серьезную опасность для самого себя в первую очередь, ну и для своего дела. Вам известно, зачем он прибыл в Москву?

— Мы знаем только, что на второй день Берфитт улетел в Майруби — скорее всего с намерением вернуться: номер остался за ним.

— А с кем он встречался в Москве?

— Сейчас мы пытаемся установить факты. Но если он вернется, мы будем тщательно фиксировать все его встречи.

— Полагаю, что непременно — если не успел заключить каких-либо сделок. Какой бы ни была его настоящая цель, ему нужны и официальные поводы: он ведь деловой человек — по легенде, да и на самом деле тоже.

— В таком случае мы будем встречать каждый борт из Майруби.

— Не только. Он опытен и может вернуться в Москву совсем с другой стороны. Вероятно, надо встречать пусть не все рейсы, но хотя бы африканские.

— Если он так опытен, то прилетит и откуда-нибудь из Голландии, скажем. Или из Южной Америки…Тут нужна куча народу.

— За Европой мы будем присматривать — все московские рейсы.

— Лучше не только московские: он прибудет, скажем, в Петербург и оттуда приедет поездом.

— Да, не исключено. Если вам удастся его опознать…

— Вряд ли, Докинг не оставил его фотографии. Он вообще не собирался подключать нас к этому делу.

— Мы немедленно передадим вам по связи.

— Хорошо. Когда мы его опознаем, то постараемся, чтобы он не ускользнул.

— Мне кажется очень важным установить, что он намерен делать у вас. С кем встречаться. Чего добиваться. Нам представляется весьма вероятным, что Берфитт захочет восстановить в Москве свой транспортный узел, но с использованием новых способов контрабандной перевозки, о которых мы ничего определенного не знаем. Может быть, наблюдая за ним, анализируя его поведение, вы придете к каким-то выводам в этом отношении. А может быть… им движут и другие интересы, но пока не буду об этом говорить, чтобы не сориентировать вас ложно. Я сделаю это, как только у нас появятся хоть какие-то реальные зацепки.

— Это было бы очень интересно. И полезно. А не собирается ли вернуться в Москву и мистер Докинг?

— Он, насколько могу судить, ухватился за что-то там, в Африке, тоже идя по следам Берфитта. И намерен продвигаться оттуда по направлению к вам. И если бы вы сумели одновременно пойти навстречу ему…

— Как в туннеле: его обычно прокладывают с двух сторон, чтобы сбойка произошла в середине.

Как передать горняцкий термин «сбойка», Мерцалов не знал и употребил слово из лексикона военных: «approach». Фэрклот, однако, понял.

— Вот-вот. Хотя мне кажется, что лучше всего было бы накрыть его именно в Москве. Раз он приедет построить что-то на пустом месте, то именно там можно будет проследить весь процесс этого строительства, а всесторонне изучив его…

Мерцалов воспользовался крохотной паузой:

— Иными словами, вы хотите, чтобы мы ему не препятствовали, а лишь вели наблюдение?

— Я думаю, что вы сформулировали совершенно правильно. Однако для успешного слежения вам следовало бы предварительно установить круг его знакомств: кто его встречает, кто охраняет, информирует и так далее.

Ну вот, еще учить станет.

— Так мы и собираемся работать. Скажите, а вот дома он находился в поле вашего зрения?

На сей раз пришла пора запнуться Фэрклоту.

— M-м… Последние годы — нет. Вот то-то!

— Жаль. Потому что у него наверняка были какие-то связи со здешними людьми. Иначе откуда взялись бы эти встречающие?

— Ну, тут могли быть и не прямые личные связи. Он работает сейчас для двух фондов.

— Это мне известно.

— Возможно, именно с фондами или с одним из них, а вовсе не с ним лично, поддерживал связь кто-то из ваших людей — деловых или иных…

— Хорошая мысль. Постараемся установить.

— И еще. Не кажется ли вам, что у вас имеется какая-то утечка информации? Иначе откуда стало известно о приезде Докинга?

Такого Мерцалов не стерпел. Подобными соображениями делиться с англичанином он не был намерен.

— Ну, тот, кто знал о его вылете из Лондона… Он не стал заканчивать фразы: сам поймет, не маленький.

— И все же я прошу вас подумать. Я, со своей стороны, сделаю то же самое.

Ага, отступил, но при оружии и знаменах.

— Непременно, мистер Фэрклот. Но если что-то выяснится у вас…

— О, разумеется. Вам будет сообщено об этом незамедлительно.

Слава Богу, думал Милов, скупыми движениями пальцев пошевеливая руль и внимательно следя за маячившей впереди полицейской машиной, это просто прекрасно, что Ева успела улететь и сейчас дремлет, наверное, спокойно в салоне, приближаясь постепенно к своей райской Америке… А что, страна и в самом деле неплохая, только не для меня, это уж точно. Нет, россиянину надо жить в России — при всех ее вывертах. Слишком мы незаконопослушньй народ. В Штатах я бы долго не выдержал, даже если бы Ева сделала такое предложение; а она — иногда чувствуется — бывает близка к этому, но потом что-то пугает ее и заставляет снова внутренне съеживаться. Ну и хорошо, пусть все остается так, как есть. И для нее хорошо, и для меня, пожалуй, тоже, хотя порой надоедает это бытие отставного гусара… Жизнь в России, как нигде больше, требует постоянной готовности к неожиданностям; вот и сейчас Ева переволновалась бы, даже перепугалась, чего доброго, да и я переживал бы — за нее, конечно, не за себя, мне-то что — как старый барабан, привык к тому, что лупят палками, кожа толстая, специально для этого обработана. А теперь, интересно, палками будут бить или пальчиками простукивать?..

Размышляя так, он не забывал следить за улицей и полицейским крейсером; привычка реагировать на неожиданности сработала и на сей раз: он мгновенно отозвался на слишком поздно — случайно или с намерением — включенный сигнал африканского фараона, щелкнул мигалкой и круто переложил руль налево. Места показались ему знакомыми, да и экранчик компьютера подтвердил: дорога вела к полицейскому управлению, где так быстро по нем соскучились. С чего бы это? — продолжал он неспешно размышлять. И в самом деле истосковались по собеседнику из таинственной страны? Да нет, раз уж так приспичило, позвонили бы в посольство и поболтали в свое удовольствие. До посольства пять минут езды; если бы только что не взяли левый поворот, а ехали по-прежнему прямо, то в два счета и оказались бы возле кусочка российской территории в Экваториальной Африке… Кстати: а вдруг мне понадобится звякнуть в посольство — разрешат? Хотя я, пожалуй, не стану: дипломаты — народ трусливый и мнительный, в любой миг готовы из небольшого членистоногого сделать крупное хоботное млекопитающее… Ладно, а какие вообще возникли ко мне претензии за такой малый срок? Может, я где-нибудь правила движения нарушил? Но за это меня даже в Штатах не тормозили, а уж там в этом отношении строгости великие… Здесь они сами ездят так, что и наш русский гаишник не выдержал бы. Ты смотри-ка…

Последнее относилось к полицейской машине; водитель ее без всякой к тому надобности лихо сделал разворот, сработав газом и тормозами, перед подъездом департамента, взвизгнул шинами и остановился. Милов мог бы даже получше, но решил тут особо не форсить и, развернувшись по всем правилам, приткнулся борт о борт с задержавшим его блюстителем порядка. Выключил все системы, вышел и аккуратно запер за собой дверцу. Если захотят втихаря обшарить машину, то без его согласия ничего у них не получится…

Коллега-фараон уже ждал его на дороге к подъезду; ни слова не сказав, кивнул, приглашая. Милов, тоже без звука, кивнул в ответ, проследовал мимо постового и, повинуясь жестам сопровождающего, направился к одному из лифтов.

* * *

Мерцалов внимательно слушал доклад.

— Установлено, что за время своего пребывания в Москве интересующее нас лицо имело две встречи с государственными чиновниками: одну — в Министерстве здравоохранения России, другую — в резиденции губернатора Московской области. Кроме того, посетило клинику, в которой заканчивается установка оборудования…

— Какую именно клинику?

— Сто семьдесят третью.

— Ту самую, что куплена фондом «Лазарет»?

— Совершенно верно.

— Это все, что он успел до отъезда?

— Да. А кроме того, был еще выезд за пределы города продолжительностью несколько часов. Куда — пока не узнали. Скорее всего куда-то в Подмосковье.

— Ас кем конкретно он встречался во всех случаях?

— В министерстве — с помощником начальника отдела лечебных заведений. В губернаторстве — пока не выяснили. Во всяком случае, ни с губернатором, ни с вице-губернатором он не виделся.

— О чем шел разговор?

— В министерстве, как установлено, сверялись графики установки оборудования. Интересующее нас лицо, как мне сообщили, выражало некоторое неудовольствие замедленным темпом работы и указывало, что согласно контракту за опоздание установщики будут платить немалую неустойку. А также предупредило, что не позже чем завтра в клинику прибудет новый главный врач. После этого в клинике замечено усиление активности.

— Они уложатся в срок?

— Сомневаюсь. Но если и опоздают, то ненамного.

— Интересно, оговаривал ли Берфитт какие-то конкретные сроки?

— Речь шла о двух неделях, Сергей Симонович.

— Ага, так и запишем…

Мерцалов сделал отметку в блокноте.

— Если он появится у нас вновь — я в этом не уверен, — то необходимо будет сразу же взять под контроль все его контакты. При этом постараться выяснить, не изменятся ли сроки.

— Слушаюсь.

— Ну, хорошо. А по губернаторству? Выходит, что мы не знаем, ни с кем он виделся, ни о чем шли переговоры?

— Точных данных нет. Однако мы попытались сопоставить, исходя из того, что лицо представляет в Москве не только «Лазарет», но и другой фонд — «Призрение». Мы установили, что этот фонд выражал желание купить или взять в аренду на продолжительный срок какой-либо из подмосковных домов отдыха или санаториев. Известно, что ему было предложено на выбор несколько названий. Но пока никаких сделок не совершалось.

— Вероятно, его поездка в Подмосковье и связана с выбором объекта аренды или покупки. Негусто, Грибовский. К сожалению, негусто… Кстати, не замечены ли с его стороны какие-либо нарушения законности? Предложения взяток, например, или попытки обойти налоговое законодательство…

— То, что сделано — в отношении клиники, — совершалось вроде без каких-либо нарушений.

— Ну что же, это приятно, разумеется, весьма приятно…

Мерцалов говорил как-то рассеянно, явно думая при этом о чем-то другом. Потом словно спохватился:

— Ладно, продолжайте работать. Раз переговоры о санатории еще не закончены, да и монтаж оборудования в клинике не завершен, я полагаю, Берфитт снова появится у нас в самом скором будущем. Постарайтесь не пропустить этого. И если что-нибудь забрезжит, докладывайте немедленно. А пока что пусть они работают беспрепятственно и не ощущают внимания с нашей стороны; чем спокойнее они будут себя чувствовать, тем быстрее начнут небрежничать, делать ошибки. Наше дело — не упустить этих ошибок. Не знаю, но мне кажется, тут варится какая-то каша. Неясно только, из какой именно крупы. Но не исключено, что расхлебывать ее придется нам. Все. Свободны.

И, не дожидаясь, пока Грибовский выйдет из кабинета, Мерцалов потянулся к телефону, чтобы заниматься другими делами.

Милов сидел напротив начальника полиции, но уже не в том кабинете, где его принимали во время первого посещения департамента; здесь была скорее камера для допросов — со скудной мебелью и ярким светом. Да и начальник не улыбался более, демонстрируя прекрасные зубы; был он хмур, и давешнее его дружелюбие сменилось, похоже, откровенной враждебностью.

— Повторяю, господин Милф: мы ожидаем с вашей стороны полной откровенности. Вы же все-таки наш коллега и должны пойти нам навстречу.

— С удовольствием и совершенно откровенно отвечу на любой ваш вопрос.

— Какую задачу вы решали здесь, в Ксении? В частности, в Майруби?

— Я уже говорил: оказался здесь по чистой случайности. Никаких задач не решал, и никто их передо мной не ставил. Я нахожусь в отставке, в Африку приехал как турист…

— Все это вы уже говорили, действительно, и мы терпеливо слушали. Нам не хотелось бы применять иные методы…

— Господин генерал, а в чем, собственно, я обвиняюсь?

— Обвинения очень серьезны. И прежде чем выдвигать их, мне хотелось дать вам шанс — представить вашу версию событий.

— Повторяю: я готов отвечать на всякий разумный вопрос.

— Вот и чудесно. Скажите: какова ваша роль в тех событиях в Раинде, о которых вы же сами нас и проинформировали?

— Я невольно оказался в позиции наблюдателя. И счел своим долгом сообщить вам о случившемся.

— Почему нам, а не властям Раинды? Не было ли все это лишь поводом для того, чтобы оказаться в Майруби, где вы должны выполнить некое задание?

— Я въехал в Ксению именно для того, чтобы поставить вас в известность. Майруби просто оказался по дороге; именно такой маршрут был намечен нами заранее.

— Нами? То есть вами — и еще кем?

— Если вас так интересует — женщиной, с которой я совершал совместную поездку.

— С той самой, что час назад улетела в Америку?

— Да Что же тут такого?

— Женщина является представителем американской разведки?

— Чушь!

— Мистер Милф, у нас есть серьезные основания предполагать это. Вы выполняли какое-то задание американской разведки?

— Я не работаю на американскую разведку,

— Однако некоторое время назад выполняли. Не так ли?

Кажется, они собрали на меня неплохое досье, невольно подумал Милов, прежде чем ответить:

— Я выполнял поручение частной организации, а не разведки.

— Организации, тем не менее тесно связанной с CIC.

— Возможно, она и связана, но меня об этом не информировали.

— Ах, мистер Милф, мистер Милф!.. Скажите, пожалуйста: это они поручили вам совершить убийство?

— Какое еще убийство? — спросил Милов, хотя уже понял, что именно собираются на него навесить.

— Убийство дрессировщика в цирке нынче вечером. Вы ведь не станете отрицать, что убили его?

— Разумеется, буду. Поскольку я его не убивал. И в мыслях не было.

— Ваши слова, мистер Милф, звучат крайне неубедительно. И мы не можем заставить себя поверить вам, несмотря на наше искреннее желание поступить так. Все указывает на то, что вы по какой-то причине убили укротителя носорогов, а потом и человека, который, вероятно, был свидетелем преступления. Два убийства — вероятно, в Америке или у вас в России это и пустяк, но у нас в Ксении — тяжкое преступление. Я вынужден констатировать, что вы еще не готовы к чистосердечному разговору. Единственное, что мне остается, — дать вам время для того, чтобы вы трезво обдумали свое положение…

Что делать, подумал Милов, на его месте и я говорил и поступал бы скорее всего точно гак же. Действительно, ситуация складывается такая, что есть о чем поразмыслить.

И он сказал:

— В самом деле, мне нужно подумать. Начальник полиции нажал кнопку, вызывая конвой.

* * *

Докинг чувствовал себя скверно. После первых суток, проведенных в ксенийской столице, он склонялся к выводу, что прилетел сюда напрасно. Несмотря на то, что здесь, казалось бы, есть на кого опереться, не удалось собрать совершенно никакой информации о Берфитте. Да, он прилетел, это не подлежало сомнению: имя его значилось в списках пассажиров московского рейса, но дальше зияла пустота. Сошел с самолета — и исчез. Куда и каким образом — не помогли установить никакие розыски, невзирая на доброжелательность местных властей, их готовность помочь.

Пришлось нажать на многие рычаги, проделать кучу работы, чтобы убедиться в том, что Берфитт — или человек с другим именем, но обладавший соответствовавшей внешностью — не покидал аэропорта ни в автобусе, ни на такси. Благодаря хорошо поставленной работе полицейского участка в аэропорту (что вовсе не удивило Докинга, поскольку он знал, что ее помогали наладить британские специалисты) выяснили номера большинства машин, пользовавшихся в тот день аэропортовской стоянкой. Установить их владельцев было уже делом техники, хотя и потребовало немалого времени и сил. Но все полученные данные свидетельствовали почти с абсолютной достоверностью о том, что ни в одной из этих машин Берфитт аэропорта не покидал. Он просто растворился.

Придя к столь неутешительному выводу, Докинг все же не опустил рук. Оставались еще и другие возможности. Например, Берфитт здесь пересел на самолет какой-то другой линии: Майруби мог служить лишь пересадочным пунктом. Проверка показала, что человек с таким именем не улетал; Докинг, однако, не сомневался в том, что разыскиваемый имел в своем распоряжении более одного паспорта. Британский сыщик связался с коллегами, несшими службу во многих пунктах, куда отправлялись самолеты; особое внимание он уделил аэродромам в Индии и Пакистане: появлявшаяся в СМИ информация, полагал он, должна же иметь под собой какую-то почву. Ему обещали внимательно проверить и в случае обнаружения следа незамедлительно сообщить. Пришлось довольствоваться этим.

И, наконец, Берфитт мог исчезнуть, воспользовавшись каким-то частным самолетиком или даже вертолетом. Чартерный рейс — такая вероятность не исключалась. Пришлось просеивать все данные через мелкое сито. После шести часов напряженной работы удалось выяснить, и куда летали, и кого везли, но все впустую: Берфиттом даже и не пахло.

Один из этих рейсов остался, правда, не выясненным до конца. Маленький вертолет типа «газель», поднявшись с площадки в аэропорту, взял курс на запад и — это было неоспоримо установлено — пересек границу Раинды. Дальнейших сведений о нем, естественно, не поступало. Впору было звонить в Лондон и запрашивать данные спутниковой разведки. Докинг, однако же, не стал даже пытаться совершать такой демарш: он знал, что при существующем порядке ему предоставят данные хорошо еще если через неделю, когда они будут вызывать разве что исторический интерес. Он попытался связаться с полицией Раинды, но, как он и предполагал, эта затея ни к чему не привела: после очередной вспышки этнических беспорядков полиции было не до поисков какого-то вертолета. Итак, машина с таким бортовым номером в Ксении не зарегистрирована; что же касается Раинды, то там не смогли дать сколько-нибудь определенного ответа. Докинг подозревал, что их полицейский банк данных изрядно пострадал во время последних событий и использовать его просто невозможно.

Таким образом, оставалось только признать свое поражение. Тем более что Докинг тут действовал лишь как частное лицо, рассчитывая на давние и не очень давние знакомства. Делать официальные шаги он не мог, потому что против Берфитта нельзя выдвинуть никакого обвинения: подозрения, как известно, не являются для суда весомым аргументом.

Докинг улетел бы первым же рейсом, хоть к черту на рога, а конкретно — в Карачи, куда ему, собственно, и следовало бы явиться сразу. Но вежливость и служебный этикет требовали нанести прощальный визит главе столичной полиции — поблагодарить за содействие и откланяться по всей форме. Пресловутое «исчезновение по-английски» в этом случае не одобрили бы.

В качестве последней услуги Докинг попросил отвезти его в город, в департамент полиции. Начальника пришлось подождать всего несколько минут: он был, как сказал секретарь, на допросе важного преступника. Явился генерал, судя по его виду, в достаточной мере удовлетворенным. Докинга встретил сердечно и пригласил в кабинет. Угостил прохладительным, поинтересовался результатами.

— Боюсь, сэр, — признался Докинг, — что похвалиться мне нечем. А вот у вас, по-видимому, дела идут на лад, не так ли?

Генерал сдержанно усмехнулся; коллег он, как правило, не одаривал ослепительной улыбкой.

— Не исключаю, что мы на пороге немалого успеха. Мы задержали человека, который, судя по косвенным уликам, имеет отношение к преступлению века.

— Вы имеете в виду?..

— Вот именно, похищение бета-углерода.

— Неужели? Это действительно стало бы необычайным успехом.

— Не правда ли, а? Мы недаром установили тщательное наблюдение за всеми прибывающими к нам иностранцами, хотя при нынешнем объеме туризма требуется немало усилий… Но он сам нам помог: дважды нарушил закон, и очень серьезно — двойное убийство. Надеюсь, что, пользуясь этим обстоятельством как рычагом, мы сможем выжать из него и все остальное — как только он сообразит, что находится уже в одном шаге от виселицы.

— Да, здесь ход действий диктуется самими фактами. Но скажите…

Эта мысль возникла у Докинга мгновенно. А что, если ему вдруг повезет — под занавес, как говорится?..

— Скажите, сэр, задержанного зовут Берфиттом?

Начальник полиции снова усмехнулся.

— Вы решили, что это тот самый, кого вы разыскиваете? Ну, в таком случае я сразу же известил бы вас, зная о ваших усилиях…

Докинг не поверил: кому охота делить победу? Внешне, однако, он ничем себя не выдал.

— Нет, — продолжал между тем генерал. — Это не ваш клиент. Хотя, безусловно, тоже очень интересная личность: русский полицейский, точнее — бывший полицейский, прибывший сюда из Раинды; мотивы его приезда — те, что он выдвигает, — не выдерживают критики.

— Из России? Действительно, крайне интересно. Мне в свое время приходилось работать с ними. Хотя большинство из них, надо полагать, сейчас по возрасту уже покинули службу.

— Этот, кстати, тоже. То есть он так заявляет. Но я ему не верю: в таком случае его не разыскивали бы из Москвы.

— А его искали?

— Так же верно, как то, что я сижу перед вами, капитан.

— Подождите… Значит, вы полагаете, что агент, связанный со своей службой, замешан в деле о похищении…

— Я думаю, что он может обладать какой-то информацией, поскольку его служба такими данными наверняка располагает. И для нас будет совершенно не лишним ознакомиться с этой информацией, не так ли? Вы скажете — неэтично? Но ведь убийства-то остаются! Так что у меня есть все основания видеть в нем преступника.

— Убийства доказаны?

— Прошло еще слишком мало времени. Но он задержан на месте преступления.

— А кстати, как его имя?

— Рассчитываете встретить знакомца? Сейчас… тут у меня записано. Ага, вот. Ми-леф, или Милф, хотя, возможно, произносится как-то иначе…

— Милф?

— И в самом деле он вам знаком?

— Очень может быть. Когда-то мы работали вместе в Интерполе… Впрочем, мы же разговаривали о нем совсем недавно. Я говорил вам, что хотел бы найти его, а вы уже тогда подозревали его в причастности к преступлению века. Неужели вы забыли?

— Память начинает порой подводить… Но то, что вы сказали, меня очень радует.

— Что вы имеете в виду?

— Какие у вас с ним отношения?

— Самые нормальные. Он опытный работник…

— В таком случае я намерен просить вас об услуге.

— Слушаю.

— Не хотите ли поговорить с ним?

— В каком качестве?

— Вы давний его сослуживец, оказавшийся здесь по чистой случайности; узнали о его неприятностях и готовы по старой памяти предложить свою помощь — в рамках закона, разумеется…

— Вы полагаете, что он будет со мной более откровенен?

— Я бы сказал, что рассчитываю на это. Он, кстати, был у нас за несколько часов до его задержания — хотел подбросить нам какой-то материал, тоже связанный якобы с убийствами. Но, как только я услышал, что место действия Раинда, где одним убийством больше или меньше — роли не играет, я сразу же…

— Вы сказали, Милф прибыл сюда из Раинды?

— По его словам, прямиком оттуда. На машине с египетским номером.

— Что ж, генерал, я готов увидеться с ним.

— Заранее благодарю. Если услышите что-то интересующее нас…

— Будьте уверены, сэр.

— Да, и еще… Попросите Милфа впустить нас в его машину. Нелепое положение: мы не можем даже обыскать ее…

— Вам не удается вскрыть машину?

— Вы не поверите, но дело обстоит именно так. Разве что взорвать ее; иных способов, как мы убедались, просто нет. Но взрывать, как вы понимаете, мы не станем…

— Прекрасно. Я готов идти к нему.

— Сейчас я распоряжусь, и вас проводят.

* * *

— Давайте членораздельно и по порядку, — велел Мерцалов.

— Личность его мы установили окончательно. Он действительно Петр Стефанович Загорский, пенсионер, проживающий в Москве. Одинок. В прошлом — артист театра марионеток, так называемый кукловод.

— Это что же, который Петрушку показывает?

— Ну, не 1ак примитивно, Сергей Симонович, но в общем да — находится за ширмой и дергает, кажется, за веревочки или в этом роде. Пенсию получает среднюю. Никаких почетных званий не имеет. Образ жизни — уединенный, по словам соседей, ведет себя тихо, гостей не принимает, пьяным не замечали… Иногда его не видят целыми неделями.

— То есть образ жизни соответствует уровню доходов?

— В этом варианте — да.

— Не говорите загадками, майор.

— В то же время, судя по документам, но которым он получил место в гостинице «Империум», Загорский гражданин Калерии и прибыл оттуда вчера, прямо с вокзала направившись в гостиницу. Цель приезда — коммерческие дела.

— Липа?

— Возможно, и нет.

— Уже интересно. Документы на то же имя?

— Нет, конечно. Сифоров Зиновий Поликарпович. Калериец русского происхождения.

— Таких и на самом деле множество Ну-с, если он коммерсант, то у него должны быть в Москве какие-то связи. Вы проверяли?

— Так точно. В качестве калерийского бизнесмена господин Сифоров имеет в Москве однокомнатную квартиру, кроме того, дачу по Северной дороге. Кооперативный гараж, в котором держит автомобиль; пользуется им во время посещений Москвы. Приезжая, исправно регистрируется, платит все полагающиеся налоги и сборы.

— Чем дальше в лес… Часто ли бывает в Москве?

— Три-четыре раза в год.

— Гм… А вы не пробовали установить, совпадает ли время его приездов в Москву с теми неделями, когда соседи не видят Загорского?

— Выясняли. С точностью судить трудно, но похоже, что не совпадают или не всегда совпадают.

— Совсем интересно. Надо навести справки в Калерии — не по официальным каналам, конечно: числится ли у них там этот Сифоров и что о нем вообще известно.

— Я это сделал, Сергей Симонович, сразу после того, как мы изъяли из гостиницы эти документы. Обещали ответить по возможности быстро.

— Работаете оперативно. Хорошо. Как только придет ответ…

— У меня еще не все, товарищ генерал.

— Сегодня вы меня приятно удивляете. Докладывайте.

— Один из работников, входивший в группу, задержавшую Загорского, — старший прапорщик Сердюк…

— Постойте. Фамилия знакомая.

— Ветеран, товарищ генерал. Вы ему вручали на последнем празднике за выслугу лет и беспорочную службу…

— Вспомнил. Что он?

— Уверяет, что встречал Загорского раньше. При интересных обстоятельствах. А именно — в зоне. Сердюк тогда служил надзирателем…

— Так-так. А Загорский?

— Находился по другую сторону: отбывал срок.

— Детали?

— Деталей за давностью лет не помнит, как и фамилии и статьи. Но в памяти сохранилась кличка — Роялист.

— Любопытно… На каком он был режиме?

— Строгий режим. Вся колония была строгого режима, сявок не держали.

— Полагаю, вы уже запросили?..

— Да. Там это заняло немного времени.

— И что?

— Завьялов Павел Сергеевич. Десять лет, умышленное убийство.

— Вот оно как! Почему же пальцы не сработали сразу?

— Вот тут, товарищ генерал, начинается самое главное. Пальцы не совпадают.

— Выходит, не он?

— Сердюк готов присягнуть…

— Прямо черт его знает…

Мерцалов задумался. Майор воспользовался паузой.

— Разрешите позвонить от вас, Сергей Симонович? Может быть, из Калерии поступило уже что-нибудь.

— Звоните.

— Спасибо.

Майор набрал номер. Мерцалов подпер подбородок ладонью, размышляя.

— Ага, — сказал майор в трубку. — Прекрасно. Давайте…

Он выдержал паузу — не очень, впрочем, продолжительную.

— Очень хорошо. Спасибо. Положил трубку.

— Есть новости, товарищ генерал. Мерцалов поднял на него глаза.

— Сифоров Зиновий Поликарпович действительно в Калерии проживал. Но два с лишним года назад — в сентябре восьмого года — умер.

— Этого следовало ожидать. Своей смертью?

— Как будто бы…

— Как понимать?

— Скончался в своей постели, не застрелен, не зарезан, не убит ударом и даже не отравлен. С другой стороны — не болел, здоровьем отличался завидным. Успешно вел дела, хотя, предположительно, находился в деловых отношениях с мафиозными группировками.

— Что дала медицина?

— Удушье. Однако, поскольку никаких доказательств постороннего вмешательства не обнаружено, квалифицировали как паралич дыхательных путей.

— То есть убийство не доказано, хотя и не исключено?

— Так точно.

— Калерия, Калерия… — пробормотал генерал. — И отпечатки… Клиника там есть, лучшая в Европе. Пересадки органов. В том числе и конечностей, верно?

— Я не в курсе, товарищ генерал.

— Да и я не очень-то. А жаль. Сейчас было бы очень кстати…

Мерцалов смотрел на майора в упор, но, занятый своими мыслями, не видел его.

— Можно пересадить, допустим, руки, и они приживаются… Новые руки, майор. Чистые. В смысле — не проходящие ни по одной картотеке… Да, это обстоятельство мы как-то упустили из виду. Поэтому задержанного в наших архивах и не найдется. А те пальчики, чьи отпечатки есть, давно уже где-то сгнили… Допускается такая возможность?

Майор лишь пожал плечами. Мерцалов ответил сам:

— Вполне. У нас такая клиника только налаживается. А в Калерии… Предположим, интересующий нас господин Загорский бывал некогда в Калерии. Не так давно, впрочем. И ему там — по медицинским показаниям либо по настоятельной просьбе, по знакомству — заменили руки. Любопытно, а какие-то следы при этом остаются? Хотя бы малозаметные. Ну, вроде шрамов, что ли?

— Я не специалист, Сергей Симонович. Запросить медиков?

— Тут надо еще подумать, кого именно… Ладно, это я возьму на себя. Выстраивается интересная цепочка… Сифоров скончался от удушья. Не исключено, что задохнуться ему помогли, причем настолько квалифицированно, что доказать убийство не удалось. Допустим, речь шла о заказном убийстве. И в знак благодарности, а также с прицелом на будущее исполнителю устроили такую вот пересадку. После чего он может жить спокойно. На всякий случай он присваивает — или ему отдают — документы покойного, которыми он вряд ли пользуется там, но они вполне срабатывают здесь, в другой стране. И туг он живет — един в двух лицах — и, видимо, время от времени выполняет такого рода заказы. Поскольку личность он весьма достойная, на месте не попадается, то его никто и не подозревает — до того самого мгновения, когда он наталкивается на опытного англичанина, которого, весьма вероятно, тоже по заказу должен был устранить. Звучит?

— Вроде бы логично, Сергей Симонович.

— Хорошо. Теперь подумаем, к кому обратиться по поводу шрамов.

— А что пока с ним?

— Пусть продолжают в том же духе. — Мерцалов помолчал. — С ним можно было бы, конечно, закончить быстро. Но есть у меня предположение, что здесь, в нашей конторе, ему весьма сочувствуют. И грызет любопытство: кто бы это мог быть? Поэтому потомим его еще — заставим искать какой-то выход.

— Слушаюсь.

— Откровенно говоря, — сказал Докинг Милову, сидя рядом с ним на койке в камере, куда россиянина упрятали до лучших времен, — я вам, коллега, не завидую. Мне очень жаль, однако боюсь, что вы, хоть и без умысла, впутались в какое-то неприятное дело.

Было это уже после того, как они — не сразу, правда, — опознали друг друга. Несколько минут ушло на воспоминания о делах, в которых они участвовали в свое время плечом к плечу. Впрочем, неправильно видеть в этом лишь проявление сентиментальности, свойственной порой людям зрелым при воспоминаниях о былых временах, почему-то всегда безмятежных и едва ли не самых счастливых; то была прежде всего дополнительная проверка: а в самом ли деле это он или подставка? А помнит ли он такую вот деталь… А вот эту? А то, что сталось потом?

И лишь когда своего рода ритуал завершился, они перешли на темы сегодняшние, гораздо менее веселые.

— Пожалуй, да, — согласился Милов. — Хотя летел я в Африку действительно без всяких умыслов такого рода. И тем не менее… Послушайте, Докинг, мне представляется, что я нащупал там что-то весьма интересное. Вы ведь еще на службе?

— Конечно, я все-таки моложе вас, Милф. Да и у нас не так бездумно разбрасываются людьми… Все же объясните мне: какого черта вы решили подменить собою местную полицию? Честное слово, она не так уж плоха.

— Да не впутывался я. Меня впутали, так будет точнее.

— Ну, с вашим опытом…

— Единственная ошибка, которую я действительно совершил, в том, что решил отдохнуть, приятно провести время там, где когда-то уже бывал — давно, еще до нашего знакомства с вами Теперь я понимаю, что так делать не следовало; лучше было бы махнуть… ну, хоть в Австралию, на Тасманию куда-нибудь… Но мне чудилось, что все связанное с теми местами происходило настолько давно, что, кроме меня, об этом не помнит уже никто на целой планете. Ошибка, свойственная людям моего возраста, вероятно. Однако мое поколение оказалось живучим; там, куда я приехал, возник человек, с которым мне приходилось встречаться в тех же краях в другие времена. Он узнал меня, я — его.

— Ну и черт с ним. Пусть бы шел своей дорогой.

— Вы говорите так, словно его зацепил я, а было все наоборот: он меня.

— То, что он вас опознал, я понимаю. А что значит — зацепил? Он что, собрался, быть может, отомстить вам за какие-то давние обиды?

— Не знаю уж, чем это было вызвано. Однако, судя по тому, что мне удалось услышать, он решил, что я нахожусь там не для отдыха, а по заданию. Он явно подумал, что я еще состою на активной службе.

— Так ли уж он был не прав?

— Докинг, Докинг… Мне ли вам объяснять, как это бывает; вы сами не мальчик и не хуже меня все понимаете. Хотя, насколько могу судить, я не предпринимал никаких действий, которые натолкнули бы его на такую мысль. Он скорее всего просто не представляет, что такие, как вы и я, можем когда-нибудь отстраниться от работы, и поэтому, увидев нас в любой обстановке, чувствует себя в опасности. Вероятно, именно так все и произошло: почувствовав угрозу, которая исходила — должна была исходить — от меня, он незамедлительно принял меры, решив избавиться от меня и моей спутницы заодно. Ни с тем, ни тем более с другим я согласиться не мог: это было бы не в наших традициях, не так ли?

Докинг усмехнулся.

— Пожалуй, да. Хотя из соприкосновения стоило выйти без шума…

— Я так и хотел. Но мне не позволили. Нас пытались взорвать, когда у них не получилось — примитивно подстрелить. Я же, как вы, может быть, помните, человек не мстительный и был согласен даже в таких условиях просто унести ноги. Однако к тому времени стал уже соображать, что суть не в ностальгических чувствах, а в том, что я действительно не был подключен ни к какому делу, но вот он был. И осуществлялась его затея — какая-то часть ее — как раз там, где меня угораздило оказаться. Я понял, что, судя по тем усилиям, какие прилагались, чтобы избавиться от меня, предприятие это достаточно серьезное. Если бы сезон охоты на меня открыл он сам, я бы счел, что происшествие не стоит и выеденного яйца; ничего подобного, они пустились за мной стаей. В процессе отступления на заранее не подготовленные позиции мне удалось разжиться кое-чем, что вполне можно было расценивать как вещественные доказательства, и они это знали. Мы с моей подругой все-таки унесли оттуда ноги, тем не менее нам не дали покоя даже здесь — сидели на хвосте. Вот почему я решил прибегнуть к помощи здешней полиции, знакомство с которой у меня развивается, как вы сами видите, отнюдь не лучшим образом.

— Два убийства, Милф. Чего вы ждете?

— Объективности. Одно — не мое; другое — чистой воды самооборона. И не нужно быть гением сыска, чтобы разобраться в этом.

— Мне очень хотелось бы хоть как-то помочь вам, Милф, но до сей поры у меня все-таки не создалось сколько-нибудь связного впечатления.

— Да, я рассказываю, наверное, слишком обрывисто, комкаю… Просто потому, что у меня еще не было времени как следует собраться с мыслями. Видите ли, если идти от того человека, который меня опознал и подал сигнал к началу охоты…

— Вы помните его имя, кстати? Может быть, я…

— Помню, разумеется. Берфитт. Он…

— Берфитг?

— Да. Лет пятнадцать тому назад…

— Стоп.

Впрочем, Докинг тут же поправился:

— Извините, Милф. Если вас не затруднит, помолчите немного…

— Ага, — удовлетворенно сказал Милов. — Это имя вам что-то говорит.

Он умолк, увидев, как Докинг досадливо крутнул головой, словно сгоняя надоедливую муху.

Молчание продолжалось не менее двух минут, после чего Докинг перевел дыхание — тяжело, словно только что одолел двадцать этажей без лифта.

— Итак, вы сказали — Берфитт?

— Могу повторить, если нужно.

— Думаю, вам придется еще не раз… Берфитт. Теперь объясните мне: где все это было?

— Недалеко отсюда. В Раинде. Рядом с южной оконечностью парка Кагера. Там есть такое заведение — Приют Ветеранов. Давным-давно в тех местах находился Приют Бисмарка — так они некогда именовались; потом это хозяйство называлось просто Фермой.

— Приют Ветеранов в Раинде… Скажите, Милф, а он появился там — я имею в виду Берфитта — еще до вас?

— Он прибыл через несколько часов после меня.

— Каким способом?

— О, с большой помпой: его доставили откуда-то на вертолете.

Докинг покрутил головой, усмехнулся.

— Воистину не знаешь, где найдешь, где потеряешь…

И снова сделался серьезным.

— Его привезли, и, если я правильно вас понял, находившиеся там люди — персонал этого самого Приюта — подчинялись ему?

— Ну, не знаю, командовал ли он сам или через кого-то, скорее второе, но его указания выполнялись, во всяком случае во всем, что касалось меня.

— Ага. Кстати, а вы знаете, откуда он прилетел?

— Нет. Откуда же мне знать?

— Из Москвы, Милф. Прямо с вашей родины.

— Черт! Не хотите ли вы сказать, что его услугами стали пользоваться…

— Нет-нет, не ваши коллеги, разумеется. В Москве он очутился с легендой коммерсанта — вернее, полномочного представителя двух коммерческих организаций, у которых там свои интересы.

— И он связан с ними лишь как коммерсант?

— Вряд ли только в таком качестве. Но это длинная история, Милф, а сейчас я меньше чем когда-либо намерен терять время. Вы очень помогли мне. Дело в том, что я оказался здесь именно для того, чтобы разыскать Берфитта, и никак не мог найти хотя бы намек на след. А вот вы, оказывается, находились рядом с ним…

— Право же, мне хотелось бы находиться от него подальше.

— Я отлично вас понимаю, но что было, то было.

— В таком случае не кажется ли вам, Докинг, что я мог бы вам помочь еще чем-нибудь, если бы вы подключили меня к делу? Только не говорите мне, что вы тоже находитесь на отдыхе.

Докинг улыбнулся.

— Нет, этого я не скажу. И, конечно, ваша помощь мне бы не помешала, в особенности там, в Раинде, раз те места вам знакомы. Понимаете ли… Вам что-нибудь известно о контрабанде тканей? Я имею в виду человеческие ткани, иными словами — органы для трансплантаций?

— В мои времена таких проблем не существовало.

— Может быть, у вас их и не было; впрочем, ваше время, думается, еще не прошло. Так вот, я предполагаю, что Берфитт попал сюда именно в связи с этим видом контрабанды. Видимо, у него здесь имеется какая-то база. И мне очень нужно ее найти. И вы могли бы мне помочь.

Что ж, у каждого свои проблемы, подумал Милов. Хорошо, что наши проблемы не пересекаются. Вслух же он сказал:

— Дело за малым: договоритесь, чтобы меня выпустили…

— Это будет трудно, Милф. Но я попробую.