Мы теряем их, всех тех, кого любим. И боль от этих потерь нельзя сравнить ни с чем.

В своих снах я парила высоко над землей. В своих снах я не была Златой. Я была никем, и одновременно я была всем. Я смотрела на жизнь с высоты птичьего полёта. От того всё происходящее на земле казалось размытым тёмным пятном. Всё в мире иллюзорно. Всё в этой жизни один большой спектакль длинною в це-лую жизнь. Когда один актёр умирает, другой занимает его место. И никто не помнит о других таких же актёрах. О тех, кто сгинул навсегда.

Я тоже актёр, но моя роль совсем иная. Мне нужно лишь наблюдать за всеми людьми на этой земле. Мне суждено хранить чужие тайны, при этом храня и свои собственные. Мне суждено сгорать заживо и возрождаться из пепла, храня в себе боль прожитых столетий…

Мой сон оборвался, так и не успев начаться.

Я с трудом открыла глаза, и первое, что увидела — обеспокоенное лицо Ромы.

Я знала, что он плакал. Это удивило меня, потому что я ни разу не видела его слёз. Даже когда умерла наша любимая собака, он был серьёзным и собран-ным, но ни одна слезинка не скатилась по его щеке. Значит, случилось что-то ужасное.

— Злата, наша мама умерла.

Я словно лишилась слуха и зрения. Смысл этой фразы ускользал от меня. Возможно, я что-то неправильно поняла. Неверие. Медленное осознание правды. Слёзы, которые нельзя контролировать.

Весь мой мир рухнул в одно мгновение. Душевная боль переросла в физи-ческую. Мне казалось, что моё сердце превратилось в огненный шар, и этот шар жёг меня изнутри.

Я опустилась на колени, обхватила голову руками.

Закричала, что Рома лжёт, хотя сама понимала, что говорю бред.

А потом потеряла сознание.

Всё, что было потом, стало смутным сном. Я помню сочувствующие взгляды, которые на меня бросали люди. Я помню свои истерики. Помню пута-ницу в голове, вызванную недавно приобретёнными родственниками и смертью матери. Хотя она и была мне неродной, но я любила её больше, чем когда-либо смогла бы полюбить свою биологическую мать.

С Ярославом я не искала встречи. Я не знала, что он со мной сделал, но была уверена в том, что ничего хорошего это не принесёт. Наш разговор, его по-пытка обратить меня — лишь начало чего-то зловещего и неправильного.

Рома отдалился от меня. Он замкнулся в себе, не слушал никого. Он винил себя в смерти матери. Быть может, виновны были мы оба, но по правде никакой вины на нас не было.

В тот день мама села в свою машину с твёрдым намерением забрать нас из деревни. Но произошёл несчастный случай. Упавшее дерево, авария, одна траги-ческая смерть.

Мы всего лишь куклы в театре абсурда.

На следующий день я осталась в доме одна, бабушка с дедушкой уехали в город — договариваться по поводу похорон, а Рома просто закрылся в своей ком-нате и просил его не беспокоить. Я думала, горе сделает нас ближе, но оно нас разъединило. На самом деле трещина в наших отношениях появилась намного раньше, до того, как мы сюда переехали, но с появлением в нашей жизни других людей, она стала больше. Я просто была слепа…

Когда он был нужен мне, больше, чем когда-либо в жизни, его не было ря-дом. Он стал другим, он заперся в своём горе, в его мирке мне больше не было места.

Я бродила по этому большому, нелепому дому, как приведение. Для меня всё неожиданно умерло, я не различала цветов, запахов, звуков, всё обрело серый цвет, казалось безжизненным.

Я подумала: есть ли у меня теперь смысл жить? Ради чего я буду сущест-вовать дальше? Моя жизнь не приносит никому пользы, я лишь обуза, возможно, будет проще покончить с этим раз и навсегда.

В тот самый момент, когда я обдумывала идею самоубийства, в дверь по-стучали. Я не испытывала ни малейшего желания открывать, надеялась, что не-званый гость развернётся и уйдёт. Но стук повторился. Это вторжение нервиро-вало меня, и я решила как можно быстрее расправиться с незваными гостями.

Я не удивилась, когда обнаружила, что мой покой нарушил Эрик. Я не ус-пела ничего сказать, он обнял меня. А я снова расплакалась.

Я плакала, потому что весь мой мир рухнул, потому что умер близкий мне человек, потому что мне так и не удалось сказать ей, как сильно я люблю.

Все близкие мне люди вдруг отдалились от меня, я потерялась, запуталась.

Поэтому, когда жизнь бросила мне соломинку в лице Эрика, я с отчаянием схватилась за неё, вцепилась обеими руками.

Если он мой шанс на спасение, то я никогда его не отпущу.

Эрик был единственным человеком, не бросившим меня на произвол судьбы. Он заботился обо мне, создавая иллюзию защищенности. Я не спраши-вала его о том, что могло разрушить эту иллюзию. Мы много говорили о книгах, истории. Он рассказывал мне легенды, и я засыпала под его тихий голос. Только с ним моя душевная боль притуплялась. И я вновь становилась прежней.

Но даже Эрику было не по силам усмирить моих внутренних демонов. Кошмары стали посещать меня всё чаще. Смерть матери словно запустила меха-низм, который когда-нибудь должен был разрушить всё. И здесь все были совер-шенно бессильны.

Дата похорон была назначена. И в нужны день мы выехали из проклятого места. Я так и не узнала, как бабушка и дедушка узнали о случившемся, ведь те-лефонов в деревне не было. Но это казалось мне настолько незначительным, что я быстро отстала с расспросами.

Кладбища всегда пугали. Возможно, от того, что люди, похороненные там, являлись мне. Возможно, от того, что я знала, что когда-нибудь тоже там окажусь. Это лишь вопрос времени.

Прощание всегда даётся тяжело. Я пообещала, что не буду плакать. Я должна была быть сильной. Но, несмотря на все мои внутренние убеждения, слёзы покатились по щекам. Солёные, тёплые капли оставляли следы на коже и в сердце.

Я оглядела лица собравшихся. Мало кого из них я знала, мало, кто из них хорошо знал мою мать. Но они всё равно пришли, не знаю с какой целью, но ду-маю, моей матери это не было бы важно. Она была бы рада знать, что о ней пом-нят даже после её смерти.

Здесь были люди с её работы, даже некоторые жители деревни приехали вместе с нами.

Я уткнулась взглядом в компанию парней. Это были незваные и нежелан-ные гости.

Ярослав вряд ли хорошо знал мою мать. Он пришел сюда не ради неё, он пришёл сюда за мной. Нам нужно было поговорить.

Пока старшие разговаривали и не обращали на меня никакого внимания, я отошла в сторону.

Я бродила среди могил, читая имена незнакомых мне людей, зная, что Ярослав следует за мной.

Я остановилась рядом с могилой ребёнка, ему было всего лишь три года. С фотографии на меня глядело улыбающиеся лицо малыша. Как могла умереть та-кая крошка? Этот ребенок даже и жить ещё не начал толком! Родители устано-вили на его могиле ангела, и я подумала, что это правильно. Теперь у этого ре-бенка есть защита, теперь он не один.

Ярослав остановился рядом со мной, он ждал, что я начну разговор, но я молчала. Тогда он спросил:

— Как ты? — не этого я ожидала от него. Наверное, он слишком сильно вжился в роль старшего брата.

Я оцепенела от страха, когда он обнял меня. Сколько всего было в этом жесте: и утешение, и поддержка, и нежность. Так ко мне должен был относиться Рома, так он ко мне и относился раньше.

Мы стояли, как мне казалось вечность, но на самом деле несколько минут, пока другой знакомый голос не окликнул нас.

Ярослав резко отпустил меня, так ничего и не сказав. Но я знала, что ни-чего ещё не кончено, что он лишь дал мне передышку. Мой брат скрылся в тени деревьев. Он словно растаял. Быть может, он и сам был тенью?

Эрик подбежал ко мне, и я оказалась в крепком кольце его рук. Это были совсем другие объятия. И они были более желанны.

— Ну, как ты? — он аккуратно стирал слёзы с моих щёк.

— Как будто в аду побывала.

— Всё будет хорошо. Ты сильная, ты справишься, — я прижалась лицом к его плечу, и слёзы потоком потекли из моих глаз. Я плакала, тем самым отпуская всё то, что накопилось внутри: всю боль, все иллюзии и любовь.

— Нам пора возвращаться, уже все собираются.

Мы взялись за руки и направились к остальным.

Мне нужно было ещё немного времени, чтобы попрощаться с матерью. На этот раз навсегда. Я не могла просто так уйти.

Эрик не бросил меня. Когда я подошла к свежевырытой могиле, его рука стала моей опорой.

Я ничего не произнесла вслух, но мысленно я проговорила слова благодар-ности и любви, которые шли из самого сердца. В мире нет ничего важнее таких слов. Я не дала ни одного обещания, потому что не была уверена, что смогу их исполнить.

Мы с Эриком направились к машине. Он уверенно вёл меня вперёд, зная, что если отпустит мою руку, то я непременно упаду. Мне, казалось, что кладбище высосало из меня все силы. Я была опустошена, и физически, и морально.

— Убери от неё свои руки, — я никогда не думала, что Рома может говорить таким тоном. Он почти никогда не злился, а если и злился, то всё это протекало достаточно мирно. Но сейчас он был похож на сумасшедшего, который всё же выбрался из больницы.

Повинуясь какому-то странному инстинкту, я встала между Ромой и Эри-ком. Я не знала, откуда у меня взялись силы, и уже тем более я не знала, кого мне защищать.

— Рома, всё в порядке. Эрик мой друг. Он не причинит мне вреда.

— Да с такими друзьями и врагов не надо! Ты хоть знаешь, кто он? — Он заглянул мне в глаза, а затем продолжил: — Конечно, знаешь. И тебе не тошно? Уже, небось переспала с ним? Спутайся я с кем-то из их мира, чтобы ты сказала?

Я почувствовала, как Эрик напрягся. Если не уладить ситуацию, то мой брат мог серьёзно пострадать.

Я чуть не задохнулась от такого обвинения. Я была шокирована и разбита, из нас двоих у Ромы всегда была уйма девушек, а я встречалась с парнем лишь однажды, несколько месяцев, и это закончилось печально.

Внутри меня клокотал гнев на брата, но когда я заговорила, мне удалось усмирить его, мой голос звучал спокойно:

— Тебя не должна касаться моя жизнь. Мы просто друзья, я не с кем не пу-таюсь.

Рома направился к машине, не ответив на мою реплику. Но только у самой двери, он как бы невзначай бросил мне обидное слово.

Я проигнорировала его и посмотрела на Эрика.

Рома с дедушкой вернулись в город, уладить кое-какие дела.

Этой ночью Эрик не пришёл: должно быть, он решил дать мне время по-быть одной. Но он чертовски ошибался. Остаться одной — самое страшное, что могло со мной произойти.

У меня случилась очередная истерика. И на этот раз ничто не могло при-нести покой. Мне силой влили в рот успокоительное. Я понимала, что дальше так продолжаться не могло, что мои припадки лишь усложняли всем жизнь. Но со смертью матери я утратила покой. Ниточка, дававшая мне душевное равновесие, оборвалась.

Я провалилась в глубокий сон без сновидений. Лишь изредка до меня до-носился чей-то тихий шёпот.

Отступление

Эрик состоял из противоречий. Он всегда сомневался в принятых реше-ниях, никогда не был уверен в том, правильно ли поступил.

А теперь его жизнь упростилась. Противоречие осталось лишь одно — Злата. Правильно ли использовать её, чтобы снять проклятие? Правильно ли же-лать её? Нужно ли идти к ней, чтобы утешить?

Идти к ней всё-таки не стоило. Его чувства к ней были слишком непра-вильными. Они заставляли его до боли сжимать кулаки, они заставляли его кусать до крови губы. Он хотел эту девушку в каком-то извращённом смысле. Ему ино-гда хотелось насильно подчинить её себе. В его чувствах переплетались нежность, страсть и жёстокость. Зверь и человек. И не было известно, что перевесит.

Эрик знал, что не отдал бы её Ярославу ни за какие дары в мире. Он также знал, что не любит её. Любовь — определённо не то, что он к ней испытывал. Она просто была ему нужна, она просто давала ему покой. И за этот месяц он ис-кренне к ней привязался.

Ему нужно было поговорить с Елизарой, разобраться во всём. Хотя идти к старой ведьме совсем не хотелось.

Однако он уже почти подошел к порогу её дома. Вежливо постучал в дверь, хотя понимал, что манеры здесь не приветствуются.

Дверь не открылась. Это значило лишь одно — сегодня Елизара была не в настроении принимать гостей и давать советы.

Эрик постоял ещё несколько минут возле ветхого дома. Он чувствовал жа-жду, ему нужно было охотиться. Раньше он спокойно сживался со своей приро-дой, его злили лишь неконтролируемые превращения в полнолуние. Но теперь он презирал зверя внутри себя.

Зверь проснулся, именно он заставил Эрика принять облик волка. Он гнал его как можно дальше от дома Елизары.

И именно он в итоге заставил Эрика разорвать ни в чем неповинного пут-ника на части. Кровь было повсюду. Зрелище разорванного тела ужаснуло Эрика, когда он принял свой человеческий облик. Он всё больше ненавидел свою сущ-ность, он всё больше желал себе смерти.

Ярослав редко поддавался чувствам. Но со Златой он не хотел быть бес-чувственной статуей. Он уже однажды отдал своё сердце человеку, он уже одна-жды раскрыл свою душу… Но здесь другое, Злата была его сестрой. Она отчасти принадлежала ему, а он отчасти принадлежал ей. У них было одно и то же начало, но совершенно разные пути. Его попытка обратить её провалилась. Тело Златы отвергло превращение. Свет так отчаянно сопротивлялся тьме. Эта борьба вечна, ей нет начала и конца.

Когда Ярослав был ребёнком, он стремился к свету. Он был сострадатель-ным и добрым. Но толпа возненавидела его за грехи родителей. Его травили, как дикого зверя. К нему были жестоки даже самые добрые люди. Он был одинок.

Но теперь в жизни вновь появился смысл. Вновь что-то ожило в душе.

Он не собирался оставлять её. Он не собирался позволять миру так же уни-зить её, как когда-то мир унизил его.

— Я знаю, что случилось, — она влезла в комнату Ромы через окно, при этом не испытав ни капли неудобства, словно он позволил ей это сделать.

— Тебя никто не звал, уходи, — он отвернулся от неё, рассчитывая на то, что девушка оскорбится и уйдёт. Но она не уходила. Её фиолетовые глаза внимательно следили за каждым его движением. Рома физически ощущал её взгляд. — Я сказал — убирайся!

Он был раздражён. Ему хотелось выплеснуть боль, накопившуюся внутри сердца. Но слёзы он заменил злостью и сорвал её на Лине.

Он обернулся. Его глаза горели огнём ненависти и боли.

— Ты глухая?! Или ты тупая?! Что ты можешь знать о том, какого это потерять близкого человека?!

Лина молчала, а Рома тяжело дышал. Где-то глубоко в душе тихий голосок твердил, что так поступать нельзя, что эта девушка, вампирша, ни в чём не виновата. Не она убила его мать. Но когда мы теряем близких людей, голос рассудка затихает. А на его место приходи тупая боль, разрушающая изнутри.

Они смотрели друг на друга, но каждый думал о своём. А потом Лина сделала то, чего Рома ожидал от неё меньше всего. Она обняла его. Тихо подошла к нему и легонько обняла, казалось, её руки едва коснулись его тела, но он ощутил неожиданное тепло, зародившееся в душе.

— Мою семью сожгли заживо в нашем доме, у меня на глазах. Убийца моих родных держал меня в замке и насиловал, пока я ему не надоела, — она замолчала. Он видел, как изменилось выражение её лица. Боль, столько лет, веков, живущая внутри, стремилась вырваться наружу. Молчание затянулась на несколько минут, и Рома не знал, как правильно прервать его и стоит ли это делать вообще. Однако Лина решила проблему сама:

— Рома, я прекрасно понимаю твою боль. В такое время просто нужен друг, — она отстранилась от него, — я могу им стать.

— Ты ненавидишь мою сестру и меня.

— Только твою сестру. Ты просто мне интересен, ты мне кое-кого напоминаешь, — она отвернулась от него, но он заметил на её лице тень боли.

— Кого?

— Близкого мне человека, — когда она снова повернулась к нему, на её губах появилась лёгкая улыбка, но глаза были полны грусти.

Она ещё несколько часов пробыла с ним, отвлекая, успокаивая, а потом ушла.