«Я закрыла гештальты и смазала лыжи, я выкатилась колобком из чужих семей. Брат мой, брат, я хочу к тебе ближе, хочу с тобой дальше, хочу для тебя — сильней... Вот-вот растворюсь — расщеплённый атом, рассыплюсь на разноцветные конфетти. Брат мой, когда перестанешь ты быть мне братом, и сколько можно друг к другу идти?» «На всех остановках мира, на всех вокзалах я ждал — ты знаешь! — я ждал тебя столько лет. Сестра, сестра, опоздала ты, опоздала — я сжёг мосты и уже оплатил билет. Спасибо, нет, я не буду чая, мне скоро обратно, теперь уже всё равно. Дай посмотреть на тебя на прощанье — снимай своё платье, да, и прикрой окно». «Я сейчас как будто упала на дно колодца, — ведь я её знаю, ну как это может быть? Я не могу, не могу за тебя бороться, ты сам хозяин своей судьбы. Прости, не выходит не улыбаться, — ты правда веришь, что всё будет тишь да гладь? Я лучше знаю ключицы твои и пальцы, мне даже не к кому ревновать». «Сестра, впереди много радости и веселья, не будем, милая, унывать! Ты будешь ходить к нам в гости по воскресеньям — пить, говорить, конечно, и танцевать. Вы, может, могли бы и подружиться, — хотя вы такие разные, что держись. А без тебя мне не будет жизни, с тобой же — вполне забавная будет жизнь». «Знаешь, сейчас как будто после укола анестезии в солнечное сплетенье — ни сесть ни встать. Знаешь, такой внутри наступает холод, и всё так легко становится на места. Сколько ненужных слов и ненужных мыслей, сколько написано вилами по воде... Знаешь, ты лучше иди, куда торопился, — у меня ещё очень много домашних дел».