Проза
© Jerry Oltion. The Grass Is Always Greener.
F&SF, February 1993.
Перевод Ю. Соколова
На вечеринке полно было комьютерщиков. Высоких, худощавых, в основном коротко стриженных… все были в теннисках, джинсах от Леви и кроссовках, они кучковались около чаши с пуншем и обсуждали свои вычислительные машины. Целый табун хакеров! Да только все они были мной.
Другая группа собралась вокруг астронавта, там были пожарный и полисмен. Репортер из газеты смущал всех троих, снимая их вместе, а остальные — издатели, писатели и книготорговцы — подбадривали их криками и хохотали. Все они тоже были мною.
Я сидел за столом вместе с геодезистом, директором городской свалки и диск-жокеем; конечно, все были мною. Мы глядели на центр самой большой группы и по большей части помалкивали.
Прямые темные волосы до середины спины, широкие плечи, узкие бедра… она наслаждалась, оказавшись в центре внимания. Быть может, не слишком благородно с моей стороны, только я подумал, что ей не часто достается такой успех. Красавицей не назовешь, но хорошенькая… шесть футов и неплохая фигурка, для этой толпы сойдет, и она знала это. Не могла не знать. В конце концов, она тоже была мною.
— Интересно, кто захомутает ее на ночь, — проговорил диджей.
Геодезист ответил:
— Чего там. Мы — не ее тип. Она — не наш тип.
— Не, ребята, такими делами не балуюсь, — отозвался мусорщик, и все мы расхохотались. По нервным движениям глаз моих компаньонов я готов был держать пари: все подумали об одном и том же случае, когда в пятнадцать папашенька застукал нас в ванной.
— Тут дело другое, — возразил я.
— Конечно, — отвечал жокей, — или ты хочешь поставить на то, что она будет спать одна?
— Нет, — признал я. Зачем врать. Я и сам лег бы с ней, если б только имел шанс на успех, но разве может домашний муж конкурировать с астронавтом… и даже с компьютерщиком.
Боже, подумал я. Ревность к самому себе. Чистая дурость, и только. Не утешало и то, что те же основания для ревности были еще у сорока девяти человек. Я допил пиво — в баре оказалось только «Генри Уэйнхард», — впрочем, никто не жаловался, и я подумал, не взять ли еще.
Потом вновь обернулся к себе самому в женском виде. Возле нее крохотным фокусом в большой сфере влияния находился тот я, который организовал эту маленькую встречу. Как и половина присутствующих, он был худощав, рост шесть футов, темноволос, с кустистыми бровями и крупным носом… и не знал, куда девать руки во время разговора: погрузившись в карман брюк, свободная от бокала рука его, как и у половины присутствующих, перебирала там мелочь, ключи от машины или что-нибудь еще. На миллиардера он не был похож, впрочем, откуда мне знать, как они выглядят. Может, все мы похожи на миллиардеров, хотя лишь он один имел здесь право так называться.
Не знаю, в самом ли деле дырка между альтернативными вселенными стоит сто тысяч баксов, или цену просто вздули, чтобы все не сбежали туда, где послаще, только миллиардер купил всем нам билеты туда и обратно. Пять миллионов долларов — чтобы провести вечеринку с коктейлем в зеркальной гостиной, где нет зеркал.
Почему он так поступил — об этом было много разговоров, но никто не придумал ответа лучшего, чем «потому» — так и объяснения всем давал и он сам. Будь у меня несколько миллионов долларов на пустяки, я б и сам, может быть, так сделал, — выходит, можно поверить.
Он заметил, что я гляжу на него. Отвернулся. Я последовал его примеру… Поэтому, когда минуту спустя он обнаружился рядом со мной с откупоренной бутылкой пива в руке, я удивился. Пиво он поставил передо мной, а сам опустился в кресло напротив и произнес:
Я заметил, что у тебя пусто.
— Спасибо. — Я отпил из ледяного горлышка и заметил на кармане его куртки липучку с надписью: «Привет, меня зовут Майкл». Ха!
— Ну и кто вы у меня? — поинтересовался он. — Что-то мы у меня все в голове перемешались.
— Домашний муж, — ответил я.
— Землемер, — проговорил тот, что был справа от меня.
— Диск-жокей, — сказал диск-жокей.
— Мусорщик, — отвечал человек со свалки.
Миллиардер ухмыльнулся.
— Без ярлычка, значит… может быть, инженер-сантехник?
— Не-а.
— Помню то лето, когда я ездил на мусорной машине, — проговорил миллиардер. — Лучше работы у меня не было. Значит, ты опять взялся за нее.
Мусорщик ухмыльнулся. Спереди у него не хватало зуба.
— Не совсем. Я перевернул чертов грузовик. По пьянке перевернул, а Грязный Билл его не застраховал. Значит, судья предоставил мне выбор: или покупай Биллу новый грузовик да отработай ему два года в возмещение ущерба — или на два года в каталажку. Я выбрал два года езды на новом грузовике. Билл через полтора года умер. Все дело перешло мне. Остальное — история.
Ага, значит, ты свернул с главного пути в…86 году, так?
— Правильно. В колледж я не попал… И так и не познакомился с этой Карен, о которой все трещат. Женился на Синди Коллинз.
Синди Коллинз была нашей возлюбленной в студенческие времена. Взор миллиардера затуманился. Он спросил:
— Ну и как она там?
— Не жалуюсь, — отвечал мусорщик. Землемер и диск-жокей дружно расхохотались, и я понял, что вопрос имел и скрытый смысл.
Миллиардер тоже рассмеялся — но с опозданием, а потом обернулся ко мне.
— Итак, ты домашний муж? — спросил он. — А твоя Карен работает?
— Я тоже женат не на ней. Мою зовут Соней.
— Соня? Я даже имени такого не знаю.
— Знаешь. Она из подруг Карен по колледжу. На дюйм повыше, длинные темные волосы, высокие скулы…
— М-м-м. — Задумчивость вдруг оставила миллиардера, глаза его заволокло дымкой. — Да-да, теперь вспомнил. Как можно было забыть? Боже, я просто жаждал ее. Только так и не набрался смелости попросить. А ты каким образом осмелел?
Я улыбнулся:
— Случайно. Вспомни-ка денек, когда вы с Карен занимались любовью в ее спальне, а Соня вдруг зашла в гости? В твоей вселенной — и у всех, с кем мне удалось здесь переговорить, — обнаружив, что дверь заперта, она подергала ручку и постучала, так?
Все прочие улыбались. Миллиардер ответил:
— Да, помню. Она стучала, а мы делали свое дело, наконец она решила, что никого нет дома, и ушла.
— Правильно. Но в моей вселенной дверь не была заперта.
— О!
— Так сказала и Соня, снимая платье, чтобы присоединиться к нам.
— Смеешься.
— Ни капли.
— Боже, значит, ты сразу их обеих?.. — Он нервно хохотнул. Я подумал, что его обеспокоило, как он сам справился бы с такой ситуацией.
Основания для сомнений у него были. Тут был момент расхождения. В одно дикое утро в кампусе я потерял все сексуальные принципы, а он?.. Трудно сказать. Все мы в юношеские годы пережили пору отвращения к сексу… сохранившегося до значительно более позднего возраста, чем это бывает обычно, даже создавшего известные сомнения в собственной мужественности. Из речей моих компаньонов следовало, что эти трудности они преодолели, женились и вели вполне нормальную моногамную жизнь. А вот миллиардер не был женат. И поэтому любопытствовал.
Я мог бы поведать ему подробности, но ограничился лишь тем, что сказал:
— Ага, это было неплохо. — И ухмыльнулся от уха до уха. Не каждый день тебе завидует настоящий миллиардер.
Он сказал:
— Значит, так, вы поженились, она стала танцевать обнаженной, а сам ты так и не нашел работу.
— Почти что, — отвечал я. — Она фотомодель.
— Повезло тебе, сукину сыну.
— Скажешь тоже.
Он гулко расхохотался. На этот смех обернулись все, кто был в комнате.
— Ну, уложил на обе лопатки, — выговорил он и, ткнув меня в плечо, отправился к прочим гостям.
Никто из нас не хотел первым оставлять вечеринку, поэтому она затянулась до трех утра. Переговорив с хозяином, я решил побродить среди толпы, поболтал с пожарным, астронавтом и женщиной, оказавшейся из сопредельного с моим мира. Она была мной… мужчиной… еще год после того, как мы познакомились с Соней. Соня тогда выставила ее (его? меня?), отдав предпочтение футболисту. Она говорила, что сменила пол не только поэтому; вспомнив собственные подростковые разочарования, я готов был поверить ей, оставляя размолвке с Соней роль катализатора.
Имя она сменила на Мишель. Возможно, стоило мне попросить, и она отправилась бы в постель со мной — лишь потому, что я до сих пор каждую ночь проводил с Соней, а может быть, и нет. Я не стал пробовать. Она удалилась с астронавтом — как этого все и ожидали.
Их отбытие послужило всем сигналом выматываться. Выжав из пятой бутылки последние капли, я отправился вверх по лестнице, а потом вниз на третий этаж, в коридор в восточном крыле, пытаясь вспомнить, какая именно комната мне отведена. Все они были названы в честь астронавтов, мне принадлежала комната имени Джима Лоуэла, только я забыл, где она.
Глаза у меня слипались от выпитого, к тому же было поздно. Чтобы прочесть буквы на табличке, приходилось подходить к каждой двери, они чередовались по обе стороны коридора, не открываясь навстречу друг другу. Должно быть, шатаясь по коридору, я напоминал завзятого пьяницу, притом набравшегося сильнее, чем это было на самом деле. Наконец, отыскав свою комнату, я шарахнулся в сторону, заметив лицо парня, наскочившего на меня из-за двери.
Ну, повезло. И этот тоже был мною.
* * *
Я пробудился на гидропостели величиной в небольшой штат, окна от пола до потолка, сквозь них лилось солнце, плескалось о ноги. Я лежал одетым поперек кровати на покрывалах. Некто — вне сомнения, мой злодей-близнец — снял с меня ботинки и натянул на ступни пару шлепанцев-заек. Смышлен же.
Я поднялся на ноги, не зная, сумею ли устоять, но моя головная боль оказалась вполне умеренной. Я поискал синяки, но он, похоже, вырубил меня с помощью хлороформа или какого-нибудь газа, а не дубинкой. Я оценил подобное благодеяние. И подумал о том, кто это сделал и зачем.
Тем не менее я прекрасно понимал, где очутился. Комнаты для гостей — в конечном счете дешевка, подобная комната в особняке может оказаться единственной. Спальня была достаточно просторной, чтобы вместить гидропостель и заставить ее казаться обычной кроватью, а древней мебели в ней хватило бы для небольшого музея… отдельный альков с кушеткой для чтения и чтобы смотреть телевизор… С того места, где я стоял, видна была озаренная солнцем и уставленная растениями ванная комната, вполне пригодная для репетиций симфонического оркестра.
Позади открылась дверь. Я обернулся и увидел служанку — самую настоящую, как я понял, несмотря на короткое черное кружевное платьице, светлые волосы и соблазнительную фигурку, — она стояла в дверях со стопкой свежих простынь и полотенец в руках.
— О, — проговорила она, увидев меня. — Простите, сэр. Я думала, что вы уже ушли.
Я провел ладонью по волосам, вдруг осознав, что видок у меня скорей всего еще тот, и ответил:
— Все в порядке. Я не собирался здесь быть. Вы не знаете, где сейчас находится наш хозяин?
— Хозяин, сэр?
— Тот самый я, который устроил вечеринку.
Нахмурившись, она сказала:
— Вы, наверное, шутите, сэр? Я хочу сказать — вы же в своих зайках.
Я поглядел на ноги, вельветовые уши незавязанными шнурками болтались у пола.
— Дайте-ка подумать, — проговорил я. — Значит, тапочки-зайки должны быть свидетельством на случай, если кто из нас попытается занять место вашего… — Я едва не сказал «господина», но вовремя сменил на «нанимателя».
— Правильно. Вы же сами это и выдумали. Разве не так?
Я покачал головой.
— Я, да не этот. Я — один из гостей.
— Значит… — начала она и умолкла, и я за ней докончил очевидный вывод:
Значит, если он не выдал всем по паре таких, то решил обменяться со мной.
— Обменяться… зачем?
На заключение ушло три секунды.
— Соня, — проговорил я. — Сукин сын когда-то втюрился в мою жену. — Я расхохотался, а служанка сделалась еще более озадаченной.
— Чему вы радуетесь? — спросила она. — Если вы и в самом деле не он, значит, его нет здесь с утра. Он уже там и, возможно… — Она покраснела.
— Пусть его. — Я оторвал ногу в зайке от пола и пошевелил большим пальцем. Заяц задвигал носом. — Тут не у него одного семафор вверх указывает. Он явится без желтых нарциссов для Сони, и она… м-м-м. Зная ее, можно рассчитывать, что впустить-то она его впустит, а потом даст и добавит… но догадается. А когда я вернусь, вне сомнения, распишет во всех подробностях, насколько он оказался лучше меня.
Я поглядел на служанку оценивающим взглядом. Если уж ее босс крутит с моей женой, значит, и нам позволительно заняться тем же. Интересно, в тех ли они отношениях?
Она поняла:
— И не думай. Этот дурацкий наряд я ношу ради него, но не сплю с ним, и с тобой тоже не собираюсь.
Теперь покраснел уже я.
— Извини. Дело вполне естественное.
— Уж мне ли этого не знать. — Улыбка ее развеяла возникшую напряженность. — Знаешь ли, когда в доме целых пятьдесят хозяев, невольно на цыпочках ходишь. — Она отвернулась и положила белье на тележку, а затем повернулась ко мне и сказала: — С другой стороны, я прекрасно тебя понимаю. Так на так? Если хочешь тем временем поиграть с его игрушками, могу показать, где он их держит. Ну как?
Вчера он меня в общих чертах ознакомил с особняком, но девушка явно имела в виду нечто более существенное. Ну а за чей — в таком-то платье — я бы последовал куда угодно.
— Конечно, — ответил я. — Пошли играть.
В основном миллиардер обнаруживал те же наклонности, что и я. Просто у него было больше возможностей для их удовлетворения. У меня в гараже стоял спортивный автомобиль, у него их была дюжина. Моя библиотека занимала две стены в кабинете, его — две комнаты, размером в ту самую спальню. У нас с Соней был бассейн позади дома — у него там было целое озеро.
Мы завершили путешествие в кабинете. Он располагался на верхнем этаже. Множество окон, смотревших на горизонты его поместья, полно растений, книг и картин. Живопись была мне прекрасно знакома — по репродукциям.
Я остановился, чтобы восхититься «Звездной ночью», постарался представить, где может храниться оригинал в моей собственной вселенной… а также прикинул, не влезет ли картина мой чемодан. По наитию я потянул за раму. Конечно же, за ней оказался сейф.
— Как ты считаешь, можно открыть? — поинтересовался я. Горничная — кстати, ее звали Жанетт — ответила:
— Ты здесь босс, — но голос ее был скорее голосом соучастницы, чем прислуги. С момента нашей встречи она смягчалась прямо на глазах.
— Возможно, и так, — проговорил я. — Зайки на мне или нет, но я полагаю, что настоящая проверка происходит именно сейчас.
Пока я крутил диск, Жанетт выглядывала из-за плеча. День его рождения не подошел. Мамин, папин и братцев с сестричками — тоже. Я подумал и, припомнив космические мотивы в комнатах для гостей, набрал 7.20.69. Дверца, щелкнув, открылась, и я поблагодарил бога взломщиков за то, что вселенные наши разделились после высадки на Луну.
Внутри оказался толстый скоросшиватель, штабель золотых брусков и переплетенный в кожу томик «Принца и нищего». На книге лежала записка, написанная моею же собственной рукой, она гласила:
«Дорогой я,Ты сам».
Давай напишем (это слово было зачеркнуто) проживем следующий том.
Жанетт присвистнула и проговорила:
— Ух ты, значит он не шутил?
— Не похоже, — отвечал я и вдруг понял, зачем ему понадобилась эта вечеринка; он решил махнуться с кем-нибудь. Только сперва хотел выбрать, с кем именно. Приз выпал на мою долю. Мне не очень нравился этот наглый тон: дескать, знаю, что возражать не будешь… Но, наверно, он просто привык брать все, что хочет. Я сделал в уме заметку — не попасться бы в такую же ловушку.
— Ну и как? Решил остаться?
Я взял один из золотых брусков и взвесил его на руке. На поверхности значилось «1000 граммов», но на вес он казался тяжелее. Я подумал о своей жизни дома, о том, что мне иногда хотелось что-нибудь изменить в ней. И вот идеальнейшая возможность.
— Не знаю, — сказал я. — Возможно. Посмотрим.
— Ну что же, между нами говоря, я не в претензии, — отвечала она.
— О?
— Твое второе эго по временам бывает полным ничтожеством.
Тут я даже слегка рассердился. В конце концов она критикует меня же самого. А потом я понял, что с моей стороны это глупо. Наша жизнь разделилась полтора десятилетия назад — достаточно давно, чтобы мы сделались совершенно разными людьми. Я сам по себе, он — тоже. Но явно в своем доме держится тираном.
Ну что ж, теперь на румпеле моя рука, хотя бы на время. Протянув ей золотой брусок, я проговорил:
— Значит, тебе не нравится одежда горничной. Бери. Сходи приоденься.
Следующие несколько дней мы с Жанетт провели как детишки, оставшиеся дома без родителей: исследовали те части дома, где она не бывала, брали из гаража машины, катались по городу, а по ночам наблюдали за звездами с крыши — из обсерватории.
Стоя позади нее, я как раз показывал ей летний Треугольник. Поглядев на небо в направлении моей вытянутой руки, она игриво спросила:
— А ты скажешь своей жене, с кем это ты здесь проводил время?
— Безусловно, — отвечал я. — Мы полностью откровенны друг с другом.
— Совсем-совсем?
— Абсолютно. Я могу сказать ей, что спал с тобой, и это ее ничуть не возмутит.
Она обернулась под моей указующей рукой. Нос ее очутился, наверное, в дюйме от моего, и она спросила:
— А ты действительно намереваешься рассказать ей это?
До сих пор я подтрунивал над нею, но, услышав серьезные нотки, отвечал в том же тоне:
— Не знаю. А надо ли?
— Ну, это зависит от тебя.
Остаток ночи мы разглядывали звезды уже в другом положении. Я ощущал легкое чувство вины; легкое — потому что супружество наше действительно не было строгим; вину же чувствовал лишь потому, что впервые пользовался подобной возможностью. Мне и не нужно было. Соня обнаруживала куда большую наклонность к приключениям и сама частенько приводила домой кого-нибудь третьего, чтобы я мог попробовать остренького.
Я подумал, кому лучше: ей со мною-миллиардером или мне с его служанкой. А потом подумал, что неплохо бы позвонить и выспросить, однако переговоры между измерениями обходятся едва ли не дороже, чем само перемещение…
И туг я обругал себя идиотом. Нашел о чем тревожиться. Или я не миллиардер?
Чтобы связаться, пришлось потратить известное время, необходимое для проверок, задуманных в основном для того, чтобы мальчишки не разорили родителей, обзванивая альтернативных подружек в разных мирах. Когда я сумел убедить телефонную компанию, что и в самом деле намерен оплатить разговор, меня соединили, и я услышал гудок своего домашнего аппарата.
Дзинь.
— Алло?
— Соня?
Пауза.
— Майкл?
— Он самый.
— О, привет. (Я услышал шорох.) Ты оттуда?
— Ага. — Я старался, чтобы, голос мой звучал уверенно, словно бы мне не привыкать к подобным звонкам.
Ее голос тоже казался вполне спокойным.
— Ну и как тебе там?
— Роскошествую, — признался я. — Захотелось проверить, что и тебе не худо.
Она рассмеялась, потом взвизгнула:
— Можешь считать, что так.
Невольно представилось, как я щекочу ее во время разговора, мне случалось так поступать. Я постарался забыть про ревность. В конце концов, у меня есть Жанетт.
Впрочем, не время было сообщать об этом Соне.
— Значит, у тебя все в порядке? — спросил я.
После еще более долгой паузы я услышал:
— Может быть, и лучше, чем просто в порядке.
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что он действительно очень добр ко мне.
— А я с тобой не добр?
В голосе ее проступило легкое раздражение:
— Конечно же, добр. Но… он не придирается ко мне, как ты.
— О чем ты? — спросил я. — Я тоже не пилю тебя… или я ошибаюсь?
— Майкл, когда ты последний раз говорил, что я не ставлю туфли на место?
— Разве это придирка?
— Да. Еще ты вечно пристаешь, чтобы, выходя, я не забывала надеть пальто, и твердишь, чтобы я не захлопывала на замок дверцы в машине, не проверив, где ключ…
— Я же напоминаю тебе об этом лишь потому, что если я не скажу, ты непременно об этом забудешь.
— Ну и что? Ключи мои… черт побери, и машина тоже!
— И я еще должен все это… погоди минуточку. Я позвонил не для того, чтобы пререкаться из-за ключей. Я хотел узнать, все ли в порядке. Судя по всему — да. И похоже, что лучше мне задержаться здесь подольше.
— Ага, задержись.
— Ну, хорошо. — Я помедлил, ожидая вдохновения, но оно не пришло. — Значит, когда-нибудь увидимся.
— Ага. Пока.
— Пока. — И уже в последнюю секунду я добавил: — Соня, я тебя люблю.
Я ожидал ответа, однако в трубке после гудков и щелчков послышалось лишь ровное гудение.
Жанетт сидела с ногами в кресле и читала «Принца и нищего».
— Может, у нее месячные, — объявила она, когда я пересказал весь разговор.
— А почему тогда он ее не раздражает? — спросил я.
— М-м-м, правильно подметил.
— Она сказала, что я придира. Прежде такого не было.
— Прежде она была знакома лишь с одним вариантом твоей личности, не с кем было сравнивать, — ухмыльнулась Жанетт. — Эй, не пыхти. Если она не любит придир, наш-то ей надоест сразу. Ты еще и знать не будешь, а она уже запросится к тебе.
— Может, и так. — Она меня не убедила.
Присев на ручку кресла, я поглядел на верхушки деревьев.
— А, что, если я и вправду придира? — спросил я.
Жанетт пожала плечами:
— Будь им, все лучше, чем эгоистичным самодуром.
— Но Соня этого не говорила.
Закрыв книжку, Жанетт обняла меня:
— Значит, она не понимает, чего лишилась. Ей же хуже.
Отстранившись, я зашагал по комнате.
— Жанетт, она же моя жена. Не могу же я… бросить ее из-за того, что с ней закрутил еще кто-то.
— Никто этого и не требует. Она просто наслаждается вниманием. Даже Майкл — тот Майкл — умеет быть очаровательным, если захочет. Дай ему время проявить оборотную сторону собственной натуры — и он ей сразу же надоест.
— А ты тогда начнешь звать меня придирой.
Она вновь пожала плечами.
— Возможно. Как знать? Привычка порождает раздражение и все прочее.
Так, подумал я. И явно в большей степени, чем можно заподозрить.
Потом я попытался выбросить Соню из головы, попытался наслаждаться пребыванием в раю и обществом Жанетт, но Соня все время возвращалась.
Жанетт тоже старалась… Даже вновь натянула платьице горничной и принялась смахивать пыль с самых высоких полок, пока я читал. Но, помолчав минут пятнадцать, она спустилась вниз и стала передо мной — руки в бедра.
— Выходит, она у тебя там какая-то инфернальная женщина…
Я подвинулся, и после недолгих колебаний она опустилась рядом со мной на кушетку.
— Ничем она не лучше тебя, — проговорил я, — только она мне жена, а потому дороже всех на свете. Мы прожили вместе пятнадцать лет, и я не могу выбросить их из памяти. Даже ради тебя.
Жанетт замахнулась, словно чтобы стукнуть меня метелкой из перьев, однако движение не завершила.
— Боже, как жаль, что я с тобой вовремя не встретилась, — проговорила она, уронив метелку на колени. — Да большая часть женщин на убийство пошла бы, чтобы добиться подобной привязанности от своего мужчины!
— Кроме одной.
— Ха. А откуда ей знать, что ты все это чувствуешь? Или ты ей уже сказал?
— Н-нет. Ну… не в таком количестве слов…
— Ну и отправляйся тогда туда.
— Ты считаешь, что нужно позвонить и сказать ей?
Жанетт недолго подумала:
— Видишь ли, если для тебя все это настолько серьезно, почему бы тебе не вернуться? Войти с охапкой цветов… это не телефонный звонок.
— Наверное, так. — Я кивнул. — «Нет» всегда проще сказать в трубку. О: кей, значит, завтра я возвращаюсь.
Жанетт ничего не сказала.
— Жанетт, прости, что я…
— Не извиняйся. Зачем? — Пригнувшись, она поцеловала меня в Щеку и встала. — Это было забавно. Вдруг исполнилась, пусть ненадолго, одна из моих фантазий; теперь пора просыпаться в реальном мире. Все-таки у многих дела обстоят похуже.
Я смотрел, как она выходила из библиотеки, облаченная скорее в достоинство и изящество, чем во что-то еще. И если бы я сам ей все только что не сказал, то немедленно бросился бы следом. Но я все решил. Возвращаюсь к жене.
Смех ее я услыхал еще на ступеньках крыльца нашего дома, и смех этот смолк, когда мой ключ повернулся в замке и я открыл дверь.
Она сидела на кушетке в гостиной, она прислонилась к его плечу, его рука обнимала ее за грудь.
— Майкл, — проговорила она, выпрямляясь. — Что ты здесь делаешь?
Я ответил:
— Просто вернулся в свой дом, к собственной жене.
Другой я встал, Соня поднялась тоже. Он уже начинал краснеть, осознавая, что попался с чужой женой.
— Что случилось? — спросил он. — Я полагал, что тебе вовсе не худо на моем месте.
— Так, но я вдруг понял, что там нет человека, который мне всех дороже, и настроение мое испортилось. Поэтому я вернулся. — Я расстегнул пальто и, достав из обертки желтый нарцисс, протянул его Соне.
Она поглядела на цветок, потом на меня.
— Все не так просто, — проговорила моя жена.
— Что?
— Все не так просто. Он мне нравится больше.
Пришлось последить за дыханием, через секунду-другую я сумел вполне ровным голосом проговорить:
— Но мой дом — здесь.
Она покачала головой:
— Теперь — нет.
Я не верил своим ушам, не верил ее глазам, вдруг сделавшимся такими холодными, но потом вспомнил, что в другом варианте судьбы она бросила меня — другое эго, конечно, — ради футболиста. Тут я понял, что она ничего не изображает. Она всегда легко завязывала отношения и с такою же легкостью прерывала их. Я всегда думал, что это из-за того, что она меня любит, однако, может быть, туг все определялось линией наименьшего сопротивления. Наверное, лишь хлопоты, связанные с разводом, мешали, ей бросить меня, когда обаяние очередного любовника начинало перевешивать; однако сейчас развода не требовалось и ей незачем было себя останавливать.
Миллиардер проговорил:
— Мы с ней уже переговорили и решили, что обмен можно продолжить на неопределенное время. У тебя хватит компетенции разобраться с немногими хвостами, которые я там оставил. Кстати, признайся, что здесь я справлюсь с делом лучше тебя.
Так ли? Я поглядел на Соню. Возможно, она и впрямь разлюбила меня, но я-то ее любил, а потому не собирался сдаваться без борьбы. Я спросил жену:
— И как он ведет себя, когда чертовы фотографы увозят тебя ночью — снимать нагой в пене волн? А с собой домашний обед на съемки дает? А… — Тут я помедлил. Может, не надо? Ладно, иду на разрыв. — Что он делает, когда ты захлопываешь дверь машины возле твоей студии, а ключи оставляешь внутри?
Во всяком случае у нее хватило совести покраснеть и признаться:
— Я не работала. Взяла отгул на неделю. Захотелось провести какое-то время с новым мужем.
— Но твой муж — я!
— Теперь — нет.
— У тебя же был свой шанс, — проговорил он. — Ты не ценил, что имеешь, а потому потерял. И радуйся — я тебя оставил не без утешения.
На этот раз голос я обрел без труда.
— Ах, так? — проговорил я. — Положим, ты не чересчур пылок, едва ли ты не знаешь этого. Жанетт я поимел на третий день. Она сказала, что давным-давно пошла бы с тобой в постель, не будь ты таким занудой. — И добавил, обращаясь к Соне: — Имей это в виду, милочка. Там его боятся. В своем замке он просто маленький Гитлер.
По выражению его лица я понял, что стрела угодила в цель, но Соня только похлопала ресницами и с деланным изумлением улыбнулась ему:
— Неужели? Боже, вот не подумала бы.
Это явилось последней соломинкой.
— Смейся-смейся, — проговорил я. — И можешь не просить меня… — Не договорив, я умолк.
— Да? Что ты говоришь?
Я положил нарцисс на стол.
— Чуть не сорвались слова, которых я не хотел говорить. Нет. Позвони мне, когда устанешь от этого зануды. Я буду ждать тебя. — И, не дожидаясь ответа, я повернулся к выходу и старательно притворил за собой дверь.
Когда я оставлял его мир, лил дождь, вернувшись, я обнаружил над домом радугу. Символизм был настолько очевидным, что я расхохотался и со смехом вступил во входную дверь, чем удивил Жанетт, полировавшую перила парадной лестницы.
— Добро пожаловать домой, сэр, — проговорила она с улыбкой столь же деланной и холодной, как у той дамы, которую я только что оставил. На ней вновь был прежний весьма скудный наряд.
— Сэр? — отвечал я. — Жанетт, это же я. Соня отправила меня подальше.
Улыбка получилась вполне искренней, только на много ватт тусклее той, к которой я успел уже привыкнуть.
— Прошу прощения, сэр, но я так и предполагала — ваше другое я по-настоящему любит ее.
— Этот сомнительный тип… Подожди-ка. Все наоборот. Она не клюнула ни на нарцисс, ни на что прочее. Твой бывший босс просто заворожил ее. А я — тот самый тип, которого ты не рассчитывала больше увидеть.
Она нерешительно шагнула к лестнице:
— Значит, это ты… а как я могу в этом убедиться?
М-м-м. Действительно, как? Мы с ним идентичны до последней клеточки. Конечно, я мог описать во всех подробностях свое пребывание здесь, но их мне могло сообщить мое второе я, вернувшееся домой. Надо придумать нечто такое, о чем он узнать не мог.
Я ухмыльнулся:
— Не сомневаюсь, что здешний я не ездил с Соней по Франции на велосипеде, а потому не наткнулся на дверь автомобиля, которую какой-то дурак оставил открытой, — значит, у него нет шрама на левом боку, где он порезался разбившимся стеклом. По-моему, ты должна была его запомнить, так? Проверь, на месте ли он.
Глубоко вздохнув, она опустилась на две ступеньки и стала возле меня.
— Если нет — тогда я пас, — проговорила она. — И попадись он мне, забью насмерть за то, что обо всем рассказал.
Со смехом я расстегнул рубашку, чтобы она не думала, что делает это для него, и показал шрам.
Я не знал, как она отреагирует: завизжит, сбежит, поцелует или что-нибудь еще выдумает.
В претензии я не остался. Чуть позже, когда дело дошло до разговора, она сказала:
— А это действительно ты. Добро пожаловать домой.
И я попытался устроиться там как дома. Я старался забыть про Соню и лишь наслаждаться новой жизнью, но дни сменялись, она не звонила, и это лишь разжигало мое нетерпение. Чем это они там занимаются? Осмеивают мои недостатки? Я-то помнил, каково это — быть девственником-переростком, вечно казалось тогда, что все смеются за спиной. Вся моя прежняя неуверенность вернулась. Правда, Жанетт не позволяла мне впасть в депрессию, подобную той, которую пережила Мишель, однако это все-таки нелегко — обнаружить, что тебя выставила твоя единственная любовь. Я хандрил, бранился, швырял вазы в стенки и, только когда обнаружил, что подумываю, не пририсовать ли сверхновую на полотно «Звездной ночи», понял, что перебираю.
Оставалось или забыть ее, или завоевать заново… ну а поскольку с забвением не получалось, приходилось поднапрячь собственные возможности, чтобы снова завоевать ее. По крайней мере, ресурсы у меня были.
Но как можно их использовать? Деньгами ее не удивить: она и сама достаточно зарабатывала, да и соперник мой наверняка явился туда не с пустыми руками. Жанетт я казался куда более приятной личностью, однако для Сони это было не так очевидно. Ну, а во всех прочих отношениях мы были практически идентичны. Из того, чего у него не было, я мог предложить Соне только прошлое, пятнадцать лет совместной жизни. Эти годы много значили для нее, я не сомневался в этом, однако, пребывая в восторге от новой, более совершенной модели, она могла позабыть о былом.
Итак, следовало обратить ее к воспоминаниям. Заставить взгрустнуть о личности, прожившей рядом с ней столько времени. Как это сделать?
Ничего не приходило в голову. Я уже подумывал о том, чтобы обратиться за советом к Жанетт, однако отказался от этой идеи. В подобной ситуации трудно было бы найти более подходящего советчика, однако подобного обращения она не заслуживала. И все-таки нужно было с кем-то поговорить.
С кем? Я здесь никого не знал. И кроме Жанетт встречался лишь с сорока девятью копиями себя самого, но на какую помощь с их стороны можно рассчитывать? Все они с Соней знакомы не были, а единственный, кто все-таки знавал ее, в результате выкинул номер похлестче, чем сверхновая на полотне шедевра.
Они-то с ней не знакомы. Мысль эта не исчезала. Ага. Тут я улыбнулся впервые за последние дни. Я уже обнаружил некоторые возможности.
В мусорной машине пахло молотым кофе и заплесневелыми фруктами. Я успел забыть этот запах, но на какой-то миг он напомнил мне давнишнее лето — еще до колледжа, когда я собирал мусор, чтобы скопить на плату за обучение. Кто же знал, что это была одна из узловых точек моей судьбы.
Я лихорадочно надеялся, что сейчас нахожусь в другой.
Версия моей личности, более привычная к подобному аромату, прыгала на ухабах вместе с задним бампером, тем временем я вел наш с ним грузовик по переулку за моим домом. Я вновь поглядел на часы. У нас было еще в запасе десять минут, как я и хотел. Настоящий, по расписанию, мусоровоз был еще в нескольких кварталах отсюда, значит, Соня сейчас еще на теннисном корте. Она вечно жаловалась на чертова мусорщика, портившего ей всю игру своим грузовиком, однако обнаруживала упрямство и доигрывала до последней минуты. Я улыбнулся при виде нашего дома. Никто другой во вселенной — во всех вселенных — не знал об этом.
Тут она и была, руки в боки, совершенно взволнованная. Я загляделся, но вовремя увильнул от мусорных баков и остановил грузовик. Мое alter ego соскочило с бампера и потянуло к подъемнику первый бак.
Я же, протянув руку, поправил зеркальце, чтобы видеть ее, оставаясь незамеченным. Когда она осознала, что ее муж-мусорщик не обращает на нее никакого внимания, на лице ее отразились удивление, потрясение и, наконец, тревога. Сам я не сумел бы глядеть на нее столь отсутствующим взглядом, но у него-то не было никаких оснований для проявления чувств. Я не показывал ему ее фотографий, не говорил, какой из этих домов наш, так что узнавать ему было некого и нечего.
Нет, он, конечно, поглядел на нее, но как посмотрел бы просто мужчина на любую фотомодель.
Я уже видел, как у нее открылся рот, чтобы что-то сказать ему. А поэтому пару раз поддал газу и переключил мотор на кран. Мой двойник подцепил бак, тот взмыл вверх, опорожнился и со стуком опустился вниз. Отцепив его, он отправил бак на место, оставив второй для обычной машины, слез на бампер и свистом велел мне трогаться.
Она исчезла за соседним забором, неподвижная как кукла, повешенная на гвоздь.
Геодезисту не пришлось особо трудиться. Во всяком случае взять напрокат теодолит куда легче, чем мусорную машину, к тому же от него требовалось лишь выставить свою треногу на улице и дождаться, пока она проедет мимо. Мы с мусорщиком ждали в фургоне. Долго ждать не пришлось — распорядок ее дня я знал по минутам. В это время она посещала один из косметических салонов и загорала.
Сперва мне показалось, что она не узнала его. Заслышав звук приближающейся машины, он оторвал глаза от теодолита, убедился, что его не собьют, и вновь приник к окуляру… она же как ни в чем не бывало отправилась дальше. Только когда я услыхал донесшийся от конца улицы гудок машины и визг шин, я заметил, что она едва не въехала в дорожный знак. Загляделась в зеркало заднего вида.
Диск-жокей даже кое-что заработал за хлопоты. Он провел несколько минут в косметическом салоне, пока остальные нанимали грузовик и теодолит. Этого времени хватило, чтобы выяснить, какая станция передает музыку, которую там пускали в качестве фона. Потом он немедленно отправился на радиостудию и предложил им «альтернативные хиты» — слегка отличающиеся варианты мелодий, популярных и здесь, и в его вселенной. Они запрыгали от восторга, и Соня, как мы надеялись, тоже подпрыгнула, услышав по радио его голос без всяких прелюдий и приветов.
Мы не намеревались проявлять жестокость, просто следовало показать ей, каково приходится тому, на кого не обращает внимания любимая. Насколько мне было известно, Соню никогда не бросали, она всем давала отставку сама, но глупой ее никак не назовешь, а намек был достаточно откровенным. Ну и тогда, полагал я, она все продумает и поймет, что из всех моих копий, обитавших во всех вселенных, лишь я делил с ней невзгоды и радости жизни.
Уловка почти сработала. Она сработала бы — но миллиардер тоже боролся за нее. Так что в трубке я услышал извинение, а не приглашение. Она сказала, что поняла, какую причинила мне боль, однако чувств своих не переменила. Жизнь с миллиардером сулила ей веселье, радости и приключения — я же мог предложить лишь привычный комфорт.
На этот раз я обратился к Мишель, женской версии меня самого. И вместе с Жанетт мы набрались втроем настолько, что устроили в огромной гидрокровати хозяина оргию, превзошедшую ту самую ночь, когда я познакомился с Соней. Помню только, как я смеялся над собственным непреклонным стремлением назад к глупой шлюшонке. А потом вспрыгнул на антикварные часы возле постели и вырубился.
Проснулся я в душе, Мишель поливала меня. Между выпивкой и похмельем есть стадия, когда чувствуешь себя совсем неплохо. Теперь я, очевидно, угодил в нее обратным ходом.
— Извини, — проговорил я под плеск воды, — все вышло довольно мерзко.
— Да, — согласилась она и, с сухой улыбкой качнув головой, добавила: — Найдется много людей, которые назовут мерзостью подобную ситуацию.
— Наверно, так.
— Но все-таки время от времени мне кажется, что секс втроем — во всяком случае развлечение.
Я кивнул:
— Соня больше склонна к этому занятию. Однако я никогда не жаловался, если она приводила кого-то.
— Да. Я тоже не часто занимаюсь этим, но всякий раз не без удовольствия.
Взяв мыло, я намылил спину Мишель.
— Ну, а как Жанетт? Как она все восприняла?
— Слегка ошеломлена, но все будет в порядке. По-моему, здесь ей приходилось видывать худшие виды.
— Ошибаешься, — проговорила от порога Жанетт. Она присоединилась к нам, всем пришлось обняться, чтобы не поскользнуться под душем. — Я ничего подобного прежде не делала. Он — тоже. У него всегда была одна любовница, и не на один месяц. Поэтому я и не волновалась, изображая служанку-француженку. Я и не думала, что он может подступиться с серьезными намерениями, разве что в паузе между подружками.
— Черт побери, — проговорил я. — Богатый плейбой оказался искренним моногамом. Кто бы мог в это поверить?
— Каждый моногам в сердце своем плейбой, — ухмыльнувшись, отозвалась Жанетт. — Все вы внутри не то, что снаружи.
— Поэтому мы и неотразимы, — отвечал я, задумавшись: если бы Соня тогда не наткнулась на нас с Карен, я бы так и не стал столь открытым с женщинами. А если бы я женился на Карен, как другие варианты собственной личности, то стал бы держаться с ними еще более неуверенным. Зто и случилось с миллиардером.
— Вы-то двое, быть может, и неотразимы, — проговорила Жанетт. — Но не все вы.
Я нахмурился:
— Ты мне все твердишь, каким жутким типом был твой бывший босс, а вот Соня не может от него отлипнуть. Почему, как по-твоему?
Подумав минутку, она сказала:
— Потому что он еще не успел проявиться перед ней другой стороной. Поверь мне на слово: он самый настоящий сукин сын, нетерпимый собственник.
Вариант моей личности в женском исполнении поглядел на меня оценивающим взглядом.
— Что?
— Возможно, здесь ты и ошибся. Ты пытался показать ей, что за широкий ты человек, а нужно было просто намекнуть — какая он узколобая личность.
— Ну конечно. И как же я, по-твоему, могу это сделать? С помощью циркуля?
Улыбнувшись, она чувственно провела ладонями по влажному телу.
— Предоставь это мне.
Взрыв оказался великолепным. Мы с Жанетт из кустов наблюдали за Соней, вернувшейся из салона под ручку с Мишель. Розовея и хихикая, как девицы, обе вступили в дом… и через пять минут Майкл-миллиардер вылетел из той же самой двери, словно раскаленный кусок железа прямо из-под молота. Он прыгнул в машину и, взяв с места, выскочил на поперечную улицу, исчезнув за ней под визг тормозов. Я решил, что найду машину на какой-нибудь из межразмерных транспортных станций, скорей всего с помятыми буферами. Все честно.
Если только Соня примет меня назад после его ухода.
Но выяснить исход можно было только одним способом.
— Ну, хорошо, — проговорил я, поднимаясь и помогая Жанетт выбраться из кустов. — Войдем?
Жанетт ухмыльнулась:
— И ты решил, что осилишь сразу троих?
С ответной улыбкой я отозвался:
— Если не сумею, нетрудно будет вызвать подкрепление.