В холле копошился вездесущий капитан Синичкин. Он не в пример своему коллеге майору Ляпову, который с утра куда-то запропастился, проявлял дюжее рвение, в укор упрекающей его Виоле, то ли себе самому доказывая, что он все еще представитель закона и находится в доме, чтобы раскрыть преступление. Видимо, с этой целью он осматривал стены холла, простукивал их зачем-то, то и дело причмокивая языком и повторяя загадочное «так-так».

— Совсем сбрендил, — покачал головой Серега и пронесся на улицу.

Синичкин опустился на колени и пополз в большую гостиную.

— Действительно, — Сашка пожала плечами и тоже вышла в сереющие сумерки.

Вечер подкрался незаметно и наступал стремительно: ветер стал заметно прохладнее и свежее, чем полчаса назад. А ей казалось, что этот долгий день никогда не подойдет к концу, что солнце всегда будет торчать посреди неба и нещадно палить им на головы, расплавляя их и без того плохо соображающие мозги.

— Думаешь, отец разрешит мне покинуть дом без телохранителя? — спросила она Серегу, направляясь к его «БМВ», припаркованному у парадной лестницы.

Тот выпятил грудь, преисполнившись рыцарского достоинства:

— А я на что?

— Да уж, — она едва сдержала улыбку, — я как-то не подумала.

* * *

Дальше события развивались стремительно. Они без труда выехали за ворота, быстро добрались до Москвы. По дороге в основном молчали. Сашка думала о том, что в данный момент, скорее всего, предает Павла, который рассчитывает на ее доверие и никак не подозревает, что она потащилась прояснять белые пятна его биографии. Но с другой стороны, о каком доверии может идти речь, если он вообще ничего о себе не говорит. Даже не пытается ее успокоить. И это на фоне всякого рода подозрительных намеков со стороны отца.

«Ну, если тебя обвиняют в том, что ты — призрак, можно хотя бы ответить на это: нет, мол, я не призрак. Я — нормальный человек из плоти и крови, я партнер твоего отца, участвую в рискованной операции и до поры до времени лучше бы тебе, дорогая, ничего обо мне не знать», — Сашка нахмурилась.

Она бы это поняла и перестала докучать ему своими подозрениями. Так нет же, он предпочитает водить ее за нос, словно нарочно украшая свой лучезарный образ развесистыми загадками.

«В таких условиях даже самая легковерная особа начнет сомневаться».

Тут ей припомнился еще один недавний эпизод, а именно сеанс Ко Си Цина.

«Какие все-таки письмена он имел в виду? Какую картину, которую рисуют в темноте? Надо бы спросить его в следующий раз».

Теперь ей уже не казалось, она была уверена, что все это как-то относится именно к Павлу. Но вот как?

Серега тоже молчал, сосредоточенно уставившись на дорогу. Сашка была даже рада, что он не пытается занять ее разговорами. Так ей легче предавать Павла. Если Серега начнет ее донимать, она, пожалуй, и сломаться может. Ведь как ни крути, а Павла она любит, хотя еще ни разу не только ему, даже себе в этом не признавалась. Любит и, как всякая влюбленная женщина, хочет верить своему любимому, что он является образцом чистоты и порядочности.

«Черт возьми! Он должен казаться мне таковым. Но почему-то не кажется. И почему мне так не везет? Почему даже первая любовь у меня омрачена такой гадостью, как подозрение. Господи, какой же у меня вторая будет? А третья? Представить страшно!»

От Рублевского шоссе до ресторанчика на Бережковской набережной было рукой подать, она и не ожидала, что так быстро Серега довезет ее до места. Он затормозил. И тут Сашка ощутила приступ дурноты: голова ее закружилась, дома слились с серой пылью набережной, огни ресторана показались слишком яркими, хотя время суток темным можно было назвать с большой натяжкой — в фиолетовом воздухе вспыхивали желтые и красные дорожки фонариков, которыми был обвешан ресторан на реке.

— Я не могу, — прошептала она, опустив голову, — у меня дурные предчувствия.

— Ерунда, — Серега вышел из машины и открыл дверь с ее стороны, — у меня тоже не очень хорошие, но я же могу.

— Еще бы, — проворчала она, вылезая из машины.

— Крепись, — он взял ее под локоть и повел к мостику.

Сашка перегнулась через перила, но катера не увидела.

— Может быть, и хозяина нет? — с надеждой предположила она.

— Чего ты трясешься? — усмехнулся ее спутник. — Скорее всего нас пошлют отсюда, и мы примемся ломать голову дальше. Загадки так просто не решаются, поэтому лучше заранее вспомни еще какую-нибудь зацепку. Может быть, Павел рассказывал тебе, где он учился, где жил, чем в детстве занимался…

— Да нет, — они зашли в гудящий зал, — хотя…

Музыка заглушила не только ее слова, но и мысли. В сигаретном угаре, колыхаемом легким шлягером русской попсы, она растеряла все соображения.

А Серега уверенно повел ее к стойке.

— Ну? — бармен взглянул на них с удивленным презрением, которое, скорее всего, было адресовано не им конкретно, как недостаточно достойным посетителям столь шикарного заведения, а в принципе такой взгляд был у человека: профессиональный барменский взгляд, как улыбка в «Макдоналдсе».

— Сока, — Серега поморщился, видимо, вспомнив свое недавнее пребывание в холодильнике, — апельсинового сока.

— И все? — презрение бармена стало очевидным.

— Все, — кивнул ему Серега и обворожительно улыбнулся.

Не подействовало. Бармен поджал губы, плеснул в стаканы оранжевой жидкости, слабо напоминающей сок, и хотел было отвернуться к мужику с маслянистыми глазами в расстегнутой до пупа рубашке.

— Послушай, брат, — Серега схватил его за локоть.

— Я тебе не брат! — бармен выдернул руку с таким резким отвращением, что Серега едва удержался на ногах.

— Хорошо, только не нервничай. Не хочешь быть братом, будь товарищем, господином или как там тебе приятнее.

— Мне плевать, — процедил бармен сквозь золотую фиксу.

Сашке стало понятно, кто тут хозяйничает, — если у бармена золотые фиксы, значит, крыша у заведения бандитская. Другого не дано. Ей стало нехорошо, очень потянуло на свежий воздух.

«Если папа узнает, он меня убьет!»

— Нам нужен хозяин катера, — донеслось до нее. Это Серега обратился все к тому же грозному бармену.

— Катера? — тот прищурился.

— Катера, — Серега кивнул еще раз и снова улыбнулся. — Он часто тут у вас на цепи отдыхает. Славная посудина.

— Охренел совсем? — Бармен перешел на испуганный шепот и даже нагнулся, чтобы собеседник лучше слышал. — Если собираешься болтать о катере, лучше сам пойди и утопись. Вася до сих пор страдает. А когда он страдает, тут хоть святых выноси.

— Ну, слава богу, мы наконец добрались до того, как зовут хозяина опального катера. А где страдает этот ваш местный монстр?

— Какой еще монстр? — прищурился бармен.

— Вася.

— Нет, парень, ты совсем дохлый. Давай плати за сок, а то потом уже не сможешь. И мой тебе совет, убирайся ты отсюдова к едрене фене, не то не ровен час… Васю ему подавай! — бармен цокнул языком по фиксе, что свидетельствовало о его отношении к столь бесшабашному поведению молодого посетителя.

— Мне это не нравится, — шепнула Сашка Сереге.

— Думаешь, я в полном восторге?! У меня уже колени подкашиваются, — тихо признался ей он, а потом вновь обратился к бармену. — Так ты позовешь нам Васю?

— Если ты еще не понял, то катера больше нет, — рявкнул тот.

— Вот именно об этом мы и хотим с Васей потолковать.

— Да? — это было искреннее удивление.

Обретя дар речи спустя минуту, бармен двинулся куда-то в глубь бара и крикнул за блестящую штору:

— Вася! — Он прислушался к ответу и снова крикнул: — Не может? А тут к нему насчет… ну, в общем, скажи ему, что будет интересно.

Вернувшись к странным посетителям, он заговорщицки подмигнул:

— Лучше не говорить сразу «катер», а то как услышит, так начинает страдать.

— А можно как-нибудь иначе обозвать эту посудину? — поинтересовалась Сашка, которой к тому моменту уже хотелось сквозь землю провалиться.

— Обозвать? — бармен мечтательно закатил глаза. — Вася звал катер «братком», разговаривал с ним, как с другом, и вообще, подойдет к нему, бывало, хлопнет по крылу и рявкнет так весело, мол, браток, купил я для тебя новые свечи. Тебе понравится, друган. Ох, слезу даже вышибало, так он любил ту машину… — он открыл глаза. — Но вам, ребята, я не советую называть тот катер «братком», а то я за ваши жизни и гроша ломаного не положу на стойку.

— Спасибо, — Серега выложил перед ним настоящие пятьдесят долларов, чем вызвал в бармене скупое удовольствие от прожитого дня.

Блеснув напоследок фиксой, он сообщил:

— Кстати, Вася — хозяин ресторана.

С тем и удалился влево, где все еще сидел мужик в расстегнутой до пупа рубашке. Похоже, ему уже ничего не нужно было, он просто встать не мог по пьяни, но бармен все-таки подошел к нему и завел какую-то беседу. Наверное, не желал присутствовать рядом с молодыми безумцами при их беседе с Васей.

Сашке некогда было подумать о своей участи, блестящие шторы раздвинулись, и на них двинулся некий субъект, который, похоже, и звался Васей. Она даже фыркнула про себя: «Стоило столько ужаса наводить». Вася оказался не слишком высоким мужичком с уже прогрессирующей лысиной, но все еще молодившимся под рокера-любителя: все как полагается — кожаные штаны с отвислыми коленями, толстая цепь вместо пояса, майка соответствующая: черная с надписью: «Mad & death», кольца с черепами, ну и все в том же духе.

— Тяжелый металл любишь? — усмехнулся ей Серега. — Или Гребенщикова хотя бы?

— Не-а.

— Тогда лучше молчи. Ты для него слишком прилизанная.

— Это в каком смысле? — возмутилась Сашка.

— Да во всех. Впрочем, я тоже. Устанавливать первичный контакт бессмысленно, — профессиональным глазом будущего дипломата оценил он, пока Вася приближался к стойке, — поэтому сразу начнем с главного.

Так он и поступил, спросив без предисловий:

— Что с катером?

— Чего? — прищурился Вася, которому столь вызывающее поведение незнакомого юнца в приличном костюме совсем не понравилось. Это было видно с первого взгляда. К тому же Вася взял да и плюнул под ноги. Пока под свои.

— У тебя катер был, что с ним? — мужественно повторил вопрос Серега.

— А ты кто такой?

— Налоговый инспектор.

Сашка начала злиться. На Серегу, разумеется. Ну чего он нарывается, словно специально. Словно просит: «Набейте мне морду. Будьте так любезны».

Собственно, Васе два раза повторять не нужно было. Он слыл человеком действия, что и подтвердил незамедлительно: его рука метнулась к Сереге, сгребла его за отворот пиджака и дернула на себя. Серега неблагородно ойкнул. В следующее мгновение он уже лежал щекой на стойке.

— Сколько у тебя зубов, сынок? — вопросил Вася, даже не поморщившись.

— Сколько есть, все мои, — пискнул Серега.

— Говори, чего надо, или я буду выбивать тебе по зубу каждую секунду.

— Я не умею говорить в таком положении.

— Сейчас научишься!

— Послушайте, — Сашка вцепилась в его боевую руку, — мы просто хотели узнать.

Вася повернул к ней голову и смерил таким взглядом, что Сашке показалось, что одежда с нее слетает. А потом он отчего-то смутился, неловко улыбнулся, пробормотав: «А чего хамить-то» — и вдруг отпустил Серегу. Тот отскочил, как мячик, на метр от стойки и уже с такого безопасного расстояния осторожно спросил:

— Что случилось с катером-то?

— Да повадился сволочь какая-то таскать мой катер, — Вася мелодраматично вздохнул, — катался на нем. Ну, я видел это дело, но обычно не слишком его стерег. Этот парень был одним таким отчаянным, больше никто не решался. И назад «братка» возвращал: так… покатается и вернет на место. Ну, я думал, чего он стоит целый день на цепи, авось ему тоже поноситься хотелось. Вот… А потом он мой катер утопил. И сам утоп.

— Что?! — Сашка упала на высокий табурет, потому что ноги ее больше не держали.

— Чего это подружка твоя? Совсем она какая-то… скисла.

— Это был ее друг, — Серега взял Сашку за руку. — А ты уверен, что утоп?

— Уверен! Да тут ментов понаехало, на моих глазах же все произошло, вон и ребята все как один подтвердят: пацан этот уже к пирсу поворачивал, ну мы еще шутили, мол, сейчас ему начистим шею до самых пяток. И тут баржа идет, спокойно так идет… а парень на моем катере, не понимаю, что там с ним произошло, только он начал ее огибать, в поворот не вписался и со всей дури вломился в борт. Взрыв такой был, что ресторан наш закачало, и стекла повылетали, только вчера вставили. Словом, от «братка» только этот взрыв и остался, до сих пор в ушах стоит, — Вася поморщился, — а пацана выловили. Целым оказался, но мертвым окончательно. Мы думали, хуже будет.

— Куда уж хуже-то? — выдохнул Серега.

— Думали, по кускам его из реки будут вылавливать, — тут он глянул на бледную Сашку, понял, что поступил по отношению к ней неделикатно, и решил загладить вину, ласково проговорив: — Да ты не грусти о нем. Отчаянный он был, если у меня решил катер брать, и вообще… с таким дураком свяжешься, так еще неизвестно когда хуже будет…

Она сделала над собой усилие и улыбнулась. Правда, слезы сдержать не смогла. Так и поплелась к выходу, с трудом разбирая дорогу.

* * *

— Я ничего не понимаю, — тихо призналась она уже в машине.

— Понять нетрудно, — Серега лихо вырулил на Кутузовский проспект, обогнал на повороте «девятку» и понесся вон из города. — Жил-был парень, который очень любил кататься на катере. А потом парень разбился и умер. Что же тут непонятно?

— У тебя совесть есть? — воскликнула она и, упав лицом в ладони, разрыдалась.

— Совесть, — озадачился ее спутник. — А что это такое?

— Ничего себе шуточки. Павел же погиб! — Сашка всхлипнула.

— Но он же живой и невредимый и даже очень нахальный для мертвеца, потому что позволяет себе крутить роман с тобой, — заметил Серега и цинично ухмыльнулся.

— Я ничего не понимаю, — повторила она.

— Я тоже. Тут два варианта: либо Павел остался жив, а рокеру Васе пора носить очки, либо Павел воскрес, как Иисус Христос, на третьи сутки и приперся, чтобы закрутить с тобой роман.

— Да чего ты ко мне привязался! — разозлилась она. — Закрутить роман, закрутить роман! При чем тут мой роман с Павлом?

— Мне кажется, очень даже при чем. Хотя мне-то чего волноваться, я к призраку в объятия не кидался.

— Уймись!

— Просто я называю вещи своими именами и, заметь, достаточно корректно это делаю. Мог ведь сказать бы, что не я прыгал в койку к покойнику, не я отдался мертвецу, не я…

— Заткнись наконец! — рявкнула Сашка, которую уже здорово пробирал мороз по коже, словно не только душа ее, но и тело быстро немело от ужаса.

— Ты невероятно жестока со мной, — грустно констатировал Серега.

— Кто бы причитал о жестокости! — она вытерла глаза. — Значит, что мы имеем?

— Ты спала с призраком, — злорадно напомнил тот, ничуть не смутившись.

— Идиот!

— Нет, он весьма сообразительный мертвец. Знал, куда явиться.

— Ты — идиот!

— Ну, с этим кто посмеет спорить! — хохотнул Серега.

— Знаешь что, — она прищурилась. — Одно доказательство — еще не повод, чтобы поверить в такой бред, как воскрешение мертвецов. Мало ли что могло произойти? Может, в тот день вовсе не Павел катался.

— Вася сказал, что у него только один человек катер брал.

— Мало ли что Вася сказал… А ты помнишь, что сказал Ко Си Цин?

— У него тоже есть катер? — оживился Серега.

— Ой, ну какой же ты! При чем тут катер?! Я про недавний сеанс Ко Си Цина. Помнишь, он нес про какие-то письмена, про загадку, с ними связанную, и про рукотворную картину?

— A-а… ту, которую в темноте рисуют. Ну, как не помнить.

— Я хотела расспросить его с пристрастием после сеанса, потому что смотрел он на меня, и мне показалось, что он говорил обо мне и Павле. Помнишь, секрет разрушит любовь.

— Он не это сказал, но нечто похожее, — хмыкнул Серега, которому явно не понравилось сочетание Павел — любовь. Скорее всего, ему приятнее было иное сопоставление: Павел — мертвец.

— Может быть, Ко Си Цин — и есть та самая зацепка, которую мы пытаемся отыскать?

— С ума сошла? Дураков даже в свидетели в суде не привлекают. А Ко Си Цин не просто дурак, он дурак с диагнозом.

— Но спросить-то стоит.

— Даже если и так, где нам его искать в десятом часу вечера, — Серега многозначительно кивнул на желтые огни проспекта, проносящиеся за окном.

— Сейчас я позвоню кое-кому, — Сашка вытащила мобильный телефон из сумочки, набрала номер и, когда ей ответили, ласково промурлыкала в трубку: — Лида?! Добрый вечер, это Александра. Да, у меня к тебе просьба…

Объяснение с Лидкой заняло минут пять. Та быстро поняла, о чем речь. Сашка упомянула о недавнем сеансе и сказала, что ей необходимо встретиться с Косицыным, и немедленно, но и этого было вполне достаточно. Подозрительная спешка двоюродной сестры возбудила писательницу. Она не только открыла адрес предсказателя, чего раньше не делала, как бы ее ни просили, но вызвалась самолично прикатить через полчаса к подъезду его дома и устроить аудиенцию, так как, с ее слов, магистр кого попало в свой дом не пускает.

* * *

Аркадий Петрович бродил по кабинету взад-вперед в крайне раздраженном состоянии. Он то и дело приглаживал волосы, не зная, куда деть руки, которые ему постоянно мешали думать. Даже не думать, а злиться. Злиться на себя, на весь белый свет, даже на закат, раскрасивший небо в розовые тона. Завтра настанет день, полный неприятных решений, которые он должен принять против своей воли. Мамонов замер между столом и диваном, поразившись внезапной мысли: он, Аркадий Петрович, идет на поводу! У кого? Или у чего?

Сказать по правде, слияние огромного количества разрозненных компаний в единый холдинг в конце концов могло оказаться полезным. Правда, позже, лет через пять, если его не уничтожат, потому что у крупной фигуры появятся крупные враги (а создав столь мощную организацию, как холдинг, он непременно, как крупная фигура, сам выйдет из тени на свет). Они и сейчас существуют — как враги, так и друзья. Но… Легализация его как крупного предпринимателя — дело довольно опасное. В верхах могут и не потерпеть появления еще одного сильного и богатого. Пока он в тени, его не замечают, а вот что будет потом… Но с другой стороны, какая ему теперь разница? Ведь инфаркт уже убил его месяц назад. Как ни крути, а ему придется расстаться не только со своим бизнесом, ему придется расстаться с жизнью. По сути, он уже давно с ней расстался, а теперь лишь исполняет свою последнюю волю. На этой мысли Мамонов побледнел. Не от страха, а от негодования. Дело в том, что он исполняет волю, да только не свою, а какого-то мальчишки по имени Павел, который считает, что он должен оставить после себя крепкое предприятие, такое, как холдинг.

— Павел, Павел, Павел… — задумчиво повторил Аркадий Петрович, словно пережевывая имя по слогам.

И в эту минуту дверь отворилась. Мамонов даже не удивился, увидев предмет своих размышлений на пороге. Только кивнул и нахмурился еще больше.

— Хочу предупредить тебя, что время твое истекает, — тихо произнес Павел и, шагнув на ковер, аккуратно прикрыл за собой дверь.

Аркадия Петровича передернуло. Ему и раньше не нравились крадущиеся манеры этого парня, но теперь он его прямо-таки возненавидел за них.

— Думаешь напугать меня еще больше? — недобро усмехнулся он. — А мне плевать. И вообще, я не желаю больше задерживаться тут ни минуты. Решил — идем.

— А твои обязательства? — Павел даже не удивился. На его лице вообще не отразилось никаких эмоций. Прошел по кабинету с равнодушным видом, остановился у окна, повернулся к Мамонову, смерил холодным взглядом.

— Обязательства? К черту обязательства. Ты нарушил свои, я не желаю исполнять свои, и по рукам. Ты мне надоел до черта. Ты омрачаешь мои последние дни. На кой они мне вообще нужны, если радости я от жизни уже не испытываю. Я либо злюсь, либо волнуюсь.

— Ты всегда либо злился, либо волновался. Состояние твоего духа зависит от тебя, а не от меня.

— Зачем тебе Сашка? — Мамонов понял наконец, что раздражало его больше всего: сцена, свидетелем которой он стал недавно. Павел обнимал его дочь прямо у двери его кабинета. Обнимал так, что было понятно: у них не приятельские отношения и даже не дружеские. Девочка влюблена в него по уши. Так, как может влюбиться 18-летняя несмышленая девчонка впервые в жизни.

— Она свет и радость этого дома, — Павел растянул губы в улыбке, — она жизнь, а меня сюда привел именно интерес к жизни.

— Так убирайся отсюда вместе со своими интересами! — Аркадий Петрович сорвался на крик.

— Я люблю ее, — Павел мечтательно улыбнулся, — я предложу ей пойти со мной.

— Что?! — Мамонов задохнулся. — Сашка с тобой? Ты спятил? Даже не думай об этом!

— Никто не смеет мне приказывать, — прозвучал ледяной ответ. — Я уйду, когда сочту нужным. Пойми ты, глупый человек, ты больше не главный.

— Хочешь сказать, что главный в этом доме теперь ты?! — с этими словами Мамонов метнулся к своему столу, выдвинул верхний ящик, схватил пистолет и направил его на Павла. Рука, сжимающая оружие, предательски затряслась. На лбу выступили крупные капли пота. — Я мог бы позвать охрану. Эти ребята располосовали бы тебя на ленты на моих глазах, но зачем? Я сам могу сделать то, что давно уже собирался, не так ли? Я не отдам тебе Сашку! Мертвый ухажер — это мертвый ухажер. И плевать мне, что потом будет.

Голос его стал сиплым. Он более не владел собой. В ушах шумело, кровь носилась по венам с остервенелой скоростью.

— Хочешь убить мою плоть? — услыхал он далекий, но очень уверенный голос. — Эта плоть мне даже не принадлежит. Ты убьешь тело. Но ты не сможешь убить меня. И самое смешное, ты знаешь это. Знаешь, но не можешь побороть собственное упрямство. Что я должен сделать, чтобы ты наконец поверил себе самому?

— Плевать мне на тебя, и на себя плевать. Ты пришел за мной, а теперь ты нарушаешь правила, и мне уже все равно, что будет со мной после этой жизни.

— Очень сомневаюсь, что тебе все равно. Человеческая жизнь — секунда по сравнению с вечностью. Что будет с тобой в оставшейся вечности, если здесь, в эту секунду ты презреешь приказ апостола Павла? Секунда решает исход вечности. Твоей вечности.

— Думаешь зубы мне заговорить! Так не выйдет! — Мамонов постарался прицелиться, но гнев не давал ему сосредоточиться на хрупкой фигуре у окна.

А Павел стоял спокойный, расслабленно опершись на подоконник, и смотрел на него холодно, словно не замечал наведенного на него дула пистолета. Он не боялся его, он не боялся смерти, он вообще ничего в этой жизни не боялся. Аркадий Петрович почувствовал дрожь в коленях. Гул в голове нарастал. Гул этот уже стал столь сильным, что у него заломило зубы, а на глазах выступили слезы. Грудь неожиданно сдавило, комната смешалась в один серо-коричневый кошмар, в котором он вдруг увидел две голубые точки — холодные глаза своего противника. Того, кого он ненавидел и перед кем был бессилен.

— Мне жаль тебя, — произнес Павел, — я не хочу превращать твою вечность в кошмар.

И вдруг пол под ногами Мамонова, скрипя, затрясся. Так сильно, что его подбросило в воздух. Непонятная сила выбила пистолет из рук. Аркадий Петрович не удержался и упал. Кабинет ходил ходуном, тяжелая мебель ездила из стороны в сторону. Дверцы шкафов распахнулись, и оттуда полетели книги. Люстра со скрежетом обрушилась на ковер, разметав по углам хрустальные осколки. В глазах у Мамонова потемнело, дышать стало нечем.

— Пыльно, — прохрипел он, — слишком пыльно!

Ему показалось, что в комнату ворвался ураган, наполнив ее вековой пылью, которая поглотила весь кислород.

— Ты все еще хочешь уйти сейчас? — донеслось до него.

— Довольно, — прошептал Мамонов, теряя последние силы. Его безвольное тело бросило влево, потом вправо. Доски вздымались под ним как волны. — Довольно!

И все затихло. Разом.

Мамонов огляделся. Кабинет был весь перекошен: мебель стояла не на своих местах, кругом валялись бумаги, книги, осколки. А у окна высился Павел, все в той же расслабленной позе. Он улыбнулся ему, потом шагнул в сторону, взял с пола пистолет и отдал оружие владельцу.

— Завтра мы уходим, — тихо сказал он.

— Неужели ты, апостол, позволишь себе такое безрассудство? Ты хочешь убить молодую жизнь, у которой еще все впереди. Ты? Тот, кто стоит у истоков жизни! — Мамонов чувствовал, как его голос наполняется отчаянием. Сейчас он готов был умолять, валяться в ногах. Впервые в жизни он униженно просил.

— Она любит меня и захочет последовать за мной, чтобы разделить со мной вечность, — тихо ответил Павел.

— Любит тебя?! Она любит Павла — симпатичного молодого паренька. Она любит тело, которое тебе даже не принадлежит. Она любит молодость. Что она скажет, когда поймет, кто ты на самом деле и куда ты собираешься ее увести за собой? Ты хотя бы поинтересовался?

— Она любит меня, — Павел побледнел.

— Ты не веришь самому себе, не так ли?

Павел хотел что-то сказать, но передумал и быстро вышел вон.

* * *

Предсказатель жил в новостройке рядом с Минским шоссе, почти у Кольцевой дороги. Путь к нему составил не более пятнадцати минут, так что Сашке с Серегой пришлось еще подождать, пока Лидка доберется от дома до места встречи. Та прикатила на своей новенькой «Хонде» в компании с Вованом. Сашка ожидала такого поворота событий и все-таки брезгливо поморщилась, когда агент выскочил из машины и засеменил в их направлении своей вихляющей походкой.

«Интересно! Что у них с Лидкой? Деловые отношения?» — в который раз задалась она вопросом.

Лидка выглядела загадочно: вся в белом — юбка по самые щиколотки, а в довершение шифоновый платок на голове цвета первого снега.

— Мадонна с младенцем, — сквозь зубы процедил Серега, — только младенец несколько продвинутый и явно не в том направлении. И где Лидка столько шизиков находит? У нее просто талант пригревать на груди всяких идиотов. Вот хоть этот ее Ко Си Цин…

— Постыдился бы, — зашипела на него Сашка, — мы тащимся в гости к человеку в десять вечера, чтобы выяснить некоторые интересующие нас подробности. Так что попробуй создать хотя бы видимость уважения к нему.

— А это вообще не моя идея: в гости к Ко Си Цину идти, — огрызнулся он. — Ты придумала, ты и создавай видимость. А у меня есть полное право стоять в стороне и мерзко хихикать.

— Хочешь остаться у подъезда?

— Ни за что! Очень хочу посмеяться вместе со всеми.

— Тогда молчи.

— Я и сама хотела тебе посоветовать прояснить обстоятельства, — Лидка обняла Сашку за плечи и повела к подъезду.

— Хотя я и не доверяю ему, как прежде, но все равно поговорить с ним стоит, — вторил ей Вован, шедший по пятам.

— Точно, — кивнул Серега и, ухмыльнувшись, последовал за ним.

— А ты его только раздражаешь, — Лидка повернула голову и смерила Серегу уничтожающим взглядом.

— Ой, хватит! — замахал тот на нее руками. — Я и так себя уже почти что тибетским монахом чувствую. Давайте не будем нервничать. В конце концов, если твой разлюбезный Косицын скажет что-нибудь стоящее, я ведь могу и переменить свое отношение к нему. Я ведь тоже человек, могу и зауважать этого гиганта мысли и величайшего мага из всех магов на свете.

— Да что с ним говорить, — Лидка поджала губы и снова переключилась на Сашку. — Я позвонила ему на подъезде к Москве, но никто не ответил. Скорее всего, он медитирует, сейчас как раз самое время. Если бы ты одна пришла, он бы даже дверь не открыл, а со мной впустит. Меня он чувствует на расстоянии. Вот увидишь, мы еще на лестнице будем, а он уже замки отопрет.

Однако ее прогнозы не сбылись. Они поднялись на третий этаж, подошли к квартире предсказателя вплотную, вытерли ноги о большой коврик у порога и даже позвонили в дверь. Замки так и не щелкнули. В квартире даже шевеления не слышалось. Тишина гробовая царила в квартире Ко Си Цина.

— Наверное, впал в глубокий транс, — с некоторой опаской предположила Лидка.

Они позвонили еще раз, потом еще и еще. Но результат был тот же — к двери так никто и не подошел.

— А может быть, его просто дома нет? — спросил Серега, которому очень даже нравился исход визита.

— С ума сошел, — Лидка закатила глаза. — Где он, по-твоему, может быть в такой час? Не в ресторане же ужинать!

— Как раз нечто в этом роде я и имел в виду, — Серега бесцеремонно пожал плечами. — Впрочем, есть масса других мест. В конце концов, есть улица Тверская, где любой мужчина может найти занятие по душе.

Лидка фыркнула:

— Не суди всех по себе.

— Да брось ты! Я бы его даже зауважал.

— Несомненно! Только твое уважение ничего не значит даже для простого человека. А мы говорим о святом.

— Ох ты боже мой!

— Ты давно с ним общалась? — встревожился Вован.

Лидка подумала немного:

— С утра его не видела. Ну, с сеанса.

— То есть он сгинул под общий шум и больше не проявлялся?

— Да. А что тут такого? Сеанс же сегодня был, а не месяц назад.

Вован снова позвонил. Но ответом ему была все та же тишина.

— Что-то мне волнительно, — признался он, оторвав палец от кнопки, и вдруг повернулся к Сереге: — Ты ничего не хочешь сказать?

— А что я должен говорить? Не ехать же за человеком на Тверскую, к тому же, может быть, его там действительно нет. Мало ли злачных мест в Москве. Все и за месяц не объедешь!

— Тебе виднее, — буркнула Лидка.

— Слушай, а что такое «дзезури»? — неожиданно спросила Сашка, обращаясь к ней.

— Чего? — сестрица прищурилась.

— Наверное, ты имеешь в виду «дзёрури», — тут же встрял в разговор вездесущий Серега. — Это японский театр марионеток. Древний, как само японское искусство, а что?

— Да так. Хотела тему сменить, а то как-то тревожно. И потом, Виола Лиду недавно назвала этим… как его дзе… тьфу, ну и слова у японцев, косые, как их собственные глаза!

— Ничего себе смена темы, — Вован округлил очи и теперь являл собой полную противоположность любому японцу, даже большеглазому.

— Я все думала, что это она тебя такими словами обзывает?

— А с нее станется, — Лидка надулась. — Она и Ко Си Цина недавно знаешь как обозвала? Шарлатан! Так и сказала. Можешь себе такое представить?!

Возмущению ее не было предела. Она даже покраснела, губы у нее затряслись, а на глаза навернулись слезы.

— Слушайте, мы тут можем стоять и менять темы сколько угодно, — Серега, отстранив Вована, приблизился к двери. — Можем даже поговорить о кельтской татуировке как о древнейшем виде нательной живописи, только господин магистр от этого в собственной квартире не возникнет. Ну, сколько нам тут еще стоять, дамы… — он сделал паузу, презрительно покосился на Вована и закончил обращение, все-таки сохранив приличия, — и господа?

Он облокотился спиной о дверь. И та неожиданно, медленно и плавно поехала внутрь квартиры.

— О! — издал Серега, прежде чем все сделали то же самое.

— Не нравится мне такое приветствие, — перейдя на шепот, пробормотал он. — Клянусь богом, не нравится!

— Перестань, пожалуйста, — натянуто улыбнулась Лидка и шагнула за ним в темную прихожую, — я же говорила, что магистр чувствует мое приближение. Он, наверное, дверь открыл, еще когда мы на улице стояли, и ждет теперь, пока мы догадаемся войти.

Предположение прозвучало неубедительно. Она и сама это понимала, а потому не стала развивать эту тему.

* * *

— Да какое мне дело, как ты это устроишь? Я сказал, перенеси совещание на десять утра, и точка. И плевать мне, что уже десять вечера! — прорычал в трубку Аркадий Петрович и повернулся к скрипнувшей двери.

На пороге, выпучив глаза, стоял капитан Синичкин. Он открыл рот, обвел взглядом царящий вокруг развал, потом шмыгнул носом и пожал плечами.

— Вот и я думаю о том же, — улыбнулся ему Мамонов и снова обратился к секретарше, которая причитала на другом конце провода. — Инна, придется постараться. Я кормлю целый штат бесполезных служащих, пусть они хоть раз в жизни как следует повертят своими толстыми задницами! И будь любезна, езжай ко мне с бумагами. Да нет у меня времени, черт возьми! Потому и спешу!

Он в сердцах хлопнул трубку на аппарат и повернулся к следователю, все еще стоявшему у двери.

— Я не хотел вам мешать, — тот покраснел до самых своих оттопыренных ушей.

— Ничего, ничего. Проходите, если по делу.

— Да я, собственно… — он переминался с ноги на ногу, — просто хотел узнать, что случилось. Мне не нравится, что в этом доме все происходит без нашего с майором участия. Ну, как нарочно.

— Слушайте, капитан. Я вам не психоаналитик, и проблемы ваши я решать не собираюсь. Если жизнь проходит мимо вас, это ваши же трудности. Вливайтесь, как говорят в известной рекламе.

— Я и не подозревал, что вам удается телевизор смотреть, — не к месту усмехнулся Синичкин.

— Да вот как ни соберусь посмотреть, все на рекламу натыкаюсь. Так что по этой части я очень даже просвещенный человек.

— A-а… А все-таки что тут произошло?

— Гм… — Мамонов потер переносицу. — В общем, белиберда какая-то. Пол, знаете ли, ходуном ходил, — он смущенно хмыкнул, — стены качались, ну, как при землетрясении. А в доме все по-прежнему. Странно, правда?

— Что странно?

— Что землетрясение в отдельно взятой комнате на третьем этаже большого дома, не так ли?

— Это точно, — грустно согласился Синичкин и неожиданно приосанился, поднял на Мамонова просветлевшие глаза. — У меня к вам просьба… Можно мне тут осмотреться?

— В каком смысле?

— Понимаете, я кое-что уже начал понимать, так что не позволите мне полазить в вашем кабинете, проверить свои догадки?

— Да лазайте, пожалуйста, — великодушно согласился хозяин. — Мне все равно тут не работается как-то. Пойду, пожалуй, в библиотеку.

— И пыльно тут, правда? Будто комнату вывернули наизнанку и сильно встряхнули, — капитан встал на четвереньки и пополз к стене с весьма заинтересованным видом.

Аркадий Петрович поглядел на его потуги выяснить истину таким своеобразным способом, потом процедил сквозь зубы:

— Очень образно рассуждаете, вам бы романы писать.

— А я отчеты пишу, протоколы всякие. Это, знаете ли, иногда почище любого романа будет… — пропыхтел с пола Синичкин.

Но Мамонов его уже не слышал. Он вышел из кабинета и быстро пошел вдоль по коридору.

* * *

Лидка кричала долго и монотонно. Ее кошмарный, наполненный безысходной тоской крик все еще стоял в Сашкиных ушах.

Поджав под себя ноги, Сашка сидела на полу прихожей магистра Ко Си Цина и старалась не обращать внимания на царившую в квартире сутолоку. Она не хотела привлекать внимание к своей персоне, потому что ничем ни Ко Си Цину, ни приехавшим людям помочь не могла. Ко Си Цину уже никто не мог помочь, потому что магистр, по заявлению ворвавшихся в квартиру оперативников, был мертв уже часа четыре как минимум. Ну, а оперативники требовали у нее ответов на свои дотошные вопросы: где? когда? почему? — от которых у нее голова раскалывалась. Во всяком случае, пока. Ей нечего было им ответить. Все, что могла, она уже рассказала.

После того как Серега, сам того не желая, ввалился в квартиру Ко Си Цина, произошло вот что: Лидка, она и Вован последовали за ним. Искать хозяина дома не пришлось, он лежал, а правильнее было бы выразиться, валялся на полу своей спальни в неестественной позе. Глаза у него были не просто открыты, а выпучены, кожа синяя, пальцы скрючены. Тонкая темная линия на шее магистра показалась Сашке знакомой — точно такую же она видела на шее мертвой Нади. Ко Си Цина задушили так же, как и их горничную.

— Магистр ушел в ноль! — меланхолично изрек Серега.

«Какой бестактный!» — подумала в тот момент Сашка, но это были ее последние мысли, потому что заголосила Лидка. И по сравнению с ее воем сирена воздушной тревоги времен Отечественной войны показалась бы пением ангелов. Серега вызвал милицию, потому как уйти по-тихому с места преступления уже не представлялось возможным, а уйти, не вызвав милицию при сложившихся обстоятельствах, — значит, навести на себя никому не нужные подозрения. Вован, правда, порывался бежать, но Серега схватил его за руку и пообещал приковать к батарее, если он «только попробует высунуться за дверь». Зачем ему так уж понадобился Вован, Сашка не поняла, но потом догадалась, что оставил Серега Вована для его же блага, поскольку озверевшие от Лидкиного крика соседи тут же дали следователям свои показания, мол, в квартиру вошли четверо. Дальше они описали каждого посетителя в отдельности, и не слишком лестными эпитетами. Так что если бы Вован бежал, то его бы уже объявили во всероссийский розыск (у милиции железная логика: раз скрылся, значит, виновен).

Приехавшие оперативники сначала остолбенели на пороге, потому как звуки Лидкиного голоса, наполнявшие квартиру, кого угодно в шок способны вогнать. Кроме того, Лидка еще как-то умудрялась носиться из комнаты в комнату с необыкновенной резвостью. Так что несчастным оперативникам представилось незабываемое зрелище: женщина в белых одеждах до пят металась по квартире, извергая ужасные трели своим хорошо поставленным меццо-сопрано. Сцена оказалась достойной знаменитого ужастика «Призрак в опере», кроме того, за ней шлейфом развевался шифоновый шарф. В какой-то момент Сашка даже испугалась, что она зацепится за гвоздь или косяк этим шарфом и погибнет в расцвете лет, как Айседора Дункан. Но ничего такого не произошло. В общем, ее утихомирили, отлупив по щекам и накачав таблетками. Теперь она присмирела, сидела на стуле в гостиной магистра и вяло бормотала:

— Ну почему я? Почему опять я? Это рок?

И так без перерыва, уже час по меньшей мере.

Что она имела в виду, никто не понял. Правда, Сашка догадывалась: Лидке надоело находить мертвецов.

— Теперь ей придется лечиться в клинике неврозов, — тихо сообщил подсевший к Сашке Вован, кивая на дверь в гостиную, — особенно если оперативники начнут вопросы ей задавать.

— Да она родилась в клинике неврозов, — Серега сел на пол с другой стороны от Саши. — Ей там самое место, потому что невроз — ее второе имя. А вот мне придется к сурдологу пойти: так ухо заложило, аж звенит.

— Это от нервов, — понимающе кивнул Вован. — Ужасно жаль несчастного Ко Си Цина. Хотя как мага я его не понимаю, он же мог предсказать, кто за дверью. И почему он не понял, что там убийца? Впустил его в квартиру… — тут он задумался.

— Потому что магов на свете не бывает, — болезненно поморщившись, изрек Серега, — а все, кто именует себя таковыми, — обыкновенные самозванцы и шарлатаны.

— Только Лидии не говори, она еще слишком слаба, — Вован не стал с ним спорить.

— А вот я думаю, что его убили из-за нашего сеанса, то есть как раз из-за его способностей заглядывать туда, куда никто, кроме магов, не может заглянуть, — предположила Сашка.

— Ну, если не брать во внимание похищенную крупную сумму денег в валюте, а также золотой крест на полкило, то конечно, — ухмыльнулся Серега.

— И еще фигурку Будды с бриллиантовыми глазами, — добавил Вован, впрочем, тут же оспорил собственное утверждение, — но лично мне кажется, что тут дело все-таки в предсказаниях.

— Кого же он мог впустить? — Сашка повернулась к Сереге.

— На меня можешь не смотреть столь проникновенно, — тот даже руками замахал, — меня он точно не пустил бы. А вот если ты повернешь голову, то узришь явного подозреваемого.

Он, разумеется, Вована имел в виду.

— Знаешь что! — тот покраснел от возмущения.

— На свете мало людей, хорошо знакомых Косицыну, которых он впускал к себе без предварительной записи и проверки. Тех, кто входил в его дом без приглашения, вообще по пальцам можно пересчитать… Мало таких людей, точнее, двое всего: ты да Лидка.

— Почем ты знаешь?! У него же были и другие почитатели!

— Ну, с тобой никто не сравнится. Так, как ты умеешь почитать, никто так не умеет, — хохотнул Серега, — тебя покойный выделял из общего списка. И вообще, что это за Будда с бриллиантовыми глазками, никто из оперативников его не упоминал среди похищенных ценностей.

— Ты далек от истины, — надменно произнес Вован, впервые за все споры не скатившись до оскорблений. — К тому же мне лучше известно, что за ценности хранились в доме магистра, а не каким-то оперативникам, которые тут вообще впервые в жизни. Сказал, что Будду сперли, потому что нет его на месте, вот!

— Не задирай его, — шепотом укорила Серегу Сашка, — ему и так плохо.

— Эй, товаришч! — ломаясь, позвал Серега проходившего мимо оперативника. — Мы можем быть свободны?

Тот задержался на минуту, оглядел всю троицу с профессиональной подозрительностью:

— Вы оставили координаты, по которым вас можно найти?

— Еще бы!

— Тогда, — он вздохнул и кивнул на дверь гостиной, — если вы заберете ту даму, мы все будем вам очень признательны.

* * *

После того как все еще хнычущую Лидку выгрузили из машины и сдали в заботливые руки Виктории, Сашка пошла искать Павла. В доме его не было. Она обошла все комнаты. В библиотеке отец развернул настоящее совещание, в котором принимали участие Виола, Борис и секретарша отца Инесса. Они разложили огромные листы на столе, словно карты наступления в предполагаемом сражении. Инесса к тому же постоянно говорила по мобильному, держа кого-то на связи. Сашке показалось, что в библиотеке ей не место, во всяком случае ее появления даже не заметили. Она пожала плечами, спустилась вниз, чтобы выйти на улицу и поискать Павла в саду. Но проходя мимо двери в малую гостиную, задержалась в холле, потому что ее привлекли голоса.

«Странно, — промелькнуло у нее в голове, — Серега распрощался со мной и должен бы быть уже дома, а Виктория так деятельно принялась заботиться о Лидке, что, казалось, ее за уши от нее не оттащить. Интересно, что они тут делают? Вдвоем?»

— Но я не могу больше! — неожиданно громко вскричал Серега.

Так громко и с таким отчаянием в голосе, что Сашка, вздрогнув, замерла.

— Тише, дурачок, — испугалась Виктория, — нас могут услышать.

— А мне плевать! Я устал от всего этого. Я устал, я не могу больше.

— Господи, какой же ты еще мальчишка.

Странен был не смысл произнесенной тетушкой фразы. Странен был тон, с которым она была произнесена: теплый и ласковый. Наверное, она его по голове при этом гладила, пытаясь успокоить разбушевавшиеся страсти. Но тщетно, Серега не успокоился.

— Я же не клоун. Я почти прокололся. Я не могу разыгрывать пылкие чувства, сгорая от ревности, Вика! Я не могу постоянно таскаться за Сашкой, потому что хочу быть здесь, рядом с тобой. А ты любезничаешь с Борисом, думаешь, меня это радует? Я с ума схожу.

Сашка охнула.

«Он не клоун? Нет, он не клоун. Он первоклассный актер, потому что я поверила в его пылкие чувства, будь он проклят вместе со своими чувствами, к кому бы они ни были обращены. К кому? Неужели к тетушке?!»

— Ты хочешь испортить все в решающий момент? — Виктория, видимо, потрепала его челку. Сашка живо представила, как ее длинные белые пальцы путаются в его черных волосах. И дыхание у нее перехватило. — Осталось совсем чуть-чуть, малыш. Осталось совсем немножко. Прости, что я втянула тебя в это дело, но иного выхода просто не было, любимый…

«Любимый?! Да она старше его на двадцать лет!»

— Я хочу быть рядом с тобой. Я не хочу больше играть в эти глупые игры.

— Потерпи еще немного. Ну?

Они затихли, и Сашка поняла значение этой паузы — это был долгий, очень долгий поцелуй.

Она физически ощутила, как затрепетал в ней каждый нерв, даже кожа зачесалась, а по спине прокатила волна мурашек. Ей отчаянно захотелось действий. Захотелось принять душ. Нет, лучше уж сразу утопиться в пруду. И вовсе не от того, что ревность затуманила ей мозги. Серега всегда оставался для нее лишь другом, но ей было невыносимо сознавать себя дурой. Обманутой дурой. Наивной малолеткой, которую обвели вокруг пальца. И обманул ее тот, кому она доверяла. Ведь она доверяла ему как другу. Ужасно обидно, что она поверила в его игру. Хотя, с другой стороны, как не поверишь, если человек даже драться за тебя полез. И физиономию свою под кулак Павла самоотверженно сунул. Аж два раза подряд!

«Сволочи!» — она сорвалась с места и вылетела в ночь.

А на крыльце столкнулась с капитаном Синичкиным, у которого было бледное лицо человека, познавшего страшную истину.

— В-ваша тетя действительно способна увлечь любого, — с болью в голосе прошептал он, видимо, потеряв контроль над собой.

Он был настолько не в себе, что с ходу признался в том, что тоже подслушивал чужой разговор.

Сашка застыла, глядя на него.

«Ну надо же! И этот туда же! Влюбился в Викторию и теперь с ума сошел от ревности!»

Она страшно разозлилась. На всех: на себя, на Викторию, на Серегу и даже на этого несчастного отвергнутого капитана.

— Дзёрури! — отчетливо проговорила она, выдохнув в воздух свое раздражение. — Дзёрури!

— Дзёрури? — ошалело спросил Синичкин. — Это же… это же… что вы имеете в виду?

— А то, что все мы здесь марионетки. Пусть и не в японском театре. Но то, что у нас тут настоящий дзёрури, — это без всякого сомнения.

Выпалив гневное обвинение, она полетела вниз по лестнице.

— Дзёрури… — задумчиво повторил капитан, — дзёрури… — И неожиданно просиял, даже подпрыгнул на месте от избытка чувств. — Ну, конечно, черт возьми!

* * *

«Не жизнь, а кувырки через голову!» — Сашка откинула ветку сирени и ступила на мягкую траву газона. Впереди чернели стройные стволы сосен. Под ногами хрустнула ветка. Она остановилась и задумалась.

Интересная получалась картина. Виктория пленила Серегу своими чарами, и он тут же стал игрушкой в ее руках. Это она попросила его сохранять видимость любви к своей племяннице. Но зачем? Потому что щадила ее самолюбие? Потому что решила, что Сашке будет неприятно узнать, что ее давнишний ухажер переметнулся к женщине намного старше, намного привлекательней ее — молодой и неопытной дурочки. Когда же Серега проникся любовью к тетушке? Ей вспомнился ее приезд и бурная радость, с которой Серега встретил это событие. И вечер, когда Виктория играла на рояле в малой гостиной, а Серега сидел рядом с ней, с Сашкой, и сравнивал их. Он сказал тогда, что если бы волосы ее не вились колечками, а были прямыми, то она была бы похожа на тетку, намекая на то, что прямые, блестящие волосы, как у Виктории, несравнимо краше, чем ее вьющиеся. А Виктория тогда напророчила ей стать все-таки красавицей. Но не это главное. А главное то, что Серега был весьма осведомлен о жизни Виктории. Осведомлен так подробно, словно общался с ней чуть ли не каждый день. А ведь он не видел ее более пяти лет. Ну, во всяком случае, все так думают. Хотя, если исходить из только что полученной информации, Серега с Викторией все-таки общались до ее приезда в Москву. Неужели она изменяет своему супругу с молодым парнем? Ну и дела!

Сашка медленно брела между сосен, пока впереди не блеснула желтая луна, отраженная в черном пруду. Легкий ветерок соскользнул с ветвей и взъерошил ей волосы. Она поежилась и хотела было повернуть к дому, но тут увидела темный силуэт на берегу. Она застыла в нерешительности. Одно дело — с остервенением искать Павла, желая задать ему кучу вопросов, совсем другое — подойти и задать их. А он вдруг оглянулся, словно знал, что она стоит в темноте, и призывно протянул к ней руку. Оставаться в укрытии было бессмысленно, то ли он действительно почувствовал ее приближение, то ли просто видел среди деревьев, но Сашкино присутствие не было для него секретом. Она глубоко вздохнула, набираясь храбрости. Мысли вихрем закружились в голове и вдруг все разом вылетели на воздух. Вот так она и пошла к нему на негнущихся ногах и с абсолютно пустой головой.

Его теплые ладони легли на ее спину, а губы коснулись щеки. Сашкины пальцы скользнули по его плечам, застыли на шее. Под кожей ритмично пульсировала артерия, грудь его равномерно вздымалась, его тело было живым и здоровым телом молодого человека. Его дыхание легкое, немного учащенное, грело ее щеку. Она прижалась к нему так крепко, что ощутила толчки его сердца. Нет, Павел не производил впечатления воскресшего покойника. Сашка слегка успокоилась.

— Я искала тебя, — шепнула она.

— А я не хотел, чтобы ты нашла меня в доме.

— Почему?

— Там сейчас такая сутолока. Где ты пропадала?

— Вот именно об этом я и должна с тобой поговорить, — она почувствовала предательскую вялость. Не хотелось ей говорить о том, где она сегодня была и что узнала. Но был ли у нее выход? Если она не выяснит все сейчас, как будет жить дальше?

— Ты виделась с отцом?

— Только мельком, он слишком занят, — она передернула плечами, — я не об этом… Хотя именно отец натолкнул меня на мысль… только обещай не смеяться слишком громко.

Сама же она нервно хихикнула. Павел остался серьезен.

— Отец сказал мне, что ты скоро покинешь наш дом. Что ты уйдешь и я больше никогда тебя не увижу. И что ты, извини, призрак.

Он молчал, только его руки застыли на ее спине.

— С одной стороны, я понимаю, что в нашем доме далеко не здоровая атмосфера, что все мы быстро сходим с ума и теперь возможны любые предположения. Я понимаю все это, но, может быть, ты все-таки разъяснишь, в чем дело? — она говорила быстро, захлебываясь, изо всех сил надеясь, что он не перебьет ее и даст высказать все. — Может быть, у меня тоже крыша двинулась, но я была настолько безрассудна, что поехала проверить его версию. Я была в том самом ресторане, от которого мы брали катер. Я виделась с владельцем катера, который сказал, что ты погиб на его глазах, врезавшись на этом самом катере в борт баржи. Тогда я поехала к Ко Си Цину, который на утреннем сеансе сказал мне, что некая тайна спрятана в письменах в виде картины, но мага убили задолго до моего визита. Мы нашли в его квартире лишь труп. Так что загадка осталась загадкой. Господи боже, Павел, скажи мне наконец, кто ты? Кому я впервые отдалась на этом самом берегу?!

Не в силах далее продолжать свою малосвязную речь, она уронила голову ему на плечо и затихла, ожидая ответа. Он долго молчал. Так долго, что она успела потерять надежду услышать его голос. Но тут он разомкнул губы и тихо произнес:

— Я виноват перед тобой. Но это не моя вина. Надо мной слишком большая сила, такая, возможности которой ты себе даже не представляешь. А я не могу противиться ей.

— Ты сказал, что виноват… все-таки виноват. В чем? — она не поднимала головы, боясь увидеть в его глазах ответ на свои вопросы. Какой? Она не знала этого, но почему-то ей казалось, что его признание изменит все в ее жизни. И изменит к худшему.

— Я виноват, что столкнулся с тобой в ресторане, что катался с тобой в метро, что пошел за тобой к пруду, что целовал тебя, что влюбился в тебя сразу, как только встретил. Я виноват, что позволил тебя себе полюбить. И теперь я виноват, что ничего не могу поделать с собой, что люблю тебя так сильно, что у меня болит сердце. Я виноват, что не остановил тебя, когда это было еще возможно.

— Но… — тепло затопило грудь и заглушило страх. Она закрыла глаза, наслаждаясь этим мгновением счастья.

— Я пришел в твой дом вовсе не к тебе. Тогда я не думал, что не смогу противостоять собственным чувствам. Я был слишком самонадеян, но теперь я должен уйти отсюда и пока не знаю, как сделаю это. Ты держишь меня за душу, и мое существование вдали от тебя представляется мне лишенным всякого смысла.

— Уйти?! — это слово ударило ее словно плетка. — Что значит уйти? Куда уйти? Вернуться к себе домой?

— Домой… — он пригладил ее встрепанные ветром волосы, — наверное.

— Я не понимаю, — она подняла голову, набравшись смелости и теперь желая найти правду в его глазах. Но в них отражалась желтая луна. Холодная ночная планета. — Разве мы не сможем видеться, если ты покинешь наш дом?

— Саш… — он отвернулся и теперь неотрывно смотрел на темные сосны. — Я несу беды. Я принес в ваш дом боль и страдания. Я принес в ваш дом смерть и унесу смерть. Своим уходом я избавлю ваш дом от многих бед, но цена этому будет столь велика, что вряд ли ты сможешь меня простить когда-нибудь.

— Я не понимаю ничего, но я уже простила тебя, дурачок. Я простила тебя за все, что ты совершил и совершишь еще. Я же люблю тебя. Я не смогу жить без тебя. И… возьми меня с собой, — она обхватила его лицо ладонями и повернула к себе, — пожалуйста, возьми меня с собой. Я не прошу тебя ни о чем, но ты знаешь, мой отец — могущественный человек, мы не будем испытывать никаких трудностей.

Павел поморщился как от зубной боли. Сашка испугалась, что ляпнула что-то не то.

— Он поймет, что я не могу без тебя. Он поверит, что ты меня любишь. В конце концов, он не станет мешать счастью собственной дочери и простит тебя за все, что ты натворил в нашем доме! — Она старалась не выдавать отчаяния голосом. Она чувствовала, что ветер уносит ее слова раньше, чем они успевают зацепиться за сознание Павла. Она лишь слабо надеялась, что он поймет ее и поверит в их счастливое будущее. Но он слушал ее слишком уж безучастно.

Жар обдал ее щеки. Перед глазами поплыли желтые круги, и горячие капли потекли из глаз, обжигая кожу. Сашка всхлипнула, давя в себе истерику.

Он сжал ее пальцы своими руками и посмотрел на нее.

— Ты действительно готова уйти со мной? Только со мной, в мир, где нет твоего отца, где будем только мы: ты и я, и никакого великого могущества Мамонова. Где нет привычных проблем, но есть другие, более серьезные. Где нет привычных радостей, но есть несоизмеримо большие наслаждения. В мир, существующий по иным законам, в мир, где все твои представления о жизни рухнут и тебе придется учиться жить заново. Ты действительно готова на это?

— Так ли уж обязательно менять все? Почему все так серьезно?

— Да потому, что ты впервые принимаешь серьезное решение! Может быть, самое важное для тебя. Это не просто сбежать на три часа из-под присмотра телохранителя. Ты должна выбрать иной путь, не тот, который начертан для тебя отцом, а иной. Путь со мной. Наверное, непредсказуемый. Ты должна уйти из дома, навсегда закрыв дверь в свою привычную жизнь. Ты готова на такой шаг?

— Ты предлагаешь мне бросить отца, Виолу, Викторию и никогда не вспоминать о них? — выдохнула Сашка. — Но почему?

— Потому что там, куда ты просишь взять тебя, нет ни отца, ни Виолы, ни Виктории.

— Ох… — она всхлипнула, — это так зловеще звучит. Куда ты собираешься меня увезти?

Павел закрыл глаза, вздохнул, а когда снова взглянул на нее, то глаза его ничего не выражали. Они были пустыми, как у куклы:

— Давай оставим все, как есть, до завтра. Ты подумай, я тоже подумаю. Нет смысла заставлять тебя принимать решение сейчас. Оно все равно будет больше эмоциональным, нежели правильным.

— Правильным? — В горле у нее стало сухо, а в уголках глаз снова зажгло. Она поняла, что совершила какую-то непоправимую ошибку. Но в чем ее вина? В том, что она хотела выяснить, ради чего он требует у нее отказаться от собственной семьи?

— Правильным для тебя… — он поцеловал ее в лоб, — для меня… для нас обоих.

— Я не понимаю! Я ничего не понимаю! — крикнула она и оттолкнула его. — Я пришла к тебе, чтобы ты разрешил загадки, которые нагородили вокруг тебя, а ты запутал меня еще больше. Я устала от всего этого. Где я должна искать правду?! Что мне делать?! Ты предлагаешь подумать и принять решение. Какое решение, черт возьми?! Почему нельзя просто рассказать историю того, как ты познакомился с отцом, что ты тут с ним вытворяешь, и объяснить, почему с завтрашнего дня мир встанет на уши и я должна буду выбрать между твоей любовью и собственной жизнью?!

— Саша! — он шагнул к ней. — Сашка, милая! Я не могу…

— Ай, — она отпрыгнула в сторону, — иди ты к черту вместе со всеми твоими и не твоими секретами. Завтра я жду твоих объяснений!

С этим она повернулась и, глотая слезы, со всех ног понеслась к дому.