Едва прощание закончилось, Деникин тихо отделился от толпы и направился в сторону улицы. Однако, увы, его перемещения не оказались столь незаметными, как он мог надеяться. Не успел помощник полицмейстера сделать и десятка шагов, как за спиной послышался быстрый хруст. Его стремительно догоняли, и Деникин точно знал, кто это, даже не оборачиваясь.
- Как, вы уже уходите?
- Как видите, Ершов.
- Я полагал, что после похорон вы все же изволите, наконец, наведаться в управу...
- Я пропустил лишь день, и, полагаю, имел на то полное право. Мы хорошо поработали, Ершов, и заслужили немного покоя.
- Что именно вы зовете хорошей работой, Деникин? - осуждающе глядя, по своему обыкновению, исподлобья - издержки малого роста - вопросил Ершов.
- Думаю, все то же самое, что и его превосходительство. Вынужден с вами проститься, - холодно ответил Деникин, и продолжил прерванный путь.
Он надеялся, что Ершов наконец его оставит. Однако, слишком хорошо изучив за последнее время привычки своего сподручного, понимал, что подобное вовсе не в его характере. И верно: скрип за спиной раздался снова.
- Деникин, вы вмиг раскрыли отравление госпожи Софийской, и я, признаюсь, восхищен вашей проницательностью...
- Благодарю, Ершов, но мне пора.
- Однако, достигнув успеха в одном деле, мы не должны забывать о других. Долг не велит отбрасывать весомые обстоятельства только лишь оттого, что они нарушают вашу версию. Мы упускаем важные улики, - из книг Осецкого Ершов почерпнул немало неприятных слуху терминов. - Как же ранение архитектора? Вы думаете, он тоже стал жертвой беглых, но отчего-то столь упорно об этом молчит? Нет, если бы вышло так, он бы немедленно оповестил весь город - как делает наш учитель, нимало не стесняясь. А мы до сей поры так и не наведались в дом Миллера, хотя это же ваша собственная беззаконная идея!
Деникин отмахнулся и вновь вознамерился идти, однако Ершов здоровой рукой цепко ухватился за рукав.
- Постойте! Как же общность ран? Господина архитектора, нашего покойного полицмейстера и госпожи Вагнер? Как же, наконец, та деятельность капитана, которую он скрывал, и о которой горожане могли проведать? Отчего вы более не желаете задумываться ни о чем?
- Оттого, что все предельно ясно, Ершов... Всем, кроме вас. Вы же настолько увлеклись игрой в сыскаря, что теперь видите те обстоятельства, которых нет. Жизнь, между тем, куда более простая штука, нежели вам представляется...
- Однако, Деникин, нянька может быть виновна совсем не в той степени, что вы утверждаете. А если так - ее повесят напрасно! - Ершов, очевидно, использовал последний аргумент.
- Вас так волнует участь ссыльной убийцы, что вы готовы из чистой сентиментальности обрушить все наше дело? - удивился Деникин.
Ершов собрался было ответить - и, судя по выражению его лица, нечто вновь оскорбительное для собеседника - однако сдержался. Воспользовавшись паузой, Деникин двинулся своей дорогой, заметно ускорившись.
***
Для начала помощник полицмейстера намеревался заглянуть домой - в свою отдельную половину, которую арендовал у колбасника в беспокойном районе пристани.
Не лучший выбор: этот квартал, наполненный всевозможными суетными звуками, не стихал и зимой. С приходом весны о тишине и вовсе приходилось забыть. Едва лед вскрывался, как к берегу начинали ежечасно причаливать то китайские посудины с загнутыми носами, то купеческие лодки. Порой заходили внушительные военные баркасы и большие суда, привозившие почту, редкие здесь товары да новых горожан - и увозившие старых, отчаявшихся. Прямо на пристани, тем временем, шла бойкая торговля.
Кроме внешних звуков, досаждали и внутренние: семья у домовладельца была большая и шумная. А запахи, так легко проникавшие сквозь стену и намертво внедрявшиеся в каждую щепку обстановки! Деникин предпочитал не задумываться, из какой же дичи колбасник готовит свою провизию, если она так скверно пахнет.
Увы, о перемене жилья не доводилось и мечтать. Свободные дома в городе уже который год шли нарасхват. Те, кто не строился сам из дерева и не мог себе позволить, как и Деникин, обзаведение каменным особняком, мирились с теми условиями, что удалось раздобыть.
Деникин потопал у порога, сбивая снег с сапог, надетых вместо валенок в честь погребения, толкнул дверь, которую оставлял незапертой, и прошел в свою холостяцкую берлогу. Прислуги он не держал, так что отметить его непривычно раннее возвращение не мог решительно никто.
Подкинув поленьев в печь, помощник полицмейстера вытянулся на узкой кровати, положив руки за голову, и принялся разглядывать потолок - некогда беленый, но теперь весь в следах, оставленных непогодой.
Он планировал вздремнуть час-другой, прежде, чем заняться воплощением своего плана, однако сон не шел. В мозгу перекатывались слова, сказанные порывистым Ершовым. И, сколь сильно не хотелось себе в этом признаваться, они определенно вызывали в душе нечто, подобное угрызениям совести.
Дела убитых и исчезнувших, и в самом деле, густо рябили темными пятнами, как этот самый нечистый потолок. Ершов в своей пламенной речи указал только на часть несостыковок. Однако прежние попытки углубиться в любое из дел лишь еще более заводили в тупик.
Взять вот, например, каторжницу, Павлину (Калюжникову, как сумел все же выяснить дотошный Ершов, с превеликим - и пустым! - трудом отыскав ее прежнее дело).
В тот день, когда она заявила, что более не скажет ни слова, пока не воротится девочка, Деникин поддался.
Генерал отозвал своих людей на поимку налетчиков, так что на них в возвращении ребенка надежд не осталось. Пришлось вновь высылать в леса небольшой отряд ропщущих полицейских, однако и они вернулись ни с чем. Впрочем, уж больно быстро околоточные принесли эту весть, и Деникин подозревал, что они не дошли до зимовья.
Но няньку ответ не устроил. Сдержав обещание, она не проронила больше ни звука о том, что произошло в доме Вагнеров. Дальнейший допрос не дал результатов, и Деникин велел его прекратить, оставив преступницу на волю генерал-губернатора.
Конечно, убийца, подло сгубившая своего мужа, почти наверняка лгала. Скорее всего, она придумала всю историю лишь для того, чтобы ей вернули девчонку. Но несмолкающие домыслы Ершова все же сумели проесть дыру в уверенности Деникина.
- Отдав преступницу его превосходительству, мы рискуем навсегда упустить важные сведения, которые могут быть ей ведомы! - упорствовал околоточный.
К счастью для душевного покоя Деникина, глас рассудка все же заглушал рьяного Ершова. Он твердил совсем обратное: если версия помощника полицмейстера обтесалась столь гладко, что в нее без колебаний поверил сам Софийский, то она способна успокоить и горожан.
Да, беглецы по-прежнему где-то прятались - но в глазах жителей казненная нянька станет их олицетворением. Конечно, полицейские продолжат поиски негодяев (эх, знать бы еще, где искать!)... А за это время происшествия подзабудутся. За последние дни не поступало новых известий о пропавших, и, если так пойдет и впредь, жизнь скоро вернется в прежнюю колею.
Василий Софийский оказал нежданную услугу и явил себя сам - одной заботой меньше. Обнаружил себя и доктор: стало быть, и по его поводу хлопот не прибавится.
Оставалось загадочное убийство госпожи Вагнер - но у той более не имелось близких, и потому к весне уже никто в городе не упомнит, что убийцу так и не отыскали.
Младенца Романова, надо полагать, следовало искать в снегу где-то поблизости от инженерова дома, и вряд ли это составит сложности. Чувашевский, изумлявший фельдшера чудесными особенностями организма, упорно шел на поправку - и, чем более крепчало его здоровье, тем реже он взывал к установлению справедливости...
С дочерью Миллера хуже: ее-то отбросить не выйдет. Впрочем, отчего бы и в самом деле не заняться ее вопросом вплотную, когда все остальные окончательно решатся?
Нет, все вовсе не так плохо, как твердил Ершов. Он лишь напрасно лишал покоя...
А если и впрямь обратиться к дядьке Мишаю, столь любезно предложившему утром свои услуги? Он-то вряд ли станет изводить Деникина непрестанными пустыми речами.
Скоро, совсем скоро все воротится - иначе и быть не может! - к рутине, не требующей нахождения в управе сутки напролет. И это значит, что Деникин спокойно займется куда более интересными и волнующими заботами.
Однако, отчего ж их откладывать?
Можно прямо тотчас попробовать выдумать - где отыскать живые цветы в самый разгар зимы? А это, надо заметить, даже посложнее будет, чем расследование нынешних убийств. Ведь даже на утренних похоронах столь заметных особ пришлось обойтись искусственными венками, озолотившими галантерейщика, да еловыми лапами - не столько в дань давней традиции, сколько от отсутствия лучшего.
Повернувшись на бок, помощник полицмейстера улыбнулся будоражащему кровь воспоминанию.
***
Намедни Деникин, вознамерившись купить новые перчатки взамен прохудившихся, направился к тому самому галантерейщику, что мастерил искусственные цветы.
У прилавка, придирчиво выбирая нитки, стояла несуразно одетая маленькая китаянка. Из-под короткого, едва доходившего до уровня колен грубого тулупа - Деникин бы предположил, что шился он на ребенка - выступало синее атласное платье, убранное азиатскими узорами. Оно, столь нарядное, в свою очередь, переходило в подшитые валенки. На плечах лежал пуховый платок, однако выше него следовала не ожидаемая коса, а прическа сложная и необычная, хоть и порядком растрепанная. Четкий прямой пробор переходил в большой тяжелый овал черных волос, переплетенных мелкими тонкими косицами. Скрепляли все несколько шпилек, увенчанных хрустальными головками красных роз. Цветок господствовал и в аромате приторных духов, до краев наполнивших лавку и едва не вытеснивших весь воздух.
Род ее занятий не вызывал вопросов. Китайская проститутка, одна из многих. Чего в ней примечательного?
Деникин принялся выбирать перчатки, отчего-то не переставая краем глаза следить за молодой женщиной. Видимо, почувствовав, что ее разглядывают, она подняла голову и посмотрела на Деникина, улыбаясь тонкими, не подведенными на время дня, губами.
Ее красота вовсе не восхищала, совсем нет: резкие скулы, острый подбородок, удлиненные узкие глаза под набрякшими веками. Пожалуй, хорош был лишь нос: маленький, прямой, точеный. Однако, глядя на нее, Деникин, обычно не особо ходок до падших женщин, вдруг вспомнил слова Чувашевского. Учитель не находил в себе сил вести уроки, прежде не утолив телесную нужду - и помощник полицмейстера сейчас ощутил тоже самое.
Выбрав нитки и расплатившись, проститутка вышла из лавки. Деникин, забыв о цели своей прогулки, тотчас последовал за ней и нагнал на углу дома.
- Пойдешь со мной?
Китаянка снова загадочно улыбнулась Деникину.
- Я просто так не хожу... господин полицмейстер.
Говорила она на удивление четко и чисто, без малейшей примеси шепелявого азиатского говора.
- Это-то ясно, так почем же?
Во взгляде проститутки мелькнуло податливое лукавство. Смотря на нее вблизи, Деникин все более убеждался в своем прежнем намерении.
- Не счесть в деньгах...
Помощник полицмейстера не слишком-то ее понял. Она торговалась?
- А в чем тогда счесть?
- Приходите ко мне под вечер... Хоть нынче же. И сами все узнаете, - многообещающе отвечала женщина. - Вы сыщите меня в доме Фаня, что в четвертом квартале. Но вы и сами про то ведаете, так как уже гостили у нас... с вашим темноволосым другом. Там спросите меня.
Дом Фаня - тот самый, где Деникин с Ершовым намедни столь возмутительно опозорились, и она про то, конечно, знала. Вот досада!
- Спрошу, но как тебя звать?
- Я Цинь Кианг. Однако вы можете звать меня так, как вам нравится... Прощайте же, господин полицмейстер. До скорого свидания, - и китаянка скрылась за углом.
В тот день Деникин так и не дошел до управы. Искушающее наваждение не отступало, и все часы, что оставались до вечера, он провел дома в мыслях о плотских утехах. Сумерки едва опускались, как Деникин вышел на улицу и пешком направился в четвертый квартал.
Помощник полицмейстера опасался недоброго приема, однако обитательницы встретили его радушно, ничем не показывая, что узнали. Не увидел он и знакомых лиц, что тоже не относилось к желательному.
Большеголовая и когтистая привратница, широко улыбаясь, проводила Деникина во второй этаж. Отворяя дверь в конце коридора, на которую указывал длинный палец, помощник полицмейстера на миг ощутил безрассудную тревогу. Не за ней ли в минувший раз скрывались те, кто поспешил укрыться в окне?
Впрочем, Деникин немедленно отбросил нелепые мысли. Дело почти раскрыто, а домыслы Ершова лишь отнимали время, не находя никакого подтверждения и потому не имея ценности.
За дверью ждала Цинь Кианг, изрядно похорошевшая к ночи. И, право слово, она не стала занимать Деникина разговорами. Не взяла она и денег - гортанно смеясь, игривым жестом оттолкнула руку.
Столь знакомый город не переставал удивлять неизведанным.
Нынешним вечером Деникин вновь намеревался посетить дом Фаня, только на сей раз он планировал захватить для Цинь Кианг подарок - не слишком многозначительный, но при том - необычный.
Но для начала следовало немного вздремнуть.
***
Деникин долго брел по безжизненной ледяной пустыне - до тех пор, пока не уткнулся в невесть откуда взявшуюся дверь.
- Ищи под снегом! - сказал мягкий голос покойной матери.
Затем и без того тревожный сон обратился и вовсе сущим кошмаром.
- Деникин! Просыпайтесь! Отчего вы все время спите?
Помощник полицмейстера отказывался верить ушам. Немыслимо, чтобы он отыскал его и здесь! Однако с каждой секундой - и очередным настойчивым прикосновением к плечу - сомнения все более растворялись.
Деникин открыл глаза.
- Вы не заперли дверь. А если бы в дом проникли те беглые и похитили вас, пока вы столь крепко спите?
Добившись своего, Ершов по-хозяйски занял приставленную к обеденному столу табуретку. Подле ее ножки стоял суконный мешок, которого - в том Деникин не сомневался - еще накануне тут точно не было.
Нехотя, он поднялся на кровати и принялся растирать все еще сонные глаза.
- Который сейчас час?
- Уже сумерки.
Эх. Надобно бы не слишком долго задерживать гостя.
- Что-то срочное, Ершов?
- Я хотел составить вам компанию на вечер, - ответ прозвучал так, как будто бы подобный вид досуга входил в заведенный порядок вещей.
- Но у меня есть планы!
Видимо, это прозвучало чересчур резко - лицо Ершова на миг озарила обида. Однако околоточный тотчас нашелся:
- Желаете посетить опиумную курильню? Ваш добрый друг доктор как раз возвратился в город. Или, быть может, веселый дом?
Деникину почудилось, будто бы некая холодная рука проникла прямо в его нутро. Нет, Ершов никак не мог о том проведать - он лишь болтал пустое, по своему обычаю. Впрочем, даже если околоточный и успел вперить свой нос столь глубоко в дела Деникина, что все вызнал - то и что с того, в самом деле?
- Что ж, Ершов... В любом случае, вы здесь. Так, может, раскинем карты? - Деникин изо всех сил пытался изобразить радушного хозяина.
- У меня есть план куда лучше! Посмотрите, что я принес, - заметно воодушевившись, Ершов растворил мешок и протянул своему начальнику.
- Что это, Ершов? Пустые бутылки?! Какого беса вы мне их притащили? - изумился Деникин.
- Мы возьмем их с собой и направимся за околицу, где станем упражняться в стрельбе, - тоном, исключающим дальнейшие пререкательства, отвечал Ершов. Однако Деникин все же не согласился.
- Что-что? Вы нанесли мне визит в мой единый свободный день с тем, чтобы вновь увлечь в леса?!
- Ну, во-первых, не единый. Во-вторых, за городом рыщет банда... Мы должны быть во всеоружии, чтобы выйти на встречу с ней... Не так ли?
Заспанный Деникин не находился, что возразить. Тем более, в ответ Ершов мог бы и показать свою руку, а возвращаться к этой беседе было весьма унизительно.
Но как его выпроводить?
- Одевайтесь же поскорее, Деникин.
Не понимая, как так вышло, что околоточный стал распоряжаться его жизнью, Деникин, тем не менее, подчинился.
Взяв фонари и мешок с бутылками, полицейские вышли в сторону леса.
Почти всю дорогу они провели в безмолвии, изредка нарушаемом тихим пением Ершова, то и дело затягивавшего некогда популярный романс:
- Под чарующей лаской твоею, оживаю я сердцем опять... Грезы прежние снова лелею, вновь хочу я любить и страдать...
Признаться, слух у него имелся. Впрочем, на ходу голос сбивался, и певец замолкал.
Судя по всему, Ершов находился в превосходном расположении духа.
- Отчего у вас нет граммофона, Деникин? Волшебная вещь!
- Лучше бы вы остались дома, Ершов, и слушали свой граммофон...
На околице, там, где была свежая вырубка, спутник Деникина расставил по пням бутылки, равномерно окружив фонарями.
- Взяли ли вы оружие, Деникин?
- Когда бы я успел это сделать? Вы не предоставили мне такой возможности.
- Не беда: мы станем по очереди стрелять из моего. Я начну?
- Валяйте!
Ершов прицелился и метко сбил центральную бутылку. Сменив ее на новую, взятую из мешка, протянул пистолет Деникину и отошел довольно далеко в сторону.
- Ваш черед!
Помощник полицмейстера повернул оружие дулом к бутылкам и спустил курок. Тишина.
- Нет - нет, попробуйте снова! Представьте, что пистолет - это ваша рука. Но не зажимайте его в кулаке, выпрямите указательный палец. Да не так - он должен быть вдоль. Поднимите руку. Выше. Еще выше. Теперь ниже. Хорошо... Прицельтесь. Смотрите на бутылки!
Очевидно, Деникин все же слишком рано одернул руку, нажимая на спусковой крючок. Пуля зарылась в сугроб неподалеку.
- Когда стреляете - рукой не шевелите! Давайте снова!
На этот раз Деникин попал - правда, не в бутылку, а в фонарь.
- Эх... Этак у нас и вовсе фонарей не останется. Как в потемках в город вернемся? Но уже лучше. Давайте-ка я вновь покажу.
Ершов сшиб очередную бутылку.
- Где вы этому научились?
- В здешней школе околоточных. Я в ту пору в пожарной дружине служил. Тяжко пришлось: днем - ученье, в ночи - пожары. Но окончил с отличием. Покойный господин полицмейстер - он в часы досуга читал законоведение - на выпуске лично пожал мне руку и изъявил радость видеть в рядах городской полиции.
- И отчего вам все это понадобилось?
- Вы ни за что не поверите, Деникин, но я желал приносить пользу городу...
- Слыхал я, в пожарной дружине и жалование пониже.
- Это вовсе не стало резоном, Деникин! - обозлился Ершов. - Впрочем, откуда же вам понять. Вашу судьбу всю за вас решали.
- Что вы можете о том знать?
- Совершенно все! Ваш батюшка, ныне отставной чиновник горного ведомства, при котором вы ранее и служили, сослал вас сюда. Если не ошибаюсь, после некого инцидента с чужой супругой. Так сказать, выслал с глаз долой. Вы же о службе полицейского прежде и ведать не ведали... Но зато окончили целых два курса межевого института. Так что, если кто из управы мог подойти под сей лицемерный образовательный ценз, так это, без сомнения, вы. Коллежский секретарь... Стреляйте!
- Это пустая зависть, Ершов...
Деникин попал в дерево.
Мимо проезжала телега с дровами.
- Ишь чего - полицейские стреляться удумали, - заметил горожанин, что правил повозкой.
- Ветреники столичные... Словно забот иных нет, - откликнулся его спутник.