Как радовался Петя поездке на море, он научился плавать и с восторгом по десять раз на дню приставал к маме, показывая и поясняя, как он будет плавать! Мать как-то странно поддакивала, и собирала много вещей с собой. Даже полупьяный дед удивлялся:

— Ты что-то как на год собираешься.

— Не твое дело! — бурчала мамка.

Поехали в аэропорт, дед перед самым отъездом сунул внуку две бумажки по пять тысяч.

— Спрячь подальше, мало ли — пригодится, этой… жабе не говори.

— Куда, дед?

Дед как-то ловко подпорол пояс джинсовых шортиков внука и засунул туда свернутые деньги.

— Учись, мелкий!!

Дильшот поехал вроде провожать, но почему-то у него тоже оказался билет на самолет. Мамка сияла, что-то радостно говорила, а когда прошли всяких серьезных дяденек и такие ворота, как рентген, начались странности.

Подошли к табло где горели буквы «Выход номер пять» и ниже сколько-то цифр, и написано — Душанбе.

— Мам, почему какой-то душамбе, а не Варна? — любопытный ребенок хотел знать.

— Видишь ли, Петенька, мы сначала полетим к Димке, погостим у него, а потом на море.

— Но, мам, я же так хочу плавать! — зарыдал было Петенька.

— Ты, здаровый мужик, чего ноеш? — как-то зло сказал Дильшот. — Иди умивайся, не позор меня перед народом!!!

Петька сквозь слезы огляделся — вокруг, и правда, были одни темноволосые, смуглые дядьки, а мамка как-то сильно радовалась, пыталась говорить какие-то таджикские слова. Всхлипывающего Петьку Дильшот впихнул в туалет, а сам остался ждать у входа. Петька, как его кто подтолкнул, в кабинке шустро набрал деда:

— Дед, мы в какое-то душамбе что ли летим, мамка сказала, что потом на море!

Дед заплетающимся языком сказал:

— Ниче не понял, ты мне смску напиши!

Вот и написал Петька ему и Шурику… Потом утер зареванное лицо и покорно пошел на выход, думая про себя нелегкую думу — как спрятать телефон и куда? Хватило у ребенка ума, в отличие от восторженно прижимающейся к Димке мамки, понять, что что-то не так. И в самолете его озарило, телефон-то был старенький, такие уже и не выпускались, но исправно работающий. И пока летели, сумел-таки Петька распотрошить свою старую игрушку — «Тетрис» и всунуть под корпус телефон.

На него никто не обращал особого внимания, ну сидит играется, не ноет и ладно. Петька пошел в туалет, вышел оттуда и, скривив лицо, сказал мамке:

— Телефон уронил в туалет, он смылся!!

Дома бы мамка начала орать, а тут, вся в предвкушении, только и сказала:

— Ладно, он старый был, Димка новый купит, правда, Дим??

Тот, странно взгянув на неё, кивнул.

— Да!

Таджикистан встретил их жарой. Сухой жаркий воздух опалил сразу, и Петька закашлялся, мамка, восторженно озираясь, всунула ему в руки ингалятор, потянула его за руку в автобус. Пока получали багаж, пока добрались до стоянки машин, Петька сто раз вспотел, выпил море воды, мамка же восторженно ахала и охала, глядя на проносящиеся за окнами красоты страны. Ехали как-то долго, все больше в подъем, пацана укачало, он привалившись к мамке уснул, проснулся уже под вечер, в пропотевшей футболке, весь вялый. Едва переставляя ноги, зашел в какой-то дом и полусонный, слабо поднимал руки и ноги, пока мамка его мыла. Потом он опять спал, потом были какие-то ещё поездки, они все время куда-то ехали, он, вяло пожевав что-то, опять спал. Мамка говорила:

— Потерпи, сынок, скоро приедем.

Он потерпел, проснулся почему-то рано и не понял — той удушающей жары не было, встал, подошел к окошку и увидел горы, большие такие горы… совсем недалеко. Пошел на выход, присел на какой-то пенек и загляделся на красивую природу, потом с удивлением понял, что ему дышится нормально. Где-то заблеяли то ли козы, то ли овцы, пошел к заборчику — на дальнем конце улицы появился какой-то замурзанный, худой-прехудой пацан, постарше Петьки.

— Привет, ты кто? — спросил пацан, поравнявшись с ним.

— Я Петя, только вот приехали с мамкой. А потом на море полетим.

Пацан как-то неприятно усмехнулся, сплюнул под ноги и сказал:

— Ну-ну, полетите! Слышь, Петь, а у тебя закурить нет?

— Да ты что, я не курю, я ещё маленький.

— Здесь быстро большим станешь. А мамка твоя, она курит?

— Да!

— Стащи у неё сигаретку, а?

Петька кивнул, слышал он сквозь сон, как мамка и Димка возились в соседней комнате, сейчас точно спят. Тихонько подошел к двери, увидел разбросанную одежду и сумку на краю какой-то тумбочки. Осторожно потянул за ремень, вытащил из сумки пачку сигарет, почему-то залез в кошелек, стащил несколько купюр, суетливо свернул их и запрятал в дедов тайник, положил обратно сумку и потихоньку вышел к пацану. Тот обрадованно засиял.

— Ох ты, Винстон, сто лет не курил нормальных!! Спасибо! Меня Валик зовут, Валерка то есть, давай дружить, а то мне эти рожи уже надоели до смерти! — он кивнул на появляющихся на улице темноволосых, смуглых людей и ребятню. — Я к тебе вечером подгребу, ты меня жди, поговорим как надо, ща работа ждет!!

Пацан, припадая на одну ногу, торопливо зашагал в другой конец улицы.

Петька походил по небольшому садику, нарвал винограда, пошел в дом, поискал кран — не нашел, вспомнил, что в деревне ходил с бабой Галей на колонку, и вода стояла в ведрах, нашел немного воды в странной плошке, помыл виноград, поел — мамка все спала. Проснулась только к обеду и охая выползла во двор.

— Петь, ты где?

— Здесь я!!

— Давно проснулся?? Чего меня не разбудил и где Димка??

— Я тебя будил, ты говорила отстань, Димка куда-то уехал, есть хочу.

Мамка пооохала, побрела в домик, чем-то там побрякала, заматерилась, что-то падало, и вылетела злая-презлая.

— Ну, приедет Димка, я ему устрою!

Димка приехал ближе к вечеру, не один, с тремя мужиками. Два такие же смуглые, а третий… Петька трусливо спрятался от его взгляда за деревом — взгляд был страшный, как у змея Каа, когда он бандерлогов к себе звал. Димка что-то суетился, готовил, запахло вкусно пловом, Петьку все же накормили, он долго не мог уснуть, в соседней комнате слышались разговоры, мамкины взвизги, какой-то совсем не её смех, потом начались уже знакомые ему звуки — видел он, чем они с Димкой занимаются, и не раз, а потом он уснул… Утром его разбудил хмурый Димка:

— Петя, вставай иди с Валиком погуляй, потом придешь, к вечеру.

Полусонный Петька с трудом переставлял ноги, а Валик плевался и уводил его все дальше в горы.

— Валик, я задыхаюсь, подожди! — Петька вынул свою пшикалку, брызнул в рот три раза и утомленно присел.

— Ты чё, больной?

— Ну да, астма у меня, дышать тяжело!

— Вот суки!! — заругался Валик. — На всем деньги срубить хотят. Когда же этим козлам прилетит-то??

Петька ничего не понял, весь день он просидел в тенечке, немного поспал, потом поели с Валиком вчерашнего плова, что сунул утром ему в пакет Димка.

Валик расспрашивал его о многом и почему-то долго и противно хохотал, когда Петька сказал, что Димка, то есть Дильшот, мамкин муж.

— Ой, не могу! Да у него таких жен по всей России полмешка. У тебя что, мать совсем дура?

— Нет, она хорошая. Правда, лупит меня иногда, но хорошая.

Валик помрачнел:

— Моя тоже хорошая… была, черт понес вот сюда… как и твою — любовь у них… — добавил матерное слово. — Ладно, Петьк. Мы теперь с тобой вдвоем, будем думать.

Пришедшему вечером Петьке Дильшот велел на ночь идти к Валику.

— У нас гости будут, допоздна, не уснешь толком, а там тихо.

— Мам? — посмотрел он на свою какую-то взбудораженную, суетливую мамку.

— Иди, сыночек. Только вот не забудь на ночь ингалятор!

Сидевший и внимательно наблюдавший за ними, этот, с взглядом Каа, удивленно спросил:

— Зачем ингалятор?

— У сына астма.

— Астма? — этот Змеиный взгляд, и как-то в одно мгновение поднялся и уже держал Димку за горло:

— Ах ты, мерзкое отродье! Денежки срубил, а то, что щенок негодный, сказать забыл???

Димка захрипел, пытаясь вырваться из хватки этого страшного мужика.

— Молись Аллаху, если и девка окажется с изьяном… сам пойдешь за девочку!! — говорил он какие-то странные слова, а Димка посерел и отпущенный этим упал на колени.

— Клянусь — сладкий, горячий женщин!

— Смотри!! — страшный мужик перевел взгляд на Петьку:

— Брысь отсюда! Пока не позовут, чтобы не приходил, понял?

Испуганный пацан только кивал, а мамка, вяло махнув рукой, сказала:

— Петенька, слушайся старших!

Петенька, испуганный и едва сдерживающий слезы, выскочил на улицу, озираясь, не знал куда ему бежать. Потом, увидев хромающего Валика, торопливо побежал к нему.

— Пошли, — едва взглянув на дрожащего пацана, буркнул Валик. Привел его в какой-то скособоченный сарай. — Вот здесь мы и будем жить. Что ты трясешься так??

— Да там страшный мужик такой, как Каа из Маугли, сказал, чтобы я не появлялся, пока не позовут.

— Понятно, — вздохнул пацан, — раз Змей появился, ты угадал, его погоняло такое и есть, значит, будут кобылку объезжать, ох, дуры бабы… Ладно, Петь, ты больной, я больной, нас пока не тронут, было бы намного хуже, если бы ты был здоровый!! — говорил этот Валик какие-то странные слова, ничего не понимающему Петьке. — Спи, мелкий. Потом поймешь! — погладил он умученного пацана Петьку. — Спи, а я помаракую, что и как делать!

Долго сидел Валик возле беспокойно спящего папцана, который во сне звал мамку.

— Эх, бедолага!! Мамка твоя… прибить бы таких сучек, ладно, сама не может без… но пацана зачем с собой тащить?

Тринадцатилетний, смышленый, наученный горьким опытом Валик уже третий год влачил такое вот существование в этой горной затерянной деревушке-кишлаке-ауле, хрен его знает, как назвать эту дыру. Приехала его мамашка тоже по большой любви с мужем Мурадом посмотреть… да так и сгинула где-то в горах, куда её увезли Змей с сопровождающими. Валику же безумно повезло, его забраковали из-за хромоты — умудрился сломать ногу, неправильно сросшийся перелом не давал ему бегать и прыгать в школе, специальной, где занимались пацаны всяких национальностей, готовили из них воинов аллаха. А Валика привезли вот сюда, пас овец, кой чего умел уже сам делать, помогал одинокой старушке, которая подкармливала его лепешками, а сам в течение трех лет, не спеша, понимая, что если поймают, вздернут сразу же или прибьют — готовился бежать отсюда, вызнал дорогу, умел, как ящерица, карабкаться по камням, привычно хромал, хотя мог и ходить нормально, но предпочитал хромать, особенно сильно припадая на ногу при появлении чужих.

Приезжал пару раз доктор из лагеря, осматривал ногу, Валик жаловался, что на непогоду ногу выкручивает, и она болит так, что наступить невозможно. Через два года от него отстали, слышал он, как Змей сказал:

— Бесполезный материал, хромой, это слишком заметно, пусть вон овец пасет, деваться отсюда — некуда. Сколько проживет.

Теперь вот дура набитая, мамка этого слабака-ревы привезла его сюда. А Валику так жалко стало его, да и честно, обрадовался он, что есть у него теперь земляк — вот этот русый, сероглазый пацан, а то эти рожи до трясучки надоели.

Валик разбудил его рано утром:

— Петька, слушай меня внимательно, я ща погоню стадо, ты со мной вроде как идешь. Мимо дома, где твоя мамка будем идти медленно, посмотрим, что и как. Пройдем деревню, ты по тропинке, я покажу, где — вернешься назад, к дому. Тропинка за огородами, на задах, там почти всегда только козы и овцы ходят, но пойдешь осторожно, люди тоже, бывает, ходят. Если в доме тихо, мать твоя точно спит теперь, укатали её эти… посмотришь, если все спокойно, постарайся зайти, найди свой паспорт, если он ещё у неё в сумке или чемодане — забирай и опять по тропинке доберешься ко мне, да и деньги, какие есть — забирай.

— Но, я же не вор!

— Петь, я тебе, как придешь ко мне, все конкретно расскажу. Сейчас время нет, вон, уже блеют. Давай. Если кто не спит — в доме ходит, придуряйся, пореви там, что без мамочки плохо, пришел, иначе нам с тобой — труба.

Как шел к дому дому Петька…

У него от страха подламывались ноги, колотилось сердце…

Увидев быстро едущий по улице газик с брезентовым верхом, присел за невысокий куст. Из дома резво выскочили этот Змей и ещё три мужика, заросшие черными большими бородами, а за ними суетливо семенил Дильшот.

— Я тебе сказал, — продолжая застегивать ремень брюк, говорил Змей, — завтра к вечеру, пришлю машину-отгрузишь эту бабу, она неплохо продержалась с нами, толк будет, за неё заплатим. А щенка? Как хочешь, можешь прибить, можешь здесь бросить, жаль, внешность подходящая, но… деньги за него я вычту — бракованный товар, прежде, чем привозить, надо было конкретно про его здоровье написать. Ну да это твоя головная боль! Астматика приволок, хм!

Страшные, звероватого вида мужики, сели в машину и рванули куда-то в горы. Петька сжался под кустом, ещё день назад, он бы ничего не понял и наивно пошел к Димке, сейчас же сообразил, что щенок именно он, а мамку куда-то увезти хотят, этот Димка за неё деньги получит.

Посидел-посидел в кустах и побрел к дому, вокруг было пустынно и тихо, хорошо, что дверь не скрипела, да и прикрыта она была неплотно, зайти удастся неслышно. Петька сначала подошел к окну, занавешенному какой-то грязной сеткой, послушал — вроде спят все, слышался храп Димки и мамкины всхлипывания, бормотала она что-то во сне, так бывало и дома. Как крался ребенок к сумке, ему казалось — его сердце грохочет на всю улицу. Он просил про себя:

— Боженька-аллах,(мамка постоянно говорила что он един, только называют почему-то по-разному) пусть никто не услышит, помоги мне, пожалуйста!

Сумка так и валялась на тумбочке — обычно мамка убирала кошелек и документы подальше, сейчас — она была какая-то странная последние дни, на счастье Петино не убрала. Он вытащил оба паспорта, забрал в кошельке какие-то нерусские деньги, догадался откуда-то, что не возьмет он, украдет этот гад Дильшот, и, пятясь, выскользнул из домика. Пригибаясь, замирая как ящерка, присаживаясь в зарослях высокой сухой травы, он выбрался-таки на эту тропинку, обрадовался, что иди стало не так страшно — не было на ней никого, и чуть не налетел на идущих ему навстречу двух мужиков — едва успел спрятаться за колючий куст. Те, о чем-то переговариваясь, спускались к домам. Петька долго сидел, стараясь успокоиться, так страшно ему ещё никогда не было. Бледный, покрытый потом, весь обессиленный, как-то странно вдыхая воздух, он наконец-то дополз до Валика, который, увидев, как он еле бредет, побежал навстречу.

— Что? Избили тебя?

— Нет, я сильно испугался. И никак дышать толком не получается, как воздуху совсем нет.

— Где твоя пшикалка?

— В кармане, достать не могу.

Валик достал, разобрался как открыть, пшикнул Петьке в рот три раза, посадил его на какую-то толстую тряпку, напоил водой. Наконец Петька перестал дышать со всхлипами, полез в задний карман шортов:

— Вот, смотри.

Валик взял паспорта:

— Ушкова Марина Николаевна. А ты почему Тарасов?

— Папка у меня Тарасов, который родной.

— Понял, понял. Так, деньги взял? Молоток, ну-ка?

Валик быстро разобрал из на кучки:

— Русские, доллары, о, и сомони есть. Петька, живем! У меня тоже сомони есть.

— Но, Валик, я, — Петька всхлипнул, — а как же мамка моя? Я слышал, как этот Змей сказал, что завтра её куда-то отвезут.

— Эх, мелочь! — приобнял его Валик. — Мамка твоя, как и моя, попала по-полной. Нет им дороги назад, совсем, им отсюда не выбраться. Моя-то скорее всего уже и померла. Их там, куда отвозят… Как бы это тебе сказать… — он замялся.

А Петька, подняв полные слез глаза, добавил:

— Видел я уже, что они с Димкой делают, другие дядьки так же станут?

— Ну да! И мы их спасти никак не можем. А нам с тобой в Россию надо попадать, до зимы, иначе околеем где-нибудь. У тебя там, дома есть кто? Ну папка, баба, дед?

— Дед Коля, он пьяница, но меня не обижал, ещё… — Петька подумал, — Шурик, теть Лида и теть Наташа баушки Галины — подружки. А баушка Галя, она… — у него задрожали губы, он заревел, — она умерлааа.

Он ревел, тихонько поскуливая, как маленький брошенный щенок, а Валик только горестно вздохнул.

— Вот, к деду твоему и станем пробираться. У меня-то никого нет! Как думаешь, дед твой меня не выгонит?

— Нет, я упрошу, он меня послушает!! Ты совсем-совсем один? А как же папка?

— Папка? А кто его знает, кто у меня папка. Ладно, слезы лить хорош, все это мы здесь и спрячем!

Валик ловко завернул паспорта и деньги в пакет, потом в тряпки и спрятал в камнях.

— Ты ничего не знаешь, от меня никуда не уходил! Мы с тобой, вон, пастушим. Не дрейфь, Петька!