— Но ведь я не шучу. Сыщик на полном серьезе уверял, что накануне смерти все убитые видели призрак ребенка. Представьте, он даже подтверждение нашел: следы детских ног и рук. "Да и кто — спросил он меня — кроме духов, мог пройти сквозь стену полицейского участка, чтобы украсть улику из сейфа?"

— Чертовщина какая, — нервно хихикнула Крутикова. Все знали, что она не чужда суеверий.

Титоренко молча обмахивался газетой.

— Смеетесь, Ольга Геннадьевна — а многие читатели согласны с нашей полицией. Якобы, если бы тут обошлось без нечистой силы — то виновных давно бы поймали. Поверите ли, господа, на что я решился, прочитав письма? Ради эксперимента хочу посетить того модного спиритиста, мсье Жана. Как вам идея, Константин Павлович?

— Можно, — согласился редактор. — Интерес к шарлатану нынче велик — хорошо, если мы тоже на нем сыграем.

Вавилов нарочито фыркнул.

— Так когда, говоришь, Георгий, твой сыщик о призраках разглагольствовал?

— Утром, — ответил Бирюлев, не ожидая подвоха.

— А больше он ничего не сказал?

Репортер пожал плечами. Ни вчера, ни сегодня он не заглядывал в участок — и прежде, чем появляться там снова, планировал съездить к Батурину. Если кто и выяснил что-то новое, то это наверняка он, а не полицейские.

Титоренко бросил перед Бирюлевым газету-опахало.

— Разузнай. И чтобы такого больше не повторялось.

Скользнув глазами по первым строчкам, репортер покраснел, словно его застали за непристойностью.

"Найден убитым"… "Новый налет невидимых?"

Редактор уже вернулся в свой кабинет. Вопреки привычке, на сей раз он не стал проводить прилюдную порку. Впрочем, коллеги наверняка и без того поняли, что Бирюлев оплошал.

Но стоило вчитаться во вчерашнюю статью конкурентов, как уязвленное самолюбие замолчало.

"Бухгалтер Батурин Д.И., 27 лет от роду, найден задушенным в собственном доме в селе Преображенском. Убитого обнаружила сестра, которая, по ее словам, отсутствовала лишь сутки. Прислуга, проживавшая отдельно, подтвердила, что еще накануне вечером хозяин был жив и не ожидал гостей.

Покойный приходился родственником ресторатору Батурину К.М., убитому 10 июня с.г.

Пока что полиция не берется утверждать, стал ли г-н Батурин очередной жертвой банды, прозванной "невидимыми". В пользу этого предположения говорит увлечение покойного антиквариатом, а так же внешнее сходство преступлений. Входная дверь, как и в прежних случаях, осталась заперта, но окна открыты. Впрочем, по словам г-жи Батуриной, ее брат имел привычку проветривать дом на ночь и потому мог сам их оставить. О грабеже пока не заявлено: г-жа Батурина не смогла с уверенностью перечислить пропавшее имущество"…

"Полиция не берется утверждать!" Как будто здесь, и в самом деле, что-то неочевидно! Едва только соседский Митька догадался, как подобраться к невидимым — не прошло и нескольких дней, как он оказался мертв.

Бирюлев же так и не успел ничего выяснить…

Схватив портфель, репортер поспешил в участок, не останавливаясь, чтобы перевести дух, до самого кабинета Червинского. Второпях он даже не ответил на приветствие встреченного по дороге знакомого — тот так и замер с приподнятой шляпой, проводив его взглядом.

— Батурин… убит, — запыхавшийся Бирюлев без приглашения упал на стул напротив сыщика. — Мой приятель детства.

— Верно, — безучастно заметил Червинский, отвлекаясь от лежавших перед ним бумаг.

— Дмитрий понял, как искать невидимых — оттого и погиб.

— Возможно. Но, как вы наверняка догадываетесь, никаких доказательств нет.

Репортер глубоко вздохнул, борясь с накатывающей волной раздражения.

— Вижу, о чем вы опять думаете, Бирюлев. "Полиция никуда не годится", — передразнил кого-то Червинский, и вдруг заговорил живо, отбросив холодность: — Только не забывайте, что у меня, как и у вас, есть личный интерес в этом деле. Поверьте, я не меньше вашего хочу, чтобы все, наконец, закончилось.

Сыщик закурил, угостил и Бирюлева.

— Успел ли он хоть что-нибудь выяснить?

— Увы, мы об этом вряд ли узнаем. Нам так и не удалось с ним поговорить. Думаю, что в те дни, когда мы к нему приезжали и никого не застали, он уже мог быть мертв.

— Но сестра сказала, что отлучалась на сутки…

— Ай-ай-ай… — сыщик неодобрительно покачал головой. — В газете прочитали — и поверили? Будто сами не знаете, как у вашей братии заведено. Барышня Батурина… ээ… необычная. Полагаю, она и сама не понимает, сколько дней отсутствовала.

— Странно, но я совсем не помню ее по детству.

— Неудивительно: Нина Ивановна не из тех, о ком слагают стихи, — усмехнулся Червинский. — К слову — она упоминала о призраках. Что скажете?

— Вечером я намерен посетить спиритиста.

— Вот как? — сыщик приподнял брови. — Поразительно. Полагал, что вы отрицаете подобные вещи.

— Так и есть… Но все же хочу взглянуть. Может, и вы составите мне компанию? — нелепое предложение Натальи, рассмешившее накануне, само сорвалось с языка.

Червинский почесал нос.

— А отчего бы и нет? Давно хотел посмотреть на духов.

Репортер, не ожидавший согласия, удивился, но тут же вернулся к более важной теме.

— Как же теперь план Дмитрия?

— Я попробую достать те бумаги, что остались в его доме. А вы принесите, наконец, вашу опись. Для начала взглянем на документы сами, не дожидаясь распоряжений Тимофея Семеновича. Да, и пока не стоит ему сообщать.

Бирюлеву почудился оттенок неприязни.

— Почему?

Сыщик не успел ответить.

— Николай Петрович! К Митрофановой пришли, — возник в дверном проеме городовой.

Червинский встал.

— Согласны? Хорошо. Кстати, "прислуга невидимых" официально призналась в убийстве Коховского. Во многом — ваша заслуга. Вы очень грамотно навестили ее детей.

— Как? — Бирюлева поразила не только похвала, прозвучавшая из уст сыщика впервые.

Речь в путанных рассказах на берегу шла совсем о другом. Выходит, и смелые предположения репортера подтвердились.

Но Червинский настоящего вопроса не понял:

— Сказала, что задушила подушкой. А веревку, якобы, привязала позже. Зачем — не ясно. Но такие детали мы сможем проверить потом. Пока же главное, что Митрофанова у нас. Пожалуй, вы даже могли бы снова про нее написать… Кстати, не хотите с ней повидаться?

* * *

Поднимая глаза от пола, Ульяна каждый раз натыкалась на взгляды — сочувственные и осуждающие одновременно. Или они такими только казались?

Никто ничего не мог знать!

Минула вечность, прежде чем полицейский, наконец, вернулся и махнул — иди за мной.

Всхлипнув, Ульяна поправила платок и поспешила. Но, сделав несколько шагов по коридору, остановилась, ощутив новую волну утихшего было острого страха.

Матери-то, поди, давно наболтали невесть что. Как ей показаться? Не убьет, конечно, через перегородку — но, как пить дать, проклянет.

— Что встала? Ждать тебя прикажешь?

Матренина дочь встряхнулась, засеменила дальше.

— Митрофанова! — полицейский подтолкнул к оконцу. — Ну? Иди!

Ульяна зажала рот рукой, чтобы не разрыдаться. Не помогло: слезы хлынули потоком.

— Улька? Как вы там?

— Мама! — растянув рот, дочь громко завыла.

— Да не реви ты! Говори, как есть.

— Витюшка помирает… Есть совсем нечего… Дом наш в дождь залило.

— Страсть господня! Да за что?!

— Я к Макарке за деньгами пришла, а они… они… Ванюшкины друзья… Вот, смотри, — скинув платок, она наклонилась к оконцу. Видно ли?

— Это с чего вдруг? — Ульяна узнала голос брата.

— Сказали: не придет Ванька сам к Степану — всем нам конец.

— Чего?! Какого черта? Да они там что, начисто рехнулись? Как я могу куда-то пойти?

— Что нам делать, Ванька? А? Мама?

— Терпи, девка. Ой, терпи… К соседям иди.

— Всех уж обошла! Дверью хлопают!

Чья-то рука взяла Ульяну за плечо и отодвинула от оконца.

— Закрывай, Рындин. Хватит на сегодня приемов.

Обернувшись, она сквозь слезы увидела всклокоченного вихрастого сыщика и того самого франта, что прежде говорил с младшими.

— Это все вы! — со злостью выкрикнула посетительница, не ожидавшая от себя такой смелости. — Вы сделали так, что мама теперь здесь надолго! Кары божьей, видно, совсем не боитесь!

Франт улыбнулся робко и растерянно, взглянул на вихрастого.

— Мать твоя себе могилу давно роет. Но ты лучше узнай-ка, кто на деле о семейке вашей нам все рассказал. А теперь, красна девица, давай-ка выйдем, — сыщик, по-прежнему крепко держа за плечо, поволок Ульяну в свой кабинет. Франт отправился следом.

— Хороша, — бросив Матренину дочь на стул, заметил вихрастый. — Кто ж тебя обкорнал?

Она накинула платок.

— Неважно.

— Вижу, должны вы хозяевам остались. Поди, скоро уже не за космами придут. Да?

Ульяна угрюмо смотрела себе под ноги.

— Не отвечаешь. Знаю, боишься. Но тут уж смотри и думай… Не рассчитаешься с ними — спасения не найдешь. Если же мы их возьмем — некому вам будет сперва косы, а там и уши резать.

Слова сыщика звучали уверенно. Стало жутко, и со страху Ульяна вовсе язык проглотила.

— Кому служит твоя мать? Кто велел ей убить Коховского? Отвечай!

От резкого окрика она вздрогнула и зажмурилась.

— Не знаю! Не знаю я ничего!

— Ну ладно, воля твоя. Рындин, отведи-ка ее в особый номер да оставь до завтра. Небось, разговорится наша барышня, — с ухмылкой велел вихрастый.

— Ммм… Что за номер такой? — уточнил франт.

— Шутка, Бирюлев. Мы так зовем чулан — весьма полезное помещение.

— Нет! Не надо! Дома дети! Пощадите, господин! — закричала Ульяна, но полицейский уже тянул ее прочь из кабинета.

* * *

— Ну, так что я пришел-то… Ты про вещицу одну на днях спрашивал, — гость, ковыряя обивку сидения желтым ногтем, в упор разглядывал Щукина.

Тот делал вид, что расставляет по сцене фальшивые цветы.

— Не мельтеши! Что ты тут отираешься?

Алекс швырнул пепельницу в толстую спину. Попал — мимо нее сложно промахнуться. Щукин охнул и скрылся за шторой.

У стены Тощий задумчиво грыз палец. Поганая привычка — но под рукой больше ничего не осталось.

— Я как услыхал, что предлагают, так о тебе сразу вспомнил. Ради дружбы. Сразу скажу: просят от пятихатки. Но и ты, говорят, хорошо пошел.

Великовата цена для Маруськи. Значит, снова не то. И что же тогда?

— И как она тебе?

— Сам не видал. Болтают — бирюлька да и бирюлька. Как будто не золотая.

— Точно ли та? — усомнился Алекс.

— Она! Говорят, прямо от легашей ушла. Так хочешь взглянуть?

Значит, опять невидимые. Но вот и удобный случай. Сам собой подвернулся.

— Слыхал, Тощий? Ну, допустим, вдруг захочу…

— В воскресенье покажут.

— Где?

— Ловчила сказал про лавку старьевщика, что на базаре. Бирюлька весь день там пробудет.

— Кто он такой?

— Да Дыня.

— Так я и знал, — поддакнул своим мыслям Алекс. Откинулся на спинку сиденья, переплел руки за головой. — И что, с мелочью вроде него кто-то станет вести дела?

— Ну… — гость замешкался.

— Несерьезно. Я, может, и взглянул бы… Но так? Не знаю. Особо на меня не рассчитывай.

Гость выглядел разочарованным.

— Но ты уж подумай? Редкая штука, раз столько из-за нее суеты.

Дождавшись его ухода, Алекс спросил Тощего:

— Знаешь этого скупщика?

— Нее… Мамка наши вещи продавала, не я. Лучше у нее спросить, — усевшись рядом, он опять засунул палец в рот и причмокнул, как младенец. Алекс ударил его по руке. Помогло.

— Тоже, как и ты, легашей шестерка.

Тощий смешно вытаращил глаза. Сделался похож на лягушку.

— Как так? И что, все знают?

— Ну, не все… Те, кому надо.

— Но почему… с ним ничего не случилось?

— А зачем? Так он пользу не только легавым приносит.

— Ну надо же, как устроился!

Либо прикидывался, либо в самом деле ничего не понял.

— Червянь твой, поди, сдох бы от радости, если бы узнал, что эта фиговина придет на базар.

— Да… Это точно.

На сей раз Тощий задумался. Алекс почти слышал, как шевелятся его мысли.

— Какой он?

— Червинский-то? Хмм… Так и не скажу сходу. Незаметный, что ли? Все невидимых своих шибко ищет и меня вот с ними замучил.

— На что они ему сдались, как считаешь?

— Ну так сыщик же он. Вот, говорит, что ловить таких должен.

— А такие — это какие?

— Те, от которых в городе беспорядок. Он так говорит.

— Такие, как ты, что ли?

Тощий нервно почесался.

— Выходит. Да, точно. Как-то раз Червинский прямо так и сказал.

— То есть, он говорит, что хочет, чтобы в городе был порядок. И ничего больше. Ты ему веришь?

— Пожалуй… Да. Отчего нет? — Тощий никак не мог понять, что от него нужно.

— Да хотя бы оттого, что никому нельзя верить.

Тощий зверски сосредоточился — аж исказился гримасой. Алекс, глядя на него, громко расхохотался.

— Да ладно тебе… А если врет, то что тогда ему нужно?

— Думал, как раз ты мне и расскажешь.

Тощий покачал головой. Закурил. И, наконец, ожидаемо спросил:

— Лексей… Пройдусь я? Прямо тут, в сквере. Близко.

Алекс пожал плечами:

— Я тебе мамка?

Тощий подскочил.

— Я быстро! За час обернусь.

— Да мне-то что?

Через миг он уже скрылся с глаз, громко хлопнув дверью.

— Щукин! Щукин, мать твою! А ну, иди сюда!

Из-за шторы высунулась румяная щека.

— Принеси выпить, что ли…

До вечера осталось совсем недолго. Алекса все сильнее одолевало приятное подзабытое нетерпение. Даже сердце, казалось, билось чаще.

Тянуло размяться, что там говорить. Вовсе не из-за Тощего, нет. Просто хотелось.

* * *

Сыщик так и не назвал новое место, куда теперь приходить. Так что Макар по старой памяти поспешил в гостиницу "Офелия". Попросил у старого Ферапонта бумагу и карандаш, старательно вывел: "Очень важно знаю где невидимые В Утро воскресения скажу".

В последнее время они, как правило, встречались по вторникам, но сегодня — лишь пятница. Когда Червинский получит записку? Не окажется ли к тому времени слишком поздно?

Нужно ждать и надеяться. Если все пройдет так, как нужно, и полицейские схватят невидимых… У Червинского ведь больше не будет причин держать при себе Макара?

В мечтаниях он совсем позабыл планы на вечер. Вспомнил, лишь переступив порог театра — как будто ледяной водой окатило.

На сцене, как обычно, кривлялись. Актеры раз за разом повторяли одно и то же. И не скучно им. И не надоест.

— Ну что, Тощий? Передумал стукача ловить? — равнодушно спросил Алексей со своего привычного места в зале.

— Да как можно!

— Ну, так пора. Темнеет.

— Как, прямо сейчас? — страх холодными пальцами сжал изнутри пузо.

Алексей встал, лениво потянулся и направился к выходу, явно не намереваясь отвечать. Макару только и оставалось, что поспешить следом.

— Ты сразу за "Муськой" ждать останешься, а я сперва гляну, кто к тебе подойдет.

— Но мы же зайдем сначала к твоему другу?

— Зачем?

— Ну… Не идти же всего вдвоем.

— А сколько тебе нужно для такого фуфла?

— Но что мне одному с ними делать, когда придут? — голос жалко дрогнул.

— Разговоры говорить. Про то, что Степка твой, или как там его, на подходе. И меня ждать. Или что-то еще не ясно?

"Да ровно все!"

Макар промолчал.

В безмолвии спустились в Старый город. Подошли к трактиру, недалеко от ворот которого бродяги заранее развели огонь. Летняя ночь настигала быстро, а фонари в овраге не водились.

— Иди на место и жди, — шепнул Алексей. Не дожидаясь ответа, он двинулся к костру.

Макар обогнул трактир, повторяя про себя, что все скоро закончится.

Задний двор освещала керосиновая лампа, подвешенная на вставленный в стену крюк. Вроде пока никого.

Обошел, огляделся. Поодаль, под навесом, обнаружил бочки и пару криво сделанных табуретов. Прихватив один, Макар вернулся под лампу. Сел и стал ждать, как и велено.

Время тянулось медленно, да и прошло его немало — совсем стемнело.

Макар уже давно решил, что никто не придет, и почти собрался идти на поиски Алексея, когда на задний двор зашли трое. Скорее всего — просто местные забулдыги.

— Здорово. А где Степан? — они приблизились, и Макар узнал светловолосого из рабочего кабака.

— Здорово. Отошел он. Сказал, скоро вернется. А вы что так долго? — не удержался.

— Ты же сказал — приходите, как стемнеет. Вот мы и ждали.

— А ты тут что, один? — спутник светлого все оглядывался по сторонам — неужто с опаской?

— Ну да… То есть, мы вдвоем со Степаном.

— Вот рисковые!

— Да брось, — светлый коснулся приятеля. — Значит, у Степана нынче и в Старом городе дела.

Алексей велел наблюдать и думать — Макар старался, как мог.

— А вы что, впервой?

— Как сказать… — начал светлый.

— Да, чего уж там! Впервой. Раньше, бог миловал, не доводилось.

— Ну ты что, Федя? — одернул светлый.

— Это ничего, обвыкнитесь. Не страшно, — Макар отбросил недокуренную папиросу, чтобы скрыть дрожь в руках.

— Пожалуй. Что еще делать, раз уж так приперло.

— Федя! — взмолился третий.

— Сами-то что поделываете?

— В смысле — такого, как вы? Так это… Пока вроде и ничего. А, ребята?

Макар сам не заметил, как появился Алекс. Он просто возник из-за спины светлого, и прижал его к себе за горло ножкой корявого табурета.

— Держи! — прошипел.

Рабочий вцепился в ножку, пытаясь ослабить хватку. Но смотреть было некогда. Один из мануфактурщиков бросился на выручку другу. Второй — тот, кого называли Федей — полез на Макара.

Сошлись. Сила оказалась на стороне неприятеля. Он легко уложил Макара на землю и принялся утюжить обоими кулаками поочередно. Помог визг, что донесся от лампы. Третий спутник светлого, схватившись за лицо, побежал прочь, не разбирая дороги. Федор отвлекся — и Макар удачно этим воспользовался: столкнул с себя и быстро уселся у противника на груди.

— Пощади! Я не со зла! Молю — поща… — жалобный крик перешел в мучительный вопль боли, от которого будто что-то оборвалось внутри.

На сей раз уже и Макар, и его соперник отвлеклись от схватки, всматриваясь в то, что происходило на свету. Но виднелась лишь спина Алексея, и она не двигалась. Похоже, он выжидал, когда светлый стихнет.

— Сам скажешь, или повторим?

— Степка меня позвал… А потом передумал… — рабочий всхлипывал.

Макар с трудом разобрал его тихие слова — их заглушал шум собственного дыхания.

Алексей пнул его, затем наклонился. Светлый снова взвыл.

— Тощий, иди сюда и второго тащи.

Макар встал, потянул за собой противника. Тот на диво податливо подчинился.

Рабочий сжался в комок на земле. Его лицо и рубаху залила кровь. Многовато для разбитого носа или пары выбитых зубов.

— Ты кто?

Мануфактурщик, которого держал Макар, громко сглотнул.

— Федька…

— Знаешь, что он сделал? — и Алексей весь тоже перемазался в крови.

Тот что-то промычал.

— Сдал своих. Слыхал?

Федькины глаза округлились.

— Нет! Нет! Я ничего не знаю!

Алексей, приглядываясь, обошел его. Макар заметил в руке окровавленный нож — видимо, укрывался в рукаве. Легкое быстрое движение — и Федька вскрикнул, схватившись за шею.

— Ну, пусть так. А про меня что знаешь? Кто я?

Рабочий молчал, с шумом всасывая воздух.

— А это кто? — Алексей указал на Макара.

Боже! Как вышло так, что он в такое ввязался?

— Опять ничего? Экий ты не любопытный. Так выясни… Перед тем, как прямо сейчас домой к Степке пойдешь. Где он живет?

— Нее… Не знаю… Я его никогда и не видел…

— Значит, найдешь. Ты все понял?

— Да! Понял! Понял! Все сделаю!

К облегчению Макара, Алексей убрал нож в карман и направился к светлому.

Оказалось, радоваться было рано.

Глядя на то, что происходило перед глазами, Макар понял, что его еще никогда не били.

Светлый давно не думал сопротивляться — он лишь вскрикивал да стонал. Потом и вовсе затих — но Алекс, войдя в раж, продолжал.

Ему это явно нравилось.

Нужно остановить его! Прекратить все это — иначе светлый умрет!

Однако Макар не мог двинуться с места, как будто обратился в истукана. От одной мысли о том, чтобы вызвать гнев на себя, подкатывала тошнота.

И отвернуться не мог. Расправа словно заворожила.

Федька тоже замер — даже почти не моргал.

Все продолжалось, казалось, целую вечность, но наконец Алексей, похоже, устал.

Швырнув окровавленное тело об стену, как тряпичную куклу, он остановился, утирая пот с перепачканного лица. Постоял пару минут, затем, как ни в чем не бывало, достал папиросу, чиркнул спичкой, и пустив облако дыма, медленно пошел прочь.

Спустя еще миг Федька тихо вымолвил:

— Вася… — и осторожно, странными маленькими шагами, точно ноги стали деревянными, направился к другу.

Наваждение отступило.

Макар бросился за своим спутником. Догнал, пошли вместе.

Через пару десятков шагов не выдержал:

— Он жив?

Алексей резко обернулся. Неожиданный удар отбросил плашмя на землю. Гул в ушах заставил смолкнуть все прочие звуки. От боли из глаз брызнули слезы, из горящего огнем носа хлынула кровь.

— Ты хуже бабы. Трусливый щенок…

Однако, немного придя в себя, Макар вновь поспешил за спутником. Оказаться одному в Старом городе — это уж слишком для одной ночи.

Поднялись. Овраг остался позади, от света фонарей тьма рассеялась, и Макар глубоко вздохнул.

Стало легче — словно все, что произошло внизу, было просто дурным сном.

До театра, столь ярко освещенного изнутри, что хватало и улице, шумевшего на весь квартал пьяным весельем, дошли в молчании.

В паре шагов от порога Макар, заранее отстав, окликнул:

— Лексей!

— Чего тебе?

— Мы можем уже… вернуться домой?

— Обожди пока пару дней.

Алексей остановился и, сощурившись, вглядывался в лицо Макара.

Он точно чего-то ждал.

— Спасибо…

Он приблизился, занося руку. Макар сжался — но Алекс всего лишь хлопнул его по плечу.

— Ну, так помни…

* * *

— Так вы и в самом деле верите в духов?

— Ну… Пару месяцев назад я бы просто смеялся, если бы кто задал такой вопрос. Не знаю. Впрочем, и вы не ответили толком.

— Мне более симпатична теория Чарльза Дарвина. Она не допускает суеверий.

— Как же — слыхал. Но, знаете, пока что не разделяю. А мы точно не должны заехать за вашей дамой? Выходит невежливо… что не так важно. Но вот на улице — ночь, а место весьма неприятное.

Бирюлев задумался. Как воспринял бы Рыбин столь поздний визит двух господ? С одной стороны, Наталья сказала, что муж ее увлечению не препятствует, позволяет по ночам выходить из дома. Но с другой — репортера чиновник наверняка вспомнит.

— Вы, конечно, правы. Только я никак не могу у нее появиться.

Червинский понимающе хмыкнул.

— Выходит, честь дамы важнее, чем ее жизнь?

— Вы порядком сгущаете краски… Полагаю, госпожа Рыбина вне опасности.

Остаток дороги молчали.

Ночь выдалась промозглая, и репортер успел порядком продрогнуть, когда извозчик, наконец, остановил лошадей.

— Приехали, господа! Это где-то тут.

Спрыгнули с пролетки.

— Так… Она сказала — третий дом от зубного врачевателя над оврагом… Справа от него должна прийтись велосипедная лавка.

— Странный выбор занятий для такого квартала. Но давайте искать.

Однако поиск труда не составил: картонный зуб, что по размеру пришелся бы великану, заметили издалека. Подошли к деревянному дому, похожему по приметам на тот, что описывала Наталья.

— Надо же. А по виду — совсем обычный, — заметил сыщик.

Неподалеку, на лавке под фонарем, сидела, боязливо озираясь, и сама Рыбина. Заметив Бирюлева, она первой поспешила навстречу, не считаясь с приличиями.

— Ох, Георгий! Как же вы долго — а тут так страшно! Прежде я никогда не ходила одна, все с Лизой, — быстро начала она, но тут же перевела взгляд на Червинского и замолчала. Тот снял шляпу:

— Червинский, Николай Петрович.

— Рыбина, Наталья Васильевна. Георгий Сергеевич о вас рассказывал.

— Весьма рад знакомству.

— Отчего же вы не вошли? — спросил Бирюлев.

— Ждала вас. Вдруг бы вы заплутали?

— Право, не стоило… Это могло быть небезопасно.

Словно в подтверждение, откуда-то снизу донесся полный отчаяния крик:

— Пощади! Я не со зла! Молю — поща…

Он оборвался, переходя в вопль боли.

Все трое вздрогнули. Наталья прикрыла рот рукой.

— Боже, что это?

— Внизу — Старый город.

— Как, прямо здесь?

— Да. Вон там, за поворотом, спуск, — Червинский кивком указал направление. — Оттого про то самое место, где мы сейчас стоим, и говорят: "над оврагом".

— Господи… Совсем рядом! А я ведь и не задумывалась. Иначе бы, наверное, и не отважилась приходить сюда.

Внизу снова закричали.

— Как же страшно! Отчего его все никак не засыплют? — Рыбина поплотнее укуталась в шаль.

Червинский пожал плечами:

— Хотел бы и я знать ответ. Одно мне точно известно: это не лучший маршрут для прогулки.

— Шутите… Но… Вы-то там бывали?

Сыщик хмыкнул.

— Случалось пару раз. Теперь мой человек туда ходит — он там мои глаза.

Наталья ахнула. С каждой минутой она все сильнее раздражала Бирюлева.

— Как? Ведь это же жутко опасно!

— Для него — не особенно.

— Тогда выходит, что он — настоящий преступник?

Червинский ухмыльнулся.

— Так и есть.

— Как же интересно — и страшно, должно быть! Георгий Сергеевич о таких пишет.

Неужели не показалось: тут и вправду подразумевалось — "только лишь"?

Предпочитая не выяснять, Бирюлев предложил даме руку.

Подошли ко входу. Постучав, Наталья приоткрыла миниатюрное дверное окно:

— Рыбина к мсье Жану!

Отворила пожилая дама в черном платье, с чересчур выбеленным лицом.

— Вы вновь заставили всех ждать, мадам Натали! Такое совершенно недопустимо.

— Простите великодушно, мадам Софи! Клянусь — больше не повторится.

— Это наша вина, за что и спешим принести извинения, — заметил Червинский.

Наталья взглянула на него с благодарностью.

Бирюлев все больше ощущал себя лишним, сожалея, что согласился на нелепость. Но пути назад нет: теперь придется дотерпеть до конца, чтобы обелиться в глазах Титоренко.

Проследовали в мрачную гостиную. Большую ее часть занимал огромный стол, застеленный черной скатертью. За ним — целая стена зеркал, внизу — столики с канделябрами. Зал освещали свечи. Пахло странно.

— Наконец мы все в сборе, — вместо приветствия заметил худощавый человек с бородой, заплетенной в косу. Его глаза в самом деле подведены краской?

— Он и есть тот Жан? — шепнул Бирюлеву Червинский.

— Да, — ответила вместо него Наталья. — Давайте сядем за стол.

Заняли пустые места. Репортер и сыщик оказались рядом, Наталья села с той, что открыла дверь.

— Прежде, чем мы начнем: кто нынче желает задать вопрос? — без малейшего иностранного акцента спросил мсье Жан.

— Мы! — слишком громко воскликнула Наталья. — То есть, мой друг…

— Слушаю вас, сударь? — мсье Жан смотрел на Червинского.

— Я хочу знать: кто убил коллекционеров?

Послышались неодобрительные возгласы, однако мсье Жан заглушил их движением руки.

— Кого вы желаете слышать? Назовите нам имена.

— Батурин, — не выдержал Бирюлев.

— Батурины, — поправил Червинский. — Павлова… Рябинин… Грамс…

— Бирюлев.

— Коховский.

— Лех Йозефович? Помилуйте! — ахнула пожилая дама под вуалью, сидевшая рядом с Бирюлевым. — Мы уже его вызывали.

— Да?

— Конечно! И даже дважды. Лех Йозефович ведь был одним из нас… — она подняла вверх ладони, словно призывая в подтверждение некие высшие силы.

— Лучшим из нас! Он не только слышал души, но и видел их, — откликнулась ее соседка.

— Верно! Но с тех пор, как они к нему явились, он перестал ходить к нам.

— А потом мы узнали жуткую весть… Мы подумали, что Леха Йозефовича погубили призраки — но мсье Жан говорит, будто так быть не может…

— Дамы и господа, — хозяин постучал по столу. — Мы отвлекаемся. Пора приступать. Давайте возьмемся за руки.

Соседка протянула репортеру тонкую руку в перчатке.

— Скажите — что за призраков видел господин Коховский? — прошептал Червинский.

— Ребенка. В белом.

— Тсс! — шикнули поодаль.

— Мы призываем души господ Бирюлевых, Батуриных, Павлова, — монотонно начал мсье Жан, перевирая вопрос.

— А что должно произойти?

— Души придут и заговорят с нами через мсье Жана…

— Есть тут кто? Бирюлев? Батурин? — хозяин вглядывался в пустоту над столом. — Батурин? Здесь господин Батурин! Спрашивайте, господа.

— Кто… — начал Бирюлев, но Червинский перебил:

— Как вас зовут?

— Да разве можно? — снова шикнули на прибывших. — Будто сами не знаете!

Мсье Жан замешкался.

— Я — отец, — через миг сообщил он.

— Чей? — спросил Червинский.

— Того, кто желал слышать Батурина.

— Так их двое.

— Я — отец второго.

Стало быть, Дмитрия? Бирюлеву вдруг сделалось не по себе.

— Что за вещь забрали у вашего брата? Ее привез мой отец…

— Она не имеет цены. Жизнь готовы отнять, чтобы к ней приобщиться.

— Но что это? — вмешался Червинский.

— Древняя редкость… Зеркало, через которое смотрят века…

— Для чего она служит?

— Символ веры, — уверенно сообщил мсье Жан, пристально смотря в никуда.

— В чем его важность?

— Золото! Он из чистого золота.

— А вот и нет, — громко отодвинув стул, Червинский встал, в миг разрушив все волшебство. — Идемте, Бирюлев. Перед нами — мошенник.

— Да как вы смеете?!

— А вы? Наживаетесь на суевериях! Тьфу…

Репортер последовал за Червинским. Они спешно покинули дом.

Наталья не присоединилась.

— Но почему?..

— Она из бронзы, эта египетская богиня мертвых. Я слышал, их было несколько, но увы — гибель вашего друга Батурина затруднила возможность удостовериться.

— Погребальная статуэтка, — Бирюлев вдруг вспомнил укутанное в мягкие ткани содержимое запретной коробки. — Именно такие и привозил мой отец.