Кислотные огоньки бегали по многочисленным гирляндам. Рвущиеся из динамиков супербасы качали полуголую, потную, пьяную, удолбанную толпу. Стробоскопы вырывали из хаотичной массы отдельные движения, превращая их в пляску святого Витта.

Андрей сквозь зубы втянул полбокала искристого «Донперегноя», чувствуя, как щекочут небо пузырьки. Поставил липкое донышко на мраморную стойку и стал водить по ней пальцем, размазывая брызги шампанского в сюрреалистический рисунок. Ему было невыносимо, до ломоты скучно на этом празднике жизни, повторяющемся из ночи в ночь с упорством, достойным лучшего применения.

Какая-то незнакомая брюнетка навалилась на его плечо рвущимся наружу бюстом, задышала в ухо сладким перегаром. Потерлась. Не видя искорки интереса в глазах хозяина вечеринки, отстала. Исчезла в веселящейся толпе, целеустремленная, как акула в поиске.

С другой стороны к стойке подкатила сильно датая компания. Два парня быковатого вида старались зажать между накачанных тел хихикающую рыжую девицу. Та, хоть и казалась неадекватной, ловко уворачивалась, заставляя друзей сталкиваться лбами или прижиматься друг к другу интимными частями организма. И, кажется, это начинало им нравиться.

Андрей попытался вспомнить, видел ли когда этих людей, столь беззаботно и отвязно гуляющих на его дне рождения, но вспомнить не смог. Как и добрую половину присутствующих. Все эти многочисленные «плюс один»: «А можно я с собой подругу возьму?», «Он хороший мальчик, приличный» и тому подобное. А в итоге заблеванный пол, разбитая посуда, астрономические счета в баре и никакого удовольствия.

Он вздохнул и залпом допил шампанское. Боком протиснулся мимо троицы и между остальными танцующими и направился к туалетам. Не к общим, которые уже были до краев наполнены характерными звуками и запахами, а к ВИП-сортирам, для почетных гостей.

Качок-охранник с прибитыми к голове боксерскими ушами и переломанным раз восемь носом посторонился, пропуская хозяина мегавечеринки. Андрей зашел внутрь, наслаждаясь прохладой мрамора и тонким запахом дезинфекции, мешающимся с ароматами дорогой туалетной — он невольно усмехнулся получившемуся каламбуру — воды. Названия он не помнил, но запах любил, потому сотрудники, знавшие вкусы всех випов наперечет, сбрызгивали им все возможные места. Не сильно, только чтоб едва чувствовалось — опять-таки как он любил.

Андрей порылся в кармане, извлек из него пакетик с белым порошком и пустой корпус от шариковой ручки. Никакого «Паркера» или, там, «Монблана», а обычной, школьной, за тридцать пять копеек. Ну, вернее, когда он себе такие покупал, они стоили тридцать пять копеек, а сейчас… Бог знает. Наверное, немало. Раритет. Мечта коллекционера. Таких уже не производят, и, чтоб найти, нужно заказать партию в Китае, в авторском дизайне. Ведь не какой-нибудь там бренд из бутика за углом.

Он усмехнулся и стянул пиджак. Бросил его на мраморный столик, закатал рукава, распечатал пакетик и насыпал на зеркальную полочку дорожку. Конечно, он мог нюхнуть прямо в зале, никто бы и не пикнул, наоборот, поддержали, даже попросили. Но ему хотелось… А черт его знает, что ему хотелось. Нет, не просто уединиться или погрузиться в мир грез. Ему хотелось чего-то другого, такого, чтобы удивило его, возможно, даже напугало. Погнало по телу горячую адреналиновую волну. Только где ж такое взять? Спуск с самых крутых гор, прыжки с парашютом, дайвинг по карстовым пещерам, охота в джунглях. Все это уже было и обрыдло. Даже секс в последнее время какой-то механический выходил, не ведущий к отношениям. Двадцатиминутное туда-сюда, сон по разные стороны огромной кровати, деньги на утреннее такси и номер, стертый из памяти мобильника. И арриведерчи!

— Да, совсем ты что-то приуныл, — раздался над ухом веселый голос.

Андрей вздрогнул, хотел прикрыть дорожку, но вспомнил, что он тут практически единоличный царь, бог и хозяин. Отдернул руку, выпрямился и обернулся на голос. Перед ним стоял Валентин, давнишний друг и участник многих авантюр, и лыбился во все тридцать два металлокерамических бундесовских зуба с далеко выдающимися клыками. Специально небось такие заказал, чтоб народ пугать.

— Спалил, спалил! — захохотал он.

Андрей кивнул, молча соглашаясь.

— Да не беспокойся, не госнаркоконтроль, — хохотнул Валентин, хлопая Андрея по плечу могучей рукой. — Тут впору нам, друзьям, о тебе беспокоиться.

— С чего бы? — Андрей наконец совладал с собой и, сколь мог крепко, пожал протянутую руку.

— Видел бы ты себя! Стоишь над дорожкой кокаина, в такой роскоши… — Он обвел рукой золоченые светильники, статуи «под античность» по углам, зеркала в резных рамах. — Нос уже в кокаине, считай. Бабу любую можешь получить, съесть все, что пожелаешь. А в глазах тоска.

— А чего радоваться-то?

— Как чего? День рождения у тебя. Гулянка в разгаре. Гостей полна коробочка. Сам весь в шоколаде и других извалять можешь. Круто же?

— Ну да, — вяло пожал плечами Андрей. — Круто.

— Брателло, — ехидно прищурился Валентин. — А не посещает ли тебя крамольная мысль: мол, завтра помру, а от меня ничего и не останется, кроме кратковременной памяти в головах пары десятков дебилов? Тридцать три — возраст Христа, а никаких материальных следов пребывания на земле нет и не предвидится. Ни детей, ни артефактов, ни другой срани?

— Ну, что-то вроде, — протянул Андрей, коря себя за то, что почти публично сознается в подобном соплежуйстве. Хорошо хоть Валентин человек проверенный, по-любому могила.

— И давно это у вас, больной? — спросил он, имитируя тон мультяшного доктора.

Андрей опять пожал плечами.

— Поздравляю. — Валентин снова хлопнул друга по плечу. — Диагноз ясен.

— И что у меня болит?

— Болеть ничего не болит, а вот кризис среднего возраста накрыл.

— Наверное, — безразлично ответил Андрей.

— Нужна срочная помощь.

— И как вы планируете мне помочь? — спросил Андрей, невольно перенимая его ернический тон.

— Детей я за тебя не сделаю, дом не построю, дерево не посажу, но вот адреналинчику в твою жизнь добавить…

Он заговорщицки подмигнул и залез в карман. Покопался там нарочито долго и внимательно и жестом циркового фокусника извлек конверт. Странный. Вроде и бумажный, а вроде и нет, словно весь он был покрыт голографией и переливался в отблесках светильников.

— Вот, подарочек тебе.

— Интересно, — ответил Андрей, осторожно принимая из рук друга конверт.

Вскрыл клапан, заглянул внутрь. Извлек оттуда карточку, чем-то похожую на банковскую, но без привычных номеров и логотипов платежных систем. Повертел в руках безразлично.

Валентин заметил его отношение:

— Чего ты скуксился? Считаешь, что тебя уже ничем удивить нельзя?

— Давно уже никому не удавалось, — не стал оправдываться Андрей. — Не то что раньше. — Он завел глаза под лоб в неожиданном приступе сентиментальности.

— Ну да, давай расскажи мне снова, что раньше на радиорынке купил компакт Жан-Мишеля Жара — и счастлив, а сейчас его самого можно на корпоратив заказать, а никакого удовольствия.

Андрей лишь вздохнул удрученно.

— А забыл, как от бандитов последнее прятал, или как через два дня после аппендицита в Китай за пуховиками на автобусе трясся, или…

— Ладно, хватит, — оборвал его Андрей. — Сколько раз уж спорили… В конверте-то что?

— Путевка в жизнь, — тут же смягчившись, улыбнулся Валентин.

— В смысле? На Багамы? Карибы? На Северный полюс? — от балды предположил он, разглядывая странные голограммы на карточке.

— Нет, такой ерунды я б тебе дарить не стал, тут круче. Это пропуск в другую жизнь, если хочешь.

— Как это?

— Да понимаешь, папаша мой в «Сколково-2» работает. В руководстве нового проекта. Хронотуризм. Сейчас только-только завершились испытания, только-только начали услуги оказывать официально, но еще мало кто обо всем этом знает. Вот, это он мне достал. Но тебе, смотрю, нужнее, да и мне с подарком для человека, у которого все есть, возни меньше, — усмехнулся он. — Тамошние яйцеголовые кристалл изобрели или микросхему…

— Кремниевую микросхему часто кристаллом называют, — поправил Андрей, вспоминая свое институтское прошлое.

— Короче, — отмахнулся Валентин от лишних знаний, — если его проглотить, отправляешься в прошлое на определенное время и, — он выдержал театральную паузу, — можешь делать там что хочешь.

— Вообще все?

— Вообще. Хоть с патрициями в термах мойся, хоть с древними индусами Камасутру изучай, хоть конницу Мамая из пулемета вали.

— Так это ж нельзя.

— Что нельзя? — не понял Валентин.

— Вмешиваться в ход истории, от этого настоящее измениться может.

— Это у Рэя Брэдбери может, если хоть одну бабочку задавишь, — наставительно поднял палец Валентин и икнул.

Андрей понял, что друг его тоже в изрядном подпитии, а может, и слегка под кайфом.

— А у нас не может. Все продумано и придумано. Я подробностей не знаю, но никаких изменений в нашем времени. Гарантировано.

— Это как же, создается иная реальность, новая ветвь истории что ли? Это уже не к Бреду Бери, а к Филипу Дику.

— Дикий там твой Филип или домашний — не суть. Главное, изменений в настоящем не происходит.

— Круто! — воскликнул Андрей, которому подогретое алкоголем и наркотиками воображение тут же нарисовало картины возможного блаженства.

— А я о чем? — поддержал Валентин покачнувшегося друга. — Бери, короче, пользуйся.

— Но ты-то как же?

— Ерунда, — отмахнулся Валентин. — Мне папаша еще достанет. Или сам себе куплю.

— Так я сам куплю, — выкатил грудь Андрей. — Думаешь, не могу?

— Да можешь, можешь, кто б сомневался! — улыбнулся Валентин. — Пойдем-ка еще тяпнем.

— А пойдем.

Опираясь друг на друга, они дошли до двери, проковыляли мимо прижавшегося к стене охранника. Толпа хищно поглотила их раскачивающиеся фигуры.

* * *

Раннее утро принесло звон в голове и сушняк. Андрей пошарил по прикроватной тумбочке, стараясь найти стакан воды и «алказельцер», который должна была оставить дрессированная прислуга. Вместо этого рука его наткнулась на что-то прохладное и скользкое, похожее на кожицу живого крокодиленка, заснувшего в холодной воде. Андрей отдернул руку и даже зачем-то обтер ее об одеяло. Осторожно подняв голову, чтоб не вызвать резким движением всплеск боли, посмотрел на странное. Это был сколковский конверт. В предрассветной темноте спальни он светился неярким голубоватым светом. Будто сам по себе. Андрей даже покрутил головой в поисках источника, который мог бы отражаться в конверте, но ожидаемого не нашел.

«Вот ведь нанотехнологи гребаные, — подумал он. — Страна в них миллионы вбухивает, а они светящиеся конверты изобретают. И хронопутешествия. Кстати!» Андрей схватил с тумбочки конверт, отстегнул клапан и запустил туда руку, достал карточку. Конверт потух, карточка же озарила комнату неярким голубым светом, в котором переплетались, словно живые, нити хитрого узора.

«О как!» — подивился он, разглядывая диковинку. Вот бы на стену такую, в размер картины. А лучше над бассейном. Надо будет узнать у Валентина, не сможет ли его папаша такое устроить. А это что? Он перевернул конверт и тряхнул. На одеяло выпал листок бумаги, вернее, не бумаги, а вроде как тонкого, гибкого пластика, на котором были напечатаны какие-то буквы. Переливающийся узор, как на карточке, только тусклее. Разобрать написанное можно, только немного в глазах рябит.

Андрей дотянулся до ночника и щелкнул выключателем, попутно чуть не опрокинув стакан с водой. Таки поставили. Не глядя схватил его и опустошил наполовину. А глаза уже бегали по явственно проступившему тексту.

Так, принцип действия, микросхема в токопроводящей биоактивной оболочке, растворяемой желудочным соком. Ага. Оболочка растворяется, и хронотурист перемещается… Время пребывания зависит от толщины оболочки… Интересно.

Андрей заметил, что текста на пластиковой бумажке гораздо больше, чем должно было помещаться, каким-то неведомым образом тот прокручивался сам.

Никакими суперспособностями хронотурист не наделяется. Остается, как говорят англичане, «эз из», то есть если уж воевать в фаланге Александра Македонского, то держать копье и биться на мечах нужно учиться заранее.

А тут что подчеркнуто? В случае гибели обратно возвращается только тело. Даже если по частям. Нестыковочка какая-то. Если руку оторвало, а чип в желудке, то как же… Хотя, может, он на электрическое поле индивидуума настраивается. Потому и бактерии прошлого проникнуть не могут, у них-то поле другое. Логично. А вообще, по факту-то что это значит? Что если там концы отдашь, то навсегда. Андрей задумчиво пожевал край пластобумаги. С удивлением отметил, что следов от зубов на нем не осталось. А с другой стороны, когда в Африке один на один против льва выходил с эсвэдэшкой, гарантий тоже никто не давал.

Хм, а все же хорошая вещь — фантастические романы. Готовят людей к изобретениям на сто лет вперед. Тема попадающих в иные миры и времена путешественников во времени уже так обсосана нашими и не нашими писателями, что кажется реальностью большей, чем достижения нашей промышленности. Да и трудно, конечно, сделать что-то менее видимое, чем те успехи промышленности, по правде сказать.

А это что? Тарифы. Наш — «Премиум». За миллион уёв? Как же иначе мог поступить Валентинов папа — понтораст, судя по рассказам отпрыска, полнейший?

И что нам в рамках тарифа предлагают? Точность по выбору от часа до суток. Хроноточность плюс-минус сутки. Максимальный доступный вес — пятнадцать килограммов. Попадание в любую точку истории земли в ближайший миллиард лет. А чего не больше? А, ну да, атмосфера, может, другая или вулканическая активность. Хотя если Помпеи посмотреть надумаешь в аккурат перед гибелью, то ведь можно и в жерле Везувия очутиться, плюс-минус километр. Вот блин. Или прямо в берлоге у голодного медведя. А потом чипец сработает, обратно выкинет в том виде, который топтыгин переварить не успел, и собирай парня лопатами.

Тьфу. Андрея передернуло, во рту образовался горький комок. Он поспешил запить его водой. А может, вернуть эту карточку на фиг? На, мол, дорогой Валентин, сам к своим медведям путешествуй.

Телефонный звонок ударил виброй по нервам. Андрей вздрогнул. Забытые за увлекательным чтивом похмельные чувства вновь кинулись терзать беззащитное тело. Он еще раз прополоскал рот тепловатой водой и нажал кнопку приема.

— Привет, — голосом Валентина сказала трубка. — Ты как?

— Здоров! — ответил Андрей сипло, попутно заметив, что голос друга был вполне проснувшимся, будто друг давно на ногах, а то и вообще не ложился. — В смысле привет, а здоровье — башка раскалывается.

— Немудрено, — не удивился Валентин. — Шампунь водярой лакировать… А все остальное как?

— В порядке. Охрана до дома довезла, умыла, раздела и спать уложила. Не впервой. А ты?

— Да тоже подвезли. Слушай… — Чувствовалось, что он хочет спросить о чем-то важном, но не находит слов.

Андрей не стал его подбадривать, тем более что смутно догадывался, о чем пойдет разговор. Наконец Валентин собрался с духом:

— Слушай, а та карточка, что я тебе вчера подарил…

— Ну?

— Ты ее не потерял?

— Нет, не потерял, — ответил Андрей, пожалуй даже слишком запальчиво. Он утвердился в своих подозрениях. Сейчас еще смелости наберется и станет просить обратно папин подарок. Ну уж вот фиг ему, сначала дарит, потом обратно просит. Сам поеду. — Сижу вот, изучаю. Выбираю место и время, — почти не соврал он.

— Понятно. — Голос Валентина потух. — Тогда удачно съездить.

— А это, кстати, куда ехать-то? — быстро спросил Андрей, пока друг не дал отбой.

— Это уж ты сам выбери. Вся известная история человечества в твоем распоряжении.

— Да не, я не про то, где площадка для запуска? В проспекте, — он повертел перед глазами пластиковую бумагу, — адрес не написан.

— Да, это место не афишируют пока по всем каналам. — В голосе Валентина жизни не прибавилось. — «Сколково-2», знаешь? Съезжаешь с МКАД на Сколковское шоссе, по нему до города Сколкова, а оттуда до Ваковского лесопарка. Вот на территории лесопарка все это дело и находится. В лесочке корпуса стоят, пока все это обходится без вывесок. Шлагбаум охраняемый. Охране достаточно карточку показать, она пропустит, отведет куда надо.

Это Валентиново «куда надо» прозвучало как-то нехорошо. Андрей поежился, но решимости не потерял. Даже наоборот. Она крепла в нем с каждым мгновением. Он нащупал таблетку от похмелья, закинул ее в рот, запил остатками теплой уже воды и скинул ноги с кровати. Организм на мгновение потерял баланс. Во рту снова образовался горький комок. Комната, едва подсвеченная первыми лучами из-за плотных штор, качнулась вбок, но устояла.

Он нашарил босыми ногами шлепанцы и поскользил на кухню по натертому до блеска антикварному паркету с вензелями неведомых графьев. Этот паркет достался ему вместе с домом и был предметом особой гордости прошлого хозяина. Андрею он не нравился совсем, но оторвать и вынести на помойку не позволяло заключение комиссии ЮНЕСКО. Культурное, блин, наследие.

На кухне уютно побулькивал кофейный аппарат, распространяя вокруг одуряющий запах арабики. Теплая чашка тонкого фарфора стояла на салфетке посреди большого стола с мраморной столешницей.

Андрей плеснул себе в чашку ароматной жидкости и взгромоздился коленями на сиденье стула, локтями на специальную подложку, тоже подогретую невидимой прислугой. Отхлебнул. В голове прояснилось. Он хлебнул еще раз, улыбнулся, почувствовав, как организм приходит в норму. Достал из кармана шелковой пижамы карточку и положил на стол.

Она продолжала светиться холодным внутренним светом. Андрей покрутил ее пальцем по столу и отпустил, голубоватый рисунок стал ярче и слился в розу из светящихся кругов. Карточка сделала пару оборотов и застыла.

Хронопутешествия? Все это напоминало бред. Или розыгрыш. А что, вполне в духе Валентина. Но если уж допустить… Если уж мечтать, то лучше ни в чем себе не отказывать.

Если бы Андрею «повезло» упустить «большой хапок», стыдливо называемый у нас эпохой первоначального накопления капитала, по возрасту или складу характера, он стал бы историком. Причем специализировался бы не на рыцарях, там, всяких или королях времен начала конца упадка реставрации, а на истории России, от зарождения до наших дней.

Посмотреть, как князь Владимир Русь крестил? Или как Иван Грозный сына убивал? Или как Петр I боярам бороды стриг? Нет, опасно это все. Язык русский до Пушкина совсем другой был. Всякие там «бяше», «понеже». А нравы простые. Что не так — ноздри вырвут и на каторгу как шпиона шведского или турецкого. Нет, явно надо что-то поближе, где можно за своего сойти, особо не напрягаясь.

Дуэль Пушкина? Или Лермонтова? Не дать поэту нахамить Мартынову. Спасти? Вдруг чего умного еще напишет, не здесь, так там. Ну да, а что потом делать там целые сутки, да еще среди офицеров или горцев кавказских? Ну их. А может, убийство Александра II Освободителя? Опять же, дел на пять минут. Да еще и под осколки бомбы Гриневицкого можно угодить или в охранку и провести там в кутузке отпущенный хронотуризмом срок. Или вот… Андрей аж вздрогнул от собственной смелости.

1920 год. Прибайкалье. Красные партизаны взрывают поезд, в котором люди, наложившие лапу на русское золото после ареста и расстрела адмирала Колчака, без ложной скромности именовавшего себя верховным правителем России, вывозят его за границу. Темная история. Почти 200 тонн золота исчезли бесследно. Уже почти сто лет его ищут. И любители, и профессиональные кладоискатели, и даже КГБ с ФСБ, говорят. Недавно экспедиция была, глубоководные батискафы привозили. «Миры». На них еще Джеймс Камерон подводные сцены «Титаника» снимал. Они дно Байкала обшаривали, сам тогдашний президент спускался посмотреть. Вроде ничего не нашли, а если б и нашли, кто б сказал?

Да и принести домой пару слитков золота с двуглавыми орлами или рублей золотых царских. Он защелкал в голове внутренним калькулятором, пересчитывая курсы. Получилось, что того золота, которого удастся принести с собой, только на полтора хороших джипа хватит. Не для наживы, какая там нажива, просто чтоб было. Друзьям показывать, пусть удивляются. Или в музей сдать, чтоб выставили с соответствующей табличкой. Мол, коллекция предоставлена бизнесменом таким-то. Чем он хуже Вексельберга с его «яйцами»?

К тому же один из прадедов его еще пацаном сопливым воевал на колчаковских фронтах. За красных. И отзывался об адмирале и его присных вовсе не так лестно, как показывают их в современных фильмах и сериалах. Да и образ из рассказов старика — комиссар в кожане, с шашкой наголо и маузером в деревянной кобуре на боку, скачущий по степи впереди отряда красноармейцев, с детства запал ему в душу. И вот он, отличный шанс.

Решено!

* * *

Через два часа лазурный «бентли» вез Андрея в «Сколково-2». Бортовой компьютер с упорством маньяка советовал заглушить двигатель и вызвать эвакуатор, так как машина, по его мнению, попала в сильно пересеченную местность. По большому экрану на передней панели бежали строчки информации. Андрей поглядывал на экран краем глаза, ухватывая только суть.

В августе 1918-го части народной армии полковника Каппеля при поддержке Чехословацкого корпуса взяли Казань. В телеграмме полковнику Чечеку: «Трофеи не поддаются подсчету, захвачен золотой запас России в 650 миллионов…»

Через две недели запас на двух пароходах отправили в Самару, потом перевезли в Уфу, а в конце ноября 1918 года он поступил в распоряжение правительства адмирала Колчака в Омске. 31 октября 1919-го золотой запас под усиленной охраной офицерского состава погрузили в вагоны. Золото и охрану разместили в 40 вагонах, еще в 12 находился сопровождающий персонал. Транссибирская магистраль на всем протяжении от Ново-Николаевска (Новосибирска по-нынешнему) до Иркутска контролировалась чехами, отношения с которыми у правительства Колчака были натянутыми. 27 декабря 1919 года штабной поезд и состав с золотом прибыли в Нижнеудинск. Там представители Антанты вынудили Колчака подписать приказ об отречении от прав верховного правителя России и передать эшелон с золотом Чехословацкому корпусу. 15 января 1920 года чешское командование выдало Колчака большевикам, которые его и расстреляли.

Андрей притормозил и всмотрелся в окрестный пейзаж. Заросшие бурьяном поля, темный лес в синей дымке, покосившиеся столбы с провисшими проводами. Вездесущие вороны. Что-то не похоже на гнездо модернизации и логово нанотехнологий. Сверился с навигатором. До намеченной цели еще километров тридцать. Он снова начал читать вполглаза.

7 февраля чехословаки возвратили советским властям 409 миллионов рублей золотом в обмен на гарантии беспрепятственной эвакуации корпуса из России. Народный комиссариат финансов РСФСР в июне 1921 года составил справку, из которой следует, что за период правления адмирала Колчака золотой запас России сократился на 235,6 миллиона рублей, или на 182 тонны. В некоторых ящиках, где некогда хранились золотые слитки, оказались кирпичи. Еще 35 миллионов рублей из золотого запаса пропали уже после передачи его большевикам, при перевозке из Иркутска в Казань.

Так, это все уже неинтересно. Эшелон. Андрей вернулся назад, нажал пару ссылок. А, вот. Белочехи снарядили эшелон для транспортировки почти двухсот тонн русского золота для отправки по Кругобайкальской железной дороге. Он вышел со станции Слюдянка в ночь с 10 на 11 февраля 1920 года. На станцию назначения, в Порт Байкал, состав не прибыл. По слухам, пути перед локомотивом взорвали красные партизаны. Точное место неизвестно, но говорят, либо 87-й, либо 121-й километр магистрали. Что произошло с золотом дальше, опять же неизвестно. По одной версии, состав слетел под откос, пробил лед и упал в озеро — дорога там проходит по самому берегу. По другой — его растащили партизаны, по третьей — окрестные мужики, по четвертой…

— Через пятьсот метров поворот направо, — с расстановкой произнес навигатор.

Андрей сбросил скорость и удивленно завертел головой. Никакого указателя не было. А вот и поворот. Он крутанул руль, и «бентли» послушно съехал с асфальта на бетонку. Бортовой компьютер пискнул и подавлено затих: может, вокруг стоят глушилки всякой электроники?

Бетонка в две полосы, без ухабов, чуть выпуклая, чтоб не застаивалась вода, прямая как стрела. Она пересекала поле, вошла в лес и через восемьсот тридцать два метра по спидометру уперлась в автоматический шлагбаум. Рядом стояла пластиковая будка с большим тонированным стеклом. Влево-вправо от будки отходил высоченный забор со спиралью Бруно поверху. Крыша будки была сплошь усеяна видеокамерами. Наверное, камеры стояли и в лесу, потому что охранник, не обычное пузатое быдло из «бывших», а стройный и подтянутый, ждал его около шлагбаума. Одежда его очень напоминала форму американского полисмена. Начищенные ботинки, отутюженные брюки, голубая рубашка с коротким рукавом. Нашивки с мелкими, нечитаемыми буквами. На голове кепка с длинным козырьком и непонятными же эмблемами.

Жестом он приказал остановиться. Андрей нажал на тормоз. Сыто урча многосильным мотором, «бентли» затормозил перед шлагбаумом. Охранник подошел к опускающемуся окну, чуть наклонился и молча прикоснулся двумя пальцами к козырьку.

Андрей сунул в окно пластиковую карточку. «Нанополисмен» бросил на нее быстрый взгляд, еще раз козырнул, выпрямился и отошел от машины. Шлагбаум сам собой поднялся. Андрей неторопливо повел машину к разноэтажным домикам, виднеющимся за образцово ровными деревьями.

Двух— и трехэтажные, с витринными окнами и большими лоджиями строения. Только обшитые сверху каким-то непонятным материалом. Бетон — не бетон, кирпич — не кирпич? И окна покрыты пленкой переменной прозрачности: о своем комфорте нанотехнологи позаботились. Перед жутко официального вида двухэтажным зданием наблюдался асфальт, расчерченный на парковочные места.

Андрей припарковался, вылез из машины. У него захватило дыхание. После города с его пыльной взвесью и машинного кондиционера местный воздух казался невесомым, пустым. Он совершенно не наполнял легких. Чуть попривыкнув, молодой человек взбежал по крыльцу, хотел взяться за массивную дверную ручку, но дверь плавно отъехала в сторону.

Он очутился в высоком просторном холле. К нему тут же подошел брат-близнец охранника у шлагбаума. Андрей показал ему светящуюся карточку. Охранник не остановил, не окликнул, а лишь кивнул. Ну и ладно, подумал он. Дошел до середины холла и остановился, разглядывая двери на первом этаже и лестницы, ведущие на второй. Куда теперь? Неужели придется возвращаться к охраннику и спрашивать у него?

— Здравствуйте, — прервал его размышления нейтрально обходительный голос.

— Добрый день, — ответил Андрей и показал карточку неброскому человеку лет пятидесяти в сером костюме и с кожаной папкой под мышкой.

Тот кивнул и улыбнулся приветливо, хотя и несколько натянуто.

— Следуйте за мной, — вежливо, но казенно произнес он и пошел, не оглядываясь, по коридору.

Андрей поспешил за ним.

Вместе они пришли в оборудованный в стиле хай-тек кабинет. Большой алюминиевый стол неправильной формы, ортопедические кресла на суставчатых ножках, подстраивающиеся под вес садящегося.

Неброский человек обогнул стол и уселся в солидное кожаное кресло. Положил перед собой папку и сложил на нее руки с дорогим маникюром. Андрей устроился бочком в кресле для посетителей.

— В какую эпоху собираетесь? — спросил мужчина.

«Приятно, — отметил про себя Андрей, — не задает дежурных вопросов вроде „По какому делу?“ или „Вы — хронотурист?“ Тем более что наверняка доложили с КПП». Вслух же ответил:

— Хотелось бы попасть в десятое февраля тысяча девятьсот двадцатого года, на южный берег Байкала, если конкретней, на восемьдесят седьмой километр КБЖД.

— Как точно, — улыбнулся мужчина. — И что там собираетесь делать, если не секрет?

— Узнать тайну пропавшего золота Колчака, — ответил Андрей. Скрывать свои истинные намерения смысла не было: даже если мужчина не знает, какие события разворачивались на Кругобайкалке в эти дни, — Интернет подскажет.

— Гражданская война? — покачал головой тот. — Довольно опасный период. И сибирская погода в феврале не очень.

— К сожалению, интересные события далеко не всегда случаются в комфортной обстановке, скорее наоборот, — усмехнулся он.

— Но Сибирь, холод, война…

— Хотите предложить что-то другое? — напрягся Андрей. Что-то в тоне визави ему не понравилось. К тому же он не представился и вообще вел себя как-то странно для простого служителя, призванного отвести клиента в камеру перемещения или куда там. Да и кабинетик явно не для простых сотрудников. Он осмотрел стеллажи с грамотами, дипломами и кубками. На одном была крупно написана фамилия. Дронов. Фамилия Валентина. Вспоминать, как Вальку по батюшке, даже не стоит. Вот он, батюшка-то, сидит: — Или отговорить?

— Э… Ну… Понимаете… Валентин не должен был передавать кому-то карточку. Это наше… Семейное дело.

— Понимаю. Но он мне ее подарил. — Андрей почувствовал, как поднимается в нем волна гнева. Он давно приучился никому не отдавать то, что попало ему в руки, неважно, свое это или чужое. Да и настроился уже на путешествие. Был готов. А в дальнейшем запал мог пройти. И вместо Сибири и гражданской войны…

Он резко поднялся из удобного кресла:

— Где у вас тут отправляют? Ведите.

Мужчина за столом щелкнул тумблером переговорного устройства. Склонился к нему.

— Сергей, в холле клиент. Встретьте, пожалуйста, — проговорил он, интонационно-оскорбительно выделив «клиент», и махнул рукой по коридору, мол, не задерживаю.

Андрей пожал плечами и вышел в коридор, снова оказался в холле, где его уже ждал улыбчивый парень в синем комбинезоне с эмблемой «Сколково» на груди и форменной кепке на вихрастой голове.

— Здравствуйте, я ваш проводник. Вергилий, — хохотнул он. — Пойдемте, пожалуйста, за мной.

Они двинулись по другому коридору, казавшемуся гораздо длиннее, чем все здание снаружи. Опять нанофокусы или просто так хитро перестроили?

— Сейчас заведу вас в отдел информации, там заполните анкету, — тараторил парень на ходу. — Там нужно указать период, желаемое время пребывания и другие параметры в зависимости от тарифа. Отметить на карте желаемую точку прибытия. Если точно не знаете, там есть компьютеры, подключенные не только к общедоступным ресурсам, но и к закрытым разделам разных библиотек. Можно уточнить, если что.

— А долго можно уточнять? — поинтересовался Андрей.

— Рабочий день до восемнадцати ноль-ноль, — ответил парень, глядя на часы. — А еще реквизит надо подобрать.

— Реквизит? — удивился Андрей.

— А как же? Или вы хотите на прием к Малюте Скуратову в костюме от Армани отправиться?

— От Бриони, — автоматически поправил Андрей. — Но нет, конечно. Я б хотел отправиться…

— Не надо мне говорить. В анкете все напишете, — улыбнулся парень. — Вот, кстати, и пришли. — Он распахнул дверь в небольшую светлую комнату, сплошь уставленную компьютерными терминалами — только мониторы и клавиатуры, системников видно не было, видимо, все подключается к одному мейнфрейму. — Садитесь и начинайте. Закончите — я к вам подойду. И браслет вот этот на запястье наденьте, он кое-какие медицинские показания снимет. А то, если давление высокое или с сердцем проблемы, в хронотур отправляться не рекомендуют.

Андрей поблагодарил кивком его удаляющуюся спину и уселся в ортопедическое кресло. Перед ним на экране сам собой всплыл бланк анкеты. Симпатично нарисованный, трехмерный. Заполнять его следовало с клавиатуры, а вот бегать по пунктам можно было просто взмахивая рукой. Водить вверх-вниз, вперед и назад, а сенсоры улавливали движение и двигали курсор. Прикольно.

Вопросов было много. Кроме стандартных — имя, фамилия, возраст, — касались они в основном цели пребывания и повторялись по нескольку раз в чуть измененных формулировках. Андрею даже показалось, что это тест на психологическую устойчивость. Пожелания к амуниции. Так? Комиссарский костюм той эпохи. Рост, вес, параметры, какие известны. Плюс декрет… Тьфу, мандат. За подписью самого В. И. Ульянова (Ленина). Текст? «Подателю сего оказывать всякую помощь и поддержку в любом деле, которое бы он ни делал». Отлично. Желаемое время пребывания. Сутки? Не, что там сутки-то делать, тем более папаша прав, не май. Двенадцати часов хватит за глаза. Еще тогда можно будет успеть на баскетбол вечером с пацанами сходить. Если наши двенадцать часов равняются их. Ладно, по возвращении определимся.

Наконец все пункты были заполнены, и перед ним на экране появился земной шар, прорисованный удивительно натуралистично. Андрей «повращал» его с помощью невидимой мышки, нашел знакомые очертания озера Байкал. Приблизил. Вгляделся повнимательнее, сверяясь с мерными шкалами по бокам экрана.

Вот южная часть Олхинского плато. Между высокими скалами и темной синевой байкальской воды — узкая ниточка железной дороги, прерываемая тоннелями. Станция Слюдянка, от нее километров девяносто, это примерно тут. Он с силой ткнул пальцем, ставя на карте жирную красную точку. Настучал на клавиатуре время желаемого прибытия в прошлое.

Сергей появился почти в то же мгновение. За дверью дежурил что ли? А ему кто-то сидящий за другим терминалом и следящий за процессом передал, что клиент — блин, папаша знал, чем задеть, — покончил с анкетой.

— Не, — начал Сергей с порога. — Так не пойдет.

— В смысле? — не понял его Андрей. Неужели папаша Валентина снова чинит препоны?

— Нельзя так точки перемещения ставить. Смотрите, тут вот скалы, обрыв, а тут сразу озеро начинается. Оно в феврале подо льдом, конечно. Но кто знает, какие там полыньи бывают. А если на склон приземлитесь? Там обрыв метров тридцать, так и скатитесь по камням. Куда-то сюда нужно. — Он ухватил красную точку и потащил в глубь плато. Метров на восемьсот. — Аппаратура у нас достаточно точная, а на ВИП-тарифе мы еще большую точность даем, но лучше подстраховаться.

— А тут что?

— Да ничего, просто ровное место и лес достаточно далеко, чтоб с размаху попой на елку не сесть, — хохотнул провожатый.

Неприятный у него был смешок, старческий, совсем не вязавшейся с мальчишеской внешностью.

— Нет, я про вот это. — Андрей ткнул пальцем в ровные квадраты в самом углу огромного экрана.

— Это? — Сергей сдвинул кепку и почесал вихрастый затылок. — На деревню похоже. Бывшую. Одни фундаменты вон остались. Но домов было много, судя по всему.

— А в двадцатом году она существовала?

— Кто ее знает… — Сергей снова почесал затылок. — Все может быть.

— А вы в место предполагаемой высадки не заглядываете?

— Нет, — сухо ответил Сергей.

«Ну что, теперь можно?» — Андрею не терпелось окунуться в новый загадочный мир.

— Техникам надо еще время, чтобы настроить аппаратуру. А мы как раз в бутафорскую успеем. Приоденем вас по моде того времени. Просперо, наверное, уже все подобрал.

— Просперо?

— Да, оружейник наш. Как в «Трех толстяках». И по униформе разных времен он спец. Если что, поможет одеться согласно эпохе.

— А почему он в первую очередь оружейник, а во вторую уж специалист по костюмам?

— Востребованнее. Без оружия в прошлое еще никто не уходил, а вот в тех же джинсах, что пришел, — бывало, — улыбнулся Сергей.

— Понятно. А несчастные случаи были?

— У возвращенцев? Нет, ничего серьезного, царапины только. По частям еще никто не вернулся, если вы про это, — ответил Сергей, хотя тон его был не очень уверенным.

М-да, этот не скажет, хоть режь. Небось тут у них специальные тренинги проводят и учат клиентам про возможные неприятности не рассказывать. Как в Гоа. Типа, у нас тут все хорошо, приезжайте, гости дорогие и не очень. А что водичка плохая или скат может метровым шипом брюхо пропороть во время купания, то вам знать не обязательно. Везде одно и то же.

Следом за провожатым он очутился в большой светлой комнате с прилавком по типу магазинного из старой советской эпохи. На нем лежали какие-то кутули и свертки. За ними виднелась объемистая лысина невысокого человека в роговых очках с толстыми линзами. Большими мягкими руками он ловко перебирал какие-то железки, щелкая и вгоняя одну в другую.

— Привет, Просперо. Я тебе тут привел вот. — Сергей посторонился, пропуская Андрея вперед.

Тот шагнул к прилавку. Просперо коротко кивнул и внимательно оглядел его фигуру. При этом руки его словно жили самостоятельной жизнью. Наконец раздался последний щелчок, и на прилавок лег маленький пистолет. Дамский. «Браунинг», — подумалось Андрею, хотя он вовсе не был уверен, что это браунинг, а тем более дамский.

— Это для меня? — улыбнулся Андрей.

— Это для двадцатого года, — ответил Просперо. Голос у него был низкий и бархатистый. — Вальтер модель пять, разработан в тысяча девятьсот пятнадцатом году, так что удивления ни у кого не вызовет. Автоматический пистолет с отдачей свободного затвора, под браунинговский патрон шесть — тридцать пять миллиметра «ауто». Магазин коробчатый, сменный, на семь патронов. Если у вас в руках такой увидят, никто ничего не заподозрит.

— Круто! А маузер есть?

— Маузер? — Глаза оружейника сузились за стеклами очков. — Комиссарский?

— Ага.

— Есть и комиссарский. Подождите.

— Вы тут разбирайтесь пока, а я к ребятам, — встрял Сергей. — Нужно посмотреть, как там что. — Не дожидаясь ответа, он исчез за дверью.

Просперо вернулся и положил на прилавок деревянную кобуру, из которой торчала округлая ручка с кольцом для крепления ремешка.

— Такой?

— Да, такой. — Андрей схватил кобуру, откинул крышку и вытащил на свет божий огромный пистолет с длинным стволом. Глаза его загорелись.

— Вообще-то его называют маузером ошибочно. — В уголках губ Просперо появилось что-то похожее на улыбку. — Его разработали без ведома Пауля Маузера, но на его заводе братья Федерле. В тысяча восемьсот девяносто шестом году было начато производство и продолжалось вплоть до тысяча девятьсот тридцать девятого. За это время выпустили более миллиона штук. Модификация К-девяносто восемь, знакомая всем по кино про революцию, — это так называемая модель «Боло» (большевистский) под патрон семь — шестьдесят три. По сути, у немецких мастеров получился легкий карабин…

— Круто, — не слушая его, повторил Андрей. Схватил с прилавка зарядную рамку и попытался загнать в магазин патроны.

— Вот этого тут не надо, — остановил его Просперо, придержав его руку. Пальцы оружейника были мягкими, но хватка железная. — Пуля три стены навылет пробьет. И тех, кто за ними.

— Сорри, — извинился пристыженный Андрей. — А шашка?

— Вот уж шашка вам совершенно ни к чему, — снова улыбнулся Просперо. — Только лишний вес. Я бы и маузер не брал, ограничился бы вальтером. Вы стреляли когда-нибудь?

Андрей только молча кивнул.

— Хорошо, тогда с этим разберетесь сами. Вот обмундирование. Теплое белье примерно того периода. Гимнастерка без петлиц, погон и орденов. Галифе кавалерийские, утепленные. Валенки…

— Валенки?

— Конечно, Сибирь же. Февраль.

— А можно что-нибудь другое, менее… — Андрей не нашелся, как обозвать, но Просперо его понял:

— Могу предложить унты. Правда, аутентичных у нас нет, только те, что перед Второй мировой летчикам выдавали. Но там, в Прибайкалье, такая катавасия в то время была, что они вполне могут сойти за поставки союзников.

— Годится. А это что?

— Тулуп укороченный. Я так понимаю, вам бы хотелось кожан, но не советую.

— Почему?

— Хорошие шансы вернуться обмороженным. Зачем вам это?

— Понятно, давайте ваш тулуп. И это… Треух что ль? — Андрей покрутил в руках то, что нынче называлось шапкой-ушанкой.

— Красную ленточку прикрепить? — спросил Просперо вежливо, но без услужливости.

— Спасибо, обойдусь. А это что? Бурнус? — Он развернул накидку с капюшоном.

— Башлык. Возьмите, пригодится.

— А не тяжело будет? — спросил Андрей.

— Лучше маузер оставьте, ограничьтесь вальтером, — вновь нахмурился Просперо.

— Ладно, беру. Ну что, вроде укомплектовались? Теперь что?

— Вот еще сумка. Тут всякие хозяйственные мелочи. Плюс мандат за подписью Ленина, как заказывали. Бумага примерно того периода, чернила тоже. Печать Реввоенсовета РСФСР, подпись — от настоящей графолог не отличит. Теперь запаситесь едой, и можно в дорогу. Только лучше перед перемещением не ешьте, вывернуть может. — Он обернулся к интеркому, щелкнул кнопкой, негромко проговорил в черную решеточку: — Сергей, забирайте.

Провожатый возник мгновенно, будто ждал за дверью, подхватил тюк с отобранной одеждой и повел Андрея дальше. Остановились они возле распашных стеклянных дверей, из-за которых тянуло вкусным.

— Тут у нас столовка, — пояснил Сергей. — Можете сейчас поесть, можете с собой чего взять. Идете? Тогда я пока это в переодевалку отнесу.

Андрей кивнул и потянул на себя дверь. «Столовка» носила на себе следы советского прошлого и высокотехнологичного… будущего? Кстати, а почему они в будущее не отправляют, только в прошлое? Или, может, отправляют, да никому особо не говорят? Да и ладно, нечего перед поездкой себе голову забивать.

Следуя совету оружейника, он не стал ничего есть, взял с полки лишь стакан пахнущего детством компота из сухофруктов. Отхлебнул немного и поставил на стол. Пошел в дальний конец. В специальный мешочек набрал энергетических батончиков, а в обнаружившийся в походной сумке термос, удачно замаскированный под походную офицерскую флягу, налил горячего чая. Вышел в коридор.

Сергей опять ждал его, привалившись к стене и что-то строча двумя пальцами на мобильнике. Не иначе, эсэмэску любимой.

— Кстати, а современные вещи с собой брать можно? — поинтересовался Андрей, проходя мимо него в переодевалку.

— Можно. Главное, чтоб не превышали установленного веса, — ответил провожатый.

Андрей зашел в гостевую комнату. Там имелся шкафчик, небольшой, но сделанный из очень толстой стали. Мало ли какие ценности ВИП-клиент захочет тут оставить? На привинченной к стене вешалке уже были развешены части его будущего обмундирования, рядом несколько пустых крючков. Хочешь — одежду так оставляй, хочешь — в шкафчик запри.

Андрей уселся на одну из скамеек и неторопливо, со вкусом переоделся, привыкая к каждой вещи. По молодости он немало ходил в разные походы и знал, сколько неприятностей могут доставить натирающий ногу носок или тесные трусы. Но, к его удивлению, все вещи словно на него и сшиты были. Неужели обмеряли на проходной хитрым объемным лазером? Или узнали его параметры через карточку, или у них тут запас хранится на все случаи жизни, как в павильоне киностудии?

Осознав, что тянет время, он надел гимнастерку, сунул ноги в унты, накинул на плечи полушубок, сверху башлык. Закрыл шкафчик и, комкая в руках шапку и походную сумку, вышел в коридор. При себе он оставил только часы и мобильник. По первым, понятно, время определять, а второй зачем — неясно. Умом он понимал, что сотовая связь вряд ли отыщется в 1920-м, но без него Андрей чувствовал себя как-то вовсе уж сиротливо.

Сергей вошел, оглядел его медведеподобную фигуру, цокнул языком.

— Что, хорошо? — поинтересовался Андрей.

— Увидел бы в лесу, обос… Испугался бы, — ответил проводник. — Прям вылитый…

Кто вылитый, он уточнять не стал, да и Андрею было неинтересно. Проводник вышел в коридор, Андрей за ним. Шли, пока не остановились перед дверью, толщиной с сейфовую, с окошком из высокопрочного толстенного стекла. Дверь вела в просторный зал, посредине которого находилась странная архитектурная конструкция: купол, а внутри него круглый подиум белого цвета.

— Ну, вроде все, — сказал Сергей, когда они подошли к куполу. — Кристалл запрограммирован. Глотаете капсулу, встаете на круг и через несколько мгновений как… — Последние его слова проглотил вздох сходящихся створок.

К ним подошел лаборант — или кто он тут такой? — с подносом в руках. На подносе — блюдце, на блюдце — гомеопатическая горошина синего цвета. Неужели это и есть та самая капсула, что забрасывает в другое время?

На Андрея накатила неожиданная робость. Вся эта затея показалась чистейшей воды авантюрой. Но, привыкший брать быка за рога и все остальные органы, он шагнул к лаборанту и сжал в пальцах капсулу. А затем решительно сунул ее в рот и глотнул. Запил водой из стакана, чувствуя, как пилюля прокладывает себе путь в желудок. Шагнул сквозь открытую дверцу в куполе внутрь, услышал, как с мягким чмоканьем эту дверь за ним закрыли, подошел к кругу, взошел на него, присел, сгруппировался, как было написано в инструкции, и закрыл глаза. Ничего не произошло.

Он приоткрыл один глаз, потом другой. Все было на месте — зал, люди по ту строну прозрачного купола. Никто никуда не переместился. Вдруг показалось, что что-то мелькнуло у стены зала.

«Подстава, — подумалось ему. — Решили разыграть? Валентин сочинил историю про хронотуризм, подговорил папу устроить пропуск в какую-то лабораторию. А может, и правда на киностудию, сляпали антураж по-быстрому. Сейчас он так орлом посидит еще пару минут, и ворвутся пьяные и веселые друзья, размахивая початыми бутылками шампанского и распевая: „Хеппи бездей тебя“. А может, еще все это и на видео снимают. Вот суки!»

Он начал распрямляться. В этот момент его качнуло, тряхнуло, вывернуло словно внутрь себя и понесло куда-то. Вокруг что-то замигало. Желудок сжался, вытолкнув в горло комок горькой слизи. Голова закружилась, разноцветные пятна перед глазами слились в безумную палитру, перетекая друг в друга. Раздалось тонкое, надрывное пение флейт, переходящее в ультразвук. И когда уже казалось, что голова Андрея взорвется, звук неожиданно поутих и стал напоминать скорее вой метели. Обжигающий холод схватил за щеки, вцепился в пальцы. Что-то холодное и твердое царапнуло лицо.

* * *

Андрей пошатнулся. Протер глаза, но их снова тут же залепило. Снег? Сухой и колючий, он летел прямо в лицо почти горизонтально. Отвернувшись от снежных зарядов, он снова протер глаза. Переместился?!

Он стоял посреди заснеженного поля, края которого скрывались за снежной пеленой. Только угадывались впереди темные очертания верхушек деревьев на фоне клубящегося тучами неба. Порывшись немеющими пальцами в сумке, он вытащил меховые рукавицы и натянул их, попутно глянув на часы. 14:22, но это московское. А тут-то сколько? Он, помнится, заказывал десять вечера. Перевести или так оставить и отнимать когда надо? Или прибавлять? Черт, потом соображу. Блин, а холодно-то как… Это в городе в феврале от офиса до машины можно в кашемировом пальто без шарфа добежать, а тут… Хорошо, Просперо предупредил. «Ладно, поздно уже об этом думать, — решил он, — вернусь — отогреюсь».

Он неуклюже расправил накинутый на плечи башлык, надел капюшон на шапку, обмотал шею и подбородок свободными концами и, приложив руку козырьком к глазам, попытался осмотреться — как по заказу, снег почти прекратился. Ага, огоньки, дымки над трубами. Недалеко совсем.

Значит, и до места диверсии недалеко. И локомотив уже, наверное, разводит пары в Слюдянке. А партизаны, намеревающиеся его взорвать? Уже на месте? Заложили заряд? Или в лесу прячутся, или, может, вообще в деревне сидят?

Это в фильмах они без мыла и горячей воды по землянкам в глухомани прятались, а по-настоящему жили по деревням и представлялись вполне лояльными нелюбимой власти гражданами. А по ночам доставали из-под матрацев обрезы и шли воевать против тех, кому прислуживали днем. Хотя тут уже и прятаться особо не надо, наверное. Колчаковцам и их союзникам вдарили крепко, а кто остался, те жмутся к путям железнодорожным да станциям. Боятся, что натерпевшиеся за годы войны мужики на вилы поднимут. Причем своих в первую голову.

Только чего-то освещения нет ни фига. А, ну да, двадцатый же год. Эдисон уже, конечно, изобрел «лампочку Ильича», но до глухой сибирской деревни электричество еще явно не дотянули. Свечки да лучины в ходу. Ну, керосинка. Хотя нет, вон яркое что-то светится. И собаки брешут, как умалишенные. И тени какие-то мечутся по стенам. Что-то там происходит. Партизаны, что ль, уже на акцию собрались?

«Однако ж намело, — думал Андрей, с трудом выдирая ноги из снега. — О, околица уже, видать, метров на двести ошиблось оборудование. Хорошо, что в сторону деревни, а не к лесу, а то долго так не прошагаешь». В изнеможении он повис на чахлом заборе с едва держащимися на одном гвозде досками. За время марш-броска по заснеженной целине он согрелся и даже немного вспотел.

Едва слышный за ревом ветра, над деревней грохнул выстрел. За ним еще один. А вот это не к добру. Вряд ли партизаны будут палить в воздух, собираясь на ответственное задание. Чай, не горцы какие — сибиряки, народ сдержанный, суровый. Надо посмотреть поближе. Достав маузер и щелкнув предохранителем, он пролез под выломанной доской. Утопая в снегу, дошел до крайнего дома. Никого внутри. И дорожки не протоптаны. И стекла выбиты. И собаки нет, будка пуста. Да, многие тогда в теплые края да глухие леса подались, подальше от фронта, в надежде пересидеть. Еще один дом. Тут окошко светится. Надо бы стороной обойти. «О, черт!» — ругнулся Андрей, чуть не воткнувшись в невидимый за заносами метели забор в полтора роста. За ним зазвенел цепью, забрехал волкодав.

Касаясь рукой шершавых досок, дошел до угла, повернул. Улица. Стиснутая с двух сторон высоченными заборами, она вела к большой площади, посреди которой горел костер. У костра суетились люди, что делали — непонятно. Надо подойти поближе.

Он двинулся по неосвещенной улице. Темнота и периодически вылетающие неизвестно откуда снежные заряды надежно укрывали его от любых глаз, но рисковать не хотелось. Тем более что деревня: все друг друга знают.

У последних перед площадью домов Андрей остановился. Дальше идти было опасно, яркие сполохи огромного костра давали достаточно света, чтоб любой, кто обернется, мог его заметить. А вот в одном заборе ворота выбиты. И сам забор завален. И света за ним нет. Может, туда? Он свернул во двор. Занесенная снегом дорога вела прямо к крыльцу, за которым виднелась распахнутая дверь. Нет никого, да и ушли не сами, иначе кто б ее открытой оставил? Отлично. Если на второй этаж залезть, можно разглядеть все, что делается на площади.

Оставив на дорожке цепочку слизываемых вновь разыгравшейся метелью следов, он поднялся по скрипучему крыльцу. Прошел через сени в горницу. Справа русская печь. У стен рундуки и лавки. Занавески из веселого ситчика на окнах. Потухшая лампадка в красном углу. Посреди большой стол, на котором виднелся опрокинутый чугунок и несколько мисок. Кухонная утварь была разбросана по полу, будто хозяев вытащили из-за стола прямо во время обеда. Алые отблески костра окрашивали эту картину в зловещие цвета, не оставляя сомнений, что обитателей дома постигла горькая участь. «Гражданская война, блин! — покачал головой Андрей. — Все против всех».

Он отыскал взглядом лестницу на второй этаж. Крутая. «И скрипит, зараза!» — думал он, поднимаясь. Уперся руками в сколоченную из досок крышку и надавил. Что-то помешало ей откинуться. Он надавил сильнее, наверху что-то качнулось и рухнуло с оглушительным в тишине пустого дома звуком.

Андрей скорчился, вжался в лестницу, не зная, что делать. Зачем-то достал из кобуры маузер. Однако вроде никто не расслышал. Сунув оружие обратно, он снова налег на крышку. На этот раз она подалась относительно легко.

Откинув крышку, Андрей влез на второй этаж. Он оказался нежилым. В углу свалены обломки старой мебели, какие-то доски. На полу сено, видать для лучшей теплоизоляции. Под крышей небольшое окошко, судя по сполохам, выходящее прямо на площадь.

Развязав башлык и расстегнув верхние пуговицы полушубка, он выглянул на площадь. Рядом с огромным костром, разложенным из крупных досок, — несколько саней, запряженных понурыми лохматыми лошадками. В санях и вокруг костра — люди в военной форме, явно легкой для этих суровых краев. Обдрипанные шинельки, кирзовые сапоги. На большинстве маленькие круглые папахи, на некоторых фуражки. Все повязаны женскими пуховыми платками и еще какими-то тряпками. В руках винтовки без штыков, направленные на плотную группу крестьян чуть в отдалении.

Видимо, у них шли переговоры. Офицер со стеком что-то кричал этим людям, грозя затянутым в черную кожаную перчатку кулаком. Переводчик переводил. Мужики отвечали нестройным хором. До Андрея долетали только отдельные слова.

— …Батюшка, все подчистую выгребли…

— …Знает, что должно быть…

— …Под самое Рождество. Трех коров увели. Хлеба пудов двадцать. Самим жрать…

— …Будет расстреливать каждого десятого, если не дадите…

«Чехословацкий корпус, видать, — подумалось Андрею. — Приехали с деревенских еды требовать». Ну да. Рассказывал дед, как это было. Красные придут — хлеба давай, белые придут — хлеба давай. Потом снова красные. А потом уж и мужики от отчаянья и голодухи за топоры и вилы берутся. Если, конечно, те или другие раньше в расход не пустят за поддержку противоборствующей стороны.

Какое-то движение привлекло к себе его внимание. Мышь? Да нет вроде, что-то крупное. Он обернулся, потянулся за маузером. Из дальнего конца чердака, куда не долетал свет от костра, метнулась юркая тень. Нацелилась на крышку люка. Андрей прыгнул ей наперерез, навалился, подмял. Вдавил дуло маузера в теплое и податливое.

Хрупкая фигурка под ним замерла, затихла.

— Ты кто? — вполголоса спросил он. — От кого прячешься?

— От того же, от кого и ты, — ответил пойманный человек тоненьким голоском. Совсем юношеским.

— Если отпущу, орать и бегать будешь?

— А сам как думаешь?

— Понятно. Ладно, отпускаю, но учти… — Он для острастки надавил стволом пойманному на ребра.

— Ладно, не пугай, без тебя страшно.

Андрей отстранился, повнимательней вгляделся в освещаемое багровыми отблесками лицо.

— Девушка?! — вырвалось у него помимо воли.

— Ну да, — ответила она, поправляя на голове сбившийся платок. — А что?

— Ничего, неожиданно просто немного, здесь, в такое время. От кого?.. А, ну да. А это кто такие? Чехословацкий корпус?

— Они, собаки, — ответила девушка. — За едой опять прикатили. Голодно им, вишь.

— Лютуют?

— Эти-то? Нет, эти ерунда. Добром просят. Не то что каппелевцы, — производное от фамилии генерал-майора она произнесла с какой-то особой ненавистью. — Те бы уже давно каждого десятого расстреляли, а остальных выпороли.

— Тогда чего прячешься?

— Мне с ними все равно лучше не встречаться. А сам-то кто? Все спрашиваешь да спрашиваешь, а о себе не рассказываешь.

Андрей задумался. Почему она прячется от белочехов? По житейской причине — изнасиловать могут или вовсе убить? Или по политической? Как относится к красным? Стоит ли ей показывать мандат за подписью Ленина или просто сказаться отставшим от эшелона раненым, беглым дезертиром? Не, наверное, она все-таки против Колчака. А, была не была, решил он.

— Я комиссар Красной армии. Направлен в ваши края с особым заданием. Даже мандат есть, от самого товарища Ленина. — Он достал из сумки бумагу и помахал ею перед девичьим носом.

— Из самой Москвы, — ахнула девица. — И что, товарища Ленина видели?

«Товарищ? Это хорошо, значит, за красных», — рассудил Андрей.

— Да, видел пару раз, но мельком, а лично только один раз встречал, когда он мне мандат подписывал. Занятый он очень. Из своего кабинета в Кремле, почитай, и не выходит. Но мне поручение оформили.

— А что ж за поручение такое? — Девица аж подалась вперед, слушая.

— Прознал товарищ Ленин, что местные партизаны хотят поезд колчаковский с золотыми запасом России остановить. Да и велел мне: езжай, мол, товарищ Тихонов, это я, значит, на Байкал, да помоги местным товарищам на месте. Вот и мандат выдал. — Андрей снова махнул бумагой перед девичьим носом. И поразился былинно-гротескным ноткам, появившимся в его речи. Бытие определяет сознание, надо б с этим поосторожнее.

— Так откуда ж он про это прознал? — Глаза девицы округлились.

Андрей хотел пошутить, что, мол, из Интернета, как все, но вовремя спохватился. К тому же девица не была деревенской простушкой. Просто удивляться, как и проявлять другие чувства, еще не разучилась, как и все тут, наверное.

— Товарищ Ленин — он такой, все знает. — А про себя добавил: «Так вот легенды и рождаются». — А ты, смотрю, про это тоже в курсе.

— В курсе? Ну да, — пробормотала она.

— А ну, рассказывай все, что знаешь, — Андрей подпустил в голос командирские нотки.

— Эшелон с золотом сегодня в полночь, скоро уже, должен выйти из Слюдянки. Мне нужно успеть предупредить наших.

— Так ты что, в партизанский отряд идешь? Связная?

— Связная? — переспросила девица.

Андрей только отмахнулся, не обращай, мол, внимания.

— Я при штабе работаю. Вернее, в ресторане при штабе… — Она почему-то замялась. — Официанткой. Вот услышала, что на сегодня намечена отправка. Поспешила дяде сообщить, а тут эти. Пришлось прятаться.

«Вот это удача, — подумал Андрей. — Раз в жизни такое выпадает. Обидно только, что в хронопутешествии, а не в реале, по бизнесу например. Но хоть так».

— Проведешь меня к нему?

— Конечно, если сам товарищ Ленин послал. Вон как раз и чехи восвояси убираются.

Андрей выглянул в окно. Действительно, чехи разворачивали сани в сторону едва расчищенной дороги. Практически несолоно хлебавши. Несколько мешков да бочка какая-то. Да еще к задку последних саней привязаны несколько собак. Они рвались с веревок, но пересилить лошадиную силу не могли. Куда их, на съедение что ль? Блин, жалко песиков.

— Ну что, можно выходить?

— Лучше уйти тихо. Деревенские сейчас злые из-за убытков, чужих могут нехорошо встретить.

— Так ты им вроде не чужая?

— Я-то не очень, а вот ты — не сильно свой. Они могут и на мандат не посмотреть.

— Хорошо, куда?

— Давай спустимся потихоньку — и к лесу. Там у околицы дома брошенные, за ними нас видно не будет.

— Да ты что, там снегу по колено, несколько часов идти будем, — вспомнил Андрей свой путь в деревню.

— Это если ногами, а у меня снегоступы есть. Свои и еще одни приметила там у сарая. Пойдем.

Она взяла Андрея за руку и потащила к люку. Он откинул крышку и пропустил девицу вперед. Спустился следом, заметив с лестницы, что та шарит вокруг стола. Неужели съестное ищет? Может, батончик ей дать? Додумать мысль он не успел — не найдя ничего подходящего, девица выскользнула в сени, а там и на улицу. Андрей вышел за ней, на ходу застегиваясь и накидывая капюшон.

Ветер немного утих, и снежинки теперь не летели пулями, а, медленно кружась, оседали на плечах. Горизонт прояснился, дышать стало легче. В разрывах туч появилась луна. Ее неяркого света хватало, чтобы идти уверенно, ни обо что не спотыкаясь.

Они довольно быстро добрались до околицы, как раз около того дома, к которому вышел Андрей. Девица забежала за сарай и вернулась с парой широких лыж. Не целиковых, а каркасных, гнутых из целых прутьев и обмотанных поверху лыком.

— Приматывай пока к ногам, сейчас я другие принесу, — бросила она и снова убежала.

Пока Андрей разбирался с веревочными креплениями, она снова вернулась, неся другую пару, поменьше.

— Да нет, тут вот так, а это сюда продевай и тяни, — объяснила она, на ходу приматывая свои. — Ну вот, теперь вставай. Нет, не так, не как на обычных скользи, а ноги поднимай и шагай. Ага. Вот, проваливаться не будешь. Совсем вы там у себя в Москве и Петрограде жизни не знаете, — засмеялась она, мило морща носик.

Не слушая его возражений, развернула тупые носы своих лыж к лесу и зашагала, высоко задирая колени. Смешно, но достаточно грациозно. Ему ничего не оставалось, как последовать за ней.

Минут десять они молча шли по снежной равнине. Андрей экономил дыхание и привыкал к такому способу ходьбы. Наконец он немного освоился и окликнул девушку:

— А чего тут чехи делают? Большие станции-то далековато.

— По всей дороге разъезды и гарнизоны на каждом полустанке, — ответила она, не оборачиваясь. — Чужих отгоняют, хотя и странно. Эшелон бы лучше незаметно прогнать, не привлекая внимания. Ну да кто их, европейцев, разберет? Ну и продовольствие запасают по возможности.

— Понятно, — ответил Андрей, а про себя добавил: «Там же золота больше чем на Клондайке». — А ты сюда как добралась?

— Сначала на паровозе, который путейцев возит, потом на снегоступах. Тут недалеко, версты четыре.

«Да уж», — подумал Андрей, у которого с непривычки начали болеть ноги. А прошли-то всего — он оглянулся на едва заметные огоньки деревни — метров восемьсот.

— А далеко в лесу отряд?

— Нет, не очень. Правда, наши давно в деревню не ходят. Больше охотой живут.

— Что ж так?

— Мужиков тоже понять можно: узнают колчаковцы, что деревенские партизан подкармливают, пожгут все. Да и еды на двадцать мужиков не вдруг напасешься.

— А на фига они в красные пошли? Сидели бы себе спокойно, землю обрабатывали, ни в какие авантюры не ввязываясь. Красная армия уж сама как-нибудь с белыми разберется.

— Как знать? Колчаку кто только не помогает. И англичане, и американцы, и японцы, и чехи вот, и поляки, румыны, китайцы. Половина географии. Оружием снабжают, провизией. Сами за него воюют.

— Так и что, думаешь, под красными лучше будет, чем под Колчаком?

— Красные пока только обещают, землю всем, да мир, да хлеб. А белых мы уже повидали. Они целые деревни пороли, мужиков, баб, детишек малых. Всех. Расстреливали деревнями же. Вешали. По домам запирали да жгли. Глаза вырывали, кишки. Тут такое творится… — Она замолчала на полуслове.

— Понятно, помогают, значит, мужики Красной армии по мере сил? А дядя у тебя партизанским отрядом командует?

Она кивнула, не оборачиваясь.

— А родители где?

— Каппель, — коротко ответила она, и от слов ее повеяло могильным холодом.

«М-да, впору таким упырем детей пугать», — подумал Андрей, удерживая себя от следующего вопроса. Не надо девчонке душу травить.

Наконец добрались до леса. Ветер окончательно утих, разогнав перед этим тучи. Воздух стал тих и прозрачен. Снег под ногами заискрился в свете полной луны. Тени от ветвей легли на него причудливым узором.

— Господи, красота-то какая! — невольно вырвалось у Андрея.

— Что? — Девица остановилась так резко, что он чуть не наступил на концы ее снегоступов.

— Красота, говорю, — повторил Андрей, чуть не закашлявшись от попавшего в легкие холода.

Она посмотрела на него странно, мол, не поймешь этих городских, и свернула в узкую расселину, поначалу неглубокую, но круто уходящую вниз. Изредка прорывающаяся сквозь тучи луна высветлила сглаженные временем стены с нависающими над дорогой каменными глыбами. Они-то и задерживали основную часть снега наверху, не давая занести дорогу. Девушка присела на камень, отцепила снегоступы, ловко связала их вместе и закинула за спину.

Андрей присел рядом, попытался развязать путаницу веревок, но замерзшие пальцы не слушались. Девушка нагнулась, в несколько движений распутала узлы. Улыбнулась открытой, почти детской улыбкой и пошагала вперед по уходящей вниз тропе.

Он поспешил за ней.

Лощина, извиваясь змеей, уходила все глубже. «Наверное, русло реки», — думал Андрей, разглядывая высокие обрывы. Текла она к Байкалу тысячи лет, прорезая и полируя скалу, да где-то пресеклась, нашла новое русло, а это теперь вот…

Неожиданно стены разошлись в стороны, и они очутились в глубокой каменной чаше, раньше, видимо, бывшей небольшим озерцом. В центре ее стояли несколько приземистых, срубленных из толстых бревен домов с курящимися сизым дымком трубами. Пара сараев. Поленницы, какие-то тряпки и чугунки на плетнях. На столбах масляные фонари со специальными абажурами, чтоб свет не рассеивался по сторонам. Небольшая деревенька или, скорее, хутор. Для партизанского логова очень даже неплохо.

— Пришли что ль? — спросил Андрей.

— Ага, пойдем, я тебя к дяде отведу.

— А что ж раньше-то караулов не выставили? Только тут.

— Был там караульный, только внимательностью городские не отличаются, — усмехнулась девица.

— А…

Они свернули на протоптанную тропку, ведущую к самой большой избе. Снега тут почти не было, и вообще в котловине было значительно теплее, чем наверху. «Может, термальные воды или вулканы близко?» — подумалось Андрею. Хотя какие тут вулканы, сама по себе речка, если не замерзает, имеет вполне приличную теплоемкость, чтоб обогреть этот уютный закуток. По-любому классное место для курорта. Железка недалеко, природа обалденная, Байкал рядом. От иностранцев, желающих причаститься русских красот, отбоя не будет. Если журналиста пригласить с телевидения какого-нибудь, чтоб сюжет сняли. Вон как про долину гейзеров. Недешево, конечно, выйдет, но и выхлоп…

— Эй, ты чего задумался? — Девица дернула его за рукав полушубка.

— Да так, — вернулся он в мир, ставший на ближайшие часы для него реальностью, и с удивлением созерцая стоящих перед ним бородачей с охотничьими двустволками наперевес.

— Ну, подтверди им. — Девица снова дернула его за рукав.

— Что? — хлопнул ресницами Андрей.

— Что ты из Москвы, самим товарищем Лениным сюда посланный. Бумагу покажи.

— Да, покажи бумагу, — протолкнул слова сквозь густую растительность на лице один из них.

— Вот. — Андрей порылся в сумке и извлек мандат. Протянул бородачу.

Тот благоговейно принял из его рук бумагу, отстранил, приблизил к самому носу, шевеля губами.

Если он и умел читать, то по слогам, с трудом подгоняя один к другому, а может, просто делал вид.

— Ну что, прочитал? Увидел подпись самого товарища Ленина? — спросил Андрей, припомнив, чему его учили на курсах управления людьми.

— Да, прочитал, — ответил мужик, которому неудобно было признаться, что не осилил, и отвел винтовку. — Проходите.

Второй молча отступил в сторону. Миновав пост, они прошли по широкой расчищенной дороге к самой большой избе. Поднялись на крыльцо. Зашли в сени без стука. Девушка привычно зачерпнула ковшом из стоящей тут кадушки ледяной воды и отпила. Не оборачиваясь, протянула Андрею. Тот принял, но пить побрезговал, вспомнив крошки, застрявшие в бороде караульного. Он ведь тоже наверняка прикладывался.

Девица открыла дверь, отстранилась от клубов пара и дыма, вырвавшегося из теплой горницы в холодные сени. Нырнула внутрь. Андрей шагнул следом.

В комнате было жарко натоплено. Ощущался крепкий мужской дух и какой-то кошмарный запах, отдаленно напоминающий выхлоп «Беломора». Махра, догадался Андрей, заметив в руках и ртах сидящих за столом мужчин самокрутки.

Мужчин было человек десять. Они низко склонились над листом бумаги, расчерченным какой-то схемой. Не меняя положения тел, разом обернулись на скрип открываемой двери. Сцену можно было бы счесть комичной, гоголевской, если б не их лица. Истинно русские, бородатые, с суровыми складками над переносицей и тяжелыми, давящими взглядами из-под кустистых бровей. И фигуры под стать. Массивные, литые, плечистые, кряжистые. Руки и ноги не мускулистые, но толстенные, как бревна, привычные к тяжелой работе. И кулачищи пудовые, иначе не скажешь. Такими в фильмах про революцию изображали обычно кулацких предводителей. М-да…

Девица метнулась к одному, самому грозному на вид, чмокнула в щеку и что-то быстро зашептала на ухо.

Тот встал, поправил веревочный пояс под выпирающим животом, — а не голодают тут партизаны, — и вразвалочку подошел к Андрею, смерил взглядом с ног до головы. Поскрипывая мягкими сапогами, покачался с пятки на носок.

— От самого товарища Ленина, значит? — медленно, с расстановкой проговорил он.

— Да от него, мандат вот. — Андрей зашарил в сумке, отыскивая бумагу.

В этот момент у него завибрировало под сердцем, заиграла «Макарена». Он сунул руку за пазуху и выудил мобильник, взглянул на экран. Напоминалка: «23:00. Эльвира. „Ашхабад“». «Какая Эльвира, какой „Ашхабад“, ресторан что ли? Не помню».

Нажав кнопку отбоя, он сунул телефон обратно за пазуху. Хлесткий удар в лицо опрокинул его навзничь.

* * *

Андрей пришел в себя. Почувствовал пульсирующую боль в скуле и привкус крови на губах. Попытался вытереть ее, но не смог шевельнуть рукой. И ногой не смог. Открыв глаза, он понял, что сидит на лавке в самом углу, упираясь одним плечом в одну стену, другим — в другую. Полушубка, шапки и унтов на нем не было. Руки связаны за спиной, не только в кистях, но и в локтях. Ноги — в щиколотках и коленях. Перед ним тяжелый стол, удачно расположенный так, чтоб из-за него быстро не выбраться.

На столе рядком: мобильник, энергетические батончики, часы и пара визиток с его фамилией и должностью. По одной стороне на русском, по другой — на английском. В углу каждой — голографический логотип его компании. Офсет, тиснение фольгой, эксклюзивный дизайн. Вальтер и пустая кобура от маузера на другом конце стола, на таком отдалении, что и в прыжке не дотянуться. Даже зубами. Маузер в руках у командира партизан. Рядом с ним девица, избавившаяся от платка и полушубка. Свежая, румяная, то ли от мороза, то ли от висящего в комнате напряжения. Хороша, чертовка.

— Очнулся, лазутчик, — скорее утвердительно, чем вопросительно проговорил командир.

— Да какой он лазутчик, у него ж мандат за подписью… — Девица повисла у него на руке.

— Цыц, — стряхнул он ее, как игривую собачонку. — Охолони. — И мрачно взглянув на Андрея, сказал: — Ну, рассказывай?

— Чего рассказывать-то? — пробормотал тот, кривясь от боли в разбитой губе. — Она уже вам все поведала наверняка. Из Москвы я. Со специальным поручением помочь вашему отряду остановить колчаковский поезд с золотом, который выходит сегодня со станции Слюдянка. Сам товарищ Ленин выдал мне на это мандат. Прочитайте сами.

— Прочитал уже. А что, так вот тебя прям одного послали?

— Не одного, нас целая спецгруппа была. Снайпер, подрывник, переводчик с английского и японского, несколько бойцов на подхвате, — начал сочинять Андрей. — Но не доехали еще до Екатеринбурга, холерой их скрутило или другой какой-то болезнью. Такой понос открылся, что пришлось там ссадить. А я дальше отправился. Сначала по Транссибу на паровозе. Ну, а уж потом через фронт на лошади да на своих двоих. Вот и добрался.

— И сколько ж ты ехал?

О, черт, сколько ж тут… В километрах?

— Ну… Больше месяца, почитай. Рождество и Новый год в вагоне встречал, — соврал Андрей наудачу. Кажется, прокатило.

— И откуда ж Ленин узнал про тот поезд еще в прошлом году?

— Ленин — он такой, он все про всех знает. А чего не знает, то верные люди ему доносят.

— Хм. — Мужик пожевал бороду. Было видно, что он мало верит рассказу Андрея. — А вот это все откуда? — Он указал толстым пальцем на предметы на столе.

— Так из разных мест. Что-то от англичан, что-то от французов. Америка иногда помогает. Сейчас молодую советскую республику — вот гребаный плакатный стиль! — многие страны признали и уважать начинают. И помощь шлют всякую.

— А это зачем? — Он поднял со стола мобильник, покрутил в руках.

— Это? Это прибор такой американский. Арифмометр называется. Можно на нем цифры разные складывать, быстрее, чем на счетах, в сто раз. Давай покажу. — Он дернулся в путах.

Мужик посмотрел на него внимательно, но развязать не предложил.

— Ладно, — махнул он рукой, — пусть ты хоть Ленина посланец, хоть колчаковский прихвостень, все равно. А у нас дело.

— На поезд, что ли, собрались? — спросил Андрей.

— Не твое дело, — отрезал командир и, открыв дверь в другую комнату, крикнул: — Амвросий, выводи его!

Оттуда появился высокий мужик. Коротким ножом взрезал путы на ногах Андрея и, подняв за шкирку, поволок вон из избы. Последнее, что он увидел, были широко распахнутые, полные слез девичьи глаза.

Амвросий вывел его в холодные сени. Андрей остановился, уперся ногами в пол.

— Ты чего ж делаешь, ирод?! — вскрикнул он. — Обуться хоть дай.

— Иди. — Могучий Амвросий толкнул его так, что Андрей, пробежав десяток шагов, впечатался во входную дверь. — Не успеешь замерзнуть.

— Куда меня?

— Известно куда.

Андрей не видел, но точно знал, что мужик за его спиной недоуменно пожал плечами. Какой, мол, непонятливый.

Амвросий вытолкал Андрея на крыльцо. Голые ноги его поехали на обледенелых досках, связанные за спиной руки не дали смягчить падение. Он скатился вниз и замер на холодной земле, прижимаясь к ней ушибленными ребрами, в надежде хоть немного смягчить боль.

Не обращая внимания на стоны, Амвросий вздернул его на ноги и погнал дальше, к стоящим на краю поселения сараям. Вот блин, сейчас запрут и просидит он тут до окончания отпущенного на этот мир срока. Потом сработает чип, и вернется он в овальную комнату ни с чем, как побитая собака. «А и впрямь побитая, — невесело усмехнулся он, прислушиваясь к боли в ребрах и шевеля пальцами, пытаясь понять, отморожены они или пока еще нет. — Вот страховая компания-то поплатится», — злобно подумал он.

Амвросий провел его мимо первого сарая, в котором, кажется, держали коров, мимо второго, от которого ощутимо тянуло свинарником, завернули за третий, пустой и покосившийся. «Куда это меня?» — подумал Андрей и тут же понял куда. Впереди он увидел остов еще одной постройки, когда-то бывшей крепким кирпичным домом на высоком обрыве. От него остались две стены. Та, что обращена к деревне, с пустыми проемами окон, и дальняя, без окон вовсе. Передней, где должна быть дверь, и боковой не было. Маленький клочок скалы за ней стремительно обрывался вниз, темнея в сумерках.

Так это они его расстрелять хотят? И с обрыва сбросить? В голове Андрея помутилось от попыток осознать происходящее. На дворе двадцать первый век… Стоп, никакой не двадцать первый, а самое начало двадцатого. Гражданская война, простые нравы. Прадед рассказывал, что тогда особо никто человеческой жизнью не дорожил. Враг — в расход, вражеский подпевала — в расход, подозрительный прохожий на улице — в расход. Перед его мысленным взором всплыла строчка контракта в голубоватом сиянии: «В случае гибели обратно возвращается только тело». Суки!

Расстрельная стена надвинулась, заслонила горизонт. Андрей услышал за собой щелчок взводимого затвора. Приемом, запомненным еще по институтским занятием тхэквондо, он подпрыгнул, что было силы отмахнул ногой назад, метя по уровню груди. Обрез вырвался из рук палача и отлетел за границу даваемого фонарями света. Прицелился ударить второй раз, но противник оказался быстрее. Толкнул его пудовым кулаком в грудь. Спина столкнулась с кирпичной кладкой. К счастью, дыхание не сбилось. Нырнув под способный свалить быка удар, Андрей со всей силы ударил головой в живот Амвросия.

Полушубок и тюлений слой жира смягчили удар. Палач крякнул, поймал Андрея поперек тела и снова отшвырнул. Опять удар о стену спиной и затылком. На этот раз свет в глазах померк. Он сжался в комок, ожидая смертельного удара, но его не последовало. Вместо этого на него сверху навалилась воняющая прелой овчиной и луком туша. Подмяла, но не схватила за горло, не стала бить или душить.

Андрей поморгал и чуть не вскрикнул, увидев прямо перед собой огромное лицо с закаченными под лоб глазами. Открытый рот не сдерживал обметанный белым налетом язык в клейких нитях слюны.

— Ты живой там? — раздался над ухом девичий шепот.

— Вроде, — ответил он, чувствуя, как с рук сползают перерезанные путы.

— Тогда вылезай и беги давай.

— Куда я побегу? — спросил Андрей, вылезая из-под обмякшего тела. — Ты его этим что ли? — Он кивнул на топор в руках девушки, хотя и так все было ясно.

— Вот не знаю, но подальше отседова. А то или Амвросий сейчас очухается, или другие прибегут, и тогда тебе точно не жить.

— Да как же я… — Он едва смог пошевелить окончательно задубевшими пальцами.

— На вот тебе портянки, сапоги твои хитрые и плащ. Полушубок и рукавицы Зосим Саввич унес куда-то с остальными твоими вещами вместе. А снегоступы я тебе захватила, там, наверху, снегу немного, но, может, и пригодятся. Да одевайся же скорее, не хлопай глазами.

Под суровым взглядом девицы он с трудом намотал портянки на опухшие ноги. Морщась от боли, натянул унты.

— Ничего, расходишься, — подбодрила его девушка.

— А зачем ты это делаешь? — спросил он, с кряхтением натягивая второй унт.

— Что?

— Ну, меня спасаешь. Вон человека по голове отоварила, хорошо не убила. Они-то тебе родственники да знакомые, а я так, первый встречный.

— Гады они, а не родственники. Похоже, только прикидываются, что за красных да против Колчака, а на самом деле просто царское золото хотят заграбастать, как разбойники какие.

— Зачем им в этой глухомани золото? — удивился Андрей. — В подпол спрятать? Хотя… — Он сам понял нелепость своего вопроса. Золото нужно было человеку всегда, и чем больше, тем лучше. С ним можно было хоть что. Хоть земли скупить, хоть скотины, хоть домик в Китае. Они ж еще не знали, какие порядки установят тут большевики к году эдак двадцать восьмому. Военный коммунизм, продразверстка, границы на замке…

Он справился с сапогами, накинул на голову капюшон, обмотал вокруг плеч полы башлыка. Сунул руки в карманы галифе.

— М-да, видок. На вот, возьми, пригодится. — Она сунула ему под мышку обрез. — Да беги давай, не стой. Краем обрыва сейчас до стены дойдешь, там присмотрись повнимательней, распадок есть. По нему наверх вылезешь. Прямо пойдешь, на берег выйдешь, к железке. Там, может, встретишь кого, чего придумаешь, а тут тебе точно не жить. Все, беги давай.

Он шагнул в указанную сторону, потом остановился, повернулся к девице:

— А тебе-то ничего за это не будет?

— Переживу как-нибудь, — отмахнулась она.

— Спасибо, — пробормотал замерзшими губами. — А как тебя зовут-то?

— Катериной кличут, — ответила она, потупив взор. — Все, ступай, видишь, задергался. — Она кивнула на Амвросия, который кряхтел и ворочался на стылой земле, как медведь в берлоге.

— Спасибо, Катя, — пробормотал Андрей. Чмокнул ойкнувшую девушку в лоб и быстро зашагал куда было указано.

* * *

Андрей подтянулся на руках и перекатился за край естественной стены, укрывавшей негостеприимную долину. Ветер с воем набросился на новую жертву. Подтолкнул в бок, пытаясь скинуть обратно. Превозмогая его порывы, парень поднялся на ноги и осмотрелся.

Он очутился на каменистом плато, полого сбегающим вниз, должно быть к Байкалу. Растительности было мало, в основном кустарник. Чахлые березки, почти не отличающиеся от него ростом, тоже стелились по земле, цепляясь скрюченными корнями за тонкий слой плодородной почвы. Снега действительно было — хомячку не зарыться. Ветер, свободно гуляющий по равнине, сдувал его вниз. «Самого бы не сдуло», — подумал Андрей, забрасывая за спину снегоступы — хоть какая-то защита — и глубже пряча руки в карманы.

До возвращения еще часов пять, может, шесть, точнее не определишь, часы потырили гадские партизаны. Вместе с зажигалкой. Даже костра не развести, чтоб слегка отогреться. Хорошо все-таки, что он не абориген и тут не навсегда.

Куда деваться? Добраться до леса, вырыть там берлогу в снегу и подождать, пока сработает чип, надеясь не застудить себе внутренности? А то неохота по возвращении кровью писать. Если будет оно, это самое возвращение. А то ведь начудил что-то Валентин с подарочной картой. Погорячился. Может, даже семейный бизнес под угрозу поставил. А если так, то папаша может что-то там сбить в настройках и, вместо того чтоб вернуть на исходную, отправит его чип куда-нибудь миллиарда на четыре лет назад, когда еще наша галактика из газопылевого облака только формировалась, а планеты Земля не существовало в природе. Нет, такие мысли надо гнать от себя каленой метлой и поганым железом, тем более что за такие «ошибки» наказание серьезней будет, чем просто за сам факт передачи или потери карточки. Все будет хорошо, чип сработает и вернет его обратно. Надо только пережить оставшееся до возвращения время.

Таки отрыть берлогу? Или все-таки спуститься к озеру и посмотреть, что ж все-таки с поездом станет? До события-то часа два-три, не больше. Второе — оно лучше, конечно, Только одеждой, хоть какой, надо разжиться. Или просто достаточно большим куском тряпки, в которой можно проковырять дыру для головы и накинуть на плечи, как пончо. Без нее протянуть будет весьма затруднительно. Он прижал к телу обрез. Хотел достать и проверить патроны и ход затвора, да плюнул, решил не морозить руки о железо.

А это что там такое? Ему показалось, что вдалеке, в паре километров, мелькнул огонек. Жилище?

— Ну, тогда извините, ребята. — Он снова прижал к телу обрез, чувствуя его весомую холодность. — Считайте, что на полушубок, одеяло или шкуру звериную вы попали. И еще на еду какую-нибудь. Раз уж тут такие правила. Как это у большевиков называлось? Экспроприация? А что, красивое слово. Честнее было б назвать грабеж или разбой, но если ради великого дела… А какое дело может быть более великим, чем спасение собственной шкуры? — Он поймал себя на том, что говорит вслух.

«Черт, да это истерика почти, — понял Андрей. — Отягощенная словесным поносом. А он-то думал, что „демотиватор“ с ветераном Великой Отечественной и подписью „Он выжил там, где ты не протянул бы и дня“ — это гипербола. И метафора заодно. Нет, вполне себе реальность. Слава богу, не захотел на блокаду Ленинграда взглянуть или на мясорубку под Прохоровкой».

Огонек приближался. Он не был похож на гостеприимный свет, льющийся из окна деревенской избы. Скорее костер. Неужели такой же, как в деревне, недалеко от места его «высадки»? Разожженный белочехами, чтоб лучше видеть экспроприируемое добро? Тогда урвать себе что-то будет ой как сложно. Или наоборот. Под шумок? Ладно, и вторую серию словесно-мысленного поноса пора заканчивать. Брать себя в руки и действовать. Тем более огонек начал разрастаться и обретать формы. И формы эти Андрею совсем не понравились.

На плато рядом с нагромождением камней горело несколько очагов. Около них, не обращая внимания на пронизывающий ветер, суетились люди в широких длиннополых одеждах и высоких шапках с загнутыми полями. Шуровали в огне палками, подбрасывали пучки травы, сгорающие ярким пламенем. К некоторым очагам выстроились очереди из людей со свертками в руках. Дождавшись своей очереди, они складывали эти свертки у очага или кидали прямо в огонь. Некоторые поливали землю вокруг молоком или кумысом, или что у них там было. Неподалеку группа юношей водила хоровод вокруг покосившейся каменной бабы с грубо высеченным лицом.

Чуть в стороне горели еще несколько костров побольше, над которыми стояли медные казаны. Рядом тоже суетились люди, закидывая туда куски мяса, вываливая ведрами набранный неподалеку снег.

Женщин среди них, насколько он мог судить, не было. Зато было много детей обоего пола. Они чинно, наравне со взрослыми участвовали в обрядах. Подносили воду, дрова, помешивали еду, варящуюся в стоящих поодаль котлах.

«Вот ведь повезло, — подумал он, — еще и на обряд языческий посмотрю. А может, подойти к ним, подсесть? Может быть, накормят, напоят? Так время до утра и скоротаю. Хотя…» Он вгляделся в диковатые лица празднующих и подумал, что лучше с ними не встречаться, вдруг на этот обряд не принято не только женщин, но и чужих пускать? Или?

Он прислушался к телу. Больше всего замерзли колени и локти. До ломоты. И еще нижняя челюсть. На каждое движение она отзывалась мучительным, тягучим спазмом, отдающимся в зубах. Нет, так он до утра точно не дотянет.

Приметив пару навесов, он стал приближаться к ним, обходя место праздника большим кругом. Ветер дунул в его сторону, донеся тепло костров и вкус жарящегося мяса. В животе заурчало.

Согрев пальцы чуть теплым на морозе дыханием и намотав на руку край башлыка, он вытащил из подмышки обрез. Оттянул затвор. Латунная гильза весело подмигнула ему отражением лунного света. Щелчком дослал патрон в патронник и попробовал пальцем предохранитель. Несмотря на холод, смазка не потеряла вязкости. «Отлично, — думал он, прячась за редкими кустами, — нож бы еще не помешал, но при наличии обреза можно и ножом в стойбище разжиться». Конечно, переть на весь лагерь, как бык на ларечников в девяностые, он не собирался, но пугнуть кого, а то и стрельнуть для острастки — это запросто.

До юрт он добрался довольно быстро, присел за большим камнем, вглядываясь и вслушиваясь. Поблизости никого, все у жертвенных костров. Но вернуться могут в любой момент, не будут же они пировать на таком морозе, в помещение пойдут. Значит, действовать надо быстро.

Согнувшись в три погибели, сжимая во вспотевшей правой руке обрез и почти касаясь земли левой, он бросился к самой большой юрте, стараясь оставаться в ее тени. Присел у войлочной стены, отвратно пахнущей кислым молоком, видать, пропитывали, чтоб не промокало. Отгреб рукавом наметенный снег. Подергал. Войлочный край слегка приподнялся, выпустив наружу облако застарелых жилых запахов. Андрей дернул еще немного. Под стеной образовалась дыра, взрослому человеку вполне пролезть.

Ежась от попадающих в рукав снежинок, он просунул внутрь руку с взведенным обрезом. Следом голову. Остов юрты составляли раздвижные решетчатые стены из обработанных ивовых ветвей, соединенных кожаными ремешками. Крышу формировали жерди, одним концом упиравшиеся в круглый периметр стен, а другим — в круглый деревянный обод дымового проема. Под проемом горел очаг. В загончике слева от входа меланхолично жевали траву несколько ягнят. Справа стояли деревянные сундуки, лежали кожаные сумки и изделия из войлока.

Андрей бросился к ним, схватил похожую на доху куртку. Морщась от резкого запаха давно не мытого тела, натянул на себя, сунул в карман расшитые бисером варежки. Огляделся в поисках съестного и замер, встретившись взглядом с мальчонкой лет семи, одетым в халат и шапку, как взрослый. Он смотрел на Андрея темными, раскосыми, ничего не выражающими глазами. На его плоском лице тоже не было никаких эмоций.

Андрей показал ему обрез и одновременно приложил палец к губам:

— Тс-с-с. Я тут ничего, я тут немного вещей возьму и уйду сразу. Ага?

Мальчонка не отвечал и даже не шевелился.

— Я тут вот совсем чуть-чуть… — продолжал ворковать Андрей, отступая к дыре, через которую проник внутрь.

Тот не издавал ни звука.

— Все, ухожу, ухожу, — продолжал Андрей, просовывая под войлок ноги и зад.

Полог опустился, отсекая его от звуков и запахов юрты. В то же мгновение изнутри раздался крик. Надрывный, как вой сирены, он птицей вознесся в дымоход, разлетелся по округе. Вспугнул стайку детишек, скручивающих неподалеку в бухту кишки зарезанного барана. Заставил взрослых над котлами зависнуть с занесенными черпаками в руках. Остановил очередь к жертвенному костру.

С испугу Андрей нажал на курок. От грохота оскопленной трехлинейки заложило уши. Ноздри забило кислой вонью пороховой гари. На войлоке юрты появилось отверстие с тлеющими краями. Пуля, без труда прошив обе стены, щелкнула по голове каменного идола, вокруг которого местные водили хоровод, отбив от нее изрядный кусок.

Крик внутри оборвался. Зато раздались вопли снаружи. Что-то не видимое за юртой перевернулось с грохотом. Кто-то закричал. Заржали кони, заблеяли овцы. Видимо, в суматохе кто-то уронил факел или влетел в костер, раскидывая вокруг головни. Соседняя юрта занялась ревущим белым пламенем.

Отлично, встрял поперек какого-то языческого обряда, оскорбил святыню. Андрей бросился наутек, почти не разбирая дороги.

За спиной что-то грохнуло. Чуть в стороне поднялся фонтан снега, смешанного с каменной крошкой. Над головой просвистело несколько стрел. Одна скользнула по висящему за спиной снегоступу, запуталась в намотанном лыке. Наконечник царапнул спину между лопаток. Со стороны лагеря донеслись радостные крики. Снова грохнуло. Пуля какого-то неведомого калибра вдребезги разнесла верхушку камня в полуметре от его ног. Осколки царапнули щеку. Это из чего ж они такого палят? Противотанковое ружье, не меньше. Над ухом раздался противный свист, теплая волна обдала правую сторону лица. Через долгую секунду донесся грохот выстрела. Если так дальше пойдет, следующая угодит ему точно между лопаток.

Но выстрела не было. Зато за спиной он услышал нарастающий топот. Оглянувшись, увидел, что за ним, рассыпаясь на ходу веером, бегут десятка полтора низкорослых, крепких мужчин.

Они бежали, как табун лошадей, громко вбивая короткие кривые ноги в замерзшую землю. Приплюснутые носы с шумом выпускали согретый легкими воздух. Узкие глаза щурились еще сильнее, защищаясь от летящего снега и выцеливая добычу. В руках у них что-то поблескивало. Разглядеть, что, Андрей не успел, да в общем было и не надо — ничего полезного для здоровья у них быть не могло. С боков «веера» мчались две низкорослые, похожие на волков собаки, не быстро, но верно обходя его с флангов.

Андрей поднажал. Зацепился ногой за корень, едва удержался, размахивая руками. Обрез выпал, торчком зарылся в снег. Вытащил его, засунул под мышку. Оглянулся, теряя драгоценные секунды. Преследователи были уже метрах в трехстах, почти «съев» всю фору, которую он получил в начале забега.

Он скинул бьющие по заду снегоступы и припустил. Бежать стало чуть легче. Выбросить мешающий обрез? Там еще четыре патрона, на всех не хватит. Если что, жизнь можно продать подороже. Или пугнуть? Авось отступят? Не захочет никто первым на пулю лезть. А если нет, если для них та святыня дороже жизни? «Черт!» — думал Андрей, отчаянно молотя землю не приспособленными для бега унтами.

Преследователи настигали.

Морозный воздух сгустился, стал резать легкие на каждом вдохе. Бедра налились тяжестью, икры начало сводить. Андрей почувствовал: еще немного — и он остановится или просто упадет.

Земля неожиданно ушла из-под ног. Потеряв равновесие, Андрей рухнул, скатился по склону, приземлился головой в кучу снега. Замолотил руками, пытаясь выбраться. Что-то ухватило его за шкирку, вздернуло. Гимнастерка врезалась в подмышки. Он заорал, брыкнулся и получил увесистую оплеуху.

* * *

Открыв глаза, он понял, что смотрит в широкое неулыбчивое лицо Амвросия. Вот черт. Он снова дернулся бежать и опять получил оплеуху, которая привела его в чувство, прояснила рассудок. Одним взглядом окинул обстановку: небольшой вооруженный отряд, гуськом идущий по глубокому руслу реки, высохшей или замерзшей. Он поднял вверх палец и заорал:

— Враги! Буряты!

— Твою ж мать, — отозвался Амвросий и скинул с плеча берданку. Щелкнул курком. За его спиной металлически отозвалось взводимое оружие.

Первый бурят показался над краем обрыва. Увидев направленные на него снизу стволы, заверещал пойманным зайцем. Навстречу ему распустились огненные цветы выстрелов. Эхо заметалось в узком пространстве, надрывая барабанные перепонки.

Тело бурята, переломившись в пояснице, сползло вниз, пятная снег красным. Другого преследователя, не успевшего притормозить, отбросило обратно винтовочной пулей. В ответ сверху, из-за края прилетел огромный камень, стукнул одного из партизан по плечу, обтянутому овечьим полушубком. Он вскрикнул, упал, но Андрею показалось — серьезных повреждений не получил.

Партизаны ответили взрывом мата и винтовочным залпом, который смел с косогора еще одного преследователя. В неожиданно наступившей тишине послышался топот удаляющихся ног и испуганное подвывание собак.

Один из партизан, закинув за плечо винтовку и вытащив из-за пояса устрашающих размеров револьвер, полез наверх, оскальзываясь валенками на замерзшем склоне. Голова его показалась над краем. Замер удивленно. Наверху грохнуло. Столб земли встал прямо перед ним, на головы стоящим внизу посыпались мелкие камешки.

Он постоял несколько секунд, словно бы размышляя, что делать дальше. Поднес руки к лицу и плавно, как в замедленном кино, завалился назад и съехал вниз, гоня перед собой барханчик снега. Ловушка. Выманили на стрелка с мушкетом, твари. А как близко-то?

Староста кинулся вверх по склону. Не показывая головы, прилег на него боком и свободной рукой что-то кинул за край по пологой дуге. Наверху бухнуло, землю тряхнуло под ногами. Уши заложило ватными пробками. Андрей опустился прямо на снег и затряс головой, пытаясь избавиться от мерзкого ощущения.

Еще один партизан бросился наверх, ящеркой приникая к крутой стене. За спиной его болталась какая-то трубка. Сначала Андрей принял ее за огнемет «Шмель», но заметил сошки и диск. Где ж он такое видел, а? В «Белом солнце пустыни», у товарища Сухова такой же был. Пулемет.

Это действительно был ручник. Перевалив за край кургузый ствол с болтающимися сошками, партизан поставил его, приложился к прикладу, дернул затвор и нажал на спуск. Страшный грохот понесся над плато. По лицу стрелка заметались демонически отблески вспышек на дульном срезе. Плечи заходили ходуном. Вцепившиеся в пистолетную рукоятку пальцы побелели.

— А-а-а-а-а! — закричал он, поливая свинцом невидимое за краем.

Остальные партизаны кинулись наверх, обгоняя и опираясь друг на друга. Андрей полез за ними. Когда голова его появилась над кромкой, врагов уже не было. Живых. В свете луны было видно десятка полтора невысоких, изломанных фигур, неподвижно лежащих на промерзлой земле. Рядом с одним из тел виднелось длинное ружье со странно загнутым прикладом и длиннющим стволом. Похоже, кремневое, турецкое.

А вдали разбегались в панике буряты, топча друг друга, роняя жаровни и опрокидывая котлы. Тут и там вспыхивали костры, жадно поглощая упавшие в них рукавицы и шапки. Пулеметчик с увлечением полосовал пулями войлочные стены юрт, по которым уже начали разбегаться озорные огоньки.

Неожиданно грохот кончился. Боек несколько раз стукнул в пустом патроннике и затих. Пулеметчик перевернулся на спину и раскинул руки в стороны, позволив ногам свободно свисать в лощину. Улыбнулся:

— Эх, хорошо-то как! Щас бы еще бабу…

— Хорошо-то хорошо, да только целый диск на этих грязнорылых рассадил, — недовольно буркнул кто-то. Андрей узнал густой бас командира Зосима Саввича. — А чего они на нас поперли-то? Мы вроде мимо шли, далеко, им шаманство свое творить не мешали.

— А это вот у него надо спросить, — подал голос Амвросий и вздернул Андрея за шкирку, как нашкодившего котенка.

— О, мил человек, опять ты? — Он покачал головой то ли удивленно, то ли раздраженно, не понять. — Ну-ка спускайся давай вниз. Побалакаем.

Андрей неохотно сполз на дно лощины. Следом ловко съехал на заду Зосим Саввич, за ним Амвросий и встал за спиной молодого человека, направив ему в спину ствол берданки. Последним спустился пулеметчик. Снежинки шипели и таяли, попадая на раскаленный кожух его ствола.

Вооруженные мужчины обступили Андрея, посматривая недобро. Староста так и просто сверлил тяжелым взглядом.

— Да пусти ж ты, — раздалось где-то сзади.

Раздался шум падения, гогот и вперед протолкалась невысокая фигура, до глаз замотанная в шкуры и тряпки. Откинула с лица шарф.

— Катя, — узнал Андрей. Бросился вперед, но стальная рука Амвросия, поймав его за воротник тулупа, удержала его на месте.

— Андрей, — метнулась она к нему.

— Стой, девка, — огромная лапа Зосима Саввича шлагбаумом перегородила узкий проход. — Отойди вообще.

— Но дядя!

— Отойди, говорю. И скажи спасибо, что не выпорол за то, что ты его в прошлый раз отпустила. И перед Амвросием не извинилась еще.

Катя отошла в сторонку, сняла с шеи длинный шарф и, подложив, уселась на камень. Подобрала подол длинной юбки, чтоб не пропитался подтаивающим снегом. Мелькнули расшитые бисером валеночки, размера тридцать пятого. И от их вида на душе Андрея стало томно.

— Не пялься! — рявкнул командир отряда. — Лучше сказывай… А… — махнул он рукой. — Нечего тут. Амвросий, иди дело до конца доведи, твоя недоработка.

Амвросий пожал плечами.

— Ну, пошли, что ль, дело закончим, — обратился он к Андрею.

— Дядя! — вскрикнула Катя. В голосе ее была тоска раненой чайки.

Зосим Саввич оглянулся на нее, покачал головой, ладонью опустил вниз ствол Амвросиевой берданки.

— Ладно, успеем еще, — пробормотал он. — А пока с собой его возьмем. Там разберемся, может сгодится на что.

— На что? — спросил Амвросий.

— Не знаю, провода, может, зубами держать или еще зачем. Веди. Головой отвечаешь.

Тот в ответ снова пожал плечами. На всякий случай быстро обыскал Андрея. Подтолкнул стволом — вставай, мол.

Девушка подбежала, накинула ему на шею длинный шарф, обернула, завязала узлом, заглянула в глаза. Сердце Андрея запнулось, пропустило полтакта. Он протянул руки обнять, но не успел. Зосим схватил ее за рукав, грубо оттащил, велел идти в хвост. Зло зыркнув на него, она ушла, все время оглядываясь.

Партизаны, растянувшись по распадку, двинулись дальше. Впереди шли несколько парней помоложе с винтовками наперевес — мало ли кого могли привлечь шум, пожар и звуки выстрелов. Следом Андрей со сторожем, за ними командир и остальные. Замыкали отряд четыре бородача, тащивших на плечах станковый пулемет Максим. Один нес станину, другой — ствол, третий сгибался под тяжестью коробок с патронными лентами. Четвертый нес не очень тяжелый, но очень неудобный щит. Страшная штука в сборе. Врагов косит почище бензопилы. Даже бронелисты от него не спасают, не говоря уж о стенах домов и бронежилетах. Именно про него говорил актер Сухоруков в «Брате-2»: «Чапаевский, вещь!»

Петляющее русло скоро вывело к обрыву. Партизаны спокойно свернули на едва заметную тропку — они-то наверняка видели это все не раз. Андрей же не удержался, заглянул вниз. И оторопел.

Прямо из-под его ног низвергался ледяной водопад. Замерзшие потоки причудливо сплетались между собой, образуя длинные гирлянды. Свет низкой луны, отражаясь и преломляясь, оживлял в них многорукие тени. Казалось, водопад жил своей жизнью. А за ним расстилался покрытый льдом Байкал. Скалисто-лесистые берега охватывали ближнюю его часть, остальное терялось в дальнем мраке. Очевидно, осень выдалась спокойная и лед застыл ровно, огромным темно-голубым зеркалом, лишь кое-где припорошенным снежными заносами. Под ним жило своей жизнью огромное озеро. Дух захватило от увиденной красоты.

— Ты видел? — Андрей обернулся к своему охраннику.

— Сто раз, — грубо ответил тот. — Иди давай. — Амвросий толкнул его в спину стволом. — А то сверзишься еще, с меня потом спросят.

— Так ты ж меня сам расстреливать собирался, — удивился Андрей его заботливости.

— То приказ. А сам-то я… — пробормотал Амвросий тихо. — Да иди уже! — неожиданно разозлился он и снова ткнул Андрея.

Они вышли на косогор и двинулись вдоль гребня, держа направление на запад, насколько мог определить Андрей. Он был так захвачен величественным видом огромного озера, что не сразу заметил поблескивающие внизу у самого берега рельсы. Кому ж в голову пришло их там проложить-то? У самой воды. Озеро-то чистое, а из окон кидают всякое. Бумажки, окурки, из сортиров все вниз выливается и по полотну течет.

А может, тогда не мусорили так и курили мало? «Ага, и не писали вовсе», — улыбнулся он сам себе. Железная дорога скрылась из виду, нырнув в тоннель. Отряд остановился возле небольшого углубления в скале, похожего на воронку от взрыва, глубиной примерно по пояс. Партизаны привычно спустились вниз, расселись по кругу. Похоже, у каждого тут было свое место. Пригретое. Не первый раз, что ль, поезда грабить ходят? А что, вполне может быть. «Прям настоящий истерн получается», — посмеялся про себя Андрей и поздравил с придуманным по аналогии словом «вестерн».

Андрей поискал глазами место, чтоб оказаться поближе к Кате, но его оттерли в сторону, поглядывая недобро. Как-то был он на одной деревенской дискотеке — так же вот… В общем, решил поостеречься.

Зосим Саввич пропустил всех вперед, сам сошел последним. Осмотрел суровые, заросшие лица.

— Ты и ты — в караул, — отдал распоряжение командир, ткнув пальцами в грудь молодых парней. — Ты вставай над тоннелем, сигнализируй, как поезд покажется. А мы уж тут…

С этими словам он стряхнул снег, обнажив кусок брезента, отбросил его в сторону. Собравшиеся вокруг ахнули. Не сдержался и Андрей. Под плотной тканью оказалось еще одно углубление, в котором покоилась адская машинка. Деревянный ящичек с ручкой сбоку и поршень с поперечной деревянной перекладиной.

Динамо-машина. Если покрутить ручку, то на катушке внутри коробки образуется постоянный электрический ток, а если вдавить внутрь поршень, ток пойдет по проводу, кстати, вот и он, тянется по обрыву вниз, и подорвет запал. Все готово уже, значит? Ну да, правильно. Перед таким важным поездом ведь по рельсам могут обходчики пройти. Свежие раскопки-прикопки наверняка заметят, тем более вон и солнце уже начинает золотить верхушки гор, а если все уже зарыто и снежком припорошено…

Выкурив в рукав по самокрутке, партизаны стали разбредаться по гребню, укладываясь в заранее присмотренные или выкопанные гнезда. Тем, кто догадался прикрыть их лапником, было проще — убрали ветки и все. Другим приходилось отгребать наметенный снег или ложиться прямо так. Для станкача заранее выкопали глубокую лежку на двух человек невдалеке от основной ямы и выложили каменный бруствер.

Расчет их был прост и понятен. Взорвать рельсы так, чтоб большая часть солдат охраны оказалась отрезанной в тоннеле, остальных и выбегающих перестрелять. Выгрузить золота, сколько унесут, и раствориться в окружающей натуре, пока оставшиеся в живых не обошли простреливаемый насквозь тоннель по льду. Пространство озера открыто на много километров, тут один пулеметчик вполне способен сдержать хоть роту, хоть две. Теоретически. На самом деле Андрей даже не смог бы сейчас с уверенностью сказать, сколько в роте солдат. Даже нынешней российской. А тем более — чехословацкой столетней давности.

До оставшихся в углублении партизан донесся крик. Зосим Саввич вздрогнул, близоруко щурясь, стал вглядываться в косогор. Остальные последовали его примеру.

Парень, отправленный наблюдать за поездом, орал что-то, с такого расстояния неразборчивое. Правой рукой он размахивал в воздухе, а левой указывал вниз. Куда-то за хребет, в котором был прорыт тоннель.

— Твою ж мать, — первым опомнился командир.

Расталкивая других партизан, он бросился к адской машинке и стал остервенело крутить динамо.

— Давай я, быстрей получится, — влез Амвросий.

— За пленным следи, — отмахнулся Зосим и сильней налег на ручку.

«Поезд идет, — сообразил Андрей, заметив поднимающиеся вверх клубы дыма. — Да близко совсем. Уже стук колес на рельсах слышен. Не рассчитали что-то братья-партизаны». Командир бросил ручку динамо и со всей силы вдавил в коробочку поршень.

Ничего не произошло — видимо, скопившегося заряда было недостаточно для запала. Он закрутил ручку снова. Андрей даже позлорадствовал немного. Если заряд не сработает, 200 тонн золота протекут мимо пальцев незадачливого грабителя.

Наконец командир решил, что хватит, и опять прицелился вдавить рычаг. Но замер, вглядываясь за край. Остальные последовали его примеру. Из тоннеля выехала небольшая дрезина. Шла она ходко, давала километров сорок в час, а то и все пятьдесят. В задней части четыре человека в зимних шинелях путейцев энергично качали ручку, приводящую тележку в движение. Они старались, как черти, видимо, «золотой поезд» шел с немалой скоростью. На передней скамейке, обложенной мешками с песком, сидели трое солдат в чехословацкой форме, укутанных поверх шинелешек кто во что горазд, с винтовками на изготовку. Они напряжено вглядывались в косогор. Видимо, услышали крики дозорного, но не поняли, в чем дело. Вроде не заметили. Проехали мимо.

Паровозный гудок прорвался сквозь тоннель, клекотом птичьей стаи разлетелся по округе. Видимо, машинист дал его перед самым въездом. Пора?

Командир опять вдавил поршень. Ничего. Крутанул пару раз ручку и снова вдавил. Опять ничего. Он снова закрутил ручку, на лице его появилось странное выражение остервенелого отчаяния.

Паровоз снова дал еще один гудок, уже на выходе из тоннеля.

Командир вдавил поршень. Что-то щелкнуло в коробочке. На склоне, прямо посередине, вырос столб земли, чуть подкрашенный снизу алым пламенем. Земля под ногами вздрогнула. Огромная глыба с хрустом отломилась от склона и покатилась вниз, увлекая за собой потоки мелких камешков, вырывая деревья. Ударила показавшийся из тоннеля поезд под кабину машиниста. Опрокинула.

Многотонная железная махина, разогнанная паром километров до пятидесяти в час, ласточкой спорхнула с путей, с треском проломила метровый лед, как яичную скорлупу. Нырнула касаткой, таща за собой мотающиеся из стороны в сторону вагоны. Над поверхностью поднялся огромный столб воды вперемешку с ледяным крошевом — похоже, пробило котел. Над местом катастрофы атомным грибом поднялось облако пара, в котором один за другим исчезали глухие грузовые и добротные пассажирские вагоны. Лязг железа сливался с криками умирающих людей. Радужные пятна машинного масла на поверхности воды смешались с кровью. На путях осталось последних три или четыре вагона. Первый развернуло поперек рельсов, и он притерся торцами к каменным стенкам, перегородив тоннель. С лязгом оборвалась сцепка, отрезая возможность спастись тем, кто находился в последних вагонах.

«Господи, — подумал Андрей и понял, что больше в голове нет никаких мыслей. — Господи!» Партизаны тоже замерли, молча наблюдая страшную картину смерти и разрушения. Мертвая тишина повисла и над проделанной составом полыньей.

В уцелевшем вагоне открылась дверь. На полотно спрыгнул человек. Он был в офицерских сапогах и наброшенном на плечи кителе с золотыми погонами. Но в кальсонах. Шатаясь и мотая головой, словно пытаясь вытряхнуть из ушей вату, он уставился на темную воду, которая шутя поглотила целый поезд, и надгробиями сходящиеся над ним льдины. Перекрестился. Еще несколько человек вылезли следом, одеты они были кое-как и кто во что успел. Многие с трудом держались на ногах. Наверное, контузило, поскидывало с полок, когда вагон тащило по тоннелю, бросая от стены к стене.

Казалось, масштаб трагедии, осознание хрупкости человеческого тела перед силами природы и его же собственными изобретениями сплотил, уравнял и тех, кто стоял на полотне, и тех, кто смотрел на них в прорези прицелов.

Первым стряхнул с себя оцепенение пулеметчик. Длинная очередь перечеркнула полотно, опрокинула офицера, перерубила пополам стоящего рядом солдата и хищно рванулась за третьим, скорее всего бывалым фронтовиком, у которого ноги оказались сообразительней головы. Настигла. Повалила. Распластала.

Амвросий вскинул берданку и нажал на спуск. Другого офицера, замершего на ступеньках уцелевшего вагона, когда началась стрельба, отбросило в открытый тамбур, на белой рубахе под расстегнутым кителем стало расплываться алое пятно. Откинулся назад солдат, прижавшийся лбом к стеклу — посмотреть, что происходит. Осколки посыпались на голову пробегающего под окном, согнувшегося в три погибели чеха. Но порезы затылка и шеи недолго были его самой большой проблемой. Зацепившись ногой за ногу, он упал лицом в щебень, сраженный неизвестно чьей пулей.

Чехи, что вылезли посмотреть на катастрофу, заметались, бросились обратно в тоннель, как оказалось, навстречу своей смерти. Обошедшие скалу поверху партизаны с «ручником» встретили их там ураганным огнем. Редкие ответные выстрелы, большей частью револьверные, потонули в шуме и грохоте партизанских пулеметов.

Через десять минут все было кончено. У оставшихся вагонов больше не было заметно никакого движения.

Андрей взглянул на Катю, про которую позабыл в этой кутерьме. Она сидела, вжавшись в узкую щель между двумя камнями, обхватив руками колени и раскачиваясь вперед-назад. Губы ее тряслись, а может, шептали молитву. В глазах стояли слезы. Он покосился на спины замерших у края ямы партизан и подумал: «Подойти, погладить по голове, прижать к себе, успокоить как-то. А может, лучше деру дать, пока на него не смотрят?» Что с золотом случилось, он видел, до возвращения осталось едва ли больше часа, который вполне можно провести в рассветном лесу. Подальше от пуль и смерти, которая в любой момент могла коснуться и его. Или все-таки обнять?

— Ну что, пойдем глянем, чего там? — спросил кто-то хриплым, надтреснутым голосом.

— Да пожалуй, — раздумчиво ответил Зосим Саввич. — Только внимательно следите, не копошится ли кто. Да за путями приглядывайте, как бы дрезина не вернулась.

— Не, как стрельба началась, они такого деру дали… Даже не оглянулись, что тут деется, — пробормотал Амвросий.

— Все равно следи, — чересчур резко рявкнул командир.

Видно было, что ему, как и другим партизанам, не по себе. Они-то думали: останови поезд, перещелкай охрану и рассовывай слитки да рубли золотые по карманам. А что теперь, когда вагоны оказались в ледяной воде? Пусть и недалеко от берега, но их сразу скрыло. Андрей где-то читал, что в Байкале у самого берега обрывы бывают метров сто в глубину, а то и больше. «Ну, Зосим Саввич, как с людьми будешь объясняться, — злорадно подумал Андрей, — что обещать?»

По сигналу командира партизаны с разных сторон начали спускаться к месту крушения, держа под прицелом оставшиеся вагоны. Кто дошел первым, залезли внутрь. Оттуда донеслось несколько выстрелов, звуки разбитого стекла. Снова все стихло.

Андрей добрался до железнодорожного полотна, цепляясь рукой за осыпающийся склон. Выпрямился. Поймал в объятия идущую за ним Катю, прижал к себе как бы случайно, искоса посматривая на Зосима и Амвросия, не заметят ли. Но тем было явно не до того. Остановившись на берегу, они смотрели в подсиненные встающим солнцем воды Байкала и задумчиво почесывали бороды.

Наконец командир оторвался от созерцания глубин и повернулся к Андрею. Тот поспешил отпрянуть от Кати.

— Эй, городской, — обратился к нему командир. — Ты плавать умеешь?

* * *

— Да вы что, охренели?! — воскликнул Андрей, поняв, к чему клонит Зосим Саввич, и похолодев внутри. — Я в такой мороз в воду не полезу.

— Уверен? — почти ласково спросил командир и нехорошо прищурился.

Амвросий подошел и выразительно щелкнул затвором.

— Так минус тридцать же, — сокрушенно пробормотал Андрей.

— Двадцать от силы. — Командир сплюнул и посмотрел на медленно замерзающую на рельсе слюну. — И то на воздухе. А вода, как ты знать должен, учился небось в университете-то, если не замерзла, значит, градуса четыре, вполне можно нырнуть пару раз. Парни тебе помогут, а мы тут костерок на берегу разожжем да водочки нальем, как вынырнешь. Не тяни, раздевайся.

— Так, может, подождать, пусть хоть рассветет до конца, не видно ж ничего, — пробормотал Андрей, пытаясь потянуть время.

Зосим Саввич даже не счел нужным ему отвечать.

— Мешок вот, — протянул ему Амвросий холщовую торбу с лямками.

— Веревку привяжем. Как золота нагребешь, дерни два раза, ребята выволокут. Набивай мешок полностью, обратным ходом не сам выплывать будешь. Если что не так пойдет, тоже дергай. Поможем чем сможем тут. Да не тяни давай, раздевайся, — поторопил его Зосим.

Катя стояла в стороне, хлопая огромными глазами. По всему, идея дяди ей не нравилась, но не казалась такой уж сумасшедшей. У остальных искать сочувствия не имело смысла.

Трясущимися руками Андрей развязал Катин шарф, злобно поглядывая в ее сторону: ну скажи, мол, хоть что-нибудь! Но та безмолвствовала. Даже отвернулась слегка. Он скинул честно украденную у бурятов одежонку, расстегнул пуговицы на гимнастерке, стянул ее через голову. Выпростал одну ногу из унта, из штанины, вдел голую ногу обратно в унт.

Тем временем партизаны разожгли костер. Один достал из заплечного мешка бутыль мутного стекла, заткнутую выстроганной из дерева пробкой. Откупорил со смачным чпоком. Протянул Андрею. Тот принял, закрутил винтом, отхлебнул, закинув голову и дергая кадыком. В горло полилась обжигающая жидкость.

Из глаз брызнули слезы, дыхание перехватило. Он чуть не закашлялся, но сдержался. Партизаны посмотрели на него уважительно, покивали головами. Один, подойдя сзади, обвязал тело витой веревкой, затянул узлом. Другой накинул на плечи теплущую собачью шубу. Амвросий приобнял, повел к проруби, настойчиво пихая в руку холщовый мешок. Партизан с бухтой веревки в руках пошел следом.

Алкоголь сделал свое дело. В голове Андрея стало легко и пусто, в теле появилась расслабленность и даже некоторая бравада, вот, мол, смотрите, упыри, как надо. Но, дойдя до края, он остановился. Придавленный градусами инстинкт самосохранения заворочался в животе, пробежал по позвоночнику холодными лапками, забился в стенки черепа. А темная вода с плавающими льдинами, между которыми начала образовываться тоненькая пленочка льда, пугала и… вместе с тем манила покончить со всеми мучениями разом.

Амвросий одним движением снял с него шубу и толкнул в спину. Пролетев пару метров, Андрей с размаху ухнул в воду. Закричал, но скорее с испугу, пуская пузыри. Вода оказалась не такой уж холодной. А вот когда он всплыл, чтобы глотнуть воздуха, мороз отыгрался на нем по полной. Схватил за уши, вцепился в нос, заскреб по щекам.

Чтоб избавиться от мерзких ощущений, Андрей погрузился с головой. Толкнулся ногами от дна.

Первый вагон был совсем рядом. Пассажирский. Ближняя его часть лежала на глубине метров трех-четырех, дальняя терялась во тьме. Галечное дно круто уходило вниз. Чтоб не тратить силы на лишние гребки, Андрей уцепился за неровности его стены и, подтягивая тело, повлек себя глубже. Несколько раз ему почудилось за целыми окнами какое-то движение, но всматриваться не хотелось. Как-то видел он яхту с утопленниками, невдалеке от побережья Мозамбика. Бр-р-р!

А вот бы сейчас кристалл сработал и унесло бы его отсюда на фиг. Вот бы рожи у партизан вытянулись, когда они увидели бы пустую петлю на конце веревки. Но до того светлого момента еще час, может, полтора.

Еще один пассажирский. Да сколько их?! Воздух в легких уже скоро кончится. А вот и грузовой. Андрей подобрался поближе, приметил дверь, щелкнул ручкой, потянул. Не открывается. Конечно, кто ж оставит незапертой дверь в золотохранилище! Он пошарил руками вокруг ручки. Пальцы наткнулись на небольшой амбарный замок в хилых ушках, был бы ломик…

Не раздумывая, он дернул два раза. Веревка тут же натянулась, вагоны на дне дрогнули и поехали мимо, будто бы в сказочной подводной железной дороге. Растворилась толща воды. Секунд через пятнадцать, показавшихся ему вечностью, лицо его оказалась на поверхности. Мороз накинулся на мокрую голову с двойным ожесточением. Захотелось опять нырнуть.

— Ну, чего там? Достал?! — долетел до него голос Зосима Саввича сквозь потоки выливающейся из ушей воды.

— Нет. Заперты вагоны. Ключи нужны, так не открыть.

— Без ключей обойдешься. На вот, лови!

С берега в воду полетел короткий толстый ломик. Плюхнулся возле Андрея. Тот нашарил его на дне, несколько раз глубоко вздохнул, погрузился снова. Уже знакомой дорогой, не тратя времени на созерцание, добрался до грузового. Нашарил замок. Подсунул под него жало лома. Налег. Тот соскочил, больно стукнув его по замерзшей руке. Он подсунул снова, чуть по-другому. Опять никак. А может… Он почувствовал, что дыхание подходит к концу, дернул два раза. Веревка не натянулась. Угробить его решили, твари? Или случилось что. Он гребанул руками, заработал ногами, стараясь скорей вынырнуть к маячащему наверху свету. С размаху ударился головой о кристально-прозрачный лед. В панике забил руками и ногами, чувствуя, как разрываются оставленные без кислорода легкие. Вдруг его осенило. Перевернувшись на спину, он всплыл и, вмораживая пальцы в лед, прикоснулся к нему губами. Все точно, как и писали в книжках. Между поверхностью воды и слоем льда был зазор в пару миллиметров. На полноценный вдох не хватит, но продержаться вполне можно.

Он дернул за веревку. Снова никакого эффекта. Плюнув мысленно, он отлип от льда, перевернулся и снова поплыл к вагону. Подобрал брошенный ломик, засунул его в намеченное место. Надавил. Со слышным даже под водой скрипом шурупы вылезли из дерева. Ушко с замком повисло на последнем. Провернув ручку, Андрей толкнул дверь.

Навстречу ему вырвался огромный пузырь воздуха в сопровождении множества мелких. Инстинктивно он прикрыл рукой глаза. Проморгался. Присмотрелся внимательней. Моргнул еще раз и дернул два раза веревку. На этот раз партизаны исправно потащили его к свету. Отталкиваясь от стен вагона, чтоб не ободрать кожу, он стремительно вылетел на поверхность.

— Ну?! Что там?! Принес?! — засыпали его вопросами.

— Нет, — ответил он, с трудом переводя дыхание. — Нету там золота.

— Как?! — разом выдохнули партизаны.

— А так. Вагон камнями набит, — злорадно ответил Андрей и протянул к партизанам руки. — Вытаскивайте.

— Э нет, другие проверь, — пробормотал Зосим Саввич и занес ногу, если что, столкнуть обратно. Смотрел он при этом на Катю, и меж бровями его залегла суровая складка.

Понимая бесполезность спора, Андрей нырнул вновь. Солнце поднялось уже достаточно высоко. Проникая в глубину, лучи насквозь просвечивали пассажирский вагон. Роскошное купе, занавески с кистями на окнах. Белое постельное белье. Трогательные цветочки, прижатые водой к самому стеклу. Другое купе. Все забито плавающими исподними штанами и рубахами. Наверное, открылся чемодан с бельем. Третье… Из-за стекла на него смотрело посиневшее лицо с выкаченными глазами. Андрей зажмурился и толкнулся посильнее. Чтоб скорее его проплыть. Опять пассажирский. Солдатский плацкарт. Клетка с дохлыми курами, чем-то прижатая к стеклу с той стороны. А вот и грузовой вагон. Уклон дна стал круче, и теперь ломик скорее помогал, чем мешал плыть, таща Андрея на глубину.

Дверь, замок, два удара, рывок, поворот ручки. То же самое. Вагон доверху забит камнями. Чувствуя в себе силы, помноженные на остатки алкоголя, он толкнулся к следующему вагону. Тот лежал уже глубже. Вода тут была — как водка из морозилки. Ледяная и тягучая. Ежась и вздрагивая, он сбил замок еще с одной двери. Откатил в сторону. Опять камни. Чувствуя, как разрываются легкие, дернул два раза за веревку, бросил ломик и стал загребать кверху. Вынырнул, хватанул ртом ледяного воздуха, отвернулся от летящих в лицо брызг.

Партизаны подтащили его к берегу.

— Чего там, чего?! — спрашивал Зосим, пока стучащего зубами Андрея доставали из воды, засовывали ногами в унты, накидывали на плечи шубу и вели к костру.

Катя заботливо накинула ему на мокрую голову шарф, хранящий ее тепло.

— Да ничего, — со злорадством ответил Андрей. — Камни везде. Нае… Обманули вас. Да может, и не только вас. — Он присел на камень и протянул заледеневшие руки к пламени.

Партизаны взроптали вразнобой, но Амвросий рявкнул на них, так что все притихли, а некоторые даже присели.

— Кто-то вагоны камнями набил, чтоб пары вагонные просели, чтоб не заподозрили, что там пусто, — продолжал Андрей, стуча зубами по краю жестяной кружки с горячим чаем, крепко смешанным с давешним самогоном. — А сами золотишко того…

— И кто ж его того? — хмуро спросил Зосим, расчесывая пятерней бороду.

— Да откуда ж знать? — в то ему ответил Андрей, в котором проснулась веселая бесшабашность. — Может, колчаковцы, может, чехи, которые Колчака красным выдали, может, друзья-союзники, может, еще кто. Мало ли швали в Сибирь понаехало? Чехи, поляки, румыны, британцы, японцы, французы, штатники… Кто угодно мог золото стырить.

— Двести тонн?!

— Я не все вагоны посмотрел, остальные гораздо глубже ушли, туда без водолазного оборудования не попасть.

— Без чего?

— Ну… Жюля Верна читали? Нет? Ладно, короче, дыхалки не хватит. А золото тяжелое, — ответил Андрей, незаметно для себя копируя интонации, которыми Амвросий напутствовал его в ледяную купель. — На ваши двести тонн пять-десять вагонов нужно от силы. Перегрузить за ночь силами двух-трех рот солдат в другой эшелон и отправить на Кудыкину гору особого труда не составит. А можно и на подводах вывезти, было б желание.

— Ладно, — бросил Зосим, поднимаясь на ноги. Он как-то разом постарел и осунулся.

— А с этим-то чего делать? — Амвросий ткнул Андрея в бок стволом берданки.

— Отпусти, пускай к своим коммунякам валит, — отмахнулся Зосим. — И Катька пускай с ним уходит, к Ленину своему, видеть их больше не хочу.

Амвросий посмотрел в его сутулую спину, покачал головой. Склонился к уху Андрея:

— Давайте собирайтесь быстрее да валите, пока он не передумал.

Андрей натянул белье, гимнастерку, галифе, внаглую влез в шубу из собачьих шкур — хотя зачем она ему, через полчаса все равно возвращаться. С грустью посмотрел на Катю, которой предстояла в этом мире ой какая нелегкая судьба. Эх, такую бы в наше время встретить! Чистую, восторженную, но сообразительную, красивую не ботоксом и подтяжками, а простой, естественной красотой. Женился бы сразу. Тут же. На месте.

Перевел взгляд на Амвросия.

— А вещи-то мои вернете? Часы, оружие, мандат? — негромко спросил он.

— Да ты не обалдел ли? — вытаращился на него партизан. — Тебя тут в живых оставляют, а ты о часах каких-то заботишься? — слово «часах» он произнес с особым нажимом.

«Ах вот оно что! Понравился тебе, значит, „Патек Филипп“? Ну, носи на здоровье вместе с маузером», — улыбнулся Андрей, но вслух говорить ничего не стал. Дикие они тут, чуть что — за оружие хватаются. Повернулся к Кате.

— Вот, выгоняют нас, подруга, — деланно вздохнул он. — Куда пойдем?

— Не знаю, — пожала плечами та. Видно было, что слова дяди ее ошарашили. Не ожидала она такого. Конечно, изгнание из стаи всегда было одной из высших мер наказания — и среди людей, и даже среди животных.

— Может, в деревню пока, а там посмотрим? — Андрею хотелось увести ее подальше от пятен крови на снегу, трупов, злых вооруженных мужиков и всей этой катавасии.

— Давай, — безучастно проговорила она.

— Да не расстраивайся ты, может, дядя остынет немного, поймет, что погорячился, передумает.

Она уткнулась в его плечо и зарыдала. Не зная, что и сказать, он обнял ее, прижался щекой к выбившимся из-под пухового платка волосам. Вздохнул. За камни, что ль, отойти, а то так вот растворится в воздухе прямо из ее объятий. Шок для девицы будет, а ей и так сегодня досталось.

Тишь зимнего утра разорвала пулеметная очередь. Андрей оглянулся. Из-за поворота медленно выезжал паровоз с российским триколором на трубе. Впереди его была открытая платформа, обложенная мешками с песком. На ней-то и стоял пулемет, который поливал окрестности свинцовым дождем. За ним на платформе виднелись несколько солдат, судорожно досылающих патроны в патронники своих винтовок. За локомотивом тянулись несколько броневагонов с круглыми орудийными башнями.

Пулемет на открытой платформе с лязгом выплюнул еще одну очередь, тут же заговорили другие. Защелкали винтовочные выстрелы. Развернувшись, рявкнула орудийная башня. Над косогором встал черный столб разрыва.

Андрей упал на Катю, закрывая ее от осколков своим телом. По спине забарабанили мерзлые куски земли. Снова взорвалось, над самым ухом. Кто-то закричал пронзительно.

— Колчаковцы! Колчаковцы! — понеслось по гребню. — Отходим!

Катя выбралась из-под слегка оглушенного Андрея, но тут же спряталась обратно. По тому месту, где только что была ее голова, прошла пулеметная строчка, обрезая безлистные ветки чахлых кустов. Рядом встал столб разрыва, от многократно усиленного эхом грохота заложило уши. Взрывная волна прошла над ямой, скинув в нее Амвросия, сжимающего берданку в белых пальцах. Жизни в его глазах не было. Другой разряд лег еще ближе. Еще немного — и накроют.

Он повернулся к Кате:

— Беги отсюда!

— Куда?

— Подальше, в деревню, к дедушке, куда хочешь, только беги!

— Я без тебя не пойду.

— А, черт. — Он выпихнул девушку из ямы, подтолкнул под круглый зад и сам побежал следом. Больше почувствовав, чем услышав вой приближающегося снаряда, спрыгнул в ближайшую ямку, увлекая Катю за собой.

Они оказались в пулеметном гнезде. Оба партизана-пулеметчика были мертвы, их спины посекло осколками недалекого разрыва. Пулемет замер, сиротливо задрав к небу толстый ствол. Молодые люди прижались к противоположной стене, подальше от тел, скрючились, зажав ладонями уши. Но пушки больше не стреляли, почти прекратилась и винтовочная пальба.

Что за черт? Неужели ушли? Или поперли откос штурмовать? А с бронепоезда не стреляют, боясь попасть по своим? Андрей выпрямился и бочком, стараясь не коснуться трупов, подобрался к краю. Высунул голову. Несколько пуль взбили фонтанчики земли и битого камня совсем рядом. Он отпрянул, но до того успел заметить, что склон усеян фигурами в мышастых шинелях. Прижимаясь животами к скале, они медленно ползли вверх.

Если доползут, тогда точный, стопроцентный, гарантированный пи… «Хм, вот уже и ругаться стал матерно», — как-то отстраненно зафиксировал для себя Андрей. Раньше за ним такого не водилось, он даже гордился, что всегда мог выразить эмоции нормальными словами, но теперь… По-другому и не скажешь.

Пока эта мысль бродила по закоулкам его мозга, руки сами отваливали в сторону мертвые тела, поправляли ленту, взводили затвор.

— Иди сюда, — обернулся он к Кате, которая так и сидела у дальней стенки, зажав уши и зажмурив глаза.

Она молча подползла, нарочито отворачиваясь от сваленных друг на друга покойников.

— Берись за ленту и смотри, чтоб она в подающее отверстие ровно входила. А то брезентовая она, если патрон криво в прорезь войдет, его перекосит — и пиши пропало. Ясно?

Она молча кивнула.

— Не высовывайся только, ладно?

Снова безмолвный кивок.

— Ну, с Богом, — пробормотал неверующий Андрей и толкнул станину вперед. Надавил на спуск.

Пулемет в его руках затрясся, забился, выплевывая раскаленные кусочки свинца, которые крушили и рвали и живое, и мертвое. Ярость и энергия, зарождающаяся в покрытом ребристым кожухом стволе, передалась Андрею.

— Нате, сволочи! — заорал он. — Получайте! Жрите!

Вражеские пули застучали в бронещит, завизжали рикошеты.

— Вот вам, твари!

Рявкнула пушка с бронепоезда, но снаряд ушел выше. Все-таки боялись попасть по своим.

— Иду к Максиму я, там ждут меня друзья! — заорал он во все горло, поливая склон свинцом.

Катя, сузив глаза и сжав зубы так, что на щеках затвердели каменные желваки, подавала ленту. Последний патрон стукнул по краю цинки. Андрей выбросил пустую коробку за край, подтянул другую. Вставил ленту в приемник, подал рукоятку вперед, чувствуя, как железные зубцы внутри пулемета захватывают патрон.

— Ну, твари белоштанные, щас вы у меня…

Несколько выстрелов раздались совсем близко, пули просвистели у виска. Андрей развернул ствол в ту сторону и щедро оросил склон свинцом.

С другой стороны в пулеметное гнездо упала граната, шипя химическим запалом. Андрей бросился к Кате оттолкнуть — закрыть своим телом. Голова его закружилась, разноцветные пятна перед глазами слились в безумную палитру, перетекая друг в друга. Раздалось тонкое, надрывное пение флейт, переходящее в ультразвук.

* * *

…Зажглась голубая точка. Она стала разрастаться, наливаясь светом, и лопнула с яркой вспышкой, оставив на белоснежном пластике скрюченного человека в собачьей шубе с вырванным клочьями мехом, драных галифе и новеньких унтах. Царапая пол ногтями, он попытался подняться, но не смог — упал, сочно приложившись скулой к пластику.

Невидимая дверь отъехала в сторону, и в комнату вбежали два человека в белых халатах и респираторах, — а говорили, что микробы не проникают. Один, тот, что покрупнее, перевернул Андрея на спину, ловко закатал рукав. Другой достал из брезентового пенала полупрозрачный приборчик с мутной жидкостью в капсуле, поднес к предплечью.

Андрей разлепил глаза, ударил доктора по руке, вырвался из цепких объятий санитара. Вскочил, обшаривая комнату безумными глазами, будто видел в первый раз. Схватил поднявшегося санитара за ворот, тряхнул. Заорал ему прямо в лицо:

— Обратно меня отправьте!

— Тихо, тихо, успокойтесь, — стал увещевать его санитар глухим сквозь респиратор голосом.

— Обратно меня отправьте.

Доктор подкрался сзади, коснулся предплечья прибором, мутной жидкости в нем убавилось вполовину. Андрей толкнул санитара и с размаху врезал доктору по скуле. Тот отлетел в угол. Санитар кинулся на Андрея, хотел поймать в регбийный захват, но, получив локтем в солнечное сплетение, хрюкнул и опустился на пол, выкатив глаза.

Дверь отворилась, в комнату вбежал Валентин, повис у друга на плечах.

— Андрюха, стой! Прекрати. — Он увернулся от летящего в лицо кулака. — Это я. Посмотри на меня. Ну?

— Валька? — выдохнул Андрей вяло — успокоительное начало действовать, стремительно топя его в бездне апатии.

— Да, все нормально. Ты вернулся. Успокойся. Нормально все.

— Да ни хрена не нормально, мне обратно надо. Пусти.

Андрей вырвался, шагнул по направлению к двери. Ноги его запнулись одна за другую. Он бы упал, если бы не руки Валентина и подоспевшего санитара.

Вдвоем они вынесли тело в коридор, завернули за угол и занесли в небольшую гробообразную палату. Сдернули с кровати белье и положили прямо в одежде на панцирную сетку.

— Может, его привязать? — поинтересовался Валентин.

— Не надо, — ответил доктор, не поднимая маски. — Средство сильное, отходит долго. Когда он в себя придет, будет как младенец, потом разгуляется.

Дверь за ними захлопнулась.

* * *

Ему снилось, что он сидит в окопе. Рядом падает граната, он шарит по заваленному теплыми гильзами дну, чтоб найти ее и выкинуть обратно, и никак не может найти, а часы «Патек Филипп» с прозрачным циферблатом на полнеба отсчитывают бесконечно длинные секунды. Невыносимо чесалась грудь. Он поскреб пальцами и вздрогнул, ощутив под ними жесткие, густые волосы. И вспомнил.

Сон разом слетел с него. Андрей вскочил, бросился к двери, но ватные ноги подогнулись в коленях. Чтобы не упасть, ему пришлось снова опуститься на кровать. С трудом стащил воняющую паленой псиной шубу, в которой сильно вспотел. Расстегнул гимнастерку, стянул унты, сморщившись от тяжелого духа, идущего от портянок. Хотел надеть обратно, наклонился, но закружилась голова. Плюнул, запихал вонючие портянки в не менее вонючие голенища. Чутко прислушиваясь к ощущениям в ногах, поднялся, чувствуя, как линолеум приятно холодит пятки. Поковылял к двери, сам удивляясь своей немощности — тело двигалось медленно, будто в густом сиропе. А мозг его кипел, рвался наружу, требовал вернуться назад, попытаться спасти Катю.

Наконец он добрался до двери, взялся за ручку, но та провернулась в руке помимо его воли, выскользнула из потной ладони. Андрей качнулся и чуть не упал, но его опять подхватили, посадили на кровать без белья. Он поднял глаза и с натугой разглядел давешнего доктора с наливающимся синевой «фонарем» под глазом, санитара, старающегося держаться от него подальше, проводника Серегу, Валентинова папу со съехавшим набок галстуком и еще пару неизвестных человек. Валентин маячил в коридоре, не переступая порога, и глупо улыбался своей волчьей улыбкой. На его растерянном лице она выглядела как вставная челюсть вампира из кооперативного прошлого.

— Отправьте меня обратно, — Андрей с трудом разлепил непослушные губы.

— Мы не можем так сразу, нужно, чтобы… — начал было доктор сквозь респиратор.

— Отправьте, говорю. Я новый тур заказываю. У меня в шкафчике, в кармане пиджака, визитка нашего коммерческого директора. Позвоните. Валя, — он нашарил друга глазами, — ты ж знаешь Федоровича, пусть выставят счет на контору, чтоб быстро оплатил. Реквизиты даст.

— Не надо тебе новый. У тебя от старого еще двенадцать часов осталось, — пискнул от дверей Валентин.

Отец неодобрительно посмотрел на него и повернулся к Андрею:

— Да, осталось. В принципе вы можете отправиться хоть сейчас, только нужно заполнить анкету, чтобы мы могли подобрать реквизит и выбрать точку. Или по старым координатам?

— Нет, не по старым, можно высадить меня в точке, с которой я вернулся?

— Ну… С определенной погрешностью… — протянул папаша.

— На сколько?

— Не надо тебе в последнюю точку. Бесполезно это, — вновь подал голос Валентин. — Да и опасно к тому же.

— А ты откуда знаешь? Вы что, следили? А, ну да, конечно. Кто ж так отпустит? Куда «жучок» спрятали — в пуговицу от кальсон вмонтировали?

Доктор и санитар тихонько, по стеночке выскользнули из комнаты, Сергей тоже вышел. Валентин, наоборот, зашел, присел на единственный стул. Его отец остался стоять, нависая над Андреем.

— Все-таки отправляетесь? — спросил он.

— Да. И как можно быстрее.

— Быстрее не обязательно, все равно мы сможем высадить вас именно тогда, когда вы захотите. — В голосе его зазвучали нотки агента по продажам.

— Это да, а помыться у вас можно?

— Да. Даже ванну принять. Сергей вас проводит. Но я бы все же не рекомендовал…

Андрей только отмахнулся и снова поднялся на нетвердые ноги.

Дежуривший в коридоре проводник показался в дверном проеме, махнул рукой, пойдемте, мол. Андрей двинулся за ним, чувствуя, как отпускает лекарство.

Чуть позже, стоя под тугими горячими струями в душевой кабине, он размышлял над словами Валентина. Возвращаться в то же время и место — бессмысленно. Можно подорваться на той же самой гранате вместе с Катей или пулю схлопотать. Позже бессмысленно. Катя уже погибнет. Раньше… С момента его бегства из лагеря партизан не произошло ни одного события, на которое он мог бы повлиять. Его тащили, гнали, били, а сам он… Да и лезть в холодную воду подо льдом второй раз совсем не улыбалось.

А если гораздо раньше? Еще до того, как поезд отправится со станции или даже до того, как Катя выйдет из Слюдянки в отряд. И ветретиться с ней. «Да, так даже лучше», — думал он, водя по щекам электробритвой. Остановить ее, запереть в каком-нибудь чулане, не дать оказаться на Кругобайкалке в ту трагическую ночь. И пусть Зосим Саввич с Амвросием сами разбираются. Хотя, если они не узнают о том, во сколько отходит поезд, тоже живы будут. И золото, может, не пропадет, останется в России, хотя бы в том времени, Андрей уже начал думать о нем, как о какой-то альтернативной реальности — тогда и сталинские коллективизация и индустриализация могут не потребоваться, продажа икон за рубеж не состоится. Ведь не от хорошей же жизни это все творилось, а потому что экономика была в нулях, хлеба не было, а на 200 тонн золота сколько можно было всего накупить? Хлеба, станков. Кстати, и голода в Поволжье и голодомора украинского тоже можно было б избежать. Хотя нет, золото-то раньше пропало, в Байкал упали вагоны с песком и камнями, а слитки куда делись? Вот и выясню. Найти и запереть Катю в шкаф — дело одного-двух часов, и пока кристалл не сработает…

А кстати, чтобы запереть Катю перед выходом, нужно не раньше возвращаться, а в то же самое время, только в другое место. Она говорила, что в ресторане работает, значит, куда-то туда, в Слюдянку.

Только интересно, можно ли перемещаться в один и тот же временной отрезок двум людям одновременно и не вызовет ли это?.. Тьфу, это уж полные дебри. А не попробовав, все равно не узнаешь.

Он вытер щеки и потрогал оставленные под носом заросли щетины, почти превратившиеся в элегантные тонкие усики — за те сутки, что не брился, он оброс, как за неделю. А оставил растительность на лице неспроста — у него созрел план.

Посвежевший и причесанный, в выданных медиками штанах и куртке он пошел вслед за ожидающим его Сергеем, шлепая босыми ногами по стерильному полу. Они пришли в знакомую комнату с анкетным компьютером. Не дожидаясь приглашения, Андрей уселся в кресло и придвинул клавиатуру.

Стандартные пункты анкеты — имя, фамилия, возраст… Пожелания к амуниции. Так? Костюм офицера русской армии той эпохи. Например, офицера российского генерального штаба. Честь имею! Рост, вес, параметры. Бумага? Как же там было…

«Подателю сего оказывать всякую помощь и поддержку в любом деле, которое бы он ни делал». На соответствующем бланке. Отлично. Все.

Перед ним на экране появился земной шар, прорисованный удивительно натуралистично.

Андрей «повращал» его с помощью невидимой мышки, нашел знакомые очертания озера Байкал. Приблизил. Вгляделся повнимательнее, сверяясь с мерными шкалами по бокам экрана.

Вот южная часть Олхинского плато. Между высокими скалами и темной синевой байкальской воды узкая ниточка железной дороги, прерываемая тоннелями. Станция Слюдянка. Он приблизил карту, выбрал дорогу, метров через восемьсот переходящую в главную улицу поселка. Как раз невдалеке от вокзала. Заодно и на поезд глянуть.

Он ткнул пальцем, ставя на карте жирную красную точку. Настучал на клавиатуре время желаемого прибытия в прошлое. 10 февраля 1920 года, 22:00. Ввод.

Сергей появился из-за двери, как чертик из табакерки. Словно ждал за ней. На этот раз он ничего не стал поправлять и добавлять. Взмахом руки пригласил следовать за собой.

Андрей почувствовал себя бывалым хронопутешественником. Он выбрался из глубокого кресла и знакомой уже дорогой пошел в бутафорскую, к Просперо.

Оружейник стоял у прилавка, чем-то щелкая и вставляя одно в другое. Будто с момента их последнего расставания прошло не 12 часов плюс время, которое Андрей провел в медикаментозном беспамятстве, а всего минут пять. Да, собственно, шло ли время здесь, пока он находился там? Надо будет спросить у Валентина по возвращении.

Услышав шум входной двери, невысокий человек поднял большую голову. Глаза его за роговыми очками сначала раскрылись в стекла, затем сощурились:

— Снова вы? А я-то думаю, что зачастили люди в двадцатый год?

— Подобрали что надо?

— А маузер с вальтером с вами не вернулись, я так понимаю, — улыбнулся в ответ Просперо. — Хоть разок выстрелить-то из них успели?

— Давайте ближе к делу, — оборвал его Андрей.

— Как скажете, — не обиделся Просперо. — Вот форма зимнего образца. Теплое пальто, меховая шапка, зимний шарф. Деникинский вариант, с соответствующими нашивками и знаками различия. Все командующие белыми фронтами — и сам Антон Иванович, и Юденич, и Миллер — признали свое, пусть номинальное, но все же подчинение власти верховного правителя и верховного главнокомандующего Колчака, так что придраться будет не к чему. Даже наоборот, начнут задавать вопросы, как дела на юге, можете врать напропалую, со связью там не особо.

Оружие — револьвер системы Нагана, офицерский, самовзводный. Предохранитель, обратите внимание, отсутствует, но при ненажатом спусковом крючке специальная деталь не позволяет бойку соприкасаться с капсюлем, — он положил на прилавок тяжело брякнувший револьвер в кожаной кобуре, — и портупея к нему. Саблю не предлагаю. — Он улыбнулся, словно приглашая Андрея сделать то же самое.

Но ему было не до того. Мыслями он находился уже в Прибайкалье тысяча девятьсот двадцатого.

— Вот еще сумка, — продолжал оружейник. — Тут всякие хозяйственные мелочи. Там же ваш документ, все как в прошлый раз. Немного денег царским золотом, их везде принимают. Патроны…

Андрей молча кивнул в ответ.

— Про еду тоже вы сами в курсе. Ну, с богом. — Он обернулся к интеркому, щелкнул кнопкой, негромко проговорил в черную решеточку: — Сергей, забирайте.

Видя, что его подопечный прекрасно справляется сам, Сергей даже не стал заходить в оружейную, просто взмахнул рукой с порога и сам первый пошел к камере перемещения. Они свернули в знакомый коридор. С момента его последнего посещения ничего не изменилось. Да и с какой стати тут что-то может измениться?

И опять стакан воды, и снова капсула. На сей раз он закинул пилюлю в рот без колебаний и сомнений. Запил. Присел, сгруппировался, как учили в инструкции, и закрыл глаза.

Потянулись секунды ожидания. Сколько их было в прошлый раз? Двадцать, сорок, шестьдесят? Теперь уж и не вспомнишь. А вот, началось.

Его качнуло, тряхнуло, вывернуло словно внутрь себя и понесло куда-то. Голова закружилась, разноцветные пятна перед глазами слились в безумную палитру, перетекая друг в друга. Раздалось тонкое, надрывное пение флейт, переходящее в ультразвук. И когда уже казалось, что голова Андрея взорвется, он неожиданно поутих и стал напоминать вой метели. Он вернулся в Прибайкалье 1920 года.

* * *

Налетевший ветер не казался таким уж злым, холод тоже не был запредельным. «Однако быстро привыкаешь», — думал он, выискивая взглядом огоньки поселка. Ага, вот они. Сначала склады, сараи какие-то, дальше жилые дома. Правее станция. Забор высокий, какие-то грузы в навал, за которыми не видать ни черта. Старые шпалы свалены горой. Какие-то разрозненные вагоны. Маневровый локомотив под парами, расталкивая эти вагоны, формирует состав. Те же, что были… э… будут в том составе. Черт, не разобрать в темноте.

— Стой, куда прешь? — раздалось из темноты.

Андрей, прищурившись, разглядел невысокую деревянную будку, обложенную вокруг мешками с песком, порядком занесенными снегом. Блокпост?

— В город, с поручением! — крикнул он, приложив ладони рупором ко рту.

— С каким таким поручением? — подозрительно спросили из-за мешков. Над бруствером поднялся керосиновый фонарь с пляшущим на кончике фитиля огоньком. Две головы в фуражках, обмотанные поверх бабьими платками.

— Из штаба южного фронта. Бумага вот. — Он достал из-за пазухи состряпанный Просперо документ и, подойдя к часовым, показал.

Приняв лист задубевшими на морозе руками, они долго читали ее, светя высоко поднятой керосинкой.

— Так тут не написано, чего за поручение-то. Словеса одни, — пробормотал один из солдат, выглядящий худее и злее своего напарника.

— Да вам про то и знать не положено, — смело ответил Андрей, глядя в заросшие морщинистые лица с синими кругами под глазами.

— Но-но, ты это… — взъярился худой. Отойдя на два шага, он передернул затвор трехлинейки.

Прежде чем Андрей успел испугаться, другой положил руку на казенник его винтовки. Пригнул ствол к земле:

— Ты, ваше благородие, его извини, тяжело сейчас всем.

— Ничего, братцы, я понимаю, — кивнул Андрей. Ему стало жалко людей, попавших в жернова войны и чувствующих, как земля уходит из-под их ног. — А где тут штаб у вас?

— Да нету у нас толком штаба. Господа офицеры предпочитают в ресторане встречаться, там и решения принимают.

— Далеко ли до того ресторана?

— Да вот по улице идите, не ошибетесь, — ответил солдат, не отпуская винтовки напарника.

Андрей предпочел воздержаться от дальнейших расспросов. Миновал караулку и заспешил к городу, спиной чувствуя колючий взгляд солдата.

Город был построен вокруг станции, ею начинался, ею, по всей видимости, и заканчивался, пропуская через себя серую ленту «железки».

А вот и паровоз, заметил он черную, казавшуюся безжизненной махину на одном из запасных путей. Фонари там не горели, и только отблески на отполированных о рельсы колесах выдавали его присутствие да огоньки папиросок часовых. Еще какие-то люди топчутся, едва различимые за снежной вьюгой. Не секретный объект, а проходной двор. Если, конечно, часть будущего состава здесь, а не в каком-то другом месте.

Лабазы скрыли от него одноэтажное здание вокзала, виднелся только шпиль. Однако, сколько складов… До войны тут добывали слюду, отсюда и название. Потом мрамор, тут же перегружали в составы и гнали в Иркутск или в другую сторону, в Харбин. Понятно, что складских помещений множество. Однако должны ж старатели где-то жить и прогуливать свое жалованье! Ну, жили, понятно, тут — он оглядел вереницы домов с потухшими окнами и двухметровыми сосульками под крышами. А гуляли? Может, тут? Вдали, за чередой темных жилых домов в один-два этажа, он увидел ярко освещенную витрину. Пошел быстрее. Катя говорила, что работает в ресторане, там она и узнала про поезд, о нем же говорил солдат. Вряд ли в таком городишке несколько ресторанов, где собираются высшие офицерские чины.

Навстречу стали попадаться люди. Гражданских практически не было, зато военные — на любой вкус. От денщиков до высших офицеров. Разных возрастов и степени упитанности. На улице слышалась русская, британская, французская, польская, румынская, японская речь, но чаше всего попадался характерный чешский говорок. Виднелись погоны и знаки отличия самых разнообразных расцветок и конфигураций.

Несколько караулов при винтовках с белыми повязками на рукавах тоже состояли из чехов. Они подозрительно смотрели на офицерскую шинель с незнакомыми нашивками, но не останавливали, даже не подходили.

Мимо прокатили сани, запряженные понурой кобылкой, два русских офицера возлежали на них, как римские патриции, между ними сидела развязного вида девица в богатой шубе, но без головного убора. Она пронзительно смеялась. Андрей посторонился, пропуская экипаж, покачал головой. Почему-то всегда находятся люди, даже в самые трудные моменты только и думающие, где снять телок да нажраться, а там и трава не расти.

Наконец он добрался до цели своего путешествия. В окружающей темноте заведение являло собой праздник среди запустения, пир во время чумы. Над козырьком — светящаяся электричеством надпись «Империал». У дверей — выставленные в кадках туи, долженствующие обозначать кипарисы, и халдей в шубе и «боярской» шапке. С поклоном он распахнул перед посетителем дверь.

Андрей вошел, оглядываясь, обо что бы вытереть налипший на сапоги снег, но не нашел, постучал один об другой, оставляя на мраморном полу быстро таящие комья. Другой халдей во фраке и бабочке подскочил сзади, потянул с плеч пальто. Сунул в руку позолоченный номерок с обтертыми краями. Третий широко распахнул двери со вставками матового стекла. Волна теплого воздуха обдала Андрея. В ней причудливо мешался запах жареного мяса, дорогого одеколона, табака и давно не стиранных портянок.

Он прошел в зал, комкая в руках дорожный мешок и пригибаясь, чтоб не глотнуть густого папиросного дыма, как туман собиравшегося под высокими потолками.

Курили в зале почти все. Несколько затрапезных штатских в старомодных костюмах, несколько дам с нарочито яркой помадой и слишком оголенными плечами и, конечно, офицеры. Последних здесь было абсолютное большинство. В форме всех мастей и всех родов войск, они сидели за небольшими квадратными столиками иногда по четыре, иногда и по пять-шесть, притом что в зале оставались свободные места. Андрею показалось, что они собираются не просто так, а по определенному признаку. Скорее по национальному — русские с русскими, британцы с британцами, чехи с чехами… Мультикультурных — вот слово-то какое вспомнилось! — компаний не было вообще.

Не дожидаясь метрдотеля и стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, Андрей свернул к столику возле окна, стоящему за большим бронзовым светильником в виде держащего в руке фонарь Гермеса. Уселся, положил на свободный стул мешок. Взял меню, красиво написанное от руки. Делая вид, что листает, внимательно оглядел зал, отыскивая глазами Катю. Не нашел. Все носящиеся с подносами между столами официанты были мужчинами.

Понятно дело, их господа офицеры хлопать по попам и хватать за мягкое особенно не будут, не то что девчонок молодых. А может, она не в зале работает, а при кухне? А про официантку так соврала, солидности добирала? А что, по современным меркам вполне поступок, может, и по здешним. Надо что-то заказать, потом пойти в уборную и осмотреться. Сделать вид, что не туда попал, или еще что? Он снова полистал меню, на этот раз уже читая внимательно.

М-да, не богато. В основном свежая дичь, битая по окрестным лесам. Для рыбы не сезон. Хотя можно вот селяночки заказать. Как особо помечено напротив блюда, с японским рисом. Интересный рецепт. А вот винная карта впечатляла. Русская водка, английский ром, французский коньяк и мар, итальянская граппа и еще дюжина названий, которых Андрей и не слышал. Такое впечатление, что союзники решили залить Сибирь, сплавить туда все излишки крепкого алкоголя. Цены… Черт их знает, дорого или дешево, но выданных Просперо золотых рублей должно хватить.

Под меню лежала хитро свернутая газета. «Русское вече», ну а как иначе? Заголовки крикливые, с ятями. На передовице значилось: «Крах Великого, или Подлинная история смерти Колчака». Андрей развернул газету. Пробежал по диагонали.

«…В Нижнеудинске адмирал А. В. Колчак подписал Указ о намерении передать полномочия „верховной всероссийской власти“ А. И. Деникину. Впредь до получения указаний от А. И. Деникина „вся полнота военной и гражданской власти на всей территории Российской восточной окраины“ предоставлялась генерал-лейтенанту Г. М. Семенову». Тому самому? В школе на истории говорили, что он просто бандит с большой дороги, а оказывается — вполне легитимный правитель. Только не для всех.

«…Выехавший из Нижнеудинска в чехословацком эшелоне, в вагоне под флагами Великобритании, Франции, США, Японии и Чехословакии, прибыл к пригородам Иркутска». Однако, широкой поддержкой всякой нечисти пользовался адмирал. Не ее ли остатки тут русскую водочку под зайчатину кушают?

«В ночь с 6 на 7 февраля сего года адмирал Колчак и председатель Совета министров России Пепеляев были расстреляны на берегу реки Ушаковка без суда по постановлению Иркутского военно-революционного комитета. Расстрел был совершен из опасения, что прорывающиеся к Иркутску части генерала Каппеля имеют целью освободить Колчака.

Статс-дама Вохрякова, по ее словам, оказавшаяся невольной свидетельницей этого действа, рассказа нашему корреспонденту, что, сидя на льду в ожидании расстрела, адмирал пел романс „Гори, гори, моя звезда“. Отставной унтер-офицер Колодкин сообщил, что Александр Васильевич сам командовал своим расстрелом, так как из присутствующих он был старшим по званию. Есть и еще несколько версий, одна другой неправдоподобней, но все свидетели сходятся в одном — после расстрела тела были сброшены в прорубь». Да, там еще памятник на берегу поставили недавно. По телику сюжет был. Господи, хорошо, дед не дожил, а то б его святой Кондратий прихватил от такого.

К Андрею подскочил официант, бледный молодой человек с набриолиненными волосами, пустым взглядом безжизненных глаз в обрамлении черных кругов. Склонился услужливо, подождал пока «его высокоблагородие» отложит газету.

— Чего изволите кушать?

— А принеси-ка мне, братец, — ответил Андрей, неосознанно копируя барско-, даже не барско-, холопско-высокомерную манеру режиссера Михалкова, — жаркого из медведя.

— А что желаете из напитков? — записал он заказ в маленький блокнотик.

— М-м-м… Двести анисовой.

— Сию секунду, — ответил молодой человек и незаметно растворился в клубах табачного дыма.

Андрей расстегнул ворот гимнастерки и вытянул ноги, изображая равнодушие, как тогда, на переговорах с арабскими шейхами. Имиджмейкеры две недели учили его вести себя раскованно и с ленцой, несмотря на то что внутри все кипит и рвется наружу. Тогда сделку все равно просрали, а сейчас вот пригодилось.

Через зал прошел невысокий сутулый человек с огромными, висящими почти до колен руками. Офицеры встретили его появление аплодисментами. Нетвердой походкой он приблизился к роялю, стоящему в углу сцены, сел, откинув фалды, открыл крышку и пробежался пальцами по клавишам. Негромкие переливы потонули в буре оваций и свисте. Андрея передернуло, но, похоже, никто не считал неприличным выражать свои эмоции так.

Музыкант заиграл громче. Королевский инструмент заглушил крики. Музыка с намеком на классику перешла во что-то более ритмичное, фокстрот или польку. Из-за кулисы появился человек в красной рубахе навыпуск, с копной черных волос и с маленькой гитарой в руках. Покивав головой в такт музыке, он дернул струны, вплетая в почти академическое исполнение кабацкие мотивы. Но выступление его длилось недолго: потешив публику переборами, он незаметно исчез в кулисах.

Пианист ускорил темп игры, музыка стала бодрее, ритмичнее. Череда девиц в пышных юбках, корсетах и с донельзя разрисованными угольком и свеклой лицами вылетела на сцену, дурея от собственного визга. Построились в шеренгу а-ля «Лебединое озеро» и стали танцевать канкан, высоко выбрасывая ноги. Роста и комплекции они были разной, сплясаны не очень. Несмотря на улыбки до ушей, большей частью нарисованные свекольным соком, никакой особой радости на их лицах заметно не было.

Официант принес анисовую в запотевшем графинчике и блюдечко с солониной, видать, на закуску. Поймав взгляд, налил в стопочку тягучей белой жидкости. Пообещал скорое жаркое и растворился в прокуренном воздухе. Андрей решил, что самое время поискать Катю. Но сначала — выпить с мороза. Очень уж располагала окружающая обстановка.

Он принял пятьдесят грамм и поразился, как приятно и хорошо пьется местная водка. Наверное, на чистой байкальской воде, да сделанная правильно, не то что разведенный ректифицированный спирт его времени. Зажевал волокнистым мясом и с наслаждением почувствовал разливающееся по телу приятное тепло. Поднялся, одернув гимнастерку, и направился в сторону раскидистых туй в больших глиняных горшках, за которыми, похоже, располагались нужные ему двери.

Выйдя на середину зала, он оказался словно под перекрестным огнем. Офицеры из-за разных столов смотрели тяжело, будто сквозь прорезь прицела. Некоторые более-менее нейтрально, некоторые оценивающе, а некоторые, в основном иностранцы, как на врага. Ежась под их взглядами, он свернул в узкий проход. Теперь напускаем на себя нетрезвый вид и дышим на всех анисовой. Напускаем и дышим.

Туалеты налево, делаем вид, что не заметили. За распашную дверь, через которую ходят официанты. По узкому коридорчику. Слева дверь?

Это потом. В маленькое окошко для выдачи заказов, откуда доносится тяжелый дух пережаренного масла.

— Эй, братцы, где у вас тут отлить можно? — спросил Андрей, засовываясь головой внутрь.

— Так, ваше благородие, назад и направо, там на двери написано, — ответил один повар, дородный мужчина с распаренным красным лицом.

— А… Спасибо, братцы. — Андрей выпрямился, развернулся на каблуках. Пошатнулся для убедительности и, сделав вид, что пьяного офицера занесло на вираже, ввалился в маленькую дверь. Там был посудомоечный цех. Хрупкая девушка шарахнулась от жестяного бака, загрохотала по полу выроненная тарелка.

— Катя?

— Н-нет, Варя, — блеснули в темноте испуганные глаза.

— Извини, случайно занесло. — Андрей вывалился обратно в коридор. Поправил портупею, кобуру, расстегнул зачем-то клапан, проверяя, легко ли выходит револьвер.

В этот момент из зала через раздвижные двери влетел в коридор «его» официант. Вздрогнул, уставившись на ребристую рукоять нагана в открытой кобуре, вытянулся во фрунт. Лицо его побелело, нижняя губа затряслась.

— Не извольте беспокоиться, ваше благородие, — если б не боялся поднять руку, наверное, отдал бы честь. — Сейчас все принесу.

— Вольно, — улыбнулся Андрей его страхам. Застегнул клапан и вышел мимо трепещущего официанта в грохочущий музыкой зал. Свернул к туалетам. Распахнул дверь мужского, заглянул.

Один офицер, черноголовый, похожий на цыгана, склонился над раковиной. Хотел то ли испить воды из-под крана, то ли проблеваться. Другой через свернутую ассигнацию нюхал насыпанный на стеклянной полочке зеркальца кокаин. Еще несколько офицеров каких-то невнятных частей, возможно казачьих, смотрели на него с завистью. Все кабинки были заняты, но не все использовались по назначению. Падение нравов, падение нравов… «Наших бы моралистов сюда, посмотрели бы, как сто лет назад цвет русского офицерства себя вел», — думал, он подходя к одной из раковин.

Пустил воду и замер, глядя на себя в зеркало. Отлично пригнанная форма, золотые погоны, коричневые ремни портупеи, черные усики над верхней губой и что-то такое во взгляде. Уверенное. Спокойное. Совсем не похожее на крысиные повадки управленца из века двадцать первого.

Он тряхнул головой, отгоняя наваждение, плеснул в лицо холодной воды. Фыркнул, промокнул лицо полотенцем и направился обратно к своему столику под такими же оценивающими взглядами. Уселся. Налил еще, хотел выпить, но передумал.

Катя, Катя, где ж она может быть? А вдруг он что-то недопонял в прошлый раз? Или тут все-таки есть еще один ресторан? Или она оказалась не так уж безоговорочно предана делу революции, чтоб рассказывать о себе правду первому встречному, пусть и с ленинским мандатом? Или он что-то пропустил? Недосмотрел?

Официант принес жаркое. Куски темного мяса на огромной тарелке, слегка обложенные картофелем и посыпанные относительно свежим луком и кориандром. Рядом официант услужливо поставил стакан с брусничным компотом. Пахло все довольно аппетитно, но есть уже не хотелось. В голове бродили совсем другие мысли.

Так, еще раз. Если Катя все-таки здесь, где она может быть? На кухне не видно. Посудомойка тоже не она. Среди официантов женщин нет. Что остается? Неужели? Он внимательней пригляделся к танцовщицам на сцене, пытаясь распознать черты лиц под толстым слоем косметики. Колыхающиеся чепцы и букли, явно накладные.

Неужели одна из них? Почему б и нет, по этим, вернее, тем временам любая работа была за радость. Блин, какие ж они одинаковые все да как ярко накрашены… Так что, вторая справа? Может, четвертая? Или третья слева?

Неприятно, но, наверное, по тем временам канкан — то же самое, что у нас стриптизерши вокруг шеста. Но тут, похоже, другой работы и нет. Блин, какие ж они одинаковые все, да как ярко накрашены…

В этот момент музыка смолкла, девицы, выстроившись гуськом, убежали со сцены под небурные и непродолжительные аплодисменты. Сцена погрузилась в полумрак. Пианист встал, поклонился залу и исчез в кулисах. Зато вернулся гитарист, придвинул себе табурет, уселся и стал выводить перебором небыструю задумчивую мелодию, от которой в груди становилось тревожно, а на глаза наворачивались слезы.

Андрей оглядел зал и понял: если хочешь что-то узнать, нужно ломиться в гримерку. Поискал глазами проход за сцену, не нашел. Через улицу, что ль, попробовать? Он посмотрел на офицеров — они по-прежнему беззастенчиво его разглядывали. Пожалуй, не стоит давать лишнего повода. И так слишком суетно он себя ведет, а народ тут нервный и поголовно вооруженный. Сделать вид, что снова в туалет? Кокаин нюхать? Тут, похоже, это не только не запрещено, но и вроде как хорошим тоном считается.

Предаваясь невеселым размышлениям, он ковырнул вилкой жаркое. Поднес кусочек ко рту. Замер, не откусив, — заметил, как невысокий юркий человек с глазами хорька нырнул за портьеру. По разумению Андрея, там должно было быть окно, однако… Маленький человек растворился за ней, словно бы и не было. Может, там находится бухгалтерия, кабинет директора и все прочие вспомогательные помещения? Опять пойти в туалет и «промахнуться»?

Андрей стряхнул с вилки кусок остывшего уже медведя, замахнул еще пятьдесят грамм для запаха, вытер о форменные штаны вспотевшие ладони и поднялся на ноги. Притворно нетвердой походкой пересек зал и, не обращая ни на кого внимания, сунулся за портьеру. Тут же натолкнулся на огромного бородатого мужика, воняющего какой-то кислятиной.

— Куда? — перегородил он коридор огромной ручищей.

— К Катерине, дурак, — пробормотал Андрей, нетвердо выговаривая слова, рука же его непроизвольно потянулась к кобуре. — Нешто не узнаешь?

— Да много вас тут ходит, — пробормотал мужик, отстраняясь. — Всех разве упомнишь?

— Нечего мне… — Андрей, войдя в роль, потряс у него перед носом указательным пальцем. — Понял?

Мужик покорно склонил голову и типа подвинулся. Андрей протиснулся мимо его грузного тела и, качаясь от стены к стене, побрел по коридору на щебетание девичьих голосов.

Коридор был освещен очень слабо. Немного разгонял мрак только свечной фонарь за красным стеклом в дальнем его конце, как раз у выхода на сцену. Справа — тяжелые, похожие на сейфовые двери с неразличимыми в темноте табличками. Слева — фанерные, из-за которых доносились недвусмысленные скрипы и стоны. Ах, вот оно, значит, как? Не, ну а что? Надо же как-то жить? Но Катя? Ему стало не по себе.

В голове его зазвонили колокола, на разный манер повторяя «Много вас тут ходит». Вот, значит, оно как?

— Катю заказывать будете? На ночь или почасово?

Он вздрогнул, услышав мягкий, вкрадчивый голос. Человек-хорек? Нет, седенькая сгорбленная старушка с черными усами под носом. За столиком, установленным в нише, вместо бывшей кладовки. Ей бы еще табличку с надписью «Касса» и отрывные билеты.

Блин, а он на ней еще жениться собирался! Ну ладно еще стриптизерша, по военному времени простительно, но проститутка — это уже слишком. Такое делать никакая война не заставит. Только глубокая внутренняя склонность. Вон Варя работает посудомойкой, и ничего.

— Конечно, на… — начал он и остановился на полуслове. Что делать? Снять на ночь и не выпускать из комнаты до утра? А что, отличный вариант, только тогда он точно не узнает, что случилось с золотом. На пару часов, просто задержать, чтоб она не встретилась с ним в опустевшем доме в деревне и чтоб цепляющиеся одни за другие события не привели ее к трагическому финалу?

— Конечно, на… — снова начал он и деланно пошатнулся.

Мозг его в это время работал на предельных оборотах. А если она не встретится с ним на окраине деревни? Если не проводит его к партизанам и не спасет его в последний момент? Если не заляжет с ним в пулеметное гнездо подавать ленту, чем кончится его первое путешествие в прошлое?

Ведь тогда он чудом избежал смерти. Вернее, избежит. Да и не только когда граната упала. Не приведи господь нарваться на тех же партизан, когда он пойдет смотреть, что случилось с поездом? А ведь он пойдет, он же не знает еще, что все так сложится. И не понимает всей серьезности и суровости здешних нравов. Или с бурятами? Разница в пять-десять минут — и все, помер Андрюха, выноси вперед ногами.

Так и что теперь? Затаиться и лечь на дно? Всеми силами стараться не сдвинуть ни одной снежинки, чтоб не нарушить ход событий в параллельном посещении? Но Катя? Она ли это? Вдруг нет, вдруг ошибка? Надо пойти проверить. Но если он хотя бы заглянет в комнату ати, и она его увидит и запомнит. А потом увидит второй раз, уже в другом обличии? К чему это может привести? Черт-те к чему. Испугается и убежит в лучшем случае, а может, и засадит нож под ребра, как вражескому шпиону, с нее станется. Ну, а если даже не заметит, не запомнит, не узнает? Ему-то каково будет, после того как увидит ее на постели в ожидании клиента? Что вот он после этого всего должен будет делать? Достать наган и разрядить в нее обойму… блин, барабан? И как с этим со всем жить потом? Если будет конечно, потом, а то ведь этот медведь его тут и приломает. Не, пусть уж все остается как есть.

Андрей демонстративно пошарил по карманам.

— Деньги оставил в шинели, — сказал он нарочито громко и икнул. — Наверное, Бог сегодня не попускает, — грустно произнес он.

Хотел перекреститься, но не смог вспомнить, с какой на какую сторону. — Пойду…

Бабка за столом хмыкнула, но не удивилась, видать, насмотрелась от клиентов и не таких чудес.

Протиснувшись мимо вышибалы, он снова вернулся в зал. Прошел за свой столик, выпил еще пятьдесят анисовой, подцепил вилкой кусок окончательно остывшего жаркого, но до рта не донес. Бросил обратно в тарелку, обхватил руками гудящую голову.

* * *

Рядом скрипнул стул, на него пахнуло запахом застарелого мундира.

— Добрый вечер, господин штабс-капитан.

Штабс-капитан? Вот, значит, каким чином наградил его Просперо. Интересно.

Андрей оторвал ладонь от лица, посмотрел на офицера в потрепанной форме без погон, подсевшего за стол. Поморщился от идущего от нежданного визитера крепкого духа. Похоже, он полностью оправдывал собой старинную поговорку: у солдата все вычищено, но ничего не мыто.

Лицо офицера тревожило странным несоответствием его затасканной внешности. Сбоку это было обыкновенное русское, чуть-чуть калмыцкое лицо — маленький нос сливой, редкие жесткие черные волосы в усах и на бороденке, голова коротко остриженная, с сильной проседью, цвет лица темно-желтый от загара… Что-то знакомое было в этих узеньких, зорких, ярко-кофейных глазках с разрезом наискось, в тревожном изгибе черных бровей, идущих от переносья кверху, в энергичной сухости кожи, крепко обтягивавшей мощные скулы, а главное — в общем выражении этого лица.

— Здравствуйте, — ответил Андрей, мучительно соображая, в каком звании его новый собеседник.

— Да, поначалу многие так удивляются. Все наши знаки различия теперь здесь. — Он указал пальцем на шеврон, нашитый повыше локтя.

Андрей вопросительно поднял вверх брови.

— Да, собственно, такой же штабс-капитан, как и вы, — улыбнулся собеседник. — Василий Александрович.

— Андрей Владимирович. — Андрей пожал протянутую руку. — Очень приятно.

— Давно к нам с югов?

— Почитай, третий час. Только приехал.

— И как оно там?

— Несладко. Красные нас, признаться, бьют. Рейды банд Махно разрушили все тылы, что позволило большевикам воспрянуть и нанести ответный удар. Зимняя компания двадцатого года проиграна вчистую. Деникин собачится с Врангелем за место командующего, вместо того чтоб организовывать боевые операции, штаб занимается подковерными интригами и выжидает, кто возьмет верх в этой борьбе. Подметные письма летают из канцелярии в канцелярию. По Новороссийску, куда перенесена ставка, болтаются толпы оставшихся не у дел офицеров, только и ждут, чтобы свалить за границу или устроить какой-нибудь беспорядок. Дело пахнет керосином. — Андрей произнес эту тираду и выдохнул с облегчением. Удивительно, из какого учебника он почерпнул эти знания в сопливой юности? Или из фильма «Неуловимые мстители»? А хоть и так, главное, что штабс-капитан ему поверил.

— А к нам вы с поручением каким или так? — поинтересовался офицер.

— Конечно, так. Увеселительный вояж. — Андрей улыбнулся, давая понять, что правды не скажет все равно.

— Наверное, и зря. Небось слышали уже про дела наши сибирские?

— Вы имеете в виду гибель Александра Васильевича?

— Гибель… — хмыкнул штабс-капитан, — расстреляли, как собаку, и бросили в прорубь. Впрочем, скажу вам по секрету: туда ему и дорога, пренеприятнейший был человек.

— Так уж прямо?

— Истерик, кокаинист, самодур, деспот жесточайший. Что он тут творил под прикрытием союзнических штыков… Некоторые слабые на голову в обморок падали, глядя на это, а после убирались в свои Англии-Франции ближайшим эшелоном. Кстати, Александр Васильевич оказался еще и трус отменный. Чуть союзники надавили, отрекся от власти и постарался спихнуть ее на любезного Антона Ивановича, который, похоже, не лучше. Впрочем, тс-с-с. — Василий Александрович приложил палец к губам. — Это наши российские дела, союзникам о том знать не надо.

— Да им бы вообще по домам пора убираться, — подзадорил штабс-капитана Андрей.

— В том и дело, только есть им пока чем поживиться на русской земле.

— Никель и молибден? Пенька и воск?

— Берите выше, — невесело усмехнулся штабс-капитан.

— Хотят прихапать золотой эшелон? — осенило Андрея.

— А вы откуда знаете?

— Я все ж офицер Российского генерального штаба. — Андрей похлопал себя по соответствующей нашивке. — Честь имею.

— Да, эшелон, — не стал запираться Василий Александрович.

— А вы не хотите им его отдавать?

— Если золото и не останется в России, то пусть оно достанется хотя б русским офицерам, может, немного братьям-славянам, на худой конец. Отдавать его лягушатникам, бриттам или янки не хочется ну никак.

— Так не отдавайте. Союзников-то не так много, — пожал плечами Андрей.

— Относительно. Многие наши части ушли на поддержку генерала Каппеля, он прорывался к Иркутску на спасение Колчака. Но не успел. Теперь он поворачивает к нам, поскольку после Колчака золотой запас — его вторая idee fixe. После захвата золотого запаса в Казани генерал считает, что Богом на него возложена священная обязанность заботится о деньгах. А если Каппель чего решил, то его не остановить, только если убить.

— Так это ж хорошо, золотой запас попадет в надежные руки.

— Да, если он успеет добраться до Слюдянки, все решится наилучшим образом. По нашим расчетам, это произойдет завтра-послезавтра. Но рассчитываем не только мы. Союзнички, — штабс-капитан пренебрежительно махнул головой в зал, — тоже это понимают и, похоже, собираются наложить лапу на золото прежде, чем сюда явится генерал-майор.

— А как же оставшиеся здесь русские части? — спросил Андрей.

— Нас очень мало, на счету буквально каждый ствол. Собственно, потому я к вам и подсел, хочу завербовать в наши ряды. — Он невесело усмехнулся. — Но должен предупредить: любого, вставшего на защиту поезда, ждет нешуточная опасность. Возможно, даже ночной бой.

— Ну, к этому нам не привыкать, — усмехнулся Андрей, поправив кобуру на поясе.

— Значит, мы можем на вас рассчитывать? — воскликнул штабс-капитан.

«Дурацкая бравада, — подумал Андрей. — Да и отказываться как-то неудобно. И кто их знает, дедов-прадедов, порешат еще судом офицерской чести за такие отказы, и вообще, какого хрена…»

— А какого ответа вы от меня ждали? Отказа?

— Нет, конечно, честь для русского офицера превыше всего! — чуть пафосно, но совершенно искренне воскликнул Василий Александрович.

— Давайте за это выпьем, — произнес Андрей, разливая по стопкам. Своей и еще одной, неизвестно откуда взявшейся. С собой ее принес штабс-капитан что ли?

Эх, знали бы вы, ребята, что через сто лет стало с российским офицерством. Поборы с подчиненных, продажа имущества и пайков, вон, недавно выяснилось, что солдатиков в частях собачьим кормом кормили. Даже оружие врагу не стесняются продавать.

— За офицерскую честь и традиции, которые русские офицеры с честью проносят через все войны!

— За честь! — Василий Александрович выпил залпом. Закусил огурцом. — А теперь разрешите представить вам единственного нашего здесь друга. — Не дожидаясь согласия, он взмахнул рукой. — Господин поручик.

К ним подошел невысокий крепкий чех с ухоженными усами под носом. Бросил два пальца к козырьку фуражки.

— Поручик Франтишек Шип. Начальник финансового отдела легиона. Большой умница и деловой человек. Он понимает толк в хранении денег.

— Штабс-капитан Овечкин, — ляпнул Андрей даже как-то помимо воли. Вспомнил, что оставил шапку в гардеробе и протянул руку.

Мужчины поздоровались. Штабс-капитаны снова присели к столу, поручик же еще раз отдал честь и отбыл.

— Замечательный человек, как только узнал, что братьям-славянам требуется помощь в таком щекотливом деле, сразу прилетел, пригнал пару рот чешских легионеров, которые свое уже… Ну, даже не повоевали толком, но в наших делах тут особо не заинтересованы. Но пока не подойдут наши войска, чехословацкие караульные отвечают за сохранность пломб на вагонных запорах, а также за соответствие «мест» накладным.

— Мест?

— Ящиков, сумок, мешков.

— А… Понятно. Охраняют не то, что за забором, но сам забор. — Андрей потер переносицу.

— О чем вы так задумались, господин Овечкин?

— Имя вашего поручика показалось мне очень знакомым, где-то я его уже слышал.

— Не знаю, не знаю, может, в донесениях о пленении Колчака.

— Возможно. В Иркутске именно легионеры сдали большевикам один эшелон с 320 тоннами колчаковского золота, а в придачу и самого Верховного правителя России, ехавшего в последнем вагоне. Еще один состав они уступили казачьему атаману Григорию Семенову за беспрепятственный проход. Но это ничего, так как золото все равно осталось в России, — не удержался от шпильки Андрей.

— Именно. Хотя, думаю, они своего куска тоже мимо рта не пронесли, — пробормотал Василий Александрович. Рука его зашарила по поясу, но так и не смогла найти кобуры револьвера, передвинутой за спину.

«А штабс-капитан-то пьян в дюбель, — удивился про себя Андрей. — Но как держится!»

— Хорошо, так что же делать нам, кроме того, как дожидаться прибытия каппелевцев?

— Ничего, сидеть и ждать, смотреть, чтоб союзнички не выкинули какую-нибудь подлость.

— Все? Или только лягушатники с бриттами?

Андрей, кажется, начал припоминать, где слышал фамилию чешского поручика. Вернее, читал.

— Что вы имеете в виду?

— Можно ли доверять этим чехам полностью?

Андрей вспомнил. Эту фамилию он видел в списке основателей Легионбанка. Как раз в двадцатых годах он неожиданно открылся в Праге, на неизвестно какие деньги, в роскошном, вновь отстроенном особняке. Но до того его отделения полулегально работали в Сибири.

Уже в восемнадцатом-девятнадцатом годах у Легионбанка были филиалы во Владивостоке, Харбине, Токио, Шанхае, Маниле, Сингапуре, Триесте.

У созданной Легионбанком в России организации, Центрокомиссии, было еще больше филиалов за рубежом. Она скупала товары, производившиеся вдоль Транссибирской магистрали (в принципе за бесценок, потому что русские фирмы опасались реквизиций), и торговала ими по всему миру. Чехословацкому войску на Руси были подчинены и многие заводы и предприятия вдоль магистрали, включая рудники и шахты. Их продукцию банк и Комиссия далее перепродавали. Только во Владивостоке у Центрокомиссии было больше трехсот сотрудников. Товар вывозился оттуда зафрахтованными кораблями.

После войны Франтишек Шип утверждал, что Чехия получила четыре тонны серебра и восемь тонн золота, и считал это платой за перенесенные лишения, сколько же на самом деле «прилипло» к рукам легионеров?..

— Конечно… Хотя… Не знаю, — понурился штабс-капитан. — Но нам больше некому доверять, да и вооруженного сопротивления оказать мы им не сможем в случае чего. А у вас есть какие-то сведения?

— Именно с этим меня к вам и прислали, — Андрей снова стал сочинять, вплетая известные в двадцать первом веке факты в кружево местной специфики. — До нашего командования дошли сведенья, что чешское тыловое подразделение, называемое ТЕХОД, — коммерческая структура, владеет и управляет сибирскими рудниками и заводами, торгует сырьем, скупает драгоценные металлы и все прочее, что можно обратить в деньги за пределами России. Душа этого предприятия — шеф финансового отдела политического руководства легиона Франтишек Шип. Теперь же они настроились завладеть и нашим золотом.

— Ну это… Знаете… Такие обвинения нужно подкреплять доказательствами, — пробормотал штабс-капитан.

— Прямые доказательства мне поручили раздобыть на месте, а свои полномочия могу подтвердить вот этим. — Он протянул изготовленную Просперо бумагу. — Ну и, кроме того. — Он похлопал по нашивке офицера генерального штаба. — Вы ж понимаете? Просто так нас не посылают.

Офицер кивнул, взял из рук Андрея бумагу и внимательно прочитал, близоруко поднеся к глазам. Отстранил. Перевел на Андрея внимательный прищур взгляда.

— Вот, значит, как? — негромко, но с угрозой произнес он. — Братья-славяне?

— Погодите, штабс-капитан. — Андрей испугался лютого огонька, зажегшегося в глазах этого невысокого человека. — Надо ж разобраться, провести ревизию, проверить пломбы…

— Вот мы ее сейчас и проведем, — ответил тот.

Поднялся, опрокинув стул и, прежде чем Андрей успел сказать хоть слово, выхватил наган и два раза выстрелил в потолок. Сверху на его плечи перхотью посыпалась известка. Люстра закачалась, жалобно звеня подвесками.

— Господа! — вскликнул он. — Штабс-капитан Овечкин принес нам дурную весть. Наши чешские союзники, похоже, собираются присвоить золото Российской Империи, а может быть, уже делают это. Идемте к эшелону и разберемся.

— К эшелону! К эшелону! — покатилось по залу.

Загрохотали отодвигаемые стулья. Видимо, этот офицер был тут в большом авторитете. Поправляя на ходу ремни, они бросились к гардеробу.

А вот и момент истины, когда все точки расставляются над «i». Разноформенные союзники повскакали с мест, но кинуться наперерез русским офицерам никто не решился. Кроме одного человека. К дверям бросился рыжий вихрастый крепыш в форме английского не то чтоб офицера, но явно и не рядового. Унтер какой-то. Широко расставив ноги и поднеся к подбородку сжатые кулаки, он угрожающе замер в проходе. Набычился, поводя огромными красными кулаками, вызывая всех желающих сыграть с ним один на один в традиционную английскую игру — бокс. Смелый парень. Видать, считает, что Бог и король его уберегут в любом случае.

Ведущий людей штабс-капитан так не считал. Футбольным приемом он качнулся влево-вправо. Британец попался на его уловку, взмахнул рукой, открылся. Удар рукоятью нагана пониже уха отбросил его в сторону. Толпа вывалилась в гардероб. Пока разбирали шинели и полушубки, штабс-капитан поймал за пуговицу молоденького подпоручика с только начавшим пробиваться темным пушком над верхней губой:

— Коленька, бегите на телеграф. Скажите, чтоб отстучали в Порт Байкал. Как только туда прибудет «Сибиряк», пусть срочно посылают его на Кругобайкалку. По встречной, как угодно, но сегодняшней ночью ни один состав не должен дойти до станции. Ясно?

Офицерик козырнул, протолкался сквозь толпу и выскочил на улицу.

За дверьми раздался одиночный выстрел. Громкий и хлесткий, он пригасил голоса, пригвоздил офицеров к месту. Но лишь на мгновение. В следующее входная дверь заскрипела, задребезжала стеклами под их напором. Кто в чем был, они высыпали на улицу. Остановились.

Перед крыльцом, охватывая его подковой, стояла редкая цепочка британских солдат. Один, самый рослый, сжимал в руках черную трубу ручного пулемета, у остальных были винтовки. Все они были направлены на выбежавших. Перед англичанами лежал на снегу тот самый молодой офицерик. Руки его были раскинуты, одна нога подогнута под тело. На белом снегу расплывалась алая лужа крови. Снежинки тихо садились на широко распахнутые глаза и пока еще медленно таяли.

— Стоять! — с сильным акцентом проговорил один из британцев, по всей видимости офицер. — Марш обратно в стойло. Это наши вагоны.

— Да ну? — удивился штабс-капитан. — И по какому праву?

— По праву сильного, — ухмыльнулся англичанин. — Английская корона…

— Уйди с дороги, гусь лондонский, — угрожающе перебил его штабс-капитан.

— Я сказал…

Договорить он не успел. Пуля, выпущенная из офицерского нагана, с хрустом промяла ему переносицу. Вторая угодила под тяжелую челюсть пулеметчика. Куда попала третья, Андрей не видел. Английские винтовки выплюнули в русских офицеров пламя и свинец. Толстая балясина крыльца лопнула возле его головы, острые щепки поцарапали ухо. Он прыгнул через перила в снег, уходя с линии огня. Пригнулся за толстым столбиком, дергая клапан кобуры.

* * *

Наконец ему удалось вытащить револьвер, тот зацепился и никак не хотел покидать кобуру. Три раза глубоко вздохнув, он выскочил на освещенный пятачок перед рестораном. Там все уже было кончено. Большинство англичан лежало на земле в уродливых, изломанных позах. Большинство русских в серых шинелях стояли на ногах, утирая кровь, сочащуюся из порезов и разбитых носов. Редкие выстрелы милосердия подвели черту под короткой схваткой, которую он даже не успел разглядеть.

— Ну что, все целы? — спросил штабс-капитан.

— Да вроде… Как-то… Обошлось… — раздался нестройный хор голосов. — Коленьку жалко. Вольноопределяющийся, сам к нам в полк попросился, а теперь вот…

— Вот ведь как… — покачал головой штабс-капитан. Подойдя к лежащему на странным образом невытоптанном островке чистого снега офицерику, он сдернул с головы папаху и сдержанно перекрестился. — Унесите его.

Двое офицеров подхватили безжизненное тело под руки, потащили в гостиницу, чертя на белом две неровные линии каблуками его сапог.

— Остальные за мной.

Василий Александрович решительно нахлобучил на голову папаху и двинулся в сторону вокзала. Офицеры потянулись следом, на ходу подхватывая не нужное уже англичанам оружие.

С трудом разжав холодеющие пальцы, Андрей вырвал из руки одного британца «ли-энфилд», передернул затвор. Зашагал следом за удаляющимися спинами, обтянутыми сукном шинелей.

Офицеров было человек двадцать, может, двадцать пять. Все они были обстрелянными ветеранами, прошедшими огонь и воду Первой мировой, — только они еще не знали, что она первая и горнило гражданской. Вооруженными, суровыми, готовыми на все, но… Их было слишком мало, чтобы атаковать эшелон, охраняемый несколькими ротами профессиональных солдат. Смертельно мало.

Все существо Андрея требовало вернуться в гостиницу. Снять номер, или проститутку, или и то и другое вместе. Заказать водки и дождаться безопасного возвращения в свое время. Но что-то внутри гнало вслед за людьми, идущими в последний и решительный бой за ценности, не особо ему и понятные в той реальности, которая для него и реальностью-то никогда не была.

Вскоре показались первые лабазы и пакгаузы. А за ними шпиль на здании вокзала, освещенный редким фонарем. Штабс-капитан повел колонну прямо на свет. Таиться смысла не было, перестрелку у ресторана все равно слышал весь город. Даже по характерным звукам выстрелов можно было догадаться, какие из групп решили утвердить свои права.

Здание вокзала было мертвым и безжизненным. Двери закрыты наглухо, лишенные стекол окна забиты досками. Сквозь щели иногда мигал неверный свет, просвечивающий с той стороны, где на путях шла непонятная работа. Такие же отблески были заметны и на куполе, под шпилем.

Андрей вздохнул. Поежился. Горячка недавнего боя стала отходить, и опять он начал мерзнуть. «А может, потихоньку назад да все-таки в гостиницу? Ведь он в колонне последний. Даже не заметит никто». — Так думал он, выдыхая облачка морозного пара. Но нет. Сколько раз в жизни он вел себя как последний трус и сволочь, по их меркам, конечно, так хоть теперь…

Они дошли почти до середины площади, когда на боковых торцах здания зажглись огромные морские прожекторы. Размазывая световые пятна по стенам безжизненных домов на той стороне площади, сошлись прицелом на группе офицеров. Поверх голов хлестнула пулеметная очередь. Уши заложило от грохота.

Офицеры замерли. Деваться на открытой площади было решительно некуда, задумай чехи их перестрелять, живым не ушел бы никто. Вторая очередь выбила фонтаны снега и мерзлой земли между ними и зданием вокзала. Третья легла чуть ближе к ногам. Бывшие союзники ясно давали понять, чего они хотят. И этих можно записывать в раздел «союзнички».

— Отходим! Не стрелять! — крикнул штабс-капитан, схватил Андрея за рукав и потянул назад. — Корнет, спрячьте револьвер! — командовал он. — Не стрелять, я сказал!

Они убрались с площади, сбились в кучу за углом большого приземистого дома. Зачиркали спички, разгорелись в ночи красные огоньки папирос.

— Вот так вот, на своей земле и как собак, — сплюнул кто-то сквозь зубы.

— Могло быть и хуже, — отозвался кто-то другой, невидимый в темноте.

— Да куда уж хуже? Пережить такое издевательство! Лучше уж самому пустить себе пулю в лоб.

— Отставить меланхолию, господа, — прервал их штабс-капитан. — Еще не все потеряно.

Длинный гудок пробующего мощь котла паровоза, донесшийся от вокзала, прервал его.

— А вот теперь уже все? — спросил Василия Александровича сварливый голос из темноты. — Если поезд тронется, нам его не остановить.

— Мы можем не дать ему уехать, — словно осенило штабс-капитана. — За мной!

* * *

Сапоги стучали по промерзшей земле. Винтовка била по спине. Пот стекал за шиворот. Пар валил от разгоряченных тел. Холодный воздух, не успевая согреваться в носоглотке, резал легкие. Печень кололо от избытка прогоняемой через нее крови, сердце рвалось на волю через горло.

Последний раз Андрей так бегал на физкультуре в одиннадцатом классе, когда садист-учитель заставил сдавать нормативы, без которых не хватало общего балла по ЕГЭ. Уж тогда-то он оторвался на них за все годы освобождений, прогулов и «забывания» формы.

За последними жилыми домами забрали чуть правее, и вскоре вся колонна втянулась в лабиринт улочек и проходов между глухими складскими стенами.

Отряд неожиданно остановился. Вымотанный бегом, Андрей чуть не уткнулся в спины шедших впереди. Выронил винтовку. Она чиркнула примкнутым штыком о стену лабаза. Андрей подсознательно напрягся, ожидая самопроизвольного выстрела, но его, по счастью, не случилось. Замерший впереди него офицер обернулся. Покачал головой укоризненно, приложил палец к губам. Андрей развел руками и ткнул пальцем в нашивку офицера генерального штаба. Тот только вздохнул — мол, тыловые вояки.

Быстро посовещавшись со штабс-капитаном, двое — один невысокий, медведеподобный, другой высокий и гибкий, в черкеске под шинелью и белой папахе, — исчезли в боковом проходе. Минуты через две донеслись приглушенные вскрики и чуть слышный шум падающих тел. Неизвестный Андрею чешский дозор перестал существовать.

Диверсанты вернулись. Стараясь не шуметь, офицеры двинулись дальше. Остановились у очередного поворота. Черкес скользнул за угол. Его не было мучительно долго, наконец он появился, придерживая болтающуюся левую руку. Весь обшлаг его шинели был черен от крови, непонятно, своей или чужой.

«Удивительно, — думал Андрей, переводя дыхание и вертя головой во все стороны. — Тележный сарай, склады, мастерские. Все пусто. Ни сторожей, ни собак. Даже следов на утоптанном снегу нет».

Видимо, чехи повыгоняли всех, чтоб никто не увидел? А что, собственно? Убудет от закрытого и опломбированного вагона, если кто-то на него посмотрит? Или прикрывают какие-то свои темные делишки? Выносят ночами ящики с золотом, грузя вместо них кирпичи? Андрей содрогнулся, вспомнив ледяную пучину Байкала, в которую ему совсем недавно пришлось… э… совсем скоро придется окунуться. Вернее, даже не ему, а двойнику, который сейчас лезет в бурятскую юрту, должно быть, а может, уже и мчится по продуваемому ветрами плато навстречу партизанам.

Они снова остановились, офицеры о чем-то зашушукались, передавая по цепочке невнятные команды. Кряжистый диверсант растворился в ночной мгле.

Поднялся ветер. Он раскачивал фонари, поднимал с земли буруны снега и с размаху швырял их в замерзшие лица. Закидывал пригоршнями за шиворот острые злые снежинки. Залеплял плафоны фонарей, погружая во мрак и так не особо освещенные окрестности.

Это ведь, наверное, как раз тот буран, в который он попал, только появившись в двадцатом году в первый раз. Снежные заряды, летящие почти горизонтально, как раз могли за то время, что он тут, пролететь разделяющие места высадки сто километров. Вдруг сейчас мимо его уха пролетают те самые снежинки, что уже пролетали мимо его уха. Сюрреализм какой-то.

— Что, заснули, штабс-капитан? — спросил Василий Александрович, чертиком из табакерки появляясь из снежного облака.

— О доме вспомнил, — соврал Андрей.

— Большая семья?

— Есть кое-кто, — неопределенно махнул рукой Андрей. Врать этому человеку было мучительно стыдно.

— Мы уже почти добрались. Тут узловая. Я отправил ребят занять позиции. Как только прикроем подступы, можно будет перевести стрелку. Загоним этот тарантас на запасной путь и будем дожидаться либо прихода войск Каппеля, либо «Сибиряка».

— «Сибиряка»? — Андрей вспомнил, что уже слышал это название. Или имя?

— Бронепоезд. Он должен был выйти на КБЖД через Порт Байкал и запереть дорогу, но задержался.

— Ничего, с поездом он встретится, — пробормотал Андрей, вспоминая покатые стенки орудийных башен.

— Откуда вы знаете?

Не вступая в разговоры, Андрей снова указал на нашивку. Штабс-капитан в ответ неопределенно покачал головой.

Они пролезли сквозь дыру в обмотанном колючей проволокой заборе. Ее концы висели, поблескивая свежими срезами. Затаились в тени забора.

— А кто стрелку пойдет переводить? Мы? — спросил Андрей.

— Нет, на это у нас есть специально обученные люди. Мы будем осуществлять общее руководство. — Штабс-капитан оскалил в улыбке мелкие желтые зубы. — Осторожней, порвете шинель.

— Ничего, казенная, — усмехнулся Андрей, рывком освобождаясь от вцепившейся в полу проволоки.

Пригибаясь, они пробежали вдоль стены. Остановились у железной пожарной лестницы, которую Андрей сроду не разглядел бы в темноте. Начали подниматься.

«Наверное, это все офицеры разведали заранее. Сделали то, чем как раз и должен был заниматься офицер генерального штаба. Искать, помнить, осуществлять общее руководство, — думал он, стараясь не соскользнуть с обледенелых ступенек и следя, чтоб сапог штабс-капитана не опустился ему на руку. — А самого водят, как на веревочке, и оберегают, чтоб не поскользнулся».

Они выбрались на крышу, с которой были отлично видны большая часть вокзала и почти все подъездные пути. Паровоз, вереницы вагонов. Дрезина, которую налаживал перед отправкой техник в шинели русского железнодорожника. Та самая.

— Сомнений нет, поезд пойдет отсюда, — глубокомысленно заметил Андрей.

— Это стало ясно, когда они нас чуть пулеметом не посекли, — ответил штабс-капитан. — Чехам в России и так не сладко, без особой причины с нами ссориться они б не стали.

Андрей пристыженно замолчал.

Здесь, на просторе, стиснутый внизу стенками ветер отрывался по полной. Он визжал на высокой ноте, опускался в басовые низы, выводил трели и рулады и кидался, кидался снегом. Потирая замерзшие руки, Андрей присел рядом со штабс-капитаном, выставив над невысоким ограждением только верхнюю часть лица. Прикрыл глаза ладонью от снежных зарядов. Разглядел паучье переплетение блестящих нитей «железки» с множеством стрелок и неясное копошение. То ли офицерские силуэты, то ли морок.

Сквозь рев ветра донесся басовитый гудок паровоза.

— Что ж они тянут? — Штабс-капитан ударил кулаком в открытую ладонь.

— Кто, чехи? — не понял Андрей.

— Нет, наши.

— А что, уже пора?

— Минуты две как пора, — вздохнул Василий Александрович.

В темноте хлопнул револьверный выстрел. В ответ ему затарахтели винтовки. Ночь расцвела ожерельем вспышек.

— Черт! — выругался штабс-капитан. — Нарвались.

Стрельба стихла, через мгновение возобновилась с новой силой. Застучал пулемет, заметалось между домами эхо выстрелов. Расшвыривая вокруг огненные ошметки, взорвалась граната. Все затихло. Перестрелка вспыхнула в другом месте. Андрей увидел бегущего вдоль железнодорожного полотна человека в шинели до пят и без шапки. Грохнуло несколько выстрелов. Человек вскинул руки, замер на секунду и падающим на воду листом опустился в снег. Штабс-капитан застонал, будто пуля попала в него.

Выстрелы загрохотали на соседней крыше. Высокий диверсант в папахе, поддерживая одну руку, в которой был зажат револьвер, другой, пробежал по скату. Заскочил за трубу, привалился к ней спиной. Несколько выпущенных из темноты пуль сбили с нее куски штукатурки. Высунув только руку, черкес несколько раз выстрелил в ответ. Перескочил за соседнюю трубу, пережидая новый залп. Вскочил и снова кинулся бежать. Перепрыгнул на соседнюю крышу. Метнулся за трубы. Поскользнулся, покатился по обледенелой кровельной жести. Жив? Мертв?!

Один из офицеров в русской шинели выскочил из снежного заряда прямо у стрелки. Паля наугад, попытался одной рукой перевести рычаг. Не смог. Сунув пистолет в карман, схватился двумя. Приподнял, потянул. Пуля впилась ему в бок. Развернула, бросила спиной на квадратную коробку фонаря. Несколько солдат в шинелях чешских легионеров подбежали, стали колоть штыками.

Вдали послышался звон колокола на отправление поезда. Рев паровозного гудка и нарастающий стук колесных пар по стыкам.

Штабс-капитан порывисто обнял Андрея, разбежался в три шага и прыгнул через ограждение. Приземлился в гору наметенного снега, перекувыркнулся через плечо, побежал к стрелке. Легионеры заметили его, стали оборачиваться, поднимать ружья с окровавленными штыками. Наган штабс-капитана рявкнул три раза. Три тела мешками осели у стрелки. Увязая в снегу по колено, он добежал до стрелки, схватился за рычаг. Прилетевшая с той стороны развязки пуля ударила его в плечо. Штабс-капитан покачнулся, но не выпустил рычага из рук. Еще одна пуля попала в ногу, он припал на колено. Третья угодила в шею. Штабс-капитан навалился грудью на рычаг. Повис, царапая носками сапог щебень насыпи.

Из пурги появилась дрезина с обложенными мешками с песком бортиками. Чехи, стоя и припав на колени, дергали затворы, посылая в штабс-капитана пулю за пулей, которые вырывали из его шинели огромные клочья, оставляя кровавые раны в белой окантовке исподнего белья. А он все тянул. Дергал. Пытался перевести стрелку. Андрей закрыл глаза, чтоб не видеть этой ужасной картины.

Наконец все прекратилось. Выстрелы затихли. Тело штабс-капитана осталось висеть на рычаге безжизненной тряпкой. Дрезина проехала. Из снежной пелены показался паровоз. Из трубы его валил густой дым, перемежаемый снопами искр из топки. Мощный прожектор посылал в ночь слепящий луч света, делая окружающую тьму еще непроглядней. Справа и слева из-под носа машины выбивались седые усы пара.

Паровоз проехал мимо, следом прошел тендер с углем. Потянулась череда одинаково черных вагонов с наглухо заколоченными дверями и окнами. Прошел один пассажирский, с керосиновыми лампами за тяжелыми, с кистями и бахромой, гардинами. Снова грузовые вагоны. Опять пассажирские.

Не очень понимая, что и зачем творит, Андрей вскочил. Отбросил подальше так и не пригодившуюся винтовку. Побежал вдоль крыши. Перескочил на соседний дом, выходящий боком к самым путям. Разбежался и взлетел в воздух. По широкой дуге преодолел расстояние между стеной и крышей вагона.

Подошвы сапог ударились в обледенелое железо. Поехали. Чтобы не упасть, Андрей вцепился в край вентиляционного отверстия. Плечевые суставы заныли, но выдержали. Подтянувшись, он вытащил себя на ровную поверхность. Перевел дух.

Внизу грохнула, открываясь, задняя дверь последнего вагона. В открытом тамбуре под ним послышались команды на чешском. Какое-то шуршание, едва слышное за шумом идущего поезда. Андрей обернулся, вытащил наган, с трудом удерживая рукоять промерзшими пальцами. Взвел курок. Лег на крышу, пошире расставив ноги.

Над краем крыши появилась голова в маленькой папахе-пирожке. Выбивающиеся из-под нее черные как смоль волосы. Черные глаза. Роскошные усы. Губы под ними распахнулись в беззвучном крике, завидев направленное в лоб дуло револьвера.

Андрей нажал спуск. Выстрела не последовало. Голова юркнула вниз. Андрей зачем-то еще раз нажал триггер, уже сильнее.

От грохота выстрела заложило уши. Во рту появился противный привкус пороховой гари. Снизу раздался ответный выстрел, железо перед лицом Андрея раскрылось розочкой с рваными краями. Щеку опалило горячим воздухом. Он дернулся в сторону, как раз вовремя, чтоб не получить пулю в горло. Третий выстрел проделал в крыше отверстие величиной с кулак ребенка где-то у его ног. Стихло. Изнутри, сквозь проделанные дырки, послышались крики. Кто-то не хотел, чтоб крышу вагона превращали в решето.

Внизу опять хлопнула дверь, над скатом появилась огромная рука, сжимающая маленький автоматический пистолет. Веером выпустила обойму. Пули прошли над вжавшимся в жесть Андреем. Он выстрелил в ответ, метя в пальцы, но рука уже успела исчезнуть. На краю, куда попала пуля из его нагана, образовалась дыра с острыми краями в ореоле высеченных латунной рубашкой пули искр.

Выходя со станции, поезд набирал ход, кренясь в повороте. Андрей поехал животом по скользкому металлу, ноги опасно свесились за край. Еще немного, и скорость станет такой, что с поезда уже не спрыгнуть. Где-то он читал, что максимально допустимый предел — сорок километров в час, потом лепешка или каша.

Рука с пистолетом высунулась снова, веером рассыпав свинцовый град. Под его прикрытием над краем появился человек с карабином. Почти не целясь он выстрелил в распластавшегося на крыше Андрея. Пуля снесла крышку вентиляционной трубы. Он несколько раз выстрелил в ответ. Наугад. Скорее всего, не попал. Велик был искус выпустить еще несколько зарядов, чтоб напугать и остановить преследователей, но у него в барабане их оставалось раз-два и обчелся, а они-то вполне могли себе позволить такой размен. Не зря все-таки только офицерские наганы стреляли самовзводом, в солдатских же каждый раз приходилось взводить курок. Не так удобно, зато экономно.

Мимо пролетел последний фонарь станции, поезд въехал в густой мрачный лес. Андрей развернулся на животе и пополз к началу вагона, стуча по крыше локтями и коленями. Вслед раздалось несколько выстрелов. Он добрался до края, глянул вниз. Зажмурился от вида грохочущей сцепки, под которой стремительно пролетали шпалы. Убедившись что в открытом тамбуре нет часового, цепляясь пальцами за край, спустился вниз, пробуя подошвой каждый шаг. Перелез, закинул ногу на бортик ограждения, вцепился в край, подтянулся, закинул ногу, перевалился, оказался на крыше другого вагона. Замер, выравнивая дыхание и прислушиваясь к боли в натруженных пальцах. Да, еще пару раз, и он выдохнется окончательно. А может, в следующий раз прыгнуть с разбега? В кино-то люди легко это делают, а тут? Почти два метра над грохочущей железом сцепкой. Против движения. Блин.

Под ним хлопнула дверь. Послышались голоса. Похоже, чехи сообразили, куда он делся. Сейчас, наверное, устроят ему полноценную облаву. Хорошо, что они думают, что он еще на том вагоне. Нет, не думают, наверх полезли. Андрей отпрянул от края, поднялся на ноги и побежал, складываясь почти пополам.

Зловредный ветер тут же уперся ему в грудь, кинул в лицо горсть снега, раздул полы шинели и захлопал ими за спиной. Отдельные порывы были такой силы, что ему приходилось прикладывать усилия только для того, чтоб оставаться на месте. Ноги скользили по промерзшему железу, какие-то выступы подворачивались под подошву, грозя скинуть за край или вывернуть лодыжку. Как же Джеки Чану это так легко удается?

Единственно, что хоть как-то могло успокоить, — преследователям, выбравшимся за ним на крышу, приходилось не легче. Край вагона. Если слезать да перелезать — нагонят, и внизу кто-то есть. Черт.

Он увеличил скорость, оттолкнулся. Замахал руками, чувствуя, как зависает над бездной. Вытянулся. Упал ребрами на край следующего вагона. Задохнулся от боли. Карабкаясь по-крабьи, вылез на крышу. Попытался встать, но ветер опрокинул его на спину.

Это спасло Андрею жизнь. В том месте, где только что была его голова, просвистела винтовочная пуля. Вторая высекла из крыши сноп искр, с визгом срикошетив в тайгу. Третья высадила стекло в чьем-то купе. Может, это их остудит? Не захотят в своих-то? Нет. Новая пуля вспорола обшивку вагона. Эдак еще немного, и попадут. Особенно если на ноги встать. Ползти? Он прислушался к лязгу вагонных дверей под собой. Поймают. Прыгать. Он взглянул на мелькающие рядом верхушки сосен и понял: не выход. В вагоне под ним зажегся свет, высветив насыпь и стволы вплотную приблизившихся к путям деревьев. Опасно.

Кто-то схватил его за ногу, потянул. Андрей пнул другой наугад в темноту. Не попал. За вторую ногу тоже схватили. Потащили вниз. Он лягался, цеплялся за крышу, все было бесполезно. Его сдернули вниз, повалили на пол открытого тамбура, стали топтать подошвами. Один удар пришелся под ребра, выбил дыхание. Он отбивался ногами, катался по полу, уходя от ударов. Прикрывая ребра и голову локтями, Андрей смог вытащить из кармана шинели наган. Выстрелил. Близкое пламя обожгло брови и щетину, почти превратившуюся в усы под его носом. Один из бивших его вниз солдат пробкой вылетел за низкое ограждение, исчез во тьме. До Андрея долетел влажный треск: то ли сломалось дерево, о которое ударилось тело, то ли позвоночник.

Другой отскочил. Выставил вперед руки с открытыми ладонями. Не отводя от него черного зрачка нагана, Андрей выпрямился и с размаху ударил его рукояткой в висок. Солдат без крика осел на ледяной пол.

Андрей рванул на себя дверь вагона. Сморщился от шибанувшей в ноздри вони немытых тел, прокисшей еды, грязных носков и махорки. А, ну да, у возвращающихся домой белочехов было около двухсот составов, в которых они жили, считай, с восемнадцатого года. Не так запаршивеешь.

Поискав глазами и не найдя рычага стоп-крана — еще не додумались, видать, он привернул фитилек горевшей в этом конце вагона керосиновой лампы, погружая коридор во тьму. Подумал, не бросить ли ее на пол, устроить пожар? А ну как сам не выберется, да и лишнего внимания привлекать не хочется. Поднял воротник, чтобы не видны были деникинские, обшитые золотом петлицы и зашагал по узкому коридору в другой конец, где горела такая же. Наган с оставшимися двумя патронами он сунул в карман, но руки с рукояти не убрал, чтоб в любой момент выхватить или стрелять прямо через сукно.

Вагон был купейный, офицерский. И жили в нем, судя по всему, не особо скученно, не то что в теплушках. Все, кроме тех двух караульных, что пытались стащить его с крыши, спали и теперь начали просыпаться от стрельбы. Загрохотали открываемые двери купе, узкий коридор стал наполняться людьми. Некоторые были в форменных брюках, сапогах и подтяжках поверх исподней рубахи, иные, наоборот, в гимнастерке и в кальсонах. Оружие в руках было у всех без исключения.

Набычившись и втянув голову в плечи, Андрей двинулся прямо сквозь толпу. Перед ним расступались, прижимались к стенам, не задавая вопросов. Даже не окликали и не ругались, если он наступал кому-то на ногу. Срабатывал старый как мир закон психологии — если человек прет напролом, значит, ему надо и мешать не стоит.

Отвернувшись от второй керосинки с опасно плещущимся внутри содержимым он толкнул дверь и вышел в тамбур. Часовой в овчинном тулупе, держа карабин на изготовку, метался от одного края до другого, вглядываясь в морозную ночь и пытаясь понять, что происходит. Часовой соседнего вагона, свесившись за край, внимательно вглядывался в вагоны, видные из-за плавного изгиба дороги, и недоуменно чесал затылок под папахой. Делая вид, что не обращает на них внимания, и молясь, чтоб они не обратили на него, Андрей перескочил через грохочущую сцепку и дернул на себя дверь, благодаря Бога, что добротное сукно, характерный для всех армий покрой офицерской шинели и золотой отблеск погон спасают от ненужных расспросов.

Изнутри хлынула волна вони, во много раз сильнее, чем в прошлом вагоне. Это оказался плацкарт. В свете керосинки было видно, что у каждого из солдат легиона есть свое место для жилья, хотя и убогое — обустроенное в лучшем случае небольшой занавеской и парой подушек.

Хозяйство же занимало совсем не отведенное для него пространство. Через проход были натянуты веревки с сушащимся на них бельем. На багажных полках стояли пустые котелки и жестяные миски. Некоторые, судя по запаху, с едой. Тихонько закудахтали невидимые куры, побеспокоенные его визитом.

Уткнув нос в поднятый воротник, он двинулся дальше. Ныряя под веревки и стараясь не топать, чтобы не разбудить спящих, он помчался мимо разноцветных занавесок в другой конец вагона. Открыл дверь, хотел выскочить в тамбур, но заслышав голоса, остановился. В тамбуре было как минимум двое часовых. И в тамбуре соседнего вагона еще двое. Причем следующий вагон был не пассажирским. Грузовым. С золотом. Наверняка и охраняли его усиленно, то есть на два тамбура…

Прежде чем его успели заметить, Андрей отпрянул, скользнул в клозет и, захлопнув за собой дверь, привалился к ней спиной.

* * *

«Вот и приехали», — думал он, морщась от застарелой вони вагонного клозета. Чехи наверняка уже обшаривают поезд, заглядывая во все щели. Значит, скоро доберутся и сюда. Вперед хода нет. С четырьмя караульными начеку, взбудораженными криками и стрельбой, с двумя пулями в барабане ему не справится, как ни крути. Отсидеться тут до перемещения, изображая перепой или понос, не удастся. Перед его мысленным взором предстал срывающийся со склона камень, бьющий в бок паровоза и сносящий его в ледяную бездну. Даже если эти вагоны останутся на путях, его не пощадят партизаны. «Что ж, опять на крышу», — подумал он, рассматривая небольшое оконце с мутно-желтым стеклом. А потом либо тормозить состав, либо прыгать в кучу снега. Он поежился, вспомнив глухой удар и треск ломаемого позвоночника, которым закончилось падение с поезда одного из караульных.

Дверная ручка под его рукой задергалась. Кому-то еще приспичило, черт. Он ухватился за нее, придержал, давая понять, что в туалете не пусто. С той стороны перестали дергать, рявкнув что-то в духе — пошевеливайся, мол. Да уж, совета вернее и не дашь.

Андрей уперся рукой в стекло, надавил. Оно не подалось. Сунув револьвер в карман, он навалился на него двумя руками. Дверная ручка снова задергалась. Послышались ругательства. Вот собирался же чешский выучить, а сейчас даже интуитивно непонятно. Окно не поддавалось.

Он снова вынул револьвер. Отвернув голову от возможных осколков, с размаху ударил рукоятью в стекло. С сухим треском оно вылетело наружу. Стволом он сбил острые края, торчащие из рамы. Встав ногами на скользкий ободок унитаза, сунулся в проем головой. Ветер, с которым он уже, кажется, сроднился, с радостью накинулся на незащищенную голову, захлестал по щекам, ввинтился в нос, вцепился зубами в уши.

Дверь затрещала под ударами.

Андрей влез обратно внутрь. Скользя пальцами по латунным пуговицам он расстегнул шинель, сбросил ее прямо на пол, взобрался на унитаз и снова полез на мороз. На этот раз рукой вперед. Щурясь от высекающего из глаз слезы ветра, просунул плечо, голову, другое, плечо. Ухватившись за какую-то железку, стал вытягивать тело.

За его спиной, вернее, уже задом с треском прогнулась внутрь открывающаяся наружу дверь. Он дернулся, застряв в узком окне. Дверь с треском сломалась, кто-то ухватил его за сапог. Андрей вырвал ногу и, вывалившись наружу, повис на руках. Качнулся в сторону от окна, из которого уже тянулись к нему покрытые густым черным волосом руки. Вжался в промерзший бок вагона, чувствуя спиной, как пролетает мимо придорожный столб. Подтянувшись на руках, выкатился на крышу.

Поезд, вернее, та его часть, которую он пробежал, проснулась. В окнах зажегся свет. Периодически вспыхивал он и в открытых тамбурах, когда кто-то открывал дверь вагона. На его фоне отчетливо виднелись очертания высыпавших в тамбур легионеров, ощетинившихся винтовочными стволами. И еще он заметил темные силуэты бегущих к нему по крыше людей. Ближайшие были уже за два вагона от него.

Взглянув на пролетающие мимо с дикой скоростью ветви деревьев, он снова вскочил. Разбежавшись по скользкой крыше, прыгнул. На длинную секунду завис в темной межвагонной пустоте. Вспышки выстрелов снизу и визг пуль вокруг словно дали мирозданию новый толчок. Оно рвануло вперед, услужливо подставив под гладкие подошвы его сапог промерзшее дерево грузового вагона, не такое скользкое, как жесть пассажирского. Он прибавил скорости. Впереди как минимум вагонов пять грузовых, значит, есть шанс оторваться, а дальше посмотрим.

Даже от малой тени призрачной надежды на спасение у него словно выросли крылья. Андрей несся по крышам, не чувствуя рывков вагонов и встречного ветра, позволив ногам самим выбирать дорогу в почти полной темноте. Провал, прыжок, следующий вагон. Звуки далеких выстрелов, сделанных не на точность, а для страху или от нервов. Снова провал, прыжок. Крыша под ногами и легкий бег. Он преодолел четыре или пять грузовых вагонов, перепрыгнул на пассажирский. Другой пассажирский. Снова на грузовой.

Преследователи, казалось, отстали. Снизу тоже никто не стрелял. Часовые не успевали сообразить, а может, и расслышать. А предупредить их никто не мог. Мобильников нет, рации тоже еще с полкомнаты размером, чтобы передать устно, надо преодолеть грузовые вагоны. А тут он первый. Андрей победно взмахнул сжатой в кулак рукой.

Впереди замаячили веселая мошкара искр, вылетающая из паровозной топки. Ветер стал доносить тяжелый дым грязного, с кучей примесей угля. Не сбавляя скорости, Андрей вытащил наган. Никто ведь не знает, что в нем осталось всего два патрона. Главное — внезапность. Ворваться в кабину, навести ствол на машиниста с кочегаром и, если окажутся, а они непременно там окажутся, охранников. Пообещать выпустить кишки и продырявить головы. Может, кому по морде рукояткой для острастки съездить и самому нажать на рычаг сброса пара, будя окрестности громким свистком, и, дождавшись, пока ход замедлится достаточно, сигануть вниз, под насыпь. Там сугробов должно быть изрядно, смягчит. Да, еще полушубок у кого-нибудь отобрать. И шапку. Даже снимать не надо, в кабине жарко небось, все снято и на крючки повешено.

А вот и кабина паровоза. Освещаемая сполохами огня из периодически открываемой топки, она была похожа на адскую кухню. Помощник машиниста, открывающий и закрывающий заслонку, — на черта-распорядителя. Кочегар в нагольной робе, кидающий лопатой уголь в ее разверстое жерло, походил на чертенка-подмастерья, а караульный, дремлющий в уголке, привалившись головой к винтовке, — на старого усталого демона. Машиниста видно не было. Может, дремал, пригревшись в уголке. Шум погони сюда еще не долетел, лучше получится. Неожиданнее.

Между первым вагоном и паровозом в состав была впряжена тележка с невысокими бортами — тендер. Не замедляя хода и помогая себе невидимыми крыльями, Андрей спрыгнул в нее, надеясь преодолеть в несколько шагов.

Увяз по колено. Дернулся, высвобождая одну ногу. Вторая ушла еще глубже. Нагнулся, потянул за сапог. Вагон сильно накренился в крутом повороте. Верхний слой угля посыпался к опустившемуся борту, сдавливая бедро. Андрей вскрикнул от неожиданной боли. В тот же момент пламя из открытой топки на мгновение осветило его фигуру.

Заметили? Нет? Он выхватил из кармана наган. Затрещала порванная острой мушкой ткань штанов. Направил ствол в сторону кабины. Вроде не заметили. Осторожно он стал выгребаться из кучи угля, как из зыбучего песка, крутя стопой и давая углю подсыпаться под нее. Дело пошло. Еще немного, и он будет свободен.

Топка открылась. В адском ее свете он увидел прямо перед собой престарелого демона — караульного из кабины, замахивающегося на него прикладом.

Вырвав ноги из держащего, как трясина, угля, он отвалился в сторону, выстрелил. Промазал. Пуля срикошетила о железную стойку кабины. Охранник тоже промахнулся, глубоко, как лопату, утопив приклад в поблескивающей антрацитовой россыпи. Не вставая, Андрей ударил его каблуком под колено. Нога чеха подломилась, он рухнул вперед и вбок, отвалился к стене. Кочегар выскочил на тендер, занося для удара широкую лопату. Андрей выстрелил опять. Пуля снесла совок, оставив в его руках размочаленный на конце кусок черенка. Следом метнул в кочегара бесполезный теперь наган. Попал. Тот, застонав, упал на уголь, свернувшись в позе эмбриона и прижав руки к пострадавшей голове. Андрей вскочил, бросился к кабине. Уж одного-то помощника он как-нибудь придушит.

Незаметно поднявшийся чех налетел сбоку, зажал в борцовский, поперек туловища, захват. Повалил. Андрей почувствовал под голенями твердый край тележки и с ужасом понял: они вываливаются за борт.

Страшный хруст ломающихся костей резанул по ушам. Сдавленные легкие задергались, пытаясь вздохнуть хоть немного воздуха. Голова закружилась от падения кувырком и тут же остановилась, когда в нее пришло понимание: трещали и ломались не его кости. Огромное тело караульного, оказавшись снизу, приняло на себя всю силу удара. А он-то даже и не ушибся.

Нервно хихикнув, Андрей с трудом разомкнул стремительно холодеющие объятия чеха, поднялся на трясущиеся ноги и показал оттопыренный средний палец огонькам удаляющегося поезда.

* * *

Опять стало невыносимо холодно. Снятый с караульного тулуп, его папаха-пирожок и оренбургский пуховый платок, прежде отобранный чехом у какой-то бабы, перестали согревать. Охотничий нож, также доставшийся в качестве трофея, мешался и бил по бедру, но Андрей почему-то не решался его выкинуть, хотя чем он мог тут помочь? Крепчающий под утро мороз забирался внутрь, холодя, казалось, само сердце.

Андрей брел по непролазной тайге, проваливаясь по колено и с трудом выдирая ноги из полуметровых снежных наносов. Без всякой цели. Просто чтобы не замерзнуть. Говорят, пока идешь — живешь, а смерть может подкараулить только того, кто перестанет бороться, остановится, решит передохнуть, привалится головой к древесному стволу и закроет глаза. «Тех бы умников да сейчас сюда», — думал он, проваливаясь по пояс в очередную занесенную снегом яму. Интересно, если здесь на склоне такая глубина, что ж делается в низине, к которой сбегает склон? А может, забрать правее и попытаться дойти до озера. Полюбоваться на рассветный Байкал? Может, даже удастся разглядеть, как поезд, проламывая лед, погружается в холодную пучину. Хотя нет, до того места по самым скромным подсчетам километров сорок — пятьдесят, не разглядеть. Только если услышать. Такой грохот был.

А все-таки хорошо, что он с поезда спрыгнул заранее. Если б он оказался недалеко от места крушения? Или встретил сам себя, что бы случилось? Произошел бы пространственно-временной катаклизм, все бы схлопнулось в какую-нибудь черную дыру? Или, наоборот, полыхнуло большим взрывом. Или ничего бы не произошло? Просто увидел бы себя лежащим на возвышенности за пулеметом и поливающим склон свинцовым дождем? А что было бы, если б он сам подкрался к пулеметчику и метнул гранату, не зная, что в гнезде он сам? А кристалл бы не сработал? Мог бы он убить сам себя в прошлом, а потом вернуться целым и невредимым в настоящее? С одной стороны, почему нет? А с другой — мало ли как оно на самом деле обстоит? С точки зрения современной науки, по крайней мере той, с которой он знаком, путешествия во времени невозможны в принципе. Так и аэродинамика не дает шмелю ни малейшей возможности подняться в воздух. Однако он вполне неплохо летает, наплевав на все ее законы.

И только где-то в глубине ворочалось понимание, что все эти мысли он нагоняет специально, чтобы не думать о той… Опять? Он прихлопнул эту мысль, как надоедливого комара, и попытался снова думать о шмеле, цветах и лете.

Эти мысли отвлекли его от всепроникающего холода и даже слегка развеселили. В конце концов, неплохое путешествие вышло, покруче, чем все сафари и спелеодайвинги, в которых он до этого участвовал. И даже без серьезных ран и увечий обошлось. А с какими людьми познакомился… Ну, за исключением… В своих чувствах к Кате он разобраться пока не мог. Жаль, конечно, что не удалось остановить поезд и бой на 181-м километре состоится с известными последствиями. Хотя почему известными? Он же их не видел. А может, та граната вообще не взорвалась и она осталась жива? И дожила лет до девяноста в какой-нибудь деревеньке на берегу прекрасного озера. Или уехала в Иркутск и на большевистской волне стала там большим человеком. Или в Питер? А может, и в Москву? Почему нет? Она ведь и его бабушкой может оказаться в принципе. Но не хотелось бы бабушку-проститутку, на самом деле.

Нога его поехала по склону, он взмахнул руками и провалился в глубокую зловонную яму. Ноги его ударились во что-то мягкое, податливое. Снизу послышалось тяжелое дыхание и утробный рев, сопровождающийся новой волной вони. Не помня себя от ужаса, Андрей ухватился за корни и полез по осыпающейся песчаной стене наверх. Пробив головой и обрушив вниз пласты уплотненного снега, вылез на поверхность. Втянул ноги. Встав на четвереньки, взглянул за край.

Снизу на него смотрел проснувшийся медведь. Худой, оборванный, со слежавшейся шерстью на впалых боках, воняющий псиной и дерьмом. Он зарычал, обнажив огромные клыки, и стал подниматься из берлоги, разворачиваясь, раскладываясь и становясь еще больше. Когтистыми передними лапами зацепился за край разрушенной берлоги и полез наверх, скребя задними по стенке.

Не помня себя, Андрей кинулся бежать, высоко задирая колени. Хищник за его спиной взревел утробно и бросился следом. Под огромным весом затрещали присыпанные снегом сухие ветки. В несколько прыжков зверь сократил разделяющее их расстояние. Это только кажется, что медведи неуклюжие, на коротких дистанциях они и лошадь догонят.

Андрей зайцем метнулся под поваленный ствол. Медведь рухнул сверху, в труху разломав сухое дерево. Андрей проскочил между двух стоящих рядом стволов. Медведь с разгона ударился в них плечом, на огромную его голову дождем просыпались прошлогодние листья. Андрей продрался через кусты, загребая руками, как пловец, пересек до краев засыпанный снегом распадок. Рванул быстрее, слыша приближающееся дыхание зверя. Оступился, качнулся, полетел вниз по склону, оставляя в огромных, с палец размером, когтях хищника вырванные куски полушубка.

* * *

Падение было долгим. Набрав за шиворот снега и отбив бока о выступающие камни, он съехал на дно узкой расселины. Приподнялся, отряхиваясь. Посмотрел наверх и удивился, как ничего не сломал. Стена была высотой метров сорок, почти отвесная, изобилующая торчащими острыми камнями, держащимися, казалось, на соплях. Стронь один — и накроет лавиной. Видел это и медведь. Он нерешительно переминался на краю, иногда привставая на задние лапы, мотал здоровенной мордой, на которой было написано почти человеческое разочарование.

— Ничего, брат, найдешь себе кого посъедобней, — сказал ему Андрей и погрозил пальцем: — Лучше обратно спать ложись.

А куда ж теперь идти-то? В принципе было все равно. Судя по розовеющему краю востока, догуливать ему по тысяча девятьсот двадцатому году было чуть больше часа. Партизаны уже, наверное, добрались до обрыва, и командир Зосим Саввич любовно поглаживает свою «адскую машинку». А может, уже и рванули это дело и заставляют его нырять.

Нет, все же надо пойти на озеро глянуть, решил он, а то все вокруг, да около, да в суматохе. Так ни разу и не увидел толком. Тем более, что лощина на русло небольшой речушки похожа, а она должна, просто обязана впадать куда надо. Да и карабкаться наверх уж больно неохота.

Какой-то странный шум привлек его внимание. Сверху? Нет, спереди, просто обманчивое эхо, отражаясь от стен, ввело в заблуждение поначалу. Вроде разговоры, всхрапывание лошадей. Стук, будто одним промерзшим куском дерева ударяют в другой. Народу много. То ли партизаны, то ли каппелевцы, то ли еще кто. В любом случае от людей, шныряющих вооруженными группами по лесам, хорошего ждать не приходится. Повернуть обратно от греха? Нет уж, дудки. Коль попал на этот спектакль, нужно досматривать его до конца. Прижавшись к склону, под которым густели утренние тени, он стал пробираться дальше, стараясь не скрипеть снегом. Дошел до поворота. Выглянул. И чуть не закричал, схватившись за рукоять ножа.

Прямо в стене, противоположной той, у которой он прятался, была пещера. Естественный, не знавший кирки вход располагался на высоте пары метров над дном лощины. К нему вела пологая каменная терраса, шириной — двум всадникам с трудом, но разойтись. На террасе, а также над и под ней суетились люди. Выстроившись в цепочку, они передавали друг другу какие-то ящики, которые подвезли десятка два саней, запряженных конфискованными у окрестных крестьян лошадками. На некоторых ящиках Андрей разглядел грубо намалеванных по трафарету двуглавых орлов и аббревиатуру М. Ф. Р. И. — Министерство финансов Российской Империи, надо полагать. А в ящиках, соответственно, золотой запас империи, если и не весь, то немалая его часть. Перегрузка золота уже заканчивалась. Одни чехи натягивали на вспотевшие гимнастерки полушубки, кидали лопаты и ломы на сани и уезжали по длинной, специально расчищенной дороге, полого уходящей наверх. Другие закладывали специально собранными камнями вход. Третьи перекуривали в сторонке. Их никто не журил, не звал помогать. И почему везде это занятие приравнивается к делу, а не к безделью?

Вот, значит, куда делось золото из эшелона! Как он и предполагал в прошлый раз, ушлые чехи на станции перегрузили его из вагонов на сани и свезли в лес, заменив камнями, чтоб снаружи видно было, что не пусто. Наверное, не все, на что-то же они банк свой открыли. Но тут, он попыталсся пересчитать сани и ящики на них, не меньше десятка тонн будет. А если еще ходка не первая? Состав на станции пару дней стоял.

А что, отличная идея. Украсть, переждать, а потом вернуться, когда поспокойнее станет. В Сибири и в двадцать первом-то веке можно город построить и прожить лет двадцать, прежде чем кто-то его заметит. И то из космоса. А уж в двадцатом-то и подавно. Не говоря уж о том, чтоб подогнать поезд и вывезти что-нибудь куда-нибудь.

«Только вот, собаки, не удастся вам просто так этим поживиться! И плевать, что на моем настоящем, по обещаниям высоколобых из Сколкова, эта акция никак не отразится. Здесь и сейчас вы его, суки, не получите!» — думал Андрей, перебегая лощину и начиная карабкаться на склон.

Созревший в его голове в одно мгновение план обретал все более явные черты. Забравшись на косогор, он отошел подальше в лес и выбрал деревце покрепче, с радостью прислушиваясь, как уезжают последние сани. В четыре удара срубил его трофейным ножом, заточил, очистил от веток и вернулся на склон. Заглянув вниз, убедился, что белочехи уехали, и поразился тому, как быстро поглощает природа следы человеческой деятельности. Заносит снегом лошадиные и человеческие следы, забивает неровности кладки.

Высмотрел большой валун, нависающий над самой пещерой. Прячась за ним от ветра и снега, выждал минут двадцать, чтоб уж точно никто ничего не услышал и не надумал вернуться. Подсунул под основание камня импровизированный рычаг. Налег.

Валун качнулся. Он налег еще. Огромный кусок скалы сдвинулся лениво. Нехотя перевалился за край. Покатился вниз, увлекая за собой целый поток камней помельче и перемешанной со снегом земли. Подождал, пока перестанет метаться меж стенами лощины эхо, и полюбовался делом рук своих.

Теперь без карьерного экскаватора эту пещеру Али-Бабы не раскопаешь. А летом ручеек оттает, вода прохода не найдет и вообще тут озером разольется. Золоту-то пофиг, оно не ржавеет, а вот тому, кто решит его достать, водолазное оборудование понадобится. Но это тут. В его-то реальности вполне может статься, что никто ее не заваливал и никто до нее не добрался, так что надо бы наведаться по возвращении в двадцать первый век. Пять, ну пусть не пять, но не меньше двух вагонов золота — это тебе не вшивых пятнадцать кило. А пока можно до возвращения и отдохнуть.

Он уселся на камень и подставил лицо первым лучам восходящего солнца.