На «Мосфильме» было как обычно — полутемно, холодно и неуютно. Пока Алена дошла до офиса студии «Степ» — продрогла, и настроение у нее окончательно испортилось. Мысль о том, что скоро вся страна узнает ее как девушку, рекламирующую прокладки, решимости тоже не придавала. Не то чтобы она осуждала тех, кто пошел сниматься в рекламу, желая прославиться, получить деньги или самоутвердиться. Вовсе нет. Однако сама она о таком повороте в своей судьбе мечтала меньше всего. Проще говоря, ей такое даже в дурных снах не снилось. Скажи ей кто месяц назад, что она потащится на «Мосфильм» — ни в гости к приятелям, ни для того, чтобы выловить какую-нибудь очередную звезду для интервью, а затем, чтобы самой сниматься, да еще в ролике такого рода, она бы плюнула этому человеку в лицо. Но теперь уж выбирать не приходилось. Оставалась, правда, надежда, что она найдет убийцу раньше того, как ее посадят перед камерой, и тогда ей не придется произносить: «но раз в месяц у меня возникали проблемы». Тогда, возможно, лавочку студии «Степ» вообще прикроют, и все сложится замечательно. Однако надежда эта была слабой. Конечно, она умная, ее аналитические способности просто сумасшедшие, но ведь и дело, в которое она ввязалась, непростое. Шутка ли, явиться практически с улицы и поймать убийцу! Она никогда этим не занималась! И зачем ей все это нужно? Да провались он, этот Терещенко! Будь проклят тот час, когда он явился к ней, такой милый и трогательный!

Она рывком открыла дверь офиса и уставилась на сидящего за столом Сакисяна с откровенной ненавистью.

— А что это мы такие бледненькие?! — радостно воскликнул тот, даже не заметив ее настроения. — Не выспались?

Она неопределенно хмыкнула и опустилась на большой кожаный диван.

Директор тут же подбежал, плюхнулся рядом, обнял ее и перешел на доверительный шепот:

— Хотя такой красавице грех проводить ночь в одиночестве. Девушка не должна высыпаться.

— Ах, оставьте! — неприветливо буркнула она, изо всех сил пытаясь взять себя в руки и изобразить на лице хотя бы что-то похожее на уважение. Если она и дальше продолжит общение в столь недружественном тоне, вряд ли ей удастся втереться в доверие даже к Сакисяну, не говоря уже о холодной Марине и строгом режиссере.

— С мужем поругалась?! — Плевать он хотел на ее кислую физиономию.

— Да нет у меня мужа, — буркнула Алена.

— Здорово, — он еще больше оживился. — А жених? У такой девушки не может не быть хотя бы пары-тройки на примете.

— Правильно, — она все-таки улыбнулась, скосив глаза в угол. Не из кокетства, разумеется. — Есть один, с ним и поругалась. — Как замечательно, что Сакисян сам за нее выдумывает. Ей только и остается, что развивать тему.

— Один жених — это ненормально, нужно больше. — Он почесал затылок, видимо, раздумывая над ее непростой судьбой. — А чего поругались-то?

«Пропади ты пропадом со своей душевностью!» — Алена покраснела. Ну и что теперь прикажете ему отвечать, если она ничего не успела сочинить?

— Наверное, рассказала, что у нас снимаешься? — снова пришел ей на помощь директор.

— Точно, — с излишней для такого случая радостью кивнула Алена и облегченно вздохнула.

— А он у тебя строгий?

— Не то слово…

— Слушай, — он вдруг обиделся, — и чего я из тебя клещами ответы вытягиваю? Расскажи уж что-нибудь о себе, а!

— А с чего вдруг такой интерес? — улыбнулась она.

— Просто ты мне нравишься, — он приложил ладонь к сердцу и вздохнул. — Ты не похожа на тех, кто к нам приходит.

«Ну, конечно, — фыркнула про себя Алена, — ты не такая, ты особенная, чем меня и покорила… Знаем мы эти штучки-дрючки! Довольно банально, господин бабник, без изюминки!»

Тем не менее она довольно натурально пожала плечами и ответила:

— Да нечего рассказывать… Родители укатили за рубеж — отца послали в длительную командировку, а я осталась из-за Костика. Только мы теперь с ним постоянно ссоримся, даже и не знаю, стоило ли приносить себя в жертву. Купалась бы сейчас в Красном море.

— А чего тебя к нам потянуло? — Он почему-то довольно заулыбался, смерив Алену маслеными глазами.

«Только что не облизывается», — с неприязнью подумала она, решив врать дальше. А чего не врать-то, если верят.

— Да скучно стало.

— Что же ты не учишься и не работаешь?

— Почему не работаю, — она подавила зевок. — Работаю в издательстве, как это сейчас называется — офис-менеджером. Зарплата — одно название. Впрочем, деньги меня мало интересуют, мне родители присылают. Вот только тоска зеленая в этом издательстве, каждый день одно и то же. — Эта фраза вышла у нее особенно достоверно, с чем она себя и поздравила.

— Зря ты своему Костику протрепалась, что собираешься сниматься в нашей рекламе, — он покачал головой в знак неодобрения и даже языком поцокал, мол, дура ты, дура. — Никто тебя не одобрит, так что не болтай понапрасну.

— Так ведь все равно узнают.

— Нужно жить сегодняшним днем. Завтра будет видно. А пока скажи своему ненаглядному, что передумала, пусть не волнуется.

— Может, так и правильно, — она изобразила согласие.

— Кстати, о сегодняшнем дне, — он подсел как можно ближе. — После работы собираюсь оторваться в «Мираже» — знаешь такой клуб?

— Как не знать. Только там и отрываюсь после работы, — ухмыльнулась она.

— Заметано — отрываемся вместе. И мне хорошо, и ты перед своим Костиком в долгу не останешься!

— Ну… не знаю, — она решила поломаться для приличия.

— Да брось ты! Захватим дружка моего, еще одну девчонку и развлечемся. Молодость-то один раз бывает и быстро проходит.

— Точно. — С последним утверждением трудно спорить. Алена с радостью почувствовала, что жизнь возвращается в ее обмякшее с утра тело. Не от перспективы развлечься с Сакисяном, разумеется. Просто все начало складываться так, как и было задумано с самого начала, и план ее претворяется в жизнь, хотя она и не приложила к этому процессу никаких усилий. Если так и дальше пойдет, она быстро добьется успеха в своем расследовании. Сегодня поболтает с Сашкой, завтра с Мариной, потом режиссера подцепит — того глядишь и поймет, кто из них убийца, раньше назначенных съемок.

— Значит, лады, — скорее утвердил, чем спросил, директор, и она согласно кивнула.

* * *

— Значит, так, — режиссер Николай смерил Алену своим хронически косым взглядом, отчего той показалось, что его сфокусированное с переносицы зрение проникло прямо в душу. Она инстинктивно выпрямилась, испытывая ощущение, сходное с тем, что испытывают шпагоглотатели, когда запихивают себе в рот столь острый и несъедобный предмет. Пока она все это ощущала, Коля потерял к ней интерес и, уставившись в блокнот, стал энергично листать его страницы. — Ага, — наконец глубокомысленно изрек он, — твои съемки назначены на пятницу.

— Как, уже! — вырвалось у нее, но тут она взяла себя в руки, промямлив, чтобы походило на актерское волнение: — Сегодня же среда…

— А чего тянуть? — усмехнулся режиссер. — Как говорят, раньше сядешь — раньше выйдешь.

Проговорив столь странную для человека, вряд ли когда-нибудь попадавшего за решетку, фразу, он переключил внимание на большие листы, соединенные канцелярской скрепкой. Найдя нужный ему лист, он резко выдернул и помахал им в воздухе перед ее носом:

— Вот этот текст выучила?

На сей раз Алена испытала приступ раскаяния, смешанного с паническим страхом. Текст она знала весьма приблизительно, как-то не подумала, что нужно его зубрить. Теперь этот косоглазый, которого взяли в режиссеры скорее всего по недосмотру, будет кричать на нее и обвинять, в чем только можно обвинить в таком случае. Чтобы оттянуть неприятный момент взбучки, она с готовностью кивнула.

— Ну и хорошо, — неожиданно благодушно улыбнулся Николай. — Ты ведь не проходила пробы?

— Нет, — с такой же готовностью согласилась она.

— Это уже не столь замечательно… Ну, да ладно, вот камера, — он аккуратно прикоснулся к ножке штатива, на котором действительно была закреплена большая видеокамера. — Это наш оператор Сева, — Коля дотронулся до ноги Севы, который до сего момента стоял рядом со штативом так же недвижимо, как и его средство производства, но, почувствовав на своем бедре тонкие пальцы Николая, резко дернулся и неестественно хмыкнул, словно в этом непринужденном жесте Алена могла усмотреть что-то неподобающее профессиональным отношениям двух мужчин.

Впрочем, глядя на режиссера, можно было и не сомневаться, что его сексуальная ориентация стояла на отметке «ноль», ни на градус не отклоняясь ни в сторону натуральных, ни в сторону извращенных пристрастий. Поэтому зря оператор так разволновался.

— Сева, между прочим, снимал клип с самим Бондарчуком. — Коля вернул свою руку в подобающую позицию, то есть на собственное колено. — Так что он профессионал.

Алена снова кивнула. В том, что Сева — профессиональный оператор, она не сомневалась. Другой реакции от нее и не ждали. Ее мнением вообще тут никто не интересовался, все думали и действовали согласно давно заведенным традициям, в которые не вписывались пожелания смазливых статисток, пробующих свои силы в актерском мастерстве. Директор — так тот вообще нагло кадрился, не предусматривая возможность отказа, что уж говорить о режиссере, который просто пытался работать.

— Садись вон на тот стул, — он указал на стул, стоящий в метре от объектива камеры, — и проговори текст.

Алена подошла к означенному стулу на негнущихся ногах. По пути она призывала все свое мужество, чтобы собраться и отбарабанить хоть что-нибудь, не икая и не запинаясь. Вид съемочной техники ее пугал, так же как и сосредоточенность Севы, с которой тот принялся, выражаясь профессиональным языком, «выставлять картинку», а попросту говоря, согнулся и уставился в глазок камеры, попутно нажимая какие-то кнопки, Алена села, лихорадочно соображая, что бы такое сказать, чтоб окончательно не опозориться. В голову, однако, лезла одна назойливая фраза: «Кошмар! Кошмар!» Так что, когда красный огонек возле объектива мигнул и рядом с ним загорелся зеленый, а режиссер равнодушно проговорил: «Начали», Алена открыла рот и растерянно замолчала. Как она понимала, навеки. Выдавить из себя хотя бы слово не представлялось никакой возможности.

Столь безысходного результата от пробы Николай, видимо, не ожидал: его брови собрались в гармошку на переносице, а потом в косом взгляде мелькнуло удивление. Пауза затянулась. Она глубоко вздохнула и робко улыбнулась.

— Ну? — потерял терпение режиссер.

Тут она почему-то вспомнила, как в компании друзей отмечала Новый год, кажется, позапрошлый. Тогда кто-то притащил с собой видеокамеру и принялся всех снимать, причем требуя, чтобы каждый сказал какое-нибудь новогоднее пожелание. Когда дошла очередь до Алены, она ощутила острый приступ потерянности в пространстве, что бывало с ней крайне редко, разве что на экзаменах по истории на втором курсе, который принимал девяностолетний, глубоко маразматичный профессор, поэтому лишь сконфуженно махнула рукой и скорее конвульсивно подмигнула объективу. Тогда это вызвало восхищение в кругу друзей.

Теперешнее свое состояние она измеряла куда большей сконфуженностью. Не помня себя, она помахала Севе рукой и идиотски подмигнула. Оператор отпрянул от глазка как ошпаренный. С режиссером произошло нечто невообразимое — шея его побагровела, а взгляд, доселе собранный в кучку, вдруг выровнялся, косоглазие само собой прошло. Неприятная пауза навязчиво затянулась.

— Что это? — наконец разомкнул губы Николай и тряхнул головой. После этой нехитрой процедуры оба его глаза опять съехали к переносице. Теперь он почувствовал себя увереннее и повысил голос: — Я просил текст!

Алена смущенно улыбнулась, не находя слов для оправдания.

— Ты текст знаешь? — настаивал на своем режиссер.

Она снова улыбнулась, на сей раз опустив взгляд на носки своих ботинок.

— За-ме-ча-тель-но! — произнес он по слогам. В воздухе запахло порохом.

Алена, потеряв гордость, икнула и покраснела.

— Хорошо, — неожиданно смирился Николай, — пошли обедать. — С этими словами он поднялся и бросил через плечо: — Через час чтобы от зубов отскакивало.

С этим и ушел. Сева с явным сожалением посмотрел на нее и тоже удалился. Оставаться одной ей не хотелось, поэтому она выскользнула за дверь и медленно побрела вдоль по коридору. Очень хотелось наплевать на все и пуститься бегом домой, забиться там в укромном уголке и не отсвечивать. И пусть Терещенко продолжает считать ее сумасбродной журналисткой, пусть сам ловит преступников, какое ей дело! Черт с ним, со следователем, в конце концов! Он ведь даже не подозревает, в какое соревнование она его втянула. Он работает себе, расследует — словом, занимается своим делом. А вот она дурака валяет.

Впрочем, все эти здравые мысли пока не оформились в окончательную уверенность и не привели к одной — «сматывайся сейчас же!». Поэтому она и медлила, по ходу подбадривая себя: «Да нет… Куда ему! Он ведь и не догадывается, что убийца здесь, где-то совсем близко. Может быть, я с ним сегодня уже общалась». От этого предположения ее даже чуток протрясло. «Не упущу я своего!» — в конце концов сказала себе Алена и огляделась.

Чуть впереди находилось студийное кафе «Тон». Поравнявшись с его распахнутыми дверями, Алена решила, что не хуже остальных — раз все обедают, может же она себе хотя бы чашечку кофе позволить. «Интересно, неужели Коля и в самом деле надеется, что я сижу в комнате и зубрю этот дурацкий текст?»

Она зашла в кафе, взяла кофе с пирожным и остановилась у стойки, раздумывая, за какой столик присесть. Выбор был огромный: народу в кафе обедало немного — почти все столики пустовали. За дальним сидела Марина. Алена подумала, что будет как-то неудобно, если она оставит ее в одиночестве, поэтому подошла и села рядом. Та восприняла ее благие намерения не слишком восторженно — молча покосилась на нее и снова углубилась в свои раздумья. Выглядела она еще более неприветливо, чем обычно. «Интересно, она когда-нибудь улыбается?»

— Прямо не знаю, что со мной случилось, — робко начала Алена, — какой-то ступор нашел…

— То-то Колька как ошпаренный вылетел, — жуя, заметила та.

— Не понимаю! И текст ведь выучила, сто раз перед зеркалом репетировала, — не моргнув, соврала она.

— А, ерунда! — с несвойственной ей легкостью отмахнулась Марина. — Это волнение должно пройти.

— Что-то не проходит.

— Пройдет. Пока снимаем эти ролики, такого навидались. — Она вдруг оживилась, что, несомненно, сделало ее куда привлекательнее. — Одна девица разрыдалась перед камерой, вторая хохотала как припадочная, третья так вообще в обморок шлепнулась — два часа валерьянкой отпаивали…

— И помогло?

— Ну, он какой-никакой, а мужик все-таки.

— Я думала, девушку отпаивали…

— Валерьанкой-то? — усмехнулась Марина. — Нет, Кольку отпаивали. Он разнервничался, за сердце схватился. Девушка, та быстро в себя пришла. Женщины они вообще сильнее.

— Ну, не знаю, — не совсем уверенно согласилась Алена.

— Точно! Вот у тебя что по сценарию?

— Бассейн. Я по сценарию плавать люблю.

— Ага, — со знанием дела кивнула Марина, — пока снимут, часа четыре тебя в воде продержат. Ну скажи, хоть один мужик способен проторчать четыре часа в бассейне? Черта с два! А ты проторчишь.

— Не уверена, — снова усомнилась Алена.

— А куда ты на фиг денешься?! В бассейне, в купальнике, четыре часа, — прозвучало как приговор, — а может быть, и больше. Там же подводные съемки запланированы. Колька наш — гений и от своих гениальных идей никогда не отказывается. Придумал снимать одну девицу на лошадях. Приехали в Битцевский парк, она кричит: «Лошадей боюсь!», лошадь, как и положено, брыкается, а он орет: «В седло! В седло!» Так весь день и бегали от девицы к лошади. Но все равно потом сняли… к вечеру уже.

— А вы, наверное, давно с ним работаете?

— Полгода. Раньше реквизитором на картине «Пыльная дорога» работала.

— Стыдно, но я ее не видела, — призналась Алена, выражая всем видом сожаление по этому поводу.

— Ее никто не видел, картину закрыли. Денег не хватило. Ну, я считаю, что мне повезло — платят тут намного круче, группа меньше, реквизита почти никакого, ну и вообще, реклама — золотая жила. Да и спокойнее.

— А девушки? Ну, которые приходят потом, плачут, чтобы ролик с эфира сняли.

— Дурочки, — быстро ответила администраторша, — я считаю, раз идешь на такое дело, как съемки в рекламе прокладок, должна понимать, что может тебя ждать. Не учла — твои проблемы.

— Ну, не все же могут знать… — предположила Алена.

— Мы предупреждаем — возможны последствия, — отчеканила собеседница и почему-то закончила уже совсем ожесточенно: — А то теперь еще и милиция ходит.

— Милиция? — Алене стоило немалых усилий сдержать эмоции. Оказывается, Терещенко не такой уж лопух! Они с ним ноздря в ноздрю идут!

— Ну да, стали выяснять, кто у нас снимался да когда…

— А зачем им это? — Она застыла, стараясь не выдать волнения.

— Да почем я знаю! Требуют бумаги, накладные в общем, я их к руководителям студии отправила, пусть они с ними разбираются. — Похоже, она действительно мало что знала об убийствах или по крайней мере хорошо скрывала свои знания. — Нас ведь это не должно волновать. Тебя — уж точно. Ты вообще как к нам попала?

— Говорю же, мимо шла… — До чего же ей надоели непредвиденные повороты разговоров, к которым она совершенно не готова. Надо бы дома сесть и разработать хорошую легенду. А то, если все время сочинять на ходу, когда-нибудь обязательно проколешься!

— Эти сказки можешь дедушке своему рассказывать. Со мной такие номера не проходят, — презрительно фыркнула Марина. — Через мои руки знаешь сколько таких, как ты, проходит?

Алена даже некоторую обиду по этому поводу почувствовала. Она-то считала себя яркой индивидуальностью.

— Ладно, — нехотя согласилась она, собираясь рассказать относительную правду. В том, что Марина видала на своем веку сотни похожих на нее, она все-таки сильно сомневалась. — Соседка мне посоветовала. Она уже снялась в одном из ваших роликов.

— Да… — подтвердила Марина, словно знала наперед ее историю и спросила разве что из приличия. — Это кто же?

— Ольга Харитонова.

— Харитонова… Эта такая черненькая, в очках?

— Нет, она совсем наоборот — блондинка и без очков.

— Ох, господи. Не помню, — призналась администраторша.

Алена пришла на помощь:

— Она рассказывала про то, что любит гулять с мужем в парке…

— А! Теперь вспомнила! Самая скромная, тихая такая, у нее косы и челка. — Она провела ребром ладони по лбу, показывая, какая у Ляльки была челка.

Алена кивнула в знак согласия.

— У нас с ней история вышла, — задумчиво продолжила администраторша. — Колька отобрал шесть претенденток, а нужно было только пять. Встал вопрос, от кого отказаться. И как раз думали, Харитонову брать или другую. Колька пока решал, я пошла кофе попить. Захожу вот в этот самый бар и вижу — сидит твоя соседка за столиком, грустная такая, ложечкой в чае болтает. Она вообще-то никогда веселой не была, но тогда прямо как в воду опущенная. Я к ней подсаживаюсь, в чем дело, спрашиваю. Ну, она мне и рассказала, что собиралась денег заработать, чтобы мужу машину купить. С мужем у нее там проблемы, он вроде бы на сторону пошел. Я еще подумала: вот же дурочка, с мужем, который налево ходит, нужно по-другому разбираться: сковородкой по башке — и все дела. А еще лучше той же сковородкой пониже живота, так даже надежнее, враз решается, зачем ему вообще куда-то ходить. А купишь ему машину, так он на этой самой машине…

В общем, я тогда подумала, что большинство из вас в рекламу лезут, чтобы их заметили, чтобы в модели пробиться и прочее, а эта — нет. За ее поступком стоят страдания, как в чеховских пьесах. Ты Чехова читала? — внезапно переключилась она и посмотрела на собеседницу долгим испытующим взглядом.

— Ну, в общем-то… — Алена уже и не знала, стоит ли сознаваться, что проходила «Вишневый сад» в школе.

— Обязательно прочти, — от души посоветовала Марина и, к великой радости Алены, снова углубилась в воспоминания: — Харитонова эта мне такой страдающей показалась. Я подумала, нужно помочь девушке, пусть мужа ей это и не вернет, так хоть новый толчок в жизни получит. Ну я пошла к Кольке и говорю, мол, хватит голову ломать — бери Харитонову. Вот так!

Марина с достоинством отодвинула пустую тарелку. Алена взглянула на нее с нескрываемым уважением. Еще бы, человек влиятельный, да еще и о подопечных своих по-матерински заботится. Могла же наплевать на Ляльку вместе с ее проблемами, так нет, проявила чуткость и понимание. «Только, — подумала Алена, — уж лучше бы наплевала. Может быть, Лялька жива бы осталась».

* * *

День пролетел незаметно. Сначала режиссер упрямо выжимал из нее текст, то перед камерой, то без камеры. То и дело их репетицию прерывали какие-то неотложные дела, телефонные звонки и всякие посторонние люди, которые бесцеремонно заваливались в комнату, галдели, хлопали его по плечу, кто-то принес бутылку водки, которую тут же и распили, заставив и Николая, и Севу, и Алену к ним присоединиться.

Впрочем, после распития означенной водки репетиция вдруг начала спориться. Текст как-то вспомнился сам собой, она даже импровизировать начала. Режиссер перестал нервничать, расслабился и импровизации воспринимал с ленивым великодушием. Словом, когда она посмотрела на часы, было уже половина девятого вечера.

— Вот ты где, сладенькая моя!

Алену перекосило. Дабы скрыть от стоящего и улыбающегося в дверях Саши свою непроизвольную реакцию как на его фразу, так и на него самого, она предпочла остаться стоять к нему спиной. Разумеется, он воспринял ее неподвижность как форму кокетства. Впрочем, он был настолько самоуверен, что всякое действие особы женского пола, даже если бы она плюнула в его сторону, он все равно воспринял бы однозначно — она пытается показать, что без ума от него.

Поэтому без лишних слов он подошел, обнял ее за плечи и игриво поцеловал в макушку. Выражать протест было делом бессмысленным. Этот человек даже не пытался заигрывать, он уверенно брал то, что, по его мнению, ему причитается. Алена подавила в себе острое желание развернуться и съездить по его наглой физиономии. Ведь пока она о нем ничего так и не узнала. Стоит подружить с ним еще немного, а потом уж съездить от всей души. Пока она так раздумывала, он развернул ее лицом к двери и кивнул на стоящую у косяка девушку:

— Вот, знакомьтесь, это Лариса. А это Аленка.

Девушки обменялись сдержанными улыбками. Лариса обладала всеми характерными достоинствами, чтобы считаться бесспорной красавицей — черные прямые волосы, стекающие по плечам почти до пояса, узкое, необыкновенно белое лицо с нежным розовым румянцем, большие, слегка раскосые глаза в оправе длинных и густых черных ресниц, брови вразлет и пухлые губы. Кроме этого — высокий рост, упругая грудь, плоский живот и длинные ноги. Все это было подчеркнуто обтягивающими бедра брюками и коротким свитерком. Если бы на ней было что-нибудь длинное, пышное и парчовое, ее можно было бы принять за восточную княжну или греческую богиню. А так, просто красавица, совершенно не понятно, откуда взявшаяся в центре Европы.

Единственное, что никак не вписывалось в образ южной обольстительницы, да и обольстительницы вообще, так это ее глаза — холодные, голубые, в них ясно читалось не столько слово, сколько стиль жизни, выраженный одним этим словом — «нет». С такими глазами рождаются женщины сильные, беспринципные, расчетливые, да какие угодно, только не женственные. Девушку с такими глазами мужчины должны интуитивно бояться. Алена даже почувствовала некоторое уважение к Саше — он не боялся или, по крайней мере, пересилил свой страх и виду не подавал. Наоборот, отлепился от Алены, вернулся к ней, по-хозяйски обхватил за талию. Лариса даже бровью не повела, словно не заметила. «Не может быть, чтобы она явилась сюда рекламировать прокладки!» — ошарашенно подумала Алена.

— Очень даже может, — ответила та, когда она материализовала свой вопрос, уже сидя за столиком ночного клуба «Мираж». — Только я рекламирую прокладки по убеждению.

Алена подавилась соком:

— Как это?!

— Ну вот ты зачем снимаешься в рекламе?

— Да как сказать… — не нашлась она.

— Как есть, так и скажи. Впрочем, и так понятно — тут третьего варианта не существует: либо за славу, весьма сомнительную, кстати, либо за деньги.

— Но ты же за убеждения?

— Я — исключение. Во всяком случае, пока. — Лариса слегка склонила голову и окинула ее своим холодным взглядом, раздумывая, стоит ли пояснять или бесполезно. Наконец смилостивилась, пояснила: — В нашем гребаном мире все делается мужиками и для мужиков. Работа — для мужиков, деньги — для мужиков, развлечения — и те для них же. — Она выполнила затылком легкий полукруг, призывая ее оглядеться и понять, как все плохо. Потом взглянула на нее многозначительно. — Думаешь, нас привезли сюда развлекаться? Черта с два! Нас сюда привезли, чтобы с нами развлечься! — закончила она пафосно, словно открыла собеседнице, как минимум, тайну мироздания.

— Если ты все это знаешь, зачем поехала с Сашей? — поинтересовалась Алена.

— Я же говорю, по убеждению.

— Я все никак не могу понять, каковы эти твои убеждения.

— Они думают, что они меня используют. А на самом деле — я их. Понимаешь?

— Прости, может быть, я покажусь не слишком сообразительной, но я уже запуталась. Кто кого использует и зачем?

— Чего же тут путаться! — возмутилась Лариса. — Мужики думают, что склеили красивую девку, развлекутся с ней. А я думаю, что сама развлекусь за их счет, вот и все.

— А в чем разница, если все равно все вы развлекаетесь?

— В убеждениях же!

— Ну хорошо, — предпочла согласиться Алена, поняв, что, кроме туманных убеждений, выцедить из Ларисы ничего не удастся, — а реклама прокладок тут при чем?

— Это самое главное, — с достоинством заключила собеседница и надолго замолчала, видимо, соображая, как доступнее объяснить, почему участие в рекламе женских гигиенических средств является для нее самым главным.

Алена допила сок, покрутила стакан в руке и, поставив его на стол, посмотрела на Ларису с вызовом, мол, давай же, скажи что-нибудь. Она очень опасалась, что к столику вернутся кавалеры, которые пока еще толклись у стойки бара, обсуждая что-то свое, мужское, наверное, распределяли, кому какая из них двоих сегодня достанется.

Но тем не менее вопрос этот вряд ли был для них очень сложным, закончить свою нехитрую дискуссию они могли с минуты на минуту. А вот когда вернутся, им с Ларисой вряд ли удастся поговорить на серьезные темы. Черноволосая красавица закинула голову, посидела так секунд тридцать и наконец разомкнула пухлые губки:

— Вся реклама направлена на мужчин. Даже реклама колготок или там помады, например. Ведь когда смотришь ролик, какую чувствуешь подоплеку? — Она выжидательно взглянула на Алену.

Та уже догадалась, к чему она клонит, но все-таки предпочла пожать плечами и нейтрально улыбнуться, чтобы собеседница смогла закончить мысль.

— Подоплека такая, — с торжеством держательницы истины пояснила Лариса, — будешь носить такие колготки или мазать губы именно этой помадой, обязательно на тебя мужики клюнут. Все же просто! Словно те, кто эту рекламу снимает, заранее закрепили за женщинами одну-единственную тягу — нравиться мужчинам. И все, больше ничего, понимаешь?! Лично мне такая трактовка женской сущности кажется обидной. Ведь женщины-то, по сути, и умнее, и сильнее, и выносливее. А их прилепили к мужикам: шаг влево, шаг вправо — расстрел! Мол, раз уж у мужиков одна в жизни потребность — трахнуть то, что движется, так и у вас других интересов быть не может, кроме как быть трахнутыми. А интересы-то есть! Я вот, например, банковское дело изучаю, и в группе — лучшая. Уже и в Англии стажировалась. Это так, не хвастовство вовсе, это к примеру, потому что в нашей группе я одна женщина. И на самом деле я плевать хотела на мужиков, вместе с их низменными инстинктами, у меня другие цели. Зато из всех подворотен орут про то, что я должна заботиться, чтобы возбуждать, привлекать внимание, и все в таком духе. Надоело, знаешь ли! Хочешь, расскажу, что было последней каплей, сформировавшей мои убеждения?

— Убеждения?

— Убеждения! У меня есть концепция, что женщина должна думать о себе обособленно, как о человеке, а не как о дополнении к мужчине, чтобы он свои инстинкты развивал.

— Ну?

— У меня есть собака. Зовут Дельта. Ей уже пять лет, но как-то не думала ее вязать, да и она особого желания не проявляла. Кобелей всех грызет, так что во дворе ни один к ней не подходит уже. Тут я стала замечать, что собака моя странно себя ведет на улице, понимаешь, метит каждый куст. Ну, это кобели обычно делают, поднимают лапу, помечают свою территорию. Вот и Дельта стала делать то же самое. И тут я поняла, что она своим собачьим интеллектом дальше меня шагнула. Пока я рассуждаю, какие бабы дуры, а мужики, соответственно, сволочи, Дельта просто вторглась в мужской мир со всеми его законами, и ни один кобель не посмел ей перечить!

— И что ты предлагаешь, бегать и кусты помечать?

— Можно и так выразиться. Нужно брать все эти мужские законы в кулак, — она сжала пальцы, показав, как стоит это сделать, не откладывая надолго. — И жить. Жить полноценно, не оглядываться на кобелей, тьфу ты, на мужиков, конечно.

— Ну это ближе к твоему основному занятию. Ты ведь уже вторглась в мужской мир, будешь банкиром, чего же еще? Но при чем здесь все-таки реклама прокладок?

— Я когда узнала, какого рода ролики будут снимать, ну, что нужно, сидя перед камерой, откровенно рассказывать, зачем эти прокладки и так далее, я просто восхитилась людьми, которые это придумали. Эта реклама только для женщин. Мужикам ведь наплевать на прокладки, многие из них вообще ничего о критических днях не знают. Ты обрати внимание на общественное мнение по поводу этой рекламы! Как — прокладки? Зачем об этом говорить?! Позор?! К тому же никак не относится к мужчинам. Ведь и выступают больше всех мужики. Надо же, их права потеснили!

— Да нет, и женщины выступают, — осмелилась возразить Алена.

— Те, в ком поселилась эта закостенелая уверенность — уверенность, что раз мужики против, то и порядочная женщина поддерживать не должна. А на самом деле мы с экрана просто информацию даем, обращаясь как женщина к женщине, то есть мимо мужчин.

— А мне кажется, что никому не нравится, потому что мы оголяем интимное.

— Почему же это должно быть таким интимным?

— Ну не знаю, так сложилось…

— Не сложилось, а сложили за нас. И не смей это рушить, а то ай-ай-ай! — она погрозила пальцем и улыбнулась. — Глупости! Вот поэтому я пошла сниматься. Мне не стыдно об этом говорить. Вот по подиуму ходить и ноги демонстрировать — это стыдно. Не за ноги, конечно, а за то, что я ничего в жизни большего не добилась, кроме как услаждать зрение все тех же мужиков. Женщинам от этого подиума никакого наслаждения.

Алена глубокомысленно молчала. Возразить на такое трудно. Что ни говори, а, кроме потрясающей внешности, Лариса обладала умом, что редко встречается. Оставалось только пожалеть тех несчастных, которые кидаются к ней, что мотыльки к свету, и так же, как эти удивительно легкомысленные насекомые, обжигаются до смерти.

— Я единственная из тех, кто снимался, пошла на второй круг. Я снялась в рекламе прокладок, теперь снимусь в рекламе тампонов. И кроме того, не только на телевидении, но и на рекламные плакаты. Никто больше не согласился.

— Почему?

— А как ты думаешь? — Она перестала улыбаться. Голубые глаза сверкнули холодными, злобными искорками. — Сопливые дуры потому что! Я почти со всеми общалась. У одной муж ушел, другую дружок бросил, третья — с соседями поцапалась, на четвертую в магазине косо посмотрели. В общем, перепугались. Ходят потом, умоляют снять ролик с эфира, деньги назад отдают. Глупо! Мне кажется, что вы — второй, так сказать, эшелон, уже более смелые. Знаете, на что идете. Что по головке не погладят — и все равно лезете. Конечно, кто-то из-за тех же денег, но тем не менее вы более смелые, чем те, первые.

— Тебе прямо памятник нужно ставить за развитие феминизма в наших краях. Не понимаю, почему до сих пор никто не догадался.

— Нет, я серьезно, — несколько смущенно улыбнулась Лариса. — Я же не просто в барах ораторствую. Иногда мои идеи на пользу идут. Вот снималась со мной одна девчонка. Пришла на пробы, смотреть на нее страшно было — глаза тусклые, бледная вся, худая. Я к ней, то да се, она мне рассказала, что муж у нее загулял, словом, она случайно узнала, что у него другая. И там все не просто так, а серьезно. И она пришла сниматься, чтобы денег заработать. Думаешь — зачем?

— Наверное, чтобы машину ему купить, — на автомате выдала Алена, поражаясь Лялькиной способности раскрывать свои сердечные тайны кому угодно, только не собственной соседке, которую с детства знает и которая за нее горой стояла, когда ее весь двор тиранил.

— Точно! — как и предполагалось, подтвердила Лариса. — Поразительная догадливость. Ну это же ни в какие ворота не лезет! Машину ему купить! Я эту дурочку почти месяц обрабатывала. Зачем он тебе, говорю, ведь совсем никудышный мужичонка! Денег не приносит, по дому не помогает, детей даже не хочет, да и вообще… еще и изменяет. А она — как я одна останусь? Это при том, что квартира ее, и деньги у нее теперь есть, и работа, и внешность, и мозги — все при ней, а она — «как я без него»? Я ей говорю — полюбила козла, так пойми наконец, что он козел, признай, что ошиблась, с кем не бывает. В общем, все-таки выгнала она его потом. Ревела, правда, но выгнала.

«Черта с два выгнала!» — не очень уверенно подумала Алена.

— Он очень не хотел уходить, сначала кричал, потом извинялся, на коленях ползал. Если бы не я, она бы точно простила. Но я стояла на страже женского достоинства и вообще здравого смысла. И выкинула его!

— Ты уверена? — Алена и не старалась скрыть своего потрясения.

— Еще как! Сама вещички помогала собирать.

Алена раскрыла было рот, чтобы потребовать подробностей расставания Харитоновых, но тут на ее плечо легла лапа Саши. Видимо, они определились в своих притязаниях на дам. В принципе, она Сашу понимала, он-то Ларису не первый день знал, поэтому скорее всего наотрез отказался «развлекаться» с ней этим вечером, передав эту почетную обязанность своему другу. «Тоже мне друг, называется!» — подумала Алена о директоре.

Подумала злорадно, потому что, как бы они со своим пузатым приятелем ни делили их с Ларисой между собой, «развлечься окончательно» ни тому, ни другому все равно не удастся.