К обеду у роддома собралась приличная компания: все взбудораженные Козыревы, торжественная баба Таня, Феля, Клара, поминутно вытирающая глаза, взволнованный дед Илья, прилетевший ранним утром, подъехал Ванюшка с Горшковыми, последним влетел, взмыленный, с огромным букетом, Макс.
— Чуть не опозорился, проспал малость!
На крыльце роддома появилась слегка бледная Валюшка, а за ней осторожно шагая и неся своего такого долгожданного сыночка, казалось, не дыша, вышел Калина. Все заорали, громче всех старался Макс.
Валю окружили, зацеловывая, а Калина с величайшей осторожностью положил сына в протянутые руки деда.
У обоих мужиков увлажнились глаза — Илья бережно и нежно прижал к себе сверток со спящим малышом:
— Я вам так благодарен за Алёшеньку!!
Счастливая Валя, смеясь, воскликнула:
— Вы, похоже, все цветы скупили в Москве? Спасибо, я так рада, что вы у нас есть!!
Поехали к Калининым, там девчушки затормошили Валю:
— Когда можно будет поиграть с маленьким Лёшкой? Узнав, что летом в деревне, успокоились.
Оставив спящего внука на попечение деда, тот категорически не желал отходить от малыша, пошли на кухню, где уже был приготовлен праздничный стол — суетились Марь Иванна и баба Лена, добавляя последние блюда.
Посидели недолго, Вале надо было отдохнуть, посмеялись над велосипедом — подарком Макса:
— Чё ржете, у космонавта цель будет, побыстрее вырасти, на велике погонять!
Лёшка сиял как начищенный пятак:
— Валя, скорее бы лето, в деревне с мелким гулять буду точно!
— Так, пока все здеся — через две недели Пасха, где кто будете? — спросила баба Таня.
— Как где? — удивился Макс, — конечно у тебя? Ты там прикинь, чё надо купить, яйца, там, куличи… я привезу.
— Дубина ты городская. Кто ж в деревню яйца возит? А куличи магазинные… грех прямо, сама буду печь, только в помощь мне Лена, приедешь ли?
— И я приеду, — тут же откликнулась Феля.
— Э-э-э, бабуль, без меня не смей, я на подхвате буду.
— Ох, внучок, без тебя точно ничё не получится! Формов вот надо докупить только, народу-от больше стало у нас.
— Каких формов?
— Для куличей!
— Нарисуй, каких и сколько — привезу сразу, как прикуплю, а всякие изюмы-ванилины нужны? Я видел — в куличах есть изюм и ванилином пахнут?
— Нужны, нужны.
— Сколько килограмм?
— Ой, заставь дурака Богу молиться — весь лоб-от разобьет.
— Ты не умничай, одевайся и поехали за твоими формами и всякой прочей лабудищщей.
— А и то, поеду-ка я сама посмотрю формы-от, купишь чё ни попадя! — Вот так, беззлобно переругиваясь, ушли баба Таня с Максом.
Выглянул из комнаты дед Илья:
— Валюш, малыш просыпается, кряхтит!
— Иду!
— Валечка, девочка моя, я недельку буду здесь, ты уж не обижайся, но я хотел бы все эти дни возле внука как можно больше побыть. Не суждено мне было узнать радость отцовства до двадцати твоих лет, но очень хочу наверстать, хотя бы дедом. Это же такое непередаваемое ощущение, держать маленькое чудо в руках! Доченька, я теперь самый счастливый дед на земле!
Лешка-маленький закряхтел, пискнул и разразился каким-то гневным воплем.
— О, правильно, сынок, голос и должен быть командным! — так же счастливо глядя на ребенка, воскликнул папа.
Дед Илья всю неделю не отходил от внука — помогал купать его, не понятно было, кому больше нравится купание — деду или внуку. С огромным удовольствием брал его на руки, а когда его «спящая капелька» улыбнулся во сне, совсем растекся лужицей возле внука. Разговаривая с Сарой, непрерывно восторгался:
— Мама, ты не представляешь, он такой крошечный, маленькие ручки, ножка, стопа — с мой мизинец, но такой славный!! Забавно так бровки хмурит, когда спит, может, что-то плохое снится? А я потихоньку дотронулся до лобика, погладил и начал шепотком говорить, что все его любят, смотрю, перестал хмуриться, а у меня вместо сердца желе какое-то. Это такое, не подберу слова… ему десять дней, а я безумно люблю этого каплюшного мужичка!
Прабабка собирала чемоданы, должна была прилететь к Дню Победы, седьмого.
— Я прикину на месте что и как, у меня в запасе есть много отгулов, как здесь говорят, приеду к внуку, это такое счастье видеть, как крошка растет. — Илья каждый год отправлялся в путешествие по миру, побывал во многих чудесных уголках Земли, но внук перевесил все красоты мира.
Улетал он с такой неохотой:
— Сердце мое и так было рядом с тобой, доченька, а сейчас — полностью у вас осталось! — он просто помолодел, его глаза светились восторгом. — Я десяток лет, точно, сбросил. Звонить буду каждый день, даже не говори, что дорого, внук у меня один! А я бы и не против девчушки был. Вов, ты подумай, может, стоит? И Лешеньке веселее, а я тогда точно брошу все и буду жить для внуков?
— Пап, Лешику только две недели будет, а ты уже про внучку речь ведешь!
— В перспективе, дочь, в перспективе, да и чего тянуть?
А в Каменке кипели приготовления: удивил дед Вася, который вспомнил, что когда-то по молодости умел «плесть из лозы корзинки-от», попросил Федяку съездить с ним до району, нашел там стародавнего знакомого, который занимался плетением, выпросил у него прутья, заготовленные заранее и засел над корзинками.
Баб Таня, готовилась печь куличи, яйца для покраски отбирались тщательно, «чтобы размеру были одинаки», в Чистый Четверг водитель Козырева привез помощников — Фелю, бабу Лену и девчушек. И закипела работа — сначала яйца сварили, а потом началось самое главное, окраска — так сказать, мастер-класс от бабы Тани. Она не признавала никаких красок, кроме луковой шелухи. Послав девчушек нарвать листьев вылезшей петрушки, каких-то листочков другой травки, начала обматывать приложенные к яйцам узорные листочки нитками, затем опустила из в приготовленный отвар луковой шелухи, подержав там, вытащила, и девчушки с восторгом увидели узорные яйца. Отвар шелухи был в трех кастрюлях, разного цвета, и яйца соответственно получились трех цветов.
— Вот, а то все химией своей красите, гляньте, какая красота вышла? Садитеся, стрекозочки, клейте свои наклейки, вот на эти остывшие уже можно.
И сидели Варя с Верой, клеили наклейки на яйца, высунув от усердия языки.
— А вы, деушки сейчас мне паску делать будете, творог-от готов.
Зазвонил у неё телефон:
— Алё? Да, нет тебя ждать буду, ты, может, в воскресенье явишься, нет, яйцами вот занималися, сейчас паску будем делать, — в трубке что-то взвыло. — Не ори, оглушил, ладно, сколь? Ну потерплю, два часа, не боле. Да, да, жду. От оглашенный, везде нос надо засунуть!
Феля засмеялась:
— Сколько его знаю, всегда был таким — любопытным и нахальным, но ведь придурь-придурь а готовит замечательно, редко на него такое находит, но мясо готовит — язык проглотишь, довелось один раз попробовать, а потом, как не просила — ответ один: «ФФ лень меня пока не отпускает, это надо настроение, чтоб леталось, а так перевод продуктов будет».
— Обещал примчаться, чтоб без него ни-ни.
Когда ввалился Макс, девы утомились, но украшенные яйца в большом тазу притягивали взгляд разноцветьем.
— Эт сколько же яиц-то здесь?
— Двести пятьдесят штук.
Макс присвистнул:
— Ни фига… чё и все разойдутся? Не перебор?
— Вас, вон, сколь, Васька с девками, как бы мало не было.
Макс полез в макушку:
— Не, ну я валяюсь, вот это да! Чё и паски твоей много делать будем?
— На всех, — лаконично ответила баба Таня.
— Пошел переодеваться, где моя парадная деревенская?
— Где и была. А дедок чё не сидит рядышком, или приболел?
— Супризы готовит, велел не мешать.
Долго занимались с пасхой, добавили в творог масло сливочное, потом песок, ванилин, изюм — Макс упарился перемешивать все.
— Я как месильная машина, блин!
— Назвался груздём…
К вечеру большие массы приготовленной творожной пасхи лежали накрытые марлей под гнетом.
— От завтра уже готова будет и выложим в красивые блюды, потом в субботу освятим, хорошо, душа прямо светлеет в ожидании.
— А куличи когда?
— Я в утро поставлю опару, а в обед и начнем. Смотри, сколь много дел сделать смогли, одна-то я б долго провозилась, а с вами совсем и не устала.
— Так, дедок, я понял, меня сегодня не ждёть? Давай ключи, пойду к Калининым, у них буду спать. Феля, а вы где?
— Да здесь и останутся, пока моих-от нету, завтра с утра сходим до Козыревых, там уже и меблю завезли, скоро и новоселье отпразднуем.
— Праздники, эт классно, эт я люблю, пойдём, старушка моя, покажешь мне как включать эту вашу систему для отопления.
Пришли в Валин дом, и Макс, резко посерьёзнев, сказал:
— Бабуль, совет нужен.
— Ай жениться надумал?
— Не, хуже.
— Куда уж для тебя хужее?
— Вот, смотри: у дедка, как я уже понял, родни до фига, а пользы никакой?
— Двое деток-то у него. Антон — он парнишка неплохой, только, вот, жена у него стервозная, а ночная кукушка завсегда дневную перекукует. Она сразу, когда у деда жена умерла, сказала, что и ездить не будет, и дед не нужон. Вот и не ездит сынок сюда, годов, поди, десять? Да, где-то так. А дочка, Ирка, где-то в Новороссийске штоль, тоже носа не кажет, ждут, когда он преставится и дом продать. Деньги-от глаза застют, это Васька живчик, а свалится, ведь ни одна зараза не приедет.
— Во, и я про то, а если, допустим, выкупить этот разнесчастный дом?
— Ты што? А деда куда?
— А деда на наше полное обеспечение, пока жив.
— Это как?
— Ну, смотри, чё ты тупишь-то, покупаем мы этот дом вместе с дедом — этим жабам отдаем полную стоимость реальной цены дома, а дедок как жил, так и живет здесь, только уже не дергаясь, что если и случится, я чё его одного брошу? И ему по фиг сродственники будут, и грустить не будет.
— А отец твой, мачеха как же?
— Ну я совершеннолетний, зарабатываю неплохо, себя и деда всяко прокормлю, бате я обрисовал картину. А мадам знать не надо, они сюда, в глушь, в жизнь не поедут, да и батя от них утомился. В Лондоны их отправил, пусть там блистают. Батя у меня сердцем мается — как ты скажешь, — ему покой нужен, а эти две… кароч, ты чё мне присоветуешь?
Баба Таня подошла к нему:
— Нагнися, дубинушка!
Макс нагнулся, она расцеловала его:
— При всей твоей дури, душа-от у тебя светлая и теплая, Аришке, пожалуй, другого мужа и не надо.
— Ты чё? Эт же прикол? Я пять раз женюсь, пока она вырастет, да и нужен я ей такой раздолбай? Ты так не шуткуй, у меня сердце заболит.
— Та усмехнулась:
— Посмотрим!
— Не, ну, ты загнула, это уже, пардон, маразмом отдает. Во я попал!! Ты прям ведьма-колдунья! Валюхе, вон, мужика предсказала, не, не верю я в твои сказки. Кароч, ты меня убила!
Утром Макс бессовестно продрых, и опару баба Таня ставила без него, да и можно ли добудиться великовозрастное дитё в пять утра? Разбудил Макса дед Вася:
— Максимушко, ай я тебя чем обидел?
— Чё ты, дед, с утра пургу гонишь? — зевая и потягиваясь, спросил Макс.
— Дак как же, ты ж ко мне и не зашел? — Дед был поникший, с горестным взглядом. — Ты чё, старый, совсем ку-ку? Сам же велел не отвлекать, суприз какой-то делая? Я приехал под вечер, «паску» бабе Тане помог делать, а потом спать завалился.
— И ты не в обиде на меня?
— Дед, достал, чё дурью маешься?
Повеселевший дед зачастил:
— Максимушко, я так боюся, что тебе станет не до меня — скушно ведь с нами, стариками, вот и убегишь поди!
— Слезу ещё пусти, горемычный, я чё, совсем свинья, по-твоему? Сказал же тебе раз, что вы с бабой Таней у меня дедушка и бабушка, я без них рос!! Иди, дед, мозги мне не пудри, это маразм в тебе бушует.
Дед прямо на глазах оживел:
— Не буду! Я дюжеть испугался, ночь вот спал плохо, всё боялся.
— Маразм крепчает!! Пошел я, побегаю, потом на куличи рвану, интересно, сам может чего налеплю?
Макс побежал в поле, которое уже окрестили «спортивным», попрыгал, поразминался, сбегал на Малявку. Играючи взбежал на бугор, ухая и фыркая облился водой из колодца, растерся и бодренький, разрумянившийся — пошел к Шишкиным.
— Не, а чё меня не разбудила на эту свою опару?
— Да ты так сладко спал, пожалела будить-от.
— Ну сплю я завсегда сладко. Лан, чё делать-то?
— Давай-ка сначала поешь, а то будешь меня своим бурчащим животом отвлекать, — проворчала баб Таня. — Ваську-от успокоил?
— Не, чё дурью мается, куда я от вас теперя денуся? — передразнил говор деда Макс.
Поев, приступили к «таинству» приготовления куличей. Макс растирал желтки с сахаром, смазывал формы, нарезал орехи, совал нос и руки повсюду, баба Таня, привыкшая к его неуёмному любопытству, только отмахивалась от него, посмеиваясь. Тесто потихоньку поднималось, пришли Феля, девчушки и баба Лена, которые ходили в Аксеновку, в церковь. Повязав фартуки и косынки все были готовы помогать разделывать тесто.
— Ну, Господи Благослови! — перекрестилась баба Таня, и завертелась кутерьма: поставив печься первую партию, начали готовить место для выпеченных куличей. Макс вытащил на веранду большой стол, застелили его праздничной скатертью, сверху положили большие листы белой бумаги… ждали, по избе поплыл запах выпекающейся сдобы…
— Так слюной захлебнуться можно! — прокомментировал Макс.
Начали вытаскивать первые, Макс тихонечко постукивая, вытряхивал их из форм, восхищаясь на каждый. Девчушки и Феля относили их на веранду, там подостывшие смазывали приготовленной помадкой, посыпали разноцветной посыпкой, работа спорилась.
Макс подлез к бабе Тане, стал вместе с ней раскладывать тесто по формам.
— Иди уже, вытрися, вон, даже нос в муке вымазал! — притворно ворчала баба Таня.
Куличи удались на славу, на веранде пришлось подставлять ещё стол, девчушки пищали от восторга:
— Баба Таня! Какая красота!! Жаль, Лёшки нету!
К концу выпечки ввалился дед Вася с корзинками в обеих руках:
— Ну-ко, девки, разбирайте, завтра вот святить пойдем в храм-от, штоба у всех было в чем несть!
Корзинки вызвали бурю восторгов, дед сплел на всех, но донесть не смог все сразу, Макс взял ключ и смотался за остальными:
— Ну, ты даешь, дед, талант в землю зарыл, давай бизнес открывать? Ты будешь плесть, а я такой эксклюзив найду, кому предложить! И тебе не скушно будет, и польза.
— Ну, я бы не против, дак лозу-от надо заготавливать, а я уже и не смогу по кустам-от…
— Скажешь, где и какую, чё не надеру? Да и ребятня поможет, ты там инстрУменты какие надо, скажи, и некогда страдать будет по ерунде. Никто ж тебя не заставляет постоянно, а для души… я тебе скину всяких схем, будешь индивидуальные корзинки, шкатулки или чего там ещё плесть. Народное творчество — оно всегда ценится. И чё бы вы без дяди Макса делали?
— Пропали! — дружно выдохнули, привыкшие к его постоянному вопросу, девчушки.
— О, и я про то!
Забежала вся распаренная Тома Ульянова:
— Девки, кто свободен, айдате, мне помогите, не управляюсь одна-то. «Девки» дружно пошли к Ульяновым, баб Таня утомленно присела:
— Ух, упарилась что-то.
— Иди бабуль отдохни, а то к вечеру будет не протолкнуться от Шишкиных, — Макс настойчиво подталкивал её в комнату. — Иди, иди, не ворчи, я пока займусь мясом, чёт у меня желание возникло своё фирменное блюдо сварганить!
— Слыхала я, слыхала, што вкусно!
— Вот и оценишь, у тебя пост-от закончится. Сильна ты, бабуль, я б и дня не смог, чтобы без мяса…
Пошел отЫхнуть и дед, а Макс тихонько мурлыча себе под нос, колдовал над мясом, смешивая специально привезенные с собой специи и натирая ими нарезанные куски. Приготовив, удовлетворенно кивнул и пошел на улицу:
— О, вот и первые ласточки!
Из проулка выехала машина с рязанскими номерами, остановилась возле Шишкиных.
Мишук, выйдя из машины, как-то счастливо зажмурился:
— Эх, как же дома хорошо!
Помог выйти жене и взял шустрого малыша на руки.
— О, Егорка совсем мужик, иди к дяде Максу!
«Мужик» тут же полез к Максовым сережкам, потом потянул к себе в рот его цепочку.
— Э-э-э, вот чистый Анчутка, — загоготал Макс, — Шишкин стопроцентный.
Выбежала баба Таня, забрала своего внучка, начала ворковать с ним, мужичок внимательно осмотрел её и враз прижался головой к её плечу:
— Ах ты, мой славный, признал бабку-от свою!
Она нежно гладила его по спине и целовала в щеки, малышок заливисто смеялся.
— Мамуль, это мелкий бандюган, а не ребенок — юла против него слаба.
— А ты какой был? Такая же хитрющая моська и хулюган!
Вырулили три подряд машины — приехали москвичи: Козыревы, Горшковы и Калинины с Кларой. Смех, объятья, радостные возгласы, тут же появились Лехины друзья.
— Ну вот, сезон у нас открылся!! — подвел итог появившийся, довольно улыбающийся Ленин. — Вот ещё остальные подгребут, завтра пол храма одних Шишкиных только и будет! Валюшка, дай я тебя расцелую, мамулька ты наша!
— Баба Таня, — привлек её внимание Санька Горшков, — у меня скоро тоже братик родится! А где собачка?
«Собачка», неизвестно откуда появившись, стоял в отдалении и, казалось, терпеливо ждал, когда на него обратят внимание… И как всегда — Санька пропал для всех, кроме Верного, он долго обнимал пса, целовал его в нос, пес тоже лизал его в щёки и усиленно наворачивал хвостом.
— Друзья встретились, теперь Верный хвостом за ним будет таскаться! Вот ведь любовь!
Горшковы уже по привычке пошли к деду Васе. Саша за Маришкой следил как коршун — стоило ей чуть поморщиться, он тут же старался отправить её отдохнуть, а когда её подташнивало — паниковал. Вот и сейчас повел её отдохнуть, не переживая за Саньку, охранник-то у сына серьёзный.
У Шишкиных дома случился небольшой ураган: сын Мишука, шустро переползая, мгновенно цапал всё, что попадало в поле зрения, тут же тащил в рот, слюнявил, и, состроив смешную рожицу, отбрасывал.
— Ай, милок, весь ты в своих Анчуток уродился! — баба Таня ловко подхватила его на руки и пошла на улицу. — Мы пока прогуляемся, без нас разберетеся.
Лешка сосредоточенно катал коляску по двору, Валя с Володей разбирали привезенные вещи, а малышок, под ритмичное покачивание своего тёзки, потихоньку засыпал.
— Леш, иди уже погуляй, вон ребятишки, как воробьи сидят, тебя ждут, — подошла Клара, — дай уже бабке Кларе поняньчиться.
— Да он почти заснул, так чуть ворочается, — Лёшка говорил тихонько, — такой маленький… чёт мои дети, вроде, больше были, или я подзабыл? Ладно, Виталиновна, я побежал.
У ребятни было много дел: надо было смотаться на Малявку, пробежаться по улицам, поговорить с местными пацанами с другого конца деревни, а уже подступал вечер.
Иван с Марь Иванной, Фелей и Максом пошли в Козыревский дом — там почти все было готово, только Лёшкина «верхотура» пока была пустая.
— Ох, как славно тут дышится! Вот что значит дерево! — Феля прошлась по всей большой мансарде, — Лёшку отсюда, точно, не выгонишь, да и девицы постоянно тут зависать будут, а утром, когда солнце в эти окна… красотища!!
— О, я, пожалуй, у дедка такую же надстрою, клёво будет!! Игнатьич, ФФ, пока нет никого, я тут вариант с дедом прикинул, батя не против, ФФ ты собак много съела в таких делах… — он пояснил свою задумку. — Если дед не писал завещание или дарственную, то фактически вся сумма будет его, но, ты говоришь, там такие дети… подумаем, после праздников порешаем. Тут надо по-хитрому сделать, чтобы деда они не обобрали полностью… Да уж, тяжело это — доживать, зная, что ты не нужен, а родственники ждут-не дождутся, когда же дом продадут… Макс, нагнись!
— ФФ, вы чё с бабой Таней, офонарели? Той непременно меня поцеловать захотелось, и ты туда же? Я, прям, популярным становлюсь у женщин прекл… ой… среднего возраста! Прости, ФФ, сглупил, ты у нас — красава.
— Ага, и молодушка.
— ФФ, я тебя сто лет знаю, всегда такой была, совсем не меняешься, чесслово!
— Подхалим мелкий.
— А то! Женщины, они любят ушами… — ловко увернулся Макс от затрещины.
Марь Иванна уже хлопотала по дому, Феля взялась застилать кровати, Иван с Максом прошлись по двору.
— Во, смотри, Игнатьич, под этой яблоней стол будет самое оно смотреться. Скажи Ленину, он мужик рукастый, в момент сделает: навес сгондобить, а вокруг ствола его выпилить, и получится суперски! И по жаре, и по дождю здесь приятно будет посидеть, самовар, вот, как у Шишкиных, ведёрный и чё-нить к чаю…
Пока ходили, начало смеркаться. У Шишкиных же прибавилось народу — приехали Ванюшка и Колян. Макс как-то опасливо покосился на свою «невесту», но, видя, что она совсем не обращает на него внимания, что-то возбужденно рассказывая девчушкам, облегченно выдохнул, пробормотав:
— Муть это всё!!
Договорившись часов в десять собраться и ехать или идти — кто как — святить куличи, разошлись.
Солнышко с утра расстаралось, весело заливая окрестности. Легкий ветерок играл платками и шарфиками женщин — все принаряженные, с куличами, красивыми раскрашенными яйцами и «пасхами», украшенными буквами «ХВ», толпились у калитки Шишкиных. Наконец вышла торжественная, такая важная Макаровна, и начали рассаживаться по машинам. Лешка, Макс, Матюха, Санёк-деревенский — пошли пешком и уже, скорее всего, были в Аксёновке. Палыч остался дома с сыном, остальные же пожелали всенепременно поприсутствовать.
Столы, выставленные на улице у церкви буквой «П», нарядные, торжественные жители, особенно детишки, радостный гул, оживление, прекрасная погода — все настраивало на праздничный лад. Батюшка Федот с помощниками, обходящий столы с разноцветьем яиц и куличей…
Даже Макс притих, с восторгом смотря на всю эту торжественность. Батюшка читал молитву и окроплял святой водой выложенное на столы, неспешно подходя ближе к тому месту где собралась Каменская компания.
Окропив куличи, он как-то хулигански улыбнулся и, макнув кисть в святую воду, от души перекрестил стоящих за спинами деток и женщин, и мужиков. Вода попала Максу и Игнатьичу в лицо и, пока они пытались проморгаться, батюшка, еще раз намочив кисть, добавил всем остальным мужикам. — Во даёт! — восхитился Макс.
Девчушки и Лёшка были в восторге — они в первый раз попали на освящение, сестрички аккуратно и явно гордясь, несли свои корзиночки, Лёшка лыбился, дед, глядя на них, тоже сиял.
— Макаровна, Валя, вы чудо сотворили с моими внуками, — он расцеловал обоих.
— Што ты, Иван, што ты, мы просто немного вас подтолкнули друг к другу, деревня-то, она способствует. Пойду Ваську выручать, глянь, девки-от его обступили!
— Деушки окружили деда, ворча на него из-за корзинок, уж больно хороши они получились.
— Девки, — отговаривался дед, — я для маленьких старался, вам за лето всем сплету.
— Ага, для маленьких, а Таньке своей ненаглядной в первую очередь сплёл?
— Ну, Танька — стародавняя любовь-от, не серчайте, исправлюся.
Выручил Макс:
— Чё вы на него наезжаете? Надеру я ему лозы, к следующей Пасхе все будете с эксклюзивными корзинками, дизайн я продумаю.
— Максимка, ты мудрёны-те слова не говори, скажи попроще?
— Да, каждой с разным рисунком придумаю.
— А, оно конешно, хорошо. Мотри, Васька, на слове поймам.
В Каменке Макс, почесав в макушке, оглядел беспокойное хозяйство и, взяв свои мясные полуфабрикаты, ушел готовить к деду:
— Вас тут до фига. А мне нужно тишину, а то непонятно чё получится!
Естественно, дед Вася увязался за ним, и поучал Макса, как «обращаться с ухватом» — Макс решил для пробы не в духовке, а в печи мясо запечь.
— Дед, сядь уже! Набегаешься вот, а потом сил не останется на Пасху, как вы говорите-разговеться.
— Не боись! — задрал нос кверху дед, — чего-чего, а это мы завсегда…
— Смотрю я, ты чёт за мной всякие ненужные словечки повторять стал?
— Дак ведь с кем поведесся…
По горнице поплыли изумительные запахи, а когда попробовав приготовленного мяса, Макс присвистнул, дед засмеялся:
— А я тебе сколь раз твердил, што в русской печке-от совсем другой вкус!
— Да, дед, это фишка. Всё, я теперь только у тебя своё фирменное готовить буду. Батю бы сюда… он бы точно оценил.
— А чё, Максимушко, и зови, место-от найдем. Ты ж говоришь, сердцем он мается, а в Каменке всяко ему полегше станет от одной природы.
— Да фиг знает, чё он там на Пасху собрался делать?
— А и позвони, у нас кумпания славнейшая, пондравится точно. — Пойду, с Игнатьичем перетру, ты тут мясо-от не таскай. Знаю я вас, коты — они завсегда Васьки.
Дед засмеялся:
— Я до завтрева на посту.
Вернулся Макс быстро:
— Уехал мой Виктор Матвеич в Суздаль, у него там давний друган. Сказал, что навестит в ближайшее время, как чуть…
— А и ладно, скоро совсем потеплеет, Каменка-от завсегда красивушша, цветет когда все.
— Дед, я погнал, с Мишуком потренируемся!
— Э, дак и я с тобою, — дед потёр руки, — эх, интересно как стало жить-то и помирать не хочется..
— Иди, не придумывай, вот женюсь, тогда и помирай.
— Вот и шагали по Цветочной — длинный, худощавый Макс и невысокий дед Вася, семенящий и не поспевающий за идущим семимильными шагами, внучком. Пара выглядела комично, но кого это смущало?
— Максимушко, ты широко-от не шагай, ведь упарюся, а мне поболеть надо как следоват за тебя.
Естественно, на бугре собрались все пацаны, ждущие, что майор Шишкин уделит им внимание и проведет тренировку, а на шум и гам подтянулись и молодые. Мишук с Максом повозились от души, затем ребятишки показали, кто чему за зиму научился, Мишук многих похвалил, ну а потом был футбол…
Тут уж мужики дорвались: распаренные, орущие, азартные…
— Тьфу, хлеще ребятишек, от ведь, великовозрастные обалдуи! — ругнулась баба Таня.
— А и лучше, мам, не мешаются под ногами, — отозвалась Ванюшкина Наташа.
Носились по полю до темноты, Игнатьич едва дозвался своих болельщиков. Девчушки опять, как в прошлом году, уснули мгновенно, Лёшка же основательно и долго обсуждал с дедом, как и что поставить в его владениях.
Санька Горшков тоже уморился, уснул за столом с ложкой в руках — вот, что значит чистый воздух. — Баба Лена, помешкав, произнесла:
— Ребятки, а может и мы тут присмотрим чего? Уж очень здесь душевно нам всем, а у Саньки и друг, и защитник имеется, вон, днем какой-то с дальнего конца деревни хотел у Саньки самокат взять, Верный только клыки показал, того ветром сдуло.
— Подумаем, прикинем, тоже такая мысль появилась, — Саша большой усмехнулся, — за одну только баню Шишкинскую полжизни отдашь! Посоветуемся с Макаровной и Федякой — они тут всё и всех знают.
У Калининых Леша-маленький тоже разоспался на свежем воздухе.
— Всем на пользу деревенский воздух оказался! — улыбался Володя, доставая из коляски недовольно пищавшего, проснувшегося сына.
— Есть захотел мужичок, сейчас мама тебя покормит! — Калинин с огромным удовольствием и нежностью занимался с сыном, обожал купать его, вставал ночью, менял памперсы, пел негромко песни мужичку — папа получился идеальный.
Утром всем большим колхозом разговелись, похристосовались, детки, наевшись, убежали, взрослые захвалили Макса — «мясо по-Ситниковски» понравилось всем, он цвёл от похвал:
— Да, кое что могём!
— Ну, ещё Победу отпразднуем и все — зачнем барщиной заниматься, — баба Таня помолчала, прикинув что-то, — как погода будет, а то посадка на неделю растянется.
— Мамань, а как же день Пионерии, а 28-го мой любимый День Погранца?
— Не, баб Таня, ещё пятнадцатого мая у меня праздник, — вмешался Лёшка.
— Ты ж в сентябре рожден?
Лешка засмеялся:
— С Валей я тогда познакомился, вот, год уже будет.
Валя привычно сгребла его в объятья:
— Этот праздник наш, персональный, Леш, и будем мы его каждый год отмечать, столько за год хорошего случилось, и людей хороших много у нас с тобой появилось в жизни.
— Что да, то да, — засиял дед Аникеев, — и меня-то, старого, вона, как пригрели!
Палыч бережно обнял свою Валечку:
— И меня!
— Тогда уж и меня! — тут же отозвался Игнатьич.
Горшковы дружно поддержали:
— И нас!!
Макс молчал.
— А ты чего молчишь?
— Э-э-э, чё говорить-то? Сами видите, я тут чаще всех бываю, значицца ндравится! — Мамань, у нас, пятерых по празднику личному имеется: Ванюшка — погранец, Мишук — десантура, я — ракетные стратегические, Федяка — подводник, Петька — морской, Палыч, вон, с Игнатьичем тоже не один праздник отмечают, дед Вася — пехота, только Макс у нас не служивый оказался, — Колян хитренько поглядел на всех.
— Макса давно в ВКС зовут, — сказал Иван.
— Не, дисциплина и я — вещи несовместимые, ну, скипидар у меня в одном месте, и не получится из меня образцового служивого.
— Да уж, от тебя самый суровый старшина повеситься захочет, точно!! — загоготал Ванюшка.
— Девчушки Козыревы полдня просились у деда остаться здесь с Марь Иванной, но дед сказал, что надо доучиться всем, в конце мая обещал перевезти сюда всех на лето. Горшков с Шишкиными пошел осматривать дома, что продавались, Санька с Лешкой и пацанами, укатили на великах, Макс шебуршился у Ульяновых, учил Тому делать мясо по его рецепту.
Палыч, Иван, дед Вася сидели, пригревшись на солнышке, неспешно разговаривая.
. — Деревенская идиллия! — улыбнулась Маришка Горшкова, они собрались прогуляться по деревне — Валя и Наташа Шишкина с детишками в колясках.
— Скоро и я к вам присоединюсь, только бы все было благополучно.
— Марин, я ведь там же обследовалась, Лешик здоровенький родился, и у вас будет здоровый малыш. Имя-то Санька придумал?
— Каждую неделю новое выдает, даже Агафона предлагал, вычитал где-то, — засмеялась Марина. — Саша его ненавязчиво тормозит, скорее всего, или Дима или Арсюшка, посмотрим и по святцам.
Макс с Ульяновым развели костер, баба Таня ворчала на них:
— Еды вон сколь наготовлено, чего удумали, шашлыков им подавай!
— Не ворчи, бабуль, с собой возьмем все твои салаты-малаты.
— Ага, встану, вот, дома на весы после деревни, а они вместо веса избыточного напишут: «Зато красивая»! — фыркнула Фелицата.
— А вы, девки, у меня и так самые красивые!! — приобнял их Макс.
— Я тоже согласен, — шумнул подъехавший Леха, — вы, правда, все такие красивые, я вас всех обожаю!!
— И я, — тут же прозвенел голосок Горшкова мелкого, — и ещё мамочку, бабу Лену, девочек… — начал перечислять Санька.
— Смотри, Сергееич, у тебя точно ловелас растет, — шумнул Макс подходящему Горшкову, — глянь, сколько женщин уже сейчас обожает.
Разъезжались все нехотя. — Макаровна, ты какое-то волшебство тут втихую творишь, чтобы я да так в деревню влюбилась? — расцеловывалась с ней Феля.
Калина забрал своих, пообещав привезти всех на лето после прилета прабабушки Сары. Козыревы твердо обещали приехать на посадку, баба Таня стала готовить семена, всё как всегда.
В понедельник позвонил Макс:
— Бабуль, привет! Я полетел в Германию по работе, ты там дедку скажи, а то опять «слёзы лить зачнет», сам не хочу, но надо. Вы там без меня не закиснете.
— Да уж не закиснем, подумаш, какая беда?
— Во-во, отдохните от меня! Всё, я погнал, пока!
Дед возрадовался:
— Вроде вот и, как ты, Тань, скажешь, безголовый, а смотри, упереждает, да и я как-то за осень-зиму попривык к нему, и впрямь, за внучка считать стал.
— Ещё бы, он с тобой как с писаной торбой носится!
Первомай прошел спокойно, народ не приехал, все собирались на Победу, три дня отдыха выпадало, заодно всякую мелочь, лук, картошку посадить. Федяка распахал огороды — земля была готова. Распускались первые такие нежные листочки, в палисадниках зацвели крокусы, нарциссы, кой где и тюльпаны.
— Весна, она завсегда заставляет кровь веселее бежать по жилам, — глубокомысленно изрёк дед.
Седьмого к вечеру начали съезжаться «наши». Первыми приехали Калинины с Сарой, которая не пожелала переночевать в Москве — рвалась в Каменку.
Правнучек её очаровал сразу же, она сияла:
— Таня, это такое счастье!!
— Согласна, сколь их не будь! О, сейчас Горшковы заявются, вон, глянь, к торжественной встрече готов, — она кивнула на непонятно откуда появившегося Верного. — Это уже как примета, если Верный пришел и сидит во дворе, значит Санька вот-вот появится. Как он его чует, не понятно, но ни разу не обманулся.
Дружно и весело посадили всем картошку, девчушки старательно помогали сажать лук, свеклу, укроп, мужики обрезали, собирали и жгли сухие сучья и траву.
Дед Ленин успел построить у Козыревых вместо навеса веранду, со стенами из реек, с внушительным, для всей компании столом, в уголочке так уютненько расположился небольшой столик для мелких. Девчушки и Лёшка были в восторге.
Приехали все, кроме Макса. Дед Вася ждал, что появится утром восьмого, но и к вечеру Макса не было.
— Иван, где же Макс-от? — дед начал беспокоиться. — Телефон чё-то отвечает, а чё, и не понЯл.
Козырев набрал Макса, послушал, потом чей-то другой номер:
— Виктор, приветствую!! А где… Так, так, понял, хорошо! Дед, не волнуйся, Макс в самолете, скоро приземлится.
— А, и ладно, ладно тогда.