«Судье Восьмого Округа. Донесение.Уважающий тебя старшина возчиков восьмого округа Теодор Грек.»
В городе, где не должно быть никого, мы встретили человека, которого не знаем. Мы были назначены, чтобы вывозить имущество из домов. Человек этот шел по улице и кричал, потом остановился и бормотал что-то. Мы подошли. Он поздоровался с нами. Мы ответили, и он, как нам кажется, испугался. Во всяком случае, он не сразу смог сказать еще что-то, и на глазах его выступили слезы.
Он одет не так, как мы, и говорит не совсем так, но понять его можно, и он понимает нас.
Мы спросили его, зачем он здесь. Он ответил, что искал нас. Мы спросили, что он должен нам передать. Он сказал, что должен обязательно увидеть самых главных руководителей. Мы спросили, имеет ли он в виду Хранителей Уровня. Он сказал: если они так называются, то он хочет увидеть именно Хранителей Уровня.
Мы спросили – зачем. Он сказал, что нам грозит очень большая беда и что он научит, нас, как от нее спастись. Мы спросили, какая беда. Он ответил, что она придет от солнца. Мы успокоили его, сказав, что мы смотрим на солнце, и спросили, откуда он – не оттуда ли, где живут люди, не признающие Уровня. Он сказал, что он издалека и прилетел с неба.
Мы поговорили с ним еще. Оказалось, что он, хотя и стар годами, не знает многих простых вещей, какие известны и детям, покидающим Сосуд. Было бы слишком долго перечислять все, чего он не знает, но ты сможешь спросить его сам и убедишься, что это так.
Мы поняли, что он болен. Мы думаем, что он не злоумышленник, а просто сошел с ума. И мы решили не оставлять его в городе, где не должно быть никого, а отправить к тебе, чтобы ты поговорил с ним и послал бы его лечиться.
Мы сказали ему, что повезем его к Хранителям Уровня. Он очень обрадовался. Нам жаль, что пришлось солгать ему, но иначе он, возможно, стал бы сопротивляться и нам пришлось бы причинить ему боль.
Это донесение мы отправляем тебе на самой быстрой лошади, а человека, о котором здесь написано, везем на телеге, потому что он не умеет ездить верхом, или умел, но разучился, когда заболел. Так что ты успеешь много раз прочесть написанное нами, прежде чем он прибудет к тебе.
Будь здоров, и да не оставит тебя Красота.
Его повели по улице не грубо, но настойчиво. В переулке стояла запряженная четверкой повозка с высокими, в рост человека, бортами, но без крыши; задний борт был откинут и опирался о землю. Шувалову помогли подняться. Вдоль бортов были прилажены неширокие деревянные скамейки. Задний борт закрыли, и повозка тронулась. На ухабах ее трясло, и Шувалов болезненно морщился. Трое или четверо верховых ехали за ней, и время от времени один или другой из них, подъехав, заглядывал через борт и бросал несколько успокоительных слов:
– Не бойся, все будет хорошо.
– Скоро ты их увидишь!
– Когда? – спросил Шувалов.
– Скоро. Как только приедем.
Дороги Шувалов не видел. Сверху было синее, безоблачное небо, иногда в повозку падала тень – когда над дорогой нависал длинный сук дерева. Видимо, дорога была обсажена деревьями, потому что, как помнил Шувалов, вокруг была степь, и лишь далеко на самом горизонте они с Ульдемиром, стоя на пригорке, увидели тонкую полоску леса. Было тихо, лишь постукивали колеса, и временами слышались голоса птиц и короткие, нечленораздельные выкрики, обращенные, скорее всего, к лошадям, да ударялся снаружи в повозку отброшенный копытом камешек. Если бы не тряска, то вообще ничто не мешало бы думать и даже говорить, но сейчас можно было, пожалуй, на самом деле прикусить язык. Тем не менее, упустить такую прекрасную возможность получить информацию было непростительно.
Шувалов выждал, пока один из всадников не заглянул снова через борт повозки.
– Друг мой! Скажите, пожалуйста…
Верховой неожиданно засмеялся. Смеялся он весело» до слез, но не обидно.
– Чем я так развеселил вас?
– Ты очень насмешил меня. Ты обратился ко мне так, как будто меня – много.
– Не понимаю.
– Ты сказал «вы»… Где ты научился так говорить?
– Я всю жизнь говорю так. Но оставим это, я хотел бы услышать вот что: вас много?
Всадник снова улыбнулся.
– Ты не умеешь считать до пяти?
– Нет, я имею в виду – вообще. Много ли людей живет в вашей стране. В вашем мире.
Всадник помолчал, равномерно поднимаясь и опускаясь в такт шагу лошади.
– Знаешь, старик, я никогда об этом не думал. Мое дело – грузить и возить, и каждый день, ранним утром, я узнаю, где и что я должен взять и куда отвезти: иногда хлеб и мясо, иногда готовые вещи, сделанные мастерами, сегодня должен был возить домашнюю утварь, а вместо нее мы везем вот тебя, но мы еще успеем вернуться и выполнить свое. Да, вот это я знаю, а сколько людей живет, я, пожалуй, не смогу сказать тебе. Видишь ли, мир велик: есть Уровень, есть Лес, а есть и Горячие пески, где строят башни. Вот, может быть, ты скажешь мне, сколько вас живет в лесу? Нет? То-то.
– Но сколько людей живет в вашем городе, ты знаешь?
– Не считал. Ты подумай сам: когда я развожу мясо, я беру телегу в полтора раза больше этой и объезжаю город один раз, и никто больше в тот день мяса не возит.
– Так, так; сколько же мяса каждый съедает в день?
– Не больше и не меньше, чем другие. А как бы ты хотел?
– Я? Откровенно говоря, я сторонник растительной пищи… А скажи: что вы едите кроме мяса?
– Что и все: хлеб, овощи.
– Очень интересно. А что возишь ты, когда едешь к мастерам? Ведь ты так назвал их?
– Они и есть мастера. Что вожу? Как когда. Иногда плуги и бороны, иной раз столы и стулья, а то забираю у ткачей полотно и везу швеям. Но кто сможет перечислить все? Легче пересчитать все до последнего лепестки на кусте сирени – весной, когда ее запах струится в твоей крови!..
– Да ты поэт!
– Мне непонятно это, старик. Тебе кажется смешным, когда говорят так? Разве там, где живешь ты, не любят красоты?
– Очень интересно! В чем же, по-твоему, красота, друг мой?
– Ты думаешь хуже, чем ребенок. Красота во всем. Мир красив, разве ты не видишь? Встань и выгляни через борт; разве деревья не красивы, и степь, что за ними, и изгиб дороги, и лошади, которым легко тащить тебя? И небо; и шелест ветра…
– Да, ты прав, ты очень прав. Я рад, что ты так думаешь. А солнце – оно тоже красиво?
– Мы смотрим на него каждый день.
– Просто смотрите, на солнце?
– Не просто. Для этого есть такая вещь… мы все смотрим в нее, все разом, мы молчим тогда, не отвлекаемся – смотрим… Но ты смеешься надо мной, заставляя рассказывать то, что знают все!
Дернув поводья, всадник сердито отъехал.
Люди, думал Шувалов. Такие же, как мы. И язык. Великое везение. Или совпадение?.. (Воздушный транспорт все-таки куда удобнее: тут от тряски можно рассыпаться на составляющие… Уровень этой поэтической цивилизации явно невысок: цивилизация познается прежде всего по ее дорогам.) Нет, безусловно, не совпадение, а закономерность: на таком, в общем-то, небольшом удалении от Земли вряд ли могла возникнуть принципиально иная жизнь – Вселенная не так богата разумом. Что это: жизнь, имеющая с нами, землянами, общий источник, или это – наша ветвь? В этом можно было бы сомневаться, если бы не язык: это наш язык, и можно даже определить эпоху: общий язык на Земле возник далеко не сразу. Эпоха тех, самых первых звездных экспедиций. Потомки и родственники землян… Значит, мы должны спасти не кого-нибудь, а своих братьев, даже не двоюродных – родных. Но уже много столетий минуло с тех пор, как их предки покинули Землю, и трудно сказать, в каком направлении развилась эта маленькая цивилизация. Первое впечатление – благоприятное. Но в таком случае… В таком случае, почему же он не сказал им, что в городе остался Ульдемир? Кажется, что-то остановило. Трудно сказать, что: интуиция? Еще что-то? Перехваченный взгляд? Или быстрота, с какой они согласились на все, чего он просил? Трудно сказать. Может быть, капитану следовало бы находиться здесь, рядом. Хотя – зачем? С контактом он, Шувалов, справится. Плохо только, что у него нет возможности связаться с кораблем. И никто не будет знать, что с ним случилось и где искать его.
Впрочем, беда не так уж велика. Как только он договорится с их правителями (они называются Хранителями Уровня; хорошо, что не императорами, диктаторами или еще как-нибудь в этом роде), он объяснит, как можно найти остальных: видимо, капитан или еще кто-нибудь станут постоянно дежурить на месте сегодняшней высадки, потому что каждому ясно – только там он может надеяться встретить их.
Опять ямы… Да, приятные люди, но наивные. «Мы глядим на солнце». Глядеть, друзья мои, можно сколько угодно, от этого никому легче не станет. Тут нужны куда более действенные средства. Стихийная наивность. Зато они красивы. Так же, как и мы. Одеваются странно, но приятно для глаза. Интересно, такая мода возникла уже здесь или унаследована от той эпохи, когда улетели их предки? Ах, как пригодился бы тут историк! Все-таки очень легкомысленно подошли к формированию экспедиции.
Повозка временами поскрипывала, глухо стучали копыта лошадей.
Целых полдня Аверов был занят тем, что сопоставлял в инструментальной записи и снимки. Потом больше часа работал на вычислителе. Работая, он негромко напевал; он позволял себе петь, когда был уверен, что его никто не слышит. Начал Аверов с какой-то, неизвестно как пришедшей на память детской песенки. Садясь за вычислитель, он замурлыкал что-то лирическое – о ночи, луне и любви. А когда получил результат, то, после паузы, бессознательно промычал несколько тактов из похоронного марша.
Лишь потом он спохватился, что прошло много времени, что он не ел, не получал никакой информации и совершенно не знает, что происходит на свете.
Коллеги его еще не вернулись с планеты – иначе Шувалов непременно зашел бы, чтобы поинтересоваться ходом наблюдений. Все же Аверов прежде всего заглянул в салон, в каюты. Как и следовало ожидать, там никого не оказалось. Тогда он направился в палубы экипажа – к Уве-Йоргену, заменяющему капитана в его отсутствие.
Пилота он нашел в Центральном посту. Уве-Йорген курил, глядя на экран, на котором неторопливо поворачивалась планета.
– Здравствуйте, Уве-Йорген… Простите, не помню, виделись ли мы сегодня.
– Виделись, доктор. Перед выходом группы.
– Да-да. О ней я и хотел спросить. Есть что-нибудь?
– Пока ничего. Но время еще не вышло.
– Никаких сообщений?
– Нет. Вас это беспокоит? Они, наверное, просто не обнаружили ничего интересного.
– Но что же, будем ждать… Надеюсь, что они возвратятся в срок.
Уве-Йорген снова повернул свое худое, горбоносое лицо к экрану.
– Надеюсь… Капитан, как-никак, имеет некоторый опыт службы.
– Но ведь там – не космос…
– Я имею в виду военную службу, доктор. Он служил в армии – в свое время. Как он говорил мне – солдатом. Значит, у него есть подлинное представление о том, что такое дисциплина и точность.
– Вы так чтите дисциплину? А мне казалось, напротив, что в ваше время, в эпоху крестовых походов…
Уве-Йорген покосился на Аверова.
– Да, в одном из Крестовых походов я участвовал. Участвовал по убеждению; правда, не знаю, поступил бы я так сейчас, но прошлого не вернуть – так полагали в мое время.
– Нет, я хотел сказать лишь, что дисциплина вовсе не была столь присуща рыцарям…
– Дисциплина, доктор, – добродетель рыцаря. Но вы, вероятно, пришли не для разговоров на отвлеченные темы? Я вас внимательно слушаю.
– Собственно, не знаю… Ничего конкретного. Понимаете ли, я обработал результаты последних наблюдений за звездой Даль… Вот любопытный график, я специально захватил его с собой, чтобы показать вам. Вот, смотрите. До сих пор, как видите, амплитуда нормальная. Но отсюда начинается…
– Прошу прощения, доктор. Я хотел бы напомнить вам, что в мое время чрезмерная образованность вовсе не почиталась достоинством воина. Нас интересовала, конечно, конструкция наших копий и мечей – нам требовалось знать, что можно с их помощью сделать, – но теорией мы не увлекались. Так что я готов верить вам на слово во всем, что касается графиков и вычислений, и вы можете сразу перейти к результатам. Они, видимо, неутешительны?
– Да, вы нашли, мне кажется, нужное слово. Они еще не драматичны, но, во всяком случае, неутешительны. Боюсь, что из нас двоих – я подразумеваю ученых – я был прав менее, чем Шувалов. Угроза больше, чем мне казалось.
– Так, – сказал Уве-Йорген.
– Больше в том смысле, что, по-видимому, в нашем распоряжении имеется меньше времени, чем мы предполагали первоначально: И уж во всяком случае меньше, чем предполагал я. Понимаете?
– Ясно даже для меня.
– Если бы тут не оказалось этой планеты, все было бы нормально: для того, чтобы воздействовать на звезду, нам и этого времени хватило бы с избытком. Но сейчас… Хорошо, если нашей, так сказать, делегации, удастся быстро убедить население, которое, по-видимому, там действительно есть…
– Вот в этом вы можете не сомневаться, – вставил Уве-Йорген.
– Да, конечно… Но каждый лишний день ставит под сомнение… Вы ведь представляете, сколько времени потребует сама операция по вывозу населения целой планеты? Предположим, их там совсем немного, пусть хотя бы сто тысяч человек…
– Думаю, что их больше. Простите, я перебил…
– Что вы, ваши соображения мне очень интересны. Но пусть даже сто тысяч – попробуем рассчитать все применительно к этой величине, потом можно будет внести коррективы. Мы добирались сюда почти год, но не прямым путем, с несколькими остановками. А за какой минимальный срок можно достигнуть отсюда Земли?
– Конечно, многое зависит от пилота, но порядок величины я могу дать вам сразу, доктор: два-три месяца. Это на пределе возможностей корабля.
– Очень хорошо. Три месяца. Итак, в оба конца – полгода. Значит, если бы мы стартовали отсюда немедленно – ну, не сию минуту, конечно, но в ближайшие дни – и если бы на Земле была в готовности целая эскадра, то первые корабли могли бы оказаться здесь не ранее, чем через полгода. И я еще не принимаю во внимание неизбежные промедления, которые возникнут хотя бы потому что на самом деле, как вы знаете, никакой эскадры на Земле нет – год назад ее лишь должны были заложить, да и можно ли назвать ее эскадрой…
– Я все отлично понимаю, доктор. Недаром нас предупредили: по возвращении мы должны будем, каждый в отдельности, дать самый подробный отчет о работе корабля, его систем, узлов, механизмов, чтобы все замечания можно было бы учесть при строительстве новых. Так что я абсолютно уверен – за это время строительство не очень-то продвинулось…
– Вот видите! Но я намеренно беру самые малые значения… Сверхоптимальные, так сказать. Предположим, что через полгода здесь окажутся первые корабли. Предположим, далее, что все они будут предназначены и приспособлены именно для перевозки людей, максимального их количества, пусть при минимальном комфорте. Возможные параметры кораблей вы знаете лучше меня. Сколько человек мы смогли бы эвакуировать в один прием?
– Если вы позволите, я подсчитаю. Это не потребует много времени. – Уве-Йорген извлек из кармана коробочку вычислителя. – Один корабль примерно такого класса, как наш… А на другое, видимо, нечего рассчитывать… Если предоставить каждому человеку объем в полтора кубометра… Ну, два, считая с дополнительным пространством – проходы и прочее…
– Два кубометра на человека? Так мало?
Аверов озадаченно покачал головой, высоко подняв брови.
Уве-Йорген прищурился.
– Я понимаю вас, доктор, – ваши сегодняшние представления о человеке и необходимых для его жизни условиях не совпадают с такими цифрами. И тем не менее… Поверьте, доктор, люди, особенно не избалованные комфортом, могут определенное – и довольно долгое – время существовать и в таком объеме. И остаться в живых. Тем более, что тут они не будут испытывать недостатка в пище, кондиционеры позволят снабжать их нормальным воздухом, температура будет оптимальной, и так далее. Нет, доктор, не ужасайтесь…
– Что вы говорите! Неужели же можно даже представить такие условия – без пищи, вентиляции, нормальной температуры среды…
– Ах, милый доктор, бывало всякое – но поверьте мне, даже в таких условиях люди жили годами – и выживали; хотя, если говорить откровенно, далеко не все. Но там и не ставилась задача сохранить весь контингент; люди, в чьем ведении находились… гм…
– Неужели вы, рыцари…
– Ну, они-то не были рыцарями, ни в коем случае. Ну, ладно. Снова мы отвлекаемся. Верьте мне, доктор: три месяца люди проведут в предлагаемых мною условиях без особого вреда для здоровья. Ну, подвижность, конечно, будет в какой-то степени ограничена, только и всего. Но ведь это – для их же блага!
– Пусть будет по-вашему, вы меня почти убедили – хотя, конечно, решение вопроса зависит не от меня и не от вас. Для нас теперь самое важное – спланировать свои действия, а не чужие. Итак, исходя из двух квадратных метров на человека…
– Исходя из этой предпосылки, мы можем в корабль с такой примерно массой, как у нашего – представьте просто, что мы взяли эту нашу посудину и выкинули из нее все научные приборы, все салоны, сделали палубы раза в полтора ниже, и так далее, и тому подобное, – в таком случае, доктор, мы сможем, оборудовав в каждой палубе трехили даже четырехъярусные… м-м… назовем их ячейками – ну, по аналогии с пчелиными – каждая на одного человека, – мы сможем за один рейс забрать приблизительно шесть тысяч человек. С учетом потребной для них на рейс провизии – при условии, что они будут потреблять не так уж много, ведь дробить камень им не придется, – масса груза окажется примерно такой, какая под силу нашим двигателям.
– Шесть тысяч… Хорошо, пусть это тоже будет нашей исходной цифрой, хотя бы в первом приближении. Итак, разделим сто тысяч на шесть… Ну, пусть сто двадцать тысяч для простоты… Получим двадцать. Двадцать рейсов одного корабля. Мы знаем, что на Земле собирались заложить…
– Еще четыре машины, доктор.
– Считая с нашим, пять. Итак, каждый корабль должен будет сделать не менее четырех рейсов.
– С математикой трудно спорить.
– Каждый рейс потребует не менее полугода.
– Итого два года…
Уве-Йорген чуть усмехнулся – просто приподнял левый уголок рта; он нередко усмехался так, к этому привыкли.
– Совершенно правильно, два года. Теперь прибавим сюда еще, самое малое, полгода; они понадобятся для того, чтобы достроить те корабли и соответственно оборудовать их, испытать, наконец, а нашему кораблю они будут нужны для переоборудования…
– Полгода – это минимум, доктор. Это голодный паек времени: не забудьте, что на кораблях полетят экипажи, а их нужно еще соответственно подготовить; полетят, разумеется, врачи, и мало ли еще кто: ведь организовать и провести эвакуацию, хотя бы посадку на корабли, будет не так уж просто: мы ведь не знаем, с кем нам придется иметь дело – я имею в виду здешних жителей…
– Вы правы, Рыцарь, у вас методический ум. Итак, от двух с половиной до трех лет потребуется нам для того, чтобы очистить планету и с легким сердцем включить наши установки.
– Наверное, так оно и есть, доктор. Так что же говорит ваша наука – располагаем мы таким временем?
Аверов долго сидел, опустив голову и машинально складывая принесенный им листок с графиком. Потом он поднял глаза.
– Конечно, все это не так просто, далеко не так просто, как рассчитать количество рейсов, нужных для эвакуации – хотя и там мы исходили во многом из произвольных данных… Те цифры, какие есть у меня сегодня, говорят, что этого времени – двух с половиной или трех лет – у нас, вернее всего, не окажется.
– Насколько, я понимаю, речь идет о вероятности…
– Вот именно. Так вот, вероятность того, что такое время в нашем распоряжении будет, – по моим сегодняшним данным – меньше пятидесяти процентов.
– Гм… И намного меньше?
– Этого я пока не могу сказать. Поскорей бы вернулись наши коллеги – хотелось бы показать новые данные доктору Шувалову и выслушать его мнение…
– Будем надеяться, что они вернутся. Но меня сейчас интересует другое… Мы рассчитали все сроки, исходя из того; что стартуем на Землю в ближайшее же время.
– Конечно.
– Итак, можно считать, что отсчет времени уже начат. Но ведь на самом деле время нашего старта зависит от того, как скоро и как спешно наши товарищи договорятся с местным населением?
– Безусловно, это так.
– А если они не договорятся? Ведь альтернативы у нас нет: Если бы можно было связаться с Землей, если бы там начали форсированное строительство кораблей и подготовку экипажей и персонала немедленно… Но связи у нас нет.
– Вся надежда на то, что Шувалов договорится, – сказал Аверов. – Знаете – у него удивительный талант убеждать людей… К тому же у нас нет иного выхода.
Уве-Йорген помолчал.
– Если это выход, – медленно проговорил он наконец.
Аверов взглянул на него.
– Пожалуйста, не позволяйте себе думать так. Рыцарь, – сказал он. – Во всяком случае, пока не вернутся наши и мы не обсудим все с ними.
– Обождем. Осталось… час сорок семь минут. Предлагаю встретиться через два часа – конечно, если профессор и капитан не вернутся раньше.
– Хорошо, – согласился Аверов. – Через два часа.
– Вот он, судья. Мы доставили его, как полагается.
– Вы поступили хорошо. Донесение я прочитал. Искал ли он дорогу к запретному месту?
– Нет, судья. Мы этого не видели. Но он был в городе, где никто не должен быть…
Шувалов огляделся. Комната была небольшой, на возвышении стоял стол, за ним сидел пожилой человек в одежде того же покроя, какая была на остальных, – короткие штаны, просторная рубашка, надевающаяся через голову. Шувалов огляделся. Сесть было не на что.
Судья с любопытством глядел на него.
– Ты странно одет, – сказал он Шувалову; голос звучал доброжелательно. – Где так одеваются?
– М-м… Там, откуда я прилетел.
Судья засмеялся.
– Летают птицы, – сказал он. – Ты приехал или пришел. Вряд ли ты пришел издалека: слишком мало на тебе пыли. Значит, ты приехал. Повозки твоей не нашли, верхом ты не ездишь. Кто-то привез тебя. Теперь ответь, пожалуйста: кто тебя привез в город, где никого не должно быть? Зачем привез? Откуда? Почему ты говоришь не так, как мы? Так – и все же не так. Зачем нужны тебе Хранители Уровня?
– Прежде скажите: вы – Хранитель Уровня?
– Мы – разные люди. Они – возчики. Я – судья округа. Здесь восьмой округ, если ты не знаешь. А Хранители Уровня живут в столице. Разве ты не знаешь? Трудно поверить, потому что даже малое дитя знает такие простые вещи. И я хотел бы услышать твои ответы на мои вопросы, прежде чем решу, отправить ли тебя к Хранителям или поступить как-нибудь иначе. Поэтому чем скорее ты ответишь, тем будет лучше для нас обоих. Ты заметил, здесь даже не на что присесть? Потому что тут никто не задерживается надолго: отвечает – и все.
– Я не просил отвести меня к судье, – сказал Шувалов; его растрясло, и он чувствовал усталость. – Мне нужны именно Хранители Уровня. Дело, в связи с которым я прибыл, чрезвычайно важно. Оно не терпит никаких отлагательств. Его можно решить только на самом высоком уровне. И поэтому я очень прошу вас как можно быстрее доставить меня к тем, кого вы называете Хранителями Уровня.
– Ты здоров?
– Да, совершенно. Правда, немного устал.
– Ты все же не отвечаешь на мои вопросы. Хорошо, будем разговаривать дальше. Тебя задержали в городе, где никого не должно быть. Ты что, не знал?
– К сожалению, нет. Дело в том, что…
– Очень странно, понимаешь ли. Все знали, а ты не знал. А не знать было мудрено: об этом объявлялось трижды, громко и повсеместно. Где же ты был, что не слышал?
– В таком случае, судья, разрешите, я буду рассказывать все по порядку.
– Я ведь ничего другого и не прошу. Кстати, как тебя зовут?
– Вас интересует фамилия? Шувалов.
– Погоди, я запишу. Значит, Шувалов. Ну, рассказывай, Шувалов.
– Я должен сказать, сколь невероятным вам ни покажется, что я – и несколько-других – прибыли к вам из совершенно другой звездной системы. Нет-нет, выслушайте же, это очень важно! Оттуда же прибыли и ваши далекие предки…
– Остановись! – перебил его судья, предостерегающе подняв руку. – Остановись, потому что в словах твоих – преступление, и если ты станешь продолжать, мне придется наказать тебя. Ты мог не знать, что в тот город нельзя заходить, ну пусть, я могу в конце концов поверить тебе: я вообще-то доверчив по природе. – Судья усмехнулся, и люди, что привезли Шувалова, засмеялись негромко и добродушно. – Но никто, слышишь – никто не поверит, что ты, дожив до твоих лет – а ты никак не моложе меня – не знаешь, что учение о том, что наши предки откуда-то прилетели, является ложным и запрещенным, и что каждый, кто распространяет его, должен быть наказан. Не продолжай – и я обещаю забыть, что ты произнес запретные слова.
– Но послушайте, если в словах заключена истина…
– В них не может быть истины, Шувалов. Так, как ты, могут думать лишь лесные люди – те, кто не признает Уровня. Скажи уж откровенно: ты принадлежишь к ним, не так ли?
– Судья, – сказал Шувалов, нервничая все больше, – я не знаю, кто такие лесные люди, что они думают и чем занимаются. У нас нет ни малейшей информации о ваших внутренних делах, но та опасность, о которой я должен вас предупредить, касается и их, и вас, вообще всех, кто живет на вашей планете.
– Ты ничего не знаешь о них? Не очень-то верится. Но пусть будет по-твоему: ложь проявится. Что же за опасность грозит нам по-твоему? Может быть, где-то началась повальная болезнь, и ты поспешил, чтобы мы успели принять меры? Скажи, и мы сделаем все возможное, чтобы уберечь людей от заразы. Но где могла появиться такая болезнь, если опять-таки не в лесу, в том лесу, куда никто не имеет права заходить? Ну, говори: ты принес весть о болезни?
– Хуже, судья. Гораздо хуже…
– Что может быть хуже? Впрочем, облик твой говорит о том, что ты никогда не болел и, значит, не представляешь, что это такое… Ну хорошо, попробую еще раз помочь тебе. Итак, ты имеешь в виду не болезнь. Не расплодились ли где-нибудь хищники, и не начали ли они кидаться на людей? Очень серьезная опасность для окраинных поселков, и ты прав, сообщая о ней. Так?
– Судья, да выслушайте же! Подумайте: то, что надо сообщить, знаю я, а говорите до сих пор главным образом вы. Как же можно таким способом докопаться до истины?
– Ты хочешь научить меня, как вести суд? Не надо, Шувалов, я сам давно знаю. Хорошо, расскажи же наконец, с чем ты пришел в запретный город и что хочешь сообщить нам.
– Послушай, судья! – сказал Шувалов, тоже переходя на «ты», потому что более вежливая форма обращения здесь, видимо, упорно не признавалась. – Опасность куда больше чем все то, что ты можешь сейчас представить. Солнце…
– Ах, солнце, – прервал его судья с глубокомысленно-ироническим выражением. – Да, конечно, солнце, как же я об этом не подумал! Что же с ним будет, с нашим солнцем? Его проглотит дракон? Или оно погаснет? Или те, кто в лесу, собрались украсть его? А может быть, ты просто вычислил, что предстоит засушливое лето? Но Хранители Уровня все знают куда лучше-тебя, поверь мне!
– Солнце не погаснет – пока нет! Но его нужно погасить, иначе оно взорвется, и вокруг не останется ничего живого!..
Стоявшие позади снова засмеялись, на этот раз громче и веселее. Судья посмеялся тоже.
– Ах, такова, значит, опасность, о которой ты спешишь сообщить! Да, действительно, страшная опасность! Можно подумать, что ты никогда не смотрел на солнце… Хорошо, бедный старик, видимо, ты все-таки нездоров. У тебя отшибло память, и ты не помнишь самых простых вещей, как мне и писали. И ты говоришь что-то насчет других звезд и опасности, которая должна прийти с солнца. Но не унывай…
– Судья! – крикнул Шувалов. – Почему вы мне не верите? Посмотрите внимательно: разве я такой, как вы? Разве я так же одет? Кроме того, у меня есть много вещей, каких, без сомнения, нет у вас. Вот это, например. – Он достал из кармана вычислитель, за ним кристаллоблок, включил; из плоской коробочки раздался голос, он пел песню – иногда Шувалов работал под музыку. Все сосредоточенно молчали, пока Шувалов не выключил блок.
– Покажи-ка мне, – сказал судья.
Он внимательно осмотрел блок, включил – голос зазвучал снова, – и тут же выключил. Положил на стол.
– А ты еще говоришь, что не живешь в лесу, – сказал он невесело. – Нет, лучше бы тебе ничего не показывать. Не знаю, что ты хотел доказать, но на деле добился лишь одного. Можно спорить и сомневаться – попал ли ты в город, где никого не должно быть, с преступными намерениями или случайно и без злого умысла. Может быть, ты и не совершил опасного преступления, и я не стал бы наказывать тебя. Но вот, – он указал пальцем на блок, – преступление куда более опасное!
– Не понимаю, – пожал плечами Шувалов. – Что, у вас, друг мой, не разрешается петь?
– У нас поют все, пой и ты, когда тебе весело. Но не говори, что не знаешь, что такое Уровень! И не говори, что тебе незнаком закон сохранения Уровня – ты учил его еще в школе! И ты знаешь, что совершать или изготовлять что-то, нарушающее Уровень, – одно из самых тяжких преступлений, а может быть – самое тяжелое. И тут уж ничего не надо доказывать: вот он, факт, лежит на столе! Да и твой наряд тоже говорит о нарушении Уровня. Так что…
– Но, друг мой, сколько можно втолковывать, что я не знаю ничего подобного! Я не здешний, я с другой планеты, с другой звезды!
– Ладно, ладно, – миролюбиво сказал судья. – Я понимаю, и, может быть, ты прав: лучше оказаться сумасшедшим, чем нести ответственность по закону о нарушении Уровня. Хотя, раз ты ничего не знаешь, то для тебя, пожалуй, окажется новостью и то, что уличенных в нарушении этого закона посылают далеко на юг, в Горячие пески, где не растет ничего, и там они строят башни – а это тяжелый труд. Вот что грозит тебе, и, конечно, пусть лучше тебя осмотрят врачи и решат, действительно ли ты тронулся или притворяешься. А твою вещь, – он снова указал на блок, – да и костюм тоже, я отправлю, куда полагается, потому что – но ты, верно, и этого не знаешь – все, что относится к нарушениям Уровня, рассматривается специальной комиссией, и она-то и решает, насколько серьезным было нарушение. Возьмите его, ребята, и отведите, пусть его переоденут в то, что носят все люди, а его костюм принесут мне сюда. До свидания, Шувалов, мы еще увидимся.
Шувалова вывели во двор. Распряженные лошади стояли в стороне, каждой бросили по охапке сена.
– Ничего, – сказал один из возчиков, – доктора тут хорошие.
Шувалов не ответил. Он вообще перестал, кажется, обращать внимание на то, что происходило вокруг него. Первая попытка контакта не принесла успеха… Вспышка Сверхновой вдруг представилась ему во всем ее величественном ужасе, и по сравнению с ней все остальное было мелочью, не заслуживавшей ровно никакого внимания.