1

В глухом углу старого московского парка (не буду говорить, в каком, поскольку для моего повествования это не имеет большого значения) имеется необычное дерево. Это липа восьмидесяти, а то и ста лет, непохожая на своих сестёр произрастающих поблизости. У неё сбоку на высоте около двух с половиной метров почти перпендикулярно стволу вырос огромный пятиметровый сук, превосходящий размером и толщиной все остальные ветки. Сук этот почти голый. На нём отсутствуют более мелкие отростки. Только на кончике какая-то зелёная метёлка. Моих скромных познаний из ботаники недостаточно, чтобы объяснить такую патологию. Наверное, среди деревьев также встречаются уроды, как у животных и людей? В сорока метрах от этого приметного дерева стоит парковая скамейка, укрытая кустом сирени. На ней хорошо посидеть и полюбоваться окружающим ландшафтом. Кругом вздымаются великаны-дубы и такого же почтенного вида липы с раскидистыми кронами. Весной тут наперебой распевают птицы, и благоухает черёмуха, которую сменяю сирень и жасмин, но самое очаровательное время – период цветения липы. Её аромат слышен издалека, он привлекает многочисленных опылителей, так, что при приближении к дереву слышен гул от гудения пчёл. Иногда при благоприятном ветре сюда доносится звон церковного колокола от стоящего в двух километрах монастыря. Место это редко посещается. Оно расположено далеко от главного входа. Я обнаружил его лишь на третий год знакомства с парком и с тех пор изредка сюда заглядываю в те минуты, когда хочется побыть одному. Здесь никто мне не мешал предаваться думам и мечтам. Однажды после долгого отсутствия я вновь пришёл к памятной липе и с удивлением обнаружил исчезновение необычайного отростка. Его отпилили у самого ствола, и диаметр основания был не менее полуметра. В этот раз скамейка оказалась занятой. На ней сидел старичок почтенной и приятной наружности. Увидев, что я пристально разглядываю липу, он сказал: «Высматриваете сук? Его спилили, вернее, сначала сломали, а потом пришлось спилить полностью». «Кто и зачем?» В ответ я услышал историю, рассказанную монастырским сторожем (старичок на лавочке занимал такую должность), которую в несколько обработанном виде предлагаю читателю.

Есть категория людей, которые, прямо-таки притягивают несчастья. Если большинство смертных за те несколько десятилетий, что даются им для пребывания на земле, хотя и подвергаются разного рода скорбям и искушениям, получают и свою порцию счастья, свою долю радостей, то упомянутые неудачники зарабатывают удары судьбы целыми сериями, в комплекте. Анна Санникова была таким человеком. Воспитывалась матерью без отца. Матери лишилась в шестнадцать лет. Школу не окончила – недоучилась один год. Пошла работать на военный завод, где встретила Андрея – будущего мужа. В её цеху он был мастером и на первых порах много помогал новенькой – неумёхе. Жених был старше на пять лет и казался надёжным и солидным. Не насторожило Анну его пристрастие к выпивке. Даже на свидания он приходил, дыша перегаром. Впрочем, она не знала психологии мужчин, растя безотцовщиной, а по молодому легкомыслию не наблюдала за окружающей действительностью. Посоветоваться перед таким важным шагом, как брак, Анне было не с кем. А ведь при её миловидности и лёгком характере можно было сделать более счастливую партию. Через три месяца знакомства они поженились. Затем родился сын, а Андрей начал всё больше пить. К несчастью время молодости этой четы совпало с тяжёлым периодом 1990-х годов расцвета наркомании в России. Перепробовав всевозможные суррогаты от спирта «Ройал» до самогона с «добавками», Андрей перешёл на анашу, а следом на героин. Деградировал быстро. С позором был изгнан с завода. Перебивался случайными заработками. Поколачивал жену. Анна же продолжала честно трудиться и ухаживать за ребёнком, несмотря на тяжёлую обстановку в доме, из которого стали пропадать вещи. Это отец семейства за счёт самых близких людей решал свои проблемы. Маленький Владимир – сын с детства был свидетелем пагубных пристрастий отца. Наркоманы редко доживают до тридцати, но так как Андрей пристрастился к зелью в зрелом возрасте, дотянул до сорока и скончался от передоза.

2

Несмотря на ужасную обстановку последних лет совместной жизни, Анна тяжко пережила смерть супруга, хотя он уже давно превратился из помощника в серьёзную обузу. После удручающей церемонии похорон, после слёз и усталости, вызванной хлопотами и беготнёй с документами, она вдруг осознала, что осталась вдовой в тридцать пять лет и для неё ещё не всё потеряно. В таком возрасте миловидная женщина с собственной жилплощадью (двухкомнатной квартирой), даже с обузой в виде сына – подростка, имеет шанс счастливо устроить личную жизнь. Когда эти мысли пришли ей в голову, Анна смутилась. Ей стало стыдно, что едва похоронив мужа, она уже, пусть пока только мысленно, ищет ему замену. Но мысли не уходили, они упорно, снова и снова вертелись в мозгу, а внутренний голос нашёптывал: «Ты теперь свободна, свободна! Знаешь, что это такое? Ты теперь с опытом. Ты так больше не ошибёшься. Ты будешь выбирать тщательно и взвешенно. В первую очередь твой кандидат будет без вредных привычек. Затем – состоятельный. За красотой гоняться не стоит. Все красавцы ветрены и т. д. и т. п.» Она подходила к зеркалу и видела в нём привлекательную цветущую блондинку с манящей фигурой, большими серыми глазами, в настоящий момент немного покрасневшими от слёз, чуть бледными пухлыми губами. Если убрать эту красноту с помощью пудры, а потом воспользоваться помадой, то она… очень даже ничего!

Вскоре после смерти Андрея завод, на котором работала Анна, закрылся. В те годы такое случалось сплошь и рядом. Вдова осталась безработной, а ведь ей приходилось содержать пятнадцатилетнего сына. Она прилежно искала заработок, но поиски оказались нелёгким делом. Вокруг было столько одиноких безработных женщин уже не только из России, но и из СНГ. У Анны особых дарований не имелось. На заводе она в последние годы работала кладовщицей, а устроиться на подобную должность на новом месте можно было только по блату, а блата у неё не завелось. Надо было как-то питаться и кормить подрастающего сына, поэтому Анна приняла решение продать золотые серёжки. Она посетила несколько ломбардов, в которых ей предлагали низкие цены. Наконец, в четвёртом по счёту, принадлежащему обходительному пожилому армянину, ей предложили неплохие деньги, правда, всё равно меньшие, чем она рассчитывала. Хозяин ломбарда, а также небольшого ювелирного магазина, расположенного по соседству, плотоядно раскатав толстые губы, заявил, что даёт такую высокую цену только «из-за ваших високих достоинств». Ощупывая взглядом ладную фигуру клиентки, он поинтересовался, отчего Анна решилась расстаться с красивой вещью. Она не скрыла свои обстоятельства и рассказала о неудачных поисках работы. Тогда армянин, назвавшийся Араратом Хачатуровичем, предложил ей работать продавщицей в ювелирном магазине. Анна, заколебалась. Конечно, работа ей нужна позарез, но кавказцев она инстинктивно побаивалась, хотя ранее с ними дела не имела. Впрочем, Арарат Хачатурович не был похож на бандита: чисто выбритый, надушенный, вежливый. Две другие продавщицы – молодая армянка и русская средних лет – приличные, скромные. Анна попросила сутки на раздумье и на другой день пришла устраиваться на новую должность. Задав кандидатке несколько вопросов, хозяин заведения убедился, что новенькая не имеет никакого понятия о ювелирном деле. Тогда он поручил двум продавщицам устроить ликбез для Анны и хотя бы в общих чертах подготовить к новой должности. Этим делом в основном занималась Зинаида Анатольевна, когда-то закончившая техникум соответсвующего профиля. От неё Анна узнала про советскую метрическую систему определения доли золота в изделии и про принципиально иную систему карат, принятую на Западе. Что касается другой продавщицы – армянки Карины, то она не могла похвастаться столь фундаментальной теоретической подготовкой, но зато являлась родственницей Арарата Хачатуровича, и в силу этого обстоятельства пользовалась большим влиянием на дела, чем Зинаида.

И ломбард, и магазин имели известную популярность у клиентов, чему способствовало несколько факторов. Во-первых, в советское время купить ювелирное изделие из драгметалла было непросто. Даже новобрачным давались специальные талоны для покупки обручальных колец из золота 583 пробы. Теперь же ограничения были сняты. Повсюду открывались ювелирные салоны, где торговали золотыми изделиями лучшего, чем в недавнем прошлом качества – 585 пробы. С одной стороны, возможности для приобретения дорогих украшений появились, с другой круг людей, могущих их приобрести, сузился, но в столице богатых людей хватало. И всё же, ломбард процветал в большей степени, чем магазин. Туда несли всё заработанное и приобретённое в прежние, более благоприятные времена. Разумеется, любой ломбард – средство обдирания населения. Арарат Хачатурович богател день ото дня. К тому же, его заведение стояло в центре столицы, на бойком месте, так что на отсутствие клиентов жаловаться не приходилось.

3

Постепенно Анна стала приобщаться к новому делу. Оказалось оно несложным. У продавщиц наметилось распределение ролей. Её задачей стало заманивание клиентов. Анна встречала каждого входящего широкой обворожительной улыбкой и подводила потенциального покупателя к витрине, заботливо выспрашивая о его пожеланиях и предпочтениях. С самого начала хозяин за свой счёт полностью обновил её гардероб и велел сделать причёску в дорогом салоне. Эти вложения полностью себя оправдали. В новом обличье Анна выглядела сногшибательно, и все клиенты-мужчины заметно оживлялись, лишь только она появлялась. Клиентами женского пола занималась исполнительная Карина, а профессиональной консультацией – Зинаида. Первая зарплата на новом месте оказалась впечатляющей. Анна расплатилась со всеми накопившимися долгами, купила себе и сыну новую одежду и обувь и побаловала отпрыска походом в цирк. Беспокоило её лишь одно: повышенное внимание хозяина. При виде новой работницы Арарат менялся в лице: глаза начинали блестеть, плечи расправлялись, грудь выпячивалась, живот втягивался. Он говорил ей витиеватые восточные комплименты, лаская масляными глазами её формы. По мнению Анны, в этом не было б ничего предосудительного, если б не одно обстоятельство: хозяин магазина был женат на располневшей пожилой даме с волосатыми руками и усами на верхней губе, разговаривавшей глубоким контральто. Супруга редко появлялась в магазине, но когда это случалось, она всегда недовольным оком сверлила новую продавщицу. Анна заблуждалась, полагая, что законная супруга будет ей своебразной защитой от приставаний сластолюбивого армянина. Арарат в этих делах был хитёр и опытен, и он переиграл молодую женщину. Известно, что никакая сила не может заставить человека согрешить, если он сам этого не захочет. Нельзя сказать, чтобы Анна Санникова никогда не слышала о морали и не имела понятия, что такое грех, но её установки в этой области были несколько расплывчаты, а повседневная жизнь, особенно в тот период пропаганды богатства и удовольствий подталкивала к нарушению традиционных табу. «Бери от жизни всё!» – лозунг общества потребления. Арарат намекнул, что в случае отказа от его ухаживаний зарплата новой продавщицы будет урезана, а может от её услуг и вовсе откажутся. Кроме того, как раз в это время Анна сделала ужасное открытие: её пятнадцатилетний сын стал потреблять наркотики. Для борьбы с этим злом ей позарез нужны были деньги. Короче, она сдалась и сделалась любовницей Арарата.

Что касается Вовочки Санникова, то он типичная жертва монстра под названием наркомафия. Патриотическая печать того времени била тревогу. Ведь по данным правоохранителей не менее двух третей московских школьников хотя бы раз принимали наркотики. «Травку» распространяли прямо в школе по традиционной схеме: сначала даром, потом, когда начиналось привыкание – за деньги. К тому же, у него имелась неблагополучная наследственность – наркоман – отец. В тот период Анна слишком погрузилась в собственные проблемы и запустила сына, ограничиваясь повседневными формальными заботами о нём. Когда он стал приносить из школы двойки, а зрачки его глаз ненормально расширились, было уже поздно. Для начала мать перевела его в другую школу, где по слухам, порядку было больше. Одновременно она обратилась к докторам. Результаты оказались ничтожными. Сын уже завёл знакомства в наркоманской среде и мог достать зелье практически всегда через знакомых барыг, были бы деньги. В средствах мать пыталась его ограничить. Тогда он стал воровать из дома вещи, словом, шёл по стопам родителя. Анна водила сына из клиники в клинику, с ужасом всё больше укрепляясь во мнении, что наркомания неизлечима. Врачи устраняли лишь вредные последствия – чистили отравленный организм, но не уничтожали первопричину – тягу к зелью. Анна просила, умоляла на коленях сына отстать от пагубной привычки. Он соглашался, обещал и тут же брался за своё.

Между тем, Анна недолго оставалась фавориткой Арарата. Несколько раз она брала у хозяина в долг и не возвращала деньги в срок. Тогда он просто вычитал долги из зарплаты. Однажды Анне позвонили прямо на работу и сообщили, что её сын задержан за попытку угона автомобиля. Перепуганная мать, отпросившись из магазина, ринулась в отделение. В беседе следователь намекнул, что дело можно не заводить, если заплатить изрядную сумму. Таких денег у неё не было, но перепуганная мать решила попросить их у хозяина. Арарату уже поднадоели её просьбы, а когда он услышал, о какой сумме идёт речь, отказал наотрез: «Разорить меня хочишь! Твой бандит в слэдущий раз зарэжэт кого-нибудь, а ты его снова выкупат будэшь?» Анна разрыдалась, но её слёзы не разжалобили жестокосердного армянина. Арарат предложил ей следующий выход. У него имелся друг-земляк по имени Хачик, содержатель казино, богатый до неприличия. Арарат отвёз рыдающую мать по нужному адресу. Хачик оказался старым заплывшим жиром неопрятным кавказцем с большой лысиной и морщинистым лицом. На каждом пальце его волосатых рук блестели перстни и кольца. Как и Арарат он оказался ценителем женских прелестей и без обиняков в разговоре с глазу на глаз потребовал от Анны традиционных услуг взамен на требуемую сумму. Положение становилось отчаянным, и Санникова согласилась, хотя Хачик показался ей отвратительным. Вовочка был спасён от заключения, а Анна перебралась на работу в казино.

4

В казино Хачика собирались сливки тогдашнего общества: бандиты высокого ранга, богема, модные писатели и журналисты либерального толка, недавно разбогатевшие предприниматели, члены государственной думы, политики. Порядок в заведении поддерживала хорошо обученная и вышколенная охрана. По негласным правилам все, имеющие огнестрельное и холодное оружие, сдавали его в холле специальному человеку, а затем получали обратно на выходе. Гостей к столам подводили «встречающие» – мускулистые парни и красивые девушки в униформе. Игрой заправляли крупье, по слухам закончившие специальные курсы, на которые был конкурс, как в МГИМО в советское время. Анне поручили продавать в игорном зале алкогольные напитки. На этом поприще она преуспела настолько, что с помощью чаевых скопила солидную сумму для отправки сына в закрытое лечебное заведение для наркоманов, основанное в провинции мормонами. В центре занимались не только лечением, я бы сказал, не столько лечением, сколько воспитанием и образованием наркозависимых в мормонском духе. Анна что-то слышала не очень хорошее о мормонах, но рассудила, что Вовочке, который уже к семнадцати годам переключился на героин, всё равно хуже не будет. И правда, когда через год сына выпустили из центра, она с удивлением слушала, как он говорит о Боге, цитирует Библию и рассуждает о предназначении человека. Однако через пару недель Вовочка снова «укололся». В это время Анна жила уже с пятым по счёту «клиентом» и красота её стала увядать.

Её дальнейшая жизнь превратилась в сплошной кошмар. Сын продолжал колоться. Вскоре заразился гепатитом. Больница, лечение, выход, снова героин и снова больница. Анну уволили из казино, но благодаря завязанным в игорном доме связям, она нашла себе специфический заработок. Один из постоянных клиентов казино, с которым она свела знакомство, содержал шикарный бордель, замаскированный под баню. В заведение можно было попасть только по рекомендации. Богатенькие клиенты забирались в зал с парилкой, бассейном, столами с выпивкой и закусками, а также прочими атрибутами полноценного отдыха, а плотские услуги оказывали специальные «массажистки». Обязанность Анны – договариваться о столах и «массажистках». Обычно, в конце «мероприятия» пьяные и разомлевшие клиенты теряли способность соображать и оплачивали любой чек, подсунутый «администратором», да ещё оставляли на столах недоеденные и недопитые «дефициты», чем и пользовалась Анна. Вначале совесть её обличала, но со временем этот неудобный «орган» беспокоил её всё меньше. Она теряла внутренний духовный стержень, внутреннюю чуткость и ощущала душевный дискомфорт только при виде своего отпрыска, продолжавшего медленно погибать. В двадцать девять лет Вовочка сошёлся с женщиной, которая была всего на пару лет моложе его матери. Анна не возражала против такого мезальянса, так как была уже не в силах чему- либо противостоять. Ей стукнуло пятьдесят. Она обрюзгла, располнела, и у неё покраснели глаза. А за её сыном хоть как-то теперь присматривали. Жили они теперь отдельно. Однако, через полгода Владимир неожиданно появился в квартире матери и сообщил, что жена его выгнала после того, как врачи поставили ему диагноз ВИЧ инфицированный. Выглядел сын ужасно, словно узник концлагеря и ходил в памперсах из-за полного недержания. Вскоре и ходить- то перестал, слёг окончательно. Мать ухаживала за больным, но спасти Володю было уже невозможно. Он лежал в кровати смертельно бледный и почти бесплотный, как немой укор совести. Ибо Анна считала себя виноватой в его несчастьях – не досмотрела, не доглядела, а следовало быть начеку из-за дурной наследственности.

Когда сын умер, и закончились похороны, Анна долго бродила по пустой квартире. Одиночество так сильно придавило её, что захотелось бежать прочь из дома, где каждая вещь, каждый предмет напоминали о сыне. Она пошла в парк.

5

Григорий Галанин был поздним ребёнком у немолодых родителей и появился на свет недоношенным. Врачи не были уверены, что он выживет, но благодаря заботам мамы и бабушки он вскоре окреп и догнал в развитии сверстников. Единственным, но очень неприятным следствием ненормально краткого семимесячного пребывания в материнской утробе у Гриши стала экзема. Она мучила его всю жизнь с самого младенчества, то затихая на короткое время, то обостряясь. Чаще всего высыпания появлялись на запястьях, образуя сочащиеся корочки, вызывающие зуд, от которого не было покоя ни днём, ни ночью. Никакие медицинские средства не помогали. В лучшем случае, давалось небольшое облегчение – зуд немного ослабевал. В остальном же он развивался нормально и в школе учился неплохо. Конечно, домашние жалели его, в особенности мама с бабушкой, и, как часто бывает в подобных случаях, избаловали мальчишку. Они старались оградить его от всяких неприятностей и, хотя, вроде бы, прививали ему правильные качества (следили, что б, не был жадным, эгоистом или ябедой), вырастили человека, не могущего противостоять обстоятельствам, с полным отсутствием качеств борца.

Отец, добродушный и простоватый, особо не вмешивался в воспитание сына. Он считал себя «добытчиком» и действительно таковым являлся, будучи человеком мастеровитым, предприимчивым и практичным. В шестидесятилетнем возрасте он внезапно умер от инфаркта, последовав за бабушкой, скончавшейся годом ранее. Когда юного Гришу в первый раз вызвали в военкомат, выяснилось, что из-за экземы служить в армии он не будет. Это обстоятельство обрадовало маму, но лишь до тех пор, пока по этой же причине сына не приняли в институт по выбранной специальности – машиностроение. Другие дисциплины выпускника не привлекали, и он пошёл работать в совхоз. Отметим к чести Григория, что он не стал сидеть на шее у престарелой матери-пенсионерки. Жили они в маленьком подмосковном городке, где выбор для деятельности был небольшой, а в совхозе платили немного лучше, чем на местном заводе. Для начала его поставили ухаживать за коровами. Поскольку Гриша любил животных, он с огорчением и разочарованием наблюдал отношение к скотине доярок и скотников. Коров не чистили, плохо или вообще не убирали стойла, били и ругали последними словами. Как честный и жалостливый мальчик, он принялся добросовестно ухаживать за стадом. Питомицы сразу почувствовали Гришино отношение и приветствовали его радостным мычанием, старались лизнуть в лицо и оказывали другие благосклонные знаки внимания. Но один в поле не воин. Стадо было большое. Это на капиталистическом Западе считалось нерентабельно содержать вместе более двадцати коров. Ведь большее по количеству стадо в хлеву просто само себя травит. А в совхозе имелось около сотни голов и из-за плохого ухода коровы доились, как козы, имели жалкий вид и постоянно болели. Гриша не выдержал этого зрелища и ушёл в механизаторы, но из-за контакта с ГСМ его экзема сильно обострилась. Тогда он пошёл работать грузчиком на городскую текстильную фабрику. Теперь он ворочал тяжеленные тюки с хлопком. Довольно скоро новичок втянулся в эту трудную работу и сильно окреп физически. Вообще, он был видным парнем: рослым, крепким, хотя и несколько худощавым, с густой чёрной шевелюрой и большими миндалевидными карими глазами. Портила его какая-то подростковая угловатость, застенчивость и неуверенность в себе. В этот период он встретился со своей будущей женой. Оля работала ткачихой на той же фабрике. Во время обеденного перерыва им довелось обедать за одним столом. Гриша на минуту оторвал взгляд от тарелки с супом и увидел перед собой очень хорошенькую брюнетку с весёлым и смелым выражением лица, внимательно его разглядывающую. Встретив его взгляд, она засмеялась и сказала: «Наконец-то заметил! Мы сидим с тобой на этих местах третий день подряд, а ты ни разу не взглянул. Неужели я тебе не нравлюсь?» Он покраснел и забормотал: «Что вы, ты, что вы! Нравитесь, конечно, нравитесь!» Через три месяца они поженились.

Гришина мама была рада невестке, приняла её, как родную, она ей сразу понравилась. Правда, пугала новая родня. Все оказались пьяницами: брат, сестра невесты и мамаша-тёща Тесть вообще сидел в тюрьме за хулиганство. Но что поделаешь, сын сделал свой выбор. Похоже, Олечка не пошла в свою родню – такая весёлая и милая. Заблуждение! Оля не только усвоила семейные пороки, но в чём-то и превзошла в дурных склонностях свою породу. Для начала она вдрызг напилась на собственной свадьбе. Когда потрясённая свекровь попыталась её укорить, новоиспечённая супруга заявила: «Мамаша! Снимите розовые очки! Я пила и буду пить, что и сколько захочу. Помните, как я в первый раз пришла к вам в гости? Вы тогда заявили своему сыночку: «Гришенька! У нас такая гостья. Принеси сухого вина». И мне шёпотом: «Он у меня не знает вкуса алкоголя». А я знаю. Я тогда давилась вашей кислятиной, потому что сама пью только водку. Слышите? Только её, родимую!»

Молодой муж сам был в шоке, но не знал, как поступить и лишь беспомощно разводил руками. На другой день, проспавшись, молодая жена постаралась загладить вчерашний проступок ласками и наивными уверениями, что была не в себе и ничего не помнит. Но вскоре напилась на дне рождения супруга. Во хмелю она становилась сварливой, злой и несдержанной на язык. Было от чего впасть в отчаяние. Мать стала уговаривать сына, пока не появились дети развестись, а он не решался. Однажды уговоры свекрови дошли до ушей невестки. Она устроила страшный скандал и объявила, что беременна «и пусть только попробуют её выгнать, она подаст в суд!» Новость оказалась ложной, но Ольга заметила, как поменялось отношение к ней после этого сообщения, и стала использовать грядущее, якобы, материнство для шантажа. Она стала уговаривать мужа выселить свекровь, которая «мешает им жить» и твердила, что с появлением ребёнка у них будет слишком мало места. Гриша робко возражал. Невестка стала в открытую требовать выселения свекрови и, в конце концов, довела её до сердечного приступа. Приехавшая «Скорая помощь» не довезла пожилую женщину живой до больницы.

6

Казалось, внезапная кончина свекрови произвела на Ольгу впечатление. Она немного притихла. Выпивать стала реже и к мужу относиться терпимее. Как раз в это время у Григория опять началась экзема из-за хлопковой пыли, проникавшей через холстину тюков, которые он таскал. Ему снова пришлось уходить с работы. От отца Грише досталась старая, но ещё крепкая «Волга». На ней он стал «таксовать» и хоть что-то зарабатывать. Через год после смерти свекрови Ольга действительно забеременела, но рожать ей не хотелось, и она тайно от мужа сделала аборт. В маленьком городке трудно скрыть подобные вещи. Муж узнал и потребовал объяснений. Разразился скандал, в ходе которого обозлённая жена обозвала мужа маменькиным сынком, лентяем, лежебокой, неспособным нормально заработать и содержать семью. И вправду, время наступило трудное. В 90-е все предприятия в их городишке позакрывались. На такси ездили мало, а таксистов и законных и нелегальных стало много. Поэтому таксованием заработать было трудно. Отношения супругов становились всё более трудными. От тоски и сам Гриша стал попивать, но что ещё хуже – в этом состоянии садился за руль. Конец стал закономерным: он попал в тяжелейшую аварию, в которой погиб его пассажир и два человека в другой машине, в которую Григорий врезался на полном ходу. Следствие установило виновность Галанина. Он признавал свою вину и искренно раскаивался в содеянном. Ему дали четыре года общего режима. В тюрьме под следствием он наслушался ужасов про лагерную жизнь. А ранее обо всех «прелестях» заключения ему поведал шурин, отсидевший срок за воровство. Так что на зону Григорий прибыл запуганным до полусмерти. Ведь страх есть ничто иное, как ожидание беды, пока не состоявшейся. Такого человека нетрудно было сломать, и его сделали доносчиком, стукачом. В подобных делах лагерная администрация поднаторела давно. Гриша сам себя презирал за слабость и жалел, что согласился на доносительство, особенно, когда узнал, что бывает с обличёнными доносчиками. Однажды на его глазах из уличённого стукача «сделали Гагарина», то есть мужика запихнули в обычную тумбочку, забили дверцу гвоздями и сбросили со второго этажа. Уголовники презирали Гришу как типичного «фрайера», но на его счастье о сотрудничестве с администрацией никто не догадался.

В течение первого года заключения Григорий иногда получал письма от жены и даже дважды продуктовые посылки. Затем Ольга писать перестала и не отвечала на его письма. Больше переписываться ему было не с кем, и Галанин очутился в изоляции. Он с тоской ждал конца своего срока, считая дни и уповая на обещания начальства отпустить его досрочно. Ожидания эти не оправдались. Он отсидел весь срок «от звонка до звонка». Как видно, ценным сотрудником его не считали. Григорий вышел на свободу совершенно опустошённым, запуганным, потерявшим всякое достоинство и самоуважение. До последнего часа заключения ему мерещилось обличение и скорая расправа. По приезде домой он обнаружил в своей квартире чужого мужчину, назвавшегося новым мужем Ольги, а бывшая супруга предъявила ему документы на квартиру, в которых о Григории Галанине не говорилось ни слова. Его выписали и сделали бомжом. Он не стал возражать, не находя в себе силы что-либо доказывать и чего-то добиваться. Просто повернулся и уехал. У него за годы заключения скопилось немного денег за лагерные работы на лесоповале. На эти средства он снял угол в Москве и после долгих поисков нашёл работу сторожем на стройке недалеко от старого парка. Зарплата оказалась небольшой, но зато предоставили временное жилище – неотделанную комнату на первом этаже строящегося дома. Через некоторое время на стройке произошла кража сантехнического оборудования. Милиция завела уголовное дело. И, хотя преступление произошло не по вине Григория, в дневное время (а он сторожил ночью), его тоже усиленно допрашивали. Первым делом следователь напомнил Галанину о его обязательствах перед МВД, о том, что он только что освободился из заключения и помахал перед носом копией его подписки о сотрудничестве. Григорий понял, что увяз по самые уши. В дальнейшем следствие велось таким образом, что виноватым оказывался именно он – сторож. Григорий понял: кражу стараются свалить на него, а в этом случае рецидивисту срок дадут немалый. Ему отчаянно не хотелось на зону, но, как защититься, он не представлял. По ночам Галанину снился лагерь и зэки, гоняющиеся за ним с заточками с воплями «Гагарина в космос!»

7

Серёжа Махов попал в детский дом в двенадцатилетнем возрасте после смерти матери. До этого он учился, и неплохо, в обычной средней школе в их маленьком городке в Ярославской области. Про отца он ничего не знал, а близких родственников у него не было. Единственно, что было сделано для осиротевшего мальчишки – удачный выбор заведения. Этот детский дом был на хорошем счету и даже считался образцовым. Здесь преподавали подготовленные педагоги, имелись спортивные секции и кружки по интересам. И всё-таки, разумеется, для ребёнка двойной стресс: потеря самого близкого человека и насильственное перемещение в новую, частично враждебную среду. Все его новые товарищи оказались детьми с непростой судьбой и часто с более трудной, чем у Сергея. Тут был мальчик, у которого отец убил мать. У одной девочки вся семья погибла в аварии, кое у кого сестёр и братьев определили в разные заведения и они не могли увидеться. Первой же ночью у Сергея украли все вещи из тумбочки. Особенно ему было жалко альбома с семейными фотографиями. Жаловаться воспитателям он не стал, но попытался разыскать свои вещи. Вскоре альбом обнаружился у местного «авторитета» Мишки Бульдога. Названный персонаж вместе со своими дружками в укромном месте (на лестничной площадке) рассматривал фотографии, и делился со своей свитой комментариями. Серёжа выхватил из рук недругов своё сокровище и тут произошла свирепая драка, в которой Мишка доказал обоснованность своей клички. Однако ж, и новичок не сдался и каждому противнику поставил по синяку. На расспросы воспитателей, что с его лицом, новобранец отвечал в традиционном духе, что, дескать, поскользнулся в ванной комнате и ударился о кран. Альбом, правда, несколько пострадавший, остался у него, и больше на вещи Сергея никто не покушался. В дальнейшем его оставили в покое, а кое с кем он даже подружился. Сергей был способным парнем, хорошо учился и здорово играл в волейбол за интернатскую команду, что снискало расположение и педагогов, и учеников.

Здесь следует отметить особые жизненные обстоятельства, приведшие Сергея Махова на не совсем обыкновенный путь, отличный от традиционной проторенной тропы выпускника детского казённого дома. Его мать была верующей женщиной и воспитывала сына в религиозном духе. В детском доме в этом плане никакого воздействия не было, но удачей являлось и отсутствие атеизма. Всё-таки времена наступили иные, и никто из преподавателей не занимался антирелигиозной пропагандой. Поэтому, многое, привитое матерью в душе Серёжи, сохранилось. Со временем её слова и поучения стали понемножку стираться из его памяти, но основные установки укоренились прочно. Он даже помнил некоторые молитвы и иногда произносил их про себя. А также не забывал содержание Евангелия, которое затвердил по материнским пересказам. Должно быть, добрые семена, посеянные в детстве, оберегли его от некоторых грехов и соблазнов, распространённых среди обездоленных подростков. Учился он всегда хорошо: пятёрок больше, чем четвёрок. Об успехах Махова в спорте я уже упоминал. В девятом классе к ним в детдом пришёл новый молодой и очень деятельный преподаватель физкультуры Степан Ильич Фомин. Он научил подростков неведомой дотоле им игре – регби. Детдомовские мальчишки с энтузиазмом включились в новое дело и с азартом гоняли по полю необычный мяч – в виде дыни. Степан Ильич сам бегал с игроками, показывал им различные приёмы и комбинации, учил метко посылать мяч, как ногами, так и руками. Особенно преуспел в новой игре наш герой. В команде он стал лучшим нападающим. Не раз тренер хвалил его и ставил другим в пример. Степан Ильич преподавал помимо физкультуры ещё географию и биологию. Он сумел сделать эти уроки, которые обычно считаются второстепенными, интересными и содержательными. Широко использовал цветные иллюстрации, фильмы, снимки и прочие наглядные пособия. В результате образовались два кружка: юннатов и юных географов. Махов преуспел и в этих предметах и даже помогал учителю готовить стенды и выставки. В результате, после победы детдомовской команды регбистов на региональном первенстве, где решающий гол забил наш герой, в детдом пришёл единственный пригласительный билет в молодёжный лагерь на Чёрном море. Степан Ильич на педсовете добился, чтобы столь вожделенная награда досталась Махову.

Он съездил на море, которое увидел впервые в жизни. Отлично провёл время в лагере и вернулся в детдом загорелый и с выцветшей от солнца шевелюрой. В начале следующего учебного года Степан Ильич вызвал его на доверительную беседу. После расспросов о поездке, выслушав рассказ полного впечатлений путешественника, учитель принял серьёзно-озабоченный вид и сообщил, что решением педсовета его – Степана Ильича назначают завучем. Он долго распространялся о важности такого назначения, упомянул о трудностях, которые предстоит решать на столь ответственном посту, и выразил надежду, что такой прилежный и теперь многим обязанный ему лично ученик как Сергей должен помочь новоиспечённому завучу. Заинтригованный Сергей спросил, в чём должна заключаться его помощь. И тут ему пришлось пережить одно из самых тяжёлых разочарований в жизни. Молодой педагог недвусмысленно предложил Сергею стать его осведомителем, доносить на одноклассников и вообще на всех детдомовцев. В первый момент он не поверил своим ушам. Серёжа привык доверять учителю, даже в чём-то восхищаться им. Он мог ожидать подобного предложения от кого угодно, кроме Степана Ильича. Однако, Махов без колебаний дал отрицательный ответ. В его плоть и кровь въелись понятия о товариществе и недопустимости стукачества. Кроме того, он знал, что ожидает разоблачённого доносителя. Получив отказ, педагог сразу изменил своё отношение. В жёсткой форме потребовал соблюдения конфиденциальности: «Чтобы никто ни сном, ни духом не узнал об этом разговоре!» Впоследствии по физкультуре, биологии и географии в аттестате Сергея Махова стояли тройки. Было обидно, но не особенно актуально, так как к тому времени Сергей уже имел два первых юношеских разряда по волейболу и регби, а в аттестат его никто и никогда даже не заглядывал.

8

Через год Сергей закончил обучение и покинул стены детдома. Обдумывая своё будущее, он не видел ясной цели и пока не очень понимал, что, собственно, ему хочется. Однако, одно важное испытание чётко обозначилось впереди: армия. До неё оставалось полтора года. Махов устроился на местный завод учеником токаря, главным образом потому, что рабочим полагалась комната в общежитии. В детдоме преподавали ремёсла, так, что какие-то мастеровые навыки он имел. Правда, зарплату дали маленькую, так как завод переживал не лучшие времена. Всё же, на предприятии сохранили кое-какие традиции советского времени, и даже спортивные коллективы. Сергея сразу оценили, как классного волейболиста. Ещё там имелась неплохая библиотека, куда новичок записался с первых дней. В библиотеке был представлен небольшой набор религиозной литературы, правда весьма разнородной и не только православной. Но Сергей на своё счастье, а вернее по рекомендации библиотекаря – прихожанки местного храма, взял читать Евангелие и катехизис митрополита Филарета. Затем (по её же указке) прочёл ещё ряд полезных книг и даже познакомился с «Добротолюбием», но главное, он стал посещать храм. Свою работу он выполнял добросовестно и вскоре получил специальность токаря-разрядника, но душа к ней не лежала. Хотелось чего-то иного, а чего – он пока не понимал. Товарищи Сергея по общежитию предавались в свободное время поиску удовольствий: ухаживали за девушками, выпивали, иногда дрались, кое-кто курил «травку». Сергея эти занятия не привлекали. Его свободное время отдавалось спорту и чтению. Наконец, он получил повестку из военкомата. В то время уже закончилась вторая чеченская война, а в прессе всё ещё запугивали молодёжь пресловутой «дедовщиной». Считалось доблестью «откосить» от армии. Сергей знал, что ему-то «откосить» не удастся и, помолившись и испросив благословения у батюшки, отправился служить. Он попал во внутренние войска в часть, расквартированную в Подмосковье.

Возможно, человеку, привыкшему жить в сложном коллективе, каковым является сиротской дом, легче приспособиться к армейской жизни. Во всяком случае, у Сергея особых проблем на военной службе не возникало. Он привык к дисциплине, умел сам себя обслужить, в привычках был неприхотлив, а главное умел приспосабливаться к обстоятельствам, не теряя достоинства. Его не пугали ни физические нагрузки, ни пресс «дедов», ни разного рода лишения. Всё это было знакомо по детскому дому, а военная наука не казалась ему сложной. Кое-что даже нравилось, например, владение оружием. Довольно скоро их часть направили на патрулирование в столицу. Махов впервые очутился в большом городе, и он его поразил своим многолюдством, величием и беспредельными габаритами. Похоже, пол огромной страны жило в Москве. Солдат направляли в столицу множество раз. Иногда они жили в московских казармах по несколько дней. Сергей заметил, что на патрулирующих военнослужащих в серой милицейской форме смотрят с уважением и надеждой, особенно женский пол. Тогда впервые ему пришла мысль попробовать себя после армии на милицейской работе.

Вскоре судьба приготовила Махову новое испытание. Его с группой однопризывников отправили в неспокойный Дагестан. Пробыли они там с апреля по сентябрь. За это время часть потеряла пятнадцать человек, это в мирное-то время! Дважды Сергей участвовал в операциях по ликвидации банд боевиков. Для него всё закончилось благополучно. Появился опыт. Молодой солдат понюхал пороху. В трудные и опасные моменты Махов усердно молился и даже подбадривал некоторых оробевших товарищей. Вскоре по возвращении с Кавказа началась демобилизация. Отслуживший солдат поехал в Москву и устроился в столичную милицию. Его взяли в ППС и дали отдельную комнату в общежитии на окраине столицы. В этом заведении жила пёстрая публика: торговки с ближайшего рынка, рабочие-сезонники из Метростроя, нацмены из бывших советских республик и иностранцы (китайцы и вьетнамцы). Обстановка шумная, крикливая, беспокойная.

В свободное время Сергей посещал московские храмы, поражаясь их архитектурному величию, художественной отделке и великолепному пению. Каждый монастырь, каждый храм имел свою интересную неповторимую историческую судьбу. Масса русских государственных людей и выдающихся деятелей всевозможных направлений были связаны с ними своими корнями: здесь крестились, молились, окормлялись и часто погребались на храмовых погостах. Юный милиционер видел среди молящихся много молодёжи. При некоторых храмах имелись приходские школы не только для детей, но и для взрослых. В одну из таких школ записался и он. Здесь преподавание Закона Божьего было поставлено столь успешно, что через год учащиеся неплохо разбирались в церковной службе, имели понятие о православной догматике и церковной истории. Поощрялось участие в богослужениях в качестве певцов, чтецов, пономарей и алтарников. Разобравшись в уставе, Сергей полюбил богослужения. Он выучился читать по церковнославянски. Ранее особых музыкальных данных не проявлял, но тут начал постигать и азы церковного пения.

Между тем, милицейская служба его всё более разочаровывала. Он многое узнал и увидел. Наряду с немногими честными правоохранителями встречались наглые взяточники и мздоимцы, «крышующие» наркоторговлю и проституцию. Служба оказалась трудной, нервной, утомительной, подчас опасной. Хуже всего было то, что и на отдыхе в общежитии его всё время тревожили. Зная, что Сергей милиционер, к нему всё время прибегали для решения домовых конфликтов. Он устал разнимать соседские драки и улаживать семейные разборки. Вскоре Махов понял, что выбрал не своё дело и, после некоторого колебания по совету духовника (преподавателя в воскресной школе) ушёл послушником в один из столичных монастырей.

9

Иоанн Златоуст говорит: «Как выбегают из горящего дома желающие спастись, так и из городов, где процветают беззакония, неправда и разврат, любители богомудрия и благочестия бегут в пустыни, ибо погибающих много, а спасающихся мало». Сергею не удалось избежать колебаний в преддверии столь ответственного и решительного шага. Да и вряд ли другой на его месте их избежал. Он знал, что монастырь посреди столицы, как раз и является образом пустыни прошлых веков и в нём не слышен гул житейского моря. Его весьма ободрило следующее высказывание святого Макария Великого: «Монахи из моря злобы и бездны тьмы, из глубин берут и выносят камни, жемчужины, поступающие в венец Христов, в Небесную Церковь, в новый век, в цветоносный град, в ангельский собор». Это было сказано, как будто про Сергея Махова. Вспоминая пенсионерок на вокзале, продающих «зелье» подросткам и молоденьких хохлушек, торгующих собой, которых без конца забирали в милицию, а затем отпускали, он чувствовал своё бессилие сломать этот порочный порядок. Он был слишком маленьким винтиком в системе, которую следовало поменять. Ему в голову стали приходить мысли о том, что борьба со злом может принимать разные формы. Может быть, для него более подходящий путь – спасение личное и через этот подвиг помощь другим людям.

Духовник поддержал его намерения, но предупредил, что на монашеском пути новобранца поджидают свои трудности и ловушки, может быть, даже более коварные, чем в миру. «После семидесятилетнего периода атеизма мы снова пытаемся наладить монашескую жизнь, а преемственность-то нарушена. Очень немногие теперь способны идти верным путём к личному спасению, а тем более, вести других» – говаривал батюшка. «Что же делать, как быть?» – вопрошал Сергей. «Молиться. Просить у Бога наставника и читать Святых Отцов, чтобы учиться у них и по ним сверять свой путь». По мере сил новичок следовал совету духовника. После поступления послушником в монастырь им долго не довелось свидеться, но это было в порядке вещей и предусмотрено священником. Он объяснил, что в стенах обители Сергею придётся поискать другого духовного руководителя. В этом отношении новичку сразу повезло. Его прикрепили к старцу очень доброму. Он, так сказать, звёзд с неба не хватал, но имел большую нелицемерную любовь к ближним, в особенности к братии. Любящее сердце подсказывало ему верные ответы вопрошающим. Постепенно Сергей втягивался в ритм монастырской жизни: подъём на молитву, богослужение, чтение монашеского правила, краткий отдых, снова богослужение, послушание, молитва, краткий сон. Иногда у него случался не долгий перерыв, во время которого он через заднюю калитку уходил в старый парк и гулял среди вековых лип и дубов.

10

Пока шло следствие, с Григория Галанина взяли подписку о невыезде. Однажды он отправился в ближайший парк, чтобы на просторе обдумать свои безрадостные обстоятельства. Он так в них погрузился, что не смотрел, куда несут его ноги. Очнувшись, заметил, что очутился в дальнем безлюдном уголке парка и увидел скамейку, на которой решил отдохнуть. Почти сразу он заметил старушку липу и её выдающийся сук. Этот сук, эта непомерная деталь пейзажа, как-то нарочито мозолила глаза и будила неясные побуждения. В задумчивости он уставился на дерево и долго не сводил с него глаз. В дальнейшем он не раз приходил на это место и не отрываясь смотрел на липу… Однажды (следствие уже заканчивалось и сулило ему нешуточные проблемы), Григорий пришёл к старой липе в вечерний час. Подходя к скамейке, он заметил, что она занята. Замедлив шаг, Григорий присмотрелся. В глубокой задумчивости, боком к нему сидела женщина лет пятидесяти. Не обращая внимания на постороннего человека, она глядела на липу, и взгляд её выражал столь глубокое отчаяние, что зритель содрогнулся. Он в нерешительности потоптался на месте, не зная, как поступить: тихонько удалиться, или присесть рядом. В конце концов, выбрал последнее. Анна Санникова (это была она) повернула голову в строну прохожего и бросила на него невидящий взгляд. Её несчастный вид настолько пронзил Григория, что он, обычно нелюдимый и застенчивый, решился первым подать голос: «Что, всё так плохо?» Помолчав мгновение, она проронила: «Хуже и быть не может». «А я-то думал, что мне хуже всех» – отозвался Григорий. И тут, его словно прорвало. Он стал рассказывать незнакомой женщине всю свою жизнь, торопясь и сбиваясь, но очень живо сообщая своё отчаяние и безысходность. В конце, глядя в сторону липы, Григорий признался, что уже не в первый раз приходит сюда и долго не решался на ПОСТУПОК. А вот сегодня принёс с собой длинную крепкую верёвку, чтобы покончить счёты с жизнью раз и навсегда… Тут он замолчал и показал собеседнице орудие самоубийства. Она схватила его за плечо и, твёрдо глядя в глаза Григорию, хрипло произнесла: «Я с вами. Верёвки хватит и на мою долю. Поможем друг другу!» Сказано – сделано. Мужчина подхватил тяжёлую скамью и не без труда потащил её под липовый сук. Женщина по мере сил помогала ему. Перочинным ножом Григорий разрезал верёвку на две равные части и на каждой приготовил петлю. С высокой спинки скамьи он закинул обе верёвки на сук и завязал двойными узлами.

Я опущу некоторые технические подробности этого чудовищного действа. Скажу только, что без посторонней помощи это двойное самоубийство осуществить оказалось непросто. Впрочем, отчаяние сильный стимул и всё было сделано для того чтобы самоубийство состоялось. На фоне заходящего солнца два тела бились в агонии под суком старой липы. Вдруг произошло совершенно невообразимое: из кустов вырвалась длинная человеческая фигура в черном долгополом подряснике и повисла на руках на конце рокового сука, который не выдержал веса трёх тел и с громоподобным треском рухнул вниз. Первым делом послушник Сергий ослабил петли на шеях сначала женщины, затем мужчины. Затем стал приводить их в чувство – дело, которому научился, служа в милиции.

Эпилог

В старину, если повешенному случалось во время казни сорваться с петли, его отпускали живым. В нашем случае, хотя казнь была делом добровольным, она больше не повторялась. Молодой послушник и в дальнейшем не оставил спасённых, сумев внушить им, что отчаяние есть великий грех, а милость Господня не имеет предела. В настоящее время все герои моей истории живы. Жизнь их наладилась. Анна и Григорий трудятся (она поварихой, он – пономарём) в монастыре, куда пришёл когда-то послушник Сергий, ныне иеромонах Ферапонт.