Долгое время Марк не мог понять, что с ним происходит, где он находится, и почему он все воспринимает как сквозь туман. Потом он вспомнил, что видел повзрослевшую Миа, и принял это видение за исключительно приятный сон. Какая-то часть его сознания попыталась напомнить, что ему, наверное, пора в школу, но другая почему-то заспорила с ней, и Марк самоустранился от этих препирательств. Медленно, очень медленно он приходил в себя.

Ему повезло не так, как Миа — никто мальчика не искал и не ждал на ужин, хотя возможно, согласились бы ждать вместо ужина. Ну что сказать… Спокойный, сосредоточенный Марк, ни разу не начавший ни одной драки, избегавший всех и вся, кроме Миа и стройных рядов цифр, оказался в самой гуще непроходимых джунглей. Здесь не было ни головоломок, которые надо было решать, ни приборов, в которых можно было разобраться — здесь шла жестокая борьба на выживание, существование которой Марк предпочитал не замечать в своей размеренной предыдущей жизни.

Когда взгляд мальчика достаточно прояснился, чтобы он мог, протерев глаза еще раз, убедиться, что действительно находится в джунглях и это ему не кажется, цепочка предшествующих событий постепенно восстановилась в его голове. Ну что ж, по крайней мере, он знал, что не сошел с ума, это будет хоть каким-то отправным пунктом в его дальнейших действиях. Марк так же как и Миа, обнаружил, что его тело изменилось — оно заметно повзрослело, было жилистым и крепким, и судя по всему, вполне годным для выживания в подобных условиях.

Солнце стояло высоко в небе — впереди еще минимум полдня, чтобы поближе познакомиться с местной флорой и фауной, обещающими порадовать своим разнообразием. Тем более, надо привыкнуть к новому телу и немного его размять. Эта мысль, как ни странно, казалась Марку даже приятной — так обычно увлекается ребенок вновь подаренной игрушкой, которая еще не успела надоесть.

"Вот ведь как странно все получается" — думал Марк, продираясь сквозь лианы и огромные папоротники, — "Я мог бы насчитать с десяток знакомых, отдавших все, лишь бы отправиться на это сафари, но здесь почему-то оказался я…"

Когда-то давно Марк пообещал себе не верить в то, что нельзя доказать фактами. И до сих пор строго придерживался этого простого правила. По крайней мере, так он мог избежать страха, который раньше был его постоянным гостем. Когда родителей Марка не стало, мальчик воспринял это как самый большой и чудовищный в его жизни обман. Еще долгое время он ждал, что они вернутся, хотя его дед ничего не скрывал, и сразу же объяснил внуку, что произошло. Но Марк все равно верил, что однажды откроется дверь его комнаты, войдет мама и сядет на край кровати, точь в точь как это происходило раньше. Может, поправит одеяло, может, улыбнется ему, и расскажет какую-то увлекательную историю, или просто посидит рядом. А потом они с папой будут о чем-то беседовать на кухне. И успокоенный, всем довольный Марк заснет под звуки этой неспешной беседы. А потом как-то резко в один день мальчик понял, что этого не произойдет, и почти возненавидел родителей за обман, за то что они не вернулись, себя же начал презирать — как можно было так легко поверить, что они останутся с Марком навечно!

Следом за этим невеселым открытием пришел страх. Марк боялся всего — ночи с ее непонятными шорохами, дня с его бессмысленными законами, одноклассников вечно дразнящих его, деда, жалеющего его, и самого себя почему-то тоже. Но мальчик все же сумел овладеть этим страхом — он нашел свой критерий того, что имеет или не имеет права на существование, и строго этому критерию следовал. Мерилом подлинности оказались факты — как только Марк видел наглядные доказательства чего-то, он это что-то признавал как явление вполне реальное, с которым стоило считаться. Каким образом в эту стройную систему отсева всего "лишнего" просочилась привязанность к Миа, Марк так и не смог понять. Возможно, она была слишком приветливой с ним и напомнила ему маму, так что совсем маленький Марк внутри него, который с детским упрямством так и не перестал верить в чудесное возвращение, радостно встрепенулся, и заспешил ей навстречу. Возможно, так. А возможно, этому чему-то вообще не было объяснений, и Марк честно признал это как факт, и включил в свою систему реальности. Общение с Миа однако проделало значительную брешь в его защитной стене фактов и доказательств — было легче перечислить, в какие именно из небылиц Миа не верила, чем вспомнить все выдумки, принятые девочкой за чистую монету. И вот, сейчас эта брешь превратилась в огромную дыру, где впрочем, как он понимал, предстояло прожить не один день.

Тропинка, по которой шел Марк, все больше и больше углублялась в тропический лес, и мальчик, а вернее уже юноша, начал было опасаться, что ему придется вернуться — такими непроходимыми казались заросли. Благо с новым телом ему досталась отнюдь не стесняющая движений хитрым узлом завязанная набедренная повязка, и высокие сапоги из мягкой кожи — несмотря на жару, они не давали ногам ни вспотеть, ни устать. Практичность такого наряда Марк очень быстро оценил, когда несколько раз по щиколотку увяз в топкой жиже какого-то болота. Из болотца сразу же с громким жужжанием вылетели похожие на комаров насекомые и прицельно спланировали на его обутые ноги.

Против ожидания, дорога быстро вывела Марка на открытое пространство; сверкающая лента желтой реки вдалеке сливалась с горизонтом. А между лесом и рекой раскинулся не то лагерь, не то постоянное поселение, и, судя по всему, это и был его родной дом. Люди, сновавшие между конусообразными жилищами, очень похожими на индейские вигвамы, носили ту же одежду, что и сам Марк. Многие из них имели украшения, сделанные из очень красивых камней — Марк не очень разбирался в драгоценностях, но ему почему-то показалось, что в его мире такие не глядя бы купили богачи своим женам за любые деньги. В центре не то поселения, не то лагеря находилось кострище, вигвамы опоясывали его спиралью, завиток которой выходил как раз к лесу в том месте, где сейчас находился Марк. Возможно, Марк бы еще долго изучал все детали пейзажа, если бы прямо перед ним не возникла молодая женщина с маленьким ребенком на руках.

Первым его порывом было вежливо посторониться и дать женщине дорогу, но очень быстро Марк сообразил, что с этим он опоздал. Судя по взгляду женщины, она его знала. Марк с ужасом понял, что знала она его даже очень хорошо, когда ребенок потянулся к нему и произнес что-то отдаленно напоминавшее "папа". Как будто только и ждав этого момента, его жена (боже, а кто же еще это мог быть!), разразилась громкими рыданиями и бросилась ему в объятия. Мальчик, который за какие-то пару часов успел обзавестись новым телом и прилагавшимися к нему женой и годовалым ребенком, был, мягко говоря, сбит с толку. Зато мужчина, вдруг проявившийся в нем, сразу же нашелся, и, действуя, будто отдельно от растерянного и бубнящего про себя как молитву слова "такого не может быть" подростка, привычным жестом прижал к себе плачущую женщину с ребенком, и поглаживая по спине начал нашептывать ей на ухо слова утешения.

Странно, но это действие успокоило всех — подросток в Марке сделал для себя открытие, что обнимать женщин, оказывается приятно, женщина в его объятиях почти перестала всхлипывать, ребенок заулыбался и радостно замахал ручками.

— Что случилось, Ягла, почему ты плачешь? — снова действовало новое тело Марка, выуживая на поверхность имена и привычные нормы поведения.

— Враска сказала, что тебя растерзали дикие кошки, как я могла ей не верить? Она никогда не ошибается! Два дня я ждала, а сегодня уже и ждать перестала!

Смысл ответа Яглы доходил до Марка как сквозь туман. Когда она подняла на него глаза, Марк вдруг явственно увидел перед собой Миа. Конечно, волосы у Яглы были иссиня черные, а не каштановые, как у Миа, да и глаза тоже отливали более темным блеском. Но черты лица повторялись, как у близнецов, да и ощущение от двух девушек было почти одинаковым — в обоих случаях Марк чувствовал себя дома. Охватившая его внезапная радость сменилась еще большей растерянностью — теперь он сбежать не просто не мог, он этого не хотел.

— Как ты смог выбраться, Ир-Дар? Никто еще не уходил от диких кошек, и ты же знаешь, что они не нападают просто так.

Теперь у него появилось новое имя — Ир-Дар. Хорошо, хоть что-то начинало проясняться. Однако, вопрос про диких кошек поставил его в тупик. Он не обнаружил на своем теле и царапины, не говоря уже о шрамах, которые должны были бы остаться от встречи с такими внушающими ужас Ягле животными. Тем более она тоже скоро заметит отсутствие шрамов, и спросит его об этом.

— Я потом тебе расскажу Ягла, сейчас пойдем в дом!

Марк пытался выиграть время, раздумывая над тем, не сказать ли Ягле все как есть, заручившись ее помощью в поисках Миа. Но не смотря на все свои принципы говорить правду и только правду, он здраво рассудил, что сделав это, повредит не только себе (кто знал, как поступали здесь со слабоумными — а если Ягла ему не поверит, он будет считаться именно таким), но и причинит боль своей жене, которая только дождавшись его, будет вынуждена расстаться с ним снова. Марк не признался себе и в еще одной причине нерасторжения тайны своего прибытия — смутное ощущение, что он уже нашел, что искал, не покидало его.

Ягла послушно кивнула, и они пошли вглубь спирали поселения, остановившись у вигвама, расположенного почти у самого кострища. Марк не задумываясь, нырнул под полог, и снова ничем не обоснованная уверенность, что он вернулся домой, расколола его на двое. Одна часть со знанием дела устраивалась на удобном ложе из шкур и циновок, умело сплетенными из какой-то очень душистой травы, а другая — отчаянно боявшаяся не справиться с ролью взрослого мужчины, уговаривала его бросить все и бежать, пока еще есть возможность это сделать. Но была ли она на самом деле? Ягла уже умостилась рядом, явно ожидая продолжения рассказа, а ребенок забрался к нему на руки, и полностью занял себя изучением большого количества амулетов и украшений, висевших на груди у Марка в полном соответствии со здешней модой.

"Ну почему именно этот мир?" — не уставал задавать себе вопрос Марк. "Какой-нибудь космонавт в ракете, держащей курс на Альфа Центавра, и то было бы правдоподобнее. Но дикое племя, поклонение несуществующим божествам, жена и ребенок — разве я гожусь для этой роли?" Тем не менее, на спор с обстоятельствами времени не было, и Марк открыл рот, чтобы впервые в своей жизни сознательно соврать:

— Ягла, я не могу тебе сейчас рассказать, как я ушел от диких кошек и остался живым. Есть этому одно простое объяснение — я потерял память. Не всю, но часть ее точно. Когда я очнулся в лесу, никого рядом не было, и как я дрался, тоже не помню.

Ягла внимательно изучала лицо мужа. То, что он врет, сомнений у нее не было. Только вот зачем? Скажи он что угодно, она поймет и простит, так было раньше, и так будет всегда. Предсказания Враски еще больше запутали девушку — хоть она и не очень доверяла жрице после недавних событий, но не могла уж совсем не считаться с ее словами. Даже если бы Ир-Дар забыл про этих кошек, у него должны были бы остаться хоть какие-то царапины, ну хоть от когтя след — тело же ее мужа было гладким и на удивление целым.

Несмотря на явные пробелы в легенде Марка, Ягла все же решила не подавать виду, что раскрыла ложь, и ждать следующих подсказок — она должна была понять, что же произошло с Ир-Даром в лесу на самом деле. К тому же девушка так обрадовалась его возвращению, что вполне могла мириться с неточностями в любых объяснениях. Она улыбнулась своей самой очаровательной улыбкой, и как бы вскользь заметила:

— А про нас ты все помнишь?

Марка обдало волной стыда и одновременно необъяснимого волнения. Про них с Яглой он, конечно, ничего не помнил, или точнее сказать, вспоминал, когда сталкивался с эти уже непосредственно в реальности. А вот заволновался Марк оттого, что ему захотелось поцеловать Яглу, и он не понял, что с этим своим желанием делать. Да что говорить, он же не целовал раньше никого, только мечтал об этом! "А если я просто коснусь ее губ своими?" — подросток в его голове строил дерзкие планы.

Ягла, словно уловив мысль Марка, которая ей показалась гораздо более выполнимой, чем ему, нежно поцеловала его сама. Покрасневший и взъерошенный от таких событий, с опасно зашкаливающей стрелкой на спидометре допустимых новых впечатлений, Марк вдруг перестал сопротивляться своей новой жизни. Очень осторожно, будто держал в руках хрупкую статуэтку, он обнял Яглу и вернул ей нежный поцелуй.

Ягла смотрела на своего мужа и не могла узнать. Он выглядел так, будто у них было первое свидание, и от этого она сама, похоже, тоже теряла голову.