После длительных морозов вдруг наступила оттепель. Весна! Распутица вывела из строя полевые аэродромы, и фронтовая авиация получила кратковременный отдых от непрерывных боев.

А мы летаем. Великими усилиями БАО и полкового технического состава на взлетной полосе сохраняется снежный покров. На день полосу прикрывают соломой от палящих лучей солнца, ночью солому сгребают в сторону, и взлетают самолеты, разбрызгивая лыжами воду и ошметки талого снега, смешанного с грязью.

Взлетать с такой полосы трудно. Поэтому на задание уходят самые опытные экипажи. В эти дни нам дают задание на «свободную охоту» и фоторазведку.

Фоторазведка для нас — новое дело. Как хорошо, что у меня случайно сохранился блокнот именно с этими записями! Теперь часто приходится заглядывать в него и вспоминать полузабытые формулы.

Оружейники нас порадовали новым видом оружия: установками РС — «эресов», реактивных снарядов. Техники уже установили на самолетах все необходимое оборудование, а мы изучаем, как им пользоваться. Изучаем и специальный прицел для стрельбы «эресами».

Снова учебные полеты, учебные стрельбы… Реактивный снаряд до смешного мал и на первый взгляд не внушает никакого доверия. Но он вызывает восхищение, когда, окутанный снопом багрового пламени, сходит с балки с таким ревом, что кажется, будто самолет от этого грохота не только останавливается, но даже пятится назад. Огненная дуга прочерчивает весь путь снаряда и, встречаясь с землей, далеко разбрасывает стог прошлогодней соломы — цель на полигоне. Что и говорить, «катюша» в миниатюре!

За дни нашей учебы подсохли и кое-где уже пылятся дороги, появились первые побеги зелени, а наша снежная полоска превратилась в длинную грязную лужу. Техники переставили самолеты с лыж на колеса, тяжелый тракторный каток прошелся вдоль поляны у леса, и уже готова взлетная полоса.

Из тыловых заводов летчики специального перегоночного полка пригнали нам новые самолеты с усиленными двигателями, с большей грузоподъемностью и скоростью. Прибыло и пополнение — летчики и штурманы, только что выпущенные из специального училища. Для них начинается пора ввода в строй — те же учебные полеты днем и ночью, учебное бомбометание и воздушная стрельба.

Наконец после небольшого перерыва полк получает боевое задание — уничтожить железнодорожный разъезд южнее Брянска. Разъезд до того мал, что на наших полетных картах даже не имеет названия. Однако, по данным партизанской разведки, на этом разъезде концентрируется боевая техника и живая сила противника, а в окружающем лесу имеются значительные склады боеприпасов. Нам известно, что вся эта техника и войска предназначены для карательной экспедиции против партизан. И наша задача — сорвать планы карателей.

С наступлением темноты полк поднимается в воздух. Небо затянуто плотными облаками. Темно, как только бывает ранней весной. Даже в речонках и лужах нечему блеснуть, нечему отразиться — чернота земли слилась с чернотой неба, и самолет будто плывет в растворе туши.

— Ты что-либо видишь? — спрашиваю штурмана Николая Пивеня.

— Приборы…

— Не густо. Но глаза штурмана — глаза кошки. Что же видят твои кошачьи глаза, Коля?

— Черный шлем моего командира, а под ним… Погоди, погоди, кажется, под шлемом ничего нет! Пустота…

— Спасибо.

— Лопай на здоровье.

Это обычный стиль нашего общения. С Колей нас связывает давнишняя дружба, рожденная еще в стенах училища, где наши койки стояли рядом. Николай Пивень, сухой, поджарый, с аналитическим складом ума и недюжинными способностями к математическим наукам, в училище был лучшим курсантом. Помимо этого, он обладает еще даром острого слова, едкой шутки. Нет, он не принадлежит к сословию штатных полковых остряков, он не терпит пустословия и глупости. Незнание и неумение, с его точки зрения, самые отрицательные качества человека. Сам-то он, помимо отличных знаний штурманских обязанностей, хорошо разбирается в различных системах оружия, а при нужде может заменить техника, моториста. Но сейчас в этой кромешной тьме даже Николай не может отыскать цель.

Мы видим, как в разных местах вспыхивают световые конусы САБов. Но вспышек бомбовых разрывов не видно, не видно, чтобы стреляли зенитки фашистов. Видимо, они понимают, что нам не удается обнаружить цель, и они затаились, выжидая. А сбросить бомбы, чтобы подзадорить вражеских зенитчиков, никто не решается: где-то рядом свои, партизаны…

Сообщаю Николаю, что горючего осталось только на обратный путь.

— Подожди минутку, сброшу свои САБы, может, что увидим?

Но и свет от наших САБов освещает лишь клочок какого-то леса, болото, кусок невспаханного поля.

— М-м-да, — вздыхает Николай. — Придется отбомбиться по огневым точкам на переднем крае.

— Наверно, это самое правильное решение, — рассуждаю я вслух. — И вылетать надо раньше, засветло. Правда, труднее будет пересечь линию фронта, опять же истребители… Но другого выхода нет. Как думаешь, Коля?

— Туман! — вместо ответа восклицает Николай. — Этого нам только не хватало…

— А бомбы?

— Ты разберешься, где свои, где чужие?

— Ты предлагаешь везти бомбы на свой аэродром?

— А ты что предложишь?

— Кончай ты эти вопросы! Мы никогда не возвращались с бомбами!

— А ты еще вернись-ка. Смотри, туманище какой…

На аэродром мы вернулись. И произвели посадку в тумане с бомбами. Все обошлось благополучно, если не считать невыполненного задания.

По этому поводу днем к нам в полк приехал командир дивизии генерал Борисенко. Он прошел в штаб и, ни с кем не здороваясь, приказал построить полк.

— Полк не выполнил задания! — бросил он гневно. — Это равносильно отступлению! Привезли бомбы назад, на свой аэродром, не поразив цель! Понятно, не справились бы с задачей неопытные летчики, но… отступили гвардейцы! Несмываемый позор на вашем знамени. Партизаны задыхаются, гибнут под ударами карателей, а вы… Не достойны вы гвардейского звания. Унесите знамя!..

Мы стоим в строю понурив головы, провожаем глазами гвардейское знамя. В сердце каждого больно отдаются слова командира дивизии. Отступили… Не выполнили приказа… За это расформировывают полк… За это лишают гвардейского звания…

Если бы разрешили повторить вылет… Если бы разрешили!..

— Разрешите, товарищ генерал?

Перед строем командир полка. Он почему-то снял с головы фуражку и мнет ее пальцами.

— Разрешите, товарищ генерал, искупить свою вину. Разрешите повторить вылет?

— Не только разрешаю — приказываю! Поставленная задача должна быть выполнена. И прошу понять, товарищи, от вашего успеха зависит судьба партизанского края.

— Задание будет выполнено! — четко отвечает командир.

Задание будет выполнено… Для этого командир со штурманом полка Василием Гуторовым вылетают первыми. Вылетают еще днем, с таким расчетом, чтобы в сумерках выйти на цель. Вслед за ними поднимается полк. Интервал между самолетами — одна минута.

Гуторов прихватил в кабину два ящика трофейных зажигалок. Эти килограммовые бомбы горят пять минут. С наступлением сумерек ведущий сбросит зажигалки и обозначит всю трассу до цели.

И пусть ощерится вспышками зениток, желтыми гирляндами «эрликонов» линия фронта. Самолеты все равно не свернут с трассы, проложенной командиром!

Быстро сгущаются сумерки, темнота постепенно окутывает землю, размывает ориентиры. Но горят внизу зажигалки, полк выходит на цель. В небе повисает один огонь САБа, второй, третий. Это штурманы высвечивают разъезд. И на земле рвутся первые бомбы. К нашим самолетам тянутся лучи прожекторов, подбираются разрывы снарядов, но полк наращивает удар. Одна за другой летят в цель бомбы, на земле разгорается дымное пламя. К разрывам бомб примешиваются многочисленные взрывы снарядов, загорается какая-то емкость с горючим, и языки громадного костра полощут небо. Уже отбомбилась первая эскадрилья, другая, заходит третья, а первые самолеты спешат на аэродром за новым боекомплектом для повторного удара. Как маяк в ночи, полыхает и бушует пламя…

Последние самолеты заруливают на стоянки. Стихает рокот моторов.

— Полк, становись! Смирно! Равнение на знамя!

Плывет перед строем, полощется на ветру знамя — святыня полка, его честь, слава.

— Спасибо, гвардейцы!

— Служим Советскому Союзу!

Вчера мы с Колей летали на разведку и установили, что немцы готовят в ближайшее время удар в районе станции Поныри. Об этом мы доложили в своем разведдонесении. А сегодня опять к нам в полк прибыл командир дивизии. Наверно, утром фотоснимки района — наши и других экипажей — со стола начальника разведки дивизии перекочевали в штаб воздушной армии, а оттуда — в штаб фронта. Теперь в обратном порядке в полк пришло боевое задание: частям девятой гвардейской Краснознаменной Сталинградской дивизии бомбовым ударом уничтожить склады противника, что северо-западнее станции Глазуновка…

— Наш район, — шепчу через плечо Николаю.

— Угу, — так же шепотом отвечает он. — Зениток там!..

Командир дивизии снимает фуражку и вытирает носовым платком лоб.

— Товарищи! — Голос его звучит тихо и по сравнению с тем, как он зачитывал боевой приказ, как-то по-домашнему, задушевно. — Вашему полку, товарищи, выпала честь первыми нанести удар. Поразить цель трудно. Почти невозможно. Об этом знает командование армии, командование фронта. Но… вы гвардейцы, и приказ должен быть выполнен! Станцию прикрывают восемнадцать прожекторов, около двадцати батарей. Трудно, очень трудно!.. Мы с вашим командиром полка обсудили обстановку и пришли к определенному решению. Так ведь, Анатолий Александрович?

— Другого пути не вижу, товарищ генерал.

— Вот и я не вижу… Одним словом, нужен экипаж добровольцев. Его задача — отвлечь на себя огонь батарей. Только один экипаж.

Замер в молчании строй.

Кто сделает один-единственный шаг вперед?

Как всеобщий вздох раздается: «раз-два». Вновь замирают шеренги летчиков. Командир дивизии проводит рукой по глазам.

— Спасибо, гвардейцы! Я так и знал. Спасибо!

Перед строем младший лейтенант Полякова:

— Разрешите моему экипажу, товарищ генерал!

Мы с Николаем Пивнем оба выходим из строя, становимся рядом с Шурой.

— Кому, как не нам, лететь, товарищ генерал! — восклицает Николай. — Наш район разведки. И прожекторы опять же только вчера нам поклон передавали.

— Разрешите, товарищ генерал! — присоединяюсь к просьбе Николая. — Нам этот район известен лучше, чем другим. Разрешите?

— Действительно, это ваш район. Решено — идете вы!

Рука генерала опускается на плечо Шурочки.

— Ты, Шура, пойдешь со всеми.

Генерал слегка поворачивает Шуру за плечи и подталкивает ее к строю.

Взлетели самолеты. На земле только наш экипаж. Мы вылетаем через час. За это время головной полк дивизии углубится в тыл врага, стороной обойдет цель, затем ляжет курсом на юг. За десять минут до подхода полка к цели над нею появимся мы. Полк подойдет на приглушенных моторах и с большой высоты, прикрытый темнотой ночи, нанесет удар. А до этого десять минут наши. Десять минут, пока отбомбится полк, пока не будет накрыта цель. Десять минут — и в каждой шестьдесят секунд. Какой незначительный срок в жизни человека — секунда. И как это много!..

Восемнадцать прожекторов вытянули голубые щупальца, шарят по небу, сходятся, перекрещиваются, ищут, ждут.

— Сколько до цели?

— Одна минута. Если хочешь больше — шестьдесят секунд.

— Хочу больше.

— Мог не лететь.

— Мог. Если бы не ты!

— А долг?

— Жмешь на патриотизм?

— Нет, на твою слоновью шкуру.

— Запомню, Коля!

— Для этого и говорю.

Так мы заполняем пустоту ожидания. Самое страшное — это ожидание неизвестности. Когда враг ощерится зенитками, когда на первый взгляд даже не будет выхода из замкнутого круга огня, все же будет легче: мы будем драться.

Все ближе наплывают прожекторные лучи. Ввожу самолет в пологий вираж и включаю в кабине полный свет, чтобы как-то нейтрализовать слепящий огонь прожекторов. Включаю и бортовые огни — пусть видят нас немцы!

— Нате! Берите! Стреляйте!

Свет, ослепительный свет режет глаза, давит. От него не уйти, не укрыться. Пилотирую только по приборам. Самолет описывает замкнутую кривую над целью. Надо продержаться десять минут. Целую вечность! И надо так увлечь фашистов, чтобы они видели только нас. Только нас! Я представляю вражеских зенитчиков: у них сейчас прорезался охотничий азарт. Наверно, они шутят, заключают пари, кто первый попадет в наш самолет. И мы для них сейчас увлекательная мишень, мотыльком танцующая в свете прожекторов. Что ж, развлекайтесь!..

Уголком глаза вижу, как рука Николая тянется к бомбосбрасывателю.

— Придержи, Коля. Через каждые две минуты — по одной!

— К чему этот цирк? Шарахнуть залпом, чтоб дым столбом!

— А моральный фактор? Надо держать их в напряжении.

— Психолог! А впрочем, согласен.

Огненными головешками проносятся снаряды. Рвутся выше, слева, справа.

— Отверни маленько, — советует Николай. — Ведь собьют, гады! А нам еще держаться надо…

Самолет треплет, подбрасывает из стороны в сторону. Из огненного круга, кажется, нет выхода: кругом свет, вой снарядов, осколки прошивают обшивку крыльев.

Николай прижимается к пулемету и направляет очереди в сгустки прожекторного света.

— Давай! Давай! — кричит Николай, сам не замечая того, а заодно не замечая, как слабеет огонь зениток.

— Спокойно, старик! — кричу ему. — Наши над целью!

Где-то выше нас идет в атаку полк. Еще несколько вражеских батарей посылают в небо желтые пучки снарядов. Круто разворачиваю самолет на летящие светляки и ввожу его в пикирование.

— Давай, Коля!

Вздрагивает самолет, освобожденный от груза. Я направляю нос на сверкающие пасти зениток и нажимаю гашетки «эресов».

Мне видно, как огненные дуги снарядов, упираясь в землю, изрыгают клубы черного дыма.

В эту ночь не вернулся на базу экипаж Шуры Поляковой. На подбитом, израненном самолете они приземлились недалеко от станции Глазуновка. Спасенья не было. Полякова и штурман Сагайдаков отстреливались из пулемета, из своих пистолетов. По одному патрону они оставили для себя…