Три дня прошли относительно спокойно, Алена даже удивилась: почему никто не реагирует на нее так же, как еще месяц назад реагировали на Ляльку? Неужели до нее совершенно никому нет дела?! Ни в магазинах, ни на улице, ни даже у подъезда ни один пенсионер косого взгляда не бросил, ни один подросток не обозвал. Правда, это недоразумение скоро прояснилось. Вынося мусор, она столкнулась в подъезде со своим соседом — тринадцатилетним Пашкой, который, увидев ее, попытался прошмыгнуть в свою квартиру. Но Алена, поймав его за рукав, спросила:

— Что происходит?

— Ничего, — буркнул мальчишка и шмыгнул носом. — Пустите.

— И ты не хочешь мне ничего сказать? — Алена легонько тряхнула его руку.

— Нет. Пустите же!

— Откуда столько затравленности во взгляде? И почему на ручке моей двери болтался всего один жалкий тампон с кетчупом? Где прежняя смекалка, свобода мысли, творчество, в конце концов?

— Да ни при чем я! Пустите! — Пашка снова шмыгнул носом, на сей раз собираясь разреветься.

— Нет уж! — процедила Алена. — Разве не тебя я поймала в начале лета с баллончиком краски, когда ты дорисовывал похабнейший шедевр возле квартиры Харитоновых, а? Что, талант иссяк или краска перевелась?

— Леньку Горина чуть не посадили, а я в тюрьму не хочу, — с вызовом ответил Пашка.

— Так уж и в тюрьму, — усмехнулась Алена. — Это за что же?

— За надписи. Дядька какой-то подошел, предъявил удостоверение и говорит: «Еще раз увижу — посажу в КПЗ!»

Теперь понятно абсолютное равнодушие дворовой шпаны к рекламе.

Лишь вездесущий Бунин проявил уважение к ее актерскому труду — позвонил, поздравил с эфиром и заверил, что его желание провести с Аленой «пару часиков» наедине вовсе не угасло от того, что она сообщила всему свету, что у нее, оказывается, бывают критические дни. Игорь тоже звонил, но он не в счет. Он и раньше знал про рекламу, но продолжал свои сопливые признания. Иногда разбавлял их стихами — гораздо худшего качества, чем тексты песен Ивара Скрипки. Алена подозревала, что стихи Игорь сочиняет сам.

Терещенко звонил каждый вечер, спрашивал, как дела, не набивается ли кто в гости? На все ее расспросы отвечал коротко и скупо: мол, расследование движется в нужном русле, преступники практически пойманы, остается последний финальный бросок, в котором она непременно примет посильное участие, о чем ее скоро проинформируют на грядущем инструктаже. На работе, в редакции, у нее никаких особых новостей не было — подборку из жизни западных звезд, которую ей навязала Варя, она сделала, благо у них там, в Голливуде, ничего не стоит на месте — новостей хоть отбавляй: Брюс Уиллис расстался со своей законной женой Деми Мур; Джеймс Кемерон, наоборот, женился — в пятый раз, правда; Леонардо Ди Каприо повредил коленку — словом, пиши не хочу. Алена еще позавидовала — мол, за границей прекрасно поставлена индустрия развлечений, в которую, несомненно, входит и личная жизнь тамошних звезд: перед каждой кинопремьерой занятые в картине актеры непременно влипают в какую-нибудь историю — либо женятся, либо разводятся, либо устраивают драку в баре. Нарочно они это делают или само собой получается — это, конечно, им виднее. Но громкий скандал или романтическая история всегда кстати, когда речь идет о рекламе кинокартины, ведь обыватели пристально следят за перипетиями в личной жизни актеров, а рекламщики впаривают им под шумок: видите, мало того, что этот тип бросил жену с двумя детьми и пятью породистыми псами, так он еще и в фильме успел сняться. И в каком фильме! Кстати, не пропустите, скоро картина с участием этого подлеца, развратника, наркодельца, скупщика краденого (в зависимости от ситуации) появится на экранах кинотеатров.

У нас же все как-то очень мирно протекает, журналистам писать практически не о чем. Скучно же сдирать друг у друга довольно банальную биографию кумира или рассказывать о его самом ярком любовном приключении, которое у всех отечественных звезд до тошноты одинаковое — в первом классе дернул за косичку соседку по парте. На большее они не раскалываются. Нет, есть, конечно, исключения — Ивар Скрипка, например. Этот готов похваляться своими достижениями на любовном фронте с утра до ночи, только верится с трудом — очень уж напыщенно похваляется, ненатурально, с каким-то надломом. Единственная достойная внимания история была придумана Аленой Апиной и Муратом Насыровым — об их якобы разрушительной страсти. Но этого так мало для всего российского шоу-бизнеса!

В таких невеселых размышлениях Алена и провела трое суток. Делать было абсолютно нечего. Она шаталась из комнаты в комнату, перезванивалась со всеми, чей телефон всплывал в памяти, несколько раз пыталась застать дома Ларису, но тщетно — ее телефон не отвечал.

Этому невольному заточению положил конец звонок Борисыча. Говорил он тихо и вкрадчиво, и Алена сделала вывод: случилось нечто неприятное. Шеф попросил немедленно прибыть в редакцию, чем весьма ее обрадовал. Никогда бы Алена не подумала, что полетит к начальству как на крыльях, хотя понимала, что ее собираются высечь или еще как-нибудь покарать. Она страшно воодушевилась — накрасилась, уложила волосы, долго примеряла, что бы такое надеть. Странно, но когда она изо дня в день таскалась в редакцию — вставала чуть свет, чтобы не опоздать, часами толкалась в транспорте, шлепала по лужам или мерзла на холоде, — то и не задумывалась, как все-таки здорово иметь работу, спешить по делам — в общем, быть занятой и нужной. И только теперь, отбыв в собственной квартире трехсуточное заточение, она осознала, какое это счастье — снова проделать долгий путь до редакции журнала, встретиться с сослуживцами, окунуться в суматошную редакционную жизнь…

Впрочем, насладиться всем этим так и не получилось. Как только она появилась на пороге, Борисыч позвал ее к себе в кабинет. Выглядел он неважно — казался слишком нервным, подавленным и совершенно растерянным. Таким Алена видела шефа лишь однажды, когда его дочь Катюша не могла разродиться и ей делали кесарево сечение. Все это время он сидел дома, а потом признался, что в больницу ехать боялся. Похоже, что и теперь он был ужасно напуган. Его состояние моментально передалось Алене.

— Садись, — сдержанно проговорил Борисыч и закрыл дверь кабинета.

Алена послушно опустилась на стул, чувствуя, что ее охватывает дрожь. Она обхватила пальцами коленки и затаилась, ожидая самого худшего. Что такое «самое худшее» — она так и не успела определить, просто чувствовала: сейчас на ее голову свалится ужасная новость.

Борисыч уселся за стол, сцепил замком руки и посмотрел на нее тяжелым и одновременно грустным взглядом.

— Почему ты мне сказала неправду? — проговорил он наконец совершенно чужим голосом.

— Неправду? — нахмурилась Алена. — Вообще-то я редко говорю правду кому бы то ни было, а начальству и подавно. Что вы от меня хотите, вы это и раньше знали…

Она осеклась, заметив, что брови шефа сошлись на переносице, а глаза потемнели.

— Я про рекламу, — обозначил он тему разговора.

— Во-первых, какая разница, снялась я в рекламе или нет? Это же никак не отражается на моих профессиональных качествах. А во-вторых, откуда вы узнали? — Она склонила к плечу голову и хитро прищурилась.

— Что касается первого, — Борисыч вздохнул, — то это действительно никак не отражается на твоих качествах как журналиста. Но как я в глаза твоим родителям посмотрю, дурья твоя башка!

— Да нормально посмотрите, — пожала плечами Алена. — Я же не собираюсь кричать на всех углах, что снялась в рекламе женских…

— Я тебя умоляю! — скривился Борисыч.

— Ну, хорошо. — Алена решила больше не упоминать фирму «Тендер». — Ролик крутят уже пятый день, а меня даже в подъезде никто еще не упрекнул. Странное дело, мне кажется, тут замешаны сверхъестественные силы. Почему-то остальных девушек изводят насмешками и косыми взглядами. Я заинтересовалась этим вопросом и решила написать статью, специально ведь снялась в рекламе, заболела даже — шутка ли, проторчать целый день в бассейне! И на тебе — абсолютно нулевой результат! Ведь хоть бы кто косо взглянул! Нет же, смотрят как на пустое место, не узнают. Телевизор, что ли, перестали смотреть наши граждане? — Она закончила свою пламенную речь и уставилась на Борисыча вопросительно, даже с некоторым вызовом, словно он тоже был причастен к бойкоту, который объявили ей любители побороться за общественную нравственность.

— Так ты снялась в рекламе, чтобы на себе почувствовать все то, о чем собиралась писать?

— Угу. — Алена кивнула и взглянула на шефа абсолютно честными глазами, дабы не думал, что у нее имелись еще какие-то мотивы.

— Вся в отца, — вздохнул он. — Такой же сорвиголова. Только недавно остепенился. Поручили ему как-то статью писать о том, как проходит уборочная в каком-то там колхозе. Это когда мы вместе с ним еще в университете в «Комсомольской правде» стажировались. Так вот, он должен был поехать и взять несколько интервью, понаблюдать денек за процессом, вернуться и отписаться по стандартному образцу — мол, работа кипит, план уже перевыполнен. Но твоему папе этого показалось мало. Ему нужны были подвиги. Вот он и устроился в этот колхоз, как бы подкалымить. Уж не знаю, как у него это вышло и кто ему поверил, но устроился.

Пахал, разумеется, как каторжный, влезал во все дырки и такие там огрехи обнаружил, что в колхоз этот сотрудники ОБХСС целой делегацией покатили. Статью его поначалу печатать не хотели, потом урезали до минимума, потом восстановили и дали чуть ли не на первой полосе. Тогда его имя стало самым известным на нашем курсе. Он очень гордился. Правда, не всегда такие номера у него проходили. В большинстве случаев его порицали, даже выговор не раз получал, однажды чуть из комсомола не исключили. Знаешь, с каким трудом ему удалось перевестись на «международку»?! Но тут, как говорится, полюбить — так королеву, проиграть — так миллион. В общем, вижу, гены работают — дочка в папашу пошла. Только что же мне людям говорить?

— То же, что и я, — мол, ошибочка вышла. Девушка просто похожа. А я к тому же прическу менять собиралась. Только вот зачем? Все равно никто не узнает.

— Отец узнает.

— А разве в Австрии наши каналы принимают?

— Да черт его знает!

— Ну, тогда и не будем заострять. А как быть со статьей?

— Написала уже?

— Пока нет.

— Вот когда напишешь, тогда и поговорим.

— И вы только из-за рекламы так расстроились? — усмехнулась Алена.

— Ну… — протянул Борисыч. — В общем-то не совсем. Реклама, конечно, ерунда, но вот замять твое участие нам будет трудно. Даже не в этом дело! В конце концов, любой ход событий можно направить себе на пользу, на то мы и журналисты. Но у тебя, девочка, появились враги. Вот что мне не нравится. Вот что меня пугает.

— На чем основаны такие заключения?

— Полюбуйся! — С этими словами Борисыч протянул Алене рулончик тонкой бумаги. — Сегодня по факсу пришло.

Она развернула рулон, пробежала глазами, потом молча вернула Борисычу.

— То-то и оно! — Он выразительно прищурился, сразу напомнив ей кого-то из «знатоков» — героев любимого телесериала. — Кто мог иметь доступ к твоему договору со студией «Степ»?

Она пожала плечами, хотя точно знала, у кого на руках документы — у Сашки Сакисяна, у кого же еще?! Ну, в крайнем случае, у Марины. Только Марине затруднительно из больницы рассылать по факсу ее договор, даже если не учитывать, что она в коме. К тому же Марина не знала, где Алена работает, а вот Сакисян знал. Но зачем ему так ее подставлять — понятно же, что начальство ее не похвалит за участие в любой рекламе, тем более в рекламе такого сорта. Это хорошо, что Борисыч относится к ней как к родной дочери. А если бы он не дружил с ее отцом с институтской скамьи, если бы она для него была просто лишь рядовым сотрудником? Ведь точно бы на дверь указал. Журнал «Оберег» — уважаемое печатное издание, а тут такое грязное пятно на репутации. Так зачем это Сашке-то нужно?! Неужели мстит за Игоря? Неужели до такой степени мужики мелочны? Быть не может!

— Ты чего задумалась? — услыхала она голос Борисыча.

— А разве нет повода поразмыслить о жизни?

— Только не в моем кабинете, — усмехнулся шеф и снова протянул ей факс: — Держи. Советую выкинуть, и побыстрее. И не испытывай ты больше моего терпения: стригись, переодевайся — в общем, меняй внешность. И ради всех святых, не лезь больше на скользкую дорожку.

— Ладно, — вздохнула Алена и поднялась.

— Но ты точно не знаешь, кто бы мог такую подлость сотворить? — кивнул он на факс, который она сжимала в руке.

— Попробую разобраться.

— Мой совет, затаись. Тот, кто это сделал, сделал это не просто так. Сам проявится. Вот тогда и поймешь. А когда поймешь, держись от этого человека подальше, поняла?

Алена кивнула. Понять-то она поняла, но ведь Борисычу не скажешь, что она все по-своему сделает — конечно, постарается узнать, кто послал в редакцию ее договор на съемку в рекламе, но главное — зачем послал. Только нужно очень постараться, чтобы это выяснить. Сначала, конечно, надо сесть и спокойно все обдумать. Ведь Сашка Сакисян зачем-то сделал этот свой ход, следовательно, и впрямь, как говорит Борисыч, ожидает дальнейшей реакции. Но какой?

Что-то в этой истории цепляло, что-то непонятное навязчиво крутилось в голове, вспоминались обрывки фраз — но что это был за разговор? Обо всем этом, однако, нельзя Борисычу рассказывать, хоть и хотелось поделиться. Этот с виду ленивый и вялый начальник — настоящий психолог. Он мигом может раскусить любой мотив любого поступка. Но в ее конкретном случае раскудахтается, точно бройлерная курица, и все ее расследование сойдет на нет, дойдет ведь до прокуратуры, Терещенко впаяют выговор, а ее сошлют в Вену, к родителям. Так что Борисычу лучше ничего не знать.

Она вышла из кабинета и глубоко вздохнула: «Закрутилось!» Алена замерла — почему она раньше об этом не вспомнила? Ведь действительно, пора бы уже закрутиться делам, предполагаемое убийство-то на носу. Два дня осталось. Неужели она думала, что все так и будет идти — мирно да тихо? Ведь в Лялькином случае ничего похожего не происходило. Лялька страдала. Инга страдала. И Ирина тоже. Видимо, настал черед и ей, Алене, пострадать. На это ведь и расчет!

— Какая же я умная! — вслух похвалила она себя и улыбнулась.

— И еще симпатичная! — заорал ей в ухо Леша Бакунин.

Алена вздрогнула от неожиданности.

— Сдурел совсем?!

— Не совсем, — хохотнул он. — Рад тебя видеть. Ты же появляешься у нас, как красное солнышко, — раз в месяц. Есть повод радоваться! — Леша обнял ее и доверительно склонил голову к ее уже пострадавшему уху.

— И какой повод для бурных восторгов? — Алена поморщилась.

В сущности, Бакунин был милым парнем, если не брать во внимание его длинные, до плеч, волосы. В этом вопросе Алена придерживалась консервативной точки зрения: мужчина должен быть стриженным — и никак иначе. Во всем же остальном Лешка был отличным малым — умным и веселым, к тому же писал замечательные статьи на всяческие юридические темы. Он многозначительно улыбнулся.

— Я рад, потому что наконец разыскал тебя. У Вари в следующий четверг день рождения. Все уже отстегнули в общую казну положенный полтинник. Ты одна осталась злостной неплательщицей.

— И всего-то? — притворно разочаровалась Алена.

— Пока да! — Лешка изобразил грусть, но тут же снова просиял: — Впрочем, можешь угостить меня ужином в ресторане. Очень хочу с тобой отужинать, но поиздержался на юбилеях. Июль — просто ад какой-то в этом смысле, человек двадцать моих знакомых родились именно в июле. Да еще Варвара…

— Не сочти меня скупердяйкой, — улыбнулась Алена и протянула ему пятидесятирублевую купюру, — к сожалению, у меня совершенно нет времени на ужины.

— На ужины со мной, — подмигнул он. — Слушай, а это правда?

— Что? — Алена нахмурилась. Не то чтобы она боялась еще и от Бакунина услышать про «Тендер», просто очень уж неожиданно повернулся разговор.

— Ну… то, что все говорят о тебе?

— Хотелось бы услышать, что именно.

— Две вещи. Правда, первая… я сам знаю — полнейшая чушь. Но вот вторая!.. — Он многозначительно округлил глаза.

— Ну?! — потеряла терпение Алена.

— Тут ходит вялая сплетня, что ты снялась в рекламе тампонов «Тендер»…

— Да ты понимаешь… — пробормотала Алена, но Лешка махнул рукой.

— Даже и не начинай. Сам видел — действительно похожа, но все равно никто не верит. Так, треп идет. А вот история!..

— Ну?..

— Про Скрипку. Якобы ты на его шофера с саблей кинулась, и после этого Скрипка в тебя по уши влюбился. А теперь у вас бурный роман, и дело идет к свадьбе, — выпалил Лешка с такой гордостью, словно речь шла о его собственной свадьбе.

— Ох! — выдохнула Алена и вдруг покраснела.

Видимо, Бакунин сделал выводы и усмехнулся:

— Н-да… впрочем, любовь зла…

— Дурак! — У нее лопнуло терпение. — И сплетник к тому же! Слушай меня внимательно и распространи, пожалуйста: сабля была, шофер был, все остальное — брехня! Понял?!

— А почему столько эмоций?

— Злость распирает.

— Не верю!

— Лично мне кажется, что история про «Тендер» больше походит на правду.

— Ну, конечно! — презрительно скривился Лешка.

Он не поверил. Так и ушел, оставшись при своем убеждении: мол, у Алены бурный роман с Иваром Скрипкой. Ей от этого стало очень тоскливо — и почему люди не верят своим глазам, зато готовы принять за истину любую глупость, сказанную «по секрету»?

* * *

«Все-таки странно, что Сашка Сакисян решил испоганить мне жизнь таким подлым образом. Зачем это ему?» — Алена поднималась по лестнице в глубокой задумчивости. Она вспомнила о Ляльке. Дело было на второй день после того, как ее ролик стали крутить по всем каналам. Соседка пожаловалась, что на улице проходу не дают, а Алена фыркнула — какая ерунда! Смени прическу, перекрась волосы, носи джинсы вместо юбок — и всего делов-то!

И Лялька послушалась. Она действительно обкорнала свои русые косы, перекрасилась в шатенку, стала носить брюки — родная мать бы ее не узнала. И у начальства в лицее совершенно не было повода ее увольнять. Ведь детей уже распустили на каникулы, а через три месяца, в новом учебном году, никто и не вспомнил бы об этой злополучной рекламе. Так нет же — ее вызвали неожиданно. Хотя она уже неделю сидела в отпуске, позвонили и попросили прийти. И уволили. Сказали, что приказ чуть ли не сверху спустили, якобы кто-то из родителей пожаловался не то в мэрию, не то в районную администрацию, какой-то петицией в нос тыкали — мол, чему она детей может научить? В общем, директор лицея намекнул, что в школы ей лучше не соваться (по крайней мере, ближайшие года два), что очень сильная насчет нее волна с верхов пошла. И вообще якобы лицею здорово досталось — какие-то проверки начались, спонсоры заметались, словом, ничего хорошего. Да что там намекнул, так и сказал: «Вам, милочка, теперь только на рынке шмотками торговать. Да и не шмотками — торгуйте прокладками «Тендер», начало ведь уже положено!» Для Ляльки увольнение стало последним ударом.

А Ирина? Ну откуда жене ее «папика» стало известно об их связи? Алена почувствовала, что наткнулась еще на одну тайну в этом запутанном деле. Может быть, последнюю и самую главную. Если она разгадает ее, то поймет, кто и зачем убил девушек. Она ощутила легкий озноб, что свидетельствовало о крайнем нервном возбуждении. В таком состоянии Алена добрела до своего этажа.

— Привет! — услыхала она голос Генки Харитонова и, вздрогнув, оцепенела, боясь поднять голову.

— Как дела? — Он закрыл дверь квартиры и уставился на Алену.

Хранить молчание в такой ситуации — абсолютная бестактность, к тому же это выглядело бы очень подозрительно. Алена заставила себя улыбнуться и взглянула на Геннадия. Он выглядел молодцом, казалось, совсем оправился. Видимо, следователь Терещенко перестал мучить его расспросами. Генка был собран, по-деловому подтянут и побрит.

— А у тебя как дела? — выдавила она и закашлялась; горло сдавили спазмы.

— Из Склифа ушел, — с непонятной гордостью сообщил Генка.

— Выгнали?! — Алена постаралась изобразить на лице сочувствие.

— Почему выгнали? — удивился Генка. — Сам ушел. Нашел классное место в американской клинике — зарплата выше потолочной нормы. Вот машину собираюсь покупать.

— Поздравляю, — промямлила Алена. Ей очень хотелось закрыться в своей квартире. Вдруг Генка все-таки убийца?! Вдруг он сейчас заподозрит что-нибудь?

Алена поняла, что именно в эту минуту ей умирать совсем не хочется, тем более на лестнице, в антисанитарных условиях. Конечно, Терещенко обещал прикрытие. Но, может быть, у этих наблюдателей опять какой-нибудь обеденный перерыв или пересменок…

— Несколько раз заходил к тебе, хотел кое-что спросить… — Геннадий сунул руки в карманы брюк. Алена пристально наблюдала за его движениями, пытаясь на глазок определить, собирается он нападать или нет пока.

— Спросить?.. — машинально повторила она.

— Да что с тобой?! — улыбнулся он. — Ты меня боишься? Или мне кажется?

— Кажется! — выпалила она.

Генка посмотрел на нее внимательно, но, видимо, ничего не заподозрил.

— Тяжелый день был, — оправдалась Алена.

— Может, к себе пригласишь? — почему-то усмехнулся Генка.

— Нет! — Она повысила голос, хотя прекрасно понимала: если Харитонов и мог надеяться, что она к нему относится так же, как до убийства Ляльки, вполне по-соседски, то теперь его надежды должны рассеяться. — У меня такой бедлам, — пробормотала Алена, поясняя свое отчаянное «нет».

— Ну, хорошо… В общем-то, у меня к тебе вопрос есть. Ты не можешь сказать, зачем Лялька занимала деньги?

— А откуда ты знаешь?! — выдохнула Алена.

— Откуда! — скривился он. — Тесть кричит, что деньги она у него заняла, чтобы мне машину купить. Отдавай, говорит! Прямо совесть человек потерял!

— Она действительно хотела машину купить… — Алена задумалась. — Только вряд ли на нее деньги собирала. Мне кажется, что она хотела кому-то дать взятку, чтобы ее ролик сняли с эфира.

— Она что, спятила?! — Генка округлил глаза.

— Знаешь ли!.. Спятишь тут! — разозлилась Алена. — Ей же проходу не давали. И кто ее поддержал в столь трудную минуту? Ты, что ли?!

— Ну, хорошо. — Он не стал спорить, что вообще-то было не в его правилах. Обычно Генка не мог стерпеть, когда его хоть в чем-то обвиняли, — начинал громогласно оправдываться, перекладывать вину на других. Теперь же только спросил: — Ты ведь тоже снялась в рекламе «Тендер», так?

Алена нерешительно кивнула, пытаясь догадаться, куда он клонит.

— Сколько ты должна получить по контракту?

— Вопрос нескромный, но… в общем… три тысячи долларов. Рублями по курсу, разумеется.

— Понятно…

— Что понятно?

— А если ты захочешь, чтобы ролик сняли с эфира, к кому обратишься?

— Вряд ли я захочу.

— А все-таки? — Он склонил голову и взглянул на нее сверху вниз. С интересом таким взглянул, с издевательским интересом.

— Ну, не знаю, к кому мне обращаться в такой ситуации, — развела руками Алена, раздумывая, стоит ли обнародовать свои предположения относительно Сашки Сакисяна.

— Лялька ходила на студию умолять, чтобы ее ролик сняли, так, кажется?

— Но это же ничего не дало, — совсем растерялась Алена.

— Кто знает?.. — Генка напустил на себя жуткую загадочность и многозначительно покачал головой. — Может быть, именно там ее и попросили собрать большие деньги?

«Это все вокруг гениальные или ответ лежит на поверхности, а я переоцениваю свои умственные способности?» — с досадой подумала Алена. Приходилось признать: Генка связал Лялькин заем с рекламой «Тендера» за несколько секунд, тогда как сама она потратила на это почти месяц!

— Так чего бы тебе не пойти и не спросить в лоб? — «Нет, я все-таки достаточно гениальна!»

— Да был я на студии «Степ», — отмахнулся Генка. — Администраторша по телефону намекнула: мол, может быть, чего-то и скажет, пропуск мне выписала, а потом, видно, струхнула, не явилась на встречу. Я, как последний дурак, прошлялся полчаса по «Мосфильму», налетел на директора, но Сакисян — еще тот угорь, ни хрена не сказал, только расшаркивался. Но я чувствую: все дела именно там крутятся! Нужно еще раз попытаться администраторшу достать. Может, надавить на нее?

— Ты думаешь, что убийство Ляльки связано со студией «Степ»? — выдохнула Алена, чувствуя в соседе единомышленника.

Но миф рассеялся так же быстро, как и возник. Харитонов неестественно дернулся, потом хмыкнул и наконец с озадаченным видом произнес:

— При чем здесь убийство? Мне деньги возвращать нужно.

«Вот скотина! О деньгах в первую очередь!» Ей расхотелось с ним общаться. Впрочем, и Генке, похоже, тоже надоело общение. На прощание он лишь попросил:

— Если что-нибудь изменится, скажи мне, ладно?

— А что может измениться?

— Ну, мало ли… — глубокомысленно изрек он. — Может, кто-нибудь у тебя деньги потребует, или… В общем, все, что касается этих трех тысяч… Потом ты мне расскажешь, заметано?

— Да в чем дело? — не выдержала Алена.

— Я уже почти догадался, только нужны подтверждения. Зайду к тебе в воскресенье, ладно? Мне очень нужно поймать эти денежки. Будешь наживкой? В смысле, поможешь?

— Встань в очередь, — буркнула она, подходя к своей двери.

— Не понял…

— Чем смогу, помогу! — «Только бы отвязался!»

— Ладно, привет! — Он быстро спускался с лестницы.

— А как у тебя дела с продажей квартиры? — крикнула она вдогонку.

— Да далась тебе эта квартира! — донеслось снизу.

* * *

«Ну и дела!» — сказала себе Алена. Значит, Генка подозревает, что деньги не украли, их просто не было! Или не подозревает, а знает (если брать во внимание, что он сам мог убить свою жену). Надо же, как расцвел после ее смерти!

Хотя дело-то не в Генке. Харитонов, конечно, в своем отчаянном азарте до многого додумался, но не знает того, что Марина лежит в больнице с проломленной головой. Картина начала вырисовываться: Марина скорее всего узнала, что Сашка занимается какими-то аферами, наживаясь на несчастных страдалицах. Что она не пошла с этим в милицию, вообще не попыталась поступить как-то по-честному — это понятно, не такой она человек. Ей плевать на девушек, а тем более на тех, кто добровольно тащит деньги ради странных и невыполнимых обещаний.

Надо думать, Марина потребовала у Сашки долю за молчание. Тот, разумеется, послал ее ко всем чертям, и тогда, чтобы припугнуть его, она решила поговорить с Генкой, который так кстати догадался о том, что его жену облапошили. Конечно, Марина не собиралась сдавать Сакисяна Харитонову, она надеялась, что Сашка, увидав Генку, струсит и пересмотрит свое решение. Видимо, он и пересмотрел, да не в Маринину пользу: решил, что лучший партнер — это мертвый партнер. Вот и саданул ее по голове, чтобы больше не мешала. Алена медленно опустилась на стул. «Выглядит весьма логично, — думала она. — Но это — если Сашка действительно мошенник. И еще: если он убийца. Шутка ли — хладнокровно стукнуть женщину по голове!»

«Хорошо, — сказала она себе. — Исходи из того, что Сашка аферист. Во всяком случае — пока». Итак, директор съемочной группы выкачивает из девушек деньги. Он точно знает, что они получили гонорар, потому что сам его выдал. И предполагает, что за рекламный ролик такого рода ни одну из статисток по головке не погладят — их будут унижать, их будут травить, родители в лучшем случае объявят им бойкот, друзья их бросят — и так далее… Конечно же, это на время, но именно это время Сакисян и использует для своих махинаций. Он втирается в доверие к девушкам, обхаживает их, попутно узнает их материальное положение. И советует не класть деньги в банк, даже не делать серьезных покупок, потому что якобы грядут тяжелые времена.

Большинство девушек, снявшихся в рекламе, не очень-то сообразительны, не способны сложить два и два, чтобы получить четыре. Они вообще складывать не умеют, как, например, Инга — смазливая и спесивая куколка, у которой вообще ничего в голове не содержится. Или Ирина — «амурное недоразумение» богатенького «папика». А Лялька? Лялька от горя и растерянности забыла, что у нее высшее образование. Или Ольга, которая сразу после школы пошла работать гидом-переводчицей. Ни одна из жертв не могла осмыслить ситуацию, тем более что все делалось скорее всего втайне.

Сакисян должен был себя обезопасить, наверняка каждой из девушек он запретил распространяться о своей помощи. Ведь Лялька, если бы знала, что у него это на конвейер поставлено, она бы отказалась. Алена не могла не восхищаться отлаженной схемой Сакисяна, а также его способностью предвидеть развитие событий. Вот у кого мозги работают. Ну скажите на милость, кто догадался бы, что после того, как ролик выйдет в эфир, девушку начнут травить? Вполне могло получиться, как с Аленой. Хотя… Сашка ведь тоже просто так не сидит, он работает, развивает ситуацию. Ведь именно он прислал факс Борисычу. Скорее всего петиция от «псевдородителей» на Ляльку — тоже его рук дело. Да у него, наверное, в запасе еще множество способов заставить человека страдать. Он же почти все знает о девушках, которые у него снимались. И несчастные страдалицы бегут к нему, чтобы он помог. Как Ирина прибежала. Алена сама видела. Ведь на стадии «ухаживания» Сашка вворачивает информацию: если припечет, я, мол, помогу, только скажи.

И они приходят, просят помощи. Он соглашается, берет деньги, якобы для того, чтобы заплатить кому нужно и снять ролик с эфира. Девушки легко расстаются с деньгами, потому что надеются на всесилие одного из создателей рекламы. Наверное, он плетет им про какие-нибудь связи, и они охотно верят, так как люди склонны верить во что угодно, лишь бы не утратить надежду на спасение. Разумеется, Сашка не обладает достаточными полномочиями, дабы прекратить показ ролика на всех каналах разом. Поэтому просто берет взятку и затихает. Скорее всего он запрашивает весьма внушительную сумму, потому что все жертвы занимали деньги…

И тут зазвонил телефон — так всегда бывает, стоит лишь человеку задуматься о чем-то. Алена сняла трубку и даже не удивилась, услышав голос Сакисяна.

— Как у тебя? — поинтересовался он.

— Боже мой! Как хорошо, что ты позвонил! — тут же заныла Алена, потому что была уверена: слезы — это именно то, чего он ждет. Она даже всхлипнула несколько раз, чтобы он не разочаровался.

— Проблемы?

— Еще какие! Сашенька, миленький… — Алена сама себе удивилась. Надо же, действительно на глазах выступили слезы. Видимо, уроки режиссера Коли не прошли даром. Она готова была разрыдаться. — Из квартиры выйти невозможно, в магазине ничего купить не могу, родители из Вены звонили, орали на меня, говорят, я их на всю жизнь опозорила. И еще Костик мой… — Она снова всхлипнула и усмехнулась — ложь про Бунина, пожалуй, перебьет даже его цинизм, но чего только не сотворишь для пользы дела… — Костик… он меня бросил. А начальство грозится с работы уволить. Понятия не имею, как они узнали, я ведь все отрицаю.

— Н-да… — сочувственно протянул Сашка. — Отрицать-то как раз бесполезно. Лицо же на экране. Тут что отрицай, что не отрицай — один черт.

— Что же мне теперь делать?! — Алена по-настоящему разрыдалась.

— Тихо-тихо. Успокойся и слушай. — Голос его стал твердым и властным, как у настоящего спасателя из службы «911», который уговаривает пострадавшего не дергаться и терпеливо ждать, когда ему окажут квалифицированную помощь. — Сегодня уже ничего нельзя сделать — довольно поздно. Но с утра я напрягу своих в представительстве фирмы «Тендер», и они признают, что ролик не соответствует стандарту. Или еще какую-нибудь ерунду найдут, словом, забракуют; конечно, за это придется им заплатить. Просто так никто свою башку подставлять не станет.

— Конечно-конечно, Сашенька! — Алену не нужно было долго убеждать. Она снова всхлипнула — так проникновенно, что от жалости к себе действительно разревелась. — Деньги не проблема!

— Не знаю… — протянул Сашка. Потом вздохнул и резанул: — Десять тысяч долларов.

— Что?! — Плач моментально прекратился.

— Я же говорил: деньги немалые.

— Но как же мне найти такую сумму?

— Аленка! Это уже не моя проблема. Я с тебя вообще ничего не беру, я это делаю исключительно потому, что ты мне симпатична, я понимаю, как тебе трудно, и вообще…

— Конечно, Сашенька, — пролепетала Алена. — Но… когда нужны деньги?

— Сама решай. Тут как в «12 стульях»: утром деньги — вечером, как говорится, результат. Достанешь завтра, завтра и снимут ролик.

— А если… если дня через два?

— Значит, через два дня.

— А ты не знаешь, у кого можно занять десять тысяч? — Она изобразила дрожь в голосе.

— Не десять, а семь. Три у тебя уже есть.

— Да-да, я и забыла, — снова всхлипнула Алена.

— Как ты думаешь, как скоро ты сможешь достать эту сумму?

— Не знаю. Смогу ли я вообще?

— Сможешь, — перебил Сашка. Видимо, от Ларисы он знал, как живет Алена. — Давай договоримся, что воскресенье — последний срок.

— Господи, но сегодня же уже пятница!

— Пойми, не я устанавливаю эти порядки.

Кто устанавливает такие драконовские порядки, он не потрудился объяснить — наверное, пока не придумал.

— Хорошо, — сказала Алена, лихорадочно соображая: не слишком ли быстро она согласилась? Может, стоило еще поломаться?

Наверное, Сашка уже привык, что долго уговаривать девушек не приходится — те в лепешку готовы разбиться, лишь бы треклятый ролик с их участием исчез с экранов.

Алена положила трубку. Глянув в зеркало, кивнула своему отражению:

— Десять тысяч долларов. Ну, есть еще вопросы?!

«Есть…» — прочла она в своих глазах. Что Сакисян срывает хороший куш с чужой глупости — теперь факт доказуемый. Но, к счастью или к несчастью, это никак не доказывает его причастность к убийствам. Трудно представить, чтобы Сашка хладнокровно убил всех девушек, инсценируя действия маньяка, только ради денег. Он же нормальный человек, а в этих убийствах было что-то ненормальное. И дело даже не в том, что жертвы погибали в муках, дело не в обилии крови…

Песня! Ну, конечно, — вот то, что никак не вписывается в схему. Ну зачем тому же Сакисяну, будь он убийцей, врубать на три часа музыку? Причем одну и ту же песню Элвиса Пресли? Фанатичная любовь к королю рок-н-ролла? Вряд ли. Терещенко вообще не верит, что музыка звучала в ночь убийства. Но как избавиться от ощущения, что она ее слышала сквозь сон?

* * *

В воскресенье Аленина квартира заполнилась людьми. Такого столпотворения здесь не было со времен выпускного вечера — тогда к Алене завалился весь класс. Теперь же по комнатам шныряли десятка два оперативников, которые устанавливали какую-то аппаратуру, обсуждали что-то непонятное, репетировали — кто, где и когда должен стоять, откуда нападать и в каких местах прятаться. Все это походило на последние приготовления перед премьерой спектакля. Алена несколько раз бывала в такие дни в театре, где работала ее тетка Тая; там все на ушах стояли, как сейчас у нее дома. Она слонялась по собственной квартире, чувствуя себя чужой на этом празднике жизни. Казалось, о ней все забыли. В конце концов Алена притулилась в уголке, на кухне, и притихла, предоставив профессионалам делать свое странное дело.

— Вот вы где! — Вадим придвинул стул поближе к ней и тоже сел. Был он свеж и взволнован, как легавая перед охотой на лисицу.

— Я и не знала, что в милиции столько людей работает, — вместо «здрасьте» пробурчала Алена. — А если преступник следит за домом и побоится войти, когда поймет, что у меня столько гостей?

— Не поймет, — заверил Терещенко. — Все оперативники входили в подъезд по одному, ну, в крайнем случае, по двое, под видом служащих жэка или простых граждан.

— Да наш дом никогда столько работников жэка не видел. Хорошо, если какая-нибудь дотошная старушка умудрится заманить к себе полупьяного сантехника — и то большая удача.

— Да что вы в самом деле! — возмутился следователь. — Мы же убийцу ловим, а не суперагента. Будет он следить! Он вас убивать заявится, ему сейчас не до шпионской конспирации.

— Может, вы его недооцениваете?

— На всякий случай мы возьмем всех, кто позвонит в дверь.

— И кто же, по-вашему, должен это сделать? — язвительно усмехнулась Алена. — Просветите меня наконец, чтобы я знала, кого бояться.

— Придет тот, кто обещал прийти, — Сакисян, конечно. Как только мы возьмем Сакисяна, наши люди тут же возьмут Игоря Полунина и Ларису Кравченко. Мы уже за ними следим.

— А при чем здесь Лариса?

— Да ни при чем, собственно. Если не расколется на допросе — придется отпустить. Я подозреваю, что она помогала Сакисяну — ну там клиенток уговаривать или вроде как наводчицей была: втиралась в доверие к тем, к кому Александр не мог втереться, смотрела, как живет девушка, чем живет. Вот ваша соседка, например… Ему ведь точно нужно было знать, с кого сколько денег требовать. С Ирины он взял аж двадцать тысяч — все ее сбережения, которые любовник год отстегивал на карманные расходы. А вот с Инги — всего пять тысяч долларов, больше она дать все равно бы не смогла. В Подмосковье люди бедные.

— А Игорь?

— Игорь вообще-то странный тип.

— Это же еще не повод, чтобы арестовывать человека, — усомнилась Алена.

— Не арестовывать, а задерживать, — поправил Вадим. — Задержим, припугнем эту троицу — они как миленькие все подробности и выложат. Игорь — просто свидетель, да и Лариса скорее всего тоже, но они могут рассказать массу интересных деталей, которые следствию очень помогут.

— Ничего себе работа со свидетелями! — вздохнула Алена. — Чуть что — в каталажку. А где же презумпция невиновности?

— Речь идет о серийных убийствах с банальной целью ограбления, проще говоря, о форменном бандитизме. Пока я начну искать подходы к вашему Сакисяну, потом миндальничать с Ларисой и Игорем, Александр сто раз выкрутится, ведь вся наша операция белыми нитками шита — никаких прямых улик, никаких доказательств. Мы просто знаем, что Сакисян совершает преступления, поэтому нужно оперативно работать. И подельщиков брать.

— Да какие они подельщики?! — Алена даже подпрыгнула на стуле. — Лариса?! Лариса по уши влюблена в Сашку и сама себе в этом признаться боится. Таскается на съемки… Думаете, действительно из феминистских убеждений?! Черта с два! Она эту байку придумала — для себя же самой. Лариса обычная женщина, а он женатый мужик, да и подлец к тому же. Она ведь просто хочет быть все время рядом с ним, вот и весь секрет. А Игорь? Ну, посмотрите на это! — Она схватила с подоконника открытку, которую прислал Игорь два дня назад. Таких посланий от него Алена за последнюю неделю уже штук десять получила, он их под дверь подкидывал вместе с охапками цветов. — Вот:

с выражением зачитала она вирши, написанные размашистым почерком со множественными фигурными загогулинами.

— Что за бред? — следователь округлил глаза.

— И вы до сих пор думаете, что Игорь способен помогать Сакисяну? Да он со своей романтикой все бы испортил!

— Как знать… — многозначительно протянул Терещенко. Вдруг усмехнулся: — А почему вы их так защищаете?

— Во-первых, терпеть не могу столь вопиющей несправедливости, во-вторых, считаю ваши действия превышением власти, что, согласитесь, недопустимо в правовом государстве, сами же говорили…

— Знаете, пожалуй, я и вас арестую. — Лицо Вадима пошло красными пятнами.

— А в-третьих… — запальчиво продолжала Алена, не обращая внимания на угрозу, — я думаю, вы в корне не правы и задержите вовсе не убийцу, а мошенника, которого хорошо бы наказать, но вину его вы вряд ли докажете.

— Да?! — сверкнул глазами следователь. — И кто же, по-вашему, убийца? Ваш разлюбезный маньяк?

— А почему нет?! Почему вы уперлись в одну версию и прете напролом?

— Да потому, что нет ни одного доказательства, что в этом деле замешан какой-то неизвестный убийца. Уж будьте уверены, наши эксперты на славу поработали, но ничего не обнаружили. Все вертится вокруг Сакисяна — и никаких других лиц. Все свидетели — и по убийству вашей соседки, и по убийствам остальных девушек — опознали его. Даже жена господина Тихомирова, ну, того престарелого любовника Ирины, даже она сказала, что он и есть «доброжелатель», который накапал ей на мужа.

— Ну зачем Сашке убивать, когда деньги он и так получил?

— А черт его знает, — махнул рукой Терещенко. — Может, хотел следы замести. Мертвые ведь претензий не предъявляют. Все его обещания снять ролики с эфира — чистой воды блеф. Ну что было бы, если бы ваша соседка осталась жива? Неужели она или ее муж спокойно простили бы ему такое надувательство? Деньги пришлось бы отдавать. И потом, почему вы решили, что он не может оказаться жестоким человеком? Рушить судьбу другого — разве, по-вашему, не жестоко?

— Одно дело рассылать факсы начальству, другое — убить человека извращенным способом… — Алена осеклась, подумала: действительно, почему не предположить, что милый и жизнерадостный бабник — это только маска Сакисяна, а на самом деле он жестокий и расчетливый преступник.

— Вы клюнули на его удочку, а я нет, — улыбнулся Вадим. — Он так все подстраивал, чтобы походило на действия маньяка, но, как видите, просчитался.

— А песня? — пробормотала Алена.

— Да выкиньте вы ее из головы! — снова улыбнулся Вадим. — Не было никакой песни. Никто, кроме вас, про нее так и не вспомнил. Правда, если быть до конца честным, соседи Ирины за день до убийства уехали на дачу, как и ее родители. Но, с другой стороны, показания бабушки из подъезда Ирины тоже нельзя принимать всерьез.

— А мои?

— А вы можете поклясться собственной жизнью, что слышали именно песню про «Тендер»? — усмехнулся следователь.

— Нет, учитывая теперешнее мое состояние. — Алена криво усмехнулась. Сейчас ей было не до шуток. Она бросила тоскливый взгляд в направлении прихожей, где в приглушенном свете суетились темные фигуры. Затем снова посмотрела на Терещенко. — Может быть, вы расскажете, какая роль отведена мне в этом спектакле?

— Ну уж, спектакле!.. Слушайте, когда все угомонятся и вы останетесь одна… Нет, конечно, все мы будем на своих точках, рядом с вами, но вы должны забыть, что мы в квартире. Вот в это время вы должны вести себя естественно. Это самое главное.

— Боюсь, что не смогу.

— Сможете. Судя по вашему разговору с Сакисяном, который я записал на пленку и буду прослушивать каждый день как лучшее шоу сезона, вы прирожденная актриса. Странно, что вы стали журналисткой.

— Знаете, как выламываться в нашем деле приходится, — усмехнулась Алена. — Иногда даже противно.

— Тогда тем более.

— Терещенко, — позвали из гостиной.

— Ну вот, — вздохнул он и нехотя поднялся. — Скоро все кончится, не переживайте.

Он оставил ее одну. «Когда все кончится, — с грустью подумала Алена, — наверное, мне будет жаль. Я уже привыкла». Она ощутила пустоту в душе — абсолютную и холодную пустоту.