Раз-два-три... Пауза. Раз-два-три... Деникин, совершенно измотанный после минувшей ночи, с трудом открыл глаза, ощущая себя так, как будто и вовсе не ложился.
Средняя девчонка колбасника каждое утро, помимо воскресенья, будила Деникина, по просьбе к ее отцу, стуком в дверь. Постучав, она обычно тотчас же убегала хлопотать по хозяйству.
- Дмитрий Николаич! Вот же соня... Дмитрий Николаииич! Вы поднялись?
И вновь: раз-два-три...
- Да, Таня! Благодарю! - хрипло откликнулся помощник полицмейстера.
- Это хорошо. Ночью приходили из вашей управы. Аж три раза! Велели передать, чтобы вы, как воротитесь, немедля же туда шли. А я и хотела разом сказать, да добудиться вас не смогла.
- Ммм... А что случилось, часом, не помянули?
- Да говорили... Запамятовала я только. Кажись, будто кто что важное рассказал. Точно! Арестантка!
Спросонья Деникин испытывал лишь досаду. Что там она могла поведать такого - в ночь перед своей казнью - что это вдруг потребовало столь немедленного визита?
Впрочем, спешить в любом случае стоило. Софийский намеревался начать суд к полудню. Значит, следовало успеть доставить преступников в городскую управу. Дела, имевшие большую важность для жителей, генерал, по обыкновению, слушал именно там, в присутствии городского головы - личности малозначительной и поставленной лишь для видимости.
- Спасибо, Таня...
Наскоро ополоснув лицо ледяной водой из бочки, Деникин стал одеваться, все еще зевая и коря Ершова за несвоевременную прогулку. Однако он все ж таки попал в две бутылки! Вспомнив о том, Деникин довольно улыбнулся, но тотчас потух: разумеется, вчера он так и не смог навестить Цинь Кианг. А ведь этого так хотелось! Да и не разгневается ли теперь она? Впрочем, от последней мысли Деникин, досадуя сам на себя, отмахнулся. Хоть давеча китаянка и не взяла денег, она по-прежнему оставалась проституткой. А он - одним из многих. И вряд ли имелся резон задаваться подобными вопросами.
- Совсем я тут одичал, - произнес вслух Деникин.
- Вы ведете беседу с собой? - удивился Ершов.
Как и накануне, он вошел без стука и спросу. Все одно, что к себе домой.
Натягивая сапог - все же, предстояло показаться Софийскому - Деникин скривился.
- Ершов, я в самом деле смог бы дойти до управы и без вашей заботы.
- Мне подумалось, вы все еще спите, как и всегда. Околоточные говорят - до утра не смогли вас поднять... Не ведали, что тут особый подход нужен. А дело, между тем, весьма спешное! И при том у нас на него остается не более пары часов.
- Что за дело такое?
- Павлина Калюжникова разговорилась - как только девочку ей привели.
- Кто? Как? Она должна была замерзнуть в лесу.
- Вы сказали это так, Деникин, будто бы опечалены... Да, она нашлась. Ее привел ваш друг доктор. Но дело вовсе не в том: с ней-то как раз все в совершенном порядке. За исключеньем того, что по нашей - ну нет, по вашей! - вине ей грозит сиротский дом. Однако отставим ребенка. Нам нужно обсудить слова ее няньки.
- Ну так что вы все тянете, Ершов? Что там сказала наша убийца?
- То, что беспутная госпожа Вагнер встречалась с господином полицмейстером. Притом она абсолютно убеждена - говорит, не единожды своими глазами видела. Накануне этих встреч Наталья усылала из дома Павлину, а девочку запирала в шкафу.
- Она, вижу, уже и полицмейстера взялась порочить. То есть, по ее словам, это он Вагнерову и порешил, да? Все явная ложь, Ершов. Разве сами не видите? А даже если вдруг и правда - что нам с того?
- Дайте же мне хоть слово вставить, Деникин. Дело вовсе не в няньке, а в господине полицмейстере. Все они как-то связаны - и он, и Вагнеры, и отец Георгий, и даже архитектор - но как?
- Вы вновь за старое? Никак не успокоитесь? Но ничего, нынче Софийский этот вопрос решит, и тут-то вам и придется, наконец, заняться чем-либо более стоящим.
- Подождите! Слова няньки навели меня на мысль. Как вы помните, господин полицмейстер много лет встречался с китайской проституткой из дома Фаня, которую мы так и не поймали оттого, что... несколько заблуждались. Думаю, нам все же стоит возвратиться к самой первой нашей идее и попробовать расспросить ту женщину. Если, конечно, она все еще там.
- Он встречался с китайской проституткой? Первый раз слышу, - Деникин вспомнил о Цинь Кианг, чувствуя томительное сожаление и вполне понимая полицмейстера.
- Ну конечно! Это же совершенно очевидно. Иначе для чего нам требовался Цзи?! - рассердился Ершов.
- И что беседа с ней нам даст?
- Смотрите: архитектор сказал доктору, что его ранили в веселом доме, - Ершов раскрыл ладонь и загнул указательный палец.
- Миллер? Нежданно. А как вы узнали?
- Весь город с утра о том твердит... Не отвлекайте! Чувашевского зашибли там же - два. И, наконец, господин полицмейстер не просто встречался, а весьма долго, с ... хм... одной из падших девиц - три.
- Ершов, вы расстраиваете меня своими пустыми домыслами. Бордель - весьма беспокойное место, потому не нахожу в этих происшествиях ничего странного. Идемте, нам давно пора. Мы теряем время, вместо того, чтобы вести преступников на суд.
- Деникин, попросите его превосходительство отложить дело Вагнеров! Хотя бы на несколько дней!
- Ершов! Прекратите сентиментальничать!
- Деникин, я не знаю, с кем именно встречался господин полицмейстер, но вы-то можете это выяснить без особого труда. Между делом, так сказать. А заодно и расспросить, что там произошло с Миллером и Чувашевским.
Деникин ненавидел это насмешливо-понимающее выражение.
- О чем вы?
- О том, что вы могли бы, заглянув в гости к своей даме...э... просто к своей даме, задать ей несколько вопросов. Вам бы это ничего не стоило - я подразумеваю, сверх того, что вы и без того платите - но делу могло бы помочь.
- Вы оскорбляете меня, Ершов... Как вы смеете?
- Дуэль? - ласково спросил околоточный.
- Идемте! Нам надо управиться до полудня!
***
В дороге Деникин хотел собраться с мыслями и выстроить в голове все обстоятельства, чтобы связно пересказать их затем в городской управе. Ранее ему не приходилось выступать перед многолюдным обществом, и потому волнение он испытывал весьма сильное.
Однако, как и следовало ожидать, Ершов бесконечно отвлекал разговорами - на удивление, никак не связанными с тем, что им предстояло. Он то сокрушался ввиду повышения цен на сахар и пропажи из лавок свежего хлеба, то интересовался, отчего Деникин не отдаст заштопать оборвавшийся подол шинели, то хвалился успехами младшего брата в счете.
Обычно Деникин доходил за управы за две четверти часа, но нынче, ей-богу, путь вытянулся в двое и грозил никогда не закончиться.
Управа встретила оживленным и нетерпеливым ожиданием.
Околоточный Сомов, поставленный на дежурство, встал, приветствуя Деникина, и тотчас доложил:
- Господин Романов приходил. Нашли они своего ребятенка. Говорит, в пожаре на улицу далеко выполз, да так и замерз. Все, как вы и полагали.
Просительница, ждавшая, когда наступит ее черед, громко ойкнула.
- Господин инженер - человек весьма современный. Боюсь, как бы и он, как его превосходительство, не пожелал разведать обстоятельства. А мне бы ох как не хотелось - младенца-то касаться, - заметил фельдшер с лавки, на которой велась простолюдинская игра в дурака.
Играли трое: сам фельдшер, его больной и нянька Вагнеров, на руках у которой сидела, как ни в чем не бывало, ее девочка. Не обманул Ершов.
Несмотря на грядущую казнь, преступница выглядела на удивление спокойной, и даже громко смеялась, когда шла карта. Чувашевский же, которому, похоже, не везло, гляделся озабоченным. Карты он держал, прижав к груди кистью. Смотрел в них, приподняв зубами, а потом ловко отлистывал нужную рабочим большим пальцем другой руки.
- Эх, видать, бывать тебе, барын, в дураках нынче, - потешалась нянька.
Бывшей челядинец Софийского сменил положение: теперь он сидел, уткнувшись головой в колени. Толстая растрепанная коса, как змея, волочилась по полу.
- Нет, господин инженер просил совсем оставить его вопрос. Дескать, все без того решено и понятно.
- Чудесные вести, Сомов! - искренне обрадовался Деникин. - Все бы дела сами собой так разрешались!
- Тогда для чего нужны мы? - тихо возмутился Ершов.
- Мы ночью к вам заходили. Она - Сомов указал пальцем на няньку - дюже болтать принялась. Язык у этой бабы точно деготь.
Деникин кивнул.
- Ершов мне уже рассказал. Ничего, требующего внимания. Ну что, уголовница. Игра закончена - бросай карты и пойдем ответ держать. Околоточные! Мне нужно четверо - по двое на каждого.
В глазах няньки промелькнул испуг.
- А что же Варя?
- Что Варя? В сиротский дом пойдет твоя Варя, как будто не знаешь. Сомов, ключи! Отстегивайте, но кандалы не снимайте: друг с другом их скрепим, так в паре и пойдут убийцы.
Невоспитанная и капризная девочка - а чего еще ожидать при такой наставнице? - громко заплакала. Она повисла на своей няньке и не хотела отпускать. Околоточные стали пытаться забрать ребенка силой. Деникин обратил внимание, что чувствительный Ершов отвернулся, не в силах на то смотреть.
Отвлекшись, помощник полицмейстера совсем не приметил, как в управе возникло новое лицо. Уж больно тихо оно подкралось - как непрошенный ночной гость к чужому добру. Пожалуй, в тех слухах, что блуждали по городу, имелась немалая доля истины.
- Гида, дружочек, - выдохнули прямо над ухом. Деникин даже вздрогнул от неожиданности.
- Куда вы его тащите! А ну, оставьте! Я его заберу, - приказал молодой голос.
Посмотрев мгновение на молчавшего помощника полицмейстера, околоточные отвечали:
- Никак не можно, господин Софийский.
- Я и не спрашиваю, а велю. Немедленно дайте мне этого человека! - пришедший дернул за цепь, да так, что повалил явно взволнованного арестанта.
Оставленная без присмотра девочка тем временем вернулась к Павлине, и они, как ни в чем не бывало, вновь разместились на лавке, во все глаза наблюдая за сценой.
- Нет-с... - околоточный легонько отстранил Василия и потянул цепь на себя.
- Не тронь меня, а то пожалеешь! - взвизгнул тот. - Кем ты себя возомнил? Это человек - из моего дома.
Околоточные вновь с мольбой взглянули на Деникина.
- Мы знаем. Да только велено вести его в городскую управу на суд.
- Кем велено?
- Его превосходством...
- Это мной велено, - наконец-то - и вполне уверенно - выступил Деникин. - Они - убийцы. И мой долг велит отдать их суду.
- Так это вы тут теперь за главного, - сын генерал-губернатора обернулся. Миловидный, невысокий, стройный, молодой - не более 20 лет от роду - однако юное смазливое лицо уже утратило следы невинности. - Что ж, ну ладно - именно с вами я и хочу поговорить. Прямо сейчас, вопрос не терпит отлагательства! Но только там, где наверняка не услышат, - поморщился молодой Софийский, когда помощник полицмейстера указал было на свой отгороженный закуток.
Взяв ключи от запертого кабинета прежнего начальника, Деникин повел гостя туда.
- Ершов, вы мне понадобитесь...
- Нет! - запротестовал Василий. - Я хочу говорить с вами одним.
- После тех речей, что вы уже сказали, и ваших действий, боюсь, это совершенно невозможно. Мы просто не вправе вам позволить вести с кем-либо из управы беседу наедине. Кто знает, может быть, вы нападете на господина помощника или изволите оскорбить его, предложив мзду? - немыслимо дерзко отвечал Ершов, взяв при том крайне оскорбительный тон.
Деникин ожидал нового всплеска чувств, представляя, что сын самого Софийского уж точно потребует от какого-то околоточного самого жесткого ответа. Однако Василий лишь коротко согласился:
- Коли так, то идемте.
***
В давно нетопленном небольшом кабинете стоял лютый холод и пахло запустением. Все вещи и бумаги полицмейстера оставались на своих местах - ровно так, как он их оставил в свой последний день на службе. Это производило неприятное впечатление.
Кабинет стоял запертым с тех самых пор, как почтовые сани доставили тело его хозяина, и туда так никто и не заходил. Хотя Ершов порывался - конечно, маскируя свое неуемное любопытство под служебную надобность.
Теперь же, добравшись до желаемого, он, блестя глазами, озирался по сторонам. Деникин мог поручиться, что околоточный не сдержится и что-то утянет - как произошло и с имуществом Осецкого. Нет, не ради поживы, а все из ложной и патетичной трактовки долга да поисков истины.
Оставив Ершова с его занятием, Деникин расположился в весьма удобном полицмейстерском кресле, тоже остуженном, как и вся обстановка, что чувствовалось и сквозь шинель.
Без позволения, Василий весьма фривольно сел напротив, уперев локти в колени и поддерживая руками голову.
- Что вы желаете сказать нам, господин Софийский? Но только, прошу, не медлите: нам надобно до полудня увести преступников на суд.
- Гида ни о чем не знал. Это был мой для него подарок, - глядя вниз, отвечал Василий.
- Что вы имеете в виду?
- Это я. Я взял настойку на корню чемерицы в селении нанаев на холмах.
- Вы подарили ее убийце? Но это вовсе не меняет дела, Василий Сергеевич. Не столь важно, откуда она появилась.
- Нет, говорю же! Гида вовсе ни при чем. Он и не ведал, что я ходил в селение и принес настойку.
Ершов подставил к столу еще один стул и сел подле Василия.
- Вы хотите сказать, он совершил злодейство нечаянно? - спросил околоточный, опередив мысль Деникина. - Это, несомненно, могло бы облегчить его участь.
- Нет, не случайно. И то был вовсе не он.
Василий вдруг заплакал, всхлипывая, как малое дитя.
- Я не в силах более терпеть... Не могу...
Деникин и Ершов нетерпеливо ждали.
- Это сделал я.
- Но как же?.. Вы хотите сказать, что отравили вашу матушку? По случайности?
- Она никак не должна была это выпить! - выкрикнул Василий, и продолжил - быстро, хоть и запинаясь. - Я влил настойку, всю бутылку, в коньяк, что отец держал в своем кабинете. Он прикладывался к ней каждый день. Я рассчитывал, что коньяк спрячет вкус чемерицы, и первые дни ему просто будет худо, но он не свяжет недуг с бутылкой, и, может, и еще раз отхлебнет... А потом бы яд возымел действие. Но даже если и нет, на меня ничего не указывало. Я сразу ушел в старое зимовье за холмы, и думал, вернувшись, сказать, что был на охоте.
Полицейские переглянулись. Ершов даже внешне кипел от возмущения, нисколько не сомневаясь в сказанном. Но и недоверчивый Деникин на сей раз изменил своему обычаю. У сына генерала не имелось ни единого резона лгать, выгораживая мелкого челядинца, да еще и из нанаев - столь же неприметного, как часть обстановки.
Походило на то, что Василия и впрямь привели в управу муки совести.
- Мы с отцом никогда не ладили... Он невзлюбил меня с самого рождения, - взяв со стола стальное перо полицмейстера, Василий нервно теребил его в пальцах.
Как выяснилось, он еще не закончил свои откровения.
- Он догадывался. Еще немного, и точно бы обо всем проведал и сжил нас обоих со свету.
- О чем же он должен был узнать? - спросил Деникин.
- Мы... Я и Гида... Я хотел, чтобы мы оставались вместе.
Повисло молчание.
- У нас отношения! - глядя в глаза Ершову, выкрикнул Василий.
Деникин встал. Не скрывая брезгливости, он заметил:
- Верно, Софийский... Ваш рассказ, и в самом деле, важен. Выйдем, Ершов.
Оставив плачущего Василия, напарники покинули кабинет.
- Какая неизъяснимая мерзость! Этот город и впрямь щедр на удивления, - Деникин сплюнул на пол, словно желая отделаться разом и от неприятного впечатления.
- Прегадко, - подтвердил Ершов.
- Пожалуй, у нас нет резона вести куда-то нанайку.
- Его бы надобно и, в самом деле, возвратить его превосходительству.
- Но ведь кому-то придется рассказать обо всем Софийскому!
- Вам?
Ершов был прав. Как назло, Софийский не изволил сегодня прислать помощников для охраны убийц. Отсылать же со столь важным сообщением кого-то из людей, посторонних генералу, выходило совершенно неприемлемым.
Оставалось одно: идти в городскую управу и лично нести дурные вести.
***
Второй раз за день Деникин репетировал речь. На сей раз - в безмолвии: Ершов до того поразился признаниям Василия, что и теперь, по-видимому, их обдумывал.
Нужно быть предельно тактичным, предусмотрительным, использовать как можно более обтекаемые определения, избегать лишних подробностей... Лучше не преподносить весть, как точное обстоятельство, а намекнуть, что все еще не до конца ясно.
У ворот городской управы собралась немалая толпа. Объявили, что на суд смогут пройти все желающие, и теперь горожане нетерпеливо ждали, когда введут душегубцев.
Ждал и генерал-губернатор, чего Деникин и опасался. Вышло бы куда лучше, если бы первыми пришли они с Ершовым.
Софийский сидел за столом общего зала в полном облачении, в компании головы, писаря, двух служащих канцелярии и нескольких офицеров.
- Ну, привели? - кивнув, добродушно спросил он.
- Ваше превосходительство, позвольте поговорить с вами наедине, - собравшись с силами, ответил Деникин.
Шумно кашлянув, генерал медленно встал и жестом предложил выйти в смежное помещение.
- Вы опоздали... Надеюсь, на то имелась веская причина и потому вы меня отозвали, - торопливо высказал он, едва они переступили порог.
- Именно так, Сергей Федорович.
- Ну-с?
- Ваш сын Василий признался в убийстве вашей супруги.
Генерал молчал, сверля немигающим взглядом. Его веко слегка подергивалось.
- Это вышло случайно. Он намеревался отравить вас, с тем и влил яд в бутылку коньяка, лежавшую в вашем столе.
- Не ожидал я, что зайдет так далеко... - тихо и глухо сказал Софийский.
- Он заметил, что имел содомские отношения с вашим человеком из нанаев, и боялся, что вы их прервете...
- Подлец! Негодяй! Какая мерзость! - схватившись рукой за расчерченный морщинами лоб, генерал-губернатор сник, сжался, уменьшившись в размерах, и напоминал зашибленную собачонку. - Оставьте меня, Деникин! Вы свободны. Суд переносится... Не до того мне нынче.
***
С немалым трудом распрощавшись с Ершовым, весьма довольным оттого, что каторжанке нынче ничто не грозило, Деникин, несмотря на ранее время, направился прямо к Цинь Кианг.
Цветы искать уж было недосуг, так что он зашел в лавку галантерейщика - ту самую, где впервые встретил китаянку, и купил набор стеклянных пуговиц с синими шариками внутри. Пусть и не дорогой, но все же подарок.
Зайдя в дом Фаня, Деникин распугал его обитательниц, которые неприбранными шатались в первом этаже. С веселым визгом девушки разбежались по своим помещениям. Их крики привлекли ту, что помощник полицмейстера звал про себя привратницей. При свете дня, без прически и многослойного платья, она выглядела куда менее карикатурно. Зевая, она молча показала рукой, что гость может пройти.
Поднявшись во второй этаж и проследовав по уже хорошо знакомому коридору, Деникин постучал в дверь Цинь Кианг.
- Это я, Дмитрий...
- Входите, открыто, - приветливо отозвались изнутри.
Цинь Кианг грызла орешки, лежа на кровати, но, встречая гостя, тотчас поднялась.
- Это тебе, - Деникин протянул сверток.
- Право же, не стоило беспокоиться! - взяв подарок, девица, кокетливо улыбаясь, прижала его к груди, но через миг отбросила и переключила свое внимание на Деникина.
Он задержался в доме Фаня до позднего вечера, перемежая забавы питьем кислого вина и китайской игрой в маджонг. Деникин знал правила, так как прежде играл с доктором, и потому не уступал радушной хозяйке. А может, она просто не показывала виду.
Однако отбросить все думы и забыться в приятном миге, как того весьма хотелось, по обыкновению, мешал Ершов. Нет, околоточный, к счастью, не проник в бордель - по крайней мере, пока. Но, тем не менее, из головы не шел.
В самом деле, отчего бы и не попытаться разузнать, что за участь постигла здесь архитектора? Вдруг это каким-то образом наведет на следы его дочери - ведь говорили же в городе разное.
- Послушай, Цинь... - осторожно начал он, перебирая гладкие черные волосы, которые их обладательница, похоже, смазывала каким-то маслом, и оттого они так блестели.
- Да, мой господин? - с улыбкой отозвалась китаянка, поглаживая Деникина по щеке. - Налить вам еще вина, а может, пришел черед и для чего покрепче?
- Нет. Я хочу спросить тебя кое о чем.
- Да?
- Я знаю, что покойный полицмейстер встречался с одной девушкой в вашем доме.
- Да. Это была я, - не изменяя тона, отвечала Цинь Кианг, а вот Деникин невозмутимым не остался.
- Ты?
В самом деле, отчего Ершов решил, что дама полицмейстера не говорила по-русски?
- Ну да. Я думала, вы знаете, и оттого подошли ко мне тогда, в лавке.
- Нет, я не знал.
Деникин задумался, испытав нечто, отчетливо напоминавшее ревность.
- Он заходил к тебе в свои последние дни?
- Конечно. Он почти каждый день здесь бывал.
- И сколько же вы встречались?
- Лет пять. Может, и шесть. Он был хорошим. Я рада, что вы сыскали тех, кто повинен в его погибели.
- Ну... не совсем. А ты помнишь, что он тебе рассказывал?
- Про службу? Я не любила про нее слушать. Такие беседы всех огорчают, а тут у нас положено забывать о горестях, - Цинь Кианг рассмеялась. - Хотя нет, кое-что могу припомнить. Кажись, он думал на кого-то из городских про какие-то бумажные шулерства. Не то что подделали, не то покрали. Не могу сказать. Больше ничего о его делах в управе не ведаю, это наверняка.
Деникин огорчился, предвкушая очередную схватку с совестью. Одна сторона вновь станет твердить о поисках истины, а другая - о том, что не стоит проявлять излишнее любопытство.
- А Миллер, городской архитектор, к вам заглядывал?
Цинь Кианг призадумалась.
- Пожалуй, да. Если я его ни с кем не путаю.
- Его недавно здесь ранили.
Девушка пожала плечами:
- Тут у нас такое частенько выходит.
- Не знаешь, кто?
Проститутка покачала головой.
- Вовсе не припомню. Вот плотника Турова намедни порезали, это да.
- А его кто?
- Золотари, с добычи давеча воротились. Не поделили нашу Наденьку. Слово за слово - да за ножи. Ну сами, верно, ведаете, как такое выходит.
- А сколько тут у вас девочек?
- Ну, тех, кто выходит, где-то пятнадцать. Бывает, новые появляются, или наоборот, свои пропадают.
- А Чувашевского помнишь?
- Это кто таков?
- Учитель. Тоже часто к вам хаживал. Тощий такой, сутулый, голова длинная, нос - крючком.
Цинь Кианг снова развеселилась.
- Вот и прежний полицмейстер про такое любил спрашивать. Нет, того, про кого говорите, я не припомню. А что с ним? Тоже порезали?
- Нет. Бревном зашибли.
- Бревном? И как я такое упустила? Надо будет вызнать у девочек, может, что и скажут.
- Да, ты спроси...
Радостный, что все недоразумения, связанные домом Фаня, разрешились, Деникин вернулся к тому занятию, ради которого и пришел.