Чего у меня не было, так это всяких болезней и хорошей кровати. Правда, в первом классе, когда я единственный раз заболел корью, в больнице была кровать ничего. Но не такая шикарная, как у тётки Геши. Правда, я тогда в больничной кровати, как назло, спать не мог. Так что, можно сказать, больничная кровать зря пропала. Зато в этот раз на тётки Гешиной кровати я уж поспал! Проснусь на минутку, посмотрю, как тётка Геша по комнате ходит, и снова засыпаю. А тётка Геша плавает в комнате, как рыба в аквариуме. Платок на плечах так и вьётся. И, как рыба, открывает рот. Это она говорит что-то, но я не слышу, потому что надоело слышать одно и то же: «Съешь, проглоти, выпей». Закроешь глаза, тётка потеребит за руку — и пошла дальше плавать.

А на кровати так удобно, что даже наступает невесомость. Немного раскачиваешься, как в гамаке, а ноги и руки тяжёлые, к земле тянут.

Однажды пришёл Тамерлан. Грива развевается, белая-белая. Плывёт ко мне от самой двери. А когда подплыл, оказалось, что сестра.

— Спускай трусы, — говорит.

Я этого терпеть не могу и долго отбивался, пока тётка поперёк поясницы не перехватила.

— Иголка, — говорит, — сломается, если дрыгаться будешь.

После этого я постарался поскорее уснуть. Во сне опять пришёл Тамерлан, только уже настоящий. От него пахло конюшней и потом. Он мордой мне в ладони тыкался и хрустел морковкой. Он мне ещё больше понравился, чем раньше, и я просыпаться совсем не хотел. Я сел на Тамерлана, и мы взлетели под самый потолок. Внизу были стол, кровать, этажерка со слониками и маленькая тётка Геша, как вуалехвостка. Вдруг хвост оторвался и поплыл отдельно от тётки, потом вспрыгнул на стул и замяукал. А тётка Геша сказала:

— Кыш, бездельник. Вон какой разъелся! — И заскрипела возле меня: — Выпей таблетку!

Я дрыгнул ногой и откатился на другую сторону кровати. Тётка Геша уже не могла до меня дотянуться.

Потом приходила Наталья Васильевна. Врала, будто ребята меня ждут не дождутся. Никто меня не ждёт.

Приходил врач. У него были очки с толстыми стёклами и большая плешь. Как только он наклонится меня слушать, плешь под самым носом очутится. Она, наверное, образовалась от скрещивания мячика от пинг-понга с футбольным мячом.

— Дыши глубже, покашляй, не дыши.

Потом стучит по рёбрам, как будто клад ищет. Настучится, не найдёт ничего и скажет:

— Одевайся.

Значит, скоро уберётся.

Однажды около меня Кирилл появился. Откуда — не знаю. Сидит и на меня смотрит. Я говорю:

— Привет.

И он говорит:

— Привет.

Я говорю:

— Ты чего?

А он говорит:

— Ничего.

Я закрыл глаза, думал, может, он исчезнет, а он как застучал ногой, будто чечётку танцует.

Я говорю:

— Ты чего?

А он говорит:

— Это у меня коленка прыгает.

— Отчего? — говорю.

— От напряжения. Я уже час около тебя на корточках сижу.

— Сядь на стул, — говорю.

— На стуле кошка сидит.

Кирилл кошек боится. Я с кровати слез, кошку со стула согнал, а стул подвинул Кириллу:

— Садись. Как тебя отпустили ко мне?

— Я сказал, что у нас экскурсия. В Разлив, к шалашу. Мне и бутерброд дали. Хочешь?

— Хочу!

Мы разломили Кирюхин бутерброд пополам и принялись жевать.

— Ого! — сказала тётка Геша. Она как раз с улицы пришла и сапоги у порога переобувала. — Ешь? Значит, на поправку пошёл. Сейчас каши наварю, ужинать будем.

— Мне каши нельзя, — сказал Кирилл.

— Что так? — удивилась тётка.

— От каши полнеют.

Тётка засмеялась:

— На меня посмотри-ка, я ведь не полнею.

Кирилл посмотрел на тётку и пожал плечами. А тётка Геша подошла к кровати:

— Оставался бы ты, Алёша, со мной. Я бы тебя откормила, здоровым стал бы.

— А я и так здоровый.

— Скучать буду, когда уедешь.

Тут тётка Геша стала похожа на молодую, в берете, что висит на фотографии.

— Он не сам уедет. Мы его увезём, — сказал Кирилл. — Папа свою машину даст, я попрошу.

Как я подумал, что Кириллов отец приедет за мной на своей машине, так мне и выздоравливать расхотелось. Я лёг на подушку, а тётка Геша сказала:

— Слабый он ещё. К нему ещё рано посетителей допускать.

— Я пойду, — сказал Кирилл.

Так и ушёл. А мы с тёткой Гешей кашу ели.