Ты узнаешь его в момент — боковое зрение выделит, выдернет из толпы. Ты процедишь сквозь зубы: тебе-то уже не пристало считать столбы, и пускай другие себе разбивают лбы — хватит всех этих тонких эльфов, наследных принцев, хватит этих холодных рук, голубых кровей, — эй, расслабься, сиди спокойно, дыши ровней; он красив настолько, что лучше глазам не верь, он красив настолько, что хочется отодвинуться. Но потом себе скажешь: я ведь душу не продаю, ничего не теряю, была не была, твою же налево, — ведь жизнь короткая, он — так юн, взгляд такой голубой и чистый, пряди светлые, не запястья — речной тростник; сразу видно — не нюхал пороху, в переулке не знал резни и любовью большой не бит. Что случится со мной? Вот с ним может всё случиться. И тогда ты спокойно бросишь весь арсенал — что умеешь, и чем владеешь, и в чём сильна — всё на то, чтобы рухнула мраморная стена и сдалась охрана. Там, куда он идёт, будешь ты — ненавязчива, весела и случайна; начнёшь для него писать, не вставая часами из-за стола; он тебя позовёт куда-то — ты скажешь: моя взяла, всё идёт по плану. Ты расспросишь о нём знакомых, насколько позволит такт, с осторожностью, достойной применения на фронтах иностранной разведки. Бить тяжёлыми ядрами малых птах не пристало, — но ты не станешь жалеть обоймы. Но, когда на входе в удушливый кинозал он положит ладони на плечи и заглянет тебе в глаза — ты почувствуешь, как в позвоночник втыкает молнию неведомая гроза и поймёшь, кто из вас был пойман.