Течет река времени, не видно ее берегов. Далеко, очень далеко остались события, свидетелями и участниками которых довелось быть людям моего поколения.

Прошло более трех десятилетий со дня нашей Победы. Немалый срок в жизни одного поколения. Однако ни стремительный бег времени, ни бурный поток событий не затмили наше прошлое. Все-все виденное и пережитое до мельчайших деталей живет в нашей памяти.

Те, с кем нас свела война, навсегда остались нашими друзьями. И наши очерки, заметки — тоже память о войне.

Газета — летописец событий, но не архивариус. Она живая история, связывающая прошлое с настоящим в один тугой узел. И то, что можно сегодня найти в пыльных подшивках, — оно не умерло ни для современников, ни для наших потомков. Оно продолжает жить, властно напоминая о себе.

Бывает, что заметка, напечатанная тридцать лет назад, имеет сегодня неожиданное продолжение.

Так, в феврале 1943 года в «Правде» была опубликована моя небольшая корреспонденция с Северного флота о полете экипажа капитана Островского, во время которого самолет был подбит и только благодаря находчивости раненого, но сохранившего большую силу воли штурмана Владимира Кулешова машина дотянула до нашей земли. Экипаж остался цел и продолжал воевать...

Сколько таких заметок было написано! И, честно говоря, они уже позабылись.

Но вот спустя много времени я получаю письмо из Симферополя от того самого Владимира Кулешова. Он прочитал мою статью в «Красной звезде» совсем на другую тему и вспомнил, что когда-то я писал о нем. Между нами завязалась переписка. И скоро у меня дома раздался телефонный звонок, и молодой голос известил:

— Я в Москве. Давайте повидаемся...

И вот явился на удивление быстрый, легкий, гладкая прическа, черные как смоль волосы, веселые глаза. Поначалу я даже сомневался: тот ли это Кулешов? Но с первых же слов я понял — он самый, хотя в ту пору он лежал в госпитале, и нам не удалось повидаться. Все сведения о полете и отважном штурмане я получил в штабе ВВС. А теперь, тридцать лет спустя, мы сидели с ним, и я внимательно слушал его рассказ со множеством подробностей, о которых я не имел понятия...

— Какими же судьбами вы в Москве? — спросил я.

— Очень просто, — объяснил Владимир Ефимович. — Сын учится в аспирантуре. Приехал к нему на день рождения. И заодно повидаться с вами. Вы знаете, почему я вам написал? Ведь по вашей заметке меня нашли родные, и в том числе мой любимый братан Костик. Оказывается, он тоже был на фронте. Развернул «Правду», прочитал ваши строки и тут же накатал мне большое письмо. Можете себе представить, какое это было для нас счастье — узнать, где кто, и установить прочные связи...

Заговорил о сыне.

— Сколько же ему лет? — спросил я.

— Сегодня исполнилось двадцать четыре.

— А вам?

— Мне уже пятьдесят. Как видите, старик, — произнес он, широко улыбнувшись. — Но не сдаюсь. Живу в Симферополе неплохо, работаю директором кинотеатра. Если бы не раненая нога, вероятно, чувствовал бы себя наполовину моложе.

— Сколько же лет было вам тогда?

— Двадцать лет.

Я подумал: в наше время юноша двадцати лет еще мальчик, студент или молодой рабочий, только что закончивший профтехучилище и, к счастью, не познавший, почем фунт лиха, а тогда уже был мужчина — воин с двумя орденами Красного Знамени на груди.

Владимир Ефимович отказался от чая, заявив, что его ждет настоящее пиршество. Перед тем как уйти, он расстегнул маленький портфель и протянул пакет, заявив:

— Мой скромный подарок!

Я развернул пакет и увидел альбом великолепных фотографий Севастополя.

— Я думаю, вам дорог этот город, — сказал он с таким чувством, в котором ощущалось многое; хотя он сам не сражался за Севастополь и, возможно, до войны в глаза не видел этот город, а сегодня Севастополь ему близок так же, как и Заполярье, которому он отдал молодые годы. Видно, так уж повелось, что где бы ни воевал советский человек, а везде родная земля. И каждый ее дюйм одинаково дорог.

Все это уже история. Для одних — вполне книжная, находящаяся за пределами личного опыта. А для нашего поколения — самая драматическая и насыщенная часть собственной жизни, реалии которой неизменно возникают в сегодняшнем дне. Это я и ощутил вновь с необычайно щемящей остротой, приехав на Краснознаменный Северный флот — давно уже не маленький, в чем-то совсем знакомый, а в чем-то изменившийся до неузнаваемости.

...Уезжал я весенним холодным вечером, кутаясь в зимние одежды. А в Мурманске нас встретило ясное голубое небо, какое бывает в Крыму, и, что уж совсем необычно, такая же теплынь.