Шахди по-прежнему был Черным Жителем в Летхе.

Об обитателях свалки он думал по-своему. Это те, кто отказался от дара Стейра — от всего, что Стейр, по его словам, "дал людям": от всех доступных лояльному члену общества благ и прав. Выбор был такой: свобода и ничто — или сытость и безопасность в рамках цивилизации паразита. Обществу принадлежало все, без чего нельзя жить полноценно. Но жизнь обитателей свалки в Летхе — это вызов "философии для людей", созданной Стейром. Они — как бы пережиток древнего, доивельтского мира: они уходят на свалку, создают свои мифы, — и тем самым вытесняют мифы Стейра из головы.

Среди потрескавшихся бетонных свай и пахнущих ржавчиной труб был небольшой песчаный пустырь, где из земли торчат сваи и прутья арматуры. Хенко рассказывал Йанти, что странный призрак где-то тут и живет, во всяком случае, в этой части свалки. Неска с удивлением оглядывалась: она здесь еще никогда не была. Йанти тоже был настороже. Опутанные проводами лазуны могут с таким же успехом существовать, как и не существовать. Но если они есть, лучше заметить их первыми.

— Кажись, пришли, — наконец остановился Йанти. — Надеюсь, это здесь.

— Если и немножко не здесь, — успокоила Неска, — ничего страшного. Житель везде является.

— Ладно, ничего, — согласился Йанти. — Это ему должно понравиться.

Он скинул с плеча рюкзак, достал банку пива и пару завернутых в газету бутербродов.

— Держи, — Йанти ловко открыл и протянул Неске банку.

Она взяла ее в руку, и Йанти тоже взял, положив свою ладонь поверх ее.

— Ну? Тебе, Черный Житель!

— Тебе, Черный Житель, — повторила Неска.

Они засмеялись, выливая пиво на землю. Когда оно перестало литься, Йанти надел банку на ближайший прут арматуры.

— А бутерброды куда? Может, тоже сюда нацепить? — предложил он.

— Смотри, вон!.. — показала Неска.

На толстой ржавой трубе стояла микроволновка без дверцы.

— Наверное, это его собственная, — догадался Йанти. — Он себе в ней готовит.

Омшо рассказывал, что Черный Житель разогревает себе еду в неработающей микроволновой печке.

— Туда и положим? — спросила Неска.

Они взяли по бутерброду и засунули в микроволновку.

— Мы с Неской хотим тебя поблагодарить, Черный Житель, — произнес Йанти, обращаясь к песчаному пустырю. — Мы заключили договор, хороший договор, будь спокоен. Когда начнется заварушка, мы будем здорово драться друг за друга.

Он обнял черноволосую Неску в засаленном пестром хайратнике, с худощавой и сильной мальчишеской фигурой. Она тоже обхватила его одной рукой. Их объединял договор, суть которого можно было свести к нескольким словам: мы вдвоем против всего мира. Он означал готовность пойти против полиции, против всех сил общества, если это понадобится хотя бы одному из двоих.

Йанти и Неска поцеловались и направились в сторону кладбища машин, чтобы найти укромное местечко. Ветер — привычно сильный вихрь Летхе, дувший из холодного бурного залива — взметал песок и свистел в ржавом металле. Из громадных куч хлама слышались шорохи и скрип, как будто там лазили невидимки.

Как раз в это время Аттаре занимался раскопками в Тиевес, где было обнаружено святилище героя Тирса, воспитанника золотой козочки и борца с чудовищами. По завершении раскопок молодой ученый собирался подняться в небо на крыломахе, чтобы напомнить Духу об открытии наставника Стелаиса.

Но Аттаре и его друзья-землепроходцы даже не представляли себе, в каких условиях ему предстоит испытывать свой крыломах. Он вступил в бой с земным сторожевиком. От удара взрывной волны летательное устройство рассыпалось еще в воздухе. Жизнь Аттаре сберег спасательный пояс. Без него у летателя не было никаких шансов продержаться на воде: он лишился сознания раньше, чем упал в море.

Живописец Хородар видел все от начала до конца. Он не выполнил приказ Аттаре уходить из святилища, он же первый и бросился в воду на помощь другу.

Из "Северной Оливы" Аттаре был доставлен в Даргородскую больницу, в которой уже лежал несколько лет назад после трагедии в Тиевес.

Его состояние было очень тяжелым. Землепроходцы, особенно ребята из "Оливы", тревожно ждали вестей из больницы и обсуждали случившееся между собой. Аттаре не только подвесил на волоске свою жизнь, но и нарушил правила. У землепроходцев был закон: не вступать в бой с земными людьми, пусть даже те и открыли огонь первыми. Достаточно просто уйти, мгновенно исчезнуть, как это позволяет землепроходцам их способность перемещаться в пространстве. Спасая святилище, Аттаре уничтожил сторожевой катер Стейра. Реликвии: шкуру козы, сандалии, меч, посох, венец царевича Тирса археологи успели забрать. Тем временем к месту происшествия подошел десантный корабль. Земные десантники обнаружили лишь пустую пещеру. Тогда повился черный приземистый монитор. Он обстрелял прибрежные скалы и сровнял их с землей.

Хородар по памяти сделал зарисовки святилища. Он был рад хотя бы этим утешить Аттаре, когда тот придет в себя, и к нему станут допускать посетителей. Землепроходцы понимали, что с выздоровленьем руководителю экспедицией предстоит держать ответ за нарушение устава.

Наконец врачи разрешили посещать Аттаре. Поначалу к нему пускали только родных. Из Оргонто приехала мать: у нее не было способности являться в любом месте мира с помощью своего личного алтаря, и ей пришлось проделать путешествие по железной дороге. Сеславин и Ярвенна пригласили ее пожить у себя: они получили от городского совета просторную квартиру в новом кирпичном доме, облицованном гранитными плитами. Дом оказался недалеко от больницы, и мать Аттаре, еще молодая и черноволосая, но осунувшаяся от тревоги, ходила туда пешком.

У Аттаре часто бывала и Тиона. Он рассказал сестре о необычном разговоре с Шахди накануне боя с патрульным катером.

— Если бы Шахди не подарил мне спасательный пояс, я бы свой собственный не надел, — признался он.

— Он ведь прорицатель, да? — спросила Тиона, наклоняя к брату матово-смуглое загорелое лицо.

Аттаре слабо усмехнулся:

— Кто поймет Шахди?..

Аттаре и раньше считал, что прорицательство — не менее, но и не более чем гипотеза. Он и на сей раз готов был допустить, что подарок Шахди — счастливая случайность: Шахди мог на самом деле перепутать, когда Аттаре собирается лететь.

— Почему он тебя не предупредил, если все знал? Пусть бы он что-нибудь придумал, уговорить тебя в этот день не появляться на Земле, — взволнованно продолжала Тиона.

— Не знаю, прорицание это было или нет, — сказал Аттаре. — Допустим, да. Тогда Шахди выбрал именно тот исход, который я бы выбрал сам. Пойми, Тиона… Если бы в этот день меня кто-нибудь заменил, он едва ли стал бы спасать реликвии. Он бы выполнил правила, а я их нарушил.

Тиона покачала головой, колыхнулись ее антрацитовые волосы, вьющиеся крупными кольцами. Она уже знала, что Всемирный комитет назначил особую комиссию по делу ее брата.

Землепроходцы были намерены подготовить собственное обращение к комиссии. Они собрались в "Северной оливе" в Доме собраний. В просторном покое все расселись за длинным столом.

— Надо учитывать, — рассуждал молодой светло-русый парень, Дан из Даргорода, — что канцлер Стейр уничтожил все древние города и храмы Земли, которые ему удалось обнаружить. Погибли сокровища, сопоставимые по ценности с теми, что спас Аттаре. Я не вижу необходимости там, где уже пропало двадцать или тридцать подобных реликвий, сберегать две или три ценой человеческих жизней. Для Аттаре нет ничего важнее открытий. Он выдающийся ученый, с этим трудно спорить. Но все его действия сводились к одной цели: спасти шкуру козы, стоптанные сандалии и бронзовый меч…

Хородар глубоко вздохнул.

— Вообще-то правда, — признал один из землепроходцев. — До сих пор наши люди никогда не вступали в войну с Землей Горящих Трав. Если война и шла, то односторонне, только от лица Стейра. А тут создался прецедент, и война больше не односторонняя. Теперь уже не так, что ивельты убивают мирных ученых. Теперь просто есть две силы.

— Причем они убивают хотя бы за своего канцлера и за высший вселенский принцип, какой бы он уж там ни был, а мы — за козью шкуру и старую обувь, — с горечью вставил Дан.

— Это реликвии, — угрюмо напомнил Сеславин.

— Я уже сказал: это ценные реликвии, но чем они ценнее некоторых из тех, которые мы уже утратили? Я знаю, чем, — добавил Дан. — Тем, как к ним относится сам Аттаре. Реликвии Земли для него — сверхценность. Для него любая из них стоит жизни… Но, в конце концов, нельзя же воевать за реликвии!

Сеславин не выдержал:

— Да с этим все ясно и так! Ты о другом скажи.

— О чем? — не понял Дан.

— Ну… — Сеславин замялся. — С другой точки зрения.

Он помолчал, приглушил голос.

— Осуждать Аттаре будет комиссия. Мы собрались, чтобы подготовить обращение за него, а не против.

Шахди молча слушал и не вступал в разговоры. Он вообще очень редко высказывал свое мнение о чем бы то ни было. Заговорил Хородар:

— Аттаре — старый ветеран, кто бы спорил.

— Аттаре — герой, — все сильнее хмурясь и опять раздраженно, сказал Сеславин. — Он руководил еще самыми первыми раскопками в сопределье. Нет ни одного ученого, который бы не пользовался его находками. По его замыслу построен город-музей Древней Тиевес — памятник погибшей там экспедиции. Аттаре награжден орденом Земли Горящих Трав. Мне не нравится, что его будут судить.

Хородар слегка похлопал Сеславина по плечу:

— И с этим никто не спорит. Так. Он лучший из нас.

— Это артефакты народа, которого больше нет, у которого силой отняли его культуру, и он не может сам за себя постоять, — продолжал Сеславин. — Как пришелец, чужак, как руководитель экспедиции, может быть, Аттаре и не имел права вмешиваться. Но как человек, который вжился в культуру Земли Горящих Трав, стал ее хранителем, он вступил в схватку. Считай, что ожил сам богатырь Тирс и поразил очередное чудовище. Разве он не так бы сделал?

Сравнение Сеславина произвело сильное впечатление. Конец его речи встретила глубокая тишина. Не то чтобы речь Сеславина снимала все обвинения, но из нее землепроходцы ясно поняли, что руководило Аттаре из Оргонто, летателем, который на своём хрупком механическом мотыльке бросился в схватку с бронированным чудовищем.

— Ты что-нибудь предлагаешь, Сеславин?

— Да. Я не хочу, чтобы Аттаре судили, — повторил тот. — Его нельзя просто простить, понимаете? И нельзя наказать. Я предлагаю принять обращение к комиссии с просьбой, чтобы комиссия предоставила Аттаре самому вынести себе приговор. И пусть она примет его любое решение, даже если Аттаре всего лишь пообещает в будущем соблюдать правила. Такому человеку надо верить. Если Аттаре наложит на себя взыскание — пускай будет так. Но, понимаете… Нельзя, чтобы такого человека судили! Он руками раскапывал прах Тиевес, и там пролилась его кровь. Аттаре сам способен вынести приговор по своему делу. Пускай оставят это за ним.

После собрания Сеславин, надев ордена, отвез обращение в комиссию. Само заседание комиссии состоялось в конце недели, в том же Доме собраний в "Северной Оливе".

Аттаре вызвали. Он был уже накануне выписки из больницы, но его ожидало еще длительное лечение в здравнице. Глава комиссии, старый, очень смуглый и худой человек родом из Этерана, начертил на камне солярный знак и положил розу:

— Аттаре, мы ждем вас.

Тот был готов и сейчас же явился. Сеславин часто навещал его в больнице, но в новой обстановке изумился, глядя на друга. Аттаре был коротко подстрижен, впалые щеки и резко выделяющиеся на бледном лице черные брови придавали ему целеустремленный вид копейщика с древней фрески. Даже внешняя красота, которой всегда блистал Аттаре, вдруг исчезла, как будто что-то несерьезное и лишнее для его нового облика.

Аттаре выслушал заключение комиссии, и ему дали слово. Он встал с места.

— Уважаемые представители Всемирного Комитета. И вы, друзья, — он обернулся к землепроходцам. — Я благодарен за доброе отношение ко мне. Вы никогда не смотрели на меня как на предумышленного убийцу, который, вместо того чтобы легко уйти в безопасное место, уничтожил земной катер вместе с его командой. Я предпочел бы всего лишь повредить его ракетную установку. Я не предвидел, что произойдет такой страшный взрыв.

Я задаю себе вопрос, — продолжал Аттаре, на миг закусив губу, — что бы я сделал, если бы заранее знал, чем все кончится? Я должен ответить: сделал бы то же самое. Так что же?.. Реликвии мне дороже, чем жизни людей? Придется это признать. До сих пор я не сталкивался с подобным выбором. Теперь вижу: что бы я ни обещал вам сейчас, если этот выбор для меня повторится, я вступлю в бой. За шкуру золотой козочки и сбитые сандалии Тирса, за любой чертеж Стелаиса, за фреску неизвестного живописца, — Аттаре опустил голову, но тотчас снова выпрямился. На мгновение Сеславин узнал на его новом целеустремленном лице, утратившем обаяние книжника, прежние знакомые, одухотворенные глаза.

— И если право вынести приговор предоставлено мне самому, я вынужден просить уважаемую комиссию не считать меня больше землепроходцем, — продолжал Аттаре. — Да, мы не должны убивать земных людей и даже ивельтов из-за сандалий Тирса. И мы не вправе требовать, чтобы наши ребята погибали за эти реликвии. Вот поэтому-то я и прошу отправить меня в отставку. Я вернусь, если смогу.

Я пережил ракетный обстрел Тиевес, когда нас с Сеславином засыпало на нижнем ярусе храма, — вдруг с крайней усталостью в голосе добавил Аттаре. — Но я не ушел и продолжал руководить раскопками. А теперь я прошу… — он не договорил.

Глядя в монитор, Элено потер утомленные глаза:

— Все, Ри, я это уже видеть больше не могу. Теперь прочитай еще один раз ты, и будем ставить точку. Кажется, лучше мы не напишем.

— Я с удовольствием перечитаю, Эл, — улыбнулась Ри. — Мне нравится.

Она пересела за монитор, Элено уступил место, встряхнулся.

— Надо что-нибудь выпить. Что тебе приготовить, Ри?

— Пожалуйста, просто сок. А для себя посмотри там, в баре.

Элено принес на подносе бутылку с остатками коньяка, пустой бокал для себя и бокал с соком для Ри, тарелку бутербродов:

— Мы не завтракали сегодня.

— Я пока не хочу, — не отрываясь от экрана, ответила Ри и взяла только свой бокал.

— У нас парадоксальное положение, — продолжал Элено, удобно устраивая свое худощавое тело на кожаном мягком диване. — Нашей книги ждут в ином мире. Это само по себе звучит безумно. Рукопись переведут на тамошние языки, она выйдет большими тиражами.

— Она и у нас выйдет, — заметила Ри, отрываясь от чтения.

— Парадокс в том, что как раз здесь, в нашем мире, романа о Древней Земле никто не ждет. Мало того, полагаю, что, если бы не твои деньги, вложенные в рекламу, мы бы даже толком не были замечены. Что такое "Учитель из Тиевес" здесь, в мире Горящих Трав? Странный фантастический роман о никому не понятных ценностях, о людях, которые без ивельтов сумели создать свою культуру, о просвещении какого-то Духа… Боюсь, что главной реакцией на нашу книгу будут растерянность и недоумение.

— А мне кажется, что хорошо написано, — Ри, прищурившись, вглядывалась в экран.

— Пожалуй, да… Не очень плохо, — Элено нервно дернул плечом. — Во всяком случае, кое-что совсем неплохо.

— Ну, что ж, — рассудительно ответила Ри. — Ты сам сказал, что лучше мы не напишем. Дай мне бутерброд, Эл.

Она стала читать и есть, иногда запивая бутерброд соком: мучительно знакомая, выученная почти наизусть за время работы рукопись не увлекала Ри. Она следила только за логикой развития мысли.

Книга описывала жизнь учителя Стелаиса, просветителя Тиевес, в конце эпохи уничтожения чудовищ. Воспитанник золотой козочки уже стал легендой. Стелаис стоял в преддверье нового времени, которое Аттаре из Оргонто видел на древних фресках: когда юноши и девушки танцевали для рогатого великана; из моря выходил большой краб, чтобы учиться начертанию букв; женщина давала хлеб исполину с головой вепря, чтобы тот понял суть земледелия; музыкант играл для диковинной шестикрылой птицы.

В особой комнате, которая обычно стояла запертой, на стене висел железный кривой нож, с рукоятью из дуба.

— Сеславин, явитесь, пожалуйста, — позвала Ри иномирца.

Обычно тот появлялся посреди комнаты, мгновенно вырисовываясь в воздухе. Ри признавалась себе, что ее берет легкая жуть при его появлении. Недавно они с Элено передали Сеславину рукопись и теперь ждали, чтобы ее прочитал научный редактор.

Научным редактором книги согласился стать Аттаре.

— Сейчас он один из лучших знатоков Древней Тиевес, — сказал Сеславин. — К тому же Аттаре — большой поклонник Стелаиса. Вот его отзыв, — он положил на стол несколько скрепленных листов. — Аттаре пришлось очень несладко в последнее время. Я не имею права рассказывать, что случилось. Но у него и вправду очень тяжело на душе. Ваша книга поддержала его. Я вам благодарен, это мой друг… — Сеславин помолчал. — Мы с женой тоже прочитали рукопись. — Помните, я вам сказал, что древние памятники Земли еще оживут и встанут на нашу сторону? Вот, видите. Они уже здесь.

Элено взволнованно подался к нему. У него заблестели глаза:

— Да, вы были правы. Люди прошлого в одном ряду с современными людьми выступят против паразитической цивилизации.

Ри тем временем читала отзыв Аттаре. Тот нашел несколько мелких неточностей, в основном касающихся бытовых деталей, но подчеркивал глубину и научность понимания авторами исторических путей Тиевес.

— Сейчас мы изучаем Землю, но не ведем никакой борьбы, — говорил Сеславин, отвечая Элено. — Я уже рассказывал про ультиматум канцлера Стейра… Стейр угрожает в считанные дни скормить паразиту все живое вещество Земли, если увидит, что его миропорядок рушится. Вот почему мы сперва ищем способ истребить паразита. Это даст толчок для огромных изменений в жизни Земли Горящих Трав.

— Вы нарушите баланс, который существует в нашем обществе, — задумчиво произнесла Ри, отрываясь от замечаний Аттаре. — При нынешнем балансе несколько ивельтов без всякого кровопролития могут поставить на колени целый взбунтовавшийся квартал. Но как только ивельты лишатся своих сил, их единственной опорой останется техническое превосходство, вооруженное усмирение бунта. Кончится тем, что "быдляки" просто растерзают верхушку, или наоборот, мы зальем мятеж такой кровью, какая еще никому не снилась.

— Если люди поднимутся, — сказал Сеславин, — наши добровольцы будут драться на их стороне.

— Ого! — насторожилась Ри. — Вооруженное вторжение?

Сеславин усмехнулся:

— Все честно: у ивельтов техническое преимущество, а у людей зато будут наши ребята. Понимаете?

— Понимаю, — отозвался Элено. — Вы собираетесь усилить наше восстание, укрепить собой?

— Мы его укрепим. И нравственно, и по грамотности, и по возможностям, — подтвердил Сеславин.

— Но вы приведете к победе невежественную толпу, которая горит жаждой мести, — заметила Ри.

— Когда наши станут ее частью, она уже не будет такой мстительной и невежественной, — возразил Сеславин. — Мы возвысим ее.

Элено шевельнул плечом:

— Это любопытный способ. Значит, если я правильно понял, такие единомышленники, как я и Ри, нужны вам, чтобы вместе с вами возвышать толпу?

— Да, если понадобится. Вы угадали, Элено, — подтвердил Сеславин.

Все трое смолкли.

— Я давно хотел кое-что вам сказать, — наконец нарушил молчание Сеславин. — Я часто пытаюсь понять ивельтов, не нынешних, а их далеких предков, зачем они вообще так сделали: изобрели паразита и модифицировали самих себя, чтобы воспринимать особую энергию этой твари? Наверное, они говорили себе: энтропия происходит так или иначе. Ни один мир не вечен. Он рано или поздно истощит свои ресурсы и погибнет. Пусть мы станем паразитической цивилизацией, это нормально, но зато какие преимущества мы получим!

— Наверное, они так и думали, — вставила Ри. — И в конце концов, тут они правы: ни один мир не вечен.

— Так вот, — Сеславин сильно нахмурился. — Кто знает, может быть, неизбежная энтропия — это не приговор всем мирам? Может быть, предназначение человека в будущем — как раз преодолеть энтропию и спасти в конечном итоге миры от гибели?

Ри подняла брови.

— Бессмертие миров? Через человека?

— Это что-то вроде вашей веры? — осторожно спросил Элено. — Как у нас — высший вселенский принцип?

— Философское учение, — ответил Сеславин. — Оно имеет кое-какие косвенные подтверждения в нашей науке, но, конечно, прямые доказательства может дать только опыт. Мы увидим, получится у нас или нет.

Омшо никак не мог уснуть в своем фургоне. В окна светила луна, и Омшо казалось, что она светит слишком ярко, хотя он закрыл окно старой газетой, в которой рассказывалось о гибели патрульного катера из-за локального вторжения иномирцев.

Лансе сегодня ночевал у Хенко: тот позвал его к себе посмотреть новый фильм на диске. Омшо вставал, выбирался из фургона наружу, ежась от холода, кашлял и курил сухолист, потом снова укладывался на койку. Он натянул на голову пару одеял. Вдруг дверь тихо скрипнула. Омшо испугался. Ветер? Шуршунчики? Склеты-лазуны в наушниках и стерео-очках? Омшо сел на прохудившейся, застеленной тряпьем узкой кровати.

— Кто там шатается?

Дверь начала отворяться.

Чьи это шутки? Омшо схватился за обрезок трубы, который держал под рукой для защиты:

— Кто там?!

Похоже, выходя курить, он забыл запереть дверь на крючок. Она медленно открылась. На пороге в лунном сиянии стояла невысокая темная фигурка с мотоциклетным шлемом в руках. К её поясу ржавой цепочкой был пристегнут стальной заварочный чайник.

— Доброй ночи, Омшо, — сказал Черный Житель.

Омшо беззвучно пошевелил губами, бросил на кровать обрезок трубы и посторонился, давая Чёрному Жителю войти. Тот и вправду вошел, легко и бесшумно, и сел за стол.

— Сядь и послушай меня, Омшо, — Житель предостерегающе поднял руку. — Канцлер Стейр знает, что приближаются перемены. Он пытается предотвратить их. Но что бы он ни делал, помни: это ему не удастся.

У Омшо перехватило дыхание, он медленно отер вспотевший лоб. Черный Житель ровно продолжал:

— Не забудь: меня нельзя уничтожить. Когда придет время, я явлюсь и все время буду с вами.

Омшо будто онемел.

— Возьми в подарок эту вещь с моей свалки, — строго сказал Черный Житель и отстегнул с пояса вместе с цепочкой заварочный чайник. — Не выбрасывай.

Чайник был в нескольких местах дырявый, носик согнут и вывернут, словно кто-то пытался завязать его узлом, а к донышку намертво пристал слой грязи и песка. На одном боку чайника были выцарапаны какие-то непонятные закорючки.

— Если захочешь сделать мне приятное, брось сюда щепотку заварки или сухолиста, — сказал Житель. — Пока у тебя этот чайник, я тебя всегда услышу, даже если ты будешь в городе. И везде, где песок, сталь и ветер, как на моей свалке, — там и я. Не забывай меня, Омшо.

Тот закашлялся и стал дрожащими пальцами закручивать сухолист в обрывок газеты. Наконец он глубоко затянулся и, только тут вспомнив о гостеприимстве, протянул самокрутку Жителю. Тот взял, тоже затянулся и вернул ее назад.

— Ты мне объясни, Житель, — заторопился Омшо. — Я не понял…

— Ты сам поймешь раньше, чем кончится твой теперешний запас сухолиста.

Черный Житель повел ладонью перед лицом и стер себя. Омшо, в задумчивости докуривая самокрутку, остался сидеть за столом.

На другой вечер в фургоне, касаясь друг друга плечами в тесноте, на кровати и на продавленном диване расселись Хенко, Лансе, Неска и Йанти, и сам Омшо, так густо дымивший сухолистом, как будто нарочно старался побыстрее выкурить свой запас. В фургоне стоял сизый туман, сквозь который тускло светила засиженная мухами лампа. Все пили чай: поскольку кружек не хватало, по очереди, только Йанти и Неска из одной.

Лансе тихо сказал, опустив взгляд на покрытую газетами столешницу:

— Черный Житель говорит, что его нельзя уничтожить. Значит, он имеет в виду, что его скоро попытаются уничтожить.

— Да ну! — дернул его за рукав лохматый Хенко. — Жителя разве схватишь?

Лансе пожал плечами и натянул горловину свитера себе на подбородок.

Йанти нахмурился:

— Вдруг техника какая-то для этого есть? Квазиолог, вон, объяснял: "тонкие вибрации".

— А какая разница, каким способом его не смогут уничтожить? — пробормотал Лансе, медленно подняв на Йанти глаза. — Черный Житель сказал, что, когда придет время, он явится и больше не уйдет.

— Будет прям' жить с нами, как человек? — удивился Хенко.

— Может, он просто имел в виду, что будет, как сейчас, часто являться, — возразила Неска, грея руки о кружку с кипятком. — Он, наверное, не умеет, как человек.

— Житель — да. Он, например, вещами пользуется только сломанными. Исправные вещи у нас работают, а у него — нет. Зато у него поломанные работают, а целые не фурычат, такой закон, — значительно сказал дядя Омшо. — Так что как человек он жить не может.

Неска отхлебнула из кружки и передала ее Йанти.

— Черный Житель говорит, что его можно вызывать даже в городе. Если есть песок, сталь и ветер… Только там везде видеонаблюдение и прослушка.

— Ну и что? — тряхнул головой Хенко. — Будет же заварушка. Как "бунт 807". Тогда плевал я на видеонаблюдение! Сразу вызову Жителя, чтобы он нам помог, — Хенко с азартом ударил кулаком одной руки по ладони другой.

Дядя Омшо с сомнением почесал свою бороду.

— Непонятно все это… Какой бунт? Они нас в два счета поставят на колени, руки за голову. Говоришь, "бунт 807-го", а он чем закончился? Что может Житель против ивельтов?

Хенко со смехом объяснил:

— Шуршунчики вылезут и расколотят всю технику, на всех экранах будут показывать только 901 канал.

Остальные тоже засмеялись, улыбнулся даже Лансе. Никто из них не представлял, что же на самом деле произойдет. Но Черный Житель — такой же, как они, маргинал в созданном Стейром обществе, — доложен был быть наделен какой-то силой, родившейся из неупорядоченной, обращающейся в хаос техники, отходов цивилизации, всего того, над чем уже не властна система.

Роман "Учитель из Тиевес" Сеславину подарили в издательстве чуть раньше, чем книга поступила на даргородские прилавки. Он стоял на улице у подъезда издательства, прислонившись плечом к фонарному столбу, и перелистывал томик: рассматривал карту Тиевес на форзаце, читал имена: "Р.Севан. Э.Харт", "научный редактор — Аттаре из Оргонто", "художник — Хородар из Звониграда". Хородар, прекрасно знавший живопись Древней Тиевес, сделал иллюстрации в стиле тамошних фресок. Читатели увидят Землю Горящих Трав глазами художника-землепроходца.

В жизни Сеславина это была необыкновенно счастливая осень. Ярвенна вот-вот собиралась родить. Они уже знали, что будет мальчик, и выбрали ему имя. Сеславин сперва хотел назвать сына в честь какого-нибудь славного витязя из истории Даргорода, но Ярвенна предложила дать ребенку земное имя.

— Подыщем такое, которое по звучанию похоже на наши, — сказала она. — Например, был богатырь из Патоис — Стиврат. Слышится будто что-то наше: свети, врата…

— А правда, — задумался Сеславин. — И в переводе смысл тоже хороший: стиврат — это ясень.

Землепроходцы знали "Песнь о Стиврате". Он был такой же избавитель своей родины от чудовищ, как Тирс, воспитанник золотой козочки. Сеславину понравилась мысль, что сын землепроходцев будет носить это имя: ведь Земля Горящих Трав сейчас тоже нуждалась в освободителе от чудовища, отвратительного, питающегося ее живым веществом паразита.

Ярвенна сказала мужу, что и рожать она собирается в Патоис. Ей хотелось, чтобы древний Дух увидел рождение нового Стиврата. Может быть, это станет радостью для всей Патоис. А ребенок пусть появится на свет и вберет в себя стойкость многолетней северной травы полыни, которая в начале осени разбрасывает семена.

Сеславин согласился с Ярвенной. Женщины Обитаемого мира уже много сотен лет рожали легко и быстро, и роды давно перестали быть чем-то мучительным. Они стали до того естественным и бытовым делом, что часто жена разрешалась дома, а муж принимал ребенка. Полукровки, как Ярвенна, нередко рожали под открытым небом, рядом с родной стихией: в поле, в лесу или у реки, — и возвращались домой, улыбаясь и держа на руках младенца. И в том, что Ярвенна собиралась рожать в зарослях полыни, не было ничего необыкновенного. Сеславин хмурился, лишь вспоминая про зимнего змея, от которого ему пришлось защищать это место.

Но у землепроходцев в последнее время были усилены отряды следопытов. Раньше они занимались только разведкой территорий, а теперь взяли на себя и защиту исследователей в разных краях Земли. Движение, которое началось с горсточки добровольцев, все больше крепло и развивалось, и обзавелось собственной спасательной службой. В случае опасности Сеславин всегда мог вызвать помощь.

На поляне в Патоис Ярвенну везде сопровождал птицезверь. Он перепархивал над ее головой по ветвям деревьев. Дух часто приходил на поляну в расшитой бусами медвежьей куртке, с пучком оберегов на шее, с котенком рыси на плече. Вместо посоха у Духа в руке было живое деревцо.

Ярвенна с Сеславином подготовили все, что нужно для родов. Сеславин поставил на краю поляны навес, под которым были сложены одеяла и пеленки, и обложил камнями кострище. Наступил день осеннего равноденствия. Ярвенна проснулась рано, еще до рассвета, и попросила Сеславина поставить кипятить воду. Ощущая приближение схваток, Ярвенна ненадолго присела на поваленное дерево на опушке. Неподалеку бродил тур, настороженный, он даже почти не пасся: охранял поляну.

— Мне надо лечь, — вдруг спокойным голосом сказала Ярвенна.

Опираясь на руку Сеславина, она вошла под навес. Сеславин помог Ярвенне опуститься на ложе. Она чувствовала, что схватки наступают все чаще. Сеславин ничего не говорил, боясь помешать жене. Он старался сосредоточиться на своем деле: на том, чтобы, когда нужно, подхватить ребенка.

Сумрачный рогатый хозяин Патоис в венке из листьев возник на краю поляны под дубом, и сам казался дубом с темной кроной. Рядом с ним, словно на привязи, нагнув тяжелую голову, застыл тур. Они ждали.

Через четверть часа Сеславин принял младенца и перерезал ножом пуповину. Прозвучал первый крик ребенка. В эту минуту Дух поднял мощные руки, дуб зашумел, тур взревел, а птицезверь взмыл над поляной и бесшумно очертил круг.

Закончив роман о Стелаисе, Элено и Ри вернулись в Летхе. Особняк Ри находился в элитном районе, который в народе именовался "аоз": "абсолютно охраняемая зона". Официально он назывался "Тысяча солнц".

Принципы застройки мегаполисов на Земле Горящих Трав решали две задачи. Во-первых, задачу социального контроля: городская планировка была направлена на максимальное удобство для маневра войск при уличных беспорядках и предотвращение возможности баррикадного сопротивления… Во-вторых, создание "аозов". Они представляли собой закрытые кварталы домов, каждый ценой в миллиарды, с собственными бассейнами, клубами здоровья, частной охраной и эксклюзивными услугами. Это была утопия, жители которой могли оставаться вдали от зрелища депрессии и протеста "быдляков". Оазисы физической неприкосновенности и неприкосновенности собственности, острова кибер-современности среди жалкой примитивности жизни масс. Тщательно разработанная система железных ворот, блокпостов и контрольно-пропускных пунктов отмечала границы "аозов" и отрезала их от остальной части мегаполиса.

Продвижение романа Ри поручила одному из ведущих пиар-агентств. В день выхода книги они с Элено устроили небольшой ужин на двоих, накрыв столик в маленькой гостиной.

Элено и Ри сидели напротив друг друга. Элено произнес тост:

— Мы написали правду, которая, возможно, покажется нашим современникам плохим вымыслом. Так или иначе, поздравляю тебя, Ри: мы окончательно перешли на сторону памятников, по которым Стейр нанес ракетный удар.

— Да, Эл, но город-мираж появился на месте руин, — напомнила Ри о том, о чем недавно рассказывал Сеславин.

— Мы с тобой перешли на сторону миража, но когда-нибудь его стены станут каменными, зацветут оливы, и жители из плоти и крови выйдут на улицы. Просвещенный Дух мира Горящих Трав пошлет к ним свои прекрасные воплощения, которые сядут за парты вместе с детьми изучать физику и поэтику.

— К тому времени мы с тобой сами станем миражом и только иногда будем чудиться тем, кто гуляет на взморье, — дрогнувшим голосом добавила Ри, глядя на темное вино в бокале, точно в волшебный омут.

— Но к нам будет приходить старый профессор, чтобы расспросить для своей монографии, как жилось в наши времена, — Элено улыбнулся. — Да и вообще… Мы попросим, чтобы нам сделали новые тела, или пусть Дух вселит нас в каких-нибудь особенно прекрасных псевдообъектов.

Ри рассмеялась: не столько его шутке, сколько тому, что он старается ее рассмешить. Свободной рукой Элено через стол взял ее руку, Ри крепко сжала его пальцы, и они одновременно подняли бокалы.

Закончив с "Учителем из Тиевес", они собирались взяться за следующий по замыслу роман — "Вихри Летхе". Материалы для книги были частично уже изучены. В основу ложилась история вымышленного морехода из Летхе по имени Ольвгейр Ветер с Севера. Он совершил путешествие в Тиевес и после крушения корабля по суше возвратился домой через Патоис и Кибехо.

Это позволяло соавторам показать и единство, и самобытность культур Земли. В Патоис Ольвгейру предстоит совершить обряд побратимства с богатырем-волхвом Стивратом. В Кибехо суровый народ чернолесья примет его в соплеменники. И, наконец, Ольвгейр вернется в Летхе, к семье, считавшей его погибшим, и молодой жене, которая лишь одна не устала ждать.

Второй роман замышлялся более простым, чем первый, где раскрывалась философия Стелаиса и одухотворенность цивилизации Тиевес. Но в "Вихрях Летхе" было больше человеческого: победившего братства, преодоленной вражды, спасительной любви — лучшего, что есть в человеческой природе.

В сети появилась статья о маргинальных вкусах Ри.

Он с фальшивым бейджиком пролез к ней на пресс-конференцию. Она превращает в своего фаворита парня, проникшего в ее собственный дом копаться в ее грязном белье.

Ее возбуждают мужчины, которых вышвыривает из ее дома охранник.

Ресс Севан на глазах у всех покровительствует озлобленному неудачнику и нисколько этого не стыдится.

Выбор светской женщины падает на писаку из бульварной газетки. И это не каприз под влиянием лишнего бокала вина. Странная связь длится уже пятый год. Ресс Севан печатает и рекламирует книгу своего графомана-любовника, целыми сезонами живет с ним у себя имении в Кибехо. Очевидно, она дорожит связью с этим нищим пройдохой: ее волнуют его комплексы, она испытывает извращенное наслаждение от его мстительной асоциальности и мелочного злословья.

Нет сомнений, что "Учитель из Тиевес" — несусветная выдумка Элено Харта, а имя Ри на обложке поставлено им лишь в благодарность за издание книги. "Не исключено, что Ресс Севан не в курсе содержания рукописи, в лучшем случае просто пробежала ее глазами. Во-первых, прочитать подряд весь этот вздор, — слишком большой подвиг даже для влюбленной в автора женщины. Во-вторых, Ресс Севан — ивельт: со своим элитарным образованием и воспитанием, она не могла бы написать такой беспросветно невежественный и претенциозный роман. Рекламная шумиха вокруг второсортной книги, надо надеяться, лишь скорее выявит ее полную невостребованность и духовную нищету".

"Культура Тиевес у Э.Харта совершенно надумана, таких древних культур на Земле не только не было, но и не могло быть. Характеры и поступки героев понятны, разве что исходя из какой-то совершенно перевернутой системы ценностей. Но сама попытка показать человечество Земли Горящих Трав в привлекательном виде говорит о многом. Элено Харт задался неблаговидной целью возвысить людей — это игра с огнем. У него мания: он чрезмерно льстит людям и в их числе себе, и патологически зациклен на так называемом человеческом достоинстве. Только смехотворность того, что он написал, смягчает асоциальную сущность его мировоззрения".

— Эл, кто такой Адви Данрус? Знакомое имя, — Ри сидела на диване в кабинете, держа на коленях маленький порт.

— Мм-м… Писатель. Культурный обозреватель "Лизоблюда", — произнес Элено, перегибаясь в ее сторону через ручку кресла.

Он просматривал недавно принесенные Сеславином распечатки с описанием обрядов древней Патоис. На низком столике перед Элено лежали кипы фотографий и заметок, среди которых стыла одинокая чашка кофе.

— Ах, "Лизоблюда", — Ри припомнила прозвище одной из респектабельных газет. — Кажется, ты говорил, вы с ним враги?

— Как сказать, Ри, — Элено повел плечом. — Да, так вышло… И что старина Адви?

— В общем, ничего особенного, — Ри усмехнулась. — Он правильно ухватил суть книги, хотя в деталях я с ним не согласна.

Элено попросил:

— Дай взглянуть.

Ри передала ему порт. Элено поморщился:

— Конечно, не преминул поворошить наши с тобой отношения…

— Пустяки, Эл, — остановила его она. — Это не первый и не последний раз, ты же видишь. К тому же если бы Адви Данрус знал, что между нами на самом деле…

Элено коротко рассмеялся, хотя его брови остались напряженно сдвинутыми.

— Я сам не все понимаю, когда задумываюсь об этом. И все же я чувствую, Ри, что наши отношения — пусть странная, но находка для нас самих. А Адви… Ты права, пусть лучше остальные считают нас любовниками. Даже если это означает, что у тебя маргинальный вкус.

— У меня прекрасный вкус, Эл. Неужели ты за столько лет не понял, что у меня прекрасный вкус? — Ри помолчала. — Что у вас все-таки было с этим Адви?

— Мы просто учились вместе. Сперва в интернате, потом на высших курсах журналистики. Адви уже тогда называл меня маньяком, который свихнулся на человеческом достоинстве, а я его — лизоблюдом. Адви в журналистике давно, но как прозаик стал печататься только четыре года назад, — добавил Элено. — Тогда началась шумиха из-за иномирцев, а, по случайному совпадению, почти все книги Адви были посвящены борьбе против некоего порочного мира из зоны "С-12х", как бы против Обитаемого. За последние четыре года, я слышал, у Адви издано все, что к этому времени он успел написать: порядка двадцати томов.

— И о чем там?.. — полюбопытствовала Ри. — Ты много читал?

Элено отрицательно мотнул головой:

— Всего пару книг. Главная мысль выражается очень просто. Люди, которые добровольно подчиняются высшей расе из "зоны А", живут хорошо. А люди, которые переходят на сторону "зоны С", превращаются в рабов иномирцев или в отъявленных подонков. И в обеих книгах есть маньяк, помешанный на человеческом достоинстве, который подбивает людей перестать слушаться высшую расу и бороться якобы за "свободу".

Адви Данрус подавал себя так, будто ему лично хорошо известны отношения Элено и Ри. В литературных кругах он рассказывал, что Элено еще в интернатские годы был беспринципным и ловким лицемером. Вот и теперь Элено нащупал слабость Ресс Севан: подстроился под ее маргинальный вкус и сумел стать для нее чем-то вроде люмпена, не забывающего вовремя менять рубашки, — настоящий грязный люмпен вряд ли устроил бы блестящую аристократку.

"Люмпен, не забывающий менять рубашки", "жиголо-нищеброд" — такие прозвища появлялись рядом с именем Элено на страницах бульварных изданий и в сети. Друзья Адви охотно участвовали в этой травле. В литературных кругах Элено и Ри считались выскочками. Их никто не знал, они не проходили искуса "начинающих", стремящихся обратить на себя внимание тусовочных мэтров и книжных обозревателей. Но имя Ри и громкая реклама уже с дебюта делали этих двоих независимыми от любых оценок и мнений. Адви выражал общую точку зрения, когда говорил, что для Элено Харта осуществилась золотая мечта графомана: под крылышком чудачки-аристократки он может спокойно штамповать роман за романом о чем угодно! В том числе и как люди доивельтского мира обучали грамоте псевдообъектов; и как мужчина и женщина всю жизнь добровольно оставались вместе ради "любви", хотя давно известно, что самое большее через три года нормальные партнеры охладевают друг к другу.

Описывая жизнь философа Стелаиса, подвиги царевича Тирса, Элено и Ри определяли предназначение народов Земли как путь просвещения Духа. Тирс в книге восставал против жестоких жертвоприношений, которые считались священными. Он очищал Древнюю Тиевес от чудовищ — темных и варварских воплощений, отторгнутых самим Духом на более культурной ступени истории. В социальном смысле это находило выражение в поступке царевича, заменившего собой простолюдина в диком обряде человеческого жертвоприношения, который должен был отмереть как безжалостный и зверский, но поддерживался высшими классами — жрецами и царем.

"Это не безобидный вымысел фантаста! — вступил в полемику Адви Данрус. — Элено Харт развращает людей лестью, побуждает к неблагодарности ивельтам и даже намекает на необходимость борьбы с какими-то "отжившими порядками", которые респектабельной части общества кажутся "священными", а бунтовщику Тирсу — жестокими!".

Попытка Элено Харта описать человечество таким казалось Адви и его компании злонамеренной выходкой, выбросом ненависти к общественной морали, возможно, местью обществу за прошлые личные неудачи Элено. В современном мире Горящих Трав, как объяснение любому протесту, были приняты понятия: "комплекс неполноценности", "компенсирующее поведение", "подавленные желания", "мания", "фобия". В этом свете Элено выглядел фигурой одновременно жалкой и отвратительной.

Если бы не шоу успеха, созданное крупным пиар-агентством вокруг "Учителя из Тиевес", Адви лишь посмеялся бы над странными и никому в действительности не нужными идеями Элено. Но теперь Адви Данрус собрал вокруг себя целую свиту, которая и сама была не прочь засветить свои имена в назревающем скандале.

Элено, опытный журналист, ожидал чего-то подобного. Но вопреки своему пониманию причин, и он, и Ри оказались глубоко уязвлены публичным вмешательством в их отношения и поношением романа о Стелаисе. Особенно не мог совладать с эмоциями Элено. Слухи, будто он угождает Ри ради собственный выгоды, вызывали у него непредвиденно острую душевную боль.

В кабинете негромко играла музыка. Ри обдумывала новую сцену, которая будет происходить с Ольвгейром Северным Ветром в Тиевес.

Пустынное место у моря, над которым кричат чайки. Молодая южанка пошла в дубраву пасти коз. И вдруг козы с блеянием сбиваются в кучу. Видя горящие красным огнем глаза медного льва — чудовища, которому пастухи приносят в жертву рыжих телок и рыжеволосых девушек — южанка с криком бросается прочь. Но тут появляется неожиданный защитник: русый человек в куртке из волчьего меха, с железным ножом. У него грозное лицо воина, молодое и доброе…

Эту историю нарочно для Элено и Ри рассказал Сеславину его друг Аттаре, признавшийся, что на самом деле про бой северянина со львом слышал от сестры.

Ри старалась сосредоточиться, ей было не по себе, и она пила уже третью чашку крепкого кофе. Элено, обещавший вечером быть у нее, куда-то пропал. Ри знала его рассеянность, но знала и то, что Элено всегда пунктуален, это его профессиональная черта. Ри нетерпеливо поглядывала на серебристую трубку, надеясь, что он позвонит.

Писать у нее не получалось. Наконец Ри взяла телефон и отправилась в спортзал. Звонок мобильного застал ее, когда она отжималась на тренажере.

— Ри, извини, не мог позвонить раньше, я выезжаю к тебе.

— Где ты? — спросила Ри.

— В полицейском участке.

— Что ты там делаешь?

— С меня берут штраф, оформляют протокол, все в порядке.

— Что случилось, Эл? Ты попал в аварию?

— Сейчас приеду — расскажу. Я нарушил общественный порядок.

Элено появился меньше чем через час. У него не хватало двух верхних пуговиц на рубашке, и время от времени он осторожно ощупывал кончиками пальцев здоровенный кровоподтек на скуле.

— Ты подрался! — воскликнула Ри.

— Заметь, Ри, я не говорю, что поступил очень умно, — с беспомощным выражением самоиронии Элено развел руками.

— Выпьешь вина? Или что-нибудь покрепче? Что случилось, Эл? — Ри открыла бар, доставая бутылку и два бокала.

— Немного вина, если не трудно, — подтвердил Элено, устало опустившись в кресло. — Итак, я нарушил общественный порядок в ресторане "Золотой фонтан". Там я встретил своего коллегу Адви Данруса и, выражаясь юридическим языком, "на словах совершил посягательство на его самолюбие и достоинство". Потом я пообещал Адви нанести ему оскорбление действием, но ты знаешь, я в этом не специалист. Ни разу не дрался со времен интерната. Нет, конечно, Адви утверждал, что я пьян, что я неадекватен, что я…

"Золотой фонтан" был местом, где собиралась тусовка Данруса: десяток писателей, издающихся и нет, пара критиков и несколько деятельных фэнов.

Когда в ресторан приехал Элено и нашел сидящего за столиком Адви, на него поначалу не обратили внимания. Из всей компании лично знал Элено только сам Данрус. Он остановил взгляд на знакомой, по-прежнему худой фигуре бывшего однокашника. Элено носил короткую стильную стрижку, был отлично одет, но до сих пор в его облике оставалось что-то богемное. Адви видел, что его лицо нервно напряжено: левая надбровная мышца сокращена сильнее правой, отчего бровь поднята выше другой; усмешка одним углом рта.

— Послушайте, Адви! — громко произнес Элено, остановившись напротив. — Все, что вы говорите о Ресс Севан, — это представление свиньи о карте звездного неба. Вы ничего не смыслите, вам понятно? Вы можете судить о Ресс не больше, чем вот эта устрица у вас в тарелке. Даже если бы вам взбрело в голову сказать о ней что-нибудь хорошее, вы все равно сказали бы пошлость. Вы тупое животное, Адви. Вы смеетесь над философией Стелаиса, но поверьте: чтобы просветить такую скотину, как вы, Земле Горящих Трав понадобилась бы целая эпоха.

Вначале вся компания притихла, озадаченная монологом этого худощавой субъекта в свободном пиджаке.

Рыжая дама в черном свитере и огромных серебряных серьгах непонимающе улыбнулась:

— Он пьян?

— Позовите охрану!

— Тявкай, тявкай, Элено, это все, на что ты способен, — пренебрежительно бросил Адви.

Элено обошел стол и подошел к Данрусу вплотную. Тот скривился и чуть подвинулся на стуле, но вызывающе усмехнулся:

— Только вякни еще — я подам в суд за словесное оскорбление!

— Нет, за оскорбление действием, — поправил Элено, одновременно с коротким замахом хлестнув бывшего однокашника по щеке.

Дама взвизгнула. Адви дернулся и испуганно заслонился локтем. Началась суматоха. Элено вырывался от окруживших его мужчин из компании Данруса, которые пытались заломить ему руки.

— Пьяный, распущенный скандалист! — Адви дышал тяжело. — У него всегда было неладно с психикой, но это ни в какие рамки не входит. Он считает, что ему все дозволено!

— Где охрана?!

Но охрана уже заметила на мониторах драку.

…-Собственно, вот и все. Так я оказался в полицейском участке, — со своей беспомощной улыбкой закончил рассказ Элено.

Он поднес ко рту бокал с вином, и широкое худое запястье далеко высунулось из рукава пиджака.

— И они еще смеют говорить, будто у меня плохой вкус!.. — задумчиво произнесла Ри. — Как ты сказал? Понимают не больше, чем устрицы? Уедем опять в Кибехо, Эл. В Летхе отвратительный климат.

Через два дня Элено и Ресс Севан уехали из мегаполиса и снова затворились в Кибехо.

Аттаре отправили долечиваться в здравницу в Селлу. Он писал оттуда Сеславину: "Здесь очень строгий режим, но это совсем не раздражает. Чувствую, что мне легче, когда каждый мой шаг расписан заранее. Просыпаюсь и ложусь вовремя, вовремя иду в столовую, на прогулку, в мастерские для "лечебного труда": я учусь плести корзины из тростника — кажется, это теперь мое любимое занятие. Должен признаться: я все еще очень нездоров…".

Несмотря на болезненное состояние, в здравнице Аттаре осуществил научную редакцию "Учителя из Тиевес" и даже начал писать собственную монографию. Спустя месяц он вернулся в Оргонто, уже не жалуясь, что нездоров. Для него пришло время приспосабливаться к новой жизни: без Земли Горящих Трав, без теплого ветра Тиевес.

Сеславин навестил друга и изумился. Аттаре отпустил бороду и ходил босой, продолжал плести корзины, раздаривая их соседям, и почти не выходил со двора. У Сеславина защемило сердце.

— Да ты свой трактат пишешь ли? — спросил он.

Они сидели на широкой веранде, увитой виноградом. В лозах виднелись крупные созревающие гроздья. Из сада веял пропитанный запахами тимьяна и мирта ветер. Под крышей сушились связки тростника, в углу лежали каркасы нескольких начатых корзин.

— Пишу, — сказал Аттаре. — И читаю публичные лекции в музее.

Он усмехнулся.

— Ты как-то… — Сеславин не договорил, пристально всматриваясь в его лицо. — Не пойму!

— Выписываю ворох журналов, — продолжал Аттаре. — Слежу за новостями. В школе ребята устроили кружок воздухолетчиков — я бываю у них: недавно рассказывал о летательных идеях Стелаиса. Интересуюсь теорией локусов-двойников. И даже, знаешь, работаю в общинных виноградниках, вон моя мотыга, — он указал в ту сторону заросшим подбородком. — Как видишь, полная гармония. И научная работа, и деревенская жизнь, и здоровый труд.

Сеславин внимательно слушал, нахмурив брови. Куда уж лучше? Раскопки на Земле Горящих Трав мешали Аттаре взяться за собственный фундаментальный трактат. Теперь он может писать. И хорошо, что при этом Аттаре живет деревенской жизнью в доме с побеленными стенами, с верандами, затененными виноградной лозой, и иногда рыхлит землю мотыгой, а иногда читает публичные лекции в музее.

Но у Сеславина было странное чувство, что это все просто ширма, которой Аттаре заслонил ото всех какой-то непозволительный душевный беспорядок. На прощанье Аттаре подарил ему плетеную корзину, собрав в нее прямо с дерева десяток желтых груш.

В гостях у Сеславина и Ярвенны Хородар ел грушевый компот. Маленький Стиврат спал в другой комнате. В столовой было по-семейному уютно и тихо. Легкие занавески пропускали солнечный свет. Хородар говорил, приглушая голос, и ему странно было, что можно одновременно есть домашний грушевый компот и рассказывать такие волнующие новости.

Хородар в числе других землепроходцев занимался изучением миража в Тиевес. Он делал зарисовки и снимки города-призрака. Мираж появлялся не всегда и держался разное время, иногда целый день, иногда — несколько минут.

— Не знаю даже, как передать, что я видел. Часть города-миража жила обычной жизнью, а часть лежала в руинах. И там были наши ребята… Понимаете, та погибшая экспедиция? Они вели раскопки: и Бьярни из Беркенфьолле, и Дено из Селлы, и Аттаре, и ты с ними, — Хородар посмотрел на Сеславина. — А вокруг ходили экскурсанты.

Ярвенна слегка вздрогнула при упоминании о погибшей экспедиции. Светописец с тяжелым вздохом умолк. В обеих своих загорелых ладонях он держал гладкую белую чашку с компотом.

— Город-мираж — настоящий колодец времени. Правда, эпохи в нем наслаиваются одна на другую. Но мне есть, чем обрадовать Аттаре. Мне кажется, я видел и сумел зарисовать подлинный облик Тирса, которого вскормила козочка.

— Как ты понял, что это именно Тирс? — удивилась Ярвенна.

— Я разглядел его меч и сандалии и видел целую сцену из его жизни, будто в театре. Тот миг, когда Тирс заменил собой одного из простолюдинов, предназначенных городом в жертву.

— Похоже, Дух Земли здорово впечатлился, раз в его призрачном городе до сих пор повторяется это событие, — заметил Сеславин.

— Откуда бы мы еще узнали, как выглядел Тирс? — продолжал светописец. — Жители Тиевес сжигали своих мертвецов, так что у нас нет даже черепа, чтобы попытаться восстановить его лицо.

— Говорил же я Элено и Ресс: даже взорвав памятники, Стейр не сможет уничтожить историю Земли, — с торжеством добавил Сеславин. — Все храмы и города бессмертны, покуда их помнит Дух!

— Сейчас мы пытаемся проверить гипотезу локусов-двойников, — сказала Ярвенна, перед этим ненадолго выходившая, чтобы посмотреть, спит ли Стиврат. — Мы создали еще два таких локуса. Первый — моя полынная поляна. Ее двойник воссоздан под Даргородом, я сама выбирала место. Второй — в Хельдерике, в прибрежных скалах. На Земле Горящих Трав ему соответствует пещера, возле которой Дух однажды в бурю зажег маяк для Дьорви.

— Ах, для Дьорви, — припомнил Хородар. — Я слышал эту историю, про маяк. И что, там что-нибудь уже происходит?

— Прошло еще слишком мало времени, — ответила Ярвенна. — Город-мираж тоже появился не сразу. И, если честно, мы даже не знаем, что именно должно происходить: всегда ли это будут миражи или что-нибудь другое.

У Йанти только что кончилась рабочая смена. Он позвонил Неске и поехал на свалку.

У простонародья не было понятия семьи. Йанти не мог сказать про компанию, которая собралась вокруг старого курильщика Омшо: "мы семья". Однако загадочные слова Черного Жителя о каких-то наступающих переменах держали Йанти в напряжении. Он старался почаще бывать на свалке, чтобы в случае чего заступиться за своих. Но спроси его кто-нибудь, зачем ему нужны эти "свои", почему он о них беспокоится, Йанти не знал бы, что ответить.

Его дешевая "Кессо", заляпанная грязью еще со вчерашнего дня, стояла вплотную к стене техстанции по обслуживанию терминалов оплаты. Йанти завел машину, развернулся в узком дворе и выехал в привычном направлении.

Йанти повернул на восток Летхе, мимо собственного дома. Он жил за пятнадцатой окружной. Йанти купил в небольшом магазинчике у дороги пива, сосисок и хлеба. По сторонам трассы громоздились тридцатиэтажные "коробки" бедных кварталов. Показались громады складов и ангары. Наконец Йанти выехал за город. Дорога совершенно пуста, гони, как хочешь.

Но он не проехал и пяти километров — поперек единственной трассы, ведущей во владения Черного Жителя, в три ряда стояли служебные машины: дорожная инспекция, полиция и внутренние войска.

— Не понял… — процедил сквозь зубы Йанти, ударив по тормозам.

Дорожный инспектор дал знак, Йанти открыл дверцу.

— В чем дело?

— Поворачивай, — без выражения сказал инспектор в зеленой форме. — Не видишь, перекрыта дорога.

— А что случилось-то?

— Не твое дело, поворачивай, — все также вяло сказал инспектор.

Йанти вытащил из заднего кармана мобильник, быстро вывел на экран сохраненный в памяти номер Нески. Один из полицейских, щуплый, с худым лицом, обтянутым темной желтоватой кожей, подошел ближе.

— Кому звонишь? — прикрикнул он на Йанти. — Ну, разворачивайся и поезжай в город!

Но Йанти уже дозвонился.

— Неска, ты где? За восьмой "киборги" оцепили дорогу, я влип, сиди дома. Что, уже едешь?.. Поворачивай назад.

— Кому звонишь, быдло? — полицейский выхватил из рук Йанти трубку.

— Сволочи, — выругался Йанти. — Кому надо, тому и звоню.

Он попытался вырвать мобильник у полицейского, но на помощь подоспел второй.

— Руки за голову, лицом к машине!

— С какой стати?!

Через минуту Йанти все-таки стоял лицом к машине, а на шее у него закрепили ошейник-контролер — одно движение, и свалишься в пыль мешком.

Йанти отвели в зарешеченную каталажку на колесах. Полицейский бесстрастно диктовал в записывающее устройство порта.

— Йанти Дейс, техник по ремонту терминалов. Штраф за антисанитарное состояние машины, штраф за оскорбление представителя власти. Конфискован телефон, по которому имелась попытка переговоров с абонентом по номеру…

Канцлер Стейр приказал закрыть свалки за городом и вывезти с них людей. "За территорией мегаполиса возник рассадник преступности и антисанитарии, требующий принятия мер со стороны властей, — сообщалось в СМИ. — Кроме того, жители свалок могут подвергаться опасности со стороны иномирцев, которые продолжают готовить вторжение на Землю Горящих Трав".

С кредитной карточки Йанти списали штрафы, внесли в базу данных запись о задержании, но конфискованный мобильник вернули только в полицейском участке. Угрюмый Йанти сидел напротив дежурного на маленьком узком стуле, сложив на коленях руки. Казалось, что шею все еще давит ошейник, хотя его уже сняли.

Только вечером, когда совсем стемнело, отпущенный, наконец, из участка Йанти припарковал "Кессо" под окнами своего дома. Встрепанный и злой, он выскочил из машины. От бессилия хотелось что-нибудь разбить. Йанти достал мобильник и снова позвонил Неске.

— Ты дома? С тобой все в порядке?

— Нет, я не дома, — ответила Неска.

Йанти яростно выругался. Он же звонил ей с трассы, чтобы она поворачивала и ехала домой! Может, ее тоже загребли и только сейчас отпустили?

— Я здесь, Йанти, — услышал он голос Нески, уже не из мобильника, а рядом. — Я просто ждала тебя.

Он быстро обернулся. У подъезда стоял мотоцикл. Высокая девушка с мальчишеской фигурой в пестром хайратнике, в потертой куртке из кожзаменителя махнула Йанти рукой.

Йанти и Неска вошли в грязный подъезд, где в свете тусклой лампочки на обшарпанной стене смутно угадывались нецензурные слова и рисунки.

В своей однокомнатной клетушке с низкими потолками и тесной квадратной кухонькой Йанти ни разу не делал ремонта. На ремонт нужно было откладывать деньги. Социальная реклама учила, что при умеренности, разумной экономии, умелом распределении дохода простонародье сможет позволить себе покупать вещи на целый уровень выше. В рекламных роликах испитой и неопрятный сосед удивлялся и завидовал новым шмоткам и прилично обставленной чистенькой квартирке жизнерадостного, белозубого парня. В конце выяснялось, что зарабатывают они одинаково, просто сосед не знает приемов бытовой экономии и много тратит на вредные привычки.

Но Йанти не приходило в голову экономить. Потолок в комнате кое-где облупился и покрылся разводами, обои на стенах выгорели, местами отклеились. Самому Йанти это не мешало, а вкладываться во внешнее благополучие ему и в голову не приходило. Он не был готов чем-либо жертвовать, чтобы его жилье и внешний вид нравились чистой публике.

Заварив кипятком обед из пакетиков, Йанти достал из холодильника пиво. Они с Неской сели на диван. Комната была пустой, только у противоположный стены чернел маленький экран телевизора. Неска включила его, там мелькали клипы.

— Будем ждать, когда начнутся новости, — предложила Неска. — Когда ты позвонил, я поехала домой и видела в новостях, как всех вывозят со свалок. Может, еще покажут.

Неска сняла хайратник и тряхнула головой, жесткие черные волосы рассыпались. Йанти хмуро сказал:

— Где живет Хенко, я помню. А Омшо теперь где искать?

— Лансе жил вместе с Омшо, — Неска подняла на Йанти усталый взгляд. — Ты чего не ешь?

Йанти молча взялся за еду.

— Про Лансе, может быть, знает Хенко, — наконец уронил он. — А Лансе может знать про Омшо. Квазиолог может еще знать… — добавил он, жуя.

— Как ты найдешь Квазиолога?

— У меня его мобильник есть, — сказал Йанти. — Сейчас позвоню.

Видеоэкран замерцал, закончились последние кадры рекламы всемогущей стиральной машины ("Воздушно-пузырьковая стиральная машина может все!") и начались новости. Больше всего речь шла о жизни ивельтов и человеческой элиты, о светских событиях. Наконец после репортажа о каком-то благотворительном концерте пошли кадры об операции по ликвидации бродяжничества. Тщательно причесанная и ярко накрашенная брюнетка-ведущая в огромной студии, за высокими окнами которой сверкали огни мегаполиса, сообщила:

— Жителей столицы потрясла судьба вывезенных со свалок людей. Только у восьмидесяти процентов задержанных оказались идентификационные карты. Двадцать процентов обитателей свалок остаются в полицейских участках до выяснения личности. Им предстоит пройти курс социальной адаптации. Остальные были распущены по домам, с них сняли штраф в размере одной минимальной оплаты труда.

Йанти и Неска переглянулись.

— Омшо пропал, — сквозь зубы процедил Йанти. — Вроде бы у него была карточка… или нет? Чую, ему там вправят мозги… Курс адаптации…

— Может быть, ему просто оформят новую карточку и отпустят, — понадеялась Неска. — Омшо уже не такой молодой, зачем его будут адаптировать, если он все равно уже не сможет работать?

На другой день Хенко нашел Йанти сам. У Йанти была сменная работа, с утра он никуда не спешил. Неска работала уборщицей в кинотеатре. Она уехала еще до рассвета, Йанти спросонья слышал, как под окнами взревел ее мотоцикл.

Лохматый Хенко озадачил Йанти: оказывается, Лансе давным-давно потерял или зачем-то выбросил свою идентификационную карточку.

— А где он хоть жил до свалки, не знаешь? — спросил Йанти.

С утра еще небритый, взъерошенный, он полулежал на диване.

— Нигде, — ответил Хенко. — Он говорил, что после интерната сразу пошел на свалку.

Йанти понял, что ниточка оборвалась. В запасе оставался Квазиолог. Йанти дозвонился до него вчера, и тот обещал встретиться на другой день.

Йанти подвел итог потерям: дядя Омшо и Лансе. Хенко был расстроен. Йанти сохранил Неску, с которой их свел Черный Житель, а Хенко потерял товарища. Из-за этого на душе у Хенко было скверно. Предсказания Жителя сбываются: Омшо еще не докурил до половины запас сухолиста, как старой свалке пришел конец. Значит, и Хенко должен обязательно попытаться найти Лансе, прежде чем начнутся таинственные перемены и разыграется фантастическая версия "бунта 807-го квартала", шуршунчики вылезут и расколотят всю технику, на экранах будут показывать только 901 канал, и ивельтская цивилизация падет перед мифами собственной свалки.

Йанти начал обзванивать полицейские участки. В ответ он услышал, что полиция не дает никаких сведений частным лицам. Йанти шепотом выругался.

Ближе к вечеру перезвонил Квазиолог. Они встретились в подземке, на одной из темных и мрачных станций под непонятной абстрактной мозаикой на стене. Все, что Йанти знал о Квазиологе, — что тот был каким-то торговым агентом.

Мягкое, несобранное лицо Квазиолога с густыми бровями, носом с горбинкой было обрамлено вьющимися, с сильной проседью волосами. Одевался он всегда с оттенком щегольства, носил чистые, светлых и серых тонов рубашки. Квазиолог побаивался Йанти, но встретился с ним, потому что был одержим мечтой о контактерстве. Его мало смущало, с кем: с иномирцами или хоть с лазунами, — лишь бы увидеть своими глазами тех, кого он считал принадлежащими к "тонкому миру". Из-за этого Квазиолог сам был заинтересован найти дядю Омшо — знатока загадочного фольклора свалки.

В гуле поездов, наклоняясь к самому уху Йанти, Квазиолог кричал:

— Можно разместить объявления в сети. Я это сделаю. А если попробовать вызвать Черного Жителя? У Омшо его чайник. Житель, наверное, знает, где он.

Ходили толки, что в подземке прослушивание не ведется или не особенно удается из-за постоянно гула, грохота и вибраций.

Грохот поезда на миг совсем поглотил голос Квазиолога, но Йанти расслышал "Жителя…" и все понял.

— Как?

— Сталь, песок, ветер…

— А прослушка?

— У меня дома можно! — возразил Квазиолог. — Я знаю, как это устроить. Я тебе позвоню.

Йанти не надеялся на Квазиолога. У него имелся собственный способ разыскать Омшо, простой и требующий только упорства. Назавтра после работы он отправился в обход забегаловок и пивнушек у себя квартале.

Обходя очередной заплеванный тесный бар, Йанти спрашивал посетителей одного за другим:

— Ты, друг, не с восточной свалки? А никого не знаешь оттуда?

Йанти держался миролюбиво и по виду был свой.

— Прощай, старая свалка! Ее теперь это… — рассказал ему один парень. — Колючей проволокой обнесли. Это… Закрытый объект.

— А Омшо ты знал?

Парень приподнял белесые брови:

— Толстый мужик такой, в фургоне жил?

— Точно, он! — обрадовался Йанти.

— Я слыхал про него, — парень был слегка пьян. — Это… с нечистью дружит, с Черным Жителем пиво пьет.

Обычно в конце такой беседы Йанти предупреждал: "Узнаешь что-нибудь про Омшо или про Лансе, позвони мне. Запиши номер". Неожиданно Йанти заметил, что почти все, кто жил или часто бывал на свалке, чувствуют себя чем-то связанными между собой. Они приглашали Йанти посидеть, воспоминали свалочные мифы. Теперь за город выезд был разрешен только по особой визе — на базы отдыха и в охраняемые частные владения. "За пределами мегаполиса увеличилась активность псевдозоологических объектов, — твердили в новостях. — Зафиксировано несколько нападений на людей. Кроме того, продолжаются локальные вторжения на Землю Горящих Трав из мира зоны "С-140х". Ведомство по контролю за соблюдением высшего вселенского принципа пытается блокировать попытки проникновения чужих. Это противостояние делает опасным для людей нахождение вне территории мегаполиса".

Послушав новости в баре, Йанти вышел было на улицу. Но уже в дверях его ждали двое в полицейской форме.

— Йанти Дейс?

Йанти протянул "киборгам" индентификационную карту.

Только в участке Йанти понял, в чем дело.

— Поступила информация, что ты нарушаешь порядок. Шляешься по пивным заведениям, заговариваешь с людьми, кого-то ищешь, задеваешь отдыхающих. У тебя что, навязчивая идея? Между прочим, тебя недавно задерживали, Йанти Дейс…

От него потребовали объяснений, почему он записывает адреса людей со свалки? Что за объединение он пытается создать? Йанти угрюмо оправдывался:

— Я ни к кому не пристаю. Что я, шумел, в драку лез, что ли! Какое еще объединение? Я не имею права записать у друга телефон, чтобы потом с ним посидеть в пивной?

Йанти чувствовал, что на него давят. В конце концов ему стали грозить:

— Если на тебя поступит хоть одна жалоба, мы тебя живо засадим. И штрафом ты не отделаешься.

Он вернулся домой под вечер. Неска встретила Йанти на пороге. Хенко торчал у окна. Уже темнело, в окнах соседнего дома зажглись огни. Сверху доносилась громкая ритмичная музыка, топот и крики.

Неска порывисто обняла Йанти:

— Мне сказали, что тебя взяли прямо на улице. Что им нужно от тебя?

Йанти ощутил, что ему это нравится: и то, что полиция нервничает из-за него, и то, что Неска теперь вешается ему на шею.

— Обещают засадить за то, что я собираю какую-то организацию, — ухмыльнулся он.

Неска укоризненно посмотрела на Йанти. Она приготовила на ужин полуфабрикатные котлеты. Сели за стол, включили телевизор.

— Про свалку! — уловил Хенко и врубил громкость.

Похоже, шел какой-то повтор.

— …Многие люди оказались в плачевном состоянии, — говорил репортер. — Некоторые из них были доставлены в психиатрические лечебницы.

Камера остановилась на фигуре юноши, который закрывался ладонью в натянутом на нее рукаве свитера.

— Лансе! — Хенко вскочил.

— Распаду психики еще больше способствует курение так называемого сухолиста, — озабоченно продолжал обозреватель. — Молодой человек отказался называть свое имя, идентификационной карты у него нет, он боится всякого контакта с людьми. А вот…

Камера отъехала, перескочив на лицо какого-то всклокоченного, обалдевшего от внимания незнакомых людей пьяницы.

— Лансе, значит, в психушке, — горько уронил Хенко.

Квазиолог был умный, безвредный и слегка чокнутый человек.

Есть люди с врожденной тягой ко всему непознанному, с надеждой, что кроме этого мира бетона и камня существует что-то еще. Квазиолог искал наугад. Его интересовали привидения и полтергейсты, и другие явления, которые то ли кажутся, то ли бывают. Он пытался понять природу псевдообъектов. Квазиолог допускал мысль, что это какая-то параллельная цивилизация Земли, враждебная и непонятная и людям, и ивельтам. Он надеялся обнаружить в мире Горящих трав аномальные зоны, пытался подключиться к земной некросфере. Квазиолога волновало непознанное и в самом человеке: интуиция, сны, предвидения, психическая энергия. Он искал способ хоть как-то достучаться до других слоев мира.

Квазиолог получил техническое образование, работал торговым агентом в фирме, реализующей бытовую технику. Внешне его жизнь была довольно размеренной, и свои опыты он большей частью проводил дома или на свалке, а информацию черпал из книг: в книжных магазинах Квазиолога интересовал только один отдел, где стояли цветные книжонки по парапсихологии, эзотерике и прочим псевдонаукам.

Свалку Квазиолог считал зоной. Он свел знакомство с Омшо, как контактером, полагал, что сухолист расширяет сознание и открывает "тонкий мир", но на самого Квазиолога этот легкий наркотик не действовал.

Интерес к иномирцам был у него несколько меньше, чем к выходу в астрал и духам. Судя по СМИ, Обитаемый оказался таким же материальным и обыкновенным миром, как и Земля. Но иномирцы — люди, обладающие особыми способностями, — в какой-то мере подходили под предмет исследования Квазиолога, так что публикации о них он тоже на всякий случай собирал.

Вызов Черного Жителя, призрака свалки, требовал кое-какого особого оборудования. Квазилог не был уверен, что существо, так определенно привязанное к собственной зоне, явится в городской квартире. Но, возможно, если действительно локально воспроизвести близкую ему атмосферу (песчаная почва, сталь, ветер), Житель сможет явиться.

Квазиолог насыпал в пустой аквариум песка и устроил настоящую экспозицию свалки, разложив ржавые обломки стальных вещей. Сверху он укрепил вентилятор.

Оставался вопрос о слежке. Прослушивание в домах велось официально, за попытку найти и уничтожить "жучков" люди несли ответственность. Видеокамеры располагались лишь над входной дверью: они следили, кто входит и выходит из квартир.

Раньше Квазиолог экспериментировал с вибрациями. Он расставлял по всей комнате колонки, с помощью которых создавал шум на разных частотах. Тогда его дважды штрафовали. Первый раз "жучки" зафиксировали превышение допустимого законом уровня шума в жилом помещении. Во второй раз приехала служба технической поддержки — звуковые вибрации создавали помехи и блокировали прослушивание.

Исходя из этого, Квазиолог рассчитывал, что у него будет минут двадцать, может быть, полчаса на контакт с Черным Жителем.

Комната была уставлена колонками и опутана проводами. Аквариум с песком и стальными деталями находился на столе под самодельным светильником. Квазиолог включил колонки и вентилятор. Он не был уверен, что контакт состоится. До сих пор ему не удалась ни одна попытка стать контактером.

— Черный Житель, явись! Шахди, явись! — стал повторять Квазиолог: слово "шахди" для вызова Жителя когда-то назвал ему Омшо.

Черный Житель явился. Взметнулся песок в аквариуме, словно ветер, создаваемый вентилятором, завихрился в воронку — и вот посреди комнаты стоит хозяин уже несуществующей свалки — с пробитым шлемом под мышкой, в кожаной куртке — словом, одетый так, как Квазиологу не раз описывал Омшо. Квазиолог почувствовал, как на лбу выступает пот. Он вытер лоб рукавом и отступил на шаг, рассматривая "объекта".

— У тебя мало времени, — тихо сказал Черный Житель. — Спрашивай.

Квазиолог недаром годами готовил себя к встрече с неизведанным. Он уже опомнился:

— Я призвал тебя, чтобы узнать: где Омшо?

— Тысяча седьмой квартал, шестидесятая линия, — сказал тот. — Внизу дома продуктовый магазин и парикмахерская, на доме — реклама стоматолога. Подъезд в середине дома. Омшо едет в лифте, нажимает кнопку пятнадцатого этажа. Из лифта поворачивает направо. Идет по длинному коридору, его дверь — в самом конце коридора, слева.

Квазиолог запоминал.

— Ты говоришь не как призрак… — наконец заметил он и прищурился, цепким взглядом рассматривая пришельца. — У меня еще есть вопросы. Скажи, откуда ты являешься? Может быть, ты псевдообъект? Для них ты слишком разумный… хотя что мы о них знаем? Может быть, им выгодно разыгрывать перед нами зверей, а они — древний и мудрый народ? — Квазиолог даже протянул руку, чтобы коснуться ткани куртки Жителя, но тот сделал запрещающий знак. — Может быть, вместе с нами на Земле тайно существует другая цивилизация? Вы иная раса, которая жила здесь до ивельтов и владела какими-то силами? Или ты все-таки призрак в особом "тонком" теле? Или иномирец? — Квазиолог снова всмотрелся в сухое, смуглое лицо Жителя.

Черный Житель прервал его жестом, — поднял раскрытую ладонь.

— Ты вправе знать ответы на эти вопросы, — произнес он. — Но подожди. До сих пор в мире Горящих Трав лишь ивельты обладали особыми способностями. Такой человек, как ты, — умеющий связываться со мной и воспринимающий явления иной реальности, — разрушает систему. Новые способности у людей означают для ивельтов потерю контроля. Принудительная разница между ними и вами лежит в основе их власти. Ивельты разрешают вам иметь только ложную науку, вашу эзотерику и квазиологию: они знают, что она ни к чему не приведет. Это сон настоящей науки, которую они поставили себе на службу.

Пришелец стоял посреди комнаты прямо и неподвижно, как черный столб.

— Ты подвергаешь себя опасности, — продолжал Черный Житель. — Я всегда могу исчезнуть, а ты останешься. Не вызывай меня больше. Дождись перемен.

— Перемены… — дернулся Квазиолог.

— Да, — продолжал Черный Житель. — Тогда ты сможешь вызывать меня и таких, как я. Мы всё расскажем вам о том месте, откуда мы являемся, и о том, кто мы. И еще мы расскажем об особых способностях земных людей, которые вы утратили.

Последние его слова заглушил звонок. Квазиолог обернулся в сторону прихожей. Через усилитель домофона звучал приказ: "Полиция! Немедленно откройте!" Квазиолог замахал руками:

— Исчезни!

— Будь осторожен. Не теряй надежды.

Черный Житель "стер себя", проведя ладонью перед лицом, — и теперь только вентилятор бесшумно крутился, нагнетая воздушные вихри и поднимая песок в аквариуме.

Квазиолог признался полиции, что пытался вызвать существо с иного плана реальности. Он спокойно показывал "киборгам": вот колонки, которые создают шум на определенной частоте, а вот это приспособление с вентилятором служит непосредственно для вызова нездешней сущности.

— Я могу продемонстрировать опыт с самого начала, — предложил Квазиолог в ответ на недоумевающие взгляды и усмешки полицейских, которые обнаружили в аквариуме кучу металлического хлама и песка.

"Киборги" осмотрели комнаты. Один из них потребовал у чокнутого эзотерика идентификационную карту, достал переносной порт. Квазиолог уплатил штраф и выслушал предупреждение: действия граждан, квалифицированные судом как злонамеренное препятствие прослушиванию и видеонаблюдению, пресекаются вплоть до тюремного заключения.

Пару часов спустя Квазиолог позвонил Йанти Дейсу и снова назначил ему встречу в подземке.

— Более точного адреса я не достал, — сказал он. — Тысяча седьмой квартал, какой-то из домов по шестидесятой линии. Вот приметы…

О Черном Жителе Квазиолог больше не упоминал: неизвестно, на самом ли деле в подземке глючит прослушка. Но Йанти и так сообразил, откуда адрес.

— Ну, ты не пропадай, — на прощанье сказал он Квазиологу, пожимая его узкую белую руку. — Звони, если что. А здорово, друг, ты это…

Когда-то на допросе Ярвенна рассказывала Армиллу о способности людей Обитаемого мира сводить небесный огонь, облекаться сиянием, являться в любом месте, где устроен их алтарь, исцелять, становиться невидимыми. "Не все умеют всё. У каждого некоторые свойства выражены сильнее, другие слабее", — говорила Ярвенна.

Обычно ребенок перенимал способности от обоих родителей, не всегда — все. От матери Стиврату досталась кровь полынницы, позволяя ему легко находить лад с природой. От Сеславина сыну предстоит унаследовать яркое и длительное сияние, умение вызывать молнию и, быть может, особый талант: способность заставлять светиться предметы.

И все же Стиврат был необычным человеком даже для Обитаемого мира. Он родился на Земле Горящих Трав, его появление на свет приветствовал Дух и, возможно, в будущем Стиврату предстояло примерить на себя предназначение земных людей.

Сеславин несказанно гордился сыном.

— Он богатырь и волхв, как Стиврат из Патоис! Весело ему будет жить с такой силой.

У Ярвенны в издательстве Даргородского университета вышла брошюра — сборник статей под общим названием "Моя жизнь на полынной поляне". Там было и объяснение "Песни о Стиврате" с точки зрения взаимодействия человека с Духом мира Горящих Трав. Песня рассказывала об одном из древних и самых жутких воплощений Духа, которое невозможно было умилостивить жертвами.

"Страх древних людей Земли перед явлениями природы, их суровая и короткая жизнь шла бок о бок с ужасом смерти, — писала Ярвенна. — Восприимчивый к культуре людей Дух усваивал в том числе и мрачные суеверия, отчаяние, бессилие перед стихиями еще дикого и темного человечества. Таким образом, существо, именуемое в "Песне о Стиврате" "ужасом Патоис", в немалой степени воспитано самими людьми.

Но рядом с этим потоком страха перед бытием, перед темной стороной природы, бил родник мужества и борьбы, породивший Стиврата. Поднимая свой топор на чудовищ, Стиврат тем самым восставал против древнего бессилия и ужаса. Дух видел, что человек в силах преодолеть страх. Для Духа Земли Стиврат являл собой культурные ценности человечества: отвагу, верность роду, защиту дома.

Из Песни мы можем судить, что "ужас Патоис" представлял собой огромное чудище в чешуе, с двенадцатью пастями: живая идея пожирания, поглощения. Стиврат встретился с ним у Темень-реки. Выследить жуткое воплощение Духа было нетрудно, — люди хорошо знали, где его логово, и, как огня, боялись этого места. Таким образом, Стиврат переступил запретную для людей границу. Там он бросил вызов чудищу, и "ужас Патоис" явился. Стиврат начал бой в человеческом облике, но в течение схватки дважды перевоплощался в волка и в ворона (подробнее см. об этой способности мой отчет "Бой Сеславина из Даргорода в облике тура со змеем").

Истекающее кровью чудовище устремилось в бегство. Стиврат преследовал его, пока не оказался у входа в логово. Он решился последовать за чудовищем в глубокую нору, где разыгрался последний акт этой схватки. В человеческом облике тяжело раненый Стиврат завершил бой и вернулся домой, где упал замертво, но был воскрешен своей женой (вероятнее всего, он лишился сознания и пришел в себя, когда она применила известные в ее время способы лечения)".

Ярвенна снова ушла на все лето в Патоис. Она взяла с собой девятимесячного сына. Ей хотелось научить маленького Стиврата жить жизнью полынника.

Способности земнородных у детей проявлялись раньше всяких других. Умение облечься сиянием или свести с небес молнию требовало сложившегося характера, большой внутренней силы. Но ощутить особую связь с лесом и лугом, обмениваться с ним токами жизни, исцелять хотя бы царапины наложением рук — этому учились с раннего детства.

Стиврат быстро ползал по всей Ярвенниной полынной поляне. Время, когда маленький ребенок совсем беспомощен, в Обитаемом мире с веками делалось все короче. В теплую солнечную погоду Стиврат оставался с матерью на несколько дней. Потом его забирал Сеславин, поселившийся в Лесной Чаше у тещи: мать Ярвенны сама не так давно родила девочку и помогала Сеславину присмотреть за сыном.

Маленький Стиврат полюбил полынную поляну и жизнь под кронами леса; крылатый птицезверь, гнездившийся в дупле дуба, сделался его хранителем. Мальчик играл с ним, как с большим псом. На поляну наведывался огненногривый тур, мирно пасся, а ночью в ветвях загорались глаза мелких мохнатых лесных существ.

Ярвенна следила, как ее сын замирает, спрятавшись среди высокой полыни, и время для него начинает отсчитываться в ритме травы, бабочек и жуков. Иногда он плескался в ручье неподалеку. Вода в нём всегда была холодной, но здоровье Стиврата только закалялось от этого. "Будет витязь! — радовался Сеславин. — Вот посмотришь, Ярвенна!".

С середины лета на поляну начал являться Хородар. Он делал зарисовки для своей новой картины и просил, чтобы Ярвенна ему позировала. Когда Стиврату приходила пора дневного сна, Ярвенна брала его на руки. Она садилась в тени, среди кашки и медуницы, над головой свисали низкие ветви кустов.

Хородар был и сам похож на какое-то лесное существо. С курчавой бородой и вьющимися волосами, в широкой рубахе, распахнутой на волосатой груди, он бросал на Ярвенну странный нездешний взгляд и переводил его на мольберт, на котором понемногу возникал задуманный им образ.

Случалось, на поляну наведывался сам Дух Земли. С огромным посохом и неизменным котенком рыси на плечах он появлялся под дубом, наклонив рогатую голову, и смотрел на ребенка. Ярвенна, завидев фигуру исполина, выглядывала из зарослей полыни, Стиврат стоял рядом, держась за ее подол.

Один раз Дух шагнул к Ярвенне, снял с плеча пятнистого красно-рыжего котенка и пустил в траву. Ярвенна улыбнулась. Она поняла: это подарок ее сыну, как тур был даром Сеславину.

Котенок с тех пор жил на поляне. Он подрос, лапы, особенно задние, вытянулись. Рысенок стал карабкаться по деревьям; неподалеку, под вывернутыми корнями поваленной бурей сосны, он нашел себе логово.

Но спустя несколько дней Ярвенна сказала Сеславину:

— Забери сегодня Стиврата. Твой тур необычно беспокоен последние дни. Он уходит в чащу, и я слышу вдалеке его рев.

Покормив сына, Ярвенна посадила его возле себя играть. Они с Сеславином собирались поесть сами: он расстелил скатерть на траве и раскладывал прихваченные из дома припасы.

— Почему ревет тур? — озабоченно спросил Сеславин. — Может, скучает по корове?

— Нет, это не гон, — возразила Ярвенна.

— Тебе самой тут не опасно? Вдруг опять завелось чудовище? Знаешь, Ярвенна, как бы ни был доброжелателен Дух, пока в Земле паразит и пока человечество контролирует ивельтская элита, Дух дичает и теряет культуру, ты сама об этом писала. Он может породить такую лютую тварь — не то что огнестрелом, пушкой не возьмешь! Давай вызовем следопытов, пусть обойдут окрестности и выяснят, кто беспокоит тура.

Ярвенна задумалась.

— Пышки с медом, — отвлеклась она.

— Мама для тебя пекла. Ты же любишь, — улыбнулся Сеславин.

Мать жены он и сам называл мамой.

Вдруг издалека донесся трубный, хриплый голос тура. Муж и жена насторожились.

— Вот, слышишь, — сказала Ярвенна.

— Тогда вызовем следопытов, а сами пока уйдем, — решил Сеславин. — А то вот что!.. Как ты думаешь, может, мне воплотиться в тура и самому проверить, что ему не дает покоя?

Сеславину подумалось, что, и впрямь, неплохо бы вселиться в этого косматого князя лесов и обойти дозором округу. Тур, если и набредет на чудовище, то он — великан весом почти в тысячу пудов, не даст себя в обиду. Сеславин окинул взглядом жену и сына, игравшего в траве рядом, и на его лице появилось наивное и добродушное воинственное выражение. Ярвенна ласково посмотрела на сведенные вместе широкие светлые брови и крепко сжатые губы.

— Нет, не надо, — она оперлась рукой на его плечо. — Сделаем так, как ты сказал раньше. Это работа следопытов, у тебя есть своя.

Сеславин не успел ответить. Поляну охватил ветер, она вся вздрогнула и затрепетала. Из зарослей вышел Дух, громадный, стройный, одетый немного иначе, чем всегда. Его чресла прикрывала серо-бурая волчья шкура, из-под которой видны были потертые кожаные штаны. У Духа был широкий пояс, обшитый полосками в виде узора из зигзагов и крестов. На плече сидел уже не ушастый котенок рыси, а крупный черный ворон.

Сеславин и Ярвенна одновременно вспомнили часть Песни о Стиврате, которая называлась "Облачение Стиврата". Нынешнее облачение самого Духа Земли сильно напоминало облик героя Патоис.

Ярвенна вскочила и обеими руками поднесла великану уже початый кувшин молока. Дух поднес кувшин ко рту, проливая молоко на подбородок, жадно пил, точно в память о скотоводческой культуре людей, для которых мать-корова стала кормилицей.

Ярвенна чувствовала, что он готов рассказать то, что у него на сердце. Она подвела к великану, держа за руку, Сеславина. "Расскажи ему", — попросила она, снизу вверх глядя в темные, бычьи глаза Духа. Она видела, как глаза налились кровью.

Сеславин медленно, точно во сне, опустился на землю, прислонившись спиной к стволу дуба. Дух сел на пятки напротив него. Сеславин "говорил" с Духом.

На языке образов и ощущений Дух Земли рассказывал человеку, что произошло сотни лет назад. Он был охвачен бурей гнева, ярости и тревоги. Он помнил времена, когда у него было целое человечество, а теперь лишь маленький Стиврат играл с бабочками на полынной поляне. Дух мира Горящих Трав хотел рассказать человеку, как однажды сделал попытку защитить человечество Земли и потерпел поражение.

Образы путались и накладывались друг на друга. Сеславин видел степной пожар на тысячи верст вокруг, горящие лесные деревни, колючую проволоку на равнине. Затем перед ним раскрылся темный проход в глубину, тоннель, блестящий изнутри от какого-то застывшего вещества. Это вещество выделял паразит, прокладывая себе путь сквозь земную кору в недра. Иногда паразит останавливался, чтобы набраться сил, и расширял свое логово: подземные тоннели прерывались темными пещерами, где он, ворочаясь, размазывал по стенам свою слизь. Она затвердевала сверхпрочным термоустойчивым покрытием.

Дух создал боевое воплощение себя самого. Он объединил в одном существе все, что считал самым могучим и грозным. У него было три головы: многоголовость — знак неуязвимости, — мощные лапы с выдвигающимися убийственными когтями. В каждой пасти сверкали клыки. Это было гибкое и подвижное создание. Оно умело рыть землю, как крот, и, наконец, прорылось туда, где начинался тоннель. В конце, в пещере, ждал враг человечества: членистоногое существо, напоминающее сверчка или рака.

Здесь сгущался кромешный мрак. Духу не нужно было зрение: его воплощение было снабжено теми же приспособлениями, которые есть у летучих мышей и прочих ночных или подземных тварей. Испуская особый крик, Дух Земли улавливал его отражение от стен и от любого препятствия впереди.

Дух продвигался по тоннелям. После долгого путешествия он наконец ощутил впереди присутствие паразита.

Паразит повторял скрипящий звук, похожий на "чьщек!": он создавался трением особых жестких образований на его теле. Дух напал на это странное мерзкое существо, которое заполняло собой собственное тесное логово. Но созданный ивельтами паразит не был беззащитен. Он угрожающе приподнял клешни, все громче и чаще повторяя: "чьщек!". Из раскрытых клешней капала жидкость, разбиваясь о выстланный затвердевшей слизью пол.

Дух, избегая клешней, пытался сломать их или отсечь ударом клыков. Когтистая лапа с хрустом обрушилась на одну из них. Паразит разразился громким шипящим щебетом. Оторванная клешня отлетела.

Слизь выделялась у паразита лишь тогда, когда он передвигался под землей, создавая свои тоннели и логова. Сейчас его тело было сухим и твердым. Когти и клыки самого могущественного воплощения Духа лишь скользили по его панцирю.

Паразит медленно изогнул сокращающееся брюхо. Оно некоторое время вздрагивало; на конце открылось отверстие, из которого потекло нечто вязкое. Затем из отверстия, смазанного этой субстанцией, стремительно вылетело длинное острое жало. Оно проткнуло воплощение Духа насквозь так быстро, что успело втянуться и снова проткнуть его еще и еще, прежде чем Дух взревел, задергался и упал набок. Он продолжал дергаться и хрипеть, израненный и одновременно отравленный ядом.

Паразит перестал выщелкивать "чьщек!". Он успокоился. Едва исчезла опасность, он о ней позабыл: его инстинкты были слишком просты, чтобы он чувствовал боевую ярость или хотя бы интерес к содрогающемуся неподалеку телу. У паразита было только два предназначения: оберегать свою жизнь и питаться.

Дух был поражен. Его воплощение погибло в недрах, и он стал испытывать непреодолимый ужас перед паразитом. В те годы по всей Земле стояли долгие зимы, и в бурях носились призраки. Земля под снежным покровом казалась бесплодной и пустой, черные леса Кибехо окутала печаль, скалы Хирксон, как волки, выли в метели.

Дальше образы путались, так что Сеславин мало что мог разобрать. Вдалеке высились стены городов-гигантов. Дух проиграл битву и потерял свое человечество.

Дух сидел на пятках, сложив на коленях руки, а Сеславин — прислонившись к дубу и подогнув ноги. Маленький Стиврат заулыбался: на поясе Духа висела костяная трещотка. Стиврат сразу решил, что это погремушка, и стал подбираться к ней.

Ярвенна вглядывалась в лицо мужа: глаза Сеславина были открыты. Она видела, что его взгляд устремлен в одну точку, зрачки расширились. Сеславин упал бы, если бы не опирался спиной о дерево.

Стиврат подполз к Духу и теребил свисавшую с его пояса трещотку. Внутри барабанили камешки.

У Сеславина подрагивали руки, иногда содрогалось все тело. Ярвенне начинало делаться страшно. Соприкоснуться сознанием с Духом — это могло быть опасно: в нем миллионы существ, доброжелательных и нет, совсем немного просвещенных и море совершенно темных и диких. Духа сводит с ума засевший в недрах Земли паразит. Почему последние дни так тревожно ревел тур?

Внезапно Дух тяжело поднялся и медленно побрел в чащу, опустив рогатую голову. Наигравшийся погремушкой Стиврат уже спал, свернувшись в траве.

Сеславин уронил на грудь голову, в безжизненной позе подавшись вперед. Ярвенна, поддержав мужа за плечи, уложила на землю.

Ему по-прежнему чудились пещеры, озера, образующиеся в подземных полостях, естественные колодцы и шахты. Там вода была мертвой от соли или, смешиваясь с известью, превращалась в камень, и стояла вечная тишина. Но в ней шелестели звуки миллионов капель и стекающих по стенам ручьев. В темных залах ползали улитки со светящимися раковинами. Сеславин упорно искал выход, чувствуя, что в самой глубине дышит демон-пожиратель, победивший враг Духа — паразит.

Сеславин приходил в себя долго: он уже был не в забытье, но еще не в сознании, уже начал чувствовать, как ему на голую грудь и на лицо льется ледяная вода, но не мог ни открыть глаза, ни пошевелиться. Наконец он вырвался из беспамятства таким усилием, что тут же приподнялся на локтях, глядя перед собой невидящим взглядом. Сеславин даже не понял сразу, спасение это или смерть.

Он проспал до вечера под навесом на краю поляны. Вечером вместе с Ярвенной и Стивратом они вернулись в Лесную Чашу.

Здесь Сеславин жил в комнате старшего брата Ярвенны на втором этаже большого дома. Братья-погодки выросли и разъехались. Младший учился на первом курсе в Даргородском университете и собирался стать смотрителем полевых угодий. Старший брат уехал к морю Хельдвик — в Ирменгард, поступил на судостроительный факультет и проходил практику на верфях.

Сеславин не только ощущал себя, но и внешне выглядел путником, который пришел из дальних мест, испытав по дороге нужду и опасности. Мать и отец Ярвенны с тревогой поглядывали на него, уходившего из дома лишь нынче утром, а вернувшегося, как после долгих скитаний. Казалось, он нетвердо помнит даже расположение комнат.

Со слов мужа Ярвенна записала его видения. В открытые окна долетали свежие запахи сада. Над письменным столом были прибиты полки, на которых стояли детские книжки о приключениях, а в углу — деревянный, тщательно вырезанный меч и детский лук со стрелами.

— У братьев, когда они учились в школе, здесь была сторожевая башня, — объяснила Ярвенна и подошла к окну. — Тут они несли дозор.

Сеславин лежал на диване. Он смотрел в потолок, запрокинув голову на подушку.

— У нас в Обитаемом мире давным-давно не было войн, — вдруг задумчиво проговорил он. — А я даже оглянуться не успел, как стал воином. И Аттаре стал воином на Земле Горящих Трав. У меня тоже когда-то был деревянный меч…

Ярвенна села на подоконник. В руках у нее все еще была тетрадка и карандаш.

— Спи, — сказала она и без улыбки добавила. — Воин… Пока дома, спи.

Ночью на веранде светло и прохладно. В небе стоит яркая луна, настольная лампа похожа на такую же луну, только в абажуре. В углу валяются каркасы нескольких недоплетенных корзин: Аттаре забросил это увлечение, и они пылятся, в них поселились цикады.

Аттаре писал монографию, два дня в неделю отдавая чтению лекций в университете. Он по-прежнему носил бороду, по деревне ходил босой и время от времени отправлялся с мотыгой в общинные виноградники.

Каждый рассвет Аттаре шел к морю. В голубой вышине ему иногда чудилось пустое место: место, где должен быть виден его летящий крыломах. Аттаре швырял в море камешки, залезал на большие валуны и возвращался домой, чтобы выпить кружку вина и после бессонной ночи лечь спать. Завтракал Аттаре обычно на ходу: он брал с собой лепешку и гроздь раннего винограда.

"Чепуха! — думал он по пути домой. — Ничто не мешает мне летать. В школе ребята построят крыломах, я, конечно, приду на испытания…". Аттаре вспомнил о небесной колеснице Стелаиса: неболете, который должен быть запряжен крылатыми существами. Сколько махов он сможет пролететь? Но у Аттаре еще будет возможность провести этот опыт. Землепроходцы когда-нибудь найдут способ истребить паразита в мире Горящих Трав. И однажды в Тиевес будет построен громадный амфитеатр. Люди придут, рассядутся на скамьи. Им выдадут бинокли. И над головами зрителей по кругу начнутся первые в мире гонки на неболетах…

"Да я и сейчас могу вернуться на Землю, — говорил себе Аттаре. — Подать заявление в Комитет: прошу, учитывая мой опыт… Чепуха! Почему меня туда так тянет?.. Я пишу фундаментальный труд! Он действительно будет иметь значение, я введу в научный обиход огромный, еще не освоенный материал. Моя теория даст ключ к пониманию всей культуры Древней Тиевес!".

Но Аттаре не становилось легче. "На том берегу мое счастье, а мой меч и мое сердце на этом", — пелось в одной песне на древнем наречии Оргонто. Аттаре писал свою монографию с тем чувством, с которым в разлуке пишут письмо к любимой.

Накануне у Аттаре был долгий разговор с матерью. Та сказала, что хочет посватать за него Джолу, дочь соседки, совсем молодую девушку, только что поступившую в техникум на факультет виноделия. Так еще в старину родители иногда сами выбирали сыну невесту или дочери — жениха, но этот обычай сильно изменился с тех пор, как браки заключались насильно, семейной властью. Теперь для Аттаре и Джолы родительское сватовство сводилось лишь к тому, что обе семьи хотят познакомить их ближе и рассматривают как возможную и даже желательную пару.

В ответ на слова матери Аттаре смутился:

— Джола, мама? Я ее помню вот такой, — он выпрямил ладонь над полом. — Ты уверена, что она захочет со мной встречаться? Наверное, она ждет, что неожиданно полюбит необычного, незнакомого человека, а тут ей скажут: выходи за соседа, которого ты знаешь с детских лет. Мне кажется, сейчас Джоле это будет очень скучно.

Аттаре сидел в плетеной подвесной койке на веранде: здесь он обычно спал, проработав всю ночь.

— А ты бы пошел на свидание с ней? — серьезно спросила мать.

Она окинула взглядом письменный стол, заваленный рукописями. Листы были сложены в стопку и придавлены статуэткой бородатого древнего философа, чтобы ветер не разметал их.

— Я — другое дело, — Аттаре помолчал. — Ты права, мама, мне пора подумать о собственной семье. И я, похоже, куда меньше романтик, чем сам от себя ожидал. Я не ищу таинственную незнакомку и охотно бы познакомился с девушкой, которую выберешь ты. Но Джола… У нее еще слишком многое впереди.

— А у тебя многое позади? — поняла мать, остановив проницательный взгляд на лице Аттаре.

Тот развел руками:

— Ну, в общем, да… Да, мама, у меня кое-что уже позади.

— Мне нравится Джола, Аттаре, — мягко возразила мать. — У нее хорошая семья. Она простая, открытая, умная девушка…

— Я тебе сказал, мама: если она тебе нравится, я посватаюсь к ней.

Аттаре задумался. Девушке не должно быть обидно, что ее сватают. У Джолы еще не случалось в жизни ничего подобного, ей будет даже интересно. А если она скажет, что встречаться с соседом, которого сватает мама, не так уж и увлекательно, то Аттаре сам в глубине души с этим согласен и вовсе не собирается отбивать невесту у ее будущего суженого, имеющего то преимущество, что встреча с ним загадочна и еще впереди.

Вторая книга Элено и Ресс "Вихри Летхе" вышла в Обитаемом Мире весной, и по ней уже был написан сценарий. Студии Даргорода и Оргонто объединились, чтобы снять по "Вихрям" "живую светопись" — пьесу для светописного театра.

События Тиевес снимались на Сорренском побережье, приключениям в лесах Патоис и Кибехо предстояло разворачиваться под Даргородом. Тиона прошла отбор на небольшую роль. В пьесе она играла "саму себя" — южанку, которую Ольвгейр спасает от медного льва. Тиона повзрослела за этот год, черты лица стали тоньше, а глаза еще больше и темнее. Волосы у нее были убраны в новую прическу: завязаны хвостом на макушке, как у незамужних девушек в Древней Тиевес.

Главной сценой Тионы был танец на берегу в сильный туман. Жительницы приморских деревень, жены и матери рыбаков, танцевали, чтобы привлечь громоносцев. Однажды наставник Стелаис научил громоносца носить сигнальный фонарь. С тех пор они нередко помогали морякам.

Тиона знала, что Ольвгейру предстоит пройти опасное место — узкий пролив, в котором столкновение встречных течений вызывало водовороты, и кораблю угрожали острые скалы. Тиона танцевала на берегу и вызывала громоносца. Дав ему в лапы фонарь, девушка посылала морского духа на помощь Ольвгейру, чтобы тот указывал безопасный курс.

— Вот увидишь, Джола в тебя сразу влюбится по уши, как я в светописной пьесе влюбилась в Ольвгейра, — заверила Тиона Аттаре. — Родители в выходные пойдут к соседям и все обсудят. Готовься к свиданию!

— Я даже не знаю, о чем с ней говорить, — смущенно произнес Аттаре.

— Ну ты что? — укоризненно округлила глаза Тиона. — Джола такой же человек, как и ты. Просто поговоришь с ней по-человечески. Нет, ты совсем одичал!

— Вот именно, — Аттаре нахмурился. — Ты же знаешь, что я ни о чем не умею говорить, кроме древней культуры.

Тиона рассмеялась:

— Тогда говори о древней культуре. А Джола будет говорить о виноделии, она как раз учится на технолога. Получится очень познавательное свидание. Все будет хорошо, вот увидишь!

Над морем сгустился туман, прибрежные скалы сливались с водой и небом. Только мерцающий свет сигнального фонаря, стоявшего на большом валуне, рассеивал мрак на маленьком пятачке пространства. В нем кружилась с поднятыми руками светлая женская фигурка. Отблеск фонаря выхватывал из белесой мглы то развевающийся вокруг босых ног край длинной накидки, то разметавшиеся черные волосы, то простой бронзовый браслет на загорелой тонкой руке.

Девушка исчезала в тумане и снова появлялась на островке света, маня руками кого-то невидимого со стороны моря. Наконец, она остановилась, вытянулась, запрокинув голову и вскинув руки. С горячей надеждой танцовщица смотрела вверх.

В воздухе захлопали крылья. Появилось и закружилось над ней крылатое существо, длинный змей с точеной вытянутой головой. Девушка схватила с валуна и подняла над собой фонарь. Свет озарил ее матово-загорелое лицо и темные глаза. Существо делало круг за кругом, снижаясь по спирали, наконец, пролетев низко над головой девушки, вцепилось обеими лапами в кольцо фонаря и взмыло вверх. Девушка крикнула, погружаясь в туманную мглу:

— Освети путь Ольвгейру и его кораблю, громоносец!

Светящаяся точка исчезла в тумане над морем.

…Жужжание аппарата, прокручивавшего "живую светопись", смолкло. Движущиеся картины перестали мелькать на белом полотне, и постановщик, который просматривал отснятые нынче сцены, одобрительно кивнул: "Кругом туманное марево, а громоносец с сигнальным фонарем, — думал он, — это живой маяк, символ надежды. Танец девушки, таким образом, будет означать послание любви и надежды тому, кто не должен ни сбиться в тумане с пути, ни погибнуть в водовороте".