в которой мистер Раймонд Шелдон засыпает усталым и обессиленным, просыпается испуганным, а по ходу повествования становится просто несчастным.

Шелдон, вернувшись домой, долго не мог придти в себя, но когда наконец успокоился, счёл происшедшее у Грэхемов благом. Раймонд не мог сказать Пэт о своей любви, но теперь её слова, в которых Шелдон, по размышлении, не увидел ничего, кроме добродетели и здравомыслия, вынудили его к откровенности. Её подозрения виконт счёл вполне обоснованными — он не мог быть искренним в этих отношениях, не мог ничего добиваться и даже сказать ничего не мог — что же она могла заподозрить? Шелдон надеялся, что теперь Пэт поймет его, пожалеет и… если не полюбит, то хотя бы перестанет избегать, заставляя ревновать и мучиться. Только одно на мгновение порадовало, всколыхнуло и обожгло душу. Его невольно вырвавшееся признание, он видел, хоть и удивило Патрицию, не было ей неприятно! Она растерялась, но на её лице Шелдон не прочёл отвращения или отказа. Это позволяло надеяться, пусть не на взаимность…

А на что?

Неожиданно Шелдон понял, как хочет её любви, как пьяница — вина, он алкал и жаждал, чтобы она искала его взгляда, растворялась в нём, чтобы находила в этом счастье и, как и он, не могла прожить без него и дня. Но тут же его лицо исказила гримаса боли. О чём он мечтает, безумец? Как будто у него есть право требовать от неё любви. Теперь, когда всё волей случая прояснилось — он снова попал в тупик. Подобные отношения, Раймонд понимал это, долго продолжаться не могут, в них слишком много пищи для дурной молвы, он не может позволить себе скомпрометировать Пэт, нужно решиться на что-то. Сегодня суббота. Завтра утром он пойдет в церковь, будет молить Господа о помощи, об укреплении его души, потом упадёт в ноги отцу. Сердце Раймонда болезненно сжалось. Отец не может не понять его. Он сжалится. Это огорчит его, но он сжалится…

Но это огорчит его. Почему всё так нелепо? Шелдон всей душой любил отца, сердце сжимало болью от одной мысли опечалить человека, всегда проявлявшего о нём самую трепетную заботу, столь благородного и щедрого. Он расстроится. Отец, столько вложивший в него, столь гордящийся им — будет вынужден стыдиться его выбора, отвечать на исполненные злорадства насмешки… Почему так, Господи?

Раймонд всегда думал, что в этом мире действует незыблемый, исполненный мудрости Божественный Промысел, и всё в мире провиденциально. Промысел Божий, полагал он, есть непрестанное действие всемогущества и благости Божией, которым Бог сохраняет бытие, а возникающее через удаление от добра зло пресекает или исправляет, обращая его к добрым последствиям. Его учитель, преподобный Джеймс Хоуп сказал, чтобы увидеть Бога в Его Промысле, нужна чистота разума, сердца и тела, а для достижения чистоты необходимо жить по заповедям Спасителя. Шелдон верил в это. Его усилия на пути — нет, не святости, он не был самонадеян, но поисков её, заставляли его всем напряжением душевных сил искать целомудрия, истины, веры. Раймонд верил, что на праведном пути избежит горестей, сожалений, печальных прозрений и раскаяния.

Он старался жить по-божески.

А что в итоге? Непонятная, слепая сила вынуждает его не только потерять голову в безумной страсти, сходить с ума, не спать ночами в жажде запретного, но причинить боль самому дорогому для него человеку, а в будущем, возможно, обречёт и сугубым скорбям… За что, Господи? Что он сделал не так? Раймонд в изнеможении прилёг на постель, веки его сразу отяжелели. Нервничая и ревнуя, он плохо спал несколько последних ночей и сейчас провалился в глубокий сон, как в бездонный колодец. «Бесформенный хаос прекрасных форм, свинцовый пух и ледяное пламя, недуг целебный, дым, блестящий ярко, бессонный сон, как будто и не сон…»

* * *

Он шёл в чёрной университетской мантии под стрельчатыми арками коридоров Кембриджа, пока не оказался перед тяжёлой дубовой дверью, — как та, что вела в библиотеку Грэхемов, она распахнулась — и оттуда взметнулся, оледенив душу ужасом, рой страшных чёрных нетопырей. В пустом помещении, открывшемся ему, стоял гроб. Шелдон почему-то страшно испугался. Ему показалось, что в этом гробу она, Пэт, и на душу пахнуло могильной сыростью погреба. Она умерла! Пол закружился под его ногами, однако он устоял, опершись о колонну, обхватив её руками. Но вот на фоне окна неожиданно мелькнул её силуэт. Он смог вздохнуть. Господи, она жива… Раймонд приник лбом к ледяному мрамору, отдышался, потом медленно приблизился к гробу — и замер в новом ужасе.

На крышке гроба был герб Шелдонов.

В испарине и дрожи, колотившей его, Раймонд сел на кровати. Это сон? Что за кошмар? Пытался подняться, но ноги так тряслись, что он оставил это намерение. Почему-то подумал об отце и почувствовал, как душу обдало леденящим холодом. Нет, только не это!! Что это значит? Его сны были столь редкими, что каждый был вещим. Значит ли это, что его просьба о женитьбе убьёт отца? Шелдон почувствовал, что задыхается. В глазах совсем потемнело. Раймонд был одинок и потому неимоверно дорожил теми, кто был подлинно близок сердцу. Кроме отца и Пэт у него никого не было. Господи, сжалься…

Все мысли вчерашнего дня померкли перед ужасом потери. Потери необратимой и страшной. В голову Шелдона на мгновение вошла мысль, что если он потеряет отца — то сможет жениться на Патриции, став себе хозяином, но тут же вздрогнул от омерзения. Эта мысль была не его мыслью. Она была послана дьяволом и должна была быть раздавлена. Такой ценой Шелдон счастья не хотел.

Неожиданно в коридоре раздались шаркающие шаги, и в его дверь постучали. «Войдите», — Раймонд не узнал свой голос. Дверь медленно отворилась. На пороге стоял отец.

— Мальчик мой…

Лорд Брайан был бледен.

— Что случилось, отец?

— Вы не спали?

— Нет, мне приснился кошмар.

— Он уже сбылся, Раймонд. — Тут Шелдон заметил, что отец сжимает в руке письмо, которого он сразу не заметил на фоне белого шлафрока милорда Брайана. — Только что прибыл нарочный. Ваш брат… мой сын Родерик погиб.

Раймонд окаменел. Родди?

Гибель его была столь неожиданной, что в неё просто с трудом верилось. Шелдон протянул трясущуюся руку отцу и взял письмо. Полковник Габбин сообщал, что его друг, мистер Родерик Шелдон, в пятницу был убит на дуэли, и испрашивал согласие сэра Брайана Шелдона на погребение сына на редингском кладбище.

— Я не в силах… Вам нужно забрать тело, Раймонд, он должен покоиться в нашем фамильном склепе. Я распорядился о лошадях…

— Да, отец, я еду.

* * *

Скорбная весть в воскресное утро мгновенно разнеслась по городу — все, кто был в церкви, узнали о трагедии ещё до полудня, и к дому Шелдонов начали подъезжать экипажи. В это время Раймонд, по дороге в Рединг, был полон всё теми же странными, искушавшими и угнетавшими его мыслями. Боже! Что происходит? Перед ним то и дело всплывало в памяти побелевшее лицо отца. Раймонд никогда не был близок с братом — поведение Родерика не давало ни малейшей возможности уважать брата или полюбить его, но при мысли, какая скорбь сжимает сейчас сердце отца, чувствовал, что теряет самообладание. За что непомерная и непосильная тягота потери сына должна лечь на плечи графа? За что? Впрочем, вспоминая своё пробуждение и жуткие мысли от страшного сна, Раймонд всё же чувствовал некоторое облегчение. Господь оставил ему отца и возможность грезить о Патриции. Это была милость Провидения.

Прибыв в Рединг, где раньше бывал проездом в Кембридж, но никогда не останавливался, Шелдон нашёл полковника Габбина. Что-то неясное насторожило его сразу — то ли в глазах этого человека, то ли в его странной манере отводить их от собеседника. Шелдон сказал, что по поручению отца должен забрать для погребения тело брата. Полковник выразил сомнение в целесообразности подобного, спросив, не лучше ли предать тело земле в Рединге? Раймонд снова внимательно взглянул на Габбина. Желание родственников в подобных случаях никем не должно оспариваться и даже обсуждаться, но что-то в тоне полковника подлинно обеспокоило его. «А почему, по мнению мистера Габбина, это целесообразно?», спокойно поинтересовался Раймонд. Полковник поднял глаза и тут же снова опустил их. Шелдон почувствовал странную дрожь, охватившую тело, Габбин же, не замечая в собеседнике признаков гнева или раздражения, в конце концов нарушил молчание, сказав, что вид покойного… Он умолк.

Раймонд начал понимать. «Я могу посмотреть на тело?» Полковник пожал плечами — и указал на казармы. Тело брата находилось в закрытом дешёвом гробу в тёмном помещении, где хранились запасы фуража. Раймонд сдвинул тяжёлую крышку и ахнул. Если это была дуэль, то на достаточно странных условиях: выстрел был произведен в упор, висок чернел запекшейся кровью. Шелдон повернулся к Габбину. «Он оставил письмо или записку?» Габбин снова отвёл глаза. «…Да, своему приятелю мистеру Генри Сейкеру» «Я могу его прочесть? Речь идёт о долге чести? Что вынудило брата так поступить?»

Габбин наклонился к самому уху Шелдона.

— Поверьте, дорогой мистер Шелдон, лучше всего предать тело земле в Рединге без выяснения всех обстоятельств, которые ничего, кроме стыда и боли, никому не принесут. Мы сделали всё, абсолютно всё, чтобы скрыть подробности происшествия. Кроме меня, мистера Сейкера и денщика вашего брата, нашедшего тело первым, никто ни во что не посвящён. Хотя догадываются многие.

Шелдон задумался. Похоже, что Габбин был прав, но он должен знать все, чтобы принять верное решение.

— Мистер Габбин, посвятите меня во все подробности, и я сделаю всё, чтобы избежать скандала.

Габбин вздохнул, вынул из кармана лист бумаги и протянул его Раймонду. Прочитав, Шелдон побледнел так, что полковник в испуге вскочил. «Врача?» «Нет-нет, — Раймонд несколько секунд молчал, ловя ртом воздух. — Это нужно… уничтожить» «Мы думаем так же, но я сохранил это именно на случай, если родственники захотят…»

Записка жгла руки Раймонду. Да, хоронить нужно здесь и немедленно. Но что сказать отцу? Шелдон закрыл глаза. Что-то нужно придумать. Тяжесть на сердце была неимоверная. Они вышли из казарм, и тут Габбин заметил, что привезли почту. «Завтра утром мы сможем похоронить его в закрытом гробу». Шелдон кивнул, и в эту минуту услышал, как кто-то выкрикивает его имя. Шелдону подали письмо, на котором он мгновенно узнал почерк отца. Лорд Брайан приказывал ему привезти тело брата, «вопреки тому, что он находит нужным сделать сам или к чему его попытаются склонить в Рединге». Шелдон растерялся. Состояние его заметил полковник и, подойдя, поинтересовался, всё ли в порядке? Шелдон молча протянул ему письмо отца. Габбин, прочтя, вздохнул и посетовал на непререкаемость воли родителей. Шелдон попросил разрешения увезти последнее письмо брата. Габбин пожал плечами и снова вздохнул.

* * *

Раймонду с трудом удалось достать подводу, он заплатил денщику брата более чем щедро, умоляя о молчании, и в Уинчестер прибыл далеко за полночь. Приказал сразу поставить гроб в склепе и снова заплатил гораздо щедрее, чем запрашивали. Идти к отцу боялся, и предпочёл отложить разговор на утро, но едва разделся, скинув дорожный сюртук, на пороге показался лорд Брайан.

— Раймонд…

— Отец…

— С кем он стрелялся? Он послал вызов? Вы узнали обстоятельства его смерти?

— Да, отец, — Шелдон тяжело вздохнул, — но они таковы, что я предпочёл бы не говорить вам о них.

— Рассказывайте.

— Никакой дуэли не было. Он покончил с собой. Оставил записку приятелю — Генри Сейкеру.

Граф побелел и опустился в кресло.

— Вы читали? Долг чести? Сколько он проиграл?

— Карточные долги… сравнительно незначительны — около пятисот фунтов.

— Почему он не обратился ко мне? Я бы оплатил…

— Отец… — Раймонд не мог продолжать, чувствуя, что задыхается. Подумав, просто протянул отцу записку брата. — Это он написал Сейкеру. Нашёл тело Артур Дейли, его денщик, он тоже это видел…

Лорд Брайан взял письмо. В нескольких строках, стиль которых не сделал бы чести и конюху, Родерик Шелдон сообщал приятелю, что сучка из притона негодяя Торнби наградила его мерзейшей заразой.

— Мистер Габбин сказал, что брат, видимо, был сильно пьян, когда сделал это…

Милорд Брайан на глазах ссутуливался, долго молчал.

— Вас обоих воспитывали и учили одни и те же люди… Так трудно что-либо понять… Сожгите это.

— Да, сэр.

Шелдон бросил письмо в камин, несколько минут наблюдая, как бумага становится пеплом.

— Поведение Родерика кладет пятно на полк, но оно — ничто в сравнении с пятном, которое будет лежать на роде, если обстоятельства станут известны. Позволить называть род Шелдонов сифилитическим… Я был неправ, не нужно было привозить его в Уинчестер, — возле глаз графа проступила темнота, он кусал губы и растерянно смотрел в тёмный угол спальни Раймонда.

— Успокойтесь, отец. Гроб заколочен, оставим его в фамильном склепе. Что ещё можно сделать? Габбин уверяет, что ни у кого в Рединге нет резона распространять эти сведения.

— Хранить свой секрет — мудро, но ждать, что его будут хранить другие, — глупо. Вы наивны, мой мальчик…

Это не соответствовало действительности. Раймонд и сам не верил тому, чем пытался успокоить отца. Сохранить в тайне можно только то, что забыл сам. То, о чём знают трое — не утаишь. С особым ужасом, злостью и омерзением Шелдон подумал о том, как будут смеяться над их позором и Тэлбот, и Лоренс, и все те, чье положение много ниже. Возможность оплевать то, что ещё вчера казалось недостижимым — праздник для ничтожеств. Зависть самому совершенству поставит в упрёк его безупречность и, ни в чём не сыскав изъяна, осудит всё.

Если же такой изъян отыщется…