Александр Ковалев
Дар творения
Заметки о религии в фантастике
Человек слаб. Подойдя сегодня как никогда близко к осуществлению своих самых заветных надежд, создав и сорганизовав свой мир, может ли он, оглянувшись на свое творение, сказать: воистину, это хорошо?
Что он может сказать в отношении самого себя? Добившись технического совершенства, приблизился ли он к осуществлению другой мечты совершенному человеку? Правдивому и справедливому, любящему ближнего своего, а не самого себя?
Ответ слишком ясен. Мы вынуждены притворяться, обманывать себя и других, будто наша жизнь имеет надежный фундамент, и стараемся не обращать внимания на преследующие нас беспокойство и тревогу. А вокруг рушатся города и государства, кризис идеологии приводит к кризису сознания.
Но человек силен. Он не желает признавать себя побежденным, не падает ниц. Он не смиряется — пытается осознать и свои проблемы, и себя. Появляются новые цели и идеалы.
Итак, парадокс: человек слаб и человек силен. Но и в силе своей, и в слабости он обращается к Богу, к своему Отцу и Создателю.
Люди снова учатся молиться, надеясь в религии обрести духовную опору среди рушащихся догм, желают спастись от невыносимых сомнений и вновь уверовать пусть в иное, но светлое Завтра. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов пусть даже движимую сильным практическим интересом природную человеческую любознательность. Драма Фауста повторяется вновь: вечное человеческое стремление ввысь и неудовлетворенность достигнутым.
Это стремление проявляется особенно сильно в развитых странах, пришедших к материальному благополучию. Чем сильнее власть массовой культуры, влияние урбанизации, тем сильнее чувствует индивидуум тяжесть этих новых оков. Религия же остается наиболее личностной из всех форм человеческой деятельности. Поэтому именно в ней дух, затерянный в лабиринтах цивилизации, вновь и вновь обретает для себя прочную основу и внутреннюю свободу.
Возврат к религии для человека — не отступление, а новый шаг на пути Познания себя и мира, в поисках доброго, разумного, спокойного будущего…
Свои душевные поиски и переживания человек всегда старался выплеснуть на бумагу или холст, чтобы потом оценить и осознать, взглянув со стороны. Когда же традиционные формы уже не в состоянии удовлетворить эту потребность, — возникают новые жанры, направления и течения, обогащающие художественную литературу.
Рассмотрим некоторые религиозные моменты, которые встречаются в научной фантастике. Хотя предварительно неплохо было бы определить, когда же родилась эта кажущаяся противоестественной в глазах как атеистов, так и верующих, связь.
Фантастика ненамного младше самой религии. Вспомним хотя бы попытку древнегреческого сатирика Лукиана в пьесе «Икароменипп» описать путешествие своего героя на Олимп. Фантастические моменты охотно использовали в своих произведениях известные антиклерикалы Сирано де Бержерак, Свифт, Вольтер. Чем же так притягательны религиозные мотивы для писателей-фантастов? Вероятно, вечен соблазн познать себя и мир и, возможно, найти пути улучшения этого мира.
А сегодня, сознавая свою слабость и видя хаос вокруг, человек хочет быть сильным, чтобы противостоять всему этому. И не просто сильным, а всесильным. Человек не может жить, существовать в одиночку. Ему нужна поддержка кого-то иного, а может и Иного. Ощутив ее, можно сравнить себя с заступником. А то и постараться уподобить себя Ему.
Три основных качества божества оказались неотвратимо притягательны для писателей-фантастов: всезнание, всемогущество и дар творения жизни. Ощутить себя Богом — кто устоит перед таким искушением?..
И еще: через Религию, через Веру понять душу завтрашнего человека и уже его глазами, глазами «завтра» взглянуть на нас «сегодня». Взглянуть, увидеть и понять…
Итак, обращаясь к религии, исследуя ее, писатели-фантасты идут по одному из путей познания. Скажем, как мы можем получать достоверные знания о действительности, лежащей вне нас?
Станислав Лем описывал опыт ученого, который с помощью специальных устройств смог создавать полную иллюзию реальности для изолированного мозга: «Это его судьба, его мир, его бытие — все, что он может постичь и познать. Там находятся специальные ленты, с записанными на них электрическими сигналами: они соответствуют тем ста или двумстам миллиардам явлений, с которыми может столкнуться человек в наиболее богатой впечатлениями жизни. Если бы вы подняли крышку барабана, то увидели бы только блестящие ленты, покрытые белыми зигзагами, словно потеками плесени на целлулоиде, но это — знойные ночи юга и рокот волн, это тела зверей и грохот пальбы, это похороны и пьянки, вкус яблок и груш, снежные метели, вечера, проведенные в семейном кругу у пылающего камина, и крики на палубе тонущего корабля, и горные вершины, и кладбища, и бредовые галлюцинации — там весь мир».
Этот пример показывает первое и самое простое средство познания мира — личные ощущения. Но как видим, ощущения нередко иллюзорны и субъективны.
Существует ряд вещей, которые мы никогда не видим и тем не менее имеем о них определенные представления. Например, невидимые человеческому глазу элементарные частицы или удаленные на сотни световых лет звезды. Понять и осознать эти предметы нам позволяют математические и логические абстракции.
Третьей составляющей познания становится Вера, представляющая собой такое внутреннее состояние человека, при котором он убежден в достоверности существующего без посредства органов чувств или логического хода мысли — путем необъяснимой уверенности.
Только в органическом сочетании непосредственного опыта, отвлеченного мышления и веры рождается высший, интегральный тип познания. Теологи склонны считать, что именно здесь господствует Большой Разум, который включает в себя все силы малых разумов, как целое — части. Именно это позволяет ему простирать свой взгляд от видимых явлений природы до предельных граней бытия.
Литература является также одним из средств познания действительности. Понятно, что литература нефантастическая есть отражение настоящего. Грядущее же — призма, через которую писателями рассматривается современность. А задача становится совершенно в традициях «большой» философской прозы. Переворот представлений о мире и о месте человека в нем, пролом сквозь частокол стереотипов и догм, парадоксальный взгляд на вещи, метод доказательства «от противного», мысленный эксперимент… И все это только с одной целью — внести свой вклад в Познание.
«Трудно быть Богом», — сказал однажды Художник. И все согласились: да, действительно нелегко… Но как притягательно ощутить себя Творцом. И, подобно тому, как пытливый ум ученого старается определить: «А что было, когда ничего не было?», фантазии писателя пытаются пробиться в тот момент, который предшествовал словам «Сотворил Бог небо и землю».
Так и появляются все новые и новые варианты «Божественной комедии». Ведь если исходить из того, что человек — создание Божье, то для познания самого себя необходимо первоначально понять мысль создателя. И потом — через Высшую мысль понять нас, земных. Французский философ Г. Марсель говорил, что подняться к Богу — это значит войти в самих себя, более того, в глубину самих себя, и себя же самих превзойти.
Одним из первых, попытавшихся заглянуть в наше время за первую строчку Библии, был англичанин Эрик Фрэнк Рассел. В 1947 году, опубликовав свой рассказ «Хобби», он разом попытался на свой манер решить проблему, мучившую веками теологов и атеистов: и зачем Господь создал сей мир? Ответ дан в названии рассказа.
Несколько лет спустя писатель вновь возвращается к этой теме в лаконичном и не требующем особых комментариев рассказе «Единственное решение».
Здесь нет динамики действия — динамика мысли, движение ищущего разума. Он в пустоте и темноте. Одиночество. «Навечное заточение в тьму, молчание и безучастность. Кара. Тюрьма без приговора. Наказание без преступления». И единственный выход, единственное решение — в себе, внутри, «он сам должен стать инструментом своего спасения».
Автор пытается представить ход Мысли.
«Всякая задача имеет решение. Этим постулатом живет наука. Он был настоящим ученым и поэтому не мог не принять вызова своим способностям… Решение нашлось случайно и сулило спасение от вечной ночи, оно обещало друзей, приключения, веселье, тепло, любовь, звуки голоса, прикосновение рук».
Здесь Рассел высказывает мысль, столь притягательную для писателей-фантастов, ощущающих себя творцами миров.
«Адская работа. Нужно продумать миллион аспектов и проанализировать влияние друг на друга всех побочных эффектов.
Он может создать обширнейшую грезу, мечтание неизмеримой сложности, конкретное и воплотимое до последней точки и запятой. И там он снова будет жить. Но не как прежняя личность — он собирался рассеяться на бесчисленные части, на великое множество форм и проявлений, каждое из которых будет бороться со своей конкретной средой. И он обострит и ожесточит борьбу до предела, наделяя свои формы невежеством, но давая всему учиться заново. Он посеет вражду между ними и утвердит правила игры. Тех, кто соблюдает правила, назовут хорошими. Остальных — плохими. И будут бесконечные конфликты внутри одного большого.
Наступила пора перестать быть личностью как целым, а разделиться и воплотиться в бесчисленные частицы бытия. Тогда эти частицы смогут стремиться к единению и целостности…»
Возможно, именно в результате такого эксперимента и появились мы. По крайней мере очень вероятная картина. А может, этот фантазер-экспериментатор и был первым фантастом. Очень удачливым и весьма популярным. Ведь нельзя же забыть имя того, кто в свое время решил:
«Время настало. Эксперимент должен начаться.
Наклонившись вперед, он устремил взгляд во тьму и произнес:
— Да будет свет.
И стал свет».
Вот такой вариант. Вот такое Начало. А последствиями займутся философы и теологи.
Традиционна в фантастике тема искусственного разума и интеллекта. Наряду с «живым» Создателем появляются на страницах фантастических изданий и его механические аналоги. Фредерик Браун в ироническом рассказе «Ответ» представляет себе высшее как Единый Общий Кибернетический Разум. Это рассказ-шутка, но в каждой шутке, как известно…
«…Переключатель соединял все вычислительные машины всех обитаемых планет — девяносто шесть миллионов миров — в сверхсеть, которая объединяет их в суперкомпьютер, единую кибернетическую машину, собравшую мудрость всех галактик…»
И вот машине задан первый вопрос, «вопрос, на который не могла ответить ни одна кибернетическая машина»:
— Есть ли Бог?
Могущественный голос раздался сразу…
— Да. ТЕПЕРЬ Бог есть».
А вот еще один кандидат на роль Всевышнего из классического рассказа Айзека Азимова «Последний вопрос» — суперкомпьютер в далеком будущем поглощен решением только одного вопроса: как избежать тепловой смерти Вселенной. И подумав, находит ответ, как принято, «единственный» ответ: «Да будет свет».
Энтони Бучер в рассказе «Поиски святого Аквина» устами своего героя предлагает по-другому оценить проблему искусственного божества.
…В эпоху Технархии церковь загнана в подполье. Чтобы привлечь к себе заблудшие души и направить их по пути истинному, нужны доказательства силы религии, а следовательно — знамения и чудеса. И на поиск таких доказательств — в частности, нетленного тела святого Аквина — отправляется инок будущего Фома. Горьким кажется итог его долгих и небезопасных скитаний: найдя нетленное тело святого, «он не увидел ни крови, ни бальзамирующей жидкости, ни посиневших мышц — лишь разорванную тонкую кожу, а под ней сложнейшее переплетение пластиковых трубочек и проволочек». Святой оказался творением человеческих рук — роботом. Что же делать? Крах иллюзий? Крах Веры? Или наоборот — триумф? «Этот совершенный логичный мозг знал, что он создан человеком, а его логические построения привели к вере в то, что человек создан Богом. И он осознал свой долг перед Творцом, человеком, и перед Творцом человека, Богом. Этот долг — обращать людей в веру к вящей славе Господней. И он обращал чистой силой своего совершенного разума… Слишком долго мы полагались на веру и только, но время одной веры прошло. Мы должны призвать на помощь логику, разум, и Аквин показал нам, что совершенный разум может привести только к Богу».
И вот робот-божество становится просто посредником между человеком и Богом, всего лишь помощником, промежуточным звеном в цепи Общения.
Хотя, если задуматься — а нужны ли вообще человеку, человеческой душе посредники для Общения? Не вторжение ли это в Откровение? Ведь в сущности весь институт, вся система религии появились как результат ослабления непосредственной связи человека с Богом.
Есть ли хотя бы один писатель-фантаст, кто не пытался бы отправить своих героев за пределы земного притяжения? Космос… Его манящие просторы были открыты ими намного раньше ученых и конструкторов. Он любим, возможно, потому, что дает Надежду. Дает шанс тому, что маловероятно на нашей маленькой и уже достаточно изученной планете. Шанс на Чудо. На встречу с Неизвестностью.
Безграничность Космоса позволяет сделать таким же безграничным поле для возможного эксперимента, для бесчисленных вариантов и ситуаций.
Рэй Брэдбери предлагает своим героям встретиться с новым Христом (рассказ «Человек»). Но чтобы увидеть Его, чтобы осознать значимость встречи, необходимо отбросить земную расчетливость и практицизм. Увы, это под силу далеко не всем, а лишь тем, кто способен, как говорил древнегреческий философ Плотин, увидеть Бога «не разумом, а чем-то высшим, чем разум». Но человек способен заблудиться в вере и безверии не только среди звезд и туманностей. И не стоит полагать, что наша старушка Земля изучена досконально и не может таить в себе никаких загадок.
Обязательно ли присутствие божества в произведении, чтобы отнести книгу к религиозной тематике? Развивая мысль о трех методах Познания, постараемся проанализировать известный роман Кристофера Приста «Опрокинутый мир», герой которого первоначально пытается понять и познать окружающее с помощью только личных ощущений и логических рассуждений.
Но разве лишь наличие образа Всевышнего или других представителей Высшего разума является обязательным условием причисления произведения к той категории фантастики, которую мы рассматриваем? Кстати, употребление слова «Бог» проблематично даже со строго монотеистической точки зрения. Ибо Бог подобен горизонту, ставящему определенный предел человеческому знанию.
Религия же как таковая — это связь человека с самим источником Бытия, связь, которая наполняет жизнь смыслом, вдохновляет на служение, пронизывает светом все существование, определяет его нравственный облик. И разве тут дело только в вере — в доброго ли седобородого старца с иконы, в шестирукого ли загорелого гиганта Бхагу с кабаньими бивнями, в мудрых ли и гуманных пришельцев из далекого Космоса, или просто в себя, в реалии окружающего мира?.. Если у человека отсутствует более или менее истинное представление об окружающей его действительности и собственном его месте в ней, то им будет создана иллюзорная картина, за которую он будет настойчиво держаться. И долог, труден будет путь переосмысления.
Подобный душевный кризис и пришлось пережить Гельварду Манну — герою романа Приста. Гельвард — разведчик будущего, понимаемого не только как наступающее время, но и как территория, лежащая впереди вечно движущегося Города. Это Город Земля, созданный безумней идеей ученого-фанатика Дистейна, город-крепость, изолированный от всего человечества, жители которого полагают, что волею судьбы в результате грандиозного катаклизма они закинуты на другую планету, окружены враждебным, опрокинутым миром с «четырехугольным, источающим острые пики солнцем». Спасение Города — в вечном движении к «оптимуму», который вечно ускользает, но в котором не действуют законы «опрокинутости», где можно получать электроэнергию, столь необходимую для жизни и движения, где, наконец, мир привычен в своих формах. Чтобы выжить, необходима также жесткая дисциплина, которая поддерживается благодаря строгому делению на касты-Гильдии и при помощи ограничений на «ненужную» информацию, которая может смутить умы.
Гельвард — обыкновенный человек. Естественно, его знания о мире складываются и из той информации, которую он получил при социализации в «яслях», и из всех его личных наблюдений. Он верит своему опыту, своим глазам, которые подтверждают определенные доктрины и определенные общественные установки. И это по-человечески естественно.
Но беда заключается в том, что искажено само сознание Гельварда, его и всех жителей Города. Согласно сюжету романа, искажение наступило в результате побочного эффекта вечно действующего энергетического генератора. Но не все ли равно, под действием чего человек не воспринимает подлинных реалий окружающего мира. Будь то мутации из-за энергетических полей или изменения под воздействием определенных убеждений, искренних или навязанных.
Город занят только выживанием. Процесс познания отсутствует, старые догмы не подвергаются сомнению. В романе прямо не говорится о религии горожан, однако можно предполагать, что вся их жизнь и существование основаны на глубоком религиозном учении. Только веруют они не в Бога, не во Всевышнего, а в движение Города, которому подчинена их жизнь. И вера эта авторитарна. Нельзя говорить о знании, не то что о глобальном познании, основываясь только на опыте предков. Большая часть «учений», формирующих сознание горожан, мягко говоря, спорна. Прежде всего они направлены на сохранение власти Совета Навигаторов — высшего органа управления Города. Казалось бы, власть нужна для благих целей: поддержания порядка, чтобы выжить и дождаться помощи. Но ведь цель всегда можно переменить. И «движение», возможно, лишь литературный прием.
И только Провидение — случайная встреча с Элизабет, реальной земной девушкой, из нормального мира — помогает герою и остальным персонажам разобраться в истинном положении вещей: они по-прежнему на Земле. А ведь Город уже стоял на берегу Океана, принимая его за очередную реку, и готовился навести через него переправу… Приходится вновь убедить себя, что солнце — шар и что при удалении от города, теперь просто города, не произойдет никаких физических изменений с телами. В это нужно поверить, и тогда вновь станет возможным процесс познания.
А теперь расскажем еще об одном герое «Опрокинутого мира».
Его нет в списке персонажей, он объективно неодушевлен и нереален, точнее, нематериален, но именно благодаря ему роман обретает связь с жизнью реальной, сегодняшней, благодаря ему и все остальные действующие лица выглядят живыми, одушевленными. Этот герой, которого Прист не называет по имени, — Вера, обыкновенная человеческая вера.
В религиозном, политическом и личном смысле понятие веры может иметь совершенно различные значения, в зависимости от того, используется она по принципу обладания или по принципу бытия.
В первом случае — это знание некоего ответа, не нуждающееся ни в каких рациональных доказательствах. Оно состоит из созданных другими людьми формулировок, которые человек приемлет в силу подчинения этим «другим», становясь одним из счастливых владельцев «истинной веры». Таким был Гельвард в начале произведения — он знал то, что должен был знать, чему его научили, как и всех, и верил в то, во что верили все.
Когда Гельвард волею обстоятельств пересматривает свои взгляды, ему предстоит сложный шаг — перейти к вере по принципу бытия, где более важны не верования в определенные идеи, а внутренняя ориентация, установка человека. Только на этом пути можно достичь истиных Знаний.
Обсуждая религиозное направление в научной фантастике, нельзя не затронуть тему Конца Света, одну из «вечных тем» как в религии, так и в рассматриваемой нами литературе. Особенно с недавних пор, когда мир в один миг мог оказаться куда ближе к Армагеддону, чем это внушалось столетиями. Настроения Страшного Суда, то затихая, то возобновляясь с новой силой, уже не покидали умы с августа 1945-го. А что будет в самый канун нового тысячелетия? Ясно, что когда на повестке дня «реализация Апокалипсиса», древние религиозные сюжеты приобретают некий новый сокровенный смысл в глазах толпы.
Эту тему поднимает американский писатель и редактор Дэймон Найт в своем рассказе «Восславит ли прах тебя?». Горький и страшный рассказ — обращение к Создателю — написан в 60-е годы, когда две великие державы поставили себя и весь мир на порог военной катастрофы.
«И настал День Гнева… куда ни глянь — лишь безжизненная пустыня, а на месте океанов — зияющие полости, такие же сухие и пустынные, как и все вокруг…
— Нечестивость их переполнила чащу моего терпения, — произнес Иегова. — Пусть камни заговорят!
Тогда обнажилась пещера, находящаяся глубже других. В молчании встали Господь Бог с ангелами у краев ее и, нагнувшись, попытались рассмотреть блестящие внизу гигантские буквы. Их кто-то высек в стенах пещеры еще до того, как находившиеся в ней машины расплавились и металл залил углубления в камне. Сейчас они ослепительно сверкали серебром во тьме.
И прочел Господь Бог слова:
«МЫ БЫЛИ ЗДЕСЬ. ГДЕ ЖЕ БЫЛ ТЫ»
Этот вопрос набатом звучит при виде всех чудовищных злодеяний XX века.
Затрагивая тему конца света, вкратце укажем, как она используется в других направлениях фантастики («фэнтэзи» и «вуду»). Повсюду растет мода на оккультное, мистическое, принимающее порой уродливые патологические формы. Увеличивается количество сект, где всерьез поклоняются дьяволу, устраивают «черные мессы», даже совершают человеческие жертвоприношения. Та часть фэнтэзи, которая ориентируется на сюжеты, связанные с черной магией, вампиризмом, некрофилией, основывается на болезненном интересе обывателя к ужасному и иррациональному. От пугающей реальности сознание стремится уйти в мир еще более пугающего (но не опасного на деле) вымысла. Яркий пример — сериал «Знамение» («Знамение» Дэвида Зельцера, «Дэмьен» Джозефа Ховарта, «Последняя схватка» Гордона Макгила), также хорошо известный в кругах любителей видео, как «Оумен», и «Изгоняющий дьявола» Уильяма Питера Блетти.
Тема Страшного Суда никому не дает покоя. В американских, английских, итальянских журналах, в респектабельных западно-германских еженедельниках ломают копья провозвестники конца света. По всем правилам «науки» называют «точные» даты (1992 или 1999 годы). В ход идут ссылки то на легендарного Мерлина, к сожалению, не оставившего письменных источников, то на жившего в XII веке монаха Иоакино де Фиори, не говоря уже о всем известном Нострадамусе. Создается впечатление, что с приближением нового века печатью овладевает буйная прогностическая лихорадка. Всевозможные футурологические исследования, аналитические выкладки с замахом на самую широкую аппроксимацию, утопические и антиутопические романы — весь этот и без того полноводный поток переживает нечто вроде весеннего паводка. Поветрие, о котором идет речь, называется «хилиазмом», от греческого «тысяча», однако, придерживаясь традиционной для медиков латыни, страх перед наступлением нового тысячелетия предпочтительнее назвать синдромом милленаризма. Это очень старая и хорошо изученная болезнь, хотя симптомы ее не отличаются постоянством.
Да, конечно, человек слаб. Но он и силен. Силен своим разумом частью большого РАЗУМА, о котором мы здесь говорили.
Мы считаем, что взгляд на религиозную фантастику как нечто несерьезное, выдержанное в ироническом тоне, нечто «атеистическое», а также представление о писателях, работающих в этом направлении, как о тех, кто относится к религии, вере и церкви без должного почтения, неверны.
Хочется привести в данном контексте высказывание известного фантаста Филипа Жозе Фармера: «Религия нужна. Хотя бы как сознательное выражение некоего подспудного импульса к выживанию вида Хомо Сапиенс. Наш разум, зная, что в нашем мире личности не суждено жить вечно, строит рациональный образ будущего, или мир иного измерения, словом, иной мир, в котором бессмертие возможно. Просто религия — это самая ранняя научная фантастика».
Природа сознания, его свойства не могут быть описаны логически. Чтобы понять его, как и все, относящееся к сфере психики необходимо непосредственное переживание. Как говорится, легче слепому объяснить понятие «красный цвет», чем в рациональных терминах передать суть самосознания. «Существование Бога, — отмечает У. Джеймс, английский ученый и философ — является ручательством того, что есть высший гармонический порядок, который останется нерушимым вовеки. Мир погибнет, как уверяет наука, — сгорит или замерзнет, но если он является составной частью высшей гармонии, то замысел этого мира не погибнет и даст, наверное, плоды в ином мире, где есть Бог, там трагедия только временна и частична, а крушение и гибель не могут быть действительным концом всего существующего». Сегодня как никогда, актуально звучат слова Апостола Павла, сказанные две тысячи лет назад: «Нас почитали умершими, но вот — мы живы».