Я, наверно, здорово вздремнул. Потому что, когда я проснулся, было светло. Небо было нормального небесного цвета, и по нему даже бежали облака, хотя при чём тут облака? Меня Тамерлан занимал. И то, как его лучше спасти и спрятать. Я посидел немного на ящике, обдумывая все дела, и у меня появились кое-какие мысли. Я проверил, хорошо ли привязан Тамерлан, и пошёл дежурить у ворот.

Прошла в школу наша уборщица тётя Нюша, буфетчица, учитель труда, какие-то ребята, но никто из знакомых не шёл. И вдруг я увидел Репу. Он вылезал из соседней парадной, раскачиваясь, как атлет перед метанием диска. Только на атлета он не был похож, длинный, тощий и узкий, как пласт жвачки.

— Репа! — окликнул я.

Он нехотя оглянулся и остановился.

— Чего тебе?

— Иди сюда!

— Чего идти?

— Дело есть, — сказал я.

Репа смерил меня презрительным взглядом с ног до головы.

— С тобой, что ли, дело, звезда экрана?

— Иди, покажу что-то.

Репа пошёл лениво. Он раскачивался вправо и влево. Ему очень не хотелось идти. Но когда он издали увидел Тамерлана, то перестал раскачиваться, перестал смотреть презрительно и недовольно. Он пошёл быстро, почти побежал и остановился рядом с Тамерланом. Он смотрел и глазам своим не верил. Потом оправился и сделал вид, что это его нисколько не удивляет.

— Настоящая?

— Потрогай! — сказал я.

И тут оказалось, что Репа, который не боится никого в нашей школе, боится потрогать живую лошадь.

— Смотри! — Я похлопал Тамерлана по морде.

Тогда и Репа осторожно протянул руку. Тамерлан ткнулся ему в ладонь своими тёплыми губами. И Репа улыбнулся.

— Её хотят за сто рублей на комбинат продать на мясо, — сказал я.

— Кто? — вскинулся Репа. Было видно, что он готов сейчас набить морду тому, кто продаст Тамерлана на мясо.

— Чтобы его спасти, надо собрать денег — ну, вроде выкупа, понимаешь?

— Что же я, гибон, что ли? — сказал Репа. — Пара пустых!

— Ты подежурь здесь, — усадил я Репу на ящик, — а я ребят из класса поймаю.

Милка Астахова шла в школу, конечно, одна из первых. Нос у неё задирался, и она ничего не видела впереди себя. В одной руке она несла портфель, а в другой банку. Я ей махнул рукой, но она не видит. Чешет себе по тротуару. Я тогда подскочил и говорю:

— Милка!

Она как крикнет — и банку на тротуар уронила. А из банки — я смотрю — змея вылезает.

— Не бойся, — говорит Милка, — это уж. Я его у знакомых выпросила для нашего живого уголка.

А тут вокруг нас уже прохожие собираться начали. Мне такое внимание ни к чему, и я Милке говорю:

— Бросай своего ужа, пошли, что я тебе покажу!

Но она бросать ужа ни за что не хочет, а запихивает его обратно в полиэтиленовую банку и говорит прохожим:

— Не беспокойтесь! Это уж. Из всего отряда змей и пресмыкающихся это самое безобидное животное…

Ну, думаю, сейчас лекцию читать будет!

— Милка, — говорю, — сунь его в портфель и пойдём. Что я тебе покажу!

— А разве ты уже выздоровел? — спрашивает Милка.

Между прочим, первый человек, который мне такой вопрос задал. Я даже немного опешил, потому что забыл, что я болен.

— Разве не видишь? — говорю. — Идём!

— А почему же ты в школу не ходишь? — спрашивает Милка.

И зачем именно её я встретил? Липучка. Приставала. Выскочка.

— Идём, что покажу…

Только мы сунулись в подворотню, а оттуда на нас Кирилл движется со своим отцом. Отец с большим жёлтым портфелем, в очках.

— Кирилл, — говорит Милка, — смотри, что в банке! Догадываешься, кто это?

— Не кто это, а что это, — говорит Кириллов отец и ставит портфель на пол, а банку берёт в руки.

Милка счастлива, она тут же начинает тараторить про пресмыкающихся, а я себя проклинаю, что с ней связался.

Но зря я себя проклинал. Именно Милка была тем самым человеком, который был нам с Репой необходим. У неё был большой организационный опыт. Она всё могла организовать. И как только она увидела Тамерлана, то сразу про своего ужа забыла и даже оставила его около ящика, когда, наахавшись вдоволь и насмотревшись, побежала в школу собирать завтраки и деньги.

Кирилл, так тот просто сказал:

— Я в школу не пойду. Я буду здесь дежурить.

— А это видел? — Репа показал ему фигу. — Может, не ты будешь здесь дежурить, а я? А ты, маменькин сынок, давай двигай вперёд. Учись на учёного.

— Оставь, — сказал я Репе. — Если мы начнём ссориться, ничего у нас не выйдет.

Репа промолчал и отошёл в сторону.

— Я домой забегу, — осенило вдруг Кирилла, — картошки ему принесу поесть.

Через пять минут он и верно притащил полную сетку картошки. Я удивился, увидев его с этой сеткой:

— Как это ты смог вынести?

— Ерунда! — сказал гордый Кирюха. — Я матери сказал, что у нас посадки. Что мы картошку будем в ящики сажать. Она спросила: «Как?» Я сказал: «Глазка́ми».

Репа заржал так, что испугал Тамерлана.

— Глазка́ми, — хохотал он и хлопал себя по коленкам. — А ты, оказывается, ничего. Подходящий мужик. Как зовут тебя?

— Кирилл, — ответил я за Кирюху.

Может быть, теперь Репа не будет называть Кирилла маменькиным сынком.

Каждую перемену Милка приносила нам завтраки и деньги.

— А ты сам-то ел? — спросил меня Кирюха и достал из ящика, в который мы сваливали еду, бутерброд с ветчиной. — Ешь!

Я посмотрел на Тамерлана, не обидится ли он, но он медленно жевал яблоко и ни на кого не смотрел.

— Он ветчину всё равно не ест, — сказала Милка.

— Ты откуда знаешь? — спросил Репа.

— Он относится к отряду парнокопытных млекопитающих. Он не должен есть мясо.

Репа считал деньги. Они лежали в большом Милкином пенале. И хотя была собрана целая куча денег — четыре рубля восемьдесят семь копеек, — всё равно было мало.

— Я могу ещё бутылки сдать, — предложил Репа.

— Какие бутылки? — удивилась Милка.

— Отцовы. Рубля на полтора наберётся.

— У тебя не примут, — сказал я. — У несовершеннолетних не берут.

— Это я-то несовершеннолетний? — удивился Репа. — Да я с девяти лет совершеннолетний. Ну, я пошёл!

И Репа отправился сдавать бутылки.

— И я тоже пойду. Я договорилась с председателем совета дружины, что она объявит общешкольный сбор, — сказала Милка.

— А ты куда пойдёшь? — спросил я Кирилла.

— Я с тобой буду, — сказал Кирилл. — Астахова, — крикнул он вдогонку Милке, — ужа забери!