За час до спектакля все в театре, по определению Алены, уже «стояли на ушах». В воздухе чувствовалась веселость. Разумеется, не от предвкушения игры перед зрителями — обычно сам процесс надоедает примерно к пятидесятому выходу в одной и той же пьесе. Возбуждение будоражило от перспективы расслабиться, когда занавес опустят после последнего акта. Пришли все, даже те, кого особенно не звали — отец Гиви, например. В костюмерной тетки Таи, по давно заведенному обычаю, устроили винно-водочный склад, который пополнялся с каждым появляющимся персонажем. Все как-то раскрепостились, даже улыбались, словно дамоклов меч ужасного убийства на время растворился в воздухе. Злился только главный режиссер. Общая расхлябанность его нервировала. Он уже успел наорать на Федорова, явившегося и на этот раз «чуть-чуть нетрезвым». Тот вальяжно принял критику и похлопал начальство по плечу.

— А что ты раскипятился? Роль я знаю до за-а-а-пятой, — он икнул и подозрительно качнулся в сторону.

— Фу! — главный замахал на него руками. — От тебя водкой прет!

— А чем ты хочешь, чтоб от меня пахло — огуречным лосьоном?! Я же интеллигентный человек! — Федоров снова икнул и гордо удалился в свою гримерную.

— Где этот хренов гуру?! — взревел главный, сверкая пунцовой лысиной.

— Последний раз я видел нашего тринадцатого апостола возле Маши Клязьминой, — язвительно заметил проходящий мимо Людомиров. — По-моему, он нахватался от Вениамина всех грехов, которых только мог, и теперь таскается по девкам.

Алена, ставшая невольной свидетельницей этой сцены, улыбнулась.

Главный покосился на нее и сквозь зубы бросил актеру:

— Прикуси язык. Мария — замечательная актриса.

— А кто спорит, — пожал плечами тот, даже не подумав смутиться. — И женщина очень соблазнительная. Я понимаю гуру: после того, как Федоров запил — он перестал быть манящим объектом для своего духовного наставника. Да и потом, отец Гиви — человек уже немолодой, пора менять ориентацию. Это я ему посоветовал!

— Что ты несешь! — гневно возмутился главный и, махнув рукой, пошел прочь.

— Людомиров! Я тебя убью! — из соседней гримерной выскочила Лина. Ее зеленый махровый халат распахнулся, обнажив роскошные длинные ноги. Волосы, еще не уложенные, веером стояли вокруг бледного, обильно зашпаклеванного пудрой лица. — Вот ты где! — глаза ее сверкнули лихорадочными искрами. — Ну какого черта?! — она подлетела к нему и сунула под нос листок бумаги.

Тот прочел и пожал плечами:

— Я ведь уже извинился! Ну, глупая шутка, чего истерики устраивать, Линочка!

Он попытался ее обнять, но она резко отпрянула от него, заверещав:

— Нашел время шутить!

— Да это же давно было. Еще до…

— Не напоминай мне об убийстве! — излишне театрально вскрикнула Лина и демонстративно зажала уши руками.

Алена быстро подошла к Людомирову и, выхватив из его рук листок, прочла вслух:

Ниже стояла подпись, вернее, слово, вырезанное из печатного текста: ГАМЛЕТ.

Она вопросительно посмотрела на актера. Тот снова пожал плечами и напустил на себя невинный вид:

— Я же предупреждал, что какое-нибудь послание может заваляться…

— Когда ты сказал об этом на собрании, я всю гримерку перерыла! — ответила Лина. — А эта лежала в верхнем ящике стола. Я не могла ее не заметить в тот раз.

— Но это же не только твоя гримерка. Спроси Машу — может быть, она где-нибудь нашла и сунула в стол.

— Господи! Зачем ей совать бумажки в мой ящик! — Лина прижала дрожащую руку ко лбу.

— А ты как думаешь? Возможно, она решила продолжить шутку? — предположил Людомиров. — Офелию-то по-прежнему репетируешь ты.

— Я сойду с ума! — с этими словами Лина запахнула халат и удалилась восвояси, не забыв громко хлопнуть дверью.

— Вот так и живем, — развел руками Людомиров. — Значит, ты собираешь информацию для статьи? Тебя ждет оглушительный успех.

Алена решила вернуться в костюмерную.

— Плохой знак, — призналась она тетке, — меня гложет нехорошее предчувствие.

— Только теперь? — усмехнулась та. — Да я поклясться могу, что сегодняшний спектакль с треском провалится. Никто же о нем не думает!

— Да я не о спектакле, я о записке.

— Вряд ли это серьезно, — отмахнулась тетка. — Скорее всего действительно Клязьмина подложила. Только она ни за что не признается. И насчет платья, кстати, я тоже на нее грешу. У нее и раньше бывали нервные срывы. Года два назад она в клочья порвала корону царицы, потом рыдала, говорила, что до смерти устала от этой роли, ну и тому подобное. Мне кажется, все знают, что костюм — ее рук дело, поэтому и не стали копаться. Все-таки, как ни крути, а главный повел себя непорядочно по отношению и к Маше, и к Илье. Как человек честный, он должен чувствовать угрызения совести.

— А что это за слух, будто бы Лина добилась роли, шантажируя главного?

— Не знаю, что у них происходило за дверями его кабинета, только просто так главный ни за что не заменил бы Клязьмину на Лисицыну. Понятно, что на него надавили, но как?

— Простите, — в проем двери просунулась маленькая головка Риты Тушиной, той самой молоденькой актрисы, с которой Алена познакомилась в день гибели Журавлева, — у меня чулок пополз, не дадите ниточку?

— Конечно, Ритуля, заходи, — ласково улыбнулась ей тетка Тая.

— Ну и кавардак же сегодня! — девушка кивнула Алене. — Все почему-то нервничают. Только Людомиров спокоен, как слон. Даже удивительно.

— Это все из-за напряжения, — тетка подала ей иголку и нитки.

— Рита, вы ведь тоже принимали участие в шутке с посланиями? — спросила ее Алена.

— Ну да. Нам казалось это веселым… до убийства, — девушка погрустнела.

— Не помните, что именно подложили Лине Лисицыной?

— Ой, я вообще никому ничего не подкладывала. Я только вырезала текст из книги.

— Из книги? Из какой?

— Уильям Шекспир. «Гамлет», — улыбнулась Рита.

— Об этом я догадываюсь. А где эта книжка?

— Понятия не имею, — Тушина пожала костлявыми плечиками, но задумалась. — Наверное, у Людомирова. А может, где-нибудь еще валяется. Знаете, об этой шуточке предпочли забыть.

— Шуточке, — недовольно буркнула тетка Тая.

— Сколько же водки! — Рита красноречиво указала на угол костюмерной, где действительно стояла целая обойма из «Смирноффа», «Столичной», «Привета» и еще каких-то марок этой гадости.

— Я думаю, что это далеко не все, — неодобрительно заметила тетка.

— Да, непременно в ларек побегут. Народу будет много, — кивнула Рита и обернулась к Алене: — А вы останетесь на банкет?

— Она останется со следователем Терещенко, — ответила за Алену родственница, — он обязан присутствовать по долгу службы. А вот Вячеслава я отсюда уведу.

— Ну тогда я спокойна, пресса и милиция, что может быть лучше! — тоненько хихикнула Рига. — Теперь у нас полный набор, даже собственный священнослужитель имеется. Хорошо бы еще врача найти.

— Все-таки нельзя забывать, что в театре произошло убийство, — наставительно заметила тетка Тая.

— Да я только за! — с искренним энтузиазмом согласилась Рита. — Теперь хоть напьемся в безопасности.

Она вышла.

— Ну, я бы еще поняла, услышав про пьянку от Федорова, но такая молоденькая, а туда же! — вознегодовала Алена, как только Рита отошла от костюмерной на приличное расстояние.

— Нет, — не согласилась тетка, — она хорошая девушка. Очень тихая, очень скромная, как тень. Третий год в театре, а ее так толком и не знают. Вращается в своем молодежном кружке. Главный ее не замечает. Эта роль в «Празднике жизни» для нее самая значительная. Остальные все — в утренних спектаклях, да и там ни одной ведущей.

— Странно, что ее вообще приняли в театральное училище с такой внешностью: низенькая, щупленькая, кожа да кости. И вообще, она какая-то никакая, действительно, тень.

— Она как-то репетировала во втором составе «Ночных забав» роль Даши, а так ее Лина играет. На мой взгляд, Рита — талантливая актриса. Жаль, что в нашем театре она пропадет. Главный таких не ценит — ему блеск подавай.

— С профессионалами не поспоришь, — фыркнула Алена.

— А когда обещал прийти твой Вадим? — сменила тему тетка Тая.

— Почему мой?! — тут же сочла долгом возмутиться племянница.

— Хорошо, хорошо, не твой, — на редкость быстро сдалась родственница. — Он ведь должен привести Вячеслава Ивановича. Ты не представляешь, он весь на нервах! — тетка сделала большие глаза.

— Вадим?

— Да нет! При чем здесь Вадим! Слава нервничает. На него так давят сверху, требуют отчета по делу. А расследование-то не движется.

— Это пока. Знаешь, как бывает. Сначала стоит, стоит, а потом в один день все и раскрывается, — заверила ее Алена, с радостным удивлением заметив, что тетку очень волнует эмоциональное состояние Горыныча.

— С профессионалами не поспоришь! — усмехнулась та.

* * *

Сотый спектакль «Праздника жизни» прошел на редкость гладко, если не считать, что Федоров постоянно запаздывал с выходом, а когда появлялся, его заметно штормило. Да и текст он скорее чеканил на автомате, чем произносил от души. Угроза провала нависла только однажды, когда на сцене зашла речь об убийстве. Весельчак Людомиров исполнял роль братца жены покойного генерала, который упал с моста в реку. По пьесе он должен был весьма жизнерадостно шутить по этому поводу. Обращаясь к покачивающемуся Федорову, он произнес положенную фразу:

— Все это дело случая. Никто не знает, кому следующему падать с моста… — тут он обернулся к стоящей в тени декорации Лине, которая играла роль вдовы генерала, и усмехнулся: — Правда?

Этот трюк не был запланирован заранее. Но зрители не знали об этом, поэтому ничего и не поняли. А вот Лина даже под гримом заметно побледнела, глаза ее наполнились ужасом. Она открыла рот. Повисла напряженная пауза, которая закончилась прерывистыми всхлипами. Лисицына вылетела за кулисы и там разрыдалась, сорвав бурные аплодисменты.

— Я думаю, она его убьет, — шепнула Алена Вадиму.

Тот, восхищенно наблюдавший за игрой актеров из первого ряда амфитеатра, только хмыкнул: мол, «здорово» — так и не углядев подвоха в действиях Людомирова.

А в целом все завершилось благополучно. Ко второму акту Лину откачали, она успокоилась и вышла раскланиваться уже сияющей.

Пьянка, гордо именуемая банкетом, началась сразу же после того, как опустился занавес, и прямо на сцене, в неразобранных декорациях.

Кроме актеров, главного и второго режиссера, литературного редактора и прочих сотрудников театра, пришли еще какие-то друзья и коллеги-актеры, парочка случайно затесавшихся журналистов из близкого окружения, два по-деловому собранных человека в дорогих пиджаках, значимость которых ненавязчиво подчеркивали слегка торчащие из карманов сотовые телефоны (потом выяснилось, что это представители спонсоров спектакля «Гамлет» — той самой фирмы «Кожаный мир», по воле которой исполнители должны были бегать по сцене в замшевых штанах). Еще присутствовали четыре охранника этих спонсоров — внушительные верзилы, рядом с которыми любой качок выглядел бы ребенком. Впрочем, охранники участия в банкете не принимали, а стояли в стороне и пожирали глазами Лину Лисицыну. Ну, и в дополнение к компании пришли Алена и Вадим. Тетка Тая, как и грозилась, увела Горыныча сразу же после окончания спектакля. Он только успел дать указание Терещенко «ни с кого не спускать глаз». Впрочем, узрев охранников, Алена немного успокоилась по поводу своих нехороших предчувствий — ей показалось, что никто не посмеет совершить какое-нибудь злодейство, пока эти четверо будут на своих постах. А постов они, видимо, не собирались покидать, так как их хозяева сразу же пустились в загул, «хлопнув» по большому стакану водки и принявшись назойливо волочиться за молодыми актрисами. Через полчаса многие присутствующие уже догнали их по части алкогольного опьянения. Общество слегка поредело. Ушли режиссеры и работники бухгалтерии.

— Как ты думаешь, могу я позвать сюда Коржика? — шепнула Настена, улучив момент, когда Людомиров на минутку оставил ее в покое, перестав предлагать водку, которую, по его настоятельным просьбам, она непременно должна была попробовать, хотя бы из интереса.

— Пусть придет и уведет тебя отсюда, — ворчливо посоветовала ей Алена, отслеживая перемещения Ильи Ганина, который все собирался к ней подойти, даже кивнул пару раз, но у него никак не получалось. Его затягивали то в одну группку, то в другую, потом он вроде бы уже совсем направился в ее сторону, но на этот раз был перехвачен Линой Лисицыной, которая что-то зашептала ему на ухо. Он заметно посерьезнел.

— Давай попробуем отыскать гуру, — Вадим взял Алену за руку.

Отец Гиви нашелся сразу же, как только они отошли от эпицентра основного веселья. Оказавшись у правой стены сцены, они натолкнулись на группу людей, которые сидели кругом на полу, сложив ноги по-турецки, руки — по-монашески, и, закрыв глаза, что-то невнятно бормотали. Все они были в белом, вернее, белую куртку и джинсы имел только сам гуру, который сидел в центре круга, остальные ограничились простынями, накинутыми на головы.

— Вот тебе отец Гиви с последователями, — Алена указала на странное сборище.

Среди последователей отца Гиви она узнала Вениамина Федорова, который то и дело с сожалением оборачивался в сторону гудящей сцены, и Машу Клязьмину, видимо, окончательно впавшую в религиозный транс.

— Братья и сестры, попросим Великого отсрочить страшные беды! — неожиданно взревел гуру, воздев руки к потолку.

Вадим вздрогнул, инстинктивно сжав Аленин локоть.

— Будь мужчиной! — шепотом съязвила она.

— Не могу, — выдохнул он, — и когда ты перестанешь издеваться?! Что нам теперь делать?

Она пожала плечами и одарила его улыбкой:

— Молиться.

— Что?! — совершенно, как гуру, взревел следователь.

— Ты же любишь общаться в неформальной обстановке. Неформальнее, чем эта, вряд ли можно вообразить.

С этими словами она потянула его к кругу и, сев между Машей и Федоровым, усадила его рядом. Вениамин тут же заботливо протянул им по куску белой материи.

— Рад вам, пришедшие к свету! — душевно приветствовал он.

Алена сначала сложила по-монашески ладони ошалевшего Терещенко, который созерцал ее действия выпученными глазами, но не сопротивлялся, потом, сложив свои, с интересом уставилась на отца Гиви.

Тот снова воздел руки кверху с отчаянным воплем:

— Смилуйся над грешниками, Великий! Не ведают они, что творят, прости идущих к тебе!

— О чем это он? — спросила она Федорова.

— Молимся за упокой заблудших душ, — важно пояснил тот.

— Мне это не нравится. Как-то очень зловеще.

— Я бы тоже лучше пошел выпить, — тихонько пожаловался Вениамин, — но долг превыше всего.

— А ты совмести приятное с полезным!

Алена с Федоровым разом вздрогнули и уставились на неожиданно возникшего из темноты Ганина. Тот преспокойно уселся между ними на корточки и протянул пластиковые стаканчики.

— Наконец-то я до вас добрался, — он улыбнулся Алене и силой втиснул ей в руки стаканчик.

Вениамина уговаривать не пришлось. Он выхватил стакан у Ильи и залпом осушил.

— Хорошо, только мало! — посетовал актер.

— Лень, — крикнул Илья, — тащи поднос. Тут Федоров совсем в религию ушел. Нужно вытаскивать товарища из поповских пут.

— Просите, братья и сестры! — снова взревел гуру. — Просите за тех, кто предает нас по слабости. Просите Великого, чтобы снизошел до грешника!

В этот момент подоспел поднос со стаканами. Илья, как распорядитель несанкционированного пьянства, принялся одаривать всех молящихся водкой. Только двое остались равнодушны к его предложениям подкрепить религиозный пыл — отец Гиви (из убеждения) и Маша Клязьмина (потому что вообще ни на что не реагировала).

Облагодетельствовав всех стаканами, Илья снова присел рядом с Аленой.

— Ты просто обязана выпить!

— Я не хочу. Это же водка!

Он осветил ее своей знаменитой улыбкой, и в далеком свете сценического прожектора блеснули его потрясающие серые глаза.

— Ну, ради меня.

— Ильюша! Даже ради тебя. Я эту гадость на дух не переношу.

Он обхватил ее пальцы, сжимающие стакан, своими ладонями и, поднеся к губам, прошептал:

— А я разделю с тобой эту горечь, — и сделал большой глоток.

— А я выпью, пожалуй! — с ожесточенным вызовом воскликнул Вадим и, прямо как Федоров, осушил свой стакан залпом.

— Вот это я понимаю! — развеселился Илья. — Наш человек!

Тот промолчал скорее всего потому, что не мог ответить — он судорожно хватал ртом воздух и забавно морщился, хлюпая носом.

— Теперь Аленка! — Ганин подтолкнул стакан к ее губам и практически насильно заставил глотнуть.

Она совершила те же действия, что и Терещенко. На секунду ей показалось, что горло ее прожгло насквозь и водка льется куда-то внутрь, но непонятно каким путем. Потом стало очевидно, что напиток достиг желудка, — впрочем, в следующую секунду он направился в обратном направлении.

— Не останавливайся, а то вырвет! — откуда-то издалека донесся искусительный шепот Ганина. Каким-то образом стакан опять оказался у ее губ, и новая порция сорокаградусной дряни прервала попытку первой вернуться наружу.

Потом ей показалось, что гуру взлетел к потолку, откуда продолжал орать про грядущие беды. Впрочем, теперь это ее занимало меньше всего. Она мало что соображала, но тем не менее отчетливо осознавала, как ей плохо. И еще — она вдруг поняла, что от двух глотков водки так плохо быть не может.